Читать книгу Невероятная жизнь малышки Зурбаге - ЛиЛу - Страница 1

Пожалуй, начну историю с моей мамы. Она у меня коренная Москвичка в третьем поколении. Всю свою жизнь прожила на Кутузовском проспекте в доме, в котором жил Брежнев и она утверждала, что много раз его видела. Я ей, конечно, верю, но она у меня та ещё фантазёрка! Мама человек особенный, и, к сожалению, не только для меня, но и для всех. У нее задержка умственного развития, которую всегда принимали за инфантилизм и рассеянность. Диагноз ей поставили уже в пожилом возрасте под моим большим давлением. Она счастливый человек, вопреки всему. Оставшись без родителей довольно-таки поздно, и в сорок пять лет она осиротела. В этот момент как коршуны на неё налетели родственники со всех уголков России, чтобы якобы помочь по хозяйству. Они выгнали домработницу Нину, которая с незапамятных времён работала на моих бабушку и дедушку, и которая нянчила мою маму с рождения. За год такой помощи из дома вынесли почти всё, что бабушка с дедушкой и ещё многие поколения моей семьи собирали. Ценные книги, иконы, мебель. Коллекции посуды, кукол и одежды. У бабушки были винтажные платья Диор и Шанель, который чудом не оказался на барахолке.

Спустя год, когда родственники совсем ошалели и перестали пускать маму в квартиру, за дело взялись соседи, а точнее Катерина Матвеевна, которая, кстати, успела даже меня понянчить, хотя во времена маминой молодости уже была очень пожилая. Катерина Матвеевна имея связи в высших эшелонах МВД очень быстро вытравила родственников. Она разыскала Нину и смогла вернуть её. Нина наконец-то смогла начать учить маму взрослой жизни, при живых родителях ей не позволялось напрягать девочку лишними знаниями. Теперь же она научила маму готовить, убирать, ходить по магазинам и оплачивать счета. Ухаживать за собой. Забегая вперёд, скажу, что я помню Нину как второго родного человека на земле, после мамы. Она умерла, когда мне было около трёх лет. Но она навсегда останется для меня бабушкой Ни. К сожалению, я так и не смогла узнать откуда взялась Ни и почему у неё не было родственников и семьи, кроме мамы.

Мама с Ни жили душа в душу. Они часто ездили отдыхать в Крым, в местечко под названием Балаклава, что под Севастополем. Часто бывали в ГУМе. Мама не знала, сколько денег ей оставили, но экономить им не приходилось. Нина отправила маму учиться в кулинарное ПТУ, где у неё открылся дар к готовке. Они часто приглашали всех соседей на свою огромную кухню, посреди которой стоял большой овальный стол, застеленный белоснежной скатертью. Мама помнит всё в подробностях. Её мозг работает очень странно. Она может несколько часов описывать свою жизнь с Ни, или истории из ПТУ, но не может вспомнить свой возраст. Я по крупицам собирала историю своей семьи.

В какой-то момент мама захотела работать. Катерина Матвеевна помогла и тут. Она устроила её в столовую РУДН. Мама рассказывала, что у студентов и даже преподавателей была примета, что если они попадали в её смену, то зачёты и экзамены сдавались на отлично, а премии выписывались только успевай собирать бумагу. У неё сохранилась фотография, где в центре стояла она в переднике и с половником, а вокруг бесконечное множество иностранных и русских студентов и преподавателей. Два раза в неделю мама уходила на работу, но вместо зарплаты, она приносила какие-то удивительные фрукты и консервы. Банки и бутылки с пугающими жидкостями и много разных бус и украшений. Деньги она очень быстро раздавала студентам, которые смекнув, что добрая повариха легко с ними расстаётся, начали часто этим пользоваться. Ни пыталась бороться, но безуспешно. Денег хватало, а мама была счастлива, как маленькая девочка, что у неё появилось так много друзей. В какой-то момент она начала приглашать студентов в гости. Она, наверное, понимала, что старше всех, но из-за того, что они общались с ней наравне, она впала в юность. Судя по старым фотографиям, особо выделяла она студентов из Африки. Они приезжали целыми толпами. Жили неделями, приходили и уходили, когда им заблагорассудится. Однажды что-то случилось, и студентам под страхом отчисления запретили приезжать к маме в гости, а её саму с позором уволили. Ни не понимала, в чём дело, пока не заметила, что у мамы прекратились месячные. Всем стало ясно, что она беременна. Маме было пятьдесят лет, и она не признавалась, кто отец. Влиятельность Катерины Матвеевны и настойчивость Ни оградили маму от аборта, на котором настаивали врачи. Первым же делом, узнав о маминой беременности Катерина Матвеевна завела всех к себе в кабинет и усадив Ни рядом с собой, дала ей телефонную книжку. Она говорила имя и фамилию абонента, ни искала в книжке, набирала и передавала трубку старушке, та иногда долго, иногда кратко, но всегда строго по делу с кем-то разговаривала. После разговора она надиктовывала Ни или адрес, или сумму и не объясняя называла нового абонента. После нескольких часов телефонии все троя вышли из кабинета уставшие, но довольные. Катерина Матвеевна подняла все свои связи. Во-первых, она позвонила главному врачу хорошего, но далёкого подмосковного роддома, в котором тайно рожали детей любовницы, а иногда и дочки высокопоставленных чиновников и богатых людей, которые не хотели огласки. Остальные звонки были сделаны директорам магазинов и универсамов. Покупка детских вещей, мебели, коляски и всего остального, в конце восьмидесятых была практически невозможна, но не для Катерины Матвеевны. Она смогла где-то найти несколько десятков коробок с американской детской смесью и подгузниками, что было вообще за гранью мечтаний любой Советской мамы.

Что маме запомнилась в роддоме. Если вы не знали, то обычно, чернокожие детки рождаются светлыми, и их трудно отличить от белых. Да и при желтушке младенцы часто быстро темнеют под лампами. Так что, понять, что ребенок чернокожий, мог только тот, кто часто видел чернокожих младенцев. Роды маме дались очень тяжело, и она на несколько дней попала в реанимацию. Но, когда она попала в обычную палата, ребёнка ей так и не принесли. Мама очень испугалась и потребовала, что бы позвонили Ни. Нина приехала и с ходу, раздавая указания всем: от врачей, случайно попавшихся ей на пути, до санитарок, устроила такой шум, что в итоге к ним в палату пришла целая делегация. Мама очень боялась, что младенец умер. Главврач долго молчал, а потом велел принести ребёнка. В полной тишине медсестра распеленала младенца. Мама не могла понять, в чём же дело. Она помнила свои ощущения. Две руки, тело, голова. Две ноги, на каждой по пять пальцев. Молчание прервал главврач, он с прискорбием сообщил, что у ребёнка неизвестная ими болезнь. Вначале они приняли это за желтушку, но с каждым днём под лампой младенец всё сильнее темнел. К концу третьего дня, находясь под лампой постоянно, врачи испугались и отправили кровь на анализы, все были уверены, что дело в билирубине. Но анализы говорили об отменном здоровье и понять никто ничего не мог. Маме первым делом предложили написать отказную, но она всё ещё не понимала, почему они переживают.

«Она НЕГР!» Громко рявкнула Ни, и подойдя к столу запеленала меня обратно. В этот же вечер мама вышла из больницы с младенцем на руках.

Первые проблемы начались в паспортном столе. Маме не выдавали свидетельство о рождении. Паспортистка Зульфия Карповна, отказывалась писать имя, которое ей говорила мама. Она считала, что советский ребёнок должен носить красивое советское имя. Зоя или Зина, но никак не Зурбаге. Нина в детстве часто читала маме истории о прекрасном, но таком далёком приморском городе Зурбагане, что мама еще в детстве придумала это имя для ребёнка. Паспортистка сдалась, и я официально стала Зурбаге Ивановна. Отчество мне дали в честь дедушки.

Так мы и жили втроём. Я мама и Ни. Ни была очень запасливая женщина. Одна наша комната была обустроена под склад. Там, на длинных стеллажах, занимавших все стены, висела одежда на все случаи жизни. Консервы, гигиенические принадлежности и многое другое, не доступное простому советскому гражданину. Скажу сразу, её запасливость спасла нам жизнь. Она обустроила на одном из балконов холодильную установку и там хранила скоропортящиеся продукты. Я до сих пор в шоке от одной мысли, что на Кутузовском проспекте, в одном из элитнейших домов Москвы, на балконе был оборудован самый обычный сарай.

Когда мне было три года, рухнул Советский союз, а вместе с ним и Советский банк. До сих пор мама не знает, сколько на самом деле родители оставили ей денег, но до последнего она могла снимать огромные суммы на покупку машины, или на ремонт квартиры. Но, как и миллионы других владельцев сберкнижки мама потеряла всё. В одну секунду она осталась без средств. Немного им удалось обменять на новые рубли, но этого едва бы хватило на год проживания. Нужно что-то делать. Ни была уже стара, ухаживать за мной она не могла, и поэтому они решили отдать меня в детский сади. Мама нашла работу в одном из старых ресторанов на Арбате, и они опять начали новую жизнь.

Когда в Москве случился путч в августе девяноста первого года мама была на работе, а мы со старушкой Ни дома. Мама бросила кухню и поспешила к нам. К тому моменту мама успела дорасти до шеф-повара третьесортного ресторана. Но она очень гордилась своей работой. Помимо зарплаты, которая практически вся уходила на оплату счетов и лекарств для Ни, мама приносила из ресторана еду. Так что мы не бедствовали. Одежда в огромном количестве была закуплена ещё во времена Союза. Первую пару обуви мне купили в конце младших классов. Услышав крики и шум на улице Ни ужасно испугалась. Она позвонила в ресторан, но там ей сказали, что мама ушла. Ни оделась сама, одела меня, и мы спустились во двор ждать маму. Мы сели на лавочку и смотрели, как мимо нас идут миллионы людей. Ни было всё равно, что происходит, а я хорошо помню эту картину. Фотографией она запечатлелась в моей памяти. Мама вернулась не одна, под мышки её несли двое мужчин. Они прошли мимо нас и направились к подъезду. Как вспоминала мама, она пришла в себя только когда услышала мой истошный вопль. Испугавшись, мужчины уронили её и убежали. Мы с Ни подлетели к маме и ужаснулись. Она была не в себе. Потом она рассказала, что на выходе из ресторана к ней подошёл парень, который там работал, и знал где она живет, любезно предложил её проводить. Транспорта не было, Кутузовский проспект превратился в пешеходную зону. Было страшно и мама согласилась. Этот парень был уверен, что она очень богатая и конечно, хотел её ограбить. Мама вспомнила странное ощущение укола в плечо и больше она ничего не помнила. Ни не могла её поднять. Вокруг проходили тысячи людей, которые кричали какие-то лозунги, но никто не обращал на нас внимания. Нина была уверенна, что мама умрет и от бессилья просто села рядом и начала кричать. К нам подошёл молодой парень, который что-то пытался спросить, но Ни уже так долго кричала, что сама не понимала, что происходит. Парень ударил её по щеке и только тогда Нина пришла в себя. Вдвоём они подняли маму и понесли в дом. Парень оказался внуком Катерины Матвеевны, которая на тот момент уже умерла. Он сбегал домой и принёс какие-то лекарства. Спустя пару дней маме стало легче. Мама по старой привычке, пошла за помощью в квартиру к соседке, хотя знала, что её нет. Дверь открыл тот самый парень, который её спас. В силу своей болезни, она очень доверяла людям, и могла попросить помощи у любого. Она просто спросила, можно ли ей продать квартиру и нет ли у него знакомых. Всю жизнь этот парень прожил в Англии и даже не думал переезжать на историческую родину. Но Союз распался, и он решил, что теперь можно возвращаться. По образованию он был врачом. И приехав, не без помощи своей бабушки, он открыл в Москве клинику. К тому моменту, когда мама к нему обратилась у него была уже сеть клиник. И к нашему везению, он планировал купить квартиру побольше, но уезжать из этого дома ему не хотелось. Поэтому он с удовольствием купил нашу квартиру. Удивительно, но он не обманул маму, хотя было очевидно, что сделать это было бы очень просто. Но Английское воспитание не позволило ему нажиться на больном человеке. Спустя пару месяцев мы уехали из Москвы в город Владимир. Там мама купила трехкомнатную квартиру и три двухкомнатные в Москве. Он помог разобраться с документами, посоветовал ей сдавать купленные квартиры в Москве, и на эти деньги жить во Владимире.

Во Владимир мы переехали втроём на огромной фуре. Ни настояла на том, что всю складскую комнату нужно вывезти целиком. Новая квартира была намного меньше старой. Раньше, на кухне, я могла кататься на велосипеде, особо не переживая, что задену что-нибудь. А теперь мне казалось, что мы живём в крошечной норе. Комната Ни была самой маленькой. Там помешалась односпальная кровать, шкаф пенал и тумбочка. За годы Ни так и не обзавелась никакими личными вещами. Наша с мамой комната была значительно больше, но всё равно она казалась мне кладовкой. Я помню, что мне очень не понравилось на новом месте. Дома были маленькие, дороги однополосные и практически не было людей. Но самое неприятное было то, что в Москве к моему цвету кожи относились более-менее спокойно, но тут, в первую же неделю, наверное, весь город успел побывать у нас во дворе. Я не понимала, почему взрослые смотрят на меня, а дети ходят за мной по пятам. На лестничной клетке было три квартиры. Наша трёхкомнатная, однокомнатная, где жили пожилая пара тётя Света и дядя Степан. У них, как это принято сейчас называть, был семейный бизнес. Она была швеёй, а он сапожником. Целыми днями к ним кто-то стучался в дверь и в подъезде приятно пахло гуталином. В двухкомнатной квартире жила семья с двумя мальчиками близнецами, из-за этой семьи я и не люблю этот город, поэтому что они, как будто бы, целью своего существования сделали издевательства над нами. Они с первого дня нас возненавидели. Главной семьи была Анастасия Сергеевна, так она нам представилась. Это была девушка не старше двадцати пяти лет, но такой огромной комплекции, что ребенком, я была уверена, в том, что она мамина ровесница. Её муж Витя, длинный, под два метра доходяга, был в самой своей толстой части тела, размером с запястье своей жены. И сыновья Коля и Толя. К сожалению, мне пришлось с ними ходить в сад и школу.

Ни была уже очень слаба. Она полностью потеряла контроль над своим телом, но разум ее был ясный. Каждый день она заставляла меня сидеть рядом с ней и заучивать фразу «Всё в Севастополе». Я понятия не имела, что это значит, но из-за того, что эта фраза постоянно крутилась у меня в голове, я её и не забыла. Нина умерла спустя полгода, после нашего переезда. За это время она успела подружиться с тётей Светой. Когда мама сказала ей, что Ни больше нет. Тётя Света показала маме пухлый конверт с наличными, которые Нина накопила на свои похороны. После этого тётя Света взялась за решение всех организационных вопросов. Маме нужно было только выбрать костюм для Нины. Поминки устроили в нашей комнате. На них пришли все соседи. Больше из любопытства, чем из-за желания проститься. Анастасия как сурок совала свой нос во все щели и замочные скважины. Хорошо, что Ни приучила маму закрывать складскую комнату и никому не рассказывать, что там. Анастасия вся извелась в тот день, пытаясь проникнуть туда. Когда всё закончилось, и соседи разошлись, мама села в комнате Ни и заплакала. Она была для нас всем. Почти год мы с мамой прожили, как затворницы изредка выходя на улицу за продуктами. Только стабильно, раз в месяц, мы ездили в Москву за арендной платой.

Глава 2.

В какой-то момент мама взяла себя в руки. Она отдала меня в детский сад, а сама устроилась поваром в ресторан недалеко от дома. Я ходила в одну группу с Колей и Толей, и не будут вдаваться в подробности, но каждый день эти маленькие звери устраивали мне ад на земле, а воспитатели, боясь связываться с их мамочкой, закрывали на это глаза. Травлю останавливали только тогда, когда они начинали меня бить. Мама видела синяки и ссадины, но, к сожалению, ничего не предпринимала, и воспитатели, поняв это, полностью пустили эту ситуацию на самотёк. Я маленькая пятилетняя, единственная чернокожая девочка на весь город, ежедневно подвергалась унижениям и всему миру было на это плевать. Это было на столько страшно, что мой мозг, каким-то образом стёр отдельные моменты и зафиксировал только факт травли. Я под дулом пистолета не расскажут, как именно они надо мной издевались. Всё детство полностью стёрлось из памяти.

Каждый день мне приходилось до одиннадцати вечера сидеть в ресторане, в котором работала мама. Директор ресторана очень любил, когда я приходила. Сейчас я понимаю, что меня там, как цинкового зверька держали у самого большого окна. У меня был отдельный столики с игрушками, фломастерами и другими детскими развлечениями. Люди ели и смотрели как темнокожая крошка развлекается. Настоящий человеческий зоопарк. Домой мама или какой-нибудь доброволец относили меня спящую на руках. За эти долго наблюдала тётя Света и однажды она предложила маме оставлять меня с ними, хотя до этого никакого интереса ко мне они не проявляли. Став старше, я интересовалась, для чего же они за мной смотрели, если денег мама им не платила. Со временем тётя Света возненавидела детей, потому что своих у них не было и единственные дети, за которыми она наблюдала всю свою жизнь это вначале Анастасия, а потом её дети. Как говорится, от осинки не рождаются апельсинки. Анастасия была очень злым ребёнком, который превратился в не менее злого взрослого, и её дети пошли по её стопам. До появления близнецов, они выкладывали готовую обувь у двери своей квартиры и люди просто её забирали, а после того, как мальчишки подросли, то они начали воровать обувь. Родители их поддерживали в этом, утверждая, что обувь воняет на весь подъезд. Но это естественно было ложью. С тех пор обувь складировалась в коридоре и так, крошечной квартиры. Ну и звонков стало в два раза больше, а это очень отвлекало, потому что тётя Света и дядя Стёпа были людьми в возрасте, и отдохнуть, под постоянную трель звонка, им не удавалось. Вот она и присматривалась ко мне. С одной стороны, ей было жаль меня, но она боялась, что я буду им очень мешать.

Когда об этом узнал директор ресторана, он даже хотел припугнуть маму увольнением, если она перестанет меня приводить, но мама, на удивление была категорична. В итоге договорились на том, что обедаю я в ресторане, а после обеда меня отводили к соседке. Мама собирала большой пакет еды для тёти и дяди, и мы шли к ним. Вначале они просто включали мне мультики, но потом тётя Света решила дать мне поиграть с обрезками ткани и нитками. Сшила наспех платьишки для Барби, а дядя Стёпа ботиночки. Вот так я опять обрела подобие семьи. Ближе к школе, я уже научилась шить. Тётя Света меня не жалела, как подмастерья. Все пальчики были исколоты иглами, но я ей очень благодарна. Ведь до конца первого класса она меня не подпускала к швейной машинке. И даже сейчас голыми руками я могу сшить любое изделие, так хорошо, что никто не отличит от машинной строчки. Мне это очень помогло в будущем. Ведь, когда все в первый класс шли в модных юбках и блузках. В туфельках на каблуках и рюкзаками с героями диснеевских мультиков. Я была одета как Советская первоклашка. В шерстяном платье и накрахмаленном переднике. В гольфах и кожаных босоножках. И вместо модного рюкзака, на плечах у меня висел старомодный кожаный ранец. С первого класса я терпела насмешки одноклассников и детей постарше. Да что уж там, редкий учитель не сворачивал шею в надежде рассмотреть меня. На линейку пришли трое. Мама тётя Света и дядя Степа. Мама по своей наивности считала, что я красивее всех. А тётя Света увидела, как на меня смотрят и смеются, и с того дня мы с ней занимались только тем, что перешивали мои вещи. Денег, на удивление, у нас не водилось. Как и в Москве, все поняли, что мама – это всегда открытый кошелёк. Кто только не брал у неё денег. Даже противная соседка и та, частенько захаживал к нам взять в долг. Естественно, что долги никто нам не отдавал.

Мама очень часто меняла мужчин. Но на долго никто не задерживался. Кто-то был добрый, кто-то злой. Бывало, что маму били, бывало, что и мне попадало. Часто на утро мы недосчитывались телевизора или видеомагнитофона. Но мама проблемы не видела. Сразу после Москвы она покупала всё, что было нужно и оплачивала счета за квартиру. А одежды и еды всегда было много. Казалось бы, что ещё нужно. Но, когда у моих одноклассников появлялись красивые тетради и дневники я писала в старых синих советских тетрадках с косой линейкой. Когда они приносили пеналы, забитые разноцветными ручками, фломастерами и карандашами, я исписывала блеклые цветные карандаши и гуашь. Тётя как могла помогала мне с одеждой, но всё остальное было, как она думала не важно. А для моих одноклассников это был очередной повод поиздеваться надо мной. Училась я средне, боясь выделиться и тут. Наверное, я могла стать круглой отличницей, но тогда точно живой эту школу не окончила. Поэтому я старалась не отличался от остальных. Так и проходили мои будни, пока в третьем классе ко мне не подошёл старшеклассник Антон. Он учился, по-моему, в восьмом классе и был самым крутым в школе. Ах да, ещё мама мечтала, что бы я научилась красивой танцевать, и меня отдали в единственный школьный танцевальный кружок. Кружок русского народного танца. Можете представить, как ярко я смотрелась среди других девочек. Разговоров о том, чтобы брать меня на выступления не было. И это был очередной удар, когда в зале я танцевала лучше всех, а в актовом зале аплодировали другим. Мама не понимала, почему я не хотела ходить и заставляла меня. Ох, как же мне было больно и обидно. Но именно это помогло мне в жизни. Антон в то время был капитаном брейк-данс командой VladimirCrew. Их команда занимала призовые места в соревнованиях областного масштаба, но не могла прорваться на более крупный уровень, потому что им не хватало изюминки, а единственную черную девочку во всём городе глупо было не брать в команду. И так я стала танцевать не лебёдушку, а нижний и верхний брейк. Это было очень круто. За несколько месяцев я смогла научиться почти что всем движениям. С горя пополам я уговорила тётю сшить мне несколько костюмов для выступлений. Огромные джинсовые брюки, топики и дядины перешитые рубашки производили фурор среди поклонников, а высокий, почти профессиональный уровень мастерства, распугивал всех наших соперников. Но как только в моей жизни происходило что-то хорошее, реальность сразу мне пинка под зад. В нашей жизни случился Витька. Соседка выгнала своего противного мужа из дома и к моему ужасу, отказалось что у мамы с ним был роман, и он переехал жить к нам. Мама по уши в него влюбилась, хоть и была почти на тридцать лет старше.

Витёк целый день валялся на диване и смотрел телевизор. Он как будто бы сросся с ним, и в какой-то момент я перестала его замечать. Я была по уши погружена в танцы. Мы перестали ездить с мамой в Москву. Теперь её сопровождал Витёк на своей новой машине, которую незамедлительно, по первой же просьбе, ему купила мама. Я уже начала привыкать к этой жизни, пока однажды не обнаружила на диване вместо Витька, его сыновей. При взгляде на них меня обуял животный страх. Я захотела убежать, но какое-то неизведанное чувство заставило подойти к ним вплотную, и загородив телевизор я грубо спросила их, какого чёрта они делают у меня в квартире. Они ничуть не испугались меня, более того один из них слегка повернул голову в сторону и смачно плюнул мне под ноги прямо на ковёр. В эту секунду я потеряла голову. С диким криком я кинулась на него и вцепилась ногтями ему в лицо. Драка была быстрая и не в мою пользу. Всю свою жизнь, с детского сада я мечтала об этом, но в своих мечтах, в этой битве я всегда оставалась победителем, а тогда, лежа в углу комнаты и морщась от боли в животе и груди, я понимала, что всё может закончиться плохо. Они оба вскочили на ноги, и повалив меня на пол начали бешено пинать ногами. Кое как закрыв лицо руками, я получала удар за ударом по всему телу. На счастье в замке щёлкнул ключ. Мама моментально подлетела ко мне и с огромным усилием смогла оттащить их. Витёк стоял в дверях и улыбался. Близнецы моментально, убежали к себе в квартиру. К моему сожалению, эта история ничем не закончилась. Как только они зашли к себе, в эту же секунду их мать с дикими криками залетела к нам и начала требовать компенсации за вред, нанесённый её сыну, но увидев меня в луже крови, она только хмыкнула и сказала, что так уж и быть, она не будет писать заявление. Мама пошла к тёте Свете, та, увидев меня, чуть не упала в обморок. Она побежала за аптечкой и, пока обрабатывала мне раны, мама с Витьком ушли в комнату. Приведя меня в порядок, тётя Света засобиралась в больницу. Выйдя из комнаты, мама очень испуганно озиралась, а Витёк довольно улыбался. Она встала в дверях и сказала, что мы не поедем в больницу, потому что там решат, что мама сама меня избила и меня заберут в детский дом. Тётя Света опешила и пыталась достучаться до мамы, что я могу умереть, если они мне отбили какие-то внутренние органы или переломали кости. Мама с уверенностью сказала тёте Свете, что мальчики еще совсем маленькие и нанести такого вреда мне не смогут. Всё это время я смотрела на маму и не верила, что она настолько глупая. Я понимала, что это Витёк её в этом убедил, но, а как же её материнское сердце. Всё, что я могла тогда произнести, это то, что мне очень больно. Мама опять с улыбкой сказала, что скорее всего я притворяюсь, что бы мальчишек опять наказали и отправили в колонию для несовершеннолетних, а со мной всё в порядке. Тем более Витя, в армии часто работал в санчасти, и он сам может осмотреть и ощупать меня. От этого предложения даже тётя Света вспыхнула гневом, поэтому она аккуратно подхватила меня под руку и с ненавистью смотря на маму, приказала ей отойти от двери. Кое как доковыляв до её квартиры, я упала в обморок. Следующую неделю я жила у тёти Светы. Она вызвала своего знакомого врача и он, осмотрев меня, предположил, что всё в порядке, но без рентгена сложно было утверждать. Тётя поила и кормила меня с ложечки. Она окружила меня заботой, которую я никогда до этого не испытывала. Мама, конечно, каждый день заходила, но с каждым разом, я видела, как она теряет ко мне интерес. Витёк полностью овладел её вниманием, и как мне показалось, он что-то замышлял.

С тех событий прошёл месяц. Я переехала обратно домой, потому что понимала, что там что-то происходит. Мама была очень взволнована, а Витёк слишком довольный, он как кот целыми днями ходил и улыбался. Мне было не по себе от этой обстановки. Всё решилось в один день. Я проснулась рано утром, за долго до восхода солнца, и увидела маму, сидящую в странном белом платье на кухне. Очень удивившись, я спросила её, что происходит. Мама ответила, что Витя сделал ей предложение и они едут жениться в Москву, а сам он сейчас у Анастасии, якобы решает проблемы с документами. Мне было лет одиннадцать, но уже тогда я понимала, что эта семейка решила обмануть маму. Я очень испугалась того, что он по дороге может её обидеть или навредить. Напросившись с в ними в поездку, я нарушила их планы. Витька заёрзал, как уж на сковородке. Он пытался отговорить маму брать меня с собой, но я была настойчива. Перед загсом Витька зачем-то решил заехать в одну из наших квартир. Мы зашли в подъезд, но вместо того, чтобы подняться на нужный этаж, Витёк сказал, что нам нужно зайти в ЖЭК. Он остановил нас у дверей, попросил у мамы паспорт и сказал ей ждать, когда он её позовёт. Я нутром почувствовала, что он хочет что-то сделать с квартирой, но не знала что. Набравшись сил, я его оттолкнула, вырвала из его рук паспорт и зашла первой в помещение. Практически у входа нас ожидала маленькая, очень худая женщина, которая до ужаса была похожа на старуху Шапокляк из мультика, но, когда она заговорила, моему удивлению не было предела, потому что голос её звучал тоже один в один как у старухи Шапокляк.

– " Ну наконец-то вы пришли, мы подготовили все документы и вам нужно только подписать" быстро протараторила она, даже не взглянув в сторону мамы или меня.

Витёк с ужасом вращал глазами, пытаясь что-то показать женщине. Она увидела паспорт в моих руках и потянулась за ним. В эту секунду, я бросилась в первую попавшуюся дверь, заперла её и бросилась к телефону. Набрав 02, я крикнула в трубку, что меня убивают и назвала адрес. В суматохе Витёк хотел сбежать, но я ещё раньше смогла вытащить из его кармана ключи от машины. Когда я вышла из кабинета, старуха и Витёк уже сидели в наручниках и на перебой что-то говорили, обвиняя друг друга, а мама, не понимая, что происходит, стояла рядом с ним и поглаживала его по плечам.

История стара как мир. За квадратные метры в Москве, люди готовы на что угодно. Вот и Анастасия, поняв, что мама не очень здоровый человек, решила её обмануть. Она сама подложила нам Витька и заставляла его обрабатывать маму, чтобы завладеть нашими квартирами. К ужасу, у них почти всё получилось. Не найдя документов на квартиры, они нашли чёрных риелторов и смогли подделать все документы. В двух квартирах никто не был прописан. По фальшивым документам, владельцем квартир уже был Витёк. Мама подписывала все документы, которые он ей подсовывал. Но с третьей квартирой были проблемы, так как именно там была прописана я. Эта бюрократическая загвоздка и спасла нас от обмана. Витьке нужно было, что бы мама выписала меня оттуда и прописала во Владимире. Для этого она нужна была лично. И вот, если бы в это утро я не проснулась, то скорее всего у них бы всё получилось. За время суда, нам приходилось чаще жить в Москве, но несколько раз нам пришлось встретиться с Витькиной женой, и она нам сказала, что мы можем вообще не возвращаться, потому что жизни нам во Владимире не будет. Мы не обратили внимания на эти угрозы, пока в последний раз не приехали во Владимир. Зайдя в квартиру, мы с мамой ужаснулись. Это была не наша квартира, а помойка. Кто-то очень тщательно прошёлся по комнатам, всё, что хоть что-то стоило было украдено, а остальное испорчено. Наша комната с запасами была почти вся разрушена. Когда-то аккуратные стопки и вешалки вещей, коробки и пакеты всё валялось на полу в лужах грязи. Мы побежали к тёте Свете, но нам никто не открыл. Не зная, что делать и куда идти, мы просто спустились во двор и сели на лавочку, рядом с местными старушками. Они-то нам и поведали всю правду. Где-то пару недель назад, в квартиру к тёте Свете и дяде Степе ворвались грабители. Они избили стариков и перевернули всё вверх дном. Тётя Света не выжила и умерла в больнице, а дядя Стёпа до сих пор лежит в реанимации. Милиция никого не нашла. Подозрения сразу легли на близнецов, но их быстро оправдали. На мой вопрос, почему же их не посадили, бабульки испуганно замолчали, потому что мимо нас прошла Анастасия, держа под руку старого рябого и до ужаса уродливого мужчину в милицейской форме. Они посмотрели в нашу сторону и милиционер, мерзко хрюкнув, издал странный звук, напоминающий крик обезьяны, смотря на меня. Соседка Настя расхохоталась и нарочито нежно и в не свойственной для неё заботой в голосе спросила, был ли он когда-нибудь в зоопарке, а если и нет, то не нужно идти, ведь в их доме живёт настоящая горилла и тупая старая корова. Милиционер засмеялся, и они ушли в подъезд. Мы с мамой поднялись в квартиру и прошлись по комнатам, где когда-то было всё наше имущество, а сейчас только коробки и грязные тряпки. Мы перебирали то, что еще можно было взять в руки и тут меня как током ударило. Коробка с надписью Севастополь. Я открыла её, а там лежал большой фотоальбом. Я начала его листать, но вместо фотографий, на каждой странице в файликах лежали наши документы, с маленькими пояснительными записочками, написанные кривым Нининым подчерком. Как же я была ей благодарна. Даже с небес она продолжала о нас заботиться. В этот же день мы навсегда покинули Владимир и переехали обратно в Москву. Мне было всего лишь одиннадцать лет, но на мои плечи резко рухнули все заботы о нас с мамой. Первым делом мы сняли небольшую квартиру в Одинцово. Мама впала в жуткую, затяжную депрессию. Каждый день я насилу поднимала её с кровати и заставляла ехать в Москву. Мы продали одну квартиру и жили на эти деньги. Я начала вести семейный бюджет, мама работать не могла, а я была ещё слишком маленькая для этого. С трудом мы выселили жильцов из двух других квартир. В одной жили приезжие гастарбайтеры. Человек, который снял у нас квартиру втридорога сдавал им койка места. Нам пришлось разбираться с этим делом больше месяца. Квартира превратилась в общежитие. В тот же день, когда удалось разобраться с этим человеком, я поговорила с самым старшим из рабочих, и мы договорились, что они могут там бесплатно жить, но им нужно будет в течение полу года сделать ремонт. Я была юная, но совсем не глупая. Так как всерьёз меня не воспринимал, мне везде приходилось таскать маму с собой. Каждый день подъём с кровати давался ей всё сложнее и сложнее. Она наотрез отказывалась ездить на общественном транспорте. На такси в первую же неделю мы почти разорились. Но господин случай и в этот раз повернулся ко мне лицом. В нашем подъезде жил мужчина, которого я каждый день видела лежащим под своей шестёркой. Однажды я подошла к нему и в лоб спросила, не хочет ли он заработать. Мужчина представился Олегом и ни минуты не раздумывая, согласился. По тем временам я платила ему много. Отдельно оплачивала бензин и давала ему вечером 300 рублей. Ещё, каждый день мы ели за нас счёт в кафе. Деньги разлетались, как бабочки. Каждый день мы ездили в квартиру, брали с собой бригадира и ехали на строительный рынок. Там я торговалась за каждый гвоздик. Набрав товаров, мы грузились в старую машину Олега и ехали обратно в Одинцово. В этом водовороте прошло несколько месяцев. Как только ремонт был готов, а в свободную квартиру заехали новые жильцы, мама слегла. У нее не было сил и желания вставать с кровати. Мне пришлось полностью заняться хозяйством. Про школу вообще никто не вспоминал. Месяц мама лежала. Она очень похудела и почти не шевелилась. Я ездила за арендной платой на квартиру и каждый раз боялась, что меня обманут, но в квартире жила хорошая семья. Шло время, а мама не поправлялась. Она угасала на глазах. Этот стресс её подкосил. Я боялась, что она не выкарабкается. Почти все деньги пришлось потратить на врачей. Каждый новый доктор выписывал целый ворох лекарств на немыслимую сумму, которые ей не помогали. Каждый вечер я плакала и умоляла её подняться. И чудо случилось в мой двенадцатый день рождения. Мама встала и приготовила мне торт.

Спустя неделю мы переехали в нашу квартиру, в которой рабочие сделали нам в благодарность восхитительный ремонт. К сожалению, денег у нас катастрофически не хватало. Как оказалось, без запасов Ни мы остались на мели. Потому что мама деньгами совсем не умела распоряжаться, а мне еще было тяжело, ведь ребёнка очень легко обмануть, и редкий человек этим не пользовался. Жили мы в районе Измайлово, не далеко от всеми известного рынка. Так как мама ещё мало двигалась дома, а о прогулке по улице я даже не заикалась, то по магазинам ходить приходилось мне одной. И если с покупкой продуктов всё было худо-бедно, то с одеждой мне пришлось пройти огонь и воду. В первый же день на рынке меня чуть не похитили. Мне нужна была куртка, и что бы не ходить долго и не выбирать, я зашла в первый попавшийся мне на глаза павильон, стоя за ширмой и примеряя куртку я услышала, что мужских голосов становится всё больше. Каким-то звериным чутьём, я поняла, что надо бежать. Я тихонько оделась и резко, с криком дёрнула ширму вниз. Мои опасения подтвердились. Витражные окна магазина были полностью занавешены, а в помещении уже было полно мужчин. Что есть сил я рванула к двери попутно молясь, что бы она не была закрыта. В два прыжка преодолев расстояние от примерочной до выхода я почти оказалась на улице, чья-то рука вцепилась мне капюшон и успел вырвать его с корнем. До дома я бежала не останавливаясь. Только заперев за собой дверь я почувствовал себя в безопасности. Никогда я не забуду этот момент. Ещё долго я не смогу выйти из дома без газового баллончика в руке.

О школе можно было забыть. Я заботилась о маме, как о маленьком ребёнке. Деньги практически кончились. А деньги с аренды квартиры уходила на лечение. Мне пришлось импровизировать. Я повесила объявление в подъезде о ремонте и пошиве одежды. Много на что не надеялась. Но клиенты нашлись. Я делала вид, что только принимаю заказы, а работает мама. Машинки у меня не было, а купить её мне было страшно, точнее страшно было одной выйти из дома, сесть в такси к незнакомому мужчине и поехать на другой конец Москвы в специальный магазин торгующий швейными машинкам. Так мне и приходилось шить и перешивать всё вручную. Это было ужасное время. Что бы всё успевать я просыпалась каждый день в пять утра, а ложилась глубоко за полночь. За пару месяцев клиентов набежало столько, что я уже валились с ног. Мама, врачи, оплата счетов и покупка продуктов, клиенты, а мне было всего двенадцать лет. В какой-то момент я поняла, что сил мне не хватает. В защиту маме, хочу сказать, что она была совершенно не приспособлена ко взрослой жизни. Она не понимала, что я не должна была всем этим заниматься. Всю жизнь о ней кто-нибудь заботится и само собой разумеющееся, теперь эта функция легла на меня.

Руки у меня уже стали похожи на ветки. Пальцы покрывал ровный слой загрубевшей, от постоянной работы, кожи. В один момент я так устала, что, решила преодолеть страх и начала копить на такси. Не просто такси, когда поднял руку у дороги и остановила первую же машину, а на вызов такси по телефону. Не поверите, но это стоило немыслимых денег. Поехать на другой конец города, подождать, пока я куплю швейную машинку, и вернуться обратно. Но я поставила для себя цель. Когда я наконец села в машину, водитель не поверил, что у меня есть деньги и на свой страх мне пришлось ему показать пачку наличных. Но человек он оказался хороший. Всю дорогу он на меня косился, но я понимала, что его всего-навсего удивляет цвет моей кожи. Вечером я приехала домой с новой швейной машинкой. И дела пошли в гору. Руками я выполняла лишь десятую часть возможных заказов, а с машинкой мы начали новую жизнь.

Эта покупка буквально спасла нам жизнь. Я могла выполнять все заказы, ещё и время свободное оставалось. Тратить его на прогулки было страшно, да и не хотелось. Всё-таки ровесники во дворе вели такой образ жизни, о котором мне даже не приходилось мечтать. Танцы я не хотела бросать и начала заниматься дома. К сожалению, брейк-данс имеет очень особенную специфику и дома им заниматься я не могла. На грохот моментально прибегали соседи. Мне пришлось забросить нижний брейк, хотя я его очень любила. В не полные двенадцать лет мой день выглядел так:

Утро, часам к девяти мы с мамой просыпались. Я шла готовить завтрак, умывалась, помогала маме дойти до ванны и шла накрывать на стол. Потом переодевалась и помогала переодеться маме. Мы завтракали, мама после еды шла к себе в комнату смотреть телевизор, я же убиралась на кухне и шла работать. До обеда я шила. Потом шла к маме, и мы с ней засыпали на часок. Дальше я шла готовить обед и после, принимала заказы. Делала перерыв на поход за продуктами и уделяла пару часов на танцы. Часам к семи вечера я опять садилась за машинку. Три раза в неделю к нам приходили доктора. Шила я обычно до часу ночи. Обычных детских занятий у меня не было. Телевизор я не смотрела, а современная Российская музыка мне не нравилась. Жизнь была запредельно скучная. Не прекращающийся день сурка. Так мы жили долго, больше года.

Глава 3.

Мама постепенно восстановила силы и уже была готова выйти на работу, но, к сожалению в районе для неё работы не нашлось, а ездить на метро она всё еще не могла. Мама начала сама ходить на рынок за продуктами. Я давала ей небольшую сумму денег, смотря что именно она хотела приготовить. Почти каждый день она готовила что-то новое и вкусное. Однажды ко мне пришла клиентка и отдавая порванное платье, краем глаза заметила, что мама что-то готовит. Она очень удивилась, как же та всё успевает. И готовить, и выполнять столько заказов.

Торты с мастикой сейчас очень популярные и ими никого не удивишь, а тогда это было что-то новое и интересное. Мама приготовила торт в виде сердца и в мастику добавила сок свеклы. Торт конечно же получится идеальным. Клиентка тут же спросила, можно ли ей заказать такой торт на день рождения её дочери. Мама конечно же согласилась, но после этого я сразу же увела клиентку в коридор. Приценившись, я назвала ей стоимость, которая объективно превышала стоимость готового торта раза в два, а то и в три. Но, если бы я сказала меньшую цену, то народ бы повалил косяком к нашей двери и тогда я уже не смогла бы объяснить, как это мама так всё успевает. Через пару дней эта женщина пришла к нам за платьем и тортом. Каково же было её удивление, когда она увидела торт. Мама сделала точно такое же сердце, но на нём было красиво написано " с днём рождения" а по бокам были сделаны красивые белые кружева. Спустя неделю, как я и боялась, заказы на торты почти сровнялись с заказами на пошив и ремонт одежды. Я очень боялась, что кто-нибудь поймёт, то, что нереально одному человеку делать столько дел за день. Но, благо, всем было наплевать на нас. Количество денег увеличивалось в геометрической прогрессии. Мама поборола депрессию и у нас наступили волшебные времена. Мы могли позволить себе ездить на такси хоть каждый день. Кинотеатры, театры, рестораны, не откладывать и не копить, жить на широкую ногу и просто наслаждаться моментом. Первым же делом мы с мамой поехали в недавно открывшийся торговый центр "Охотный ряд". Вот это была сказка. Мы потратили почти все деньги, которые у нас на тот момент были и купили себе столько одежды и обуви, что таксисту пришлось несколько минут засовывать эти пакеты в багажник. Тогда мама становилась мамой, а я дочкой, и как же я мечтала, что бы всё так и оставалось. Я мечтала ходить в школу, влюбляться, ссориться с одноклассниками и жить обычной жизнью подростка. Мне не нужно было отвлекаться от швейной машинки на маму, так как она всё свободное время проводила на кухне. Она постоянно готовила десерты и приносила мне кусочки на пробу. В какой-то момент мы начали питаться только выпечкой. Мама хотя бы проводила на ногах большую часть дня, а я совсем забросила какую-либо физическую активность и с кровати плавно перетекала в кресло перед машинкой, иногда, ночами совершая побеги на холодильник. Два раза в неделю к маме приходил массажист. Он и огорошил нас одной очень неприятной, но ожидаемой новостью. Оказывается, мы с мамой очень поправились. Вы спросите, как мы этого не заметили, а очень просто. Мы практически не выходили из дома, а если и выходили, то обычно ездили на такси. Вышла из подъезда, залезла в машина и вылезла там, где нужно. Одежду я периодически расшивала. Да так постепенно, что и не заметила, как стала огромной! Массажист привёз весы, и мы с мамой потеряли дар речи. По двадцать пять кило в плюс. Как же мы испугались. Я рассматривала себя в зеркало и не могла поверить. Со всех сторон у меня висел жир. Огромные целлюлитные ноги, крылья на руках и несколько подбородков. Ужас. Мама тоже стала огромной. Массажист сказал, что нам срочно надо худеть. Вечером мы устроили совет, естественно за чашечкой чая с тортиком. Мы рассмотрели всё возможные варианты, но так ничего и не придумав, решили подумать об этом завтра.

В нашем подъезде жила очень неприятная семья. Интеллигентного вида женщина и две дочки. Одна девочка моя ровесница, лет тринадцати-четырнадцати и одна взрослая, двадцати или чуть больше лет. Старшая хорошо к нам относилась. Всегда здоровалась, часто приносила одежду и заказывала выпечку. Она была очень красивая. Такая сказочная принцесса. Высокая белокурая, с небесно-голубыми глазами и пухлыми губками. Я не могла без зависти на неё смотреть. Я не высокая, толстая, с плотным пучком чёрных волос и огромными носом и губами. Знали бы вы, сколько ночей я проревела в подушку ненавидя свою внешность. Её Мама и младшая сестра тоже были полными и невысокими. Наверное, у них были разные отцы, потому что по-другому я не могу это объяснить. Мать и младшая сестра вели себя по отношению к нам с мамой высокомерно. Они с нами не здоровались, часто, заседая у подъезда они замолкали, когда мы с мамой приходили мимо. В один ужасный день эта женщина, имя которой я помню, поймала нас с мамой выходящих из такси. На груди у неё висел огромный значок "Хочет похудеть-спроси меня как". Я была очень толстой, конечно, я хотела похудеть. Не будут вдаваться в подробности, но ДА, это был Гербалайф. Она вскружила нам голову. За несколько месяцев я потратила почти все наши деньги. Сейчас я впадаю в дикую ярость, когда вижу или слышу что-либо о волшебных порошках и бизнес пирамидах. Как говорится : « Лох не мамонт». В итоге я еле выбиралась, не без потерь, из этой кабалы. Почти половина нашей квартиры была завалена коробками с этим порошком. Меня спасло то, что у нас было много наличных денег и не пришлось влезать в долги и кредиты, как многие из нашей группы. Одна женщина покончила жизнь самоубийством, потому что не смогла расплатиться по кредиту за продукцию. Ещё двое продали квартиры, остальным повезло больше, и они всего-то продавали дачи и машины. Мне пришлось отдать десять тысяч долларов и это только за полгода работы в этой вшивой организации, а другие там состояли годами. Страшное время, дикие времена. К сожалению, спустя несколько лет, этой соседке тоже пришлось продать квартиру за долги, но на сколько я знаю, к тому моменту, старшая дочка улетела жить в Америку, а что произошло с ними меня не волнует совершенно. Я не злой человек, но глубоко в душе я немного рада, что судьба их наказала. Нам пришлось всё начинать сначала. Опять целыми днями шить и готовить, готовить и шить. Мама не поняла, что произошло что-то плохое. Коробки с этой гадостью, мне пришлось ночами выносить на площадку и выбрасывать в мусоропровод. Из-за стресса я поправилась ещё сильнее. И уже выхода из этой ситуации не видела, пока однажды к нам не пришла клиентка за тортом и платьем принцессы для дочери. Очень болтливая девушка, каждое её посещение затягивалось на несколько часов. Сегодняшний день не стал исключением. Она говорила, говорила без умолку и в какой-то момент наш разговор зашёл о моём лишнем весе. Ох, как же это было, кстати. Клиентка расцвела, и следующие пол часа говорила без перерыва. Оказалось, что она сама в школе была очень толстой, и перепробовала всё, что только можно. Но спасла её, как ни странно, трудотерапия. Именно так она называла лето, проведённое в деревне у бабушки. Далёкая деревня под Рязанью. Электричество только вечером с шести до девяти. Магазинов нет. Автобус раз в три дня. Условия отличные. Дом деревенский с печкой и газовой плиткой. Колодец во дворе и туалет с душем тоже. Она так красочно описывала все эти прелести, что мне захотелось в ту же секунду там оказаться. Но нужно было закончить работу. До конца месяца у нас были расписаны заказы на одежду и выпечку. Мы начали готовиться. Купили походный рюкзак. Потихоньку начали заполнять его провизией. Ранним августовским утром мы вышли из дома и поехали в своё первое приключение. Несколько пересадок на электричках, автобус, маршрутке и мы на месте. Уже начало темнеть, и мама очень устав начала уходить в себя. Сидит и смотрит в одну точку и всё, ничем её не растолкаешь. Иногда я уходила спать, а она по несколько часов так сидела. Что бы не нести маму на себе я побежала к соседке. От калитки до дома было пару метров, но путь перегородила большая собака. Я пыталась стучать по забору, но собака залилась таким лаем, что могла поднять на уши всю округу. Спиной, из двери дома, начала выходить крошечная старушка. Семеня мелкими шажками, она приближалась ко мне. На улице уже стемнело и кроме луны, ничего не освещало эту богом забытую деревню. Подняв голову и посмотрев мне в лицо, бабулька подпрыгнула на месте на метр от земли, не помня себя от ужаса и завизжав как бензопила с криком «бесы» бабулька залетела обратно в дом. Всё это представление длилось секунд пять, но я до сих пор смеюсь до слёз, когда вспоминаю. Собака забилась в будку и истошно скулила. Я поняла, что она больше не опасна. Время шло, а мама уже приличное время сидела на пенёчке и раскачивались. Я пошла за бабушкой в надежде, что та ещё жива. Старушка сидела на коленях у иконы и крестилась, шепча молитвы. Из-за двери громко и чётко я прокричала, что я не демон и не бес, я чернокожая, просто очень тёмная. Шепот молитвы прекратился. Бабушка с ужасом, еле-еле шевелясь, повернула голову. Не меньше минуты она смотрела на меня, а я, улыбаясь и еле сдерживая смех, смотрела на неё. "Негр что ли?" Спросила меня старушка. Я кивнула. И рассказала, что мы арендовали соседний домик и будем так жить до холодов. Бабушка ушаркала куда то, а через пару минут принесла ключ и аккуратно положила его мне на ладонь, каково же было её удивление, когда она обнаружила, что ладошки у меня белые. Кое как подняв маму, я, бросив рюкзаки и сумки у двери, завела её в дом. Пахло сыростью, но было чисто. Весь дом состоял из одного помещения, немного разделенного печкой. С одной стороны печки была импровизированная кухня. Точнее рукомойник, электрическая плитка с одной конфоркой и шкаф с посудой, а с другой стороны, две односпальные кровати с таким ворохом матрасов и одеял, что можно было прям там снимать фильм о принцессе на горошине. Первым делом я повела маму к кровати, кое как попыталась взбить матрас, но маме было всё равно. Она легла и моментально уснула. Я же ещё часа два носила туда-сюда пакеты, сумки и рюкзаки. До одури боясь тишины и отсутствия людей вокруг. Ещё ни разу в жизни, до того дня я не была в деревне. Владимир, хоть и провинциальный, но всё же, достаточно шумный и многолюдный город, а про Москву и говорить не нужно. Устав я тоже завалилась без задних ног на кровать и уснула, думая о том, что такой сильный и не приятный запах сырости, я ещё в жизни не чувствовала. Утром пришлось проснуться с криком петуха, я поверить не могла, что это реально. Ведь за всю жизнь я ни разу не была в деревне. Мама тоже лежала, широко открыв глаза. Этот момент фотографией запечатлелся в моей голове и каждый раз, вспоминая его, я могу воспроизвести в памяти любой запах или звук, которые я услышала в тот день. Мы кое как слезли с нашего лежбища, и осмотрелись. В спальной части нашелся сундук. Первым делом мы начали выносить все матрасы, одеяла и подушки на улицу и развешивать их на заборе, что бы они немного просохли и проветрились от этого ужасного запаха. Больше двух часов мы носили их из дома. Тяжесть была невероятная, но мы кое-как управились. Еле разгибаясь ноги и руки мы зашли в дом, и чёрт нас дёрнул открыть сундук. Там аккуратными стопочками лежало бельё и полотенца. Мы готовы были разреветься от усталости, но решили, что начатое дело нужно закончить. Всё утро мы работали без завтрака, и к обеду животы начали не просто урчать, а орать на нас. Электрическую плитку я видела впервые в своей жизни, но кое как смогла её включить. Мама что-то приготовила, уже не помню, что именно. Очень хорошо помню свой первый деревенский чай. За домом был огород, аккуратные грядки росли вплотную друг к другу. Вдоль забора кусты малины и смородины. Пучки мяты и клубника. Мама сказала нарвать мне самых сочных и зелёных листьев и кинуть их в чайник, я, если честно, думала, что это шутка, но сделала так, как она сказала. Этот вкус мне не забыть никогда. Больше я не пью чай, листья ищу по всей Москве, этот аромат счастья, любви и солнечного дня будит во мне самые тёплые воспоминания. Мы называем его листик. Первый день прошёл в уборке. Мы научились справляться с колодцем и вымыли весь дом, посуду и крыльцо. Руки и спина гудели, но было так приятно, как будто бы эта боль приносила удовольствие. До этого дня, я ни разу не испытывала приятное ощущение боли. Мама тоже работала не покладая рук. Когда начало темнеть мы стали заносить бельё обратно в дом. Мама несла матрас, а я накинула на себя как можно больше постельного белья и как приведение из Карлсона пошла к дому. Вдруг, откуда ни возьмись, у калитки появилась согнутая пополам старушка. Она посмотрела на меня и что-то спросила, а я не услышала и решила скинуть с головы ткань. В эту секунду произошло сразу несколько событий. Бабулька посмотрела на мою черную голову в окружение белоснежных простыней, вскрикнула, выкинула увесистые сумки в разные стороны, отборно матерясь и подхватив подол юбки, как охотничья собака, в три прыжка преодолела расстояние в десять метров от нашей калитки до своего дома. Я не успела осознать, что произошло, как со спины услышала истеричный смех моей мамы. Уже много лет, с тех пор как мы сбежали из Владимира, мама так искренне не смеялась. Я не смогла сдержаться и тоже начала хохотать. Бывало ли у вас так, чтобы несколько минут, а по ощущениям часов вы сменялись так сильно, что уже невыносим начинал болеть живот. Глаза щипало от слёз, а силы потихоньку покидали наши трясущиеся в конвульсиях тела. Спустя, как мне показалось несколько часов, мы кое-как разогнулись и поползли без сил в дом. Дома нам ничего не оставалось как лечь. Пока мы не уснули, приступы смеха ещё несколько раз заставляли нас садиться в кроватях от боли в районе пресса. Следующее утро тоже началось с петухов. Опять с ломотой во всём теле и жутким обезвоживанием мы хотели пойти в огород к колодцу, чтобы попить прямо из ведра. Но открыв дверь уже мы перепугались. Перед нами стояла вчерашняя бабушка. В руках она держала большую корзину, из которой невероятно вкусно пахло. Бабушка в свете солнечных лучей показалась мне сказочной старушкой. Такой морщинистой кожи я в жизни не видела. Но лицо было хоть и строгое, но очень доброжелательное. Бабушка посмотрела на нас и очень сурово назвала нас растрёпами и приказала, чтобы через пять минут мы умытые, причёсанные и одетые ждали ее на лавочке у стола в огороде. Её тон был настолько строгим, что мы без размышлений побежали выполнять приказ. Ровно через пять минут, одетые и умытые мы сидели у садового столика, который преобразился до неузнаваемости. Накрытый красивой скатертью и сервированный разномастной посудой и столовыми приборами. А уж чего на нём только не было. Пирожки, хлеб, сливочное масло и сыр, сметана и блины, варенье и мед. Посредине стола стоял самовар. Для меня это всё было как из старой советской сказки. Бабушку звали Зоя Михайловна. Жилых в деревне осталось не больше пяти домов, из них круглый год, только два, а остальные заселяются ближе к весне и опустеют с холодами. Зоя Михайловна не знала, что в этот дом приедут жильцы, потому что с тех пор, как дети забрали в город бывшую хозяйку, дом стоял законсервированный. Первый раз за много лет она увидела людей во дворе и меньше всего ждала кого-то вроде меня.

Другую старушку звали Полина Семёновна, и она с Зоей Михайловной оказались невероятно добрыми старушками. Они были знакомы с детства. Ровесницы и похожие друг на друга, как две капли воды эти старушки вели равный бой с перевесом то одну, то в другую сторону. Мы стали для них очередной возможностью побороться.

Зоя Михайловна дошла до Берлин, на фронт ушла молоденькой девочкой. Во время войны она потеряла всю свою семью. Старших братьев на фронте, младших сестер и мать в тылу. Когда война закончилась у неё осталось только старенькая бабушка, которая сохранила дом от мародеров и фашистов. Как и многие девочки с фронта она приехала уже беременная. Война очень сильно обостряет все чувства, в том числе и любовь и страсть. Родился сын. В деревне мужчин почти не осталось, практически по пальцам можно было пересчитать, поэтому рождение детей без отцов, в то время, никого не волновало и не осуждалось. Потом она родила ещё двоих девочек. Дочки уже давно разъехались и не часто навещают, а сын всегда рядом. Живёт в Рязани. Сын был совсем не деревенский, любил читать, постоянно где-то находил новые книги, и не важно о чём они были, читал запоем. Умел чинить двигатели с малых лет, а с десяти уже сам справлялся со сложной техникой. После школы до темноты к нему приезжали со всей округи со всеми сломанными приборами. А в ночи делал уроки. После школы он хотел остаться в деревне с мамой, зная, что сестры уедут, но Зоя Михайловна не разрешила. Она мечтала отправить сына в Москву, но тут он проявил характер и поехал в Рязань. Отучиться на механика в колледже, потом на завод. Пока работал, учился на заочном. И со временем стал главным механиком, получал большие деньги по тем меркам, но так и не завёл семью. Потому что упорно, каждые выходные ездил к маме, а будни проводил под машинами соседей. Когда союз развалился, то он не смог влиться в новый мир и пошёл работать в колледж преподавателем. Деньги платили мизерные, но работа стала для него вторым домом, да и первым, по сути. Потому что квартиру он так и не купил, а заводское общежитие расселили. Никаких денег он не накопил, потому что почти всё отдавал маме и сёстрам. Жить было негде и он поселился в каморке своей мастерской в колледже. Мальчишки его уважали. Много раз уже состоявшиеся в бизнесе бывшие ученики звали его работать у них в автосервисах, но он упорно отказывался, потому что считал, что всё, что он должен-это делиться своими знаниями.

Насколько Зоя Михайловна была суровая и жёсткая, на столько Полина Семёновна была мягкая и добродушная. В отличии от первой, она на фронт не рвалась. Во время войны служила мед сестрой. Вышла замуж, отправила мужа на фронт и дождалась его. Но, к сожалению, после рождения единственной дочери он решил уехать. Ходили слухи, что он уехал в Москву, там устроился врачом и прекрасно жил всё это время с новой семьей. Оставшись в одиночестве, она ударилась в религию. В больших городах с религией боролись, запрещали. А в деревнях и колхозах церкви как стояли, так и продолжали стоять. Службы проводились, детей крестили, куличи освящались. Дочка росла очень тихо и спокойно. В восемнадцать лет она вышла замуж за дьячка. И начала рожать. Раз в два года Полину Семёновну радовали новой внучкой или внуком. Как раз из-за того, что детей она рожала чаще, чем успевала их воспитывать, из-под контроля вырвалась старшая дочка. Девочка была бедовая. Всем на удивление в пятнадцать лет забеременела. Тоже родила дочку и сбежала. К тому времени, дьячок уже стал батюшкой. Такого позора он принять не смог и воспитывать свою внучку отказался. Он отвез младенца уже старой свекрови и сказал, что, либо она ее воспитывает сама, либо он сдаёт девочку в дом малютки. Десять лет Полина Семёновна кое-как воспитывала девочку, но сил уже оставалось мало, а девочка была такая же не послушная и шубутная, как и её мама. Поэтому скрепя сердцем, она отдала ее школу-интернат, а на каникулы и праздники она забирала правнучку домой.

Огород нашего участка был ровно пополам поделён между старушками. Половина была засажена картофелем, другая аккуратными грядками зелени, редиски, клубники и других мелких овощей, и ягод. Между старушками завязалась небольшая война. Нас как трофеи не могли поделить между собой эти воинственные старушки. В первый день мы решили помочь Зое Михайловне и вооружившись лопатами и граблями мы пошли в бой, не понимая, что он был изначально проигран. Ни я ни тем более мама ни разу не держали в руках лопаты. Ох и намучилась с нами Зоя Михайловна в тот день. Мы с мамой не смогли прокопать и отчистить даже десятую часть того участка, который обработала старушка. Так она ещё и выполнила обещание и ближе к обеду мы с мамой уже ползли к столу. Руки были в мозолях, а уши, глаза и рот были забиты чёрной землёй. Кое как мы умылись и сели за стол. Зоя Михайловна очень веселились, смотря на нас. Она называла нас неженками, кисейными барышнями. После долгих переговоров, бабушки составили график использования нас. Один день мы копались в картошке другой день очищали грядки от сорняков и насекомых. Мы вставали с первыми петухами, а ложились, как только начинало темнеть, но всё изменилось с приездом сына Зои Михайловны Саши и правнучки Полины Семёновны Алины. Начну, пожалуй, с истории нашей дружбы с Сашей. Мы сидели в огороде у Зои Михайловны и ужинали, слушая очередную смешную историю про войну. Грустные истории она не рассказывала. Открылась калитка и в неё зашёл низкий и худой мужчина. Если бы я сразу не разглядел его морщинистое лицо, то подумала бы что это подросток. Он стоял с головы до ног обвешанный сумками, а в каждой руке он держал тяжелые увесистые коробки. Зоя Михайловна подбежала к нему и крикнула нам чтобы мы поднимали свои толстые жопы помогали Сашеньке. В первый же вечер нашего знакомства, мама и Саша очень понравились друг другу. Весь вечер они болтали и хихикали. Мама была выше и намного крупнее, но Саша был такой грандиозной личностью, что рядом с ним мама выглядела как маленькая девочка. Они проговорили весь вечер и расстались только на ночь, и до конца лета не отходили друг от друга, как влюблённые подростки. Мама в силу своих особенностей, не относилась ко мне как к дочери, а больше, наверное, как к подруге. На следующий день я благополучно переехала жить к Зое Михайловне, а Саша к нам. Старушка была очень рада что сын обрел свое счастье. Спустя неделю после Саши приехала Алина. Мне она показалась какой-то злой. Она не стала ни с кем здороваться, а просто пошла мимо нас и окликнув Полину Витальевну позвала её в дом. Мы с мамой как раз обрабатывали клубнику. На солнцепёке, обливаясь потом, я ещё подумала, что она очень груба к Полине Витальевне. Вечером, когда мама ушла с Сашей в баню, а мы сидели на лавке и ждали своей очереди, к нам подошли Алина с прабабушкой и попросили тоже пойти в баню, свою топить уже было поздно, а день был очень жаркий. Фыркая, Зоя Михайловна согласилась, и они сели рядом. Мы с Алиной в первый раз смогли рассмотреть друг друга. Она была одного со мной роста, тоже достаточно полная. Внешне она была совершенно обычная. Только губы, почти как у меня, занимали треть лица. Тогда я еще этого стеснялась и не понимала, что эта моя отличительная черта. Алина тоже изучала меня, потом она молча протянула мне кулёк с семечками и в этот молчаливый момент мы подружились.

Лето было удивительным. Мы работали как проклятые, но и жили на всю катушку. Я первый раз плавала в речке, гуляла по лесу. Первый раз спала под открытым небом и делилась самым сокровенным и личным. Алина была очень резкой и агрессивной. Такой её сделал интернат. В один день она превратилась из близкой подруги в названную сестру, когда спасла меня от изнасилования. Пошла я однажды одна на речку купаться, уже не помню почему без Алины. Разделась и зашла в воду. В округе не было никого, и я спокойно дрейфовал на спине, смотря в чистое небо. В какой-то момент, кто-то схватил меня за ногу и потянул к берегу. Он очень быстро стянул с себя плавки и держа мои руки своей одной рукой у меня над головой, раздвинул мне ноги коленом и начал снимать с меня купальник. Я так испугалась, что почти не двигалась и не дышала. Всем своим весом он прижал меня к траве и начал елозить. Помню звонкий хруст, толи его черепа, толи бревна, которым Алина ударила его по затылку. Она быстро подхватила меня и что есть мочи, мы убежали по домам. Этот парень поднял шум в соседней округе. Мол его избила ни за что негритянка. Конечно же на слово ему не поверили, но люди из ближайших деревень начали выяснять, правда это или нет. Слухи по деревням разлетаются очень быстро, а такой, что рядом с ними живёт настоящий негр притянул в нашу заброшенную деревушку, целые косяки любопытных. Я не хотела превращать наш домик в какой-то зоопарк, поэтому пряталась. Но народ всё шёл и шёл. Поэтому Алина придумала отличное решение. Она нашла у бабушки тюбик тонального крема балет и толстым слоем намазала мне лицо и руки. На голову надела косынку и напялила на меня какое-то мешковатое платье с высоким горлом. В таком виде, ближе к вечеру я выходила на крыльцо и садилась на лавочку. Приходящие мимо люди спрашивали меня, в каком доме негр живёт, а я отвечала, что они уже уехали, а в этом доме теперь живу я. Любопытных сразу убавилось и больше в нашем дворе незнакомцев не было.

Саша очень сильно повлиял на мою жизнь. Однажды он приехал из города с огромным чемоданом. Внутри был видеомагнитофон и кассета. Он подключил его к старенькому телевизору Зои Михайловны и сказал, что на рынке ему посоветовали эту кассету, как самое интересное для девочек подростков. С нетерпением мы, после работы в огороде, с Алиной сели у экрана и включили эту кассету. На ней были записаны клипы Бритни Спирс, Кристины Агилеры, бэкстрит Бойз и других популярных поп исполнителей. За лето мы выучили все танцы. Я вспомнила занятия брейк дансом и научила разным движениям Алину. Она тоже была талантливая. Очень быстро мы начали придумывать свои танцы. Каждую свободную минуту мы репетировали или придумывали движения. Кто бы знал, что именно эта кассета так изменит наши жизни. Тем временем лето подходило к концу и всем надо было разъезжаться. К сожалению, мама с Сашей расстались, потому что жить в каморке при ПТУ мама не могла, а Саша не хотел переезжать в Москву, хотя мы его очень уговаривали. Да и в целом мама очень сложно пережила тот факт, что нам нужно возвращаться. По приезду она опять впала в депрессию и мне пришлось окунуться с головой в работу что бы вновь оплачивать ораву врачей. В таком ритме прошли ещё несколько лет. Я их даже толком не помню. Мама то выходила из депрессии, то вновь впадала. Готовила она так же хорошо, я продолжала шить, поэтому в деньгах проблемы не было. Ещё два лета мы ездили в деревню и после каждого раза мама очень тяжело расставались с Сашей. В последнее наше деревенское лето обе бабушки совсем слегли и их забрали к себе в город дети. Алине пришлось уехать в интернат, а Саша ухаживал за мамой и мы, не дождавшись конца лета, вернулись в Москву. Маме с годами становилось всё хуже, а доктора твердили, что это возрастные изменения характера, а доказать им, что она всегда была такой я не могла.

Не зря же говорят, что пубертат это страшно время. В моём случае он прошёл очень тяжело. Мне никогда ничего не запрещали. У меня были деньги в любом количестве. Я не училась. Очень страшный коктейль для подростка. А ещё огня подбавила Алина. Однажды зимним вечером, за несколько недель до нового года в домофон позвонили. Обычно это звонят клиенты, а перед новым годом их было очень много. Холодильник был забит коржами, мастикой и кремами, а по всей квартире висели разной степени готовности карнавальные костюмы и платья. Что бы не терять время, я нажимала на кнопку открытия двери, говорила этаж, сразу открывала дверь и бежала в дальнюю комнату дошивать. Спустя пару часов после звонка я встала из-за машинки и пошла на кухню попить чаю. Каково же было мое удивление, когда я увидела Алину в мамином переднике, раскатывающую мастику для покрытия очередного тортика. Мама сидела на диване и хохотала, а Алина очень эмоционально что-то ей рассказывала. Как выяснилось, Полину Витальевну на совсем забрала к себе дочь. Интернат закрывали, а учеников должны были распределить по другим учебным заведениям. Но так как официально опекунство было оформлено на деда и бабушку, то документы о перераспределение пришли к ним. Они до сих пор не признавали Алину и видеть её в своём доме не хотели. Подальше от позора, дед решили сдать её в детский дом. Но Алина пригрозила им, что если они это сделают, то она пойдёт в церковь и всему приходу расскажет о том, как он поступил с родной внучкой. Они решили отдать ей все её документы и половину денег с проданного дома, хотя подозреваю, что ей перепала даже не треть. В Москву Алина ехала боясь, что вдруг мы её не примем. Но всё получилось лучше некуда. С того момента, как она появилась в нашей жизни, всё перевернулось с ног на голову. Алина могла заговорить зубы кому угодно. Первым делом она решила, что будет помогать маме готовить. Мама была уже в возрасте, и ей всё тяжелее было справляться с готовкой. В четыре руки они успевали приготовить всё к обеду и до вечера мама отдыхала, а Алина помогала мне с шитьём. В Москве она была впервые, и я решила ей показать город. Новогодняя Москва – это что-то невероятно. Мы каждый вечер уезжали гулять и приезжали за полночь. Алина была счастлива, но молчалива. Сам новый год мы встретили дома, втроём. Утром, за завтраком она удивила меня очень серьезным разговором. В то время я выглядела старше своих лет. Может быть гены, а может быть это особенность чёрной кожи, но меньше восемнадцати мне было сложно дать. Я очень похудела и вытянулась. При росте в метр семьдесят, я весила не больше шестидесяти килограмм. Но при этом одевалась я как мама. Из-за отсутствия общения со сверстниками, я не знала, что модно, а что нет. И практически вся одежда у нас с мамой была общая. Удобные утеплённые брюки, длинный пуховик, свитера и мягкие кожаные сапоги на липучке "прощай молодость". Сейчас мне очень смешно вспоминать то время. То, что у нас с мамой было много денег, Алина не знала, поэтому она очень настоятельно предложила мне пойти через пару дней в магазин за одеждой, которую она мне оплатит. За эти дни она присмотрелась к ценам и подсчитала, что ей хватит на то, чтобы сменить нам с ней гардероб. Как мне казалось, она выглядела очень хорошо, но сейчас я понимаю, что одета она была по моде рязанской области, а это очень отличалось от того, что носила Московская молодежь. Я услышала тираду о том, что всех денег не заработаешь, а жизнь у нас только одна и мы должны ей соответствовать. Долго Алина говорила, а я была так счастлива, что этот человек проявился в моей жизни, да и то, что она такая добрая и щедрая. Я молча встала, взяла её за руку и повела в свою комнату. Там под кроватью у меня хранился сейф. Открыв его, я показала Алине, что внутри. От шока она села прям на пол, вытаращила глаза и как рыбка открывала и закрывала рот. Денег у нас было очень много, несколько лет мы практически ничего не тратили, а только зарабатывали. На тот момент, когда у нас появилась Алина денег было столько, что мы с лёгкостью можно было купить квартиру в Москве. В фильме Красотка, был кадр, где она приходит в дорогой магазин, а надменные консультанты не хотят её обслуживать, так произошло и у нас однажды. Мы зашли в ЦУМ и в одном брендовом магазине присмотрели себе что-то из одежды, как вдруг на нас налетела охрана и вытолкнула из отдела. У кассы стояли продавщицы и с призрением смотрели в нашу сторону. Мне понадобилось много сил, чтобы утащить оттуда Алину, которая готова была убить этих куриц. Настроение было испорчено, и мы поехали домой. Всю ночь я не спала и в итоге придумала решение нашей проблемы. Рано утром я подняла маму и Алину. Маму я отправила завтракать и обратно в кровать, что бы она не испугалась, что нас нет. А мы с ещё ничего не понимающей Алиной пошли на территорию ненавистного мною рынка. За долгие года шитья, мне пришлось изучить рынок тканей в Москве и именно на черкизовском рынке, к сожалению, был самый большой выбор. Я старалась обходить сам рынок стороной, но мой любимый отдел тканей и фурнитуры находился практически в центре этого муравейника. Я объяснила Алине правила поведения. Идти быстро, держа крепко в руках всё ценное, смотреть прямо перед собой, а лучше под ноги, не останавливаться, не верть головой и не откликаться на крики, свист и просьбу подойти. Если тебя хватают за руку, нужно было резко махнуть рукой и пойти чуть быстрее. Не знающим, что такое черкизовский рынок, может показаться, что я слишком сильно заморачивалась, но, уверяю вас, это было жизненно необходимые навыки выживания на этой дикой территории. Иначе можно было зайти и больше никогда не выйти. Жуткое место.

Мы пришли к моему хорошему другу и поставщику тканей. Он был вьетнамцем и представлялся Женей, в чём я очень сомневаюсь. Но независимо от того, что он скрывал за своим именем, ткани у него всегда были лучшие. Я достала из своей сумки ворох бумаги. Пол ночи я вырезала из модных журналов страницы с разделами мода и светская жизнь, и сказала Жене, чтобы он принес мне такие ткани, как на этих моделях. Алина догадалась, что я запланировала. Спустя пару часов, мы навьюченные, как ишаки высоко в горах, еле волоча ноги, добрались до дома. Всю неделю, днём и ночью, как обезумевшая я шила нам одежду. На удивление у нас с ней были очень похожи фигуры, только Алина была чуть тоньше меня. На время я перестала принимать заказы, а на выпечку, как раз наоборот, заказы увеличили, потому что Алина была восхитительным кондитером и подмастерьем для мамы. Целую неделю, они провели бок о бок на кухне. Выпекали, замешивали, вываривали и украшали кондитерские изделия. За это время я сшила нам новый гардероб. Вечерами мы с упоением смотрели МТВ и выписывали в тетрадь названия модных клубов и сленговых словечек, которыми пользовались звёзды того времени. Названия коктейлей и блюд. Всё это было для того, чтобы влиться в Московскую тусовку. Оказывается, когда Алина ещё училась в интернате она с упоением мечтала переехать в Москву и жить, как героини светской хроники. Проведя с мамой столько времени, Алина очень аккуратно завела со мной разговор о её поведение. У Алины в интернете был класс коррекции, где учились дети с особенностями. Много умственно неполноценных ребят, и она заметила, что мамино поведение очень похоже на поведение этих детей. Я давно знала, что мама не просто странная, для своего возраста она вела себя очень инфантильно. Она любила мультики, особенно старые советские и могла смотреть их часами на пролёт. Она прекрасно готовила, но была совершенно неорганизованная. Она могла убрать какой-нибудь кухонный прибор в холодильник и не найдя его, устроить истерику. Я к этому привыкла, но Алина намного побаивалась, потому что часто, дети с такими заболеваниями оказывались очень агрессивными. Я не хотела этого признавать, но мама иногда могла проявить агрессию и навредить себе или мне. Бывало она нервничала и могла случайно бросить то, что ей мешало, а это часто были ножи или вилки, не целясь в меня ,а просто на отмаш. Могла оставить включенным газ и выйти из кухни. Часто не запирала дверь, а про её доверчивость вообще можно не рассказывать. Я собрала силы в кулак, и мы поехали к неврологу. В больнице мы первым делом пошли к главному врачу, кое как, скорее всего из-за его любопытства нас приняли, я зашла в кабинет и молча, как научила меня Алина, положила конверт с внушительной суммой, ему стол под первую попавшуюся папку и тихо, но внятно произнесла, что нам нужен взрослый невролог, самый лучший и как можно быстрее. Вышла из кабинета, и мы сели ждать. Через пару минут двери распахнулись, и главный врач с улыбкой на пол лица повел нас лично по кабинетам. Вначале маме завели карточку, потом взяли кровь на анализы, потом без очереди под недовольные бурчание бабушек нас провели в кабинет к неврологу. Он расспрашивал о чем-то маму, параллельно проводил с ней какие-то манипуляции. Потом нас отвели в кабинет с аппаратом МРТ. Вот тут начались проблемы, и мама ни за что не согласилась в него ложиться. Сколько я не уговаривала, она только злилась. Я понимала, что нужно заканчивать, иначе она уйдёт в себя и мне придется очень долго ждать, когда она сможет встать и пойти домой. Я кое как уговорила её сделать ещё несколько процедур, и мы поехали домой под уверяющий нас монолог главврача, о том, что скоро маме поставят диагноз. Через пару дней маме сделали МРТ под наркозом, от которого она отходила очень долго и болезненно, но по крайней мере, вскоре я узнала диагноз. Задержка Умственного Развития в связи с родовыми травмами и деформацией черепа. Они долго не могли прийти к точному диагнозу из-за маминого возраста. Но МРТ всё расставило на свои места. Главврач получил второй конверт после оглашения диагноза и заверил меня, что мама теперь для него пациент номер один.

В подвале нашего дома жила семья приезжих из Азии. Мужчины работали на улице, а женщины убирались в подъездах и в некоторых квартирах. Наш с Алиной план был взять на абордаж самые модные заведения Москвы. Но маму нельзя было оставлять одну, поэтому мы договорились с одной женщиной о том, что она будет проводить время с мамой, пока нас не будет дома. Она даже несколько раз переспросила, что именно ей нужно делать. А делать ничего толком не надо было. Просто подружиться с мамой и не оставлять её одну. Камилат была удивительной женщиной. И пока мы отсыпались или готовились к очередному загулу, она убиралась, стирала и гладила. Хотя её не просили, но так как я платила достаточно много, она решила так нас отблагодарить. В пятницу вечером мы уходили из дома и появлялись только в понедельник утром. Мы начали покорять Москву. Звучит очень пафосно, но было круто и весело. Клубы Гауди, Инфинити, Зона, Пропаганда. Чуть позже Икра, Кризис Жанра. Когда хотелось быть очень-очень пафосными, то Сохо Румз, Рай. Что-то открывалось и сразу закрывалось. Что-то по сей день работает.

Наш первый выход в свет я запомню навсегда. Это была начало весны. Кое где ещё лежал снег, но погода уже ужасно радовала теплом. Все наши мысли были заняты только этим. Так как ей было только семнадцать, а мне пятнадцать лет, то с нашими паспортами нас бы никуда не пустили. В те времена, в переходах метро, можно было купить что угодно. От котёнка, до диплома о высшем медицинском образовании. Палатки, ларьки, раскладушки с барахлом. Иногда сложно было спокойно пройти по переходу, потому что под ногами то тут, то там, либо кто-то торговал, либо попрошайничал. С первым попавшемся нам барыгой документами и дипломами мы договорились на то, что он делает нам студенческие билеты МГИМО третьего курса факультета международных отношений. Во-первых, это означало, что нам больше восемнадцати, а во-вторых, МГИМО – это очень престижно. Ранним утром субботы мы были в салоне красоты. Мои волосы очень капризные, просто взять и расчесать я их не могу. В обычной парикмахерской за меня не взялись, поэтому я ходила в парикмахерскую недалёко от общежития РУДН. Там знали, что со мной делать. Девочки из разных африканских стран работали там, чтобы иметь хоть какие-то карманные деньги. Я приходила раз в месяц и проводила там целый день только для того, чтобы мне помыли голову, расчесали и хотя бы как-то собрали в хвост или сделали косички. С собой у меня всегда была огромная сумка со свежей едой: фруктами, овощами, консервами и конечно же маминой выпечкой. Они ждали мой приход, как праздник. Но в тот день я пришла к ним с заданием. Мне нужна была причёска, как у Анджелы Дэвис. Девочки были в шоке, но рьяно, в четыре руки взялись за мою голову. В первый раз я делала маникюр и педикюр.

Это место требует отдельной истории. Там я пропитывалась духом Африки. Девочки спорили до ругани о том, кто же был моим отцом. В этих спорах, а иногда и небольших потасовках, они решили, что он был из западной африки. Они сравнивали цвет кожи, структуру волос, разрез глаз. Каких только безумных теорий я не услышала. Каждая хотела, чтобы я была именно той национальности, что и они. Если бы я только знала историю своего рождения, я бы обязательно дала бы задание девочкам выяснить, кем же был мой отец, а уж они точно бы узнали, потому что более любопытных и болтливых людей я никогда больше не встречала. К сожалению, со временем я потеряла с ними связь, а этого самопального, этнически разнообразного салона красоты больше не существует. Вышла я оттуда совершенно другим человеком. Мама с Алиной чуть не упали в обморок, когда меня увидели. Конечно же мне пришлось смыть с лица и ногтей тот ужас, который они мне наклеили и нарисовали, но причёска была как раз такая, какую я и хотела. С макияжем я никогда не заморачивалась. Это сейчас можно найти тональный крем и пудру для любого оттенка кожи, а тогда мне приходилось ухаживать за кожей намного тщательнее, чем другим подросткам. Если появлялись прыщики, то на черной коже они смотрелись намного отвратительней, чем на белой. Замазать я их ничем не могла. Поэтому, с того момента, как у меня начался пубертатный период, я каждую неделю ходила в салон красоты, и делала уходовые процедуры для кожи лица. Алина пошла в обычный салон, где из неё тоже сделали очень красивую взрослую леди. За несколько дней до знаменательной субботы я арендовала Гелендваген и в частном охранном агентстве мы наняли личного телохранителя. Телохранителя мы выбирали тщательно. Это был мужчина за сорок. Очень высокий и накаченный. На его фоне, мы выглядели как куколки Барби. Он оказался бывшим актёром, поэтому решил подыграть нам в нашей не большой сценке перед входом в клуб. Ближе к двенадцати ночи, мы были в полной боеготовности. Одетые как модели из раздела мода и стиль журнала Космополитен, погрузились в гелик и дрожа от перевозбуждения мы поехали на Проспект Мира в самый модный по тем временам клуб Цепелин. Первое впечатление – это очень важно, главное напустить побольше пыли в глаза смотрящих. Тогда самыми важными людьми ночной жизни, были так называемые фэйс-контрольщики. Эта была отдельная каста небожителей клубной жизни, которые своим вечно устало-безразличным взглядом и вялыми движениями ввергали в трепет и ужас очередь обычных людей, которые хотели попасть в клуб. Считалось, что чем больше толпа перед клубом, тем круче клуб. Если ты известная личность или просто приглянулась им, то всё, ты королева и можешь попасть без очереди. За несколько минут до подъезда к клубу телохранитель прикрепил по обе стороны капота два маленьких флага какой-то африканской страны, вручённых мне днём девочками в салоне. На обычные номера, никто не обратил внимание. Телохранитель подъехал почти вплотную ко входу, очень медленно открыл заднюю дверь, помог выйти вначале Алине, а потом слегка приклонив голову, и мне. Конечно же, без лишних слов нас пустили во внутрь. Я, молча и высокомерно смотря на охранника, небрежно махнула ему ручкой, и он ушел в машину, припарковался, с другой стороны, дороги и не отрывая глаз от входа, сел в наглухо затонированный мерседес. С того вечера нас стали называть ночными фуриями уикенда.

Однажды в Дягилев меня звал замуж Стивен Сигал, а из Икры мы с Алиной с утра поехали в аэропорт и улетели на неделю в Таиланд. После страшной попойки в проекте оги ,мы, на тот момент уже довольно популярные московские тусовщицы, очутились в деревне под Клином в доме одного очень известного в то время депутата, и я на полном серьёзе решила остаться там жить и выйти замуж за его сына, пока он не попросил меня уехать и скрывать наши отношения, потому что этот депутат был ультраправых взглядов и если бы он меня увидел, то лишил бы сыночка денег. Историй наберётся на пятитомник, но жизнь вносит свои коррективы.

Глава 4

В детстве, как и многие девочки, я очень любила мультик Сейлор Мун, и конечно же по уши была влюблена в Такседо Маск. Повзрослев, я про это забыла, пока не случилось наше знакомство в реальной жизни. Утро понедельника я всегда проводила за одиночным завтраком в кафе. Есть у меня особенность, с похмелья, рано утром съедать тонну еды. Если этого не происходило, то весь день я ходила злая и с головой болью. Алина не могла смотреть на это и обычно уезжала домой. А я заходила в кафе и заказывала завтрак и маленькую рюмочку чего-нибудь сорокаградусного, дабы привести мысли в порядок. Хоть мне и было только девятнадцать, паспорт у меня никогда не спрашивали. Обычно мой завтрак состоял из большого омлета, капучино, апельсинового фреша, большого миндального круассана и еще смотря на что у меня хватало сил. Сейчас я даже не дышу над шоколадом, чтобы не вдохнуть случайно пару лишних калорий, а тогда даже не переживала. Живот просто исчезал к обеду. Чудеса юношеского метаболизма. И вот утро понедельника. Я сижу в Шоколаднице и заказываю третью порцию блинов с творогом, как замечаю на себе чей-то пристальный взгляд. К этому я привыкла, но как только я поворачиваю голову в сторону этого человека, обычно они сразу отворачиваются. И тут я поворачиваюсь с очень грозным видом и замираю. На меня смотрит он, Такседо Маск. Высокий черноволосый японец в идеально сидящем на нём темно синем костюме Хьюго Босс. В рубашке цвета летнего ясного неба. Он сидел, небрежно облокотившись на спинку кресла и пристально смотрел на меня. А я с набитыми едой щеками и нахмуренными бровями так и замерла без какой-либо возможности отвести от него глаз. Он поднял руки к лицу, надул щеки и громко шлёпнул по ним ладонями. Я еле сдержала смех, потому что всё содержимое моего рта выпало бы на пол. Он подошёл ко мне и взглядом, молча попросил разрешения присесть, и тут же что-то залепетал на французском, я разочарованно покачала головой, силясь незаметно переживать то огромное количество еды, которое еле помещалось у меня во рту. Потом он перешёл на английский и тут промашка, дальше немецкий, потом какие-то арабские скороговорки. Я уже потеряла всякую надежду, как, вдруг он на чистейшем русском языке, разочарованно посмотрев мне в глаза произнес " блять, надо было Африканские диалекты учить, а не вот это всё". А я уже с улыбкой до ушей, благополучно переживав сказала, что мне вполне хватило и Русского матного. Он покраснел и моментально извинился за мат. Его звали Ичиро. В Москве он возглавлял одну из японских компаний, производящих шины. Ему было тридцать лет, и он стал для меня моим личным Такседо Маском. На его фоне я выглядела крошечной девочкой. Двухместный широкоплечий, всегда одетый с иголочки. Я не верила своему счастью. Спустя месяц свиданий я познакомила его со своими девочками. Они были в восторге друг от друга. К маме он относился настолько почтительно, что иногда мне было не удобно её поведение.

К семидесяти годам её одолела начальная стадия Альцгеймера. Она давно перестала печь и все заказы выполняла одна Алина, почти всё своё свободное время она проводила у телевизора, и лишь изредка помогала. Ежемесячные конверты главврачу избавили меня от бюрократической беготни. Я привозила маму в больницу на три дня раз в месяц и увозила совсем другого человека.

Мы с Алиной уже были успешными предпринимателями. В то время, с открытием своего дела, всё было легко и просто. Заплати кому-надо немного денег, и вуаля, у тебя на руках за каких-нибудь пару недель, уже лежат все документы. Так Алина арендовала помещение, недалеко от нашего дома, и открыла там кондитерскую с домашней выпечкой. За пару месяцев она приобрела огромную популярность в нашем районе. У Алины можно было отметить день рождения, юбилей, да и просто посидеть. Из-за близости рынка, в нашем округе, найти не этническое заведение, было нереально, по этому кафе с булочками, эклерами и пирожками пользовалось огромной популярностью. А я стала модельером, без модельного дома. Я как Робин Гуд двадцать первого века. Только не воровала у богатых, а играла на их тщеславии и немного обманывала. Однажды, сидя у телевизора, я щелкала пультом по каналам и задержалась на какой-то передаче об Африке, там показывали быт Африканских королей, и каково же было моё изумление, когда я увидела гардеробную одной из Королев. Все сочетания всех цветов радуги. Буйство красок, форм и размеров. Никакой логики в раскройки: тут лоскут, там подвязка и получается невероятное платье. В тот же день, побежав в ближайший магазин тканей, я сильно разочаровалась. Ничего даже издали похожего на африканские ткани там не было. Спас меня поход в парикмахерскую. Девочки за секунду нашли мне одного паренька, мама которого на родине занималась пошивом платьев. Самая скромная и молчаливая девушка, которая в основном занималась маникюром была Титилэйло. Родом из маленького города, она единственная из всей семьи получала высшее образование, да и не просто где-то, а в России, что в её стране считалось очень престижным. Все знали, что этот парнишка в неё влюблен, но она была помолвлена у себя на родине. Воспитание и глубокая религиозность не позволяли ей вести хоть сколько-нибудь разгульный образ жизни. Парень поставил мне условие, что он готов договориться с мамой, что бы она прислала мне столько тканей, сколько я захочу, но только если я устрою ему свидание с Титил. Миссия была изначально провалена, но к моему удивлению Титилэйло сама подошла ко мне, когда до неё дошли слухи об условии нашей с пареньком сделки. Она рассказала мне, что с детства обожала шить, но в России у неё нет такой возможности. Комната в общежитии маленькая и швейная машина там просто не поместилась бы, да и соседки были бы не рады постоянному стрекоту швейной машинки. Я клятвенно заверила её, что если всё получится, то она будет помогать мне в исполнение моей задумки, тем более мы вдвоём могли придумать идеальный вариант платья для России, но с Африканскими корнями. В итоге спустя месяц у меня на руках были огромные куски разнообразных тканей, на которые я потратила большую часть своих сбережений, но на все сто процентов я была верна своей идеи. Мы с Титил сшили два невероятных платья. Даже светловолосая и белокожая Алина, надев его мигом преобразилась и стала похожа на Африканскую Королеву, что уж говорить обо мне. Мы засветились в этих платьях на паре вечеринок. На вопросы откуда они, отвечали, что их сшил модный молодой Нигерийский модельер. В таких вещах, в тусовке мне верили безоговорочно и проверять мои слова никто бы не стал. Этого нам хватило, что бы заказы посыпались как из рога изобилия. За каждое платье я взвинтила запредельную цену. Москва удивительный город. И люди тут удивительные. Как только они узнавали цену и время изготовления платья, то у всех моментально включалась кнопка под названием "такие как я не ждут" и обычная болтовня превращалась в аукцион, лишь бы стать первой в очереди. Я дала задание Титилэйло найти еще четверых девочек, которые умеют шить, и лучше, что бы они были из разных Африканских стран, дабы максимально разнообразить модели платьев. Недалеко от общежития я арендовала помещение и купила пять отличных швейных машинок. Одну стену в этом помещение мы отвели под фото стену. Девочки принесли огромное количество национальных журналов и весь день мы провели, вырезая понравившиеся фотографии платьев, тканей и моделей. Смешав всё это разнообразие, мы придумали пять моделей. Каждая, по своим меркам, сшила себе платье. Все девочки справились на отлично, а их платья стали нашей визитной карточкой. Товарищ Остап Бендер позавидовал бы нашему плану, он был на столько прост, что даже удивительно, что еще никто не догадался сделать это до меня. Ведь давать Московским мажорам понять, что они лучше других – это просто золотая жила. Наша фишка была в том, что девочки лично приезжали к клиенткам домой. У нас было две дорожные сумки Луи Витон, конечно же оригинальные, с подделкой к таким клиентам идти было нельзя. В этих сумках лежал «походный» набор снятия мерок. Девочки всегда приходило ровно вовремя, как договаривались с клиентом. Они не здоровались и не прощались, без нужды не разговаривали, не принимали предложения выпить или поесть. Быстро, на сколько это было возможно, снимали мерки и записывали их золотой ручкой Паркер в оригинальный ежедневник Молеськин. Строго перед уходом, они говорили клиенткам: «Наличными пожалуйста, в долларах», брали пухлый конверт и уходили. Экзотическая внешность девочек в купе с их отрешенностью, граничащей с хамством, производили на большинство клиенток неизгладимое впечатление, что им делают одолжение, взяв огромную сумму за платье.

Платила я девочкам очень хорошо. На десять процентов от стоимости готового платья они прекрасно обеспечивали себя, откладывали и отправляли деньги своим родным в Африку. Сумма, которою люди были готовы платить за бренд, который ты придумала за день, сидя в квартире на востоке Москвы, была запредельно завышена. В месяц мы шили не больше десяти пятнадцати платьев, искусственно создавая у клиенток чувство ожидания чего-то невероятного. У Нигерийского модельера слишком много дел, чтобы своё время тратить на русских модниц.

На момент моего знакомства с Ичиро я уже была успешной и финансово независимой. Удивить меня часами за несколько миллионов рублей или квартирой на чистых прудах было сложно, как раз поэтому он так сильно в меня влюбился. В Москве практически нереально найти себе молодую, красивую девушку, которая вращается в самых известных тусовках, без претензии на твой банковский счёт. Вот как Ичиро повезло. Он окружил меня такой заботой и любовью, что я очень быстро в нём утонула. Утонула в самом плохом смысле этого слова. От меня зависело слишком много жизней. Мои девочки, мама, Алина. Но за всю мою сознательную жизнь ещё никто обо мне не заботился. Спустя пару месяцев я переехала к нему на чистые пруды. Мой модельный дом, без дома и моделей, быстро развалился. Заниматься им я больше не хотела, а девочки, без моего руководства не могли. Работы им хватило на полгода. Я разделила между ними всё оборудование, остатки тканей и попрощалась на очень хорошей ноте. Алина взвалила на себя заботу о маме, а я была совершенно не против. Вся рутина упала на её плечи. Так как кафе было рядом с домом, она практически перестала выезжать с района. Из-за большой загруженности, тусоваться она тоже перестала, так что мы практически не виделись, а лишь изредка, и то, почти всегда по делу, разговаривали по телефону.

Однажды утром раздался звонок, это была Алина, и я немного испугалась, что же могло её заставить позвонить мне в воскресенье утром. Она сказала, что пришло какие-то странное письмо о недвижимости во Владимире. Про квартиру, которая там осталась, я уже и забыла, но логически помыслив, решила ехать, всё-таки трёхкомнатная квартира хоть чего-то да должна была стоить. Ичиро знал подробности моего детства и одну меня ни за что не отпустил. Алину мы решили взять с собой, потому что, у меня сразу назрел отличный план, куда деть эту недвижимость. Ичиро, будучи большим славянофилом, как и его родители, обожал путешествовать по России, но именно во Владимире, в центре золотого кольца России, еще никогда не был. Утром мы сели в его Тайоту Секвойю и поехали. Дорогу Москва-Владимир я знаю наизусть и весь путь я не могла перестать переживать от предстоящей встрече с хорошо забытым детством. Я даже не думала, что мне придётся вернуться.

К подъезду ненавистного мне дома, мы подъехали ближе к обеду. Ужас и гнев обуял меня, когда я вышла из машины. Я сразу вспомнила всю боль, что мне пришлось тут пережить. Весь двор сбежался просмотреть на такую огромную дорогую машину, а уж когда из неё вышли мы, я думала весь город прибежит. У подъезда нас встретила женщина из управляющей компании. Она, конечно, обомлела от нашей троицы. Выглядели мы очень колоритно. Вести диалог она начала с Алиной, решив, наверное, что она единственная понимает русский язык. Но я её перебила и попросила побыстрее всё рассказать, ибо желания тут оставаться не было. Мы поднялись на этаж. На глазах навернулись слёзы. У двери тёти Светы всё ещё стоял большой стеллаж, куда они выкладывали готовую обувь. Я уже хотела зайти, но вспомнила, что их там давно нет. Сердце замерло. Наша дверь была заколочена досками, но к нашему приезду их грубо отодрали. Внутри ужасно воняло бомжатником. Наверное, они устраивала там сквоты. На полу валялись матрасы. Повсюду были разбросаны бутылки и шприцы. Мы вылетели оттуда пулей, не успев зайти. Спустившись, мы сели на лавочку. Ичиро стоял позади меня и курил. Он молчал, но энергетика силы исходящая от него заставляла всех вести себя чуть тише обычного, мне показалось, что даже дворовые собаки перестали лаять, и жалобно смотрели на него. Женщина заговорила высоким, елейно приторным голосочком, и я нервно хихикнула, потому что сразу вспомнила ту тётку, которая хотела подсунуть маме документы что бы выписать меня из квартиры. Женщина сказала, что квартира создаёт проблемы соседям и они решили подать иск на хозяев, чтобы заставить привести её в порядок, но так как эта женщина видит, что мы очень занятые люди, она готова замять иск и выкупить эту квартиру. Монолог её был заучен и очевидно, ни единожды был повторен дома у зеркала. Сумму, которую она озвучила можно было смело умножать в два, а то и три раза, и только тогда она стала бы похожа на правду. Но я не хотела мараться обо всё это и сразу согласилась. Алина хотела возразить, но я её остановила. Прямо там, на коленях мы подписали документы, и женщина, под наши удивлённые взгляды, начала расплачиваться наличными деньгами. Когда она передавала их мне в руки, я спиной почувствовала холодок в теле. В ту секунду, когда положила мне в ладонь очередную связку пятитысячных купюр, перед нами появилась Анастасия. Она как лисица кинулась на меня и выбила из рук пачку денег. Громко ликуя, она схватила их и бросилась к подъезду. Ичиро не спеша замахнулся и схватил её за косу. Она дернулась и упала спиной на бетонную плиту подъезда. Лёжа на спине и задыхаясь от возмущения и боли, она обезумевшими глазами, снизу вверх смотрела на Ичиро. Он же, в своей манере чеширского кота, медленно подошёл к ней, взял из ее рук деньги, аккуратно поднял ее и поставил на ноги. Она забежала в подъезд и через минуту уже стояла на балконе и орала как сумасшедшая, что я с мамой виновата во всех её несчастьях. Сыновей всё-таки посадили в тюрьму, муж, который уже давно вышел на свободу, сидит у неё на шее. Она орала, что я обезьяна, а мой ускоглазый хахаль её избили и она вызовет милицию. Так стыдно мне не было никогда. Даже Бабушки, всё это время сидящие рядом на лавочках и наблюдавшие за нами, кричали ей что бы она не позорилась, а она всё никак не останавливалась. Под этот отвратительный аккомпанемент, мы поехали дальше. Следующие три дня Ичиро и Алина катались по городу и области с экскурсиями, а я сидела в ресторане при гостинице и пила. Ичиро мне ничего не говорил, только целовал при встрече. Он понимал, что мне нужно было пережить это. По приезду в Москву мы сразу же поехали в кафе Алины. За то время, пока нас не было мы решили подарить ей новый ремонт и оборудование. Ремонт Алина хотела сделать давно, да и оборудование очень устарело, но денег на всё не хватало. Вы бы видели, как она радовалась. Она кричала и обнимала то меня, то Ичиро. В этот вечер мы закрыли кафе для посетителей и закатили там невероятную вечеринку для Алины и её новое будущее.

Глава 5.

Моя вина была в том, что я закопалась в отношениях. К маме я почти что не приезжала, про Алину забыла и совершенно не интересовалась, как она там. Я наслаждалась жизнью домохозяйки. А так как Ичиро тоже был заядлыми тусовщиком, то все выходные мы проводили в клубах и барах. По будням я планировала наши путешествия, благо работа позволяла ему вести дела из любой точки мира. Постоянно ходила по магазинам, научилась готовить и каждый день радовала любимого вкуснейшей едой. Отучилась на курсах вождения. Ичиро купил мне машину, и я разъезжала по Москве. Заключила контракт с одной частной школой и сшила для учеников начальных классов школьную форму. Познакомилась с друзьями Ичиро и проводила с ними свободное время. Алина не обижалась, она понимала, что эту жизнь я заслужила и совершенно перестала рассказывать мне о своих проблемах. А зря.

Со времён черкизовского рынка, я боюсь кавказских мужчин. Не мне говорить о предвзятости по национальности, но долгое время я провела с ними бок о бок и, к сожалению, не встретила ни одного хорошего. Контингент рыночных торгашей не говорит о всех, но кроме торгашей у меня не было знакомых. У меня даже в мыслях не было встречаться с ними, и я думала, что Алина разделяет моё к ним отношение. Однажды она мне позвонила и сказала, что главврач предложил поместить маму в пансионат на время лечения, я быстро согласилась и не спрашивая подробностей, потому что мне особо и не хотелось вникать. Отправила денег на полгода проживания и даже, немного порадовалась за Алину, теперь то она сможет отдохнуть. Но как же я была не права. Мы с Ичиро иногда навещали маму. Она уже была в глубокой деменции. Плохо понимала, что происходит вокруг и почти никого не узнавала. Она была очень спокойной и проводила свободное время за просмотром мультфильмов. Всё наше посещение продолжалось не больше пятнадцати-двадцати минут. Зашли, поздоровались, посидели, вышли. Больше времени я проводила в кабинете врачей, обсуждая её состояние, нежели рядом. Пока я разговаривала с врачом, Ичиро, обычно сидел с мамой и смотрел в экран, но в тот день, он вышел из маминой палаты немного удивлённым. Она сказала ему, что у Алины будет маленький от маленького. Я приняла эту фразу за очередную мамину фантазию, но решила всё-таки позвонить Алине. Она сказала, что очень занята и когда освободится, то обязательно перезвонит. Через неделю я опять позвонила и опять-таки она меня отшила. Я была озадачена, но не предавала значение и решила, что будь что-то серьёзное, она бы обязательно мне рассказала. Но однажды утром, меня разбудило какое-то шестое чувство, что нужно срочно ехать к Алине. Первым делом решили зайти в кафе, и каково же было моё удивление, когда вместо привычной кондитерской, я обнаружила чайхану. В страхе я набрала Алине, но её телефон был отключен. Я позвонила Ичиро и попросила его срочно приехать. Ни прошло и часа, как секвойя уже подъезжала к дому. Мы зашли и ужаснулись увиденным. Куча кавказцев, громкая музыка, липкие столы. На нас смотрели, как на инопланетян. Я спросила парня за кассой, где хозяйка. Он ухмыльнулся и грубо ответил, что хозяйки у него быть не может. Тогда, еле сдерживая гнев, я спросила, где Алина. Он ответил, что знал много русских Алин, и мерзко захохотал, тут же, громким смехом его поддержали посетители. Долго сдерживать гнев, Ичиро никогда не умел. Он вплотную подошёл к этому пареньку и тихо, но вложив весь гнев в этот шепот сказал, чтобы к нему срочно подошёл тот, кого он считает хозяином этого кафе. Парень испугался и крикнул что-то на своём языке. Из подсобки вышел, точнее практически выкатился маленький, круглый мужчина с огромными усами и лысой, как шар головой. Он пренебрежительно посмотрел снизу вверх на Ичиро и громко сказал, обводя взглядом посетителе, что собак они не готовят, а где корейское кафе, он не может подсказать. Все посетители и паренёк за баром взорвались нервным хохотом. Ичиро с улыбкой, которая у любого человека, вызвала бы желание спрятаться, сбежать или исчезнуть, практически согнулся пополам и приблизившись к лицу этого мужчины, ответил, что если он не скажет, где хозяйка кафе, то он будет веселить своих прихлебателей в других, менее комфортных условиях. Видно было, что мужичок испугался, но виду не подал. Он непроизвольно сделал шаг назад, но поняв, что другие мужчины в кафе смотрят на него с укором, он громко ответил, что женщина там, где ей и место, в его доме у плиты. У меня сжалось сердце, первое о чём я подумала, это то, что Алину похитили и увезли в какой-то кишлак высоко в горах. Но Ичиро сохраняя спокойствие спросил, где же его дом, и на удивление этот мерзкий колобок назвал нам мой адрес. Мы вышли и очень быстрым шагом двинулись к подъезду, поднялись в квартиру и на секунду, застыли в ужасе, увидев, что произошло. В предбаннике всё было заставлено коробками. Зайдя в квартиру в нос, ударил запах грязных мужских носков. Весь пол в коридоре был завален мужской обувью. Из комнат раздавался шум мужских голосов. Зайдя в первую комнату, мы ужаснулись. Вдоль стен стояли трёхъярусные кровати и на них кто-то спал, кто-то просто лежал. На нас никто не обратили внимание. В следующей комнате тоже самое. А самая дальняя комната, которая когда-то была моей мастерской, была отведена кому-то важному, потому что там было почти всё так же, как и при мне, но убранство напоминало дешёвую хинкальную. Из кухни послышался шум, а вслед за шумом сдавленный женский писк. Не чувствуя под собой ног, я побежала в сторону кухни. Исхудавшая до ужаса, с огромным живот, у плиты стояла полуживая Алина и мешала шумовкой в огромной кастрюле плов. Руки и ноги были покрыты синяками и ссадинами, а на лице виднелись следы недавно заживших порезов. За столом сидели какие-то мужчины и что-то громко обсуждали на не понятном мне языке. Когда они нас увидели, то резко встали и потянулись себе за пояс. Ичиро что-то им крикнул, и они резко замерли. Потом он сказал еще что-то, и они вообще молча сели на свои места. Он взял ничего не понимающую Алину на руки и резко сказал мне выходить из квартиры. У дверей нас уже ждал мерзкий колобок с тремя верзилами. Он, ухмыляясь водил по своей маленькой мохнатой руке лезвием ножа. Напускно вежливо он спросил нас, куда это мы выносим мать его ребёнка. Сказать, что я была в шоке – это ничего не сказать. Алина уже была в отключке и повисла на руках у Ичиро, как тряпичная кукла. Ичиро опять на их языке ему что-то ответил, и мужичок поменялся в лице, продолжив свой диалог, он медленно прошел мимо верзил, которые начали пятиться. Мелкий мужичок, в отчаянии, понимая, что теряет контроль над ситуацией замахнулся ножом и неглубоко ранил Ичиро в район поясницы. В какие-то доли секунды, не теряя равновесия, ногой он ударил мужчину в солнечное сплетение. Тот отлетел на приличное расстояние и лёжа на спине, тяжело дыша и синел, ухватившись за грудь. Мы сели в лифт и молча спустились на первый этаж. Ичиро велел мне посадить Алину в машину и ехать по адресу, который он мне назвал. Я не спорила, Алине было очень плохо. Как можно быстрее я поехала по адресу и каково же было моё счастье, что это отказалась частная клиника. Меня очень быстро встретили и оперативно забрали Алину. На регистрации спросили про её состояние, но к моему стыду,я ничего не знала. Оставив её под бдительным присмотром врачей, я быстро рванула к Ичиро. Словив как на зло все пробки и светофоры, у подъезда я припарковалась ближе к ночи. Поднявшись на нужный этаж, я тихонечко открыла квартиру. Повсюду горел свет и настежь распахнуты окна. Следа от общежития не осталось. Кровати были в спешке покинуты. Из кухни доносились мужские голоса. Один голос принадлежал Ичиро. Осторожно заглянув туда, я увидела любимого с какими-то дедушкой в погонах. В углу кухни стоял охранник и смотрел на меня так пристально, что захотелось исчезнуть. Дедушка посмотрел на меня и с грустной улыбкой сказал, что клиенты все разъехались и работу мне выполнить не удастся. Я не поняла о чём он, но Ичиро уже во всю хохотала. Он сказал дедушке в погонах, что я его девушка, а не проститутка. Старичок извинился. Я бы и обиделась, но, к сожалению, это не в первый раз, когда моё неожиданное появление принимали за подарок в виде чернокожей проститутки. Ичиро по-Японски поклонился дедушкой, потом по-Русски пожал ему руку и взяв меня за руку, слегка пошатываясь, повёл нас к выходу. Устало бросив: «домой», он уснул в машине. Будить его было бесполезно, да и очень жалко, поэтому припарковавшись у дома, я опустила кресла, достала плед и тоже уснула. Проснулась я от крепкого поцелуя. Ичиро смотрел на меня во все глаза и сказал, что пойдёт со мной в разведку, если придется, потому я не растерялась и показала себя отличным напарником в стрессовой ситуации. Кое как мы выбрались из машины, и под удивленные взгляды соседей, поплелись в ближайшее кафе. Оказывается, стресс сродни похмелью и у меня опять проснулся дикий аппетит. Пока я набивала щеки завтраком Ичиро пил кофе и рассказывал мне о продолжении вчерашнего вечера. Дедушка в погонах оказался сотрудником посольства Азербайджана, и по совместительству другом молодости его родителей. Они были сокурсниками, а через много лет обе семьи обосновались в Киеве. Он знал Ичиро с рождения. Как-то, на один из дней рождения этого мужчины, маленький Ичиро решил сделать ему сюрприз и выучил Азербайджанский язык. Именно с него у Ичиро началась любовь к языкам. И именно это спасло нас от огромных проблем вчера вечером. В квартире, он сказал верзилам и колобку, что в течении часа в там появится этот человек и если они не уберутся, то решать их судьбы будут на высшем уровне. Колобка, в итоге, увезла охрана этого чиновника. Квартиру и кафе они освободили и больше проблем никаких не будет. Он допил кофе, поцеловал меня в щеку и убежал на работу. А мне предстояло много в чём разобраться. Во-первых Алина, во-вторых, мне нужно поехать в риелторскую фирму и договориться о срочной продаже квартиры, потому что жить там опасно и совершенно не хочется, после всего случившегося, а в-третьих, навестить маму. Первым делом я приехала на квартиру. В моей бывшей комнате, где по всей видимости жил колобок с Алиной, под кроватью так и был спрятан мой сейф, и счастью моему не было предела, потому что все деньги были на месте. Потом я поехала к маме, и наконец то решилась навестить Алину. Мне было ужасно стыдно, что я бросила её одну, что не интересовалась её жизнью и не уберегла от беды. Она лежала на большой больничной кровати, бледная и исхудавшая. Огромный живот, накрытый одеялом, смотрелся очень неестественно. Когда наши глаза встретились мы одновременно сказали прости. Рыдая, я аккуратно обняла плачущую подругу. Тихонько, шепотом, еле шевеля исхудавшими губами, она рассказала мне всё, что случилось. Как только кафе стало известным, к ней начали захаживать подозрительные молодые парни и намекали, что ей нужна охрана. Несколько недель они просто ходили и терроризировали её. Но однажды к ней зашёл колобок, которого звали Алим. Он был мил и любезен. В тот роковой день, эти парни пришли не просто так, а с битами, и зайдя в кафе начали грозиться, что разнесут его, если она им не заплатит. Но Алим достал пистолет и говоря что-то на Азербайджанском выгнал их. Он сказал Алине, что не даст её в обиду. Каждый день он приходил в кафе и приносил ей подарки. Алина была благодарна, но не более. Она не давала ему даже малейшего повода подумать, что он ей хоть как-то нравится или интересен, как мужчина. В какой-то момент, Алина поняла, что он её преследует. Он приходил по утрам и вечерам и каждый день провожал её, хотя она и просила не делать этого. Однажды он позвонил в дверь, и она, по старой памяти, когда к нам постоянно приходили клиенты, открыла, даже не посмотрев в глазок. Она очень испугалась, увидев его и хотела уже закрыть дверь, но он не дал ей. Оттолкнул и зашёл в квартиру. Очень грубо и по-хозяйски, не разуваясь, он начал расхаживать по квартире, заглядывая в каждую дверь. Алина его очень боялась, но осмелилась и сказала, что позвонит в полицию, если он сейчас же не уйдёт. Алим рассмеялся ей в лицо и вышел за дверь. Его не было два дня и она уже решила, что её угроза подействовала и он испугался, но однажды вечером, уставшая придя с работы она увидела его грязные ботинки, валяющиеся в коридоре. Первым её желанием-было бежать не оглядываясь, но она очень испугалась за маму. На кухне, во главе стола восседал Алим, вокруг, как стая гиен уселись ребята, которые ей угрожали, а мама, ничего не понимая, сидела съёжившись в углу на голом полу и тихонько плакала. Ужас сковал Алину. Алим встал из-за стола, подошёл к ней, грубо схватил за руку и повел в комнату. Там он ей приказал раздеться, на что она ответила звонкой пощёчиной. Он без колебаний ударил её кулаком в живот и она, согнувшись пополам, упала на кровать. Он присел рядом, и источая отвратительный запах не мытого тела начал раздеваться. В тишине его противный пищащий голос с ужасным акцентом казался самым громким звуком, который когда-либо слышала Алина. «Если ты не будешь делать так, как я скажу, то прямо сейчас мои мальчики свернут шею старухе». Алина испугалась и сделала то, что он хотел. Насиловал он её несколько часов, пока она не потеряла сознание. Очнулась она от того, что ей в лицо плеснули ледяную воду. Алим посмотрел на неё с ненавистью, но сказал, что придет завтра. Всю ночь она сидела в ванной и плакала. Хотела позвонить мне, но почему-то решилась. Ей было стыдно, что она не смогла уберечь дом от беды, и хотела сама решить эту проблему. Он пришел на следующий день и больше уже не уходил. Маму он терпел несколько месяцев, а потом сказал, что если она не исчезнет, то её выбросит где-нибудь в лесу. Тогда-то Алина и позвонила мне с предложением положить маму в пансионат. Она уже была беременна и полностью лишена воли. Алина ужасно его боялась, но на удивление была рада беременности. Она сразу решила, что доносит ребенка и тогда будет решать проблему, чтобы не навредить ребёнку. Когда Алим понял, что она хорошо вынашивает и здоровью ничего не угрожает, тогда и начался настоящий террор. Он сделал из квартиры общежитие, а Алина должна была всех обслуживать. Готовить, стирать, убирать и самое отвратительное-это ублажать ночами Алима. Выходить ей не разрешали, к врачам ходить тоже. Иногда к ней приходила какая-то старуха, ужасно похожая на ведьму, и давала ей какие-то снадобья и настойки. Алина конечно же ничего не принимала. Однажды ночью Алим сказал, что ему приснилось, что она вынашивает девочку, а в его планы это не входило и он решил, что теперь Алина будет ещё убираться ночами в кафе и каждый вечер упаковывать поддельные китайские кроссовки, которыми он торговал на рынке. Если это девочка, то она потеряет её, а если это мальчик, то он будет сильным. За несколько месяцев Алина похудела так, что даже самые маленькие вещи стали ей велики. Она спала по паре часов в сутки и перестала понимать, где сон, а где реальность. Всю свою силу она сконцентрировала на том, чтобы доносить ребёнка.