Читать книгу Deus, или Пассажиры жизни - Леонид Савельев - Страница 1

1.

Припарковавшись на обочине, вытянула ручник. Пляж, куда я приехала – дикий, но песчаный и окружённый соснами. Красиво. Машина у меня хорошая, но для переодевания в купальник маленькая. Посетовав на себя, что не надела купальник дома, но сразу же найдя оправдание, что хотела ехать в другое место, где есть переодевалки, покряхтывая, начала снимать шорты. Спустив их до колен, натянула обратно и выйдя за машину спокойно переоделась на улице. Взяв подстилку, защитный крем и телефон, пошла по тропинке к Волге.

Середина июня, вода ещё прохладная, и плавать я не собиралась: после холодной воды и мокрого купальника постоянно страдаю циститом, поэтому загорала, накрыв лицо бейсболкой. Народу было на удивление много, как, впрочем, и мата. Вот деятели нашей культуры типа режиссеров и писателей считают, что мат непременно должен присутствовать в их нетленках для придания им натуралистичности. Народ всех возрастов, и даже дети, разговаривая каждый о своём, упоминают при этом половые органы и совокупление, а мне стыдно. Я лежу, слышу всё это и стыдно мне, а не им. Они говорят в полный голос, ударяя на мат повышением громкости. Семьи с маленькими детьми матерно-нежно называют своих чад, школьники матом признаются в любви своим девочкам, те им так же отвечают. Не выдержала, поднялась, спустилась по берегу вниз по реке подальше от пляжа, от людей, к соснам. Тут под крики чаек можно спокойно загорать и думать. Наверно я становлюсь мизантропом, рядом с этими людьми чувствую себя испачканной, а я чистюля.

Я не успела положить на лицо свою кепку, из воды вышел он. Внизу живота защекотало, давая понять, что секс забыт лишь моим мозгом, но вовсе не природой тела. Как он был хорош! Строен, мускулист, движения грациозны, неторопливы и пластичны. Приняв равнодушный вид, накрыла лицо кепкой, подглядывая из-под неё. Он прошёл рядом, впившись в меня глазами, замедлив шаг, облизнулся, даже приостановился, но, видно, не решившись заговорить, прошёл мимо. Бабочки внизу живота разбушевались, как ночные мотыльки на светлое окно. Поняв, что лежать дальше с таким ноющим внизу ощущением больше не смогу, решила, что только охладившись в воде смогу придти в норму. Поднявшись, обернулась, добавляя взгляду равнодушие. Он был недалеко, почти в соснах в полутени, стоял рядом с расстеленным полотенцем и вещами и пристально смотрел на меня. Вещи были военными.

Окунаться в воду я передумала, мозг сразу щёлкнул, отрезвив меня и прогнав всех моих мотыльков. И дело не в том, что парень моложе меня лет на пятнадцать, дело в форме. Военный для меня всегда будет лишён сексуальности по причине безмозглости. Этот молодой офицер наверняка хорошо разбирается в точных науках, возможно и эрудит, но выбранный им жизненный путь разрушения, а не созидания, лишал его основной для меня мужской сексуальности – ума. Военный в любом звании, лишь холуй власти, которая, называя его «защитником», с удовольствием посылает убивать в любой уголок планеты, назвав потом посмертно героем.

Но сейчас, впервые после расставания с Артуром я снова начинаю жить и чувствовать. Улыбнувшись себе, снова легла, накрывшись бейсболкой и стала вспоминать мужа. Артур не муж, с ним я была семь лет. Вернее, не с ним, а при нём. Мужа не помню. Лёшу, как говорит свекровь, я любила, но не помню даже как он выглядел, а стараясь вспомнить, вспоминаю не его, а наши фотографии и видео, которых также уже нет. Память стёрла его, как и не было. О существовании Лёши не помнят и его друзья, нет о нём никаких данных на работе в МЧС, нет ничего и нигде. Всю свою прошлую жизнь я теперь знаю только по рассказам мамы, так я зову свою любимую свекровь. Бывают дни, когда я начинаю сомневаться, не выдумка ли всё это про Лёшу и наши десять лет совместной жизни.

Вот Артур – тот реален, его сложно забыть, но с ним мы расстались навсегда. Расставание длилось весь последний год. Целый год он менялся, уходя от меня в другую картину мира, теперь не я, а деньги, строящийся огромный дом и одиночные путешествия по курортам стали для него главным в жизни. Целый год он с каждым днём относился ко мне все пренебрежительнее, демонстрируя, что наши отношения уже не имеют для него ценности. Жить мы вместе и не жили, даже совместные ночёвки закончились тот же год назад. Артур теперь был всегда очень занят: игра с друзьями в футбол, тренажёрный зал, маникюр и педикюр в салоне, солярий и походы по магазинам занимали всё его время. Откуда брались деньги на дом, поездки, машины и прочие атрибуты-амулеты, мне он не говорил. Он мог часами рассказывать про своего кота, про друзей, соседей, не говоря при этом вообще ничего о себе.

Остановилось все просто и неожиданно. Мы тогда не виделись три дня, я скучала и с трудом удерживалась, чтобы не позвонить ему. Но тут он позвонил сам и пригласил приехать к нему. (Сам он за мной заезжать перестал тот же год назад.) Приехала. Он готовил ужин, это было неожиданно приятно. В духовке запекалась рыба с овощами.

– Танька! Заходи, что ты долго так ехала-то? – улыбаясь, Артур чмокнул меня в щёку. Улыбнувшись в ответ, принялась вынимать рыбьи чешуйки из его волос.

– Привела себя в порядок и сразу приехала. Тебе идёт быть в чешуе, ты похож на Ихтиандра, милый.

– Я – он, Танька, и есть. Ненавижу чистить рыбу, всё в этой чешуе проклятой. Короче, я пошёл в душ, ты разбирай постель, сейчас по-быстрому сделаем с тобой «спасибоартур». Я тут на первом пойду, ты в душ сходи на втором этаже, а встретимся в постели, – чмокнув в щёку, развернулся и, не оборачиваясь, ушёл.

Танькой он теперь зовёт меня всегда, а «спасибоартур» – это наш секс, в передразнивании меня после того, как я кончаю. Когда он голый вышел из душа, удивился, увидев меня в кресле, читающей лежавший на столике журнал.

– Ты чего сидишь, Танька? Я же сказал, по-быстрому! Дочь скоро приедет, я вон рыбу ей приготовил.

– Не хочу так, Артур. Не хочу по-быстрому.

– Ё… Ну тогда, может, погуляешь где, пока? А вечером встретимся, когда мы с дочкой поужинаем.

– Конечно, Артур, – я встала и направилась к выходу. Мой любимый молча закрыл за мной дверь, не проводив даже до калитки.

Вечером он позвонил, но я не взяла трубку. Мне было не по себе ощущать себя «поди сюда – иди отсюда». Последующие два дня мы не общались. А на третий, проезжая на машине, увидела его выходящим из ресторана с девушкой, нежно обнимающим её за талию. Не находя себе места, я послала ему сообщение с просьбой позвонить мне, когда освободится. Не позвонил. Спустя несколько часов не удержалась, сама позвонила ему, он сбросил, прислав сообщение «не могу говорить, не один», разревевшись и ругая себя за слабость, набрала его ещё раз. Трубку Артур сбросил опять, а через час прислал ещё одно сообщение, поставившее окончательную жирную точку на наших отношениях: «я же сказал: не могу говорить».

Сейчас, когда мою кожу начало пощипывать на солнце, я с благодарностью думала об этом красавце военном, наверняка до сих пор смотрящем на меня из своих сосен. Скинув с лица бейсболку, поднялась, чтобы начать собираться. Военного не было, но это не огорчило, чувство благодарности к нему осталось. Благодарности за ощущение свободы. Я впервые за долгие годы смогла допустить в мыслях, что смогу заниматься сексом, любить, быть с кем-то, кроме Артура. Этот военный дал мне свободу. Уже сев в машину, я подумала, что, вероятно, нужно с кемто познакомиться, где – я не знала, вероятно, сейчас все знакомства происходят в интернете. Свернув за угол соснового бора, увидела идущего по обочине «своего» военного в тёмных очках, одетого в высокие тёплые ботинки, камуфляжные штаны и тельняшку, в руке он нёс пакет и камуфляжную куртку. Ещё с детства, люди, одетые в армейские тельняшки, вызывали у меня ощущение какой-то клоунады. Военный, улыбаясь, поднял руку, голосуя. Не знаю почему, моя нога сама нажала на тормоз.

– Здравствуйте, барышня! До города не подбросите? Я заплачу.

– Садитесь, высажу вас на въезде в город, платить, конечно, не нужно.

– Спасибо! А я вас видел, вы тоже на реке были… Глаз от вас оторвать не мог, поэтому и ушёл, что вы, накрывшись кепи, меня игнорили. Вас как зовут? Меня – Стас.

2.

Ненавижу такси. Убогие, грязные машинки с дебиламиводителями. Но пользоваться ими иной раз приходится, потому что, вот, как например, сегодня, на дне рождении у Вики – придётся немного выпить. После алкоголя у меня, даже если выпью чуть-чуть, полностью теряется координация, тогда обратная поездка может дорого обойтись моему Porcshe. Поэтому и приходится иногда брать такси.

В салоне звучит музыка, негромкая и, как ни странно, не блатная. Но всё равно раздражает. Не люблю иностранную музыку, мне нужно знать, о чём поют.

– Музыку выключи, – сказал я.

Водила скорчил рожу, но переключил канал, теперь звучало разговорное радио. Сообщали, что сегодня ночью Марс приблизится к Земле, что случается раз в пятнадцать лет. Зачем мне этот Марс? Как всё раздражает… Захотелось дать таксёру в морду, но ехать оставалось недолго. Дотерплю. Мы стояли на светофоре. Я чуть приоткрыл окно, и жара с улицы повалила в прохладу салона. Достал сигарету, с наслаждением закурил.

– Вот вам пепельница, затушите сигарету и закройте окно, пожалуйста. В машине не курят.

– Пошёл на хер. Вези молча, оплачу двойной счётчик, – сказал я. Грубо, конечно, но с такими баранами иначе нельзя. Вот – сказал, и этот жирный лузер заткнулся. Теперь будет себе рулить дальше: за деньги любые правила меняются, уж я-то это знаю как никто другой.

Но проехав светофор, машина остановилась, таксёр повторил, что в его машине не курят и заявил, что дальше меня не повезёт. Мерзкий ушлёпок, халдей, будет меня ещё высаживать! Но тратить себя на это говно не хотелось, да и не то время, чтобы это делать. Швырнул бычок на коврик под ногами, – специально не затушил, – туда же кинул пятисотку вместо требуемой сотни с копейками и, не сказав этому уроду ни слова, вышел, хлопнув дверью.

Конечно, жарко, но не вредно пройтись пешком. Если подумать, мне лучше всего с Танькой, но по закону мужской полигамности, мне просто необходимы перемены. С Танькой мы около семи лет, и ссоры возникают постоянно, часто я сам их провоцирую, чтобы на месяц-два оторваться с другими бабами. С Викой, когда надоест, завяжу и позвоню Таньке, повыпендривается, конечно, но, как всегда, всё вернётся на круги своя, она меня любит.

Бабы приходят и уходят, а дочь остаётся навсегда. Танька, вот, пару месяцев назад ушла, обидевшись, что предложил ей погулять, пока буду ужинать с дочкой. У неё нет своих детей, и не может она понять, какая это боль, когда подрастающий ребёнок отдаляется от тебя. Самое счастливое время было, когда дочка была маленькой, когда была всегда со мной. До её шести лет я и не предполагал, что это моё самое счастливое время, тогда это казалось вполне естественным. Она любила ездить на мне верхом, всегда называла только «папочка», да, тогда она любила меня. Потом мы разосрались с её мамой и развелись, и Леночка стала жить и взрослеть без меня. Самым тяжёлым для меня был её подростковый возраст. Мои дела в те годы шли не очень, а её мать, руководитель в государственном банке, зарабатывала гораздо больше, чем я, с моими тремя магазинами. Дочь считала меня неудачником и даже не брала трубку, когда я ей звонил.

И вот пару лет назад я решил заняться выращиванием травы методом гидропоники. С запахом первого урожая я понял, что это и есть запах денег и успеха. Сдавая оптовикам, что продавали гидру по граммам, я теперь в день имею столько, сколько раньше – в месяц. После подаренного Леночке на восемнадцатилетие Panamera, она поняла, что папа нужен, и её любовь ко мне вернулась. Теперь она полюбила приходить ко мне в гости, поболтать и получать каждый раз подарки и деньги. Риски подсесть за траву присутствуют, но я кормлю с руки (и неплохо кормлю!) полицаев, а на оставшееся живу счастливой жизнью. Говорят, такой бизнес портит карму, но ведь траву в медицинских целях разрешили во всех цивилизованных странах, и уж, по крайне мере, от неё никто не умирает, как от алкоголя.

При всём том, что у Таньки достаточно странные взгляды на мир, мы с ней в одном совершенно сходимся: в том, что настоящие преступники – это военные на службе у преступников во власти, военные, которые убивают людей за пределами нашей страны, и получают за это награды. А что делать? Какая власть, такая и страна. У нас убийство не является преступлением, в отличие от выращивания растений. Черт, почему я всё время вспоминаю Таньку? Уже подходя к викиному дому, я понял, что все же мне не хватает Таньки с её любовью. Вика немногим старше Леночки, дочки. Поговорить с ней как с Танькой не получается, да и в сексе, по правде говоря, Таньке равных нет. Завтра же поставлю Вику в «черный список» и позвоню Таньке, пускай приезжает.

* * *

Этот хам, швырнувший свой окурок с деньгами в моей машине, скорее всего, сразу забыл об этом, я же после этого случая был не в состоянии работать пару часов. Пришлось уйти со смены. Заехал в сетевую забегаловку – когда я ем, толстею и успокаиваюсь, да и вообще поесть было пора: после завода, не заходя домой, сразу принялся шабашить на такси. Ничего страшного, лучше пропустить пару часов, чем сорваться на ни в чём не повинных пассажирах.

Уже смеркалось, когда я вернулся на рабочую смену. Получив заказ до дачного кооператива, встал у подъезда. Севший на переднее сиденье парень держал в руках бутылку вина.

– В садовое «Водолей»?

– Да… Только я точно не знаю куда, еду к девушке, знаю только номер дачи.

Парень был явно возбужден или подавлен, ему не терпелось выговориться. Его звали Стас, он ехал к любимой девушке, которую подозревал в измене.

– Она старше меня на семнадцать лет. Её понять можно, она не верит, что я её люблю и готов ради неё на все. Я и с мамой своей об этом говорил, она говорит, поступай, как знаешь, не осуждает. Вот, – парень показал на телефоне фото симпатичной женщины, – это мама моя, а ей пятьдесят пять, а девушка моя так вообще моей ровесницей выглядит. Я тогда на пляж приехал, а там кругом одни толстые тела. Парни, мужчины, женщины, все с жопами, животами, жирные, – смотреть противно. Я ушёл в другой угол, а там она загорает. Стройная, ножки точёные, широкие бедра, грудь небольшая, как мне нравится, просто супер в сравнении с молодыми толстухами или анорексичками безгрудыми и с бёдрами как у мальчиков. Вы давно на пляж ходили? – парень, взглянув на меня, немного осёкся, сам-то я уже давно за сотню килограмм перевалил.

– Некогда мне по пляжам таскаться, дел полно.

– Ну ладно, это я просто… Подойти к ней на пляже не решился, ушёл раньше: член дыбом вставал, когда я глядел на неё, не смог так. Но судьба знает, как скрестить, она на машине ехала, а я голосовал до города, дорога там пустынная, Танечка остановилась. Она вроде как замужем была, но мало об этом говорит, он умер давно, вроде от туберкулёза. Потом семь лет с мужиком каким-то встречалась, он, как я понял, скотина какая-то самовлюблённая, вот она и не верит никому, ёлки… А я люблю её, понимаете. Для меня, как бы странно это не звучало, секс совсем не главное, понимаете.

Что тут скажешь парню? На вид ему лет тридцать, не больше, что там будет лет через десять, никому неизвестно, так что девушку-то его можно понять, семнадцать лет это и вправду много, тут на самом деле очень сильная взаимная любовь нужна.

Промолчал. Ему сейчас высказаться главное, моё мнение ему не нужно.

– Сейчас она говорит, что на даче со свекровью, матерью мужа, значит. Они типа до сих пор в хороших отношениях, и та ей как мать. Не приезжай, говорит, выйти не смогу. А я пишу – еду уже, вина взял хорошего бутылку, поговорим. Нет, говорит… Главное, днём же виделись, всё нормально было. На реку опять ездили, жара-то дикая днём была. Потом в город приехали, она встретила какую-то тётку и спровадила меня. Вы понимаете, просто человеческого отношения хочется. Ей, бывает, звонишь, пишешь часами, а она бросит телефон где-то и занимается своими делами, тишина в ответ. И сейчас, вот… Как не может выйти? Думаю, с мужиком она. Сколько говорил ей, что главное честность. Вот сколько её знаю, ни разу не солгал ей… ни разу! А у неё – что не возьми, потом вспоминаешь и понимаешь: врет… Я специально для неё отрабатывал в нарядах, освобождал дни, когда она свободна, а она трубку не берёт, понимаете?! Говорю, если есть кто из старой жизни, скажи, я пойму… Нет, говорит, никого нет. Работа, знаете, у меня, там нервы нужны железные, многое видел, многое прошёл, а она из меня нытика-хлюпика враз сделала, понимаете?!

Я опять внимательно посмотрел на парня. Большинство моих знакомых старше меня, обычно мне скучно даже разговаривать с молодняком, с девчонками могу, а с пацанами до тридцати, нет. Все они какие-то, как из сериалов про ментов со стрельбами, псевдомужественностью, агрессией и жаждой денег. Логичный результат постоянно включенного телевизора. А этот, видно, или военный, или феэсбешник или ещё какой росгвардист, а поди ж ты… Молодец девка, хорошо его припечатала, раздавила как опасного клеща ногтем и растёрла.

– Любовь, что ж тут не понять. А сколько лет знакомыто?

– Да вот третий уже месяц пошёл!

Я мысленно присвистнул. А паренёк-то совсем глупенький ещё.

– Так вы, Стас, добиваться её должны, раз любите, у вас только знакомство началось. Тут, видите ли, молодой человек, два месяца не срок. Если после пары лет знакомства – то да, явно кладёт на вас большой и толстый, а у вас нормальный ход, учитывая разницу в возрасте-то. Сейчас вот будет грунтовка недолго, потом дачи ваши, у меня тут у тёщи была, поэтому знаю. Какой номер дома, искать нужно? Может, вы ей позвоните, чтобы вышла, встретила.

– Двадцать шесть, я по фотографиям узнаю. Не могу позвонить, она меня, видно, в черный список занесла. А если что, вы меня обратно отвезёте?

Когда въехали в дачный посёлок, ночь опустилась уже в полную силу. Парень молчал, я возил его по узким дачным улочкам. Нормально, по-таксистскому – это неправильно: уже полчаса кружим в ночи, а цена только до поселка. Спустя какое-то время я остановился, предложив парню искать дальше самому, пешком.

– А если вызывать потом другую машину, скоро приедет?

– Думаю, нет, кто сюда поедет на край географии. Пятница, и в городе полно заказов.

– Простите, а вы свой телефон не дадите? Может незнакомый номер возьмёт.

– Наивный вы. Держите, набирайте.

Я выключил двигатель и закурил в открытое окно. Парень с моими телефоном, вышел из машины. Трубку девушка, конечно, не взяла, но и ходить искать парень не стал, попросив отвезти его обратно. Ночами я не таксую, завтра с утра на завод на работу, сказал, что довезу бесплатно до города, а там уж пусть сам вызывает такси и едет домой, он, конечно, согласился. Сидящий рядом влюблённый, раскачивался в такт ямкам на дороге и из его глаз капали слёзы. Молчал долго, но как только съехали с грунтовки, его прорвало.

– Вот ведь овца, мразь! Сто пудов с мужиком, потаскуха! Все! Хватит! Сколько ночей не спал из-за неё, шалавы! Внесу её в черный список, не посплю пару ночей, поломаюсь с месяцок, и всё! Вы понимаете, я с девушкой три года жил, а встретив Таню, честно ей сказал, что полюбил другую. Теперь один останусь из-за неё, шалавы, Светка уже не вернётся, понимаете? Не вернётся Светка!

– Не понимаю. Что изменилось с момента вашего выхода из дома? Вам сказали не приезжать, но вы поехали, дачу не нашли, ничего не видели. Изменилась лишь картина мира в вашей голове, и из прекрасной девушки, ваша Таня превратилась в шалаву. А Светка ваша, если умная, конечно, не вернётся, сегодня у вас Таня, завтра Зоя…

– Да вы не понимаете! Столько мелких фактов, по отдельности ничего не значащих, но если их сложить… У меня работа такая, я раскалываю сразу враньё. Шалава она и сука!.. А вы пессимист, ничего хорошего не видите, один негатив.

Больше мне говорить с ним не хотелось. Парень что-то злобно бормотал, но я уже его не слушал. День видно такой, мужики одни юродивые попадаются. Как с такими бабы живут? По радио вот говорят, что сегодня, тридцать первого июля, Марс подойдёт к Земле на самое близкое расстояние, его будет видно, такое бывает раз в пятнадцать лет, это, видимо, и есть причина моего сегодняшнего везения.

3.

Таню я узнала сразу. Не видела её лет, наверное, двадцать, а она осталась почти такой же с того времени, когда мы росли в одном дворе, хотя она постарше меня года на три. Она шла с молодым красивым мужчиной, то ли сыном, то ли нет.

– Наташа?! Ты! Привет! – Таня, увидев меня, явно обрадовалась, как если бы мы были лучшими подругами и вот, наконец, увиделись.

– Привет, Танечка, не меняешься совсем. Привет.

– Да и ты не очень-то, – Таня говорила на вид искренне, но я-то знала, что врёт. Меня потрепало, располнела, за собой уже почти не слежу.

Знакомая взяла меня под руку, тихо поинтересовалась, свободна ли я сейчас, предложила угостить меня кофе в ближайшем кафе. Когда я согласилась, она, явно обрадовавшись, повернулась к парню, сказав: «Стас, давай тогда до вечера, я подругу двадцать лет не видела. Созвонимся. Хорошо?». И не дождавшись от него ответа, потянула меня к дверям кафе. Вспоминая позже наш разговор, я поняла, что все было немного странно. О себе она вообще ничего не говорила, только задавала вопросы о семье, родителях, о моём сыне, только что пришедшем из армии.

Затем речь зашла о моей работе, на которой я пашу уже двадцать четвёртый год.

– Не просто вредность! Двойную вредность, Тань! В рентген кабинете и ещё в туберкулёзной больнице.

– Ой. А у меня муж пятнадцать лет назад вроде умер от туберкулёза… говорят. И многие сейчас болеют?

– Говорят? Как это говорят, сама не знаешь, что ль? – я удивленно смотрела на Татьяну, как это «вроде умер», «говорят», не бывает такого, но товарка, отхлебнув кофе взглянула в окно не ответив. – В больнице около двух тысяч, у нас и хирургическое отделение своё и вообще мы автономны. Они же живут у нас годами, детей рожают, женятся, разводятся, свой мир. Наша область вообще в лидерах по туберу, все слои населения болеют – и богатые, и бедные, но большинство после тюрьмы, конечно. И платят копейки, только и хватает на еду и на дорогу до работы. Но куда я пойду? Уж четверть века там. А ещё эти скоты при власти и налоги повысили и теперь пенсионный возраст повышают. Цены растут, как жить?

– А он лечится вообще, тубер этот, Наташ?

– Конечно, а как же, не быстро правда. Редко кто меньше года лежит, а бывает и по три, четыре. Палочка Коха и в минуса мороза живёт, а тепло и влажность – вообще её стихия. Заразиться везде можно, кашлянул кто рядом, за перила там взялся или ещё за что. Лечится все старыми методами, как и раньше, антибиотиками. Таблетками, что они пьют, у нас собак травили, пять таблеток – и любая собака сдохнет за день, а это ежедневная доза больного. Болезнь купируют, а почки, печень, сердце, весь организм рушится. Заболел, к примеру, один в семье – всех к нам принудительно привозят, стариков, родственников, могут и соседей, а детей сразу кладут, болеют-не болеют, не важно, к ним домой санэпидемы приезжают, все дезинфицируют, опечатывают. И лежат люди годами, охрана не выпустит. Ну, если форма запущенная, то мрут, конечно. А вообще, заболел один – всё, конец привычной жизни и самого больного и всех контактёров, жизни нормальной уже ни у кого из них не будет никогда. Изгои, прокажённые.

– Страсти какие ты рассказываешь. А симптомы какие? Кашель?

– Нет, какой кашель. Нет симптомов никаких. Совсем почти нет. Часто температура небольшая держится несколько недель, потом проходит, потом опять, и так долго может. Слабость, недомогание, нервозность, апатия. Но вот когда человек уже худеть начал, высыхать, это уже край, запущенно, обычно не выживают уже. Нужно обследоваться каждый год.

– Флюорография? – еле слышно спросила Таня, сидя с испуганным видом, как прилежный ученик, сложив руки и выпрямившись.

– Ну, хотя бы и её, но она только уже запущенную форму показывает, манту нужно делать, анализы. И чем манту больше, тем лучше, организм, значит, борется, если нет ничего, ни пятнышка – беда, зона риска, такому достаточно чтобы просто рядом в очереди, к примеру, в кассу, больной стоял и даже не кашлял. Да и вылечившиеся всю жизнь калечат, организм после таблеток изношен, до гроба по больницам ливер лечат. Ещё и рецидивы потом бывают. Я вон знакомого встретила, бизнесмен, деньжищ немерено, двадцать лет как вылечился, и вот снова лежит с рецидивом, мучается. Привык к красивой жизни, а больница разваливается, денег нет, разруха и кругом одни тюремщики. Палату ему одну делать не разрешили, сейчас весь этаж, на котором он лежит, на его деньги ремонтировать будут. А ты, может, его помнишь? Коля Скоморохов из восемнадцатого дома, в детстве с магнитофоном к нам во двор приходил, помнишь?

– Ну, может, и помню… Наташа! Помоги мне, пожалуйста, очень нужно. Узнай про моего мужа, как болел, как умер, у вас же там есть архив?

– Ладно. Как зовут, в какое время лежал у нас?

– … Я тебе тогда позже скажу, ладно? Вечером позвоню тебе, хорошо? Дай мне свой телефон, пожалуйста.

* * *

После кафе мы с Наташей расстались. Удачно она подвернулась, общество Стаса на меня давило. Утром, когда мы приехали на реку, я пыталась заставить себя смотреть на него, как на мужчину, который будет рядом. Мы опять ушли с ним в те сосны, на диком пляже в песке опять стоял мат, бушевал из динамиков реп и все ели. Даже не ели, а жрали. Почти все были с принесёнными мангалами, на которых шипело мясо, некоторые ставили огромные палатки, раскладные столы, стулья.

Стас был с книгой. Обложка была завернута в газету, пряча название. Это давало интерес к нему и надежду, спугнуть которую боялась, поэтому не спрашивала, что за книгу он читает. Но он не читал, он говорил о своих планах, в которые входило в ближайшее время купить новую модель Tuareg, чуть позже – начать строить большой дом, где, по его словам, мы будем счастливы. А для осуществления своих планов по дому, он написал рапорт в «горячую точку». Сказав все это, он замолчал, ожидая моей реакции. Мне теперь уже было все равно, что он там читает, к его словам добавить было нечего. Видя, что я молчу, Стас поднялся, театрально сказал: «Я сделаю тебя счастливой, вот увидишь» и, отойдя к реке, нырнул в воду. Я открыла его книгу, прочла название «Современное автоматическое стрелковое оружие» и начала собираться. Стас догнал меня у машины, на его удивлённый вопрос ответила, что перегрелась и мне плохо.

В магазине, куда мы заехали купить воды и мороженного, я и встретила, к большой своей радости, Наташу. Сейчас, выйдя из кафе и оставшись одна, опять подумала о Стасе с его примитивными целями и интересами. Находиться в близости с ним и дальше, означало бы брать в себя, пусть и частично, его бездумные, примитивные взгляды. К тому же близости с ним у меня так и не получилось, Артур был уже давно отдельно, но свободы я так и не получила, а сама механика секса меня не интересовала. Стас – неоперившийся мальчишка, живущий в совершенно другом, иллюзорном, придуманном феодалами мире, был мне совсем не нужен.

Мысли прервал звонок свекрови.

– Да, мам, – сказала я, сняв трубку смартфона с её фото.

– Танечка, приезжай на дачу, сегодня ночью Марс будем смотреть.

Дней десять назад я уже приезжала смотреть полное лунное затмение, а в итоге увидела одни тучи, теперь вот Марс. Улыбнувшись, я пообещала к вечеру приехать. Не перечила. Свекровь я любила, она стала моей мамой по-настоящему, да и сведения о Лёше, для запроса Наташе мне нужно было взять, сама я их, как всегда, забыла.

4.

Я приехала, когда только начало смеркаться. Сидя в машине, достала смартфон, где была куча сообщений и пропущенных звонков от Стаса в ответ на мой, что мы не увидимся и, что я уехала на дачу. Последнее сообщение, было отправлено минуту назад, он вызвал такси, взял вино и едет ко мне. Написав, что приезжать не нужно, внесла его в «чёрный список» и сразу успокоилась. На душе стало спокойно от принятого окончательного решения.

Открыв калитку ключом, подошла к засыпающей на ночь розе и сунув в неё нос, вдохнула воздух полной грудью. В доме горел свет, но никто не выходил меня встречать, как это бывало обычно.

За стоящим посреди комнаты столом сидел мой муж Лёша, держа за руку свекровь, оба молча, смотрели на меня. Оказывается, ничего я не забывала, все было как вчера, наша жизнь, его запах, голос, наш так и не получившийся, отторгнутый моим организмом ребёнок, наше общее несчастье. Никакого туберкулёза, никакой смерти. Лёша просто растворился, его просто не стало, будто и не было никогда. О нём не помнили друзья, не знали о его существовании на работе, исчезли все документы и упоминания о нём. После, ещё недели две, я и свекровь перебирали его фотографии, которых с каждым днём становилось все меньше, а память моя стиралась, как мокрой тряпкой со школьной доски. Свекровь помнила все, ничего не забывая, каждый вечер мы с ней, стараясь уберечь мою память, вспоминали и говорили о Лёше. Но все стиралось и менялось неумолимо, с каждым днём я все с большим недоверием относилась к словам этой женщины. Видно, в конце концов ей пришлось выдумать туберкулёз, смерть, потому что только так можно было оставить в моём мозгу хоть какую-то память о том, что Лёша был.

Свекровь, поцеловала сына, погладила по голове и, ни слова не сказав, пошла на второй этаж.

* * *

– Мама есть и там, Танечка, мы живём с ней вместе, а тебя мама так и не смогла найти. Там ты давно вышла замуж, ещё до того, как мы познакомились с тобой здесь в этом мире, и где ты сейчас – никто не знает. О тебе там знает мама, у меня, как и у тебя, всё стёрлось. По её рассказам, ты умерла от туберкулёза, как и я в этом твоём мире. Ну, ты же знаешь, что с фантазией у мамы слабовато.

Мы лежали под одеялом, обнявшись, Лёша гладил меня по голове своей большой рукой. Желания близости у нас не было, как это бывает, между прожившими десятилетиями супругами.

– Какой он твой мир, Лёш?

– Другой. Конечно, земля, цветы, воздух – все так же. Там то же время, сейчас так же почти август, так же приблизился Марс, все происходит в одно время. Но у нас нет денег, нищеты, голода, войны. В нашем мире нет правителей, захвативших ресурсы Земли, нет рабовладельческого строя, как у вас. Страны не разделены границами, а главное – люди мыслят по-другому, ну и технологически мы, конечно, гораздо более продвинуты. Видимо, этот мир, в котором ты сейчас, неудачный эксперимент, где попытались, оставив развитие общества по средневековому формату наделить его технологической силой. Твой мир обречён и это неизбежно… Что сейчас происходит в твоём мире?

– Все вооружаются, страны враждуют. Наши военные воют во всех частях света под предводительством того же президента, при котором ты исчез. По свежим новостям наёмники уже орудуют в Центральной Африке. Но у нас начинает народ гудеть, что потом, когда повысят пенсионный возраст, деньги из пенсионного фонда потратят на военных и оружие.

– Не в деньгах дело, их, как и законы, придумывают люди, Тань. Феодализму нужно, чтобы люди были заняты, нельзя допускать появления мыслей в их головах. Давать возможность жить не работая – это угроза появления мыслей. Основная задача феодализма – так называемого государства – повышение рождаемости для потребления, вы ведь производите все товары с запланированным износом, как техническим, так и эстетическим – для скорейшей покупки новых товаров. Вторая важнейшая задача – загрузка деятельностью, где человек винтик, не способный мыслить. Он может только следовать законам, придуманным рабовладельческим строем, ему просто некогда думать. Отсюда и появляются совершенно бессмысленные виды деятельности, которые никому не нужны, кроме хозяев. Банкиры, рекламщики, продавцы, охранники, служители вертикали режима, военные и преступники, всё это бесполезная и вредная деятельность, осуществляемая во имя власти рабовладельцев. Войны, наркотики, алкоголь, преступники, всё это теряет смысл, если нет корысти. Человек не рождается жадным, это приобретенное в социуме качество. Все, как в той старой притче про баранов, что ты сама мне когда-то рассказывала.

Бараны уверены, что пастух их охраняет от волка, и неспособны понять для чего пастух их вырастил.

– Но как без денег, Лёша? Всё всем бесплатно, и никто ничего не делает – это в понимании моего мира утопия.

– Отупление людей – также задача рабовладельца. Всё ведь просто… Возьми остров, посели на нём сто человек. На острове есть все, вода, растительность, океан, живность. Со временем кто-то ставит забор у родника, говоря, что исторически это он нашёл родник и вполне логично, что он теперь его собственность, другой в ответ закроет ему доступ к морю, третий объявит собственностью поля с хлебом, ну и так далее. Затем люди объединятся на группки, разделят остров на территории объявив это скрепами и исторической справедливостью. Для обмена воды на продукты или охлаждающий океан, потребуются придуманные средства для обмена этими ресурсами. Появятся возмущённые тем, что разделение острова было неправильным, возьмут колья и пойдут на захват. Выжившие после бойни сильнейшие или более удачливые захватят наибольшее количество ресурсов, а людей, которым уже в голову не приходит спросить, с какого перепугу вдруг всё это стало принадлежать избранным, заставят работать на свое благо, таким образом, увеличив свое благо за счет нового ресурса – человеческого раба. Это ваш мир. В нём никому не приходит в голову, что на острове можно просто жить, пользоваться всем и созидать.

– А как это произошло в твоём мире, Лёшик?

– После великой депрессии мир смог выбраться из финансового кризиса только с помощью мировой войны. Для осмысления понадобилась война, унёсшая половину человечества. В вашем случае точка невозврата пройдена, и будущая война при достижении технологичного оружия уничтожит все живое – это неизбежно. Ваш мир обречён, потому что не наблюдается ни одного мало-мальски значимого лидера вне корысти. Все партии, политики, оппозиционеры, опираются на обещания дать больше денег, улучшив тем самым жизнь. Сам механизм доступа к мировым ресурсам для избранных, останется прежним, корысть торжествует и правит миром. Где-то более деспотично, где-то помягче, но люди, называющие себя государством, пользуются ресурсами по своему усмотрению и во благо только себе, любимым, выделяя крохи от получаемого из жадности на, так называемые, социалку, пенсии, защиту и справедливость.

Глаза Лёши в ночи сверкнули, он прижал меня к себе и впился губами в мои. Когда муж уже снимал с меня трусики, я инстинктивно оттолкнула его. Лёша сразу вскочил, заходив по комнате.

– Кто он?

– Его уже нет со мной, да и никогда, видно, и не было, но осталась любовь. Прости. Тебя не было слишком долго.

Муж остановился, в свете луны, а может, Марса, ведь на небо нам смотреть было некогда. По его лицу катились слёзы.

– Знаешь, убийств у нас не так и мало, но все они не из корысти, а из-за ревности и любви. Где мне взять ручку и бумагу? Я не могла не плакать. Все у меня внутри в прямом смысле разрывалось. Показав рукой на секретер, я зарылась в подушку. Постепенно начала кружиться голова, очертания комнаты и пи-шущего за столом Лёши, начали размываться.

– Ты что там пишешь, Лёша?

– Стих. Уже написал… Вот и точка… Меня это успокаивает. Я теперь иногда пишу стихи… Помимо стихов занимаюсь исследованием кошачьих, лучше всех в мире приспосабливающихся животных, которым при любом строе удаётся подчинить себе человека, делая его своим рабом, счастливым от своего рабства.

Последние слова мужа были уже с множеством эха, а сам он растворялся, теряя свои границы. Глаза закрывались и не было сил их удержать открытыми, это была не жажда сна, а какое-то отключение. Как если щелкнули выключателем.

5.

Я проснулась от всхлипываний. Открыв глаза, пыталась вспомнить, что было. Голова была ясная, свежая, но как только я пыталась вспомнить разговор с Лёшей, натолкнулась на какую-то невидимую преграду. Повернув голову на всхлипывания, увидела сидящую за столом свекровь с листком бумаги в руках.

– Танечка. На, прочти. Текст уже уходит. Таня, чернила пропадают.

Взяла исписанный листок, сразу бросилось в глаза, что написано как ручкой, в которой заканчиваются чернила. Уже когда дочитывала стих, первые строчки пропали, как их и не было. Я держала листок, и глазами полными слёз смотрела то на него, то на свекровь.

Умываясь в ручном умывальнике, думала, что пора уже провести воду из колодца, поставить нормальный кран и раковину. Голова немного побаливала, свекровь сидела неподалёку в тени яблонь в кресле-качалке. Приведя себя в порядок, я подошла к ней.

– Мам, слушай. Я вчера Наташу встретила, в одном дворе росли. Она в туберкулёзной больнице работает. Такие страсти мне порассказала… Мам, дай мне всё, что есть по Алексею, я передам ей, она в архив сходит, узнает, может, что-то о его смерти.

(июль – август 2018)