Читать книгу Боль - Лев Николаевич Леонтьев - Страница 1

Часть 1. Верхняя Брында

–1-

В конце первой декады марта холодная утомительная зима начала сдавать позиции. Мороз, хоть и продолжает время от времени докучать своими нервными срывами, всё-таки большей частью достаточно миролюбив. Что такое минус десять-пятнадцать градусов для жителя Урала?.. Тьфу, ерунда!.. Другое дело – минус тридцать или тридцать пять, да ещё с ветром, колючим, пронизывающим насквозь – большей частью, именно так вела себя уходящая зима. Теперь солнышко бросает на жителей Верхней Брынды гораздо более весёлые взгляды, улыбается откровенно, не так, как две-три недели назад. И, несмотря на то, что зима ещё достаточно сильна, временами в воздухе явственно присутствует запах весны. Его приносит южный ветер.

Дмитрий Панкратов оторвал взгляд от монитора, на котором многочисленные цветные шарики образовали бесперспективную картинку. Всё, проиграл… Из окна четвёртого этажа инженерно-бытового корпуса Верхнебрындинской ГРЭС открывается сказочный вид: красивый, мощный лес, в основном сосны, на ветвях снежная вата после вчерашнего обильного снегопада. И впечатления от картинки не портит даже невзрачный кусок территории электростанции: пятьдесят метров заснеженной пустоши с неряшливо торчащими из-под снега ржавыми стеблями травы, дальше – высокий бетонный забор, увитый колючей проволокой. Вся планета «колючкой» опутана, люди сами себе не доверяют, и, уж точно, надо беречься от окружающих.

Дмитрий представил Землю, опутанную колючей проволокой, и вздохнул. Мысли переключились на родное предприятие. Хорошо быть работником электростанции, престижно.  И уж вовсе замечательно состоять в штате производственно-технического отдела. Ответственности никакой, тихо, спокойно. Труба дымит, электроэнергия бежит по проводам, зарплата начисляется. Сиди себе, ворочай бумажки, если есть чего ворочать. Ну, а когда заданий по работе нет, можно самому себе придумать занятие, не сидеть же целый день, мучаясь от безделья. Маша Соколова, соседка по кабинету, читает беллетристику – молодец, тоже не любит бездарно прожитых дней. И Вася Петров парень с головой – ковыряет литературу по Web-программированию. Зачем ему это?.. Не иначе как собирается переквалифицироваться из теплоэнергетиков в программисты. Дело хорошее, полезное. Возможно, более денежное. А может, Василий этим занимается исключительно для души. Можно, конечно, спросить, но неохота лезть в чужие дела. Да и неинтересно, почему коллеги читают то, что читают. Хочется им, надо… Соседи за стенкой целыми днями гоняют чаи, что-то бурно обсуждают. Впрочем, временами отчётливо слышно, о чём говорят: недовольны российским правительством. Это у них основная тема. Считают свою зарплату, сравнивают её с заработками других сослуживцев. Потом сопоставляют с доходами аналогичных специалистов на других электростанциях России и зарубежья, затем берут выше: считают деньги депутатов Государственной Думы, Президента, мэра Москвы и прочих выдающихся деятелей. О зарплатах на других предприятиях отчизны узнают от знакомых, информацию о доходах крупных чиновников черпают из Интернета. При этом прекрасно знают, что в Интернете много вранья, но это не смущает: хочется верить!.. Чтобы был лишний повод повозмущаться… И ещё любимая тема у соседей: считать дни до пенсии. И гадать – кто из них доживёт, а кто нет. И если не судьба дотянуть до заслуженного отдыха, то кому достанутся деньги умершего, заработанные за много лет каторжного труда. В общем, в соседнем кабинете трудятся «политические» – так окрестил их Панкратов. За другой стеной расположились биржевики. Эти то и дело поглядывают на крутые мобильники, следя за котировками акций и валют, обмениваются советами по купле-продаже. На окружающих смотрят с превосходством и почти не общаются. У них даже информацию по работе получить тяжело. Почти невозможно. Нелюди какие-то. Небось и дома себя также ведут: жёны и дети побоку, приходят биржевики с работы и – к компьютерам. Играют. И едят, и пьют не покидая от рабочего места. Безмолвные жёны-рабыни подобострастно подносят блюда, забитые дети стараются не шуметь. Папе надо думать, папа играет на бирже. Для ребёнка это круто, для жены священно, для игрока это сама жизнь!.. Серьёзное дело. Но пока ещё ни один из биржевиков, работающих на Верхнебрындинской ГРЭС, ничего не выиграл. На вопрос «Каковы успехи?..» ответ всегда один: «Пока при своих». Впрочем, не каждый смертный услышит эти слова: большинство любопытствующих получат высокомерный, презрительный взгляд.

В кабинете Панкратова собраны экземпляры, склонные к самосовершенствованию, каковым Дмитрий считал и себя. И занятие себе выбрал соответствующее: как появляется брешь в работе, начинает вбивать в компьютер свои мысли. Не особо рассчитывая, что впоследствии их оценят потомки, или же какое-нибудь издательство заинтересуется ими и пустит в большое плавание в виде книг, ароматно пахнущих типографской краской. Впрочем, одно из своих произведений – детективный роман – Дмитрий рискнул послать в три издательства. Два промолчали, из третьего пришёл ответ, в котором отмечались несомненные достоинства Дмитрия как автора, в частности, самобытность изложения, а концовка была неутешительной: «К сожалению, нашему издательству Ваше произведение не подходит». Всё ясно, значит, дрянь. Собственно, Дмитрия это не особо расстроило, даже так: совершенно не расстроило, – поскольку писалось в рабочее время, зарплату за которое Дмитрий получал. То есть можно считать, роман уже продан. Пускай не так дорого, как хотелось, главное – труды не пропали даром. Кроме того, писалось от души и для души – а это уже здорово, даже если результат остаётся непризнанным и неоплаченным. И что ещё немаловажно: при написании попросту убивалось время, которое оказалось совершенно свободным, лишним. Дмитрий же считал, что лишним время быть не должно – слишком дорогая эта штука, время. И у него оно тратилось с толком. Ну, не получилось дополнительного заработка, ну и фиг с ним. Он – не главное. Дмитрий заставил активнее работать мозги, поупражнялся в изложении мыслей, потренировал пальчики, клацая по кнопочкам клавиатуры. Всё это полезно, а главное – тренировать мозг. Как мышцы рук и ног, пусть работает, набирает силу. Или хотя бы не теряет ту, что уже есть. Дмитрий будет писать ещё, а когда получится нечто, что самому себе понравится – снова пошлёт в какое-нибудь издательство: а вдруг на этот раз получится?.. Впрочем, особых иллюзий у Дмитрия нет: ну, приняли, напечатали, дальше что?.. Посыпались миллионы?.. Вряд ли: не так щедро оплачивается писательский труд. Вот если бы Дмитрий наштамповал штук двадцать-тридцать романов, и все они были бы напечатаны и распроданы, и при этом читатель вопил бы: «Давай ещё!..», – вот тогда можно было бы по ночам, отрывая время от сна, слюнявить, пересчитывая, многочисленные крупные купюры и уже под утро запихивать тяжеленный чемодан с богатством под кровать, насладившись приятным процессом. А ежели издан один посредственный романишко хилым пробным тиражиком в одну-три-пять тысяч экземпляров – то чего там считать?..

Дмитрий оторвал взгляд от сосновых лап и уставился в монитор. Пора напечатать ещё пару страниц. Пальцы рук дрогнули, потянулись к кнопочкам и тут же опустились. Опять эта боль!.. Острая, невыносимая. В области солнечного сплетения. Дмитрий чуть не заорал благим матом, таким неожиданным и острым был приступ. Собственно, ожидалась эта боль всегда. Не было часа, минуты, чтобы Дмитрий не вспоминал о ней. В том, что боль появится, сомнений не было, вопрос в одном: когда?.. И не было дня, чтобы ожидания обманывали: боль обязательно просыпалась и, как правило, в самое неподходящее время: вызвал начальник, позвонили по телефону, подошёл сослуживец за советом, наступил обеденный перерыв… Кусок в горло не лезет, даже когда что-то слегка побаливает, например, зуб ноет, а тут такая зверская боль!.. Внутри пожар, слёзы на глаза наворачиваются, впору искрам из них посыпаться!.. Когда с тобой такое творится, попробуй дать вразумительный ответ руководителю или кому-то ещё. Нужные слова никак не желают подбираться, язык не ворочается. Чувствуешь себя полным идиотом. Порой во время таких диалогов с начальником происходили перепалки. Наверное, со стороны смешно было бы наблюдать, как два взрослых человека произносят нормальные слова, увязанные в доступные для понимания последовательности, но при этом никак не могут понять друг друга. Начинают нервничать, покрикивать. Понятно, что начальник покрикивает громче и дольше – на то он и занимает руководящий пост, чтоб держать подчинённых в узде. И при этом имеет право на солидное преимущество: он на тебя заорёт вот так, а ты не должен вовсе, ну, а если уж сорвался, то твой крик должен быть вдвое тише. А лучше втрое или даже вчетверо. И выражения должны быть более мягкими. И ещё начальник может заткнуть тебе глотку, а ты ему нет: выслушивай всякую хрень, пока руководителю не надоест над тобой измываться. Даже кабинет не имеешь права покинуть без разрешения. А начальник, когда ты ему надоешь, вдруг возьмёт да и выгонит тебя. Да ещё резким тоном: «Панкратов, выйди из кабинета!..» Вот так, очень просто: всё, парень, надоел, иди работай. При этом лицо командира благородно багровеет от праведного гнева. А ты смиренно поднимаешь со стула свой зад и плетёшься к двери. Впечатывать в компьютер новые мысли. Возможно, на этот раз по поводу только что состоявшегося разговора с начальником. И вообще – о нём, твоём непосредственном руководителе. А рассуждения эти плавно перейдут в размышления о начальниках вообще. И тут уж влетит и главному инженеру предприятия, и его заместителям, и даже директору электростанции!.. Да чего уж там, и Президенту Российской Федерации, а потом и главе Соединённых Штатов Америки, хотя, казалось бы: он-то тут каким боком?.. Он что, тоже имеет отношение к производству электроэнергии на Урале?.. Видимо, всё-таки имеет – косвенное. Так кажется, когда повздоришь с начальником…

«Бл…дь!.. – чуть не вскрикнул Дмитрий, так скрутило. – Как же ты достала!..»

Под бл…дью подразумевалась, конечно же боль, с новой силой заявившая о себе. Вообще-то, Дмитрий не любил материться, но время от времени позволял себе это, ибо матерные выражения чудодейственным образом способствовали отпусканию эмоций, после чего в душе восстанавливалось равновесие, она успокаивалась. Порой матерные словечки положительным образом сказывались на каких-либо ситуациях. Вот, например, на днях, возвращался Панкратов домой, соскочил с автобуса, сделал несколько шагов и вдруг поскользнулся на накатанной детишками ледяной дорожке, нежно припорошенной снегом. Если б не воскликнул вполголоса «бл…дь!..» – точно, упал бы. Но как только неприличное словечко выскочило изо рта, равновесие тела тут же восстановилось. Именно это слово заставило мужчину сделать короткое резкое движение руками, этакий нервный взмах дикой утки крыльями, когда беднягу, мирно сидевшую поутру на поверхности озера, вдруг испугал подлый выстрел охотника. Не было бы матерного слова – не последовало бы взмаха руками, и Дмитрий, несомненно, свалился бы. И пускай пожилая женщина, шедшая навстречу, укоризненно покачала головой, швырнув в лицо Панкратова сердитый взгляд, зато голова Дмитрия не ударилась со всего маху об лёд и осталась цела.

Матерился Дмитрий не очень изобретательно, коротко и почти всегда молча. Исключения из последнего правила могли возникнуть при неожиданных ситуациях, вроде описанной выше, или когда Дмитрий находился в одиночестве. Дома или в лесу, во время прогулки. Главное в мате не изобретательность, а эмоциональность, считал Дмитрий и, если случалось материться, – делал это от души.

Зазвонил телефон. Требовательно – значит, звонок начальника: Дмитрий всегда безошибочно определял, когда звонил Григорий Михайлович. Звонок был резким, пронзительным, раздражённым. Даже мерзким. Немного. Хотя никаких отрицательных эмоций по отношению к непосредственному руководителю Дмитрий не испытывал. Напротив, относился к нему с уважением, отдавая дань его организаторским способностям, а также неугасающему с годами стремлению объять необъятное: Григорий Строгов старательно обкладывался научно-технической литературой и пытался почерпнуть из неё максимум – даже то, что имело весьма слабое отношение к его должностным обязанностям. Или вовсе не имело. В общем, Строгов хотел постичь непостижимое, чего до него не пытался сделать ни один из его предшественников. Видимо, они понимали, что это нереально, на то оно и есть – непостижимое. А может, просто были бездельниками.

Так или иначе, но когда звонил начальник, телефон издавал очень неприятные звуки. Почему так получалось, Дмитрий не знал.

– Здравствуйте, Григорий Михайлович!.. – как можно более дружелюбно послал в трубку Дмитрий (в этот день с начальником ещё не виделись).

– Панкратов, ты выяснил всё по поводу технического диагностирования деаэраторов?.. Письмо в САМПРОТМОРД подготовил?..

– Заканчиваю, Григорий Михайлович!.. – бодро ответил Дмитрий, подумав с досадой: «Блин!.. Придётся отложить частную писанину и заняться работой». Впрочем, он тут же устыдился своих мыслей.

– Не затягивай!.. А то пролетим с включением мероприятия в бюджет следующего года.

– Сегодня доделаю!.. – горячо заверил Панкратов. Представил лицо начальника. Важное, с глубокой строгой вертикальной складкой на лбу, заканчивающемся далеко на затылке. Колючие глаза, пронизывающие собеседника насквозь. Хорошо, не насмерть. Густые, чёрные как смоль брови. Брежневские, не меньше!.. Да, с таким не пошутишь. Пообещал ему – сегодня дело будет закончено, значит, так и должно быть.

«Ох, твою мать!..» – чуть не ляпнул Дмитрий в трубку в ответ на очередной приступ боли. Вовремя спохватился. И тут же в трубке раздались гудки.

Панкратов чуть не заплакал. Одновременно от боли и от радости, что разговор с начальником прекратился. Любил он начальника, уважал, но разговаривать с ним было очень неприятно. Такой вот парадокс. Видно, было в душе Григория Михайловича запрятано что-то такое, что коробило окружающих: гримаски неприязни отмечались и на лицах соседей Панкратова по кабинету, когда они разговаривали со Строговым. Даже если беседа была спокойной.

Что касается боли, то мучила она Дмитрия уже давненько. Лет пять, не меньше. Скорее, шесть: появилась вскоре после двадцатитрёхлетия. Панкратов старательно припоминал, как всё начиналось. Сначала начало чуть-чуть побаливать на пять-семь сантиметров выше пупка. А когда боли не было, то чувствовалось неудобство. Постепенно оно становилось всё ощутимее, а вместе с ним усиливалась и ширилась боль, а поразив однажды новые клетки тела, ни за что не желала сдавать своих позиций. Примерно в течение полугода она захватила плацдарм высотой в десять-двенадцать сантиметров и шириной от печени до селезёнки. В периоды обострения боль поднималась выше, и казалось, что болит сердце, горели лёгкие, иногда першило в горле. Поначалу Дмитрий думал, что всё, кранты. Ещё час-полтора и он умрёт. Однако время шло, боль усиливалась, но Дмитрий продолжал жить. Вот только есть стал меньше: приёмы пищи усиливали неудобство в теле, а боль после посещения столовой или собственной кухни становилась намного злее, чем до.

Поначалу Дмитрию приходилось очень тяжело. Из-за нескончаемой свирепой боли ненавидел своё тело, свою жизнь, завидовал окружающим. Люто ненавидел свою боль. Только спустя долгие месяцы Панкратов примирился с ней. Когда её сила устремлялась к бесконечности, Дмитрий прекращал бежать по жизни сломя голову, не обращая внимания на декорации. В это время он останавливался и внимательно всматривался в детали окружающего мира, пытаясь почувствовать его и себя самого в нём. Панкратову всегда, с самого детства нравились дни, когда можно было уединиться и как следует подумать, помечтать, не отвлекаясь на что-то… Боль. Она мешала заниматься какими-либо делами. Предаваться мечтам – тоже. Боль останавливала, заставляла думать о жизни вообще и о своём месте в ней.

Шесть лет мучений. А что доктора?.. Анализы крови, кала, мочи, УЗИ, ФГДС, ирригоскопия, колоноскопия – результаты в норме. «Вы здоровы!..» – неоднократно за эти годы было заявлено Дмитрию врачами. Ну, а поскольку здоров, значит, лечение не требуется. А боль… Странная она у вас какая-то, Панкратов. Беспричинная. Будем надеяться, что раз появилась без повода, то так же и пройдёт – сама по себе. И Дмитрий надеялся. Первые три-четыре года. А потом перестал. Надоело лазать по стенам во время приступов, надоело мечтать о том, что вернётся былое здоровье. Захотелось быть здоровым прямо сейчас. И Дмитрий начал приучать себя к боли. К тому, что она – явление не временное, а навсегда. И жить с ней Дмитрию до конца жизни. А раз так, то эта боль должна доставлять удовольствие, а не страдания…

Маша Соколова шумно вздохнула. Панкратов невольно покосился на нарушительницу тишины: наверное, дошла до какого-то душещипательного места. Соколова предпочитала сентиментальные романы. Её сердце жаждало любви. Маша бросила на Дмитрия ответный взгляд: её большие доверчивые, грустные глаза были подёрнуты поволокой. Соколова поправила пышную русую чёлку, переложила толстую косу на другое плечо и углубилась в чтение. Книга занимала Машу больше, чем Панкратов. И даже больше, чем все сослуживцы. Роман содержал нечто несоизмеримо более ценное, чем требовалось Соколовой от жизни…

Так вот, боль. Благодаря ей Дмитрий каждый день припоминал не только важнейшие события своей жизни, но и такие мелочи, о которых давным-давно забыл!.. Как, будучи семилетним мальчонкой, перочинным ножиком порезал палец; как девочке из параллельного класса крепко наступил на ногу и пошёл дальше, не извинившись, не успокоив её, как в пятилетнем возрасте во время прогулки на территории детского сада вляпался в дерьмо какого-то засранца, не нашедшего для отправления нужды более подходящего места. Потом около часа Митя сосновой палочкой выскребал какашки из подошвы сандаля … Всякая ерунда всплывала в памяти, Дмитрий диву давался, созерцая эпизоды своего прошлого!.. «Да, забыть что-то из моей жизни навсегда – мне не суждено», – шутил парень.

С тех пор как Панкратов пришёл к выводу о необходимости не только привыкнуть к своей боли, но и научиться получать от неё удовольствие, прошло шесть лет, и он серьёзно продвинулся в заданном направлении. Но ещё недостаточно для того, чтобы спокойно общаться с окружающими и пописывать в своё удовольствие повести и романы. Боль мешала, причём очень сильно. Так сильно, что порой Дмитрий с трудом переваривал информацию. И с не меньшим трудом формулировал мысли. Но задание самому себе выдано, просто для его претворения в жизнь требовалось время. А поскольку задача поставлена непростая, то, возможно, и времени на её выполнение потребуется немало. Впрочем, как знать, сколько это – «немало»?.. Год, два?.. Так это пустяк!.. Десять, пятнадцать?.. Многовато. Но даже если так – надо двигаться вперёд, а не рассуждать!.. Человек сам, сознательно, задаёт ритм своей жизни. Тебе плохо?.. Нет сил?.. Это не помеха проявлению активности, ибо она, активность, рождается сознанием. Невмоготу, – но поднимись с кровати и начни что-то делать!.. И начав, увидишь, почувствуешь, что обрёл потенциал, необходимый для дальнейшего движения. Поймёшь, что тебе необходимо для того, чтобы привести своё здоровье – духовное и физическое – в соответствие поставленным перед собой целям и тому движению, траекторию и темп которого для себя запланировал…

Со своего кресла поднялся Вася Петров, начал ходить из угла в угол. Длинные худые ноги позволяли Петрову пересекать кабинет по диагонали за четыре шага. Панкратову для преодоления этого расстояния (измерил из интереса) требовалось семь. Вася остановился посреди кабинета, порывисто взъерошил длинные нечёсаные каштановые волосы, задумчиво поднял глаза к потолку и замер. Несмотря на возраст (Петрову было двадцать девять), в его шевелюре было много серебряных нитей. Видимо чересчур эмоционально относился к сведениям, получаемым из литературы по программированию. Возможно, не всё удавалось понять так быстро, как хотелось, и это вызывало повышенную нервозность. Дмитрию это было знакомо по средней школе: порой бурно переживал, когда материал не поддавался осмыслению, даже швырял в сердцах учебник в стену. Теперь смешно. Да пошли ты эту книгу куда подальше и иди гулять!.. Так нет же, страдал…

Петров, видимо, придя в мыслительном процессе к определённому рубежу, стремительно вернулся на место, схватил книгу, начал лихорадочно листать. Спустя пару минут затих, вперив взгляд в текст.

Боль Панкратова тоже заметно поутихла. Дмитрий облегчённо вздохнул: появилась возможность поработать. Скорее, пока боль не вернулась!.. Руки поправили клавиатуру, пальцы начали выбивать «чечётку». Дмитрий улыбался, будто слушал приятную музыку…

-2-

Придя после работы домой, Дмитрий не стал долго расслабляться. Быстро разделся, забрался под душ. Прохладная вода прибавила бодрости. Распахнув форточку, в темпе проделал несколько гимнастических упражнений, в перерывах между ними включил компьютер и заварил свежий зелёный чай. Молочный улун – самый любимый.

Выпив две большие кружки ароматного напитка с мёдом, лёг на кровать, прикрыл глаза. Полежал не более пяти минут, резво подскочил и устроился за компьютером. Поднял над клавиатурой кисти рук, представив себя пианистом. Вот сейчас польётся музыка. Лучше, если волшебная. И появятся новые прекрасные строки его очередного романа… Но ничего такого не произошло. Строки как строки, ничего особенного. Скорее даже, сухие, вялые.

«Такое точно не напечатают!.. – с досадой подумал Дмитрий. – Может быть, мало отдохнул?.. Надо ещё полежать, получше расслабиться?..»

Так и сделал. Лежал минут двадцать, но чуда не произошло. Желания творить не было.

«А ну-ка за компьютер!.. – приказал себе Панкратов. – Хватит прохлаждаться, за работу!..» Чей-то голос за кадром начал ныть, что всё равно ничего не получится, все его потуги напрасны, произведение никто не станет печатать. Лучше взять книгу какого-нибудь известного автора, почитать в своё удовольствие. Это будет настоящий отдых, который необходим, ведь завтра на работу. Можно посмотреть какой-нибудь фильм – штук двадцать скачал с Интернета месяц назад и ни одного не посмотрел!.. Отдыхай, Митя!.. Если весь вечер допоздна провести у компьютера, старательно напрягая мозги, то и завтрашний день насмарку: как работать, если ещё не успел восстановить силы?..

Панкратов выслушал монолог невидимого нытика, усмехнулся и снова упрямо устроился за компьютером. Хотя очень не хотелось: лень навалилась страшнючая. Пропыхтев около часа, сочинитель выдавил из себя около двух страниц.

«Мда, неважнецки, – с тоскливым вздохом подумал он. – Но лучше, чем вовсе ничего!..»

Дмитрий улыбнулся и весело зашагал на кухню. Квартирка небольшая, поэтому понадобилось всего семь шагов. Лучше, чем три. Но хуже, чем двадцать. Хотя – как знать?.. Чем больше шагов, тем выше квартплата. И потом: захотелось поесть, а ты идёшь, идёшь, идёшь… Нет, у него нормальная квартира, всё рядом, всё под рукой. Панкратов не умел унывать, но не всегда был таким. Горевать он перестал, с тех пор как появилась… боль. Ну, не сразу, конечно, – пришлось потрудиться. Но именно она, его боль, научила Дмитрия относиться ко всему легко. Даже к смерти. Даже к жизни вообще. «Всё хорошо, всё как надо!..» – такой девиз стал сопровождать Дмитрия Панкратова на тропе его судьбы. И боль, временами просто жуткая, – тоже нормально!..

Долго рассиживаться на кухне, потчуя утробу деликатесами, Дмитрий не любил. Наскоро покидал в желудок незамысловатую еду: небольшой кусочек варёной курицы, дожидавшийся решения своей участи уже третий день, половину средних размеров картофелины и небольшой свежий огурчик, который предварительно был очищен от кожуры, разрезан вдоль и щедро посолен. Вот, собственно, и всё. Ах, нет!.. Вслед за всем этим последовали две конфеты «Мишка косолапый». Дмитрий больше любил «Красную шапочку», но в магазине, расположенном на первом этаже дома, где он жил, это лакомство закончилось, а идти куда-то искать этакую ерунду не хотелось. Добро был бы рис или селёдка – можно было бы прогуляться, а то – конфеты!.. Можно и вовсе обойтись без них. Но после скромного ужина голод не исчезал. Наоборот, желудок начинал раздражённо требовать ещё еды!.. Ворчать на хозяина он мог и час, и два. И это ворчание мешало Дмитрию сосредоточиться на чём-то другом – на написании собственного произведения или на чтении чужого. Вот тогда на помощь приходила «Красная шапочка». Или «Мишка косолапый». Или какая-то другая сласть. Пара конфет, и обманутый желудок замолкал.

В этот вечер Дмитрий не стал дожидаться претензий со стороны желудка, съел пару конфет, схватил третью. Нет, пожалуй, пожадничал: конфета, удерживаемая за «хвостик» двумя пальцами, повисела некоторое время в воздухе и плюхнулась обратно в пакет. Мужчина вернулся в комнату, прилёг на кровать. Ложе недовольно скрипнуло. «Опять гайки ослабли!.. Надо подтянуть!..» – после этих, уже довольно сонных мыслей глаза Дмитрия закрылись. Он почти задремал. И вот тут проснулась боль. О, как она свирепствовала в этот вечер!.. В животе орудовало не меньше трёх как бритва заточенных кинжалов. Сердце пустилось в дикий пляс. Лицо горело, болела голова. Дмитрию казалось, что она треснет, и мозги разлетятся по комнате, забрызгав стены, словно мякоть переспелого арбуза, уроненного на пол торопыгой, мечтающим скорее поместить влажную, только что вымытую ягоду на стол и кровожадно вонзить в тёмно-зелёную бархатистую кожу большой острый нож. Мужчина инстинктивно повернулся на правый бок, свернулся калачиком. Так он лежал когда-то давно в утробе матери. Конечно, он не помнил этого, а также насколько там было хорошо, тепло, уютно, но к той же позе прибегал, когда начинала мучить острая боль в животе. И через некоторое время становилось легче. Иногда через полчаса, иногда через час. Но частенько так и засыпал, не успев победить боль. Просыпался уже утром, с удовлетворением отмечая, что в очередной раз избавился от надоедливой спутницы жизни. И пусть он знает, что боль вернётся – может, через час, возможно, через два, но вот сейчас он свободен от неё!..

В этот раз промучился около двух часов, но так и не смог заснуть. Боль упорствовала, не желала отступать. В голову лезли всякие мысли, большей частью нехорошие. О том, что всё надоело. Надоела такая жизнь, эта крохотная квартирка, работа, которую он вынужден выполнять, для чего пять раз в неделю надо вставать рано утром, с неохотой собираться и топать на автобусную остановку. Надоело сидеть на работе до пяти часов вечера, хотя уже после шестнадцати ноль-ноль делать там нечего: всё равно мозги устали и настойчиво требуют отдыха, так чего мучить задницу?.. Сразу после наступления усталости надо отправляться домой, приводить себя в порядок, отдыхать. И тогда через некоторое время можно будет опять продуктивно позаниматься чем-нибудь полезным. Но уйти с работы в четыре часа нельзя – в соответствии с установленным распорядком дня, а отпрашиваться у Строгова не хочется. Противно, унизительно. К тому же, не станешь же отпрашиваться каждый день!.. А если и станешь, – то кто же отпустит?.. Это не кино, это жизнь, и чудес в ней не бывает… Всё надоело. Давно и окончательно!.. Нет, покидать этот светлый мир не хочется, но что-то надо изменить в жизни. Чтобы она перестала быть такой скучной. И болезненной. Второе – в первую очередь!.. Дмитрий повернулся на спину, обвёл тоскливым взглядом комнатушку и вдруг остро ощутил, что всё окружающее воспринимает как-то не так. Не так, как в то время, когда ничего не болит. И цвет обоев не такой, и стены не такие ровные. И не такие вертикальные. Вовсе не вертикальные!.. Не бывает «такой» вертикальности и «не такой»: она либо есть, либо её нет вообще!.. Всё о чём сейчас думал Дмитрий, было не таким, как в обычном, безболезненном состоянии. И нельзя сказать, что это ощущение неприятное. Нет, сказать-то можно, но солгать при этом. Ибо на самом деле то, что видел и чувствовал Дмитрий, было… интересным. Приятным, своеобразным, диковинным. И ему захотелось зафиксировать это своё восприятие окружающего мира и мира собственного, внутреннего – вбить в компьютерный файл буковки и прочие символы, которые описывали бы испытываемые сейчас «кривые» ощущения, теперешние переживания. Дмитрий стремительно поднялся с вдруг надоевшего до чёртиков ложа и метнулся к компьютеру. Пальцы на мгновение зависли над клавиатурой и начали лихорадочно выбивать дробь… Через некоторое время, почувствовав себя опустошённым, остановился. Взгляд, брошенный на часы, сообщил: прошло что-то около полутора часов, чуть меньше. Напечатано восемь с половиной страниц, чуть больше. Неплохо, всегда бы так. Ну, а что напечатано, разберём завтра, сегодня уже неохота.

Вернулся на кровать, нашарил на полу «лентяйку», включил телевизор. Перебрал все сорок четыре канала кабельного телевидения, не нашёл ничего путного, загасил экран. Верхний свет стал мешать, Дмитрий сменил его на менее назойливую настольную лампу, примостившуюся возле кровати на самодельной полочке. Изначально эта полочка предназначалась для стационарного телефона, но с тех пор как Панкратов отказался от него, была оккупирована настольной лампой.

Дмитрий расправил постель, почитал некоторое время роман полюбившегося французского автора Жана-Мишеля Тибо. Осилил десяток страниц, и сон начал настойчиво смыкать веки. Дмитрий не стал противиться, опустил книгу на пол, выключил свет, устроился поудобнее. Боли не было. И даже воспоминание о ней – какая она?.. – отсутствовало. Успокоенный, расслабленный, довольный жизнью, Дмитрий Панкратов заснул. Счастливая улыбка украсила его лицо.

Под утро приснился сон. Дмитрий – в большом помещении, где очень много людей. Они ведут себя странно: молча стоят, глядя в одну сторону, куда-то вдаль, будто ждут чего-то необычного, какого-то чуда. Вдруг маленькая, лет пяти, девочка в цветастом платочке, стоящая неподалёку от Панкратова, падает, потеряв сознание. Народ испуганно расступается. Дмитрий, желая помочь малышке, бросается к ней, но останавливается в двух шагах от несчастной, не зная, что предпринять. И тянет, тянет к ней руки…

-3-

Набитый людьми автобус сильно тряхнуло на ухабе, стоящая рядом тётка больно ткнула Панкратова локтем в бок, молодой человек поморщился.

Боль. Ужасная, всепоглощающая. Дмитрий тонул в ней полностью, не в силах выбраться из этого омута. Как можно сопротивляться тому, природа чего тебе неизвестна?.. Как можно возмущаться из-за чего-то, зная, что оно не убежит прочь, трусливо поджав хвост, а от твоего негодования станет только злее и настойчивее?.. Ибо согласно третьему закону Ньютона, известному даже нерадивым школьникам, действие равно противодействию. Чем сильнее будешь ненавидеть свою боль, тем больше неприятностей она тебе причинит. Нет, боль надо любить, как ни странно это звучит…

– Молодой человек, вы выходите?..

Дмитрий вздрогнул, очнулся. Вздрагивающим по пустякам его сделала боль. Нервы почти постоянно напряжены, часто – до предела. Вздрогнешь даже от комариного писка, неожиданно раздавшегося над ухом. И уж конечно, от любого вопроса, сказанного вот таким раздражённым тоном. Пожилой мужчина, злое лицо. Синие мешки под глазами. Склеры жёлтые. Изо рта отвратительный запах.

– Да, – коротко ответил Дмитрий и отвернулся. Автобус остановился, Панкратова выдавило наружу. Можно было и не спрашивать, выходит он или нет: выбора не было, даже если бы это была не его остановка, он всё равно оказался бы на тротуаре, покрытом противной кашицей из подтаявшего снега. С вечера начало резко теплеть, и вот результат. Теперь жди такого же резкого похолодания, и будешь ходить по ледяной корке вразвалку, как утка, чтоб не упасть.

Дмитрий бросил взгляд на свою барсетку: не расстегнулся ли замок, как уже бывало?.. Барсетка была новая, но пружина оказалась слабоватой, и кнопка замка тонула от малейшего прикосновения. Получалось, будто кнопка не механическая, а сенсорная. Удобно для воришек: такой замочек, наверно, можно расстёгивать пристальным взглядом – и бери, что по нраву. В такой вот автобусной давке хозяин ничего не заметит. Дмитрий вспомнил мужчину, спросившего, выходит он или нет. Эх, мужик, если б у тебя вот так болело в животе, как тогда прозвучал бы твой вопрос?.. Ещё более грубо?.. Может, ещё и дёрнул бы тогда за рукав, толкнул бы в плечо?.. Дмитрий тут же осёкся: откуда ему знать, каково самочувствие того человека?.. Возможно, ему гораздо хуже. Может, жить осталось пару дней. Хреново мужику, оттого и психованный. Панкратов вспомнил «потасканное» лицо попутчика и вздохнул. Терпимее надо быть к людям, всем непросто. Абсолютно здоровых людей, как известно, не бывает. И у всех разный уровень восприятия, все по-разному реагируют на одни и те же события. Кто-то заводится с пол-оборота, а кого-то можно бить тяжеленной дубиной по затылку, он даже не поморщится. Или засмеётся. А потом хладнокровно даст сдачи – чтоб неповадно было дубинами размахивать. В культурном обществе живёшь, так и веди себя соответственно. Ну, а не умеешь вести себя прилично, в драку лезешь – твой дом тюрьма. Там тебя быстро научат уму-разуму. Это здесь, на свободе, нагадил – и в сторону. А на зоне не получится. Нет там стороны, в которой можно укрыться от ответственности. Сторона – за пределами забора с колючкой, но тебе туда хода нет…

Налетевший ветерок проник за воротник пуховика Панкратова, парень зябко поёжился, на ходу поправил шарф.

– Блин, куда прёшь?.. – разъярённый рык прямо в нос. Здоровенный мужик лет пятидесяти. Бешено вращает глазами. Бедолага, до чего довёл себя. Как раз о тебе только что думал. И о том, где тебе место.

– Извините, пожалуйста, задумался, – непринуждённо улыбнулся Дмитрий. Когда всё время вот так болит, всё остальное кажется пустяком. Даже собственная смерть, не то что встреча с разъярённым быком.

– Мечтаа-а-тель!.. – язвительно протянул мужик и злобно выпятил подбородок. Бульдог – ни дать ни взять!.. И щёки так же трясутся. Слюна не течёт изо рта, но дело идёт к тому. Где-то что-то похожее Дмитрий читал – про бульдога, слюну изо рта. А! «Провинциальная трагедия» называется тот роман, вот только автора Дмитрий не запомнил. Неплохая вещица, есть прикольные места. Хотя в общем – так себе. Конъюнктура, одним словом. Но прочитать стоит.

На последнюю реплику Бульдога Дмитрий не ответил, потопал дальше. Чего люди ругаются?.. День сегодня, что ли, особенный, располагает к инцидентам разного рода?.. Да нет, день классный!.. Дмитрий с удовольствием вдохнул свежий воздух полной грудью. Красота!.. Жить вдвойне хочется после такого вздоха. Панкратов огляделся по сторонам. Народу-то сколько высыпало на улицы городка!.. Что сегодня, праздник какой-то?.. Или просто люди соскучились по нормальной погоде, надоели придирчивые морозы, а сегодня такая благодать!.. Солнышко яркое, пригревает старательно. Вот только каша под ногами. Но пока терпимо, ходить можно. Дело к весне, через недельку-другую потекут снега по-настоящему, наплаваемся…

Боль. Новая волна. Что там Дмитрий думал только что о любви к ней?.. Ах, да, боль надо любить. Обязательно!.. Как ребёнка в себе. Чем сильнее его любишь, тем добрее, отзывчивее он становится. Вот Дмитрий – любит свою боль. Как ребёнка. Но не ждёт, что она станет добрее. Раньше – ждал. А боль добрее не стала, напротив!.. В чём ошибка?.. Не надо ждать от боли адекватного отклика!.. Точно!.. Если ждёшь, что тебя полюбят в ответ, значит, с твоей стороны это и не любовь вовсе, а плата за что-то. Ты пытаешься купить хорошее отношение к себе. И платишь чем-то, что называешь любовью, но это что-то любовью не является. Потому что любовь – бескорыстная штука. То, что дарят безвозмездно. Дмитрий это давно понял, и перестал ждать, что боль пройдёт. Он уже давно любит её бескорыстно. Потому что она – часть его, Дмитрия. Она – это он сам, как же можно не любить её?!. Обязательно надо, и Дмитрий будет любить. И уже любит. Но боль от этой его, настоящей, любви не растаяла. Нет от боли взаимности, хотя Дмитрий и не ждёт её. Устал ждать и перестал. Просто любит. Бескорыстно… Ну а раз боль не проходит – значит, так Богу угодно. А то, что Богу угодно – то угодно и Дмитрию. Бога он чтит и любит. Безвозмездно – как свою боль. Эх, если не любви от неё, то хотя бы немного снисходительности.

И всё-таки, когда боль появилась впервые?.. Что могло стать причиной её появления?.. Панкратов неоднократно давал себе слово не думать об этом – всё равно до правды не докопаешься, а предположения навсегда таковыми и останутся. Не хотел думать, но назойливые мысли, по своему обыкновению, влезали в черепную коробку, не спрашивая разрешения… Итак, вернёмся на шесть лет. В том году умер отец. Сердечный приступ. Дмитрий недавно закончил учёбу в институте. Вернулся в Верхнюю Брынду, устроился на работу, и тут – несчастье с папой. Точно!.. Боль появилась вскоре после вторых поминок отца – через сорок дней после его смерти. В тот же день!.. Будто отец до этих пор был рядом, оберегал сына, а потом отдалился, защиты не стало, и Дмитрий оказался предоставленным самому себе. И появилась эта боль. Ну что ж, значит, так Богу угодно. Хорошо, когда по-настоящему веруешь в него. Самые дикие, самые абсурдные события считаешь закономерными, и это избавляет от пагубных длительных страданий. Не удивляешься, не возмущаешься. И хотя разочарование, горе поначалу вспыхивают в душе и разгораются жарким костром, довольно скоро бушующее пламя сменяется блаженным покоем. И ты не успеваешь устать от своих переживаний, начать психовать из-за их присутствия в душе, наглого вторжения в твою жизнь, как это с тобой бывало прежде, с неверующим. Всё идёт как надо. Это незыблемый принцип, а без него – какая Вера?.. Дмитрий Панкратов был верующим. Потому что были верующими отец и мать. А лучший отцовский друг, с которым папа дружил с детства – теперь поп в местной церкви.

Мама Дмитрия умерла, когда ему было шесть лет. Учился в первом классе. В тот год выдался необыкновенно холодный ноябрь. В первых числах – минус десять, на следующий день двадцать один, а ещё днём позже – тридцать пять. Мамино сердце не выдержало резких перепадов давления. На похоронах было много народу: мама работала воспитательницей в детском саду. Пришли родители детишек, воспитывавшихся в её группе в то время или в прежние годы.

На похоронах Митя не плакал. Не отрываясь смотрел на холодное мамино лицо с посиневшим носом, будто не понимая, что происходит. Слёз не было. Но в душе появилось большое тёмное пятно, которое становилось плотнее и, постепенно разрастаясь, охватило сначала самого Митю, потом окружающих его людей, гроб с телом матери, кладбище, ощетинившееся страшными крестами и памятниками. А потом в этом тёмном пятне утонуло небо, и вообще – уместился весь мир…

Ну вот, кажется, пришёл. Петька тут живёт, в этой страшнючей облезлой пятиэтажке. Интересно, успел он надраться или нет?.. Обычно этот парень по субботам к полудню уже никакой. Часов до десяти держится, а потом бежит в магазин за пивом. И жрёт его, будто в верблюда превращается. В верблюда, который полтора месяца бродил по пустыне в поисках глотка воды, и вот наконец набрёл на оазис, где вместо воды пиво (а вот интересно, верблюд стал бы его пить?.. и если да, то сколько пива осилил бы?.. неужели больше, чем Петька?.. не может быть!..) Через два часа такого жора Петька не человек, и общаться с ним бесполезно. Впрочем, и в другие дни ситуация не намного лучше, если Петьке не надо куда-то идти по делам. Но он обещал, что сегодня будет в норме. Дмитрий очень надеется, что товарищ сдержит слово. Ну очень-очень. Потому что заменить Петьку некем. Парадокс: несмотря на жуткую запойность, Петька Агафонов имеет самые умнющие мозги на свете!.. Всякие там нобелевские лауреаты отдыхают!.. Петька – самый-самый. Потому и пьёт, наверное. Гениальность – тяжкий груз, трудно его нести по жизни – вечно заносит куда-то. То вправо, то влево. И скинуть эту тяжесть нельзя, не придуман способ избавления от гениальности. Кроме одного – бухать!.. Вот Петька и пьёт: пытается стать нормальным человеком. Устал парень от гениальности. Есть в Верхней Брынде одна научная контора – бывший филиал какого-то московского научно-исследовательского института. Так Петька для местных учёных чего только не наизобретал!.. Кое-что даже изготовил сам – самое сложное. А то, бывало, изобретёт, предоставит чертежи, а неумеха-заказчик смастерит какую-нибудь гадость. Потом Петьке претензии предъявляет: не работает твоя штуковина, верни деньги!.. Приходится Петьке всё заново объяснять, а потом участвовать в изготовлении и испытаниях… Да и какие уж там деньги ему платили!.. Так, копейки, в основном водку несли да пивко на опохмелку. Ну, и денег немного: Петьке ведь не только есть, – за квартиру, за свет платить надо. Чтобы изобретать в уме, свет, конечно, не нужен, но как в темноте чертить и изготавливать различные хитрые штуковины?.. Вот и приходится брать за изобретения не только алкогольными напитками, деньгами тоже.

Дмитрий отворил дверь подъезда. Домофон давно сломан. Точнее – вырван с мясом. В нос ударил затхлый запах мочи. И дерьма. Но дерьма – свежий. Очень свежий. Надо же, самый гениальный человек в мире живёт в такой жопе!.. Что ж, наверное, это логично. Видимо, так устроен этот мир. Мало быть гениальным, надо уметь преподнести, продать свою гениальность окружающему миру. А это гораздо сложнее. Тот случай, когда выгоднее быть продавцом, а не производителем.

Панкратов начал восхождение по ступенькам. Медленно, неуверенно. Темновато, однако. Лампочек в патронах нет. А окна освещения, вместо того чтобы помогать, наоборот – слепят. Фу, какая вонь!.. Кроме того что здесь общественный сортир, ещё и мусоропровод имеется. А это ничуть не лучше туалета. Мерзость!.. А подниматься среди этой мерзости – на девятый этаж. Лифт, конечно, не работает. Удивительно, если бы сейчас вдруг раздался его скрежет. Вонь в подъезде и лифт – вещи несовместимые!.. Если, конечно, нагадили не в самом лифте. То есть, в принципе, в вонючем подъезде лифт может работать. Но недолго. Если в подъезде завоняло – жди следующей беды: скоро «крякнет» лифт!.. Мда, люди, живущие здесь, себя не уважают. Нисколько. Бедные, несчастные люди!.. Ах, да!.. Что там о любви к боли?.. Сейчас к месту припомнить о ней. Вот спроси себя: «Дмитрий, ты помнишь состояние, когда боли не было?.. Помнишь?.. Тогда – забудь его!.. Теперь у тебя есть боль. И она будет всегда. И это – твоё настоящее состояние. А то состояние, которое ты с трудом припоминаешь – состояние без боли – это уже не твоё. Это не ты. Ты – с болью. Навсегда. Боль – твоё неотъемлемое свойство. Твой параметр. Раньше у тебя не было седых волосков на висках, а теперь они есть. Прежде не было сеточек мелких морщинок в уголках глаз, а сейчас имеются. Попробуй избавиться от них – не получится!.. И боль. Раньше её не было, а теперь есть. Теперь и навсегда. Понятно?.. Ну, тогда жми кнопку звонка, ты припёрся наконец, куда шел!..»

-4-

Железная дверь, обтянутая дерматином, долго не открывалась.

«Ну всё, пипец! Уже нажрался!.. – расстроился Дмитрий. – Напился и валяется без чувств. Как бревно…»

Губы непроизвольно скривились, выражая презрение Дмитрия ко всем алкашам на свете. Ко всем, но не к Петьке.

Вдруг железяка распахнулась, чуть не съездив Дмитрию по носу – еле успел отскочить.

– Митька?.. Заходь!.. – Петька вытирал лохматую голову полотенцем. Жёсткие чёрные патлы ужасающе торчали в разные стороны. Худющий – кожа да кости, на длинной тощей шее чудом держится огромная голова. Чудовище какое-то этот Петька!..

– А я уж думал… – облегчённо вздохнул Панкратов и осёкся. Решил не уточнять, какие именно мысли посетили его голову. Не такая она светлая, его голова, чтоб рассказывать обо всём, что в ней творится. Вот была бы такая, как у Петьки, тогда другое дело.

– Короче так!.. – Петька был человеком дела и не любил тянуть… «кота за хвост» – банально, «осла за вымя» – уже сказал кто-то очень умный… «пальто за пуговицы» никто пока не говорил, но и не стоит… пусть будет «ежа за пупок»!.. Глупо, но хоть какое-то разнообразие. А то всё вокруг как-то одинаково. Хорошо, что есть такие, как Петька. Неординарные.

– Короче так!.. – Петька упёр руку в бок, слегка приподнял подбородок. – Штуковину, что ты просил, я сделал, можешь пользоваться.

– Как, уже?!. – Панкратов вытаращил глаза. – Когда успел?!. Ты – монстр!.. Мы же дней пять назад говорили об этом!..

– Ну, ничего сложного тут нет, – засмущался Петька. Он легко смущался. И был в меру скромен. Нет, не в меру – чересчур скромен. – В общем, всё готово, заходи, получай товар!..

Прошли в комнату, и Петька протянул другу небольшую коробочку.

– Вот смотри. Вот так открывается. Тут кнопка. Вот эта. Нажимаешь – и погнал. Как закончишь – здесь разъём, втыкаешь шнур и качай на комп через USB. И все дела. А эта кнопка: стереть. Не сотрёшь информацию – запись продолжится с конца… Если место есть. А если нет, то ничего не будет. Записанное затирать не станет, запросов подтверждения тоже не жди. Ну, вот так, по-простому. Потом усовершенствую. Хочу добавить перемотку, воспроизведение. Ещё что-нибудь… Когда-нибудь потом, как время будет…

– Спасибо, дружище!.. – Дмитрий звучно шлёпнул Петьку по голому плечу. – Что я должен?..

Петька возвёл очи к потолку, зашевелил губами. Секунд через двадцать подсчёт был закончен.

– Короче так. Двенадцать литров пива на сегодня и шесть на завтра. И две бутылки водки, ноль пять, чтоб «догнаться». Напоминаю: дорогую не бери – она вся поддельная, такую выгодно подделывать. Дешёвую – тоже не надо: по цене видно, что она фуфло. Выбери водяру средней стоимости. Закуска не нужна – дома всего навалом. И хлеб есть, и… хлеб… хм… В общем, за тобой только выпивка. Сам уже хотел идти, вот – собирался, – Петька широким жестом указал на разбросанные по комнате предметы одежды: носки почему-то лежали на клавиатуре компьютера, рубашка висела на люстре, джинсы аккуратно скатаны в рулон, – собирался, да ты пожаловал.

– Щас сделаю!.. – обрадованно воскликнул Дмитрий, подумав: «Бедный Петька!.. Такая штуковина золотых гор стоит, а он… Пиво, водка, тьфу!.. Впрочем, ему виднее. И чего я не догадался позвонить – принёс бы всё с собой. А теперь лишний раз вверх да вниз по этому засранному подъезду… Ах, да!.. Я же звонил, да у Петьки телефон, как всегда, в «отключке». Чего удивляться – каков хозяин…»

– Я мигом: одна нога здесь, другая там!.. – засуетился Дмитрий, выскакивая на лестничную площадку.

– Да не спеши!.. – махнул рукой товарищ. – Не горит!..

«Сегодня да, – подумал Дмитрий, слетая по ступенькам вниз и рискуя поскользнуться на какой-нибудь гнилушке. – А завтра, точно, будет нехилый пожар!..»

-5-

Панкратов шёл по улице, горделиво поглядывая вокруг, и чувствовал себя королём. Королём не этого мелкого городишки, а всей планеты. Нет, кем-то круче. Штуковина, которую всего за пять дней изобрёл и смастерил гениальный Петька, была для Дмитрия дороже всех благ на свете. Ибо позволяла ничего не делать. Ну, почти. А если быть точным – значительно облегчала труд. Труд по написанию романов. Достаточно было нажать на волшебную кнопочку и начать думать. Да! Даже говорить ничего не надо: думай себе и всё!.. Все твои мысли окажутся в этой коробочке, которая будет лежать рядом на кровати, в кармане во время прогулки, на столе, если ты на работе. В общем – где угодно, лишь бы между тобой и этой штуковиной было не более десяти сантиметров. Если чуть дальше – считай, что думал впустую!.. Петька сказал, что можно было бы расстояние увеличить, но тогда и мысли других людей, находящихся поблизости, будут «залетать» в коробку, а на фига там нужны всякие глупости?.. Пришлось бы выдумывать фильтр от этих самых глупостей. Чтобы были записаны только твои умнючие мысли. Ну, а потом, когда «надумал», чего хотел, подключай устройство к компьютеру, перекачивай информацию в текстовый файл и редактируй. О, бедные писатели далёкого прошлого, когда ещё не было компьютеров!.. Какое состояние они отвалили бы за простенький ноутбук, не говоря уже про штуковину, единственным обладателем которой на планете Земля является Дмитрий!.. Впрочем, откуда это ему известно?.. Что, мало на земле Петек, способных за бутылку водки изобрести и произвести всякие гениальные штуки?.. Ну, не обязательно за бутылку водки, может быть, за две. Или три. Ну, а за большее, по словам Петьки, творить не все гении умеют. Вот Петька не умеет. Дмитрий спросил у него как-то, почему такая умная голова обитает в трущобах, среди грязи и вони?.. Почему не сколотит капитал и не свалит куда-нибудь в тёплые края. «На фига тебе, Петька, этот Урал, ведь тут зимой холодно!?. Почему не едешь в Сочи?.. Да какие Сочи!..  В США, в Калифорнию!.. Вот где место такой светлой голове!..» А что ответил этот чудак?.. «Бренны сокровища земные. Не нужны они мне. И потом, они опасны. Уверен, что если буду требовать за свои способности, дарованные мне Богом, высокую плату, это отбросит меня в моём развитии на несколько жизней назад. Нельзя пользоваться большими благами, можно иметь только самое необходимое. Ну, чуть больше. А купаться в роскоши – гибельный путь. Первое, что происходит с гением, начавшим жить в роскоши: он перестаёт быть гением. Утрачивает свои сверхспособности…» Понятно, почему Петька пьёт. Не может примириться с невозможностью воспользоваться богатствами, которые, можно считать, распиханы по его карманам. Ну, могли быть распиханы. Могут быть. Но никогда, скорее всего, не будут. А алкоголь примиряет с таким положением, причём весьма эффективно. Эхх, Петька, Петька!.. Дурья твоя голова!..

У одной из серых пятиэтажек Дмитрий притормозил. Постоял у первого подъезда, поглазел на окна пятого этажа. Там живёт одноклассник Вовка Растеряхин. Классный парень, а умнющий – жуть!.. Ну, конечно, не такой, как Петька Агафонов, до Петьки Растеряхину далеко. Очень… Зайти?.. Зачем?.. Просто чтобы проведать?.. А Вовке это надо?.. У Панкратова создалось впечатление, что каждый его визит вызывает у товарища тягостные чувства. Нет, не вызывает, а усиливает. Потому что Вовка всегда пребывает в тоске. Утопает в ней. Барахтается. Постоянно. Иначе он не может. Почему?.. Потому что слепой. Совершенно слепой, беспросветно. Уже третий год. Как так получилось?.. О, история показательная. В смысле, очень наглядно показывает взаимосвязь настоящего с нашими мыслями и поступками в прошлом. Началась история с того, что Вовка… запил. Да, вот такая банальная штука: мужик начал «квасить», да так мощно, что Дмитрий диву давался. По его представлениям, не мог человек вот столько водки залить в себя и после этого остаться в живых. Обязательно должен был окочуриться!.. А Вовка жил. Выпивая от одной до трёх бутылок водки ежедневно, ужасно мучаясь душой и болея физически. И продолжал пить. Ну просто слетел парень с катушек!.. И жена от него ушла, не вынеся тягот совместной жизни с алкашом, а ему и это не урок. А потом прозвенел более мощный звонок: уволили с работы (Растеряхин работал в какой-то частной фирме, выпускающей мелкие детали для оборудования электростанции). Да, надоело начальству, что работник опаздывает два-три раза в неделю. Причём приходит на работу с такого бодуна, будто пьянка закончилась под утро. Ну, а такой балбес – разве работник?.. В общем, не пьянки стали скрашивать Вовкину жизнь после работы и по выходным дням, а работа стала прерывать периоды запоев. Ну, и выгнали Вовку. Ценили, любили, уважали, но вынуждены были расстаться. Причём сначала взяли с него заявление с открытой датой об увольнении по собственному желанию. Ну, чтоб дать парню шанс. Да, нелегко ему было держаться, а держался восемь месяцев: ни капли спиртного!.. Но однажды тёплым летним вечером, когда Вовка шёл с работы домой, к нему незаметно подкрался чёрт, дёрнул за рукав и громко шепнул в ухо: «Коньячку бы сейчас!..» «Да, неплохо бы!..» – вслух согласился Вовка и вздрогнул от состоявшегося диалога. Что за чёрт?!. Огляделся вокруг: никого. Ну, люди-то вокруг были – чертей среди них не наблюдалось. Хотя поди разбери, кто чёрт, а кто нормальный человек: все ведь в одежде. Может, хвосты где-то в штанах или под платьями прячутся. В общем, чёрта Вовка не увидел, зато в глаза бросилась вывеска магазина «Вино – воды». Ничего особенного, вывеска как вывеска, изрядно побитая дождями и потрёпанная ветрами. Но мысль о том, чем обещает одарить прохлада магазина, заставила Вовкино сердце сладко замереть. На пару мгновений. Или на три – он не догадался засечь время. А потом в груди мотор заколотился – радостно, взволнованно. Зайти?.. Почему бы нет?.. Не обязательно что-то покупать, можно просто походить между стеллажами, щедро уставленными бутылками со спиртным. Володя зашёл. Долго бродил по алкогольному раю, не решаясь прикоснуться к экспонатам. Потом рискнул, взял бутылочку с коньяком, повертел в руках, почитал надписи, погладил этикетку. Вздохнул, поставил на место, опять принялся бродить. Снова подошёл к той же бутылке, опять взял в руки. Понравилась. Именно эта. Вздохнул, поставил на место, хотел было пойти дальше, совершить новый круг почёта по магазину, но чуть не столкнулся с уборщицей. Встала, зараза, прямо перед ним и вперилась сверлящим взглядом в Вовкино лицо. Типа, ходят тут всякие, грязь таскают да бутылки лапают немытыми руками. А у самих, небось, и денег-то нет!.. Вот ведьма!.. Увидел Вовка всё это во взгляде замарашки и психанул!.. Повернулся к приглянувшейся бутылке, схватил и пошёл на кассу. Гордо так пошёл, неся коньяк почти в вытянутой руке. Вот, смотри, поломойка, есть у меня деньги!.. Ну, а утром Вовка не смог выйти на работу. И не только следующим утром – неделю не ходил. Прислал начальник к Вовке домой своего заместителя: посмотреть, что там с работником творится, жив ли?.. Долго звонил и стучал заместитель в дверь, думал, что так и уйдёт ни с чем. Но дверь в конце концов отворилась. Вовка сумел-таки доползти. И этот его героический поступок, отчаянный бросок по-пластунски закончился немедленным увольнением: в написанном когда-то заявлении была поставлена дата, а на рабочей карьере Володьки – жирная точка. Точнее – крест. Хотя какая, на хрен, разница?.. Да только и после случившегося парень не образумился, продолжал гульванить. Долг за квартиру растёт, жрать в доме нечего, а выпивка всегда есть – ну не чудо ли?.. Конечно, спиртные напитки Вовка употреблял не всегда качественные. Иногда это были и вовсе не спиртные напитки. Так, не поймёшь что, башка плывёт куда-то, ноги подгибаются, но продолжаешь жить – значит, съедобно, можно пить. Когда денег нет, – что товарищи принесут, то и выпьешь. Вот и выпил Вовка однажды что-то такое, отчего ослеп. На один глаз. Да, странно, вроде бы оба глаза заливал, а видеть перестал только один. Ну, казалось бы – всё, хватит, остановись, парень, одумайся!.. Так нет же, ничем его не проймёшь!.. Не бросил Вовка пить, так и продолжал употреблять чуть ли не ежедневно да помногу. А спустя полгода опять друзья осчастливили, принеся какую-то спиртосодержащую гадость: хлебнул Вовка – и ослеп на второй глаз. И вот только после этого перестал жрать спиртное. Ну как ни уговаривай его – не станет, ни глотка не сделает!.. Вдруг появилось у парня стойкое отвращение к спиртному. Само по себе, без всяких усилий с его стороны. Вот, когда знаешь такую историю, – как не стать фаталистом?.. Завязал Володя с бухлом, вернулась жена: кто-то ж должен присмотреть за незрячим!.. Ведь не собака, не кошка – человек!.. Причём – хороший человек, мягкий, воспитанный, умный, даже талантливый!.. Это пока он пил, был отвратительным, гадким, несносным. Никчёмным. А перестал пить – вернулись былые, казалось бы, утраченные навсегда качества. И с тех пор как вернулась Тамара, уже три года прошло…

Дмитрий побродил вдоль Вовкиного дома. Так зайти или нет?.. Нет, пожалуй, не стоит. Не сейчас, как-нибудь потом. Что сказать Вовке, о чём разговаривать, если его ничего не интересует?.. Кроме одного: как безболезненно и не испытывая страха покинуть этот мир. Вовка никак не желал примириться со своим бедственным положением, время от времени грозился наложить на себя руки. Убедительно грозился, Панкратов понимал: не шутит. Тамарка замучила Панкратова жалобами на Вовкины угрозы. Дмитрий не раз говорил с Растеряхиным, просил не горячиться, терпеть и ещё тысячу раз терпеть.

– Одумайся, Володя!.. На том свете, думаешь, легче будет, когда убьёшь себя?.. Ведь неспроста говорят, что это грех тяжкий, и наказание за него – там, на небесах!.. – очень суровое!.. Так, может, лучше потерпеть в земной жизни (она – лишь мгновение по сравнению с бесконечной жизнью души), чем после смерти мучиться, возможно, в течение многих земных веков, тысячелетий?..

Видно было: крепко задумался Вовка после этих слов Панкратова, но угроз досрочно отправиться на тот свет не прекратил. И в каждой беседе с Дмитрием Растеряхин непременно говорил: «Я уже умер. Я уже труп. Я уже в гробу!..» Ну как с ним разговаривать?..

Есть у Дмитрия надежда на научный прогресс, верит, что пройдёт год, два, пять, семь, и медики научатся лечить от полной слепоты. Ведь говорят же, что человек не глазами видит, а мозгом. А глаза – всего лишь оптическая система для преобразования изображения. Так почему бы не изготовить искусственный глаз, заменяющий живой?.. А пересадка слепым глаз умерших людей?.. Неужели невозможно научиться этому?.. А может быть, учёные изобретут какое-нибудь техническое устройство, помогающее незрячим ориентироваться в пространстве. Ну, не учёные, так Петька – уж он-то точно сможет!.. Надо озадачить его. Конечно, такой приборчик намного сложнее мыслезаписывающего устройства, но, по представлению Панкратова, вполне реален. Ведь есть школы, где обучают прямому видению – видению мозгом, не пользуясь глазами. Да, сложное это дело, не каждый способен усвоить учебный материал. Вовка, скорее всего, не смог бы. Хотя бы потому, что сам не верит в свои силы. Но если некоторые люди прекрасно видят с закрытыми глазами, значит, другие смогли бы видеть с помощью некоего электронного прибора. Не хватает только светлой головы, способной создать такую штуковину. На самом деле их, умных голов, очень много, но пока ни одна из них с этой задачей не справилась. А уж как Панкратов убеждал Растеряхина: «Потерпи, Вова!.. Подожди: пройдёт год, другой, и учёные изобретут аппарат, с помощью которого незрячие смогут видеть!..»

Третий год Панкратов не может пройти мимо Вовкиного дома со спокойной душой. Сердце сжимается от жалости, от невозможности помочь товарищу. Да, тяжело слепому. Полгода назад женщина из соседней девятиэтажки покончила с собой. Жила одна, потеряла зрение. Промучилась пару месяцев в своей квартирке на пятом этаже, да не стерпела: вышла на балкон да сиганула вниз. Вовка так не сможет, он сам признался. Думал уже насчёт такой возможности свести счёты с жизнью. И на балкон выходил, примеривался. И вот что странно: ведь не видно ничего, а всё равно страшно. Высоту чувствуешь, и уже это ощущение вселяет в душу ужас…

Потоптавшись возле дома товарища, Панкратов махнул рукой и решительно зашагал дальше.

«Как-нибудь в другой раз проведаю…»

Посмотрел на следующий дом и улыбнулся. Прикольный дом. Единственный в своём роде в Верхней Брынде. В нём КГТ – квартиры гостиничного типа. Гостинки – так их называют в народе. Панкратов лишь лет пять назад узнал, что это за квартиры. Один товарищ, Витя, женившись, решил, что молодой семье следует жить отдельно от родителей и начал поиски съёмного жилья. По объявлению в газете пришёл в этот дом, причём в объявлении, кроме прочего, было указано: имеется душ. Войдя в санузел и увидев унитаз, Витя спросил у хозяина: «А где душ?.. Пойдём посмотрим?..» «А никуда идти не надо!.. – ответил мужик с пропитой мордой. – Вот, смотри!.. Встаёшь в унитаз, задёргиваешь шторки вокруг, открываешь краник и – мойся!..» Витя только тут заметил вверху лейку душа.

Дмитрий засмотрелся по сторонам и не сразу заметил идущего навстречу Ваню Чернова. Короткая куртка нараспашку, кепка на затылке, глаза смотрят вдаль. Панкратов открыл было рот, чтобы поздороваться с ним, но тут же захлопнул, спохватившись. Ваня тоже работал на электростанции, в ОППР, что значит «отдел планирования и проведения ремонтов», но работники этого подразделения именовали его «отдел просто превосходных работников», и, несомненно, были правы. Ваня – очень спокойный, миролюбивый парень. В родном отделе его очень любили, да и в других подразделениях электростанции тоже. Специалистом он был посредственным, но иногда охотно выполнял какую-нибудь несложную работу в качестве инженера-технолога. Когда у коллег времени не хватало. Ну, а если все справлялись, то Ваня оставался без серьёзной работы. Чем же он, в основном, занимался?.. Всякой дребеденью, сопутствующей основной жизни предприятия: он должен был следить за своевременностью перемотки пожарного рукава, исправностью огнетушителей, размещать на отделовском стенде по охране труда актуальную информацию, вести журнал проработки директивных документов, заниматься корректировкой должностных инструкций персонала и прочей «грязью». Для выполнения такой работы совершенно необязательно носить высокое звание «технолог». А Ваня был технологом и очень гордился этим. А также работой, которую ему поручали. Он справлялся. Причём довольно лихо. А выполнив поручения… спал. Да, большей частью, Ваня Чернов на работе спал!.. А почему бы нет, если для этого есть и время, и желание?.. «Сделал дело – гуляй смело!..» – это не для Чернова. «Сделал дело – можешь спать!..» – вот что подходяще для него!.. И Ваня спал. Сидя, стоя, на ходу – смотря в каком положении застало его самое сильное и прекрасное желание. Панкратов давно подметил: с Ваней лучше не разговаривать. Будешь думать, что он внимательно слушает тебя, а Чернов в это время будет самым наглым образом дрыхнуть. Да!.. Смотреть тебе в глаза честным взором, кивать и даже возмущённо мотать головой из стороны в сторону и при этом счастливо пребывать в царстве Морфея. Панкратов даже здороваться с Ваней перестал: зачем беспокоить?.. Пусть себе идёт дальше… Идёт и спит. Спит и идёт. Дмитрий догадался, что Чернов и порученную ему работу выполнял во сне. Да, скорее всего, именно так. Вот наградила мать-природа умением!.. Позже Вася Петров открыл Панкратову то, что на электростанции было известно очень многим: «Ваня не бездельник. Просто у него так устроен организм: днём он не может не спать, а ночью не в состоянии уснуть. Даже если он ночью будет лежать в постели, укутавшись одеялом и закрыв глаза – это всё фикция!.. Ваня не спит!.. Подойди к нему (если, конечно, у тебя есть возможность попасть в его квартиру поздно ночью) и задай какой-нибудь вопрос – он тут же поднимет голову и ответит. А если ответа не знает, так и ответит: «Не знаю!..» Так что, в основном, Ваня ложится по ночам на кровать для того, чтобы почитать книгу, посмотреть фильм. Помечтать о чём-нибудь. Но – не для того, чтобы спать!.. Не получится, Чернов уже много раз пытался, даже снотворным пичкал организм, чтобы отключить его, нет – ни в какую!.. Не спит, сволочь, и всё, хоть тресни!.. А после снотворного на другой день идиотом ходишь. С квадратной головой. То есть не только спишь на ходу, но при этом тебе ещё и кошмары снятся!.. Загадка, как спящему Чернову удаётся ориентироваться в окружающей обстановке, выполнять, пускай несложную, работу и даже отвечать на вопросы и попадать при этом в цель!.. Волшебство какое-то. Объяснения своему феномену не знал и Чернов. Собственное своеобразие не удивляло его. И с некоторых пор перестало напрягать. А именно: когда он рассказал коллегам об этой своей особенности – те перестали докучать ему во время сна. Душевные у Чернова коллеги, с пониманием!.. Золотые люди!.. Ну в самом деле, куда деваться парню с высшим образованием, не умеющему не спать днём?.. Не в сторожа же идти. Что, зря пять лет в институте спал на лекциях?.. Напрасно ему от рождения дан светлый мозг?.. Пусть себе спит, лишь бы не храпел. В принципе, это не так противно, когда ты работаешь, а сосед спит. Гораздо хуже, когда он всё время болтает всякую чепуху, пристаёт с расспросами. Или и того хуже: просто мерзкий тип, от которого всё время пахнет чесноком или луком. Или воблой – тоже неприятно. Если тебе не нравится запах воблы. В общем, если дать фантазии разгуляться, получится, что Ваня Чернов – наизамечательнейший товарищ по работе…

Интересно, куда это Ваня направился средь бела дня?.. Зачем спящему разгуливать по городу?.. Может, перспектива дальнейшего развала российской электроэнергетики так подействовала на Ивана, что ему даже днём не спится?.. Панкратов нахмурился, опустил взгляд. Да, жестоко обошлись с отраслью, которая устояла, не посыпалась даже в хищные девяностые годы. А теперь… Будто карты в колоде, перетасованы предприятия, производящие электроэнергию, выведены в аутсорсинг не только вспомогательные подразделения электростанций, но и основной ремонтный персонал. Ежегодно происходит жёсткое лимитирование ремонтных бюджетов, в результате чего, на фоне снижения численности квалифицированного ремонтного персонала у подрядчиков, качество ремонтов оборудования с каждым годом всё хуже и хуже. К чему это приведёт?.. Очевидно!.. Кому и зачем всё это понадобилось?.. Тоже понятно. Господа серьёзно нагрели руки…

Панкратов оглянулся. Надо же, довольно уверенно топает Чернов!.. Странно… Явление дневного «лунатизма». А вот любопытно, с каких пор у Чернова такая особенность?.. Неужели с рождения?.. Какое, однако, неудобство для родителей!.. И вообще – докторам известны такие случаи?.. И Ваня… Пробовал ли он лечиться, или его такой образ жизни устраивает?.. Надо будет как-нибудь порасспрашивать его. Вот только как это сделать?.. Когда?..

Дмитрий опять подумал о приборчике, лежащем в кармане пуховика, нащупал его, улыбнулся. «Надо дать имя этому чудесному аппарату… Хмм. Чего мудрить?.. Записывает мысли?.. Пусть так и – называется «Мыслеписец»!..»

У подъезда родного дома Панкратову встретился Петрович. Мужик лет пятидесяти. Имени его Дмитрий не знал. Так и звал: Петрович. Жил этот мужичок в соседней квартире, на той же лестничной клетке, особых хлопот не доставлял, то есть: не сверлил то и дело в стенах дыры по выходным дням и после работы, не затевал ремонтов на полгода, не врубал по пьянке блатную музыку на всю катушку, как любили многие верхнебрындинцы. Просто жил. По-человечески. За что был очень уважаем Дмитрием.

– Здорово, Петрович!.. – окликнул Панкратов соседа.

– И тебе здоровья, Митя!.. – охотно откликнулся сосед. – С прогулки?..

– С неё.

– А я наоборот – решил пройтись.

– Дело полезное, – Дмитрию захотелось узнать о соседе побольше, и он спросил: «А ты чего, Петрович, всё один да один?.. Где родню потерял?..»

– Похоронил!.. – светло улыбнулся Петрович. – Потому и один, что никого из близких в живых нет.

– Как?.. – начал было говорить Дмитрий, но осёкся: не смог продолжить фразу.

– А вот так!.. – ответил Петрович. – Жена померла семь лет назад. Рак, зараза!.. А сыновья… Придурки!.. – улыбка Петровича стала ещё светлее. – Бандитами были. Высоко летали, глупыши!.. Оба бригадными были. В Екатеринбурге проживали и дела там немалые вершили!.. Большими людьми себя считали!.. Да только… грохнули их. Сначала младшего – два года назад, потом старшего. И года не прошло после гибели брата… Из всего их величия оглушительный пшик вышел!..

Панкратов не удержался – улыбнулся в ответ, хотя по тексту причин улыбаться не было.

– И… – начал он импульсивно, и тут же заткнулся.

– И потому я один!.. – провозгласил улыбчивый Петрович. – Живу себе… Никому не насолил. Никому зла не желаю… А дети мои… Жалко их… Кто-то скажет: ты воспитал – ты в ответе!.. Да вот уж хрен!.. Вырастил, выкормил, дал дорогу в жизнь, но за каждый их шаг, тем более выстрел, отвечать не стану!.. Глупо это!..

Петрович опустил взгляд в асфальт.

– Вот дураки!.. – он снова улыбнулся и опустил глаза. – Маленькие мои…

Панкратов потоптался возле замершего мужика. Однако пора домой.

– Пока, Петрович!.. – он потрепал мужика по плечу и двинулся к подъезду.

Петрович встрепенулся, бодро махнул вслед рукой – мол, пока, парень, бывай здоров!.. – и потопал куда-то.

-6-

Панкратов лежал на кровати, закрыв глаза. Как это здорово: быть дома, в тишине и покое. Какое замечательное занятие – отдых!.. Если бы не… Дмитрий нажал кнопку «Мыслеписца».

«Боль будто разрывала внутренности. Страх затопил душу. Представлялось, что он сейчас ударит гейзером из макушки, снеся «крышу». Что-то делать в таком состоянии немыслимо. Ну, что-то глобальное, серьёзное. А так, в час по чайной ложке, можно выдавливать из себя что-то. В смысле, какие-то дела. Работать работу, если ты на работе. Читать какую-нибудь книжонку – небольшими порциями, то и дело отрываясь от этого малоинтересного занятия, чтобы понаблюдать за собой. За своей болью. Зачем за ней наблюдать?.. Да хотя бы затем, что по-другому не получается. Она привлекает к себе внимание, и ты просто не в силах оторвать от неё «взгляд». Да и зачем?.. Если ты не изучишь её как следует, не привыкнешь к ней, как сможешь относиться к ней нормально, без страха и претензий?.. Ведь со временем надо научиться делать дела, даже когда очень больно. Нельзя всё время барахтаться в своей боли и только. Так можно вылететь в трубу. В трубу жизни. То есть не добиться никакого прогресса. Ничего не приобрести – и в духовном плане, и физическом. А возможно, и потерять что-то из того, что уже имеешь, что уже достигнуто. Не хочется терять ничего хорошего. А вот избавиться от плохого – сам Бог велел. И первое, что велел Бог – привыкнуть к боли. Вот почему Дмитрий часами лежал на кровати, тупо уставившись в потолок или закрыв глаза. Нет, он вовсе не разглядывал пятна на обоях или штукатурку в местах, где они отклеились и обвисли, и не пытался представить себя на средиземноморском побережье, лежащим в тёмных очках на шезлонге и потягивающим холодное пиво из запотевшей бутылочки. Он в это время пристально наблюдал за болью и видел только её, ничего больше. Какое там, на фиг, море, когда по близости есть такой интересный объект для наблюдения!.. Такой близкий, что ближе некуда – прямо в тебе, в твоём животе, в твоей груди, голове. Везде. Да, иногда казалось, что болит всё, настолько обширной становилась боль. Дмитрий сравнивал её со злобным осьминогом, живущим в его животе и время от времени вытягивающим щупальца на всю длину, чтобы причинить неудобство и боль сразу в нескольких местах, показывая, кто настоящий хозяин этого тела. Вот такой временами была боль. Ох, и сильна, зараза, ох, и красива!.. Такое «зрелище» достойно восхищения!..

Частенько, когда пора было поспать, но резь в животе мешала, Дмитрий машинально клал руки на больное место, представлял, как из ладоней истекает целительная энергия, и постепенно, очень медленно и неохотно, боль утихала. Если она долго отказывалась повиноваться, «целитель» мысленно усиливал поток энергии. Становилось легче, и, успокоенный, Дмитрий засыпал. Если же он находился на улице или на работе, и не было возможности наложить руки на больное место, Дмитрий просто мысленно направлял в него целительную энергию. Облегчения не наступало, но молодой человек верил: когда-нибудь у него получится!..

Боль и больше ничего. Невозможно заняться ничем. Так Дмитрию казалось поначалу. Поначалу?.. Да. Первые четыре года. А потом – надоело!.. Надоело смотреть на боль и больше ничего не делать. Стало скучно. Болит?.. Да ну и ладно!.. А дела всё равно надо делать. Надо зарабатывать деньги: покупать еду, платить за квартиру, оплачивать услуги мобильной связи. Да много для чего нужны деньги. И чем дальше, тем больше их требуется. Жизнь не стоит на месте – появляются новшества, от которых ты не можешь отказаться, как бы консервативен ни был. И новые фильмы посмотреть хочется, и книги почитать. И компьютер обновить. Деньги, деньги, деньги… Какая это всё-таки замечательная штука!.. Неужели на свете есть балбесы, презирающие их?.. Скорее всего, они просто не умеют их зарабатывать, отсюда и презрение. А ведь на свете большинство людей не умеют зарабатывать деньги, но не додумываются до того, чтобы презирать их!.. Напротив, люди любят деньги. И хотят иметь их как можно больше. Чтобы тратить. И чтобы считать. И совершенно нормально получать большие, огромные деньги законным способом и любить их тратить. А презирать деньги – аномально. Вообще что-то презирать, ненавидеть – аномально. Мир создан с любовью. Создан в любви. И весь он пронизан любовью. И достоин только одного чувства – любви!.. И деньги в том числе, поскольку являются частью этого мира. И созданы и существуют в полном соответствии с укладом, установленным Богом. Иначе их просто не было бы.

Итак, жить и работать сквозь боль. Видя её, наблюдая за ней, наслаждаясь ей, любя её, мучаясь, страдая от неё, наслаждаясь и любя свои мучения и страдания и параллельно что-то делая. Страдаешь и улыбаешься. Мучаешься и смеёшься. Мысленно материшься, просто орёшь благим матом и любишь всё окружающее. И внутреннее – само собой. И боль. В первую очередь – боль. Только попробуй не любить её!.. Да у тебя и не получится, ты не сможешь!.. Потому что знаешь: боль нельзя не любить. Ты обязан любить её!.. Что, съел?.. И как, ответь мне, можно не любить что-то, зная, что не любить это попросту нельзя?.. Не по-Божески это, неправильно!.. Ты ведь высокоорганизванное сознательное создание, так вот и руководствуйся тем, что тебе подсказывает, диктует твоё сознание. А то, что говорят эмоции – типа: больно, невыносимо, ужасно! – фигня на постном масле. Наплюй! Слушай сознание. Ибо оно, твоё сознание, и есть ты сам!..»

Размышления Дмитрия прервались. Помешали задорные детские крики за окном. Заснеженная дорожка возле дома подтаяла, потом подморозило, и вот – у детишек радость, которой уже и не ждали. Солнце с каждым днём пригревает сильнее, скоро побегут по улицам ручьи, под ногами зачавкает противная грязная жижа. Чуть отступишься – ноги расползутся, и хряпнешься в скользкую кашу. Дмитрий вздохнул. Пронзительные вопли мешали думать. Конечно, думать он продолжал, но совсем не о том, о чём хотелось. Думал, как было бы хорошо жить в собственном загородном доме. И чтоб никакого шума по соседству. И чтоб соседи – либо тихони, либо никаких вовсе. Ну, поблизости никаких. А на горизонте пусть будут. А то может стать тоскливо. Хотя – вряд ли. Но есть вдруг стало, подошёл к окну, посмотрел вдаль, а там, вдали, соседские дети резвятся на лужайке. Красиво!.. Но ничего не слышно. Потому что очень далеко. И оттого, что не слышно, ещё более красиво. И вот в такой расчудесной атмосфере можно целый день, до одури – думать и писать, писать и снова думать. Думать и писать параллельно, а потом опять по очереди. Красотища!..

Дмитрий нажал кнопку на приборчике, отключил. Ни к чему записывать на «флешку» всякую ерунду. Собственное ворчание или пустую болтовню. Хотя, возможно, потом в этой, на первый взгляд, пустой, болтовне можно было бы отыскать что-то путное. Но разве уважающий себя человек роется в помойке, пытаясь отыскать что-то на ужин?.. Вот и Панкратов не станет.

Он посмотрел на свои голые ступни и невольно представил себя покойником. А что, с этого ракурса очень похоже. Ухмыльнулся. Полюбовался на «Мыслеписец», погладил чёрную матовую поверхность. Классная штука, Дмитрий не мог нарадоваться!.. Настоящий друг, дельный помощник. Панкратов читал в Интернете, что в какой-то стране учёные изобрели такую же штуковину (надо же, опередили их с Петькой!..), но им потребовались датчики для считывания сигналов мозга, провода. Для приборчика, который был в распоряжении Дмитрия, ничего такого не требовалось. Нажал кнопку – и всё, приборчик тебя слышит, диктуй!..

С «Мыслеписцем» дело продвигалось значительно быстрее. Эх, если бы не всякие посторонние шумы. Сейчас – детишки. На работе мешало радио. Думать мешало. Ваське Петрову требовалось, чтобы по ушам обязательно что-то «ездило». И он слушал радио, включённое на малую громкость. Врубил бы громче, да Панкратов начинал ругаться. Дмитрий вообще требовал от Васьки, чтобы принёс наушники и слушал радио в одиночку, не вовлекая в это занятие окружающих. Но Васька наушники не любил: мешали.

– Не могу, Мить!.. – умоляюще говорил он. – Не могу, когда на ушах какая-то фигня висит!.. Нервничать начинаю…

– А я психую, когда твоё радио жужжит!.. Надоело слушать одни и те же песенки. И тупое бормотание радиоведущих тоже выводит из себя. Мне надо сосредоточиться, но никак не получается. Неужели нельзя дома наслушаться всякой ерунды?!.

– Дома тоже слушаю… – вздыхал Васька. – Не могу я без посторонних шумов. Мозги так устроены. Если радио молчит, то в голову всякие дикие мысли начинают лезть. Лезут и мешают осваивать нужный материал. А когда «трындит» радио, больше ничего в голову не помещается. Поток посторонних мыслей останавливается, и я могу работать. А что передают по радио, я не разбираю. Оно создаёт фон, и только. Фон, который мешает «врагам» впихивать в мою голову ненужные мысли. Защищает мой биокомпьютер от вируса…

Дебил этот Васька, и речи его дебильные. Не открывая глаз, Панкратов повернулся лицом к стене. Крики за окном смолкли: видимо, детишкам надоела забава, а может, времени на неё больше не было. Дмитрий облегчённо вздохнул. Когда живёшь в однокомнатной квартире, некуда сбежать от посторонних шумов. Только на улицу. А если гулять не хочется, а хочется побыть дома?.. Надо терпеть!.. Может, и не надо, но приходится.

У Панкратова была двухкомнатная квартира, доставшаяся от родителей, но порой просто не хотелось перемещаться в соседнюю комнату, спасаясь от неугодных звуков, вот как сегодня. Панкратов привык находиться в той комнате, что больше по размеру. На этой стороне дома обычно было менее шумно. И иногда лучше переждать, чем метаться по квартире туда-сюда.

Панкратов снова нажал волшебную кнопочку.

«На чём я остановился?.. Кажется, на сознании. О его главенствующей роли по сравнению с сердцем и велениями души. Хотя все вокруг утверждают обратное. Говорят: «Слушай свою душу!.. Что она подскажет – то и правильно!..» Нет, давайте разберёмся!.. Что именно она может подсказать?.. В самом ли деле её подсказки всегда правильны?..

«Разорвём» человека напополам: душа и разум… Ведь когда хочется выпить, кто визжит: «Пива хочу!..»?.. Не душа разве?.. А что повторяет разум?.. «Пей, дурак, станет ещё хуже!.. А если сейчас хорошо – чего желаешь?.. Думаешь, станет ещё лучше?.. Ну да!.. На время… Ведь бесплатных пирожков не бывает!.. Даже их, не только пирожных…Пей – потом отчитаешься…» Выходит, душа частенько – обманщица!.. Вот Бог. Он – хоть сама любовь – в первую очередь Разумом своим руководствуется. Люблю тебя, человек, но заповеди Мои выполняй!.. Ослушаешься – получишь по ушам. Чтоб в следующий раз слушал как следует!.. Божий уклад: «выдал зло – прими обратно»: разве это «сама любовь»?.. Это – закон равновесия в Природе.  Это – третий закон Ньютона: действие равно противодействию. «Сама любовь» – это вот эдак: что бы ты ни сотворил, какую бы гадость ни швырнул окружающему миру – получи бабло на безбедное существование!.. Ну, хотя бы на житьё без нужды. А главное – прощён!.. Полностью!.. Причём – сразу, не успев выслушать обвинений. Вот это – «сама любовь». Нет, Бог не есть «сама любовь». Бог – это другое. Он – больше, чем сама любовь. Когда за всё-всё сотворённое, без исключения, отвечать приходится – это уже Государство. А основы этого Государства заложил сам Господь. И в этом Государстве нет лжи, нет коррупции, нет всепрощенья. В этом Государстве процветает Справедливость. И когда-нибудь (о, Богу это известно заранее, и это время наступит, не сомневаюсь!..) возмездие настигнет провинившегося. Стоит ли заниматься стяжательством?.. Набивать карманы, когда родной народ – погибает?.. Какой в этом смысл?.. Никакого!.. Не признавать Бога и его Законы – глупо!..

Кажется, отклонился от курса… Итак, сознание. Что за чертовщина в нём творится?.. Особенно когда очень больно. Сильная боль усиливает поток мыслей. Причём существенно изменяет их качество. Теперь это, в основном, злые мысли. Непристойные, гадкие. Вот ведь что интересно: сколько ни старайся думать позитивно, ничего не получится. Мысли будут наглеть ещё больше. И ещё более гадкие гадости вольются в твою голову. Тут поневоле признаешь, что вся эта хрень – самый что ни на есть позитив. Ну, или согласишься, что эти мысли – настоящее дерьмо, но научишься принимать это дерьмо снисходительно. Да, есть только эти два варианта, третьего не дано. Поскольку всё время отвлекаться на что-то, забивать голову потоком какой-то информации – это ерунда. Надолго тебя хватит?.. При этом хитрый и злобный зверь будет поджидать перерыва в этом потоке, хищно скаля зубы. Пауза?.. На, получи новую порцию мерзостей!.. Ну и зачем стараться?.. Если проще всего перестать отмахиваться от того, что лезет «в уши»: послушать, о чём речь – это полезно. Очень. Ибо даже если сама информация тебе не интересна, то, по крайней мере, ты избавился от каких-либо претензий к ней и расслабился. Не хочешь?.. Ну, мучайся. Сходи с ума. Если не хочешь понять и принять, что мысли, транзитом пронзающие твои мозги – всего лишь мысли. Никакого вреда они тебе причинить не смогут. Пока ты не решишь, что имеешь от них какой-то вред. И потом, среди этих мыслей всякие есть – хорошие тоже. Эти мысли что, тоже не твои?.. Нет, конечно же – твои!.. Ведь ты – хороший!.. По той же причине плохие мысли не имеют к тебе ровным счётом никакого отношения. Так, влетающая в одно ухо информация тут же покидает голову через противоположное отверстие. Вообще – скажи себе, что ты прекрасен. И считай, что уже стал им. И не смущайся, если произойдёт осечка, и проявятся твои нелицеприятные качества: ты отреагируешь на что-то не так, как подобает реагировать хорошему человеку. Из правил бывают исключения, почему бы им не быть в твоём поведении?.. Случайно, конечно. Ведь ты обдумаешь произошедшее и исправишься, ведь так?.. Нет, ты – уже исправился, и не о чем думать!..»

Дмитрий переместился к компьютеру и вскоре закончил редактировать «надуманный» текст. Да, офигительная машинка этот «Мыслеписец», классно фунциклирует!.. Работать с такой штуковиной – одно удовольствие. И уж, конечно, Дмитрий не задержится на электростанции надолго, уволится в скором времени. Уволится и уедет отсюда, хватит с него суровых зим. Надо перебираться в более тёплые края. Ну, не в Африку, конечно. И не в США. Дмитрий русский. И хочет жить в России. И климат должен быть такой, как… скажем, в средней полосе России. Кострома, Вологда, Иваново. Ярославль. Названия-то какие!.. Ласкают слух, за душу берут!.. Саратов, Волгоград, Ростов… Здорово!.. Дмитрий наслаждается. Ну, Сочи, Анапа, Геленджик, – тоже неплохо звучит. Но Кострома лучше. Чем – непонятно, но лучше и всё тут!..

Чем Панкратов займётся на новом месте?.. Будет писать. Рассказы, повести, романы. А проживёт ли на это?.. О, сложный вопрос!.. Если б Дмитрий был уверен в положительном ответе, давно свалил бы с Урала в более тёплые края. Но ведь пока торчит здесь. Значит, сомневается. Но теперь у него есть идея. Да, замечательная идея!.. Собственно, идея эта принадлежит Петьке Агафонову. И претворять её в жизнь им предстоит вместе. Они будут тиражировать и продавать замечательные аппаратики, умеющие записывать мысли!.. Ну, и совершенствовать эти приборы, разумеется!.. Совершенствовать, тиражировать и продавать. И цена от модели к модели будет всё выше и выше.  Это ж какое бабло можно срубить!.. Дмитрий зажмурился, пытаясь представить горы денег – бумажных, разумеется, и купюры крупные, – но ничего не получилось. Нет, горы, конечно, появились, но это были какие-то фантики, а не денежные знаки. Кучи мусора. А те деньги, которые Дмитрий с Петькой заработают, будут настоящими!.. Понятно, что продажа таких приборов – бизнес не для Костромы, тут нужен город совсем другого масштаба. Москва. Да, только там можно реализовать самые смелые планы, другого подходящего города в России нет. Именно на столицу направлен взгляд Дмитрия. Путь к костромскому блаженству лежит через главный город страны. А вдруг не получится, не пойдут дела в столице?.. Мало ли инициативных, энергичных молодых людей сломали на ней зубы?.. Так легко – потерять удобства, покой. А что взамен?.. Неопределённость, суета, неприятности, разочарования, нервотрёпка… «Останься!.. – то и дело вопит прямо в уши кто-то невидимый. – Подумай, зачем тебе головные боли?.. Тут у тебя, хоть и скромная, но своя квартирушка. Работа – пусть неинтересная, но не хлопотная, заработка на жизнь хватает. Не суетись, не пори горячку, останься!.. Тихо, без лишних шрамов на сердце дотянешь до пенсии. А с этим переездом – покинешь мир раньше времени. Намыкаешься, наплачешься и вернёшься, в конечном итоге, обратно. Только тогда на прежнюю работу уже не возьмут – тёплое местечко будет занято!.. Останься!..» И вот такая канитель с утра до вечера. Бесконечное нытьё невидимого доброжелателя. И невозможно отмахнуться, не прислушаться. Хоть тысячу раз скажи ему: «Да провались ты пропадом, я всё решил!.. Еду и точка!..» Нудила всё равно будет умолять: «Останься!..»

А ехать надо. Стоит рискнуть. Потому что если не сделать этого – вся оставшаяся жизнь пройдёт в разочарованиях, самоупрёках, сомнениях: «А вдруг получилось бы?.. Представляешь, как бы ты жил теперь?..» Но вернуться в прошлое не получится. Тоска!.. Нет, только в Москву, и только победить!.. И тогда начнётся настоящая жизнь!..

Нет, не так. Неправда. Настоящая жизнь началась тогда, когда Дмитрий на самом деле полюбил свою боль. И вот тогда, испытывая жуткое неудобство, он перестал сходить с ума, пребывать в различных страхах: превратиться в совершенно больного, немощного, умереть, в конце концов!.. Дмитрий научился расслабляться, несмотря на страшную боль. Как?.. Становился в позицию наблюдателя. Теперь боль присутствовала в теле, по отношению к которому Дмитрий был сторонним любопытствующим. Сторонним и в то же время находящимся внутри. Панкратов перестал срываться и дерзить окружающим, смог наконец полностью избавиться от зависти и злости – в том смысле, что перестал сознательно, направленно испытывать эти чувства. А не испытать какое-то чувство вовсе – это нереально, так уж устроен человек, что вынужден подвергаться атаке, бомбардировке всяких мыслей и эмоций. Это нужно для его закалки. Нужно, чтобы он стал личностью с большой буквы. И тут уж остаётся только одно – правильно к ним, собственным мыслям и эмоциям, относиться, правильно реагировать на них или не реагировать вовсе, пропуская мимо, как что-то совершенно не существенное. И, разумеется, нужно разумно относиться к своему физическому состоянию. Не делать скоропалительных выводов, не устраивать трагедии из-за того, что частенько испытываешь страшную сонливость, буквально готов отрубиться посреди улицы!.. Сел бы на скамейку, устроился бы поудобнее, поелозив задницей по сиденью, и уснул. Сидя. Не обращая внимания на окружающих. Да, это важно: считать себя здоровым, будучи больным. И тогда никакая болезнь тебя не возьмёт. Даже та, что уже присутствует в тебе. Это непросто – научиться так считать. Но можно. Дмитрий сумел. Быть здоровым, несмотря на резь в глазах, по-кроличьи красных из-за полопавшихся сосудов. Научился чувствовать, считать себя здоровым, несмотря на регулярное, скорее – постоянное, несварение желудка. Неровное сердцебиение. Тяжесть в груди и затруднённое дыхание. Боли в плечевых и коленных суставах, позвоночнике. Сердце Панкратов проверял: электрокардиограмма в норме. Проверял не для того, чтобы узнать, насколько он плох. Просто собирался один из отпусков провести в санатории, и кроме прочих анализов потребовался график работы сердца.

– Синусная аритмия, – глубокомысленно изрекла врач, пожилая женщина с бесцветными глазами, красивой седой прядью в чёрных как смоль волосах до плеч и очками-велосипедом на мясистом носу.

– А что это?.. – поинтересовался Панкратов.

– Ну… Плохая проводимость, – как-то неопределённо ответила врач и так же неопределённо махнула пухлой рукой в сторону окна.

«Чего проводимость, куда проводимость?.. – думал Дмитрий, идя после медосмотра домой. – Неужели нельзя попонятнее сказать?.. Или это я такой невежа, и сказано вполне достаточно?..»

Из Интернета удалось почерпнуть следующее: «синусная аритмия может наблюдаться и у совершенно здоровых людей». При чём тут «плохая проводимость»?..

А однажды у Панкратова сильно стрельнуло в спине. Да так крепко, что ему пришлось взять больничный. Дошло до магнитно-резонансной томографии позвоночника, и результат оказался очень далёк от идеала.

«Не вздумайте низко нагибаться!.. – сделав страшные глаза, воскликнула врач, изучив снимки. – Диски повылетают!.. Они у вас в плохом состоянии. Дегидратация… Хотя высота не нарушена… Могу порекомендовать ещё одного специалиста…»

Второй специалист не рекомендовал Панкратову бегать. «Только ходьба, пусть быстрая, но ходьба!.. При беге по межпозвонковым дискам наносятся удары, в вашем случае это противопоказано!..»

Дмитрий не послушался: когда хотелось, совершал пробежки, и во время выполнения гимнастических упражнений не осторожничал. «Не верю, что всё так плохо!.. – продолжал мысленно повторять Дмитрий. – У меня всё прекрасно!.. Медицинские приборы не для меня – для других людей! А я – не такой, как все…»

Теперь Дмитрий понимал, по какой причине у него в ступнях покалывания. И не только в ступнях – по всей спине тоже. Наклонишь шею, и тоненькие иголочки начинают покусывать вдоль позвоночника, пробегают по ногам. Идёшь – и колет в ступнях. Каждый нерв чувствуешь. «Ну и пусть!.. Колют иголочки – значит, так надо!.. Всё у меня отлично!.. Очень даже милые, приятные иголочки…» Был период, когда покалывания в ступнях при ходьбе сменились резкой сильной болью. Дмитрий привычно сохранял спокойствие, старался ходить, как прежде, будто боли не было. Через некоторое время резь прошла, покалывания вернулись…

А потом стала шлёпать при ходьбе левая ступня. Наступаешь на пятку, а ступня – шлеппп! – сразу на всю длину становится. Неудобно. Месяца полтора мужчина наступал сразу на носок. Да, некрасивая походка, но что делать?.. А потом шлёпанье прекратилось. Как-то сразу – рраз, и всё нормально. «Мутирую, – думал Дмитрий. – Приспосабливаюсь». И усмехался, довольный собой.

Порой возникала резкая боль в задней части бёдер. И что-то (нервы, конечно, что же ещё!..) дёргалось в икрах. Впору вспомнить диагнозы врачей и их советы. Дмитрий всё помнил, но прислушиваться к советам не собирался. Фигня всё это!.. Сам с усам!.. Мало ли что приборы показывают!.. Нельзя всех людей под одну гребёнку. Для одних то, что показывает медицинская аппаратура – проблема, для других – норма. А для третьих – и вовсе отличные показатели!.. И потом, как там любит говорить местный батюшка Иннокентий?.. «Нет в мире ничего, из-за чего стоит всерьёз и надолго расстраиваться!..» Да, конечно, так не только Иннокентий говорит, многие люди с удовольствием повторяют эти слова, если не вслух, то мысленно. Не надо расстраиваться, не стоит паниковать, впопыхах совершать невесть какие поступки, решив, что они помогут, избавят от дискомфорта и страданий. Следует остановиться, расслабиться, умерить питание (а то и вовсе отказаться!..) и позволить Богу привести в равновесие твою душу, мягко направить её на путь истинный и подлечить измученное тело.

Был период, когда из-за сильной боли почти не принимая пищи (какая еда, когда ты в таком состоянии?!.),  Дмитрий ужасно переживал по этому поводу. Ведь организм требует полноценного питания, без поступления и усвоения необходимых веществ – неминуемое нездоровье, преждевременная дряхлость, смерть. Отчего проблемы с позвоночником?.. Межпозвонковые диски оставлены без питания – понятное дело, они должны атрофироваться. А позвоночник, как пишут умные люди – ключ к здоровью!.. Замкнутый круг: кушать невозможно из-за частой сильной боли, которая значительно активизируется после еды, позвоночник хиреет, а потому ещё больше деградирует пищеварительная система. Нагрузка на психику всё больше и больше. Так было сначала. А потом пришла убеждённость: всё равно всё будет замечательно!.. Всё уже замечательно!.. Не лезет кусок хлеба в горло?.. И прочая пища – тоже?.. Значит, в организме произойдёт коррекция, и он научится обходиться без еды!.. Нет, уже произошла, уже может обойтись!.. Что касается диагнозов врачей… Не для Панкратова медицина сочиняла законы!.. Его организм живёт по другим правилам. И главное из них: сознание первично, тело – вторично. Здоровье организма создаётся, в первую очередь, в сознании. Там же формируется режим, в соответствии с которым тело будет пребывать в отличном состоянии долгие годы. И чем более суровую диету примет Панкратов, тем здоровее будет его тело. Бог даст ему необходимую духовную пищу взамен той физической, от которой Дмитрий откажется. Пищу в виде чистой энергии. Вот как сумели выжить заключённые фашистских концлагерей во время второй мировой войны?.. Их не кормили, заставляли работать на износ. Унижали. Вселяли в души ужас. А некоторые из несчастных не только выжили тогда, но живы до сих пор!.. Наверное, потому что верили: смогут обойтись без пищи, чистой воды, научились проходить сквозь унижения, преодолевать страх без необратимых изменений в психике, пропуская его через себя и отпуская. Они были не просто люди. А люди-реки. Река любую брошенную в неё грязь унесёт и останется чистой. Они выстояли. И Дмитрий должен выстоять. Уже выстоял!.. Не так страшна его ситуация по сравнению с жизнью тех несчастных в неволе. Главная проблема – не сама проблема, а переживания из-за неё. И тягостное предвидение неблагоприятных последствий…

«Сначала мир казался большим, неизведанным, прекрасным. Потом странным, неуютным, страшным. Потом – ненужным. А потом мир вдруг сжался до размеров тела. Основными его проявлениями стали: стук сердца, биение пульса в запястьях и боль – страшная боль в утробе. Порой – одышка. А ещё – эмоциональные волны и ветра, временами переходящие в ураганы. А потом выяснилось, что мир не менее необъятен, чем прежде, но его бесконечность непостижимым образом вписывается в объём тела. И тот мир, который прежде считался единственным, и этот, вновь открывшийся – оба настоящие. Но при этом второй – главнее. И где-то там, в его пучине, в ураганах и пустоте, тишине, грохоте проклятий и шелесте молитв – ты сам. Этакая жемчужина. И все предыдущие и последующие годы, оказывается, даны для того, чтобы отыскать эту жемчужину, вытащить её на свет Божий и заставить засиять на солнце. А для того, чтобы это произошло, нужно много терпения. Открыл мир внутри себя?.. Смотри и слушай. И чтобы ты ни услышал, чтобы ни увидел – не спеши с выводами, не создавай правил и законов – смотри и слушай дальше!.. Все истинные правила и законы не просто созданы – они существовали всегда и навсегда останутся незыблемыми. Смотри и слушай. И выбирай, отделяй зёрна от плевел. Но не рассчитывай, что получишь доказательства: вот это правильно, а это нет. Сам решай. Ошибёшься – поймёшь со временем. А может, и нет. Но пристать к какому-то берегу необходимо. Нельзя всё время болтаться в неопределённости…»

-7-

Первый апрельский рабочий день в ПТО Верхнебрындинской ГРЭС начался как обычно. И в кабинете, где не покладая рук трудился Панкратов – тоже. Маша поспешно уткнулась в свою книгу, Вася – в свою. Но уже через полчаса ситуация резко изменилась. Нагло распахнулась дверь, и в кабинет ворвался заместитель начальника ПТО Валера Жилистов. Следом за ним бодро вошёл человек среднего роста, лет пятидесяти. Джинсы, белые кроссовки, голубой джемпер с вышитым слева на груди красным цветком. Вроде, мак, хотя, возможно, роза.

Мужичок доброжелательно посмотрел на обитателей кабинета, улыбнулся.

– Это наш новый работник!.. – опустив приветствие, пролаял Валера. – Расписаев Юрий Андреевич. Будет сидеть в вашем кабинете.

При последних словах начальника население кабинета недоумённо завертело головами. И куда планируется поставить ещё один письменный стол?.. Уж не на их ли головы?..

– Разберётесь!.. – правильно истолковав возникшее движение, гавкнул Жилистов, тем не менее, с сомнением оглядев имеющуюся в наличии площадь. Да, если б отодвинуть стенку с окном… хотя бы на метр, шансов разместить в кабинете ещё одно рабочее место было бы значительно больше. – В тесноте да не в обиде!.. – ещё громче гаркнул Валера и ткнул пальцем в проход между столами. – Здесь будет стоять стол Расписаева!..

– А где же… – жалобно начал Вася, но осёкся.

«Где он будет ходить туда-сюда!.. – догадался Панкратов и ухмыльнулся. – В коридоре, Вася!.. Наконец-то перестанешь мелькать перед газами и мешать мне размышлять!..»

Расписаев деловито оглядел указанное Жилистовым место. «Отлично!.. Разместимся!..» – говорил весь его вид.

После обеда ещё один письменный стол был установлен, и Расписаев аккуратно разложил на нём бумаги. Компьютер асушники обещали подготовить и принести на следующий день, к обеду, не раньше, но Юрий Андреевич не собирался мучиться бездельем: познакомившись с соседями по кабинету, углубился в изучение документации.

Ровно в пятнадцать ноль-ноль мобильник, прицепленный на брючный ремень Расписаева, издал довольно неприятный писк, мужчина резво подскочил и начал выполнять гимнастические упражнения. Старательно покрутил головой, весело помахал руками. Повертел корпусом, пустился в присядку. Достал из письменного стола кружку с собственным портретом на боку, налил холодной воды из кулера, напился. И снова его вниманием завладели документы.

В шестнадцать ноль-ноль с ремня Расписаева снова раздался противный писк. На этот раз новый обитатель кабинета занялся приготовлением чая.

В шестнадцать пятьдесят, повинуясь всё тому же неприятному писку, Расписаев оторвался от бумаг, аккуратно разложил их на столе и, прикрыв глаза, ушёл в самого себя. В смысле – начал медитировать.

В семнадцать ноль-ноль Расписаев, встрепенувшись от писка мобильника, резво подскочил, схватил портфель и, попрощавшись с коллегами, направился к двери.

«Какой он, однако… аккуратный, – покачал головой Панкратов, проводив взглядом спину новичка, скрывшуюся за дверью. – И предсказуемый… В будущем».

На следующий день сослуживцам Расписаева стал известен его дообеденный распорядок дня. С восьми ноль-ноль до восьми часов десяти минут – погружение в себя. В девять часов – утренняя гимнастика и кружка холодной воды. В десять – чаепитие. Одиннадцать пятьдесят – погружение в себя… В двенадцать Расписаев ушёл в столовую, вернулся ровно в час дня. Десять минут погружался в себя… Собственно, с этого места всё пошло так же, как и в предыдущий день. Промежутки между перечисленными мероприятиями Расписаев заполнял работой.

Заслышав писк расписаевского мобильника, Панкратов, Петров и Соколова дружно бросали свои дела и принимались увлечённо и изумлённо наблюдать за действиями нового коллеги.

Спустя неделю выяснилось, что Юрий Андреевич, несмотря на свою огромную работоспособность и страстное желание работать, работать, работать, – вовсе не прочь поболтать. Видно, поначалу он привыкал к новому коллективу. А как освоился – его просто понесло. Затеяв разговор, Расписаев мог забыть даже о необходимости выполнять порученное ему задание. Но ни в коем случае не пропускал мероприятий, выполняемых по сигналу мобильника. Каким бы ни был интересным разговор, стоило раздаться уже хорошо знакомому всем писку – Расписаев останавливался на полуслове или переставал слушать собеседника и начинал заниматься делами в соответствии со своим личным расписанием. Случалось, правда, что мобильник пищал во время разговора с начальником. Понятное дело, Юрий Андреевич не смел послать руководителя куда подальше. В таких случаях он становился рассеянным, глотал слова и комкал фразы, на вопросы собеседника отвечал невпопад. Случалось, начинал нервничать, повышал голос. Нарушать составленное, видимо уже давно расписание для Расписаева было делом чрезвычайно нежелательным и неприятным. Что же касается его соседей по кабинету, то привычка нового коллеги делать всё по времени сначала смешила и удивляла, а потом они привыкли к ней, и Расписаев за свою собранность и последовательность стал даже пользоваться огромным уважением товарищей по работе. Да, иногда мы уважаем друг друга не за то, чему хотели бы научиться и следовать сами, а просто за то, что сосед умеет и делает нечто, одному ему свойственное. Уважаем, не задумываясь при этом: а в самом ли деле за это следует уважать?..

С приходом Расписаева коллектив отдела стал сплочённее. Поболтать с интересным собеседником частенько приходили обитатели других кабинетов, засиживались часами. Слушая их и не имея возможности как следует углубиться в свои размышления, Панкратов сильно затосковал и даже начал слегка ненавидеть нового коллегу. Как думать о чём-то серьёзном, когда вокруг почти постоянная пчелиная суета?.. Жужжанье, переходящее в крики?.. Впрочем, очень скоро Дмитрию стало стыдно за свои мысли: окружающим людям хорошо, они тянутся друг к другу, общаются, неужели он не может потерпеть, утихомирить на какое-то время своё эго?.. Ведь не всю же жизнь ему сидеть в этом кабинете?.. Так не лучше ли понаблюдать за беседующими людьми, прислушаться к их речам?.. Что их волнует, чем живут?.. Куда, в конце концов, мы катимся?.. Мы, верхнебрындинцы, и весь мир. Ведь всё это можно узнать, прислушавшись к разговорам сослуживцев!.. Или не всё?.. Так или иначе, появление в ПТО Расписаева приблизило увольнение Панкратова. И уже только за это стоило сказать Юрию Андреевичу огромное спасибо!..

Вскоре работники ПТО всей толпой стали собираться дома у Юрия Андреевича. По пятницам. Видимо, рабочего времени не хватало для занимательных разговоров. Нет, конечно, после работы никто не бежал сломя голову к Андреичу. Расходились по домам, а ровно в двадцать ноль-ноль собирались у двери в жилище Расписаева. Кто назначил это время?.. Да вроде бы никто не назначал. Как-то так само собой получилось: однажды в пятницу несколько человек, не сговариваясь, припёрлись к Расписаеву в гости ровно в восемь вечера. И с тех пор так повелось: каждую пятницу, в двадцать ноль-ноль Расписаев принимал группу товарищей по работе. И ему, по всей видимости, это очень нравилось. Нравилось, что люди тянутся к нему, что им приятно беседовать с ним. А главное – слушать его.

Как ни странно, очень общительный Расписаев жил один. Не был женат. Но распространяться о причинах такого своего положения Юрий Андреевич не спешил, и никто из гостей, хотя было очень любопытно, не решался спросить. Неудобно как-то. В конце концов, захочет – сам расскажет. Или нечаянно сболтнёт. При таком подвижном языке, как у Юрия Андреевича, это вполне могло произойти. Могло, но почему-то не происходило, хотя многие всерьёз полагали, что поговорка «Болтун – находка для шпиона» – и про Расписаева тоже.

Примечательно, что сослуживцы стекались к квартире Юрия Андреевича в одно и тоже время, причём если кто-то опаздывал – хотя бы на минуту – ему было откуда-то известно, что лучше кнопку звонка не давить и в дверь не стучать. Хозяин осерчает, стопудово!.. Поэтому опоздавших никогда не было. Так же как и приходивших раньше времени. Откуда-то все знали, что и это Расписаеву не понравится. И если кому-то случалось притопать раньше, он фланировал вдоль дома, ожидая наступления приёмного часа, а затем направлялся к подъезду. В общем, картина была такая: десять-пятнадцать работников ПТО и ОППР прогуливаются возле расписаевского дома, в упор не видя и не узнавая друг друга, а потом все стремительно идут к нужному подъезду и впихиваются в него, как песчинки в колбу песочных часов.

Квартирка у Расписаева была очень уютная. Даже так – по-женски уютная. Кое-кто даже подозревал, что без женской руки здесь не обошлось. Однако никто никогда не видел Расписаева прогуливающимся под ручку с какой-нибудь дамой. Так что домашний уют расписаевского жилища вполне мог быть плодом его стараний. «Бывают же такие аккуратные мужчины, со вкусом!..» – вздыхали некоторые женщины, побывавшие в квартире Юрия Андреевича. «Мда. Странно, – думали некоторые мужики, разглядывая сентиментальные статуэтки на комоде, нежно-розовые занавесочки на кухонном окне, всякие коврики, салфеточки… – Странно и подозрительно. Может, он из «этих»?..» А вот Панкратов, тоже побывавший у Расписаева в гостях,  не заподозрил хозяина в нетрадиционной ориентации. Тут уж у кого что в душе творится. Если в ней всё хорошо, то и мысли, как правило, в голове светлые, и поступки адекватные, даже красивые. А если в душе мрак, – человека мучают всякие нехорошие помыслы. А может, и не мучают. Может, он сам их активно взращивает и наслаждается ими, как заботливый садовник роскошным садом.

Панкратову в расписаевском доме не понравилось. Слишком много народу, шумно. Суетой и пустой болтовнёй Дмитрий пресытился на работе – с тех пор как в кабинет «подселили» нового человека. Поэтому после работы хотелось чего-то более приятного. Покоя, тишины да собственных мыслей на их фоне.

Проведя в гостях у Юрия Андреевича вторую пятницу кряду, Панкратов решил, что больше в подобных посиделках участвовать не будет. Погостил почти до полуночи и, когда сослуживцы начали расходиться, выскочил из квартиры одним из первых…

-8-

В среду начальник ПТО собрал весь персонал отдела в своём кабинете и коротко объявил: «Скоро выборы в органы местного самоуправления. По этому поводу в субботу на площади митинг. Явка обяза…» Сообразив, что говорит ерунду, Строгов поправился: «Очень нужно, очень важно, чтобы пришли все!..»

Из кабинета выходили с опущенными головами, митинговать не хотелось. И не обязаны ведь!.. А головы сами по себе поникли, как набитые спелыми семенами соцветия подсолнухов после сильного ветра. Привычка?.. Да вроде не такие старые специалисты трудятся в ПТО Верхнебрындинской электростанции. Скорее, эта покорность и нерешительность – в крови. Досталась от предков. Этакая инертность. Дадут пинка – безысходно покатишься в нужном руководству направлении, ну, а не врежут по заднице – возрадуешься…

«В субботу, несмотря на прохладный день, Верхняя Брында гудела как растревоженный улей…» Ну, хотелось бы так сказать, но нет оснований. Однако отсутствие причин не помешало впоследствии работникам местной газетёнки разместить на первой странице именно эти слова.

На единственной городской площади возле муниципалитета собралась толпа. Молчаливая, угрюмая. Может быть, люди были такими потому, что не хотелось тратить личное время на всякие там митинги, попросту – терять его, но и не прийти побоялись. А вдруг начальник списочек составит, кто был, кого не было?.. Попросишь потом отгул, а он тебе скажет: а ты заработал день отдыха?.. Что-то не припоминаю… Нет?.. Пиши – в счёт будущей отработки!.. Ну, а по какой причине тебе надо будет выйти на работу, начальник решит запросто. Наберёшь таких отгулов, потом полгода без выходных будешь вкалывать, оно надо?.. Нет, лучше пойти на митинг, отстоять пару часов, послушать, о чём будут горланить местные политические лидеры. Некоторые мужики сообразили, как можно с толком провести время. Стоят в сторонке традиционными группами по три человека, посасывают что-то из маленьких бутылочек. Лекарство, наверное. Хворых нынче много, и с каждым нервным годом становится всё больше и больше. В Верхней Брынде больны даже таксисты. Почти все сидят на таблетках. Пососать прозрачную жидкость из пузырька, перед тем как отправиться на заработки, им нельзя: мент остановит и, дыхнув на него, можно на некоторое время остаться без куска хлеба. Есть, конечно, старинное народное средство против неприятных и подозрительных запахов изо рта – подсолнечное масло. Хлопнул после выпивки стаканчик маслица, и всё, можешь быть спокоен: ни одна зараза не унюхает, что употреблял спиртное!.. Но разве приятно – подсолнечное масло стаканами хлестать?.. Ведь гадость!.. Лучше уж вовсе спиртного не пробовать. Но трезвому в наше время никак нельзя!.. Времена тяжёлые, проблемы с нервишками обязательно возникнут. А там и до психических расстройств рукой подать. Так что как-то задурманить головушку надо, обязательно. Вот местные таксисты и подсели на таблетки. Ну, от которых «крыша» едет. Закинет извозчик таблеточку в рот – и давай погонять лошадку!.. «Выхлопа» нет, мент не задержит, а в душе благодать…

Панкратов, пришедший на митинг не из-за боязни не получить незаслуженный отгул, а просто так, потолкаться среди народа, поглазеть по сторонам, встал в сторонке. Ну, и делал то, зачем пришёл: крутил головой, глазел по сторонам. «Дышал», так сказать, энергетикой народа. Мужики, насосавшиеся какой-то жидкости из бутылочек, распиханных по карманам курток, заметно повеселели, стали разговаривать громче. Стоя неподалёку от них, Панкратов, уже не мог расслышать слов оратора, взобравшегося на сколоченную наспех трибуну и пытавшегося пробить равнодушие народа отчаянной жестикуляцией. Переместившись на несколько шагов, Дмитрий нос к носу столкнулся с парнем в ярко-жёлтой куртке, совершавшим аналогичный маневр по отношению к другой троице. Парень оказался Алексеем Скороходовым, одноклассником Панкратова, не виделись с ним с выпускного вечера, несмотря на скромные размеры родного города. Прятался он где-то, что ли?.. Зачем, от кого?.. Впрочем, если у обоих днём – работа, а вечером и по выходным дням – отдых у телевизора, то как тут встретиться?.. Оказалось, Скороходов тоже работает на электростанции, машинистом энергоблока. То есть работа посменная, и случайно встретиться с ним где-либо – проблематично.

Панкратов обрадовался встрече со Скороходовым, подумал даже: «Не зря я припёрся на этот митинг!..» Алексей слыл человеком умным, честным, надёжным.

Слово за слово, разговорились, прошлись по жизни в Верхней Брынде, Панкратов ляпнул о планируемом переезде в Москву. Оказалось, что и Скороходов подумывает о том же, но пока не придумал себе новое занятие. Однозначно: вкалывать на электростанции надоело, но что взамен?.. Ибо Алексей и сам до сих пор не определил, к чему больше склоняется, на каком поприще преуспел бы максимально. Может, Дмитрий, устроившись в столице, найдёт для Скороходова какое-то применение и пригласит к себе?.. Панкратов обещал не забыть о товарище.

Постояли, поболтали, и появилась бредовая идея слинять с митинга, ввиду его исключительной скучности, взять немного пивка и продолжить разговор в более приятной обстановке. Например, у Скороходова.

Сказано – сделано!..

– Пиво у меня уже куплено!.. – заявил предусмотрительный Скороходов, когда они проходили мимо магазина. – И вобла тоже имеется!.. – предвосхитил он вопрос открывшего рот Панкратова. Дмитрию ничего не оставалось, как захлопнуть его. Приятно иметь дело с человеком, у которого на всё заранее готов ответ…

Оказавшись на кухне Скороходова, разложили на столе вяленую рыбку, схватили по бутылочке пива, откупорили. Вскоре беседа стала значительно приятнее.

Заговорили о деньгах. Точнее – о способах их добывания.

Алексей был настроен чересчур оптимистично:

– Не важно, чем я буду заниматься!.. Пускай даже вообще – ничем!.. Главное, что я постоянно вижу себя богатым: катаюсь по океанам на яхте, кручу с красивыми девушками, вожу их по шикарным ресторанам. Считаю мои деньги, которых столько, что не охватить взглядом. Не чемоданы, не сейфы – горы!.. И всё, этого достаточно, для того чтобы богатство упало в мои ладони. Я протягиваю руки и жду.

– Ну и дурак!.. – презрительно скривил губы Панкратов. – Жди триста лет – ни хрена не дождёшься!.. Мало подобных тебе пустых мечтателей описано в мировой литературе?.. Чтобы добиться чего-то грандиозного, человек должен творить!.. То есть…

– Так я и буду творить!.. – оборвал собутыльника Скороходов. – А как же иначе?.. Мне Бог подскажет, каким именно способом я могу получить мои большие деньги, причём – очень легко получить. И всё, дело в шляпе!..

Панкратов начал закипать – сказывалось действие спиртного:

– Бог-то подскажет. Возможно. Если у тебя нет серьёзных косяков по жизни, – Дмитрию захотелось немного поиздеваться над товарищем. – Но лёгких денег, Лёша, не бывает!.. Перестань программировать себя попусту. Об этом написана масса книг: в первую очередь, не о деньгах и роскоши ты должен мечтать и, уж конечно, не о том, что они свалятся тебе на голову, будто манна небесная. Ты должен думать о том, чем бы тебе хотелось заниматься в жизни – таким, чтоб это занятие приносило тебе желаемый тобой заработок. Желательно – и доставляло наибольшее удовольствие. Очень желательно. И вот тогда, став офигенно крутым специалистом в выбранной тобой области, ты получишь свои бабки.

– Фигня всё это!.. – небрежно махнул рукой Скороходов. – Читал я подобную литературку, авторы, видимо, не знают основного закона, что в Библии прописан: «По вере вашей да будет вам!..» Ну, не знают – вряд ли, значит – не придают ему должного значения, сомневаются в его необъятной силе. Вот я – хочу, чтобы у меня было сто миллионов долларов своих денег!.. И они будут, потому что – верю в это!.. Верю в то, что они у меня уже есть. Пересчитываю их, перекладываю пачки денег, щупаю купюры…

Панкратов, хлебнул пива и облизал губы. Уже невкусно. Странно, как быстро надоедает этот напиток. Будто организм пресыщается компонентами пойла и не желает принимать новую порцию. Скороходов, по-прежнему, вызывает раздражение, но уже не так, как две минуты назад. С новым глотком выросла и снисходительность к тупорылости собеседника.

– Ну и верь себе!.. – Панкратов коротко вздохнул и с некоторым изумлением уставился на друга. – Да только ничего не получишь!.. Почему?.. Да потому что у Бога денег нет!.. Ни копейки, ни цента!.. И все твои коммунистические мечты – пустые, ничтожные, как взгляд алкоголика!.. Только люди имеют деньги, и ты должен заставить их поделиться с тобой. Но для этого ты должен предложить им соответствующий товар – товар, который им очень нужен, причём товар отличного качества. Если у тебя его нет, то, как ты ни претендуй на высокий доход – ничего не получится. Бог, откликаясь на твою убеждённость в успехе, вполне возможно, устроит тебе не одну знаменательную встречу с людьми, способными помочь тебе круто изменить твою судьбу в лучшую сторону, – встречу, ведущую к сногсшибательному финансовому благополучию, но что ты сможешь предложить этим людям, кроме своих грандиозных амбиций?.. Так что если ты пустой мечтатель, который ни черта не умеет, то и получишь соответственно своему статусу – хрен с маслом!.. А скорее – без него. Без масла… Не зря говорят в народе: «На Бога надейся, а сам не плошай!..» Короче: выбери путь и – работай!.. А Бог обязательно начнёт помогать тебе на этом пути.

Скороходов не нашёл, чем возразить, надул щёки.

Панкратова обиженный вид товарища развеселил.

– А вот скажи, Лёш!.. По поводу закона, о котором ты только что упомянул. «По вере вашей да будет вам!..» А что если свято верить в то, что заповеди Господни можно безнаказанно нарушать?.. Тогда как – последует наказание или нет?..

Скороходов открыл рот, будто ответ у него был готов заранее, но тут же захлопнул. Процедура повторилась ещё два раза, но Алексей так и не выдавил из себя ни звука.

– Ладно, не отвечай!.. – сжалился Дмитрий. – Это я так, пошутил. Неважно всё это…

Дальше беседа стала менее интересной. Алексей начал глушить пиво бутылку за бутылкой, развеселился сверх меры, стал развязным, сентиментальным. Дмитрий заскучал и, чтобы не позволить тоске навалиться на него, решил немного догнать Скороходова. В плане выпивки. Чтобы как следует «приземлиться» и встать с ним на одну ступеньку. Ну, не на одну, так хотя бы не на много ступенек выше. После пятой бутылки получилось, и Дмитрий уже более снисходительно выслушивал пьяную болтовню товарища. В начале двенадцатого Панкратов спохватился: пора домой. Да и беседа со Скороходовым совершенно потеряла осмысленность. Алексей, скорее, бредил, чем рассуждал. Похоже, ему удалось полностью отключить сознание, а Дмитрий не особо старался понять, что хочет поведать ему товарищ – сам предпочитал молотить всякую чепуху. С некоторым трудом осознав бесперспективность дальнейшего разговора, Панкратов попрощался и ушёл. Скороходов, похоже, запирал за гостем дверь уже на «автопилоте», назавтра он вряд ли вспомнит, как закончились посиделки…

-9-

Дмитрий психовал. Несмотря на выходной день и не заведённый с вечера будильник, проснулся рано, в начале седьмого. Приподнял голову, посмотрел мутным взглядом на циферблат и повернулся лицом к стене. Голова побаливала, вставать не хотелось. А ведь Дмитрий планировал «поковырять» компьютер, то есть вбить в него пару глав начатого романа. Но почему-то это занятие, ещё вчера казавшееся очень важным, наутро не производило такого впечатления. Сегодня казалось более разумным просто поваляться в постели. Поэтому Панкратов с неохотой поднялся исключительно для того, чтобы посетить туалет, а потом опять улёгся и блаженно смежил веки…