Читать книгу Сыч – птица ночная - Лев Пучков - Страница 1

«…Снег падает на кровь, белые иголочки…» – необычайно пакостным тенорком дребезжит кто-то из глубины подсознания. Настырно этак дребезжит, не спрашивая у меня разрешения. А я не возмущаюсь – не придаю особого значения, потому как мне сейчас недосуг бороться с нежелательными астралами какого бы то ни было окраса.

Я сосредоточенно соображаю. Жить, знаете ли, хочу. И не в светлой памяти близких, а в реальности – сейчас и далее, до счастливой смерти от старости. От того, насколько продуктивно в течение этих нескольких десятков секунд я соображаю, будет зависеть – жить мне дальше или навсегда остаться в этой простуженной хибаре с полуразрушенными оконными проемами, частично сохранившейся крышей и земляным полом. Поэтому не борюсь – пусть наведенный космический контур покуражится. Может быть, недолго уже осталось…

«…Кровь падает на снег, завтра будет елочка…» – продолжает бесчинствовать неуправляемая частица моего негодяйского Я, так некстати вынырнувшая в этот неурочный час откуда-то из недр перегруженного правого полушария. Нет, насчет снега и крови – еще куда ни шло. Органы чувств адекватно воспринимают действительность: ноздри втягивают аромат свежей крови, которой в избушке и рядом – как в убойном цеху; глаза с тоской наблюдают, как мглистое небо неспешно посыпает оттепельную хлябь снежком; многострадальная жопа чувствует – конец ноября, последний взбрык уходящей осени, кругом отъявленные мерзавцы, пора заворачивать ласты. Тут все понятно – ассоциативный ряд… Но елочка?! Какая, в задницу, елочка?! До Нового года – целый месяц! Вокруг избушки – в трех секторах – подковообразная опушка лиственного леса. В четвертом секторе – вид из дверного проема – толстый слой жирной грязи на ровном, как стол, пустыре. По слою с трудом вытанцовывает правая рука бандитского авторитета – перемещается от симпатичного нерусского внедорожника в моем направлении, общаться желает, сволочь. «Погоняло» у правой руки – Калина. Как видите, хвоей тут и отдаленно не пахнет – в радиусе действия малогабаритного ядерного фугаса. Так почему – елочка?!

«…Мы вышли из игры, мы смертельно ранены…» – не унимается вреднючий астрал. Надо будет, если посчастливится остаться в живых, углубленно заняться тайцзи-цюань. Психорегуляция – из рук вон. Этак недолго и до цветных глюков. Интересно – Калина, плывущий ко мне по грязи, – это взаправду или глюк? Ни разу в жизни не видел, чтобы бандит такого ранга добровольно месил грязь, да еще будучи облаченным в клубный пиджак и парадные туфли по пятьсот баксов за пару. Может, спросить: Калина, ты как? В смысле, глюк или где? Нет, пока не стоит. Пока он далеко. Подойдет поближе, тогда…

Вообще-то «Агату Кристи» я никогда особенно не жаловал. У меня в отряде – когда еще Родине служил – был один парниша, припадавший на психоделические прибабахи. Как-то мы две недели валяли дурака в одном из горных сел – по случаю распутицы работы не было, «духи»[1] отгул взяли. Из средств досуга имелся струфозный магнитофон и единственная кассета – с одной стороны «Декаданс» «Агаты», с другой – чеченские народные. Этот парниша – который с прибабахами – с утра до вечера гонял магнитофон, а все остальные от нечего делать слушали. Погода была тогда такая же, как сейчас: серое небо без единого просвета, грязища и морось вперемешку с мокрым снегом. И хотя в тот момент я не обращал внимания на текст, сейчас выяснилось, что запомнил до последнего словечка. Видимо, схожесть обстановки выдавила слабину из моей очерствевшей души: мерзкая погода, кругом враги, полнейшая безысходность – хоть застрелись…

– СТОЙ!!! Стой, блядь!!! – это я ору. Калина, судя по всему, о переговорах с захватившим заложников бандитом только в американских боевиках смотрел. Он проигнорировал три моих повелительных взмаха рукой – я через проем оконный махал – и прет себе, разъезжаясь по грязи. Захватчика нельзя нервировать – заложников беречь надо. Если этот недоносок не в курсе, придется намекнуть. А то дочапает до хибары, заглянет внутрь – и привет. Я не гордый – намекаю. – СТОЙ!!! Еще два шага – мочу первого! Следующие два шага – второго! Стоять на месте!

Калина останавливается – намек понял. Смешно вытягивает шею, стараясь рассмотреть, что там в хибаре. Вытягивай на здоровье – с двадцати метров черта с два разглядишь.

– Пусть Марат выглянет, – хрипло бурчит Калина. – Тогда и базарить будем.

– Сидеть! Кто дернется – замочу!!! – дико кричу я, направив ствол «АКС» вниз и имитируя пинок. Получается похоже – со стороны создается впечатление, что кто-то из сидящих на полу заложников предпринял попытку встать. Это не мое мнение: я внимательно наблюдаю за Калиной и по его округлившимся от удивления глазам делаю вывод, что у меня все пока идет как надо. Действительно – есть чему удивиться. Калине даже в голову не могло прийти, что с Маратом – признанным бандитским авторитетом, кто-то может таким вот образом обращаться. Как с каким-то чмошным «бакланом», выдернутым из первого попавшегося пивняка.

– Ладно, ладно – кочумай! – сдается Калина, отступая на пару шагов и успокаивающе махая в мою сторону рукой. – Все нормаль… Давай быстро – че хотел?

– «Ниссан» заправьте – под крышку, – начинаю перечислять я, – подгоняйте к зданию – вплотную, водила вылезает и дует отсюда. Все «быки» отходят минимум на пятьдесят метров – чтобы я ни одного не видел…

– Ну, это нормаль. Это мы щас, – Калина не дослушал. – Тачка заправлена, пацанам скажу щас. Пусть Марат…

– Молчать! – гневно вскрикиваю я, не давая оппоненту развить опасную тему. – Я не все сказал… Привези мне гранату «Ф-1». Запомнил? «Ф-1», а не «РГД» – это разные вещи. Шелковую тесемку – десять метров. Скотч. Желательно «Руби стар». Повтори.

– «Лимонку», – настырно импровизирует Калина, – шелковую тесемку. Скотч. Че тут запоминать…

– Вот и ладушки, – хвалю я понятливого переговорщика и простецки, по-домашнему этак, прошу: – И вот еще что. Вы того… Триста штук баксов приготовьте – выкуп за заложников. Тогда поедем. Ты все понял?

– Не понял!!! Ты че, мась – офуел?! – озадаченно таращится Калина. – Где ж я зараз тебе такие бабки найду? Это ж надо метнуться по людям, собрать…

– Не е…ет! – грубо отрезаю я. – Где хотите, там и собирайте. Все – я сказал…

Калина несколько секунд соображает, зябко передергивая плечами – под пиджачком у него шелковая рубашонка с кружевами, а погода не располагает к пешим прогулкам без верхней одежды. Дилемму я подбросил – голову сломать можно. Посоветоваться не с кем – большой выбыл из игры, рядом никого крупнее рангом нет. Сочувствую. Но – помочь ничем не могу. Жить почему-то хочется…

– Пусть Марат скажет… – опять пытается навязать мне свой вариант Калина.

– Молчать!!! – дико ору я, показательно зверски округлив глаза и тыкая куда-то вниз стволом автомата. – Пошел отсюда, а то замочу всех на хер!!! Выполнять, бля!!! Пошел!!!

– Да кочумай, кочумай! Все нормаль, братан, ты че, в натуре… – опасливо бормочет Калина, осторожно пятясь, и, разворачиваясь, трусцой припускает к джипу, пробормотав сквозь зубы что-то типа: – Вот достал ты, сука…

Я судорожно перевожу дыхание, внимательно осматриваю окрестности и, прислонив автомат к стене, принимаюсь копать яму. Хорошо, что у СС – телохранителя Марата, – имеется здоровенный австрийский тесак, отточенный, как бритва. Иначе мне пришлось бы ковыряться в земле руками, используя подручные предметы, не очень-то годные для таких целей.

Вообще-то копать землю я большой мастер. Если мы с вами встречались, вы помните, с чего началось наше знакомство. Я тогда тоже копал ямку, но в тот раз мне пришлось довольствоваться чеченским кинжалом. К каким дрянным последствиям привело то земледелие, вы знаете. Посмотрим, что у нас получится сейчас…

А пока – спешите поздравить, первый раунд за мной. Баксы, естественно, они мне искать не станут, скорее всего соорудят «куклу», как это принято у особей этого разряда. Но времени на это уйдет довольно много – надо же правдоподобность соблюсти, чтобы я не насторожился необычайной скоростью выполнения своих требований и не стал пересчитывать деньги.

Давайте, пока копаю, поведаю вам о себе. Если останусь в живых, это вам пригодится – нам предстоит пережить вместе немало дрянных ситуаций. А насчет автомата не беспокойтесь – никто из заложников, пока я развлекаюсь землекопством, не сможет завладеть им и усложнить тем самым мое существование.

Я врал Калине, когда обещал замочить Марата и двоих его пацанов. Мочить некого – заложники мертвы. Так уж получилось…

* * *

Итак, зовут меня Антон Иванов, мне 28 лет – на момент описываемых событий. По документам я – Олег Шац, уроженец славного города Копейска, начальник службы безопасности гостиницы «Нортумберленд», располагающейся в некогда гостеприимном для меня областном центре российской глубинки Зеленогорске. Но чтобы вам не путаться, зовите меня просто Сыч. Это боевая кличка, которой меня наградили соратники в ходе совместной деятельности на благо Родины, – а клички в той среде, где я обретался раньше, давали метко и адекватно сущности обзываемого индивида.

Почему Сыч? Извольте. Днем я постоянно хочу спать и хожу весь такой вялый и недовольный, вызывая раздражение начальства и насмешки сотоварищей. Зато ночью чувствую себя прекрасно, спать не хочу и вижу чуть ли не как кошка или сова. Я ночная тварь, порождение тьмы и опасности.

Немногим более двух лет назад я состоял в должности командира группы спецназа внутренних войск, имел звание старшего лейтенанта и с минуты на минуту готов был стать капитаном. Но судьба, эта хромая злобная старуха (хотя говорят, что некоторым счастливчикам она достается в виде длинноногой симпатичной милашки), распорядилась иначе…

С чего начались мои мытарства? С того проклятого отпуска, что ли? Может быть, может быть… Хотя нет – отпуск тут ни при чем. Отпуск – лишь очередной этап на крутом спуске от законопослушной жизни до того положения, которое я в настоящий момент занимаю.

Я остался жив и относительно здоров на русско-чеченской войне 1994—1996 гг., которая отняла у меня почти полтора года чистого времени. На этой войне я в совершенстве овладел искусством организации спецопераций, приобрел умение профессионально убивать и начисто утратил цивилизованное отношение к такому понятию, как ценность человеческой жизни. А еще на этой войне я всесторонне изучил нравы и обычаи горских народов, хорошо освоил чеченский язык и обзавелся весьма неприятными вещами: кучей врагов, которые за стволом в карман не лезут (они его постоянно носят в руках), и прогрессирующим воспалением предстательной железы. Ну, мелкие ранения и травмы я в расчет не беру – это обычные издержки моей прежней профдеятельности.

Так вот, буквально за три месяца до вывода войск из Чечни угораздило меня получить отпуск, а к отпуску – семейную путевку в кисловодский санаторий ВВ МВД РФ «Россия». А рейсовый автобус, на котором ехали мы с женой, угораздило напороться на рейд чеченских «духов», промышлявших грабежом за пределами Ичкерии. «Духи» забрали мою жену вместе с двумя молодыми девчонками, находившимися в том же автобусе, и увезли в неизвестном направлении…

Некоторые могут усмехнуться: а что ж ты, спецназовец, крутой-навороченный, варежку разинул – куда смотрел?! Да пытался я, пытался… но получил прикладом по затылку и элементарно вырубился, как это ни прискорбно.

Жену свою я искал долго: эта история тянет на отдельную книгу, и за неимением времени я ее опущу. Скажу короче: в процессе поисков я ухайдокал кучу более-менее причастных к этому делу товарищей ичкерского происхождения, взорвал между делом одну из горных баз «духов» и ограбил некоего Абдуллу Бекаева – командира отряда чеченских «непримиримых» ни много ни мало на сумму в пятьсот штук баксов. Жену свою я нашел, но… поздновато. Помимо всех прочих изуверств, которые «духи» с ней сотворили, эти уроды крепко посадили ее на иглу, и она умерла от передозировки.

А чуть позже я вновь приступил к своим обязанностям и целенаправленно уничтожал недругов в радиусе видимости и слышимости – вплоть до своего последнего боя. В том бою два особо ретивых «духа» под аккомпанемент выстрелов надругались над остывающим телом моего сержанта – в буквальном смысле изнасиловали труп. Этим выродкам не повезло – скоро их взял в плен армейский отряд, осуществлявший разблокирование зажатого в кольцо контингента внутренних войск. Но в плен тогда попало много ичкерских гвардейцев, суть не в этом. Им не повезло потому, что я запомнил их. И публично расстрелял перед строем своих уцелевших солдат, предварительно зачитав мною же состряпанный приговор. Теперь каждый из моих пацанов – а они уже давно перебиваются чем придется на гражданке – твердо знает, что зло наказуемо, а возмездие неотвратимо, несмотря на то что за спиной злодеев стоит могущественная криминальная страна.

Этот «воспитательный акт» начальство оценило по достоинству: меня признали невменяемым и упрятали в психиатрическое отделение сизо № 1 славного города Н… – до окончания следствия. Но результатов следствия я дожидаться не стал, поскольку обстановка в СИЗО мне не понравилась. Я удрал из-под стражи и некоторое время жил у своего друга-однокашника, заделавшегося в Зеленогорске правой рукой руководителя одной из преступных группировок. Спасибо бандитам – выходили, дали войти в форму, приласкали-обогрели и даже соорудили мне настоящие документы с сопутствующей легендой: теперь я – Олег Шац, как уже упоминал выше.

Только с бандитами наши отношения не заладились. Сначала я прибил там кое-кого в процессе совместной жизнедеятельности (плохо вели себя, салажата!), а потом бригадир польстился на мои баксы, затаренные с войны на черный день, и меня взяли в оборот. Закончилась вся эта катавасия тем, что один славный парень – дядя Толя Шведов (подробнее о нем позже), который, как выяснилось, давно наблюдал за моими телодвижениями, – прибыл в Зеленогорск со своими хлопцами, между делом перемочил моих благодетелей и забрал меня к себе в Стародубовск. С той поры я целый год работал на Шведова, пока обстоятельства нас не разлучили.

Вот вроде бы и все, что вам пока следует обо мне знать. Должен оговориться – для тех, кто насмотрелся американских боевиков и лепит в своем воображении образ героя, руководствуясь исключительно голливудскими параметрами. Вынужден вас разочаровать, уважаемые любители Ван Дамма и славного дядьки Арнольда. Я совсем не так крут, как может показаться после поверхностного описания моих похождений, да и сами похождения эти представляются таковыми лишь при беглом ознакомлении – на самом деле это невероятные мытарства, рабочими параметрами которых являются пот, кровь, грязь и постоянный страх смерти.

Основные качества, пригодные для такого рода «приключений», – это безграничное терпение, выносливость и умение ждать, свойства, пожалуй, в большей степени присущие вьючному животному, нежели рембообразному холеному красавцу. Верблюду, например, или мерину… Нет-нет, на корабль пустыни я не похож – упаси бог! Но в кино меня сниматься бы не взяли – это сто пудов.

Судите сами: рост – 171 см, вес – от 75 до 80 кг, в зависимости от условий жизнедеятельности и сезонного фактора (зимой от безделья толстею); глаза зеленовато-карие; волосы русые… а дальше и сказать нечего – незапоминающийся я, серый. Встретите в толпе и не заметите – личность, каких миллион. При перепадах атмосферного давления у меня ноют суставы и корни зубов под пломбами, а еще ноют переломы в сырую погоду – переломов несть числа. Умом меня Создатель не обидел, и свою серость я прекрасно осознаю. И от этого частенько впадаю в пессимистическую меланхолию: хочется, знаете ли, быть высоким и длинноногим – с мощными плечами и поволокой в прекрасных глазах. И чтобы у девушек от одного твоего вида набухали соски и непроизвольно раздвигались колени. А у них – увы, ничего не раздвигается: девушки на меня внимания не обращают, хотя внутри я весь из себя такой светлый и чистый, наполненный необычайно богатыми эротическими грезами и неземной страстью. Очень, очень обидно. И вообще: я, как и большинство людей войны, непригоден к мирной жизни. Все, что я умею делать, это профессионально убивать, выслеживать – подкрадываться – прятаться и руководить командой в коллективном бою…

* * *

– СТОЯТЬ!!! СИДЕТЬ!!! Не двигаться – замочу заложников!!!

Извините, многоуважаемый читатель, – это опять я ору. Причем диким голосом, неимоверно выпучив глаза и высунувшись наполовину из оконного проема своей кирпичной крепости. Если у них имеется оптика, должны узреть, что не имитация это, а взаправду – дядя сердится.

– НАЗАД!!! ЛЕЖАТЬ!!! Щас башку отрежу вашему бугру и выброшу вам!!!

Черт, зря старался – нету у них оптики. А если и есть – не наблюдаю должного эффекта. Потому что маратовские «быки» наглым образом игнорируют артистические потуги вашего покорного слуги. Я чего заорал-то: это «бычье» поперло, начали перемещаться, перебегая от дерева к дереву. Им было приказано отойти на пятьдесят метров и торчать в глубине леса, не высовываясь на опушку. Они отошли. Однако по истечении двадцати минут после того, как джип с Калиной уехал, я имею счастье наблюдать эту самую передислокацию. По своей инициативе таким образом баловать они вряд ли станут – у этой публики этакие штуки не приняты. Значит, что? Значит, получили команду по мобильным средствам коммуникации. Ой-е-е! И чего это вы задумали, ребятишки? Неужели штурмом брать меня собрались? А вот сейчас мы послушаем. Если по шоссейке, что петляет меж деревьев, приближается джипец Калины – значит, вопрос решен. В смысле насчет долларов – отрицательно, а вот по поводу штурма – положительно.

В лесу тихо – «бычье» не шумит, прячутся за деревьями: видимо, кто-то умный просветил их, что брать будут не садовода-любителя. Чутко прислушиваюсь к этой гнетущей тишине и вскоре улавливаю в мягком шорохе ниспадающей мороси механическую нотку. Так и есть – джип возвращается. Учитывая, что с момента убытия Калины прошло не так уж много времени – едва до первого киоска «Роспечати» успеет добраться, что уж там говорить насчет трехсот штук баксов собрать! – шансы мои на благополучный исход переговоров резко упали чуть ли не до нуля.

В приличных книгах такую ситуацию принято характеризовать стандартной фразой: «сердце тоскливо сжимается в предчувствии надвигающейся катастрофы». Красиво и доходчиво – сразу ясно, что дела пошли из рук вон. И я бы тоже хотел так сказать, но буду не прав. Сердце тоскливо сжалось у меня полчаса назад, когда Вовка упал перед избушкой, сраженный очередью автомата СС. Фашисты здесь ни при чем: СС – «погоняло» одного из телохранителей Марата. Этот обалдуй носил на шее красочную цветную татуировку: две молнии на фоне двух переплетенных латинских С – тяжкое наследие «малолетки»…[2] Да, сердце у меня давно сжалось и окаменело от горя. Теперь сжимается анус. Он, многострадальный, живо реагирует на разнообразные мерзопакости и, как чувствительный датчик, сигнализирует остальному организму – пора все бросать к чертовой матери и сматываться как можно быстрее. Я своему датчику доверяю и, как правило, поступаю в таких случаях адекватно: ноги в руки и – ходу. Но сейчас, увы, исключение из правил: бежать некуда – я окружен. Пока сидел тут, от нечего делать определил примерный численный состав противника, потому что приучен: как бы не сложилась ситуация, анализируй, прорабатывай варианты, сопоставляй свои и вражьи силы и средства – может, пригодится. Так вот, на данный момент мы имеем около трех с небольшим десятков «быков» – практически вся группировка Марата, – которые довольно грамотно расположились по опушке леса, что с трех сторон подступает к заброшенному стрельбищу войсковой части 3710. С четвертой стороны – открытое стрельбищное поле, ровное как стол. Если смотреть из дверного проема, метрах в тридцати видна полуразрушенная траншея, убегающая изломистой лентой к горизонту, – в прежние времена она использовалась стрельбищными техниками для безопасного выдвижения к мишенной обстановке. Будь дело летом, я обязательно попробовал бы на одном дыхании преодолеть эти тридцать метров и, отстреливаясь, смылся бы по траншее, оставив маратовских «быков» с носом. Но в настоящий момент, напомню, на дворе имеет место конец ноября, накануне выпал снег, затем растаял, а оттепель длится уже неделю. Калине понадобилось минут пять, чтобы добраться по жирной грязи от джипа до того места, где я его остановил душераздирающим окриком, – в общей сложности около пятидесяти метров. Я перевожу взгляд на побелевшую от древности зиловскую покрышку, которая валяется в хибаре. Глупо ухмыляюсь, ловя себя на идиотской мысли: если сильно постараться, можно свернуться калачиком внутри покрышки и таким вот образом прокатиться – по грязи она поедет вполне резво, благо хибара стоит на небольшом пригорке. Тридцать метров до траншеи – раз плюнуть. Но увы, чтобы эта дурацкая покрышка поскакала с пригорка, ей нужно придать приличный импульс. А некому – тут, кроме меня, все трупы. Так что оставим этот идиотский проект – нечего душу травить. Остается единственный шанс – попытаться осуществить тот план, который мое многократно битое аналитическое приспособление родило в процессе переговоров с Калиной. План абсурдный и со всех сторон в высшей степени нежизнеспособный. Но другого нет, увы. Так что – копаем дальше, не забывая вслушиваться в зловещую тишину и через каждые двадцать секунд являть врагам свой озабоченно озирающийся череп…

– ЛЕЖАТЬ!!! Перемочу всех!!! Все остаются на месте!!!

Это, извините, опять я. Решил воздействовать на противника более доступными категориями. Коль скоро такое абстрактное понятие, как страх за судьбу ближнего, не высекает из «бычьих» душ должного послушания агрессору (мне то бишь), будем проще – пусть боятся за свои задницы. А для вящей убедительности подкрепим свои высказывания конкретной очередью из автомата в направлении… нет, безо всякого направления – веером, над опушкой. А то еще попаду в кого-нибудь, тогда штурм начнется задолго до появления славного парня Калины. А в наши планы это не входит.

Та-та-та!!! – экономно выдает трофейный «АКС». Я выжидаю несколько секунд – есть прозрачная перспектива получить в ответ полкило свинца с десяти огневых точек как минимум. Затем осторожно выставляю верхнюю четверть черепа над оконным проемом – изучаю обстановку. Ага! Перемещения прекратились. То ли не спешат подставлять свои тренированные ягодицы под мои пули, то ли успешно завершили передислокацию – но движения меж деревьев я не наблюдаю. И никто не стреляет. Это хорошо. Значит, беспокойство за судьбу своего шефа все же присутствует, а внутриклановая дисциплина сильнее личных амбиций.

Переместившись к противоположному окну, всматриваюсь в глубь леса. Шум двигателя становится более ощутимым. Прибрасываю расстояние – минут через десять джип с Калиной будет здесь. В смысле совсем здесь – у избушки. Я вполне успеваю – осталось работы минут на пять. Счастье, что зима в этом году не спешит вступить в свои права: случись сия заморочь парой недель позже, мне не удалось бы снять и пары сантиметров грунта без тротила. Спасибо. Провидению, предначертанию, оттепели, чему там еще – всем спасибо. Я тоже в долгу не останусь – сделаю что-нибудь хорошее, личностно значимое. Перестану, например, спать с чужими женами и бить людей по лицу – независимо от степени экстремальности ситуации. Зачем по лицу? Варварство какое-то. Есть масса других замечательных мест в человечьем организме, по которым можно бить. В общем, перестану. Если останусь в живых… А сейчас – как при долгожданном свидании с горячо любимой дамой после длительного воздержания: раз-два-три, глубже, быстрее, чаще – только тесаком. Давайте, пока докапываю, расскажу вам еще кое-что о себе…

* * *

Начнем с того момента, когда я приехал из Штатов.

Не спешите округлять глаза: я совершенно русский, иноземных корней не имею и о ЦРУ знаю понаслышке. Я просто ездил туда на экскурсию. Точнее, летал – в багажном отделении дипломатического самолета. Нет-нет, никто не заставлял – сам залез. Уж больно интересно было посмотреть, как один рыжий парниша будет осуществлять экзотический акт средневекового правосудия. Кто этот парниша и применительно к кому акт? Извольте. Парниша – Грег Макконнери, шотландец американского происхождения, миллионер, потомок древнего рода, один из ведущих хирургов Штатов. А чеченский бандит Рашид Бекмурзаев, хозяин Сарпинского ущелья (если вам это о чем-то говорит). Обряд – ничего особенного: три тонны помпезности, нагромождение старинных ритуалов, и… двенадцать секунд поединка на мечах. Нет, поединком это действо обозвать – язык не поворачивается. Скорее – вивисекция. И прошу, никаких ха-ха! Все совершенно серьезно. Хотя мечи были у обоих, оба имели примерно одинаковое телосложение и находились в совершенно равных условиях, там получилось такое… В общем, за эти двенадцать секунд славный парень Грег – цивилизованный человек, законопослушный американец, врач, давший в свое время клятву Гиппократа, – отрубил Рашиду обе руки, произвел кастрацию (я не могу вразумительно объяснить, как он это сделал, – но факт есть факт: одним движением меча оттяпал под корень Рашиду все хозяйство! Может, я моргнул в этот момент, поэтому не заметил?) и в завершение обезглавил…

Я в этой жизни всякого насмотрелся. И друзей терял, и врагов считал через оптический прицел… Но такое видел впервые. Я потом три дня спать не мог – эти двенадцать секунд в моих сновидениях растягивались в фантастический кошмар, преобразующийся в ежеминутные подскакивания на кровати и приступы неосознанного желания проявить безобразное буйство в самой непредсказуемой форме. Однако давайте пока не будем акцентировать внимание на этом эпизоде – у нас не так уж много времени. Остановимся на том моменте, когда я вернулся на родную землю.

Несколько дней я жил у бабушки в родном Константинове. Ел пельмени, спал, смотрел телевизор и вздрагивал от каждого шороха за окном. В светлое время суток из дома не выходил – в Константинове меня знает каждый второй коренной житель, и встреча с этими самыми коренными в мои планы не входила. Нет, я не отъявленный людофоб, упаси Господь! Будь моя воля, с удовольствием раздавил бы полбанки с первым встречным школьным товарищем и поболтал бы о жизни. Однако, увы мне, увы – не могу. Потому что меня некоторым образом нет. Мой сильно обугленный труп был найден 28 сентября 1996 года в водопроводном коллекторе, неподалеку от ж/д вокзала города Батайска, что в Ростовской области. Ну-ну, не надо кривить лицо в озабоченной гримасе – я тут, с вами, пока живой. Никакой мистики. Это мои зеленогорские «приятели» постарались. На шее трупа был обнаружен титановый медальон с личным номером, соответствующим тому, под которым в свое время в реестре внутренних войск числился командир группы спецназа Антон Иванов (боевая кличка Сыч) – то бишь ваш покорный слуга. Последующая идентификация, проведенная с использованием истории болезни, изъятой из архива армейского госпиталя, где этот пресловутый Иванов валял дурака после ранений и лечил зубы, дала положительный результат. Я до сих пор не имею представления, каким образом моим «приятелям» удалось добиться полной идентификации. Тут возможны два варианта: либо они подвергли ревизии мою историю болезни, либо обработали того несчастного бомжа таким образом, что он был приведен в соответствие с моей персоной. Если имел место второй вариант, мне искренне жаль того бедолагу. Потому что перед умерщвлением ему должны были сделать следующее: а) сломать и срастить пять костей на руках и ногах; б) соорудить дыру в верхней трети левой лопатки; в) вживить в спину четыре спонтанно перемещающихся осколка; г) удалить мизинец на правой ноге; д) поставить семь коронок. Искренне, искренне жаль…

Итак, мне не стоило встречаться с теми, кто меня знал ранее. Попользовавшись гостеприимством бабки, я в один прекрасный вечер укатил за двести километров в соседнюю область и поселился в заштатном городке с полумиллионом жителей – Ольховске. Нет-нет, ничего личного – только деньги. Вернее, их отсутствие. В Ольховске некогда проживал какой-то родственник моей бабки, который оставил ей в наследство небольшой домишко на окраине города. Поскольку это были не сказочные хоромы, а всего лишь какое-то слабое подобие нормальной усадьбы, более похожее на летнюю кухню в небольшом палисаднике, бабулька моя перебираться туда не пожелала. Сами посудите, какой смысл на старости лет менять комфортабельную квартиру в хорошем доме на какую-то халупу без удобств да еще в незнакомом городе? Продавать домишко за бесценок Нина Константиновна (так зовут мою старушку) не пожелала, а чтобы поиметь хоть какую-то прибыль от наследства, стала сдавать усадьбу внаем азербайджанской семье, торговавшей на Ольховском центральном рынке. Впрочем, выгоды особой не получалось: хитрые мамеды[3] постоянно норовили рассчитаться за жилье гранатами (для военных маньяков поясняю – это фрукт такой, к боеприпасам никакого отношения не имеет), и делали это крайне нерегулярно.

– Езжай, живи, – распорядилась Нина Константиновна. – Этим скажи – пусть уматывают. Будут возмущаться, пригрози милицией. Третий месяц не платят, басурмане чертовы! А я к тебе буду по субботам приезжать – приберусь, постираю, борща наварю. Все мне спокойнее на старости лет – хоть одна родная душа рядом…

В милицию я обращаться не стал – не возникло такой необходимости. На момент моего прибытия в Ольховск наследственная халупа была пуста. И не просто пуста – в смысле, свободна от присутствия мамедов-неплательщиков. Там вообще ничего не было. Мебели, рам со стеклами, дверей и так далее. Неласковый зимний хиус гулял по всем трем комнатушкам и отбивал всякую охоту посягать на эту не нужную никому собственность. Несколько минут постояв перед разграбленным жилищем, я впал в меланхолическое философствование по поводу бренности бытия: сия хибара как нельзя более олицетворяла собой мою неустроенную жизнь. У меня тоже вот так все: разграблено, унесено ветрами житейских невзгод черт знает куда, и сам я весь из себя неустроенный и никому не нужный. Кроме, пожалуй, моей бабушенции – Нины Константиновны…

Вспомнив о бабке, я стряхнул элегический настрой и принялся за дело. Естественно, объявлять в розыск безвестно канувших в небытие мамедов смысла не было. Я быстро нашел бригаду столяров, которые за пару дней привели домик в божеский вид. Затем купил машину угля и, приобретя на оставшиеся от атлантического круиза средства недорогую мебель, зажил по-человечески, наслаждаясь покоем и не вздрагивая от каждого шороха за окном.

Довольно скоро, впрочем, это беспечное житие сошло на нет – вместе с остатками денег. Пересчитав в один прекрасный день наличность, я пришел к выводу, что настала пора позаботиться о хлебе насущном. Тут я призадумался и даже слегка забеспокоился. Надо вам признаться, что у меня никогда не возникало подобной проблемы – ввиду весьма специфичных условий существования. Вкалывая на Родину, я имел скудный, но стабильный заработок, а напряженный ритм бытия в тот период не давал возможности поразмыслить над вариантами улучшения своего положения. Потом, если помните, я стал обладателем полумиллиона баксов – а это, согласитесь, весьма недурственные деньжата. Кроме того, работая на полковника Шведова, я никогда не задумывался о финансах – он по первому проявлению немого вопроса в моих завидущих глазах выдавал потребную сумму (в разумных пределах, разумеется). Удивляться такой безудержной щедрости не стоит: мы с парнями делали работу, за которую определенная группа заинтересованных товарищей готова была платить любые деньги. А поскольку потребности ратных людишек весьма незатейливы и бесхитростны, затраты на их удовлетворение, сами понимаете, не наносили существенного урона нашему работодателю.

В общем, получилось так, что я впервые за все время своего существования остался один на один с необходимостью зарабатывать на пропитание и элементарные нужды.

Толкнувшись на ольховский рынок труда, я был неприятно удивлен: оказалось, что все более-менее приличные места, приносившие достаточный доход, давно заняты и в ближайшее время вакансий не предвидится. А то, что предлагали объявления, меня определенно не устраивало. Потому что я, увы, не имел «диплома администратора гостиничного хозяйства международного образца», «высшего экономического образования и не менее чем трехлетнего стажа работы в зарубежных фирмах», отродясь не обладал «способностью нравиться солидным мужчинам» и уж совсем никаким боком не подпадал под определение «стройная эффектная нимфа с испанским темпераментом, бархатистой кожей, не старше 25, способная пойти на компромисс (справка от венеролога и результаты анализа на ВИЧ – обязательны)…». Увы мне, увы! Нет, насчет компромисса – еще куда ни шло. Но если вы успели заметить, я давно за 25, отнюдь не нимфа, и венеролога как такового видел по НТВ года полтора назад – и то в какой-то юмористической передаче.

Поперся сдуру на биржу. Паспорт в порядке – бабуся в первое же посещение прописала меня на своей наследственной жилплощади: в перерыве между приготовлением борща и стиркой (отсутствие штампа о снятии с регистрационного учета в Стародубовске вполне эквивалентно компенсировала одна розовая купюра – народ в этом славном Ольховске неприхотливый!).

До заполнения анкеты дело не дошло: симпатичная барышня с сильно накрашенными ресницами, лениво пилившая ногти в приемной, оживленно поинтересовалась, какова моя профессиональная ориентация, и, услышав ответ, потянулась к сотовому телефону, торчавшему из ячейки в недрах канцпринадлежностей.

– Стрелять, драться – это хорошо, – промурлыкала она, давя полированным ноготком на кнопки. – Английский… нет, английский сейчас никому не надо – сами все подряд спикают…

– С какой целью желаете телефонировать? – поинтересовался я, нежно, но решительно отбирая телефон у барышни – не люблю, знаете ли, когда обо мне куда попало звонят, не спросивши моего согласия.

– Прыткий какой! – игриво оттопырила губку барышня, пытаясь отнять у меня трубку и при этом вроде бы ненароком щипая за разные места, к сотовой связи никакого отношения не имеющие. – Марату звоню – он велел таких, как ты, к нему посылать.

– Не надо посылать, – мягко возразил я. – Посылать – это некорректно. И вообще – кто такой Марат?

– А ты не в курсе? – озабоченно нахмурилась барышня. – А, ты, наверно, недавно у нас. Марат – это самый крутой киллер в Ольховске. Он тут заправляет этими всеми – ну, которые…

– Кто? – У меня от удивления челюсть отвисла. – Самый крутой кто?

– Ну, может, не так сказала. – Барышня, воспользовавшись моментом, повисла у меня на руке, плотно прижавшись всеми выпуклостями, отняла телефон и, не торопясь отстраняться, обдала крепким ароматом многократно употребленных накануне хороших сигарет. – Ну, короче, он у братвы самый главный. Бандит, одним словом.

– А-а-а, вон оно что, – облегченно протянул я, вежливо отступая назад. – Однако, сударыня, вы весьма вольно оперируете такой специфической терминологией… И потом, я несколько растерян…

– Не хочешь к братве? – разочарованно изогнула тонко выщипанные бровки барышня. – Ну ты даешь! Щас там очередь – парни за счастье…

– Кто бы мог подумать, – бесцеремонно оборвал я собеседницу. – Очередь к бандитам… На бирже труда мне предлагают… Хм… Однако… Ннн-да… Нет, сударыня, не хочу. Так уж сложилось, что с понятием «братва» у меня связаны самые нездоровые ассоциации… Нет, увольте…

– Ну и дурак, – обиделась барышня, возвращаясь на свое место за столом и мгновенно утрачивая интерес к моей персоне. – Нету ж больше ничего! С голоду помрешь – сам же сказал, кроме как стрелять и драться, не можешь больше ничего делать… А будешь стрелять и драться сам по себе – Маратовы ребята тебя быстренько прищучат. У нас не любят этого – все должно быть организованно. Надо же – а на вид вроде ничего…

– Ольховск – большой город, – проигнорировал я последнее замечание. – Наверняка здесь имеется масса учреждений и физических лиц, которым требуются охранники, телохранители. У меня в этом деле есть определенный опыт…

– У тебя нет лицензии, – зевнула во весь рот барышня, мудро прикрывая глазки. – Нигде не возьмут – такие, как ты, без лицензии, пачками рыщут. Места давно все забиты. И не говори мне, что не все они могут стрелять и драться! Охраннику глаза и уши нужны – а стрелять необязательно. Я тут давно сижу, знаю, на что спрос и как.

– Я работал начальником службы безопасности большой гостиницы, – припомнив один из пунктов своей липовой биографии, поспешно сообщил я. – У меня большой опыт…

– Да хоть Коржаковым у Ельцина, – проявив знание российской истории, заявила барышня. – Документы где? Не надо рот открывать – знаю, что нету! Если б были – сразу бы выложил. Короче – заполняй анкету. Зарегистрируем. Будешь учтенным вечным безработным. А! Пособие мы не платим. Нету денег на статье. Можешь жаловаться. На вот, анкеты возьми.

– Не буду, – удрученно отказался я. – Заполнять, жаловаться – и вообще… А школа какая-нибудь по подготовке секьюрити в городе есть? Может, адресок…

– А две штуки баксов есть? – в тон поинтересовалась барышня. – Учебный центр «Арсенал». Два месяца обучения. Две штуки баксов. И – лицензия.

– А что так дорого? – огорчился я. – За такие бабки сейчас можно целый год семью кормить…

– Ты меня утомил, – процедила барышня, решив, очевидно, что если у меня нет даже такой малости, как две тысячи долларов, то сам по себе я полное ничтожество. – Стрелять и драться… Ха! Анкету будешь заполнять?

– Не буду, – решительно отрубил я. – Дайте адрес этого «Арсенала» – и я от вас отстану.

– На, – барышня чиркнула пару строк на листке бумаги, с красноречивым вздохом протянула мне и напоследок бросила: – Смотри, пожалеешь. Таким, как ты, только у Марата и место. Стрелять и драться… Ха!

– Уже жалею, – согласился я, покидая негостеприимное учреждение. – И какого черта я в отрочестве у китайца дурью маялся? Надо было мне в кружок юного экономиста записаться…

Головной офис «Арсенала» располагался в четырех кварталах от биржи. Проигнорировав общественный транспорт как застойное явление, я потратил пятнадцать минут на прогулку по свежему воздуху и вскоре оказался в просторном, евроотделанном вестибюле бывшего Дома пионеров, здание которого в свое время как-то незаметно и вроде бы самопроизвольно отошло под сень солидной фирмы в процессе приватизационной лихорадки.

– Недурственно тут у вас, – поделился я впечатлениями с большелицым мужланом, лениво созерцавшим мою персону через толстенное (бронированное, что ли?) стекло конторки. – У вас что – визиты по записи? Или как?

Вопрос был вполне уместен: перед мужланом располагался пульт с двумя большими кнопками, которые, судя по всему, приводили в действие электромеханический запор массивной двери, ведущей из вестибюля в офис. Так вот, он (мужлан, естественно, а не запор) явно не спешил нажимать на кнопку – чего-то выжидал.

– У нас никак, – наконец отреагировал охранник, завершив процесс визуального анализа. – Че хотел, братуха?

– А почему так фамильярно? – взбрыкнул я. – Этак, молодой человек, запросто можно в историю угодить! Внешность, знаете ли, не всегда адекватно отражает сущность субъекта…

– Да ладно тебе мумздеть, братуха! – ласково осклабился мужлан. – Субъект, блин… Шеф предупреждает, кто из крутых к нему будет – раз. Я их всех знаю – два. А ты… Ты на курсы устраиваться пришел. Ага?

– У меня что – на лбу написано? – несколько обескураженно вопросил я. – Или в глазах застыл немой вопрос?

– Кто по делу, те говорят: к такому-то, – охотно пояснил охранник. – И торопятся – пока я по домофону уточняю, пальцами по барьеру выстукивают. А ты стал и смотришь по сторонам… У тебя бабки есть?

– Тебе какая разница? – досадливо воскликнул я. – Ты меня к начальству пусти, я с ними пообщаюсь. Или ты по совместительству начальник отдела кадров?

– А если бабок нету – и ходить не стоит, – верно истолковал мое недовольство мужлан. – Ты лучше того, братуха, – вали отсюда, пока не началось. На вид ты ничего, так что… Вали, а?

– Я профессионал, – тяжко вздохнув, сообщил я. – Спецназ за плечами. Мастер рукопашного боя, стрелок-снайпер от винта и так далее. Хочу договориться с вашим начальством, чтобы в кредит дали лицензию. Мне работа нужна. А без этой бумажки никуда не возьмут. Потом, естественно, заплачу – даже, черт с ним, с процентами. Мне учиться не надо – я мастер. Пусть только посмотрят, оценят…

– Заливаешь, поди? – заинтересованно приподнял бровь мужлан. – Цену набиваешь, а? Мастер! Болтать вы все горазды!

– Не так воспитан, – презрительно фыркнул я. – Выходи из своей хибары – я тебе продемонстрирую на практике. Товар лицом, что называется.

– Сомневаюсь, – хмыкнул мужлан, поводя могучими плечами. – Я тебя одним весом задавлю. На Рембо ты не похож.

– Я в курсе, – согласился я и скромно добавил: – Мы, мастера, все с первого взгляда такие невзрачные. А под курточкой недорогой звенят стальные мышцы, стучит, как пламенный мотор, тренированное сердце, способное выдержать адские нагрузки. Короче, мужлан, – восемь секунд, и ты в ауте. Обещаю не травмировать. Ну что – выйдешь?

– Я на посту, – благоразумно напомнил мужлан. – Поверим тебе на слово. Сейчас, погоди, будет тебе работа. – Он потащил откуда-то снизу сотовый телефон и начал набирать номер.

– Э-э, погоди-ка! – мгновенно сориентировался я. – Марату звонишь?

– А ты откуда знаешь? – мужлан перестал набирать и озадаченно уставился на меня. – Ты че – уже был?

– Не был и не собираюсь, – буркнул я и огорченно констатировал: – Однако в этом гадском городишке что-то непонятное деется. Во всех присутственных местах чуть ли не силком пытаются толкнуть в объятия криминалитета…

– Не понял? – насторожился мужлан. – Кто толкается?

– Судьба, – я не стал вдаваться в подробности – для мужлана это слишком большая нагрузка. – Да и не толкается, а так – ножкой бьет. Слушай, будь братаном – пусти к руководству?! Литр с меня. Во как надо! – я чиркнул большим пальцем по горлу и исподлобья уставился на стража ворот. Пусть узреет в моем взгляде скрытую угрозу и проявит благоразумие – и так потратил на него массу времени.

– Значит, к Марату не хочешь, – разочарованно резюмировал страж. – Ну-ну… Законопослушный, значит. Ну-ну… Дурень ты. У тебя как раз вид такой. Пацаны к нему…

– В очередь выстраиваются, – живенько закончил я. – Знакомая песня. А вид мой не трогай. Пусти, а? Литр за мной.

– Шеф и замы на полигоне, – утратив ко мне интерес, сообщил страж. – А если на курсы – тебе к шефу нужно. Так что…

– Где полигон?

– В Березовом. Ты че, не…

– Где Березовый?

– За городом. Ты че, не местный?

– Нет. Как добраться?

– Ты на колесах?

– На крыльях любви, блин!

– Ага. Ну, тогда на тринадцатом автобусе до конечной, оттуда – на одиннадцатом номере два километра.

– Одиннадцатый – это что? Автобус, троллейбус?

– Это ноги, братуха. Пешедралом, значит. Спросишь там…

– Ну, спасибо тебе. Полчаса мозги делал, теперь выясняется, что переться еще черт его знает куда. Сразу сказать не мог?

– А мне тут скучно, – жизнерадостно оскалился страж. – Все уехали на полигон, поболтать не с кем. У нас по вторникам стрельбы – весь день никого нет.

– Ну, спасибо, – желчно буркнул я, направляясь к выходу. – Спасибо… Чтоб тебя в казенном доме просверленной ложкой кормили!

– Это как? – озаботился вдогон мне мужлан. – Зачем – просверленной?

– Попадешь – узнаешь, – загадочно пообещал я, хлопая массивной дверью…

Выйдя из автобуса на конечной остановке тринадцатого маршрута, я приблизился к обмотанной пуховым платком голове, выглядывавшей из амбразуры винно-водочного ларька, и поинтересовался, как мне добраться до полигона пресловутого «Арсенала».

– Слушай, – прохрипела голова, усугубившись корявым указательным пальцем, возникшим откуда-то из недр ларька.

– Слушаю, – с готовностью согласился я, склонившись к амбразуре и приставив к уху ладонь.

– Туда слушай, – поправила голова, обдав меня добротным перегаром. – Туда! – корявый палец ткнул в направлении березовой рощи, начинавшейся за остановкой.

Я повернулся в ту сторону, куда был направлен перст указующий, и прислушался. Откуда-то из глубины лесного массива доносились приглушенные хлопки.

– Ну? – прохрипела голова. – Че не ясно?

– Понял, спасибо, – пробормотал я и потопал по присыпанной снегом обочине узкой шоссейки в глубь леса.

Спустя полчаса я приблизился к покосившимся железным воротам, каковые в первоначальном своем аспекте надобности явно не имели: забор, знаете ли, отсутствовал. Напрочь. Только ворота – на ровном месте, с надписью.

Я некоторое время усердно впитывал обстановку, вращая головой на триста шестьдесят градусов, затем грустно ухмыльнулся и побрел к полуразвалившейся хибаре, у которой наблюдалось скопление легковых автомобилей.

– Дилетанты, блин, – с каким-то ностальгическим привкусом пробормотал я, разминая кисти рук и выгоняя дыхательной гимнастикой патогенную энергию из большого круга. – Оценка «неуд»! Мальчишеством страдать изволите…

Для данного утверждения имелись все основания. Под громким понятием «полигон», как выяснилось, подразумевалось заброшенное стрельбище войсковой части 3710, огромное по размерам и никакое по степени оснащения специальным оборудованием. Это самое оборудование было представлено сваренной из арматуры стойкой для пистолетных мишеней, несколькими полуобвалившимися траншеями, кирпичной хибарой, из которой украсть было совершенно нечего, да горой автомобильных шин. Завершала этот унылый пейзаж сиротливо торчавшая в глубине обширного стрельбищного поля мачта директрисы.

Наблюдателей и оцепления, которые должны выставляться при проведении стрельб, я не обнаружил. Какая-либо имитация учебной обстановки также отсутствовала начисто: молодые здоровые парни, ряженные в камуфляж, разбившись по группкам, азартно палили по бутылкам и жестяным банкам, попивая между делом пивко, жизнерадостно балагуря и совершенно пренебрегая мерами безопасности.

Лицо, которому положено было руководить всем этим безобразием, не торопилось управлять ходом событий и вообще каким-либо образом проявлять свое присутствие. Тем не менее, присмотревшись к публике, я быстренько вычленил вождей – по наличию отсутствия защитной одежды. Несколько особей среднего возраста, облаченных в штатское, расположились поодаль от основной массы застрельщиков и внимательно наблюдали за ратным трудом холеного розовощекого крепыша, лупившего с обеих рук по стойке с бутылками, отстоявшей от огневого рубежа метров на пятнадцать.

– Ага, – буркнул я, направляя свои стопы к штатским. – Вы-то мне и нужны, голуби…

– Шесть из шестнадцати! – победно воскликнул крепыш, заканчивая стрельбу и бросая пистолеты сидевшему неподалеку на патронном ящике парню в камуфляже – тот вылущил из рукояток пустые магазины и принялся сноровисто снаряжать их патронами. – Ну что – кто еще хочет на коньяк?

– Да ну тебя, Николай, – лениво протянул худощавый блондин, вертевший в руках непочатую сигару. – Коньяк… Мы тебе и так уже каждый по паре ящиков должны. Этак недолго и без штанов остаться… Давай лучше по сто пятьдесят да в офис. Уже три часа торчим тут! Это ты у нас военный маньяк, а мы так – клерки. Нам не за это бабки платят…

– Повышать уровень! – задорно отчеканил крепыш, протягивая руку к парню, снаряжавшему магазины. – Шевелись, Иван! Что ты как неживой… Совершенствовать профессионализм! Тяжело в учении, легко в бою!

Иван торопливо вставил снаряженные магазины в пистолеты и пошел к хозяину. Глянув мельком на оружие, я с удовлетворением отметил, что это родные отечественные «ТТ», и, вклинившись между стрелками, мягким движением отнял у Ивана пистолеты. Он и не думал протестовать – ситуация, знаете ли, не благорасполагала к агрессии.

– Военный маньяк, говоришь… – Я выдавил слабину на спусковых крючках, проверяя упругость боевых пружин, и встал на левом фланге огневого рубежа, примериваясь взглядом к стойке с оставшимся на ней десятком бутылок. – Это, ребятишки, нереально. Обстановка игрушечная, никакого подобия экстремальной ситуации. Этак любой ипохондрик может палить.

– В смысле? – озабоченно нахмурил брови крепыш. – Что ты имеешь в виду?

– Несоответствие условий тренировки реальной боевой обстановке смертельно опасно для бойца, – менторским тоном выдал я, поочередно передергивая затворы. – Боец привыкает работать в спокойном темпе, без напряга. Привыкает к тому, что перед ним МИШЕНИ, не таящие в себе опасности. Благодушествует ваш боец. А враг, коль скоро таковой случится на жизненном пути, – он не мишень. Он ставит целью завалить вашего клиента и знает, на что идет. Он хорошо подготовлен к акции, нападает внезапно, не ограничен правилами безопасности и иными постулатами, предписанными для обязательного соблюдения законопослушным гражданам, – и вообще имеет массу преимуществ перед секьюрити. ЛОЖИСЬ!!!

Выкрикнув последнее слово на пару тонов выше, чем до того, я пальнул из обоих стволов в воздух и направил оружие на группку внимавших мне руководителей «Арсенала». Ребятишки от неожиданности разинули рты и дисциплинированно плюхнулись на снег. Краем глаза отметив, что остальные застрельщики обратили внимание на мой демарш и застыли на месте, не сумев сообразить, как им поступать в данной ситуации, я внутренне пожелал им не наделать глупостей и поскакал работать. Вернее, покатился.

Работенка подвернулась не ахти – в былые времена приходилось выполнять трюки и посложнее. Перекатившись кульбитом вправо, произвел из полуприседа два по два нечетким дуплетом по бутылкам; в партере сместился влево, за столб на огневом рубеже, из-за которого повторил два по два, опять кульбитом вправо; шлепнулся на задницу и завершил выступление серией три по два – как на швейной машинке. Бутылок на стойке не осталось. Праздношатающиеся стрелки расположились полукругом на почтительном удалении, держали оружие на изготовку и недоуменно посматривали на свое валявшееся руководство.

– Вот примерно в таком аспекте, – глубоко выдохнув, отчеканил я. – С адреналинчиком работать надо. С помехами. С нагнетанием обстановки. Тогда будет шанс, что ваши секьюрити останутся живы сами и попытаются сохранить жизнь своим грядущим поднадзорным. Все, занятие окончено, примите оружие. – И протянул пистолеты розовощекому крепышу Николаю, который раньше всех вник в ситуацию и стал подниматься.

– Ну ты даешь, – озадаченно пробурчал он, принимая оружие и жестом показывая бойцам, чтобы расходились по «учебным точкам». – Ну ты… Нет, ты смотри – все посбивал! Действительно… Тебя кто послал?

– Это не суть важно, – небрежно пожав плечами, я широко улыбнулся и протянул руку. – Олег. Организация спецопераций, стрельба из любых видов оружия, рукопашный бой. По специфике профессиональной деятельности неоднократно приходилось организовывать охрану государственных персон.

– Николай, – бросив пистолеты Ивану, крепыш пожал мне руку. – Директор этого публичного дома. Это, – кивок в сторону отряхивавшейся свиты, – замы мои. Так ты не сказал – кто тебя послал?

– Говорю, – еще шире улыбнувшись, я сокрушенно развел руками. – Никто меня не посылал. Я сам… Я к тебе как профессионал к профессионалу – полагаю, «пиджака»[4] на такую должность не назначат. Выручай, Николай! Я все умею – учить ничему не надо. Сам кого хочешь поучу. Дайте мне лицензию. Как заработаю – деньги верну. Сейчас пока нету – так что…

– Ага… – Николай неопределенно пожал плечами и уточнил: – Лицензию, говоришь? Ну в смысле, что ты окончил нашу школу, так я понял? А учиться ты не будешь, так?

– Точно так, – облегченно вздохнул я – хорошо, когда попадаются такие понятливые начальники! Видимо, на самом деле свой брат – понюхал в свое время…

– Сейчас свистну парням – сделают из тебя котлету, – прервал ход моих рассуждений Николай – тон его при этом нисколечко не изменился, будто продолжал болтать с приятелем о прекрасных дамах. – Потом закопают в сугроб, а по весне будет подснежник. Ты чего о себе вообразил, вояка херов? Приперся, людей на снег положил, поучать тут всех подряд взялся… Тебя кто просил?

– Вконец оборзевшая личность, – подхватил худощавый блондин – тот самый, что предлагал директору по сто пятьдесят и в офис. – За такие шутки знаешь что бывает?

– Сугубо из благих намерений, ребята… – несколько ошарашенно пробормотал я – не ждал, что со мной будут вот так. – Ну, в самом деле – методика ваша изначально порочна и в корне неправильна! Я всю свою сознательную жизнь готовил бойцов, которые занимались настоящей боевой работой. И если многие из них остались живы, так это только потому, что…

– Мы не договоримся, – решительно оборвал меня Николай. – И вовсе не потому, что ты мне не нравишься, Олежка. Такие, как ты, нам не нужны. Почему, понятно?

– Непонятно, – я с горестным недоумением покачал головой. – С каких это пор охранным структурам не нужны профессионалы? Мне что – действительно к Марату податься?

– Вот к Марату – в самый раз! – одобрил Николай. – В самый раз… А нам нужны нормальные молодые люди средних кондиций, со здоровой психикой. Не бывавшие на войне. Понимаешь? Вы ж, вояки, все двинутые – нормальных среди вас нету.

– Не все, – попытался возразить я. – Есть и нормальные.

– Все, все, – убежденно махнул рукой Николай. – Нормальный человек пришел бы ко мне и сказал: так и так, умею то-то и то-то, разрешите продемонстрировать. Вот! Это зачатки дисциплинированности, одного из основных качеств секьюрити. А ты?! Свалился как снег на голову, взвинтил ситуацию, мало того, что сам рисковал – кто-нибудь мог по тебе пальнуть, – так и нас еще подставил… Ты авантюрист, Олежка. Ты непредсказуем. Ты супермен – остался в живых после многих испытаний и неосознанно носишь в себе превосходство над остальными, невоевавшими. Нам такие даром не нужны. Нет, не будет тебе лицензии. Мне репутация заведения пока еще дорога. Давай вали-ка ты отсюда по-хорошему.

– Знаешь, как это со стороны выглядит? – тихо произнес я, еле сдерживая желание хлобыстнуть директора по гладкой репе. – Война кончилась, опытный солдат почему-то не погиб от вражьей пули, остался в живых. Пришел к людям – возьмите, я много умею, хочу честно трудиться, жить законопослушным образом. А ему – с гладкими рожами, самодовольные такие, отъетые на дармовых хлебах, невоевавшие – пшел отсюда, скотина! Мы тебя туда не посылали! Иди к бандитам, там твое место, отморозок… Ну, спасибо. Действительно, пошел я. Спасибо…

Резко развернувшись, я потопал к не нужным никому воротам – надо было побыстрее убираться отсюда, пока не натворил глупостей. Предпосылки наличествовали: чувство обиды клокотало в моей груди, всеобъемлющее и неугасимое, хотелось испустить боевой вопль и броситься рубить всех подряд – кто с гладкими рожами. Давненько, давненько я так не заводился. Впервые в жизни пошел работу поискать – и вот, нате вам! Нет, нервишки ни к черту – нужно экстренно заниматься психотренингом. Питаться нужно правильно, вновь обратиться к тайцзи, нужно саморегуляцию подкорректировать, нужно… Короче, много чего нужно. А для всего этого необходимо добыть средства. Черт, неужели действительно придется идти к этому пресловутому Марату?!

– Ну-ка погоди! – послышалось сзади. – Погоди секунду – на-ка…

Я обернулся не останавливаясь – за мной трусцой семенил розовощекий Николай, протягивая какую-то бумажку. Вид у директора был слегка смущенный – видимо, моя последняя эскапада таки проняла толсторожего чиновника.

– Что это? – подозрительно спросил я, не сбавляя хода. – Чек на сто штук баксов?

– Да на, возьми! – Николай повис у меня на локте и чуть ли не насильно всучил плотный прямоугольник – при ближайшем рассмотрении он оказался пластиковой визиткой. – Это коммерсант один. Подающий надежды, богатый, перспективный. Светлое будущее России. Но – с бзиком. Он из приличной интеллигентной семьи, учился в Лондоне, так что… В общем, недополучил этого – все хочется ему крутым казаться. Стрижется как бандит, сленгом злоупотребляет и так далее. Ты ему вполне подойдешь – он кипятком писать будет от восторга.

– С чего ты решил, что я ему подойду? – поневоле заинтересовался я. – И на роль кого я ему подойду? Он не педрила, случаем?

– Короче, он с дядиного благословения заправляет одной приличной фирмой, – пояснил Николай. – Все ищет себе начальника СБ крутого. Администратор, каким должен быть настоящий начальник СБ как таковой, ему не нужен. Ему нужен крутой мужик рядом. Чтоб стрелял навскидку, не раздумывая мог по фейсу двинуть кого угодно, имел славное боевое прошлое… Улавливаешь?

– И что – до сих пор таковой не сыскался? – несколько удивился я. – У вас в городе что – ни одного отщепенца военной поры нету?

– Если бы сыскался, я бы тебе не стал предлагать. – Николай остановился и облегченно вздохнул, заметив, что я прочитал надпись на визитке и спрятал ее в карман. – Ну вот – а ты говоришь… Без обиды? Ну действительно – не могу я тебе лицензию…

– Спасибо, Николай. – Я протянул директору руку. – Спасибо. Мог ведь просто так послать подальше и тут же забыть. Если там все получится – с меня причитается.

– Получится! Обязательно получится, – убежденно воскликнул Николай и потопал к свои замам, на прощанье бросив через плечо: – А насчет толстых гладких рож ты напрасно. Я раньше в органах служил – без малого полтора десятка оттоптал, прежде чем попал в свое нынешнее кресло. И что такое враг – знаю не понаслышке. Так что – делай выводы, крутой…

– Однако, – смущенно протянул я, доставая из кармана визитку и еще раз пробегая взглядом тиснутые бронзой строки: «Президент АОЗТ „ЕГОР“ Пошехонский Владимир Николаевич». Телефоны – целых шесть штук. Адрес головного офиса. – Однако, господин Пошехонский, от вас за версту разит претенциозным барчуком, – пробормотал я, пряча визитку в карман и направляя стопы к шоссе, убегавшему из бора. – На визитке совсем необязательно указывать статус – достаточно просто инициации… Ну, посмотрим, что ты за фрукт…

* * *

Вот таким образом, уважаемый читатель, я угодил к Вове Пошехонскому, который сыграл роковую роль в цепи последующих событий. Мне вообще на Вовок не везет: в свое время мой друг Вовка Кротовский пристроил меня в весьма неприятную историйку. Ну а вот этот новый Вова, Пошехонский который… Хотя о нем я подробнее расскажу несколько позже. А пока же – извините, вон из-за опушки выполз джип Калины и едет к моей временной кирпичной крепости. Мне нужно выгнать лишний адреналин из системы и правильно подышать – предстоит «толковище», чреватое самыми непредсказуемыми последствиями…

Джип приближается к избушке метров на двадцать и притормаживает – тот, кто в нем сидит, заметил мои частые махания из-за дверного косяка и решил не рисковать. А кто сидит? Стекла тонированные донельзя – отсвечивают как хорошие зеркала. Нет, так не пойдет – вдруг там внутри целое отделение стрелков?!

– Назад! – кричу я, не высовываясь из-за косяка. – Сдай назад и боком подъедь! И все двери открой! Бегом, блин!!!

Джип, несколько секунд помедлив, сдает назад – вправо, выворачивая из-под колес ошметья жирной грязи. Приемисто выписав загогулину, спустя несколько секунд оказывается на прежнем месте, только теперь – правым бортом к избушке. Это хорошо, что джип. Не машина – зверь. На каком-либо другом виде транспорта городского профиля нечего и пытаться удрать, имея на хвосте с десяток иномарок. А с джипом – мы еще посмотрим, кто кого…

– Двери! Двери открой – все! – напоминаю я, прицелившись из-за косяка в машину – никто не поручится, что сейчас оттуда не выскочит пара-тройка шустрых парней в бронежилетах да с автоматами. С этой публики станется.

Двери джипа распахиваются, и из салона выскальзывает Калина с «дипломатом» и каким-то пакетом в руках.

– Все нормаль, братуха, – возбужденно бормочет он, показывая мне «дипломат» и пакет и медленно направляясь к избушке. – Все нормаль… Вот бабки. Вот «лимонка», скотч и веревка – как сказал. Пусть Ма…

– Стоять! – рявкаю я, рассмотрев, что в салоне джипа никого нет – разве что какой супостат в багажном отсеке сидит, мне отсюда не видно. – Чемодан – на сиденье. И открой. Гранату покажи. Быстро!

Калина пятится, кладет «дипломат» на сиденье, раскрывает его и, вытряхнув из пакета гранату, демонстрирует ее мне. Я внимательно наблюдаю за бандитом: деньги и граната меня особенно не занимают, мне интересны вазомоторы Калины. Если в багажном отсеке кто-то притаился, Калина может мимикой лица невольно показать мне это. Достаточно одного мимолетного взгляда, жеста, иного знака, который наблюдательному человеку может сказать очень многое. Так-так… И что у нас там? А ничего особенного – в сторону багажного отделения Калина не смотрит совсем. Разложил на сиденье «дипломат», пристроил на пачках с деньгами гранату, нервно прищелкивает пальцами и сосредоточенно пялится в мою сторону.

– Вижу! – одобрительно кричу я, рассмотрев зеленое содержимое чемодана и гранату. – Теперь садись за баранку и аккуратно подгони тачку к двери. Правым боком. Двери не закрывай, трогайся плавно, чтобы я видел салон. Пошел!

Калина запрыгивает на водительское место и медленно подгоняет джип к избушке. Когда машина подъезжает вплотную к дверному проему, я кричу:

– Тормози! Отбегай на десять метров!

Калина останавливает джип и нехотя выбирается наружу – отходить на указанную дистанцию не торопится. Одним прыжком доскочив до машины, я вставляю ствол автомата и полчерепа в салон и, мгновенно осмотрев багажный отсек, убеждаюсь, что машина пуста. Я здорово рискую, покидая избушку, но все рассчитал верно: со стороны стрельбищного поля никого нет; джип надежно прикрывает меня от бойцов, залегших в лесу; Калина не ожидал такого попрыгунчества и несколько мгновений переваривает ситуацию. А спустя пару секунд, когда он наконец соображает, что получил шанс одним махом решить все проблемы, и поднимает руку, чтобы сунуть ее под лацкан пиджака, я уже держу его на мушке, удобно уперев локти в правое переднее сиденье джипа.

– Проехали, – сочувствующим тоном бросаю я. – Кто не успел, тот опоздал.

Приближенный Марата – опытный бандит – понимает, что шансов нет. Я в укрытии, с автоматом, держу его на мушке. Он на ровном месте, с пукалкой, которую ко всему прочему еще достать надо. Калина медленно опускает руку: малоизысканное чело его посещает явный оттенок досады. Да, пока я выскакивал из проема и осматривал машину, можно было извлечь ствол и сделать из меня дуршлаг. Минимум сноровки – с такого-то расстояния, три секунды – и дуршлаг. Но – увы. Ратоборствовать со специалистом по локальным войнам – это вам не над бабкой парализованной глумиться. Тут нужно постоянно держать уши на затылке и в любую секунду ждать самых непредсказуемых пакостей.

– Пусть Ма…

– Молчать, бля!!! – мгновенно пресекаю я нездоровую попытку к общению. – Топай до опушки – я буду смотреть. Как ты доходишь до опушки, мы садимся в джип и сваливаем отсюда. Никаких «хвостов»! Ты понял, нет?! Я доезжаю до поворота на аэропорт, ссаживаю Марата с хлопцами и дую дальше. Но!!! Это при условии, что не будет «хвостов». Если мне покажется, что вы за мной следите, буду ехать без остановок, пока бензин не кончится. А как кончится бензин, начну отстреливать по одному. Сначала СС пристрелю – он мне больше всех не нравится… Ты все понял?

– Да понял я, – досадливо морщится Калина, медленно пятясь спиной к опушке. – Понял… Но пусть Марат…

– Пошел!!! – взбешенно ору я, красноречиво мотанув стволом автомата. – Будешь тормозить, не увидишь никогда своего Марата! Пошел!!! А то щас начну уши резать!

– Да кочумай, кочумай – нормаль все… – опасливо бормочет Калина, разворачиваясь и припуская валкой трусцой к опушке.

Я облегченно вздыхаю и, продолжая вполглаза наблюдать за выписывающим по грязи кренделя Калиной, просматриваю наличность. Удивлению моему нет предела: в «дипломате» – ни одной «куклы». Детектора, конечно, нет, и, вполне может быть, что баксы фальшивые. Но все тридцать пачек стодолларовых купюр, перетянутых голубыми резинками, выглядят вполне респектабельно.

Я смотрю в спину удаляющемуся Калине и чувствую, как преждевременная радость пытается рвануть откуда-то из глубины души и выплеснуться наружу, оформившись в разухабистый вопль, не соответствующий обстановке. Сейчас этот парень зайдет за линию деревьев, я перетащу трупы в машину, три сотни метров до выезда на шоссе, петляющее по березняку, и… Черт, неужели у меня все получается?! Выходит, зря яму копал? Ай да я, ай да…

– Рот закрой, сиди тихо, – грубо урезониваю себя, прогоняя несвоевременное победное чувство. – Ты еще выберись отсюда…

Да, напрасно я так, напрасно. Это я давно на войне не был – квалификацию теряю. Закон и суеверие войны в одной упаковке: пока не прибыл на базу и не доложил о выполнении задания, не смей думать, что все позади. Даже если преодолел последние тридцать метров полосы своих МВЗ[5] и благополучно спрыгнул в родную траншею, где сидят бойцы дневной смены, не смей отвечать на их приветствие, что все в норме. Что рейд БЫЛ удачным. Он не «был». Он продолжается. Потому что по пути к штабной землянке тебя десять раз успеет шлепнуть похмельный снайпер, не выполнивший накануне план, или накроет шальной миной, свалившейся невесть откуда по прихоти своенравного Марса (для тинэйджеров, которые не в курсе, – это вовсе не шоколадный батончик, а бог войны – суровый бородатый дядька!)…

Положив ладонь на крышку «дипломата», я собираюсь захлопнуть его – и замерзаю на месте, как ледяная статуя.

– И-и-иккхх… – слышится из избушки. В природе определенного свойства звуков я разбираюсь достаточно хорошо: специфика прежнего образа жизни обязывает. Этот звучок явно немеханического характера, его может издавать только человек. Причем человек сильно удивленный, можно даже сказать – сраженный наповал или морально убитый. А поскольку все человеки в избушке некоторое время назад убиты – и вовсе не морально, а тривиально переведены мною в категорию «трупы», – издавать ничего такого они не в состоянии. Это значит, что…

Не желая додумывать далее, прыгаю к дверному проему, одновременно вскидывая автомат к плечу. На мгновение замираю на пороге, пытаясь понять истинное значение обрушившейся на меня катастрофы.

– Господи! Откуда же ты взялся, родной мой?!

В юго-западном оконном проеме, с наружной стороны, торчит бритая башка. Рот открыт, глаза навыкате, выражение совершенно бессмысленное – разве что слюна не течет. Башка удивлена – видимо, она нечасто встречается в повседневной жизни с тем, что ей удалось рассмотреть в избушке. Отсюда и всхлип: шок, вызванный неожиданным открытием, спас мне жизнь. Больно мне, больно! Деградирую я, друзья мои, – упустил из виду такую элементарную комбинацию. Просто все. За тот короткий промежуток времени, что я не вел активного наблюдения за подступами к своему опорному пункту, пацан перебежать от опушки не мог – на Бэтмена он не похож. Пацана привез Калина. На закорках у джипа – в виде запасного колеса или модифицированной жесткой сцепки, не важно, – но факт: вне салона. Снаружи машину я не осматривал, джип все время был ко мне передком и правым боком. Пацану была поставлена простая задачка – пока я общаюсь с Калиной, подобраться с тыла к одному из окон избушки и завалить меня метким выстрелом в упор. Пацан молодец – подобрался. А завалить – увы, не сподобился. Не ожидал, что увидит в избушке ТАКОЕ…

Это я расписываю так долго. А на деле все происходит в считанные секунды. Или мгновения. В общем, как бы ни происходило – но очень, очень быстро, я даже толком испугаться не успеваю.

Раз! Я пытаюсь прицелиться в торчащую из оконного проема башку – мишень почти полностью укрыта за каменной кладкой, у меня от негодования на самого себя трясутся руки, а бить надо наверняка, чтобы сразу наповал, чтобы мальчишка крикнуть какую-нибудь гадость не успел да не вверг сотоварищей в сомнения страшные.

Два! Башка успевает реабилитироваться – вид живого врага возвращает ее из психомоторного ступора в гнусную действительность – и начинает исчезать из сектора прицеливания, валясь за окно. Усугубляться стволом она не пожелала – хоть и бычачья башка, но понимает, успевает сообразить своим макетом мозга, что стрельнуть тут никак не получается – удрать бы, блин!

Три! Буквально на последних миллиметрах словив отсвечивающий бритый череп в прорезь прицельной планки, я жму на спусковой крючок. «АКС» податливо вздрагивает у меня в руках, изрыгнув короткую очередь и пороховую вонь.

– А-а-а-а-о-о-о-о!!! – раздается за окном душераздирающий крик. – Замочи-и-и-ил!!! Он их всех… А-а – а-а!!!

Метнувшись к окну, я плотно изготавливаюсь на подоконнике и прицеливаюсь в ползущее к опушке безобразие с окровавленной башкой. Пулька из первой некачественной очереди шарахнула в подоконник – вон выбоина – и чиркнула пацана по черепу. Контузила. Надо же: всего лишь год без тренировок и работы в активном режиме – и почти полная дисквалификация. На пенсию пора…

– А-а-а-а-ооо!!! Он их всех, бля… – более исчерпывающей информацией пацан снабдить соратников не успевает – я перечеркиваю его жизнь короткой очередью. Смотрю на застывшее в грязи тело, подплывающее свежей кровью, и считаю про себя. Да, пацан крикнул – поделился впечатлениями. Но что конкретно он имел в виду? Тут можно трактовать двояко. Загадал: если досчитаю до тридцати и никто не чухнет, значит, мне и этот выкрутас сойдет с рук. Раз, два, три, четыре, пять, шесть, семь…

– Эй ты, козел! – звучит от опушки голос Калины, полный еле сдерживаемой ярости. – Если Марата щас не покажешь – начнем долбить! Минута тебе, тварь, – думай быстрей!!!

Ну вот – видите, как все плохо! Не получилось. Не буду я им показывать Марата, он тяжелый. Одно дело волоком тащить по грязи, другое – ворочать труп, вставляя его в окошке. Минута – это много. Плюс еще несколько минут, пока будут подползать рывками, обстреливая избушку, – в полный рост на оружного супостата, укрытого за каменными стенами, ни один дурак не пойдет. А я еще напрягу обстановку, несколько очередей из окна выпущу – пусть шибко не торопятся.

– Извини, братан, – шепчу я мертвому СС, принимаясь быстро раздевать его. – Я не нарочно – так получилось…

Итак, яму я копал не зря, дорогие мои. Вступает в действие мой последний нешаблонный план – других путей к спасению нет. Этот план, с точки зрения любого нормального человека, – полный абсурд и голимая авантюра. А я все равно попробую. Следите за часами: через минуту, отпущенную мне Калиной, Маратовы «быки» пойдут на приступ, который, по моим подсчетам, будет длиться минут пять – на большее у них терпения и патронов не хватит. По истечении этого времени они ворвутся в избушку и начнут расчленять меня заживо. А если у меня все получится, примерно через это же время я удеру отсюда к чертовой матери, чтобы боле никогда не появляться в этом негостеприимном регионе. Ну а пока, чтобы не тратить зря время, давайте я завершу свое повествование о славном парне Вовке Пошехонском. Не дай бог рассчитают меня через пять минут, и не узнаете вы, чем у нас там все закончилось…