Оглавление
Лев Тимофеев. Исповедь
От автора
I. Исповедь незнания. Очерки частной жизни
II. Мне как-то случилось… Короткие мемуарчики
1. Сосед Якобсон
2. Две странички Пастернака
3. Мой партбилет
4. «Не в кассу…»
5. Об охоте
III. Глазами ребенка. Воспоминания Сони Тимофеевой
IV. Я – особо опасный преступник. Эпизоды уголовного дела[9]
Часть первая. Тюрьма
Часть вторая. Зона строгого режима
V. Оппозиция 1987. Последний диссидент
1. Начальные обстоятельства. Два недоразумения
2. Первые дни свободы. «Таким уже не будешь никогда»
3. Отступление в обыденное. На какие деньги жили и др
4. «Гласность» и «гласность». Куда ушла «Редколлегия»
5. Оппозиция 1987. «Секретно. экз. №…»
6. Семинар и пятьдесят интеллигентов
Приложение. Блог 2020. «Из ниоткуда в никуда?»
Примечания. Над книгой работали
Отрывок из книги
Пришло время исповедаться. Читатель, который взял в руки эту книгу, взял в руки мою жизнь – жизнь человека второй половины прошлого столетия. Каждая страница здесь – исповедь. Даже там, где, кажется, дана всего лишь последовательность событий, даже там, где за автора говорят документы, – всё это лишь способ рассказать о своей жизни, исповедаться.
Исповедаться – значит предъявить себя: вот как я жил, вот каков был мой выбор, моя судьба. Исповедаться – значит просить прощения у тех, кому может показаться, что ты прожил жизнь не так, как следовало. Исповедаться – значит отказаться от своей гордыни и признать тщету многих своих устремлений. Исповедаться – значит заново предъявить себя и ровеснику, рядом с которым прожиты годы, и молодому современнику, который, может быть, захочет увидеть и понять жизнь человека уходящего поколения.
.....
В трех других комнатах квартиры жила семья начальника главка все того же «нашего» министерства: муж, жена, две дочери-школьницы и хлопотливая старушка, не помню уж, чья мать. Люди тихие, интеллигентные, за годы нашего соседства никогда никаких размолвок у нас не произошло. Словом, вполне достойные соседи, достойное жилье. Но главное достоинство состояло в том, что по своему юридическому статусу квартира не ведомственная, а жэковская, как теперь сказали бы, муниципальная, и выселить нас отсюда при увольнении отца из министерства (или при аресте) уже не могли… Впрочем, Льва Шейнина так и не судили и, два года с лишним продержав во внутренней тюрьме на Лубянке, в конце концов освободили. Сталин умер, и искать (или «создавать») несуществующую группу еврейских националистов прекратили.
А мы стали жить в самом центре Москвы, окнами на краснокирпичный Театр им. Маяковского, в ста метрах от Консерватории. И от Кремля так близко, что летом в случавшуюся иногда юношескую бессонницу я при распахнутых настежь окнах отчетливо слышал бой курантов: пятнадцать минут без сна… и еще пятнадцать… и еще… а вот и первый троллейбус, и его дуги шумно скользят по проводам там внизу, в каких-нибудь десяти метрах от моей постели, и засыпаешь как раз тогда, когда пора вставать и в институт собираться.
.....
