Читать книгу Индекс Ноль - Лидия Григорьевна Ситникова - Страница 1

– Отлично, обращайтесь ещё. Хороших продаж! – я повесила трубку.

Хороших продаж. В мире, где всё продаётся и покупается, это выражение стало лучшей заменой устаревшему «всего доброго». Добром теперь считается высокая рентабельность, а люди желают друг другу высоких индексов. Пожелания эфемерной удачи давно вытеснены скрупулёзными маркетинговыми расчётами.

Попрощавшись с очередным довольным клиентом, я вздохнула. Работа, приносящая доход, держала меня на плаву, помогая оставаться спокойной за завтрашний день. Ну, относительно, конечно. Я прочно закрепилась где-то между неудачниками и достиженцами, с тоской глядя в отсутствующую перспективу. Интуитивно я до сих пор умудрялась оставаться среди тех, чьи услуги были востребованы. В первую десятку и даже, наверное, сотню не входила, но в тысяче держалась крепко. А это уже становилось своеобразным, хотя и сомнительным, достижением.

Моё образование педагога дало мне какие-никакие знания о человеческой психологии, а пара прочитанных книжек помогли наладить свой собственный микробизнес. Я продавала тексты. Точнее, контент. Писала на заказ для других торговцев – считалось, что мои творения будут способствовать продвижению товаров и услуг в эпоху, когда для наружной рекламы просто не осталось свободного места.

Моими основными клиентами стали владельцы заводов и фабрик. Во времена, когда спрос как явление попросту стал исчезать, и торгаши всучали свои товары друг другу лишь бы не скатиться в ноль, деньги не упразднились лишь благодаря крупным промышленникам. Мне повезло – оказалось, что люди любят читать. Уставшие от прессинга повелительных наклонений, от невероятных псевдо-новшеств, которыми сыпали бесчисленные доказующие, массы потянулись к ненавязчивому лёгкому чтиву. И, хотя чтиво продолжало служить прежним целям, этот факт как-то уходил на второй план.

За день мне приходилось просматривать тонны объявлений. Я выписывала все возможные газеты, начиная с бесплатных листков и заканчивая солидными изданиями на десяти полосах. Подходящие предложения аккуратно обводила кружочками и начинала обзвон. Репутация позволяла мне самой назначать цену, и клиенты соглашались. Для них эти суммы были каплей в море – сотой долей дохода предприятия за день. А я на заработанное умудрялась оплачивать жильё, питаться и кормить любимого прожору-хомячка.

Иногда я давала собственные объявления в бесплатных газетках. Редко, но клиенты звонили сами.

Один из таких звонков застал меня за кормёжкой питомца. Я рассеянно пушила густой мех на спинке животного и наблюдала за процессом набивания щёчек, когда запиликал мобильник. Вздрогнув, взяла трубку, машинально отметив три нуля на конце номера.

– Да.

– Это вы тексты пишете? – с места в карьер спросил нервный мужской голос.

Безумное время, безумные нравы. Для вежливости просто не осталось ни времени, ни места.

– Я. Хотите заказать?

– Хочу! – голос звонившего переместился на пол-октавы выше. – Мне нужен супер-текст! Такой, чтобы все захотели узнать обо мне и о моих открытиях!

Продажники – не мой конёк. Я специализировалась на так называемых инфотекстах – том самом лёгком чтиве, в которое вставлялись намёки на определённый товар. Я попыталась объяснить этот нюанс странному клиенту, но он не дал себе труда дослушать.

– Просто расскажите миру обо мне! – трубка задребезжала от надтреснутого голоса. – Неважно, как вы это сделаете! Я заплачу вам, заплачу щедро, не бойтесь. Сколько вы хотите? Ну? Говорите!

Я назвала ставку.

– Я оплачу ваш труд вдвое… втрое выше! – собеседник слегка задыхался, будто от быстрого бега. – Мы заключим договор. Я внесу аванс… половину стоимости, вас устроит? Да?

Я не успела ничего ответить – но он уже всё решил.

– Назовите реквизиты, куда перечислить деньги, – в трубке чем-то пощёлкало, – ну, давайте! Половина сейчас и ещё половина… нет, больше! Ещё больше – потом, когда мы придём к нашей цели, когда каждый человек будет знать моё имя!

– Простите, – я с трудом вклинилась в поток слов, – вы артист?

– Артист! – не то утвердительно, не то с сарказмом воскликнул голос. – Вот что – мы с вами встретимся. И сделаем так, что все в мире будут нуждаться во мне!

Его манера всё решать, не спрашивая моего мнения, безумно раздражала. Я хотела напомнить, что «мир» – это всего-навсего одна страна, напрочь отрезанная непроницаемой стеной… но сдержалась. Артист между тем продолжал:

– Вам нужны деньги – я смогу обеспечить вас до конца жизни! – его голос с придыханием неприятно вонзался в мозг. – Я дам вам деньги, дам часть своей славы – всё, что угодно! Приходите в антикафе «Боров». Я буду ждать сегодня вечером, после восьми… ради всего святого, приходите!

В трубке стукнуло, пискнуло, и разговор прервался. Странная это была беседа. Односторонняя. Я аккуратно положила мобильник на место и вернулась к хомяку.

Заманчивое предложение, нечего сказать. Заманчивое и странное. Конечно, ни в какое антикафе с дурацким названием я не собиралась.

***

Ровно в половине девятого я вошла в «Боров». Распашные дверцы а-ля летучая мышь звонко стукнули за моей спиной. Антикафе оказалось стилизовано под салун – одно из тех заведений, для убранства которого было использовано огромное количество халявного старья. Дёшево, но со вкусом – в «Борове» явно поработал хороший дизайнер.

Стук дверец призвал из тёмных глубин зала молодого официанта.

– Вам столик для курящих? – подобострастно осклабился он.

– Спасибо, – ответила я невпопад, пытаясь хоть что-то разглядеть в полумраке, – меня тут должны ждать.

Только сейчас до меня дошло, что я совершенно не в курсе, как выглядит Артист. Воображение рисовало взлохмаченную личность с патлами до плеч и в модном пальто нараспашку. Однако богема канула в прошлое – современные артисты одевались куда более строго. Впрочем, театр, кино и музыка превратились в прикладные виды деятельности, ничем не отличающиеся от любой другой работы. То же ремесло – но под видом искусства.

Ругая себя за глупость, я потянула из кармана мобильник и набрала последний номер из входящих. Где-то в недрах заведения раздалась мелодия.

– Извините, – официант ретировался. Я присела за первый попавшийся стол. В ухо летели длинные гудки. Весь зал был погружён в темноту, только над далёкой стойкой мерцали тусклые лампочки.

– Слушаю! – наконец отозвался знакомый запыхавшийся голос.

– Вы звонили мне сегодня днём, – начала я, – по поводу текста…

– Да! – чуть не выкрикнул Артист, – вы в кафе?

– Так точно. Бежевый плащ, светлые во…

– Не кладите трубку! – перебил он, – я сейчас!

За стойкой что-то загремело, хлопнула дверь, раздались спешные шаги, и передо мной снова вырос давешний официант с трубкой в руке.

Секунду мы смотрели друг на друга. Потом он медленно отнял мобильник от уха и нажал отбой.

– Так вам столик для курящих?.. – зачем-то спросил официант и издал истерический смешок.

– Не курю, – отозвалась я и невольно улыбнулась.

– Может, выпьете? – он внезапно снова засуетился, – пойдёмте к стойке, пойдёмте!

Его цепкие длинные пальцы ухватили меня за рукав пальто и потащили сквозь темноту. Спотыкаясь о неровности пола, я чертыхалась и отчаянно щурилась на мерцающие лампочки – проклятые не давали и капли света. Судя по всему, кроме нас двоих больше никто не почтил присутствием это странное антикафе. Действительно странное. Ведь посетитель, покупатель – Клиент, царь и бог современного общества, был не просто на вес обесцененного золота, а буквально жизненно необходим каждому. Будь ты барменом, владельцем розничного магазина или автомойщиком. Нет клиентов – нет продаж. Нет продаж – нет рентабельности. И, следовательно, ты бесполезен для общества. А если ты бесполезен, то не имеешь права на жизнь – на потребление общественных благ, поскольку тебе нечего дать обществу взамен. Из-за тебя страдают другие, в тебе, как в чёрной дыре, пропадают втуне те самые блага. Каждый, кто не согласен, способен только разрушать общество изнутри.

Официант, он же, видимо, бармен, суетился за покрытой пылью стойкой, старательно протирая её середину. Передо мной, как по волшебству, появился истрёпанный листок меню и стакан с прозрачной жидкостью. Жидкость отсвечивала зелёным.

– Ядовитое пойло, – подмигнул мне официант, бросая рядом со стаканом блюдце, полное сомнительного вида сухариков.

Ремарка не прибавила мне желания выпить.

– А съедобное что-нибудь есть? – спросила я, незаметно отодвигая пальчиком стакан с пойлом.

– Всё перед вами, – веселился официант. Мой приход, судя по всему, стал для него приятной неожиданностью. Он повернулся ко мне, облокотившись на стойку с другой стороны, и я впервые смогла рассмотреть его лицо.

Худое, с болезненно запавшими щеками, оно казалось измождённым в жидком свете ламп. Чёрные гладкие волосы, кое-как собранные в конский хвост, явно не знали шампуня. Из-под тонких бровей пронзительным, нервным огнём горели глубоко посаженные глаза. Они обшаривали моё лицо, не задерживаясь нигде дольше, чем на миг. Официанта можно было бы принять за представителя канувшей в лету богемы – если бы не этот беспокойный, блуждающий взгляд.

– Мы здесь не для того, чтобы тратить время на еду, – длинные пальцы метнули на стойку ещё один стакан, наполнили всё той же зеленоватой жидкостью из давно не мытой бутыли.

Судя по лицу, адепт ядовитого пойла вообще предпочитал еду игнорировать.

– Я позвал вас, чтобы обсудить дело, которое перевернёт мою жизнь, – пойло исчезло между тонкими губами.

– Как вас зовут? – спросила я.

– Давайте я останусь просто Артистом, ладно? – он снова подмигнул и наполнил стакан.

– Да без проблем, – он нравился мне всё меньше, – вы упоминали о хорошем гонораре. Какие у меня могут быть…

– Гарантии? – перебил Артист, опрокидывая в себя жидкость, – мы подпишем договор. Я внесу половину, да я уже говорил об этом. Продам вот это кафе и внесу… А остальное – остальное и ещё больше! – вы получите, когда моя слава достигнет пика.

Его стального оттенка глаза заблестели – наверное, пойло подействовало. На пустой желудок-то…

– Деньги и ещё кое-что – права на использование моего изобретения. Исключительные права!

До меня потихоньку начало доходить.

– Так вы изобретатель?

– Изобретатель! – патетически воскликнул Артист-официант, погружая пальцы в блюдце с сухариками, – пусть так называют тех, кто сидит в конторах и клепает удивительно новые шипы для зимней резины! Удивительно новые и, конечно, очень, очень нужные!

Последнее восклицание прозвучало как-то особенно горько.

– Мой проект, – наклонившись ко мне, трагическим шёпотом произнёс Артист-изобретатель, – изменит мир! Изменит всю жизнь, всю эту систему перевернёт с ног на голову!

Его дыхание отдавало алкогольными парами. Я отодвинулась. Пустая болтовня порядком надоела.

– Систему уже переворачивали, – сухо перебила я, – и с ног на голову, и обратно. Все результаты налицо. Чего вы от меня хотите? Что мы будем продавать?

– Продавать! – Артист завёл глаза к потолку, – для начала я продам вот это кафе! И заплачу вам аванс. А вы расскажете миру обо мне и моём изобретении.

– Да каком изобретении, чёрт подери?! – рявкнула я.

Артист с размаху хлопнул стаканом о стойку. И начал говорить.

Поначалу из его сбивчивой, путаной речи я не поняла ничего. И лишь спустя время, уловив последовательность в повторяющихся описаниях, я смогла выстроить общую картину.

Артист, конечно, никаким артистом не был – хотя талант у него явно присутствовал. По крайней мере, талант трагически восклицать и доводить людей до рявканья. Поминутно закатывая глаза и отчаянно жестикулируя, он изложил мне историю своей непростой жизни, перемежая её вставками с обрывочными упоминаниями собственно проекта.

Артисту-изобретателю не так давно исполнился двадцать один год. И он предлагал людям возможность получения дармовой энергии. Что-то там он синтезировал такое, что позволяло бы обойтись без трудоёмких процессов выработки и передачи тока.

– Провода! – восклицал он, – генераторы! Гидро… электроса… станции! – очередная порция пойла нетвёрдой рукой отправлялась по назначению. – Забудьте!

Каким-то боком (я так и не поняла, каким) его изобретение относилось и к пищевой промышленности. Он что-то нёс о получении биоэнергии прямо из воздуха и всё пытался приложиться к пустой бутыли.

Конечно, его предложение зарезали. Он клялся и божился, что предстал перед комиссией абсолютно трезвым, и я была склонна поверить – пьяным соискателям давали под зад ногой сразу, даже не слушая. А его изобретение просто признали неосуществимым и «заведомо бесполезным». Но, несмотря на уничтожающий вердикт, Артист не сдался. Всё свободное время он посвящал своей идее, разрабатывая и уточняя бесконечные новые детали. Результат не замедлил сказаться. Если полгода назад антикафе, доставшееся незадачливому гению от отца, относительно процветало, то сейчас он оставался единственным постоянным посетителем, официантом, барменом и владельцем в одном лице. Проект между тем креп, обрастал подробностями и близился к финалу. Близилось и время очередной проверки. И всё шло к тому, чтобы признать бизнес нерентабельным, а Артиста – бесполезным.

– У меня есть всё… Презентации, демонстра…рации! – изобретатель икнул и не глядя сгрёб мой стакан, – и мы это продвинем! Они все… они все узнают, поймут! Да!..

Он внезапно замолчал, уставясь тоскливыми глазами в пространство.

– Почему вы выбрали меня? – спросила я скорее риторически, не надеясь, что Артист меня поймёт или хотя бы услышит.

– Нашёл по… объявлению, – он справился с трудным словом и уронил голову на скрещённые руки.

Я посидела ещё немного, глядя, как отражается в сальных волосах перемигивание ламп. Потом встала и пробралась через тёмный зал к выходу. Дверцы кафе-салуна тихонько стукнули за моей спиной.

Бредя по опустевшим, девственно чистым ночным улицам, я размышляла об услышанном. Неудивительно, что проект завернули сразу же. Скорее всего, комиссия даже не стала утруждаться рассмотрением всех предоставленных материалов. Уже из тех обрывочных сведений, что я смогла получить от пьяного гения, мне стало ясно – это угроза. Его проект бил по всем фронтам. Столпы общества – крупные промышленники, владельцы пищевых комбинатов, разработчики газовых и нефтяных месторождений, инженеры ГЭС – в случае успеха проекта оказывались под угрозой. Дармовая энергия и пища из воздуха – счастье всем и каждому, и никто не уйдёт обиженным… Вот только это было счастье завтрашнего дня, в который мы никак не могли шагнуть. А сегодня каждый из нас больше всего на свете боялся оказаться бесполезным. Мы перешли от спекуляций колбасой к барыжению дешёвой электроникой, а оттуда – к продажам собственных детей. Всё как-то очень быстро стало очень просто: родился – учился – доказывай. Тебе на это дано целых семь лет: с окончания средней школы и до того, как в твоей личной карточке появится вожделенная запись «индекс 1». Или 2. Или 3 – неважно. Лишь бы не ноль.

Вначале было хорошо. После принятия закона об индексе полезности с улиц быстро и навсегда исчезли надоедливые бомжи, просящие «на хлебушек» ушлые дядьки и обросшие густым ворсом мнимые монахи. По центральному вещанию пустили волну репортажей об «очистке нации от гнили». Столетние дедки недобрым словом помянули энный рейх, всплакнув под рюмочку водки. Прошло несколько запланированных митингов, посудачили бабуси у подъездов. А потом началось.

В той первой и для многих последней очереди я простояла почти сутки, оглядывая бесконечный зал, забитый народом. Бомжи и богема, как оказалось, никуда не делись. Они, родимые, стояли рядышком и благоухали так, что у людей текли слёзы.

«Золотая молодёжь» сбилась в кучку и попыталась штурмом взять вне очереди вожделенный кабинет – зря. Их пропустили, конечно. Но выражения лиц вчерашних мажоров, когда они вышли, заставили толпу испуганно схлынуть. Сынки нуворишей и дочери всевозможных «королей» молча, понуро прошествовали к выходу, сжимая в руках карточки с индексом «ноль». От «баранки» не мог защитить ни набитый карман, ни самые тесные связи. И получившему «зеро» оставался только один путь – тот, из-за которого таких людей называли смертниками.

Я не спешила в кабинет. И, уверена, среди сотен человек в этом зале – одном из десятков таких же по всей стране – не было ни одного, кто желал бы перешагнуть судьбоносный порог. Да, в очереди было гадко, неуютно и душно. О стульях никто не подумал, а малочисленные кофе-машины давно опустели, приняв напор страждущих. Было тоскливо, было голодно и даже нервно-смешно. Отсутствовал только один обязательный элемент любой очереди – скука. Под дулом автомата о ней как-то забываешь.

Пенсионерам повезло – на первый взгляд. Им не пришлось стоять в очереди – это «счастье» досталось только на долю тех, кому не исполнилось шестидесяти, но уже минуло восемнадцать. Пенсии не были упразднены, как того опасались старики. Их, как и все социальные пособия, просто сократили – так, что один раз умереть стало дешевле и легче, чем долго жить.