Читать книгу Умер дважды. Рассказы из жизни и о жизни - Лин Хэндус - Страница 1

Месть свыше

Никогда не верьте людям, доказывающим свою правоту с пеной у рта. Лучше прислушайтесь к тем, кто высказывает точку зрения без лишних эмоций. И не удивляйтесь, если бумеранг в ответ на ваш нечестный поступок или бранное слово догонит вас через годы… Где и как зарождается и закручивается в вихре времени и пространства спираль воздаяния за содеянное? Знает ли кто об этом? Месть свыше – существует ли она для каждого из нас?

Альберт Краних, симпатичный, пятидесяти с небольшим лет мужчина, изнывал от любовного нетерпения. Год и пять месяцев тому назад он познакомился с Юлией Бах, которая жила от него почти за восемьсот километров. Огромное расстояние между ними невыносимо осложняло его сегодняшнюю жизнь. Встречались они редко по вполне понятной причине – Альберт жил на юге Германии, в пригороде Мюнхена, Юлия – на севере страны, в тридцати километрах от Киля, и это обстоятельство мешало ему в полной мере наслаждаться близостью любимой женщины.

Наступил конец февраля. Зима медленно умирала, с пением птиц становилось всё слышнее рождение весны. На обочинах аллей и под деревьями появились первые зелёные пики крокусов и нарциссов. Примятая холодом трава распрямилась и медленно пошла в рост. Природа пробуждалась после долгой зимы навстречу весне и любви, мужчины пробуждались и созревали для женитьбы. Альберт не был исключением. Созрел он для заключения брака ещё и потому, что ему надоели почти ежедневные телефонные разговоры, недолгие встречи раз в два месяца и короткий отпуск по причине Юлиной работы. Ему хотелось стабильности, но не последнюю роль играла и бережливость. Вот уже двенадцать лет Альберт был вдовцом, и ему, по всей видимости, пришло время изменить семейный статус.

Его первая жена Сабине в тридцать семь лет умерла от рака. Он не любил вспоминать об этом, потому что где-то подспудно считал себя частичным виновником её смерти. Никто, впрочем, кроме него, об этом не догадывался – семейные тайны оставались в семье, а эта тайна была и его личной. Альберт охранял её от всех, и даже от единственной дочери Агнес.

Родители Альберта, жившие по соседству с семьёй сына, несколько лет назад скончались. Агнес выросла и, устав конфликтовать с привередливым отцом, сняла квартиру в другой части города. Оставшись один, Альберт вдохновенно отдался работе. Чувство вины за смерть жены с годами притупилось, постепенно он стал интенсивней интересоваться женским полом.

Приятной внешности мужчина никогда не был бедным. Альберт жил в добротном особняке, построенном ещё его дедом, держал многоквартирный доходный дом, оставленный родителями в наследство. Работа финансового консультанта также приносила ему стабильный доход, позволяла не считать деньги и радоваться жизни.

Многие женщины искали встречи с завидным женихом, но Альберт был весьма придирчив в выборе. Ему не нравилось то лицо очередной кандидатки в постоянные подруги, то фигура, то твердый, то мягкий характер. Избалованный высоким достатком, он был избалован и вниманием женщин, ищущих богатого мужа. Откликался вдовец на их заигрывания охотно, но не всегда адекватно. Он не считал женщину самостоятельным человеком, видел в ней или глупую куклу, или хитрую охотницу за его деньгами. Знал ли он точно сам, чего хотел? Такой вопрос он себе не задавал, и ответа на него наверняка не знал. Но – до той минуты, пока в конце сентября на традиционном празднике пива в Мюнхене не познакомился с Юлией. Симпатичная сорокалетняя женщина приехала туда с подругой Ирмой, у которой в Баварии жил брат Александр. Втроём они оказались за одним столом с Альбертом, – в праздник тот захотел погулять по центру города и выпить пива. Конец сентября радовал тёплой солнечной погодой, по улицам гуляли одетые по случаю праздника в национальные одежды баварцы, лица людей светились улыбками…

Легкое знакомство на празднике пива вскоре переросло в более близкие отношения. Спустя год Альберт начал подумывать о том, чтобы вместе жить с женщиной, которую полюбил. Юлия тоже всё чаще задумывалась о личной жизни и приходила к выводу, что ей не хочется быть одной. Она работала в городском музее Киля, и, хотя приходилось тратить на дорогу около полутора часов каждый день, ей было жаль расставаться с любимым делом. Альберт ей нравился всё больше, и упускать выгодную партию совсем не хотелось.

Юлию роднило с вдовцом, кроме похожих взглядов на жизнь, что она тоже была вдовой. Четыре года назад, возвращаясь из командировки, её муж попал в автомобильную аварию. После нескольких дней комы он умер, не приходя в сознание. Особенно тяжело переживала смерть отца их дочь, одиннадцатилетняя Моника. У тихой наивной девочки были доверительные отношения с отцом, и она никак не могла смириться с тем, что его нет рядом. И никогда больше не будет. После его смерти девочка долго ходила на беседы с детским психологом, чтобы справиться с тяжелой потерей. Моника была главной причиной, почему Юлия не спешила переезжать к Альберту. Она осознавала, что чужой мужчина, каким бы добрым и внимательным ни был, не сможет заменить дочери отца.

Альберт, однако, оказался очень настойчив, и, в конце концов, смог убедить Юлию стать его законной женой. Подумав и взвесив все аргументы за и против, она согласилась, уволилась с любимой работы и от души порадовалась, что дочь не возразила против переезда.

Свадьба Юлии и Альберта прошла скромно. Отпраздновав в ресторане вместе с близкими друзьями бракосочетание, молодые улетели в свадебное путешествие на Кипр. В большом доме на это время осталась хозяйничать шестнадцатилетняя Моника.

Совместная жизнь с Альбертом неожиданно оказалась совсем не такой простой, как представлялась Юлии в самом начале. Мужа часто мучала бессонница, он просиживал ночь без сна, потягивал вино или более крепкие напитки. Такой же неожиданностью оказалось то, что Моника вдруг стала мешать Альберту, и он предложил отправить её в интернат подальше от дома. Юлия пресекла на корню подобные разговоры о дочери. Расставаться с ней она ни в коем случае не хотела. Ещё одним открытием для Юлии стала беспочвенная ревность мужа.

– Ты где была? – спросил Альберт жену, снимающую мокрый плащ: на улице шёл дождь.

– Я предупреждала, что пойду к врачу, – Юлия удивилась забывчивости мужа.

– К какому врачу? Ты что, болеешь?

– Нет, не болею, обычное обследование.

– Что за врач? – настойчиво продолжал Альберт.

– Женский. С каких пор тебе интересны мои врачи?

– Твой врач – мужчина?

– Да. Почему ты спрашиваешь?

– Мне интересно, почему моя жена выбирает себе врача-мужчину, когда вокруг полно врачей-женщин? Можешь ты ответить на вопрос?

– Его мне посоветовала жена твоего друга Хайнца – это и её врач. Я здесь живу недавно, никого не знаю, поэтому пошла к нему. Он, кстати, очень приятный человек.

– Не сомневаюсь. Сколько ему лет?

– Откуда я знаю? Мне неинтересно, сколько ему лет. Я не собираюсь выходить за него замуж, – решила пошутить Юлия, всё ещё не понимая, чего добивается муж вопросами.

– О чём вы с ним так долго разговаривали? Тебя не было дома почти два часа.

– Мы говорили только о моём здоровье.

– Целых два часа? – язвительно спросил Альберт и, поджав губы, пристально посмотрел на жену.

– Послушай, дорогой, тебе нужно немного притормозить с такими вопросами, а то ты договоришься неизвестно до чего. Мне что, нужно перед тобой отчитываться за каждые полчаса, проведённые вне дома?

– Почему нет?

– Ты серьёзно? – Юлия не хотела верить услышанным словам.

– Мне интересно, с кем ты проводишь время и с кем встречаешься.

– А если я пойду работать, ты что, тоже будешь меня контролировать?

– Тебе не нужно работать – я зарабатываю достаточно. Тебе не хватает денег?

– Хватает, но у меня много свободного времени, и я бы с удовольствием устроилась на работу. Мы говорили об этом до свадьбы. Помнишь?

– Конечно, помню. Но это было до свадьбы, а сейчас ты – моя жена, и тебе работать совсем не обязательно. Я хочу, чтобы ты сидела дома.

– Но мне скучно.

– Ничего, зато ты у меня на глазах.

– Что это значит – на глазах?

– А то, что ты не будешь встречаться с другими мужчинами.

– С какими мужчинами? – в отчаянии воскликнула Юлия. – Ты сам слышишь, что говоришь? Это же бред какой-то!

Подобные разговоры происходили между супругами всё чаще. Чтобы не провоцировать лишние ссоры, Юлия стала выходить из дома только в сопровождении мужа. А если ходила по делам одна, то обязательно говорила, куда идёт, и старалась не задерживаться.

Однажды, повздорив в очередной раз из-за пустяка, Юлия отправилась погулять и взяла с собой дочь. Не спеша, они добрели с Моникой до места, откуда доносилась весёлая музыка – недалеко от дома проходил праздник соседней улицы. Побродив среди разношёрстной публики, мать с дочерью купили несколько безделушек, выпили колы и вернулись домой. Альберт их не встретил. Только через час Юлия услышала звук открывающейся двери и увидела входящего в гостиную мужа.

– Ну что, хорошо повеселились? – В его глазах светилось довольное выражение, сам он странно ухмылялся.

– Да. Жаль, тебя с нами не было, – ответила она приветливо, решив не вспоминать о недавней ссоре.

– Я бы только помешал.

– Почему вдруг? С тобой намного веселей.

– Почему? Да потому что ты с Моникой ходила мужчин соблазнять.

– Что мы ходили делать? – не поняла Юлия. – Мужчин соблазнять? Это как? И каких мужчин? Что за глупости ты опять говоришь!

– Это не глупости. Я видел собственными глазами, как вы разговаривали с двумя молодыми мужчинами. Я шёл за вами следом. Тебе в этот раз не отпереться – вы назначили свидание!

– Моника! – громко крикнула Юлия. – Зайди, пожалуйста, в гостиную.

Дочь зашла в комнату и молча смотрела на мать, предчувствуя, что в доме опять назревает что-то нехорошее.

– Альберт говорит, мы разговаривали с молодыми мужчинами. Было такое? – услышала она обращённый к ней вопрос.

– С какими мужчинами? – девушка переводила непонимающий взгляд с матери на отчима. – Ни с кем мы не разговаривали.

– Вы просто договорились – это же понятно!

– Спасибо, дочка, иди к себе, – сказала устало Юлия. – Альберту опять что-то померещилось.

После ухода Моники Юлия, с трудом сдерживая раздражение, обратилась к мужу:

– Послушай, Альберт, так жить больше невозможно. У тебя больная фантазия. Ты видишь кругом мужчин, которых нет на самом деле.

– Я не болен, если ты это имеешь в виду.

Юлия покачала головой, встала с кресла и пошла в спальню. Она устала от беспочвенных обвинений мужа. Иногда ее посещали мысли, что у него какие-то психические отклонения и ревность – та отдушина, где он скрывается от мучающих его подозрений или кошмаров. Что это за кошмары, Юлия знать не могла.

Прошло два года. Жизнь в семье Краних текла с внутренней натугой, не хуже, чем в начале, но и не лучше. Юлия с Альбертом время от времени ездили в отпуск, время от времени ссорились, но тут же мирились – оба не представляли своё существование друг без друга. Моника продолжала жить с ними. Вопрос об учёбе в интернате, возникнув в самом начале семейной жизни, после резкой отповеди Юлии отпал, и к нему больше не возвращались. Девушка была домоседкой и редко выходила из дома, занимаясь своими девичьими делами. Из гадкого утёнка к восемнадцати годам она превратилась в стройную привлекательную девушку.

Дату совершеннолетия, важную в жизни любого человека, семья отпраздновала в ресторане. На следующий день именинница с группой одноклассников уехала в молодёжный лагерь на юг Италии. Такой подарок она получила от семьи на день рождения. После отъезда дочери Юлия с пристрастием поинтересовалась у мужа:

– Альберт, почему ты подарил Монике дорогую золотую цепочку? Я не знала об этом подарке, пока она мне не показала. Что это значит?

– Ничего, – ровно ответил Альберт, но взгляд от жены отвёл. – Не успел тебе сказать – закрутился.

– Не хочу плохо думать, но почему-то твой ответ меня не убедил, – задумчиво произнесла Юлия. – Я – мать, и честно предупреждаю: если ты хоть пальцем тронешь мою дочь, я отрежу тебе остатки того, что ты носишь в брюках и что у тебя ещё осталось от твоей прошлой бурной жизни.

– Почему ты со мной разговариваешь таким тоном? Ты сошла с ума? – с вызовом ответил Альберт, плохо скрывая испуг.

– Нет, не сошла. Я отвечаю за свои слова, помни о них! Я догадываюсь, чем могут закончиться дорогие подарки молодой девочке за спиной матери.

Разговор в резких тонах на щекотливую тему оставил гнетущее впечатление у обоих супругов, и каждый затаился в собственных мыслях. Время шло, ничто больше не настораживало Юлию в отношении мужа к дочери.

Однажды поздним вечером позвонила подруга Юлии Ирма из Киля и, плача, сообщила, что умерла мама.

– Альберт, я хочу дней на десять поехать к Ирме. Надо ей с похоронами помочь и затем хоть немного побыть рядом. У Ирмы были очень хорошие отношения с матерью, не знаю, как она будет жить одна, без неё.

– Не хочу, чтобы ты уезжала надолго.

– Это ненадолго. Неужели ты не понимаешь…

– Я всё понимаю: ты хочешь оставить меня одного.

– Альберт, Ирма – моя давняя подруга, я знала её мать много лет. Кто, как не я, поможет ей в трудную минуту. Дорогой, я буду звонить тебе каждый день.

Несмотря на явное недовольство мужа, Юлия не могла не поехать. На следующий день, прощаясь с семьей, она тихонько шепнула дочери на ухо, улучив момент, когда Альберт ненадолго вышел из комнаты, оставив их одних:

– Не забывай на ночь дверь своей комнаты запирать на ключ.

– Зачем? – удивилась девушка.

– На всякий случай. Обещай мне!

– Ну, хорошо. Обещаю.

С таким напутствием Юлия Краних уехала. ОНа не знала, что с этой минуты для неё начался отсчёт мрачных часов совсем другой жизни.

Путешествие с юга на север Юлия проделывала не раз. Раньше оно казалось почти рутинным, но на этот раз оказалось кошмарным. Из-за обильного снегопада поезда опаздывали, некоторые маршруты отменены. Юлии пришлось пересаживаться и пересаживаться, ожидая подходящего поезда и час, и два. Во время дорожной суеты она то ли выронила, то ли забыла где-то косметичку с зарядным устройством и осталась на следующие десять дней без мобильной связи. Вместо шести часов Юлия добиралась до подруги двенадцать и приехала к ней затемно. Мужа в одиннадцать часов вечера она решила не беспокоить, отложив звонок на завтра. Утром её закрутили неотложные дела и только вечером, с сожалением отложив в сторону мёртвый мобильный телефон, она позвонила с домашнего телефона подруги. Объяснив Альберту возникшую ситуацию, она дала ему номер телефона Ирмы и просила звонить в любое время, а также передать привет Монике.

Три вечера Юлия оставалась с подругой в квартире умершей матери Ирмы. Они разбирали бумаги, упаковывали не нужную теперь хозяйке одежду: часть её решено отдать в Красный Крест, часть просто выбросить. Квартиру тоже нужно было сдавать, но прежде освободить от мебели, посуды и других вещей, которые необходимы только при жизни, а со смертью их владельца теряют смысл. Женщинам пришлось оформлять целую кучу бумаг, ездить по инстанциям, договариваться о каждой мелочи. Потом были похороны, снова бесконечные формуляры и хождение по инстанциям. Всю неделю Юлия с Ирмой приходили домой поздно вечером и, усталые, ложились спать. И только на седьмой день у них выдался свободный вечер.

Около восьми позвонил Альберт. Юлия извинилась, что не могла всё это время с ним связаться, потому что скопилось много дел и голова была занята совсем другим.

– Не понимаю, какие могут быть у тебя дела, ведь похороны организует похоронное бюро? – вопрос звучал с непонятным подтекстом.

– Нужно было разобраться с пенсионным фондом, с владельцем квартиры, одеждой, мебелью, всюду написать заявления о выбытии клиента в связи со смертью, – Юлия подробно рассказывала, куда и на что уходило время. Ей казалось, муж должен всё понять правильно, ведь она не грешила против истины и говорила только то, что было на самом деле.

– Почему ты не звонила? Я пытался каждый день до тебя дозвониться, но никто не подходил к телефону, – задал Альберт мучавший его вопрос. Объяснения жены он слушал вполуха и не поверил ни единому слову. Он никак не мог согласиться с тем, что какая-то знакомая оказалась для Юлии намного важнее, чем он, самый родной и близкий человек.

– Но ведь…

– Ты наверняка проводишь вечера не только с подругой, но и с каким-нибудь другом – у тебя полгорода знакомых. В общем, если ты завтра не вернешься домой, я собираю все вещи и отправляю твою дочь в отель, где она будет дожидаться твоего приезда.

– Я не могу приехать завтра – у меня билет взят на другое число, и тебе об этом прекрасно известно. Что случилось, Альберт, почему ты разговариваешь со мной в таком тоне? И что за глупости с отелем? Я тебя просила оставить Монику в покое и не задирать по пустякам, – Юлия рассердилась и напугалась одновременно. Рассердилась на очередную глупость, которую продиктовала Альберту его услужливая ревность. А напугалась, что он может сделать что-то плохое дочери.

– Тон у меня нормальный. Я сказал всё. Какая жизнь тебя ждёт – зависит только от тебя.

Юлия с удивлением услышала короткие гудки – муж положил трубку. По недолгому размышлению Юлия расценила разговор как неприятный, отдающий шантажом, но не смертельный. Альберт и раньше устраивал ей подобные сцены, и со временем она стала всё меньше обращать внимания на его угрозы. Единственное, что ей в этот раз не понравилось, – то, что он угрожал не ей, а дочери. Это случилось впервые после того случая, когда Альберт хотел отправить Монику в интернат, но тот разговор был так давно…

Немного успокоившись и посоветовавшись с подругой, Юлия решила, как запланировала с самого начала, остаться в Киле ещё на два дня. Домой она звонила каждый вечер, но к телефону никто не подходил. Мобильного телефона в то время у Моники не было…

Через два дня после неприятного телефонного разговора с мужем Юлия выходила из вагона скорого поезда, прибывшего на главный железнодорожный вокзал Мюнхена. Оглянувшись вокруг, она не увидела никого из встречающих. Раньше, когда она возвращалась из поездок к подруге, около вагона всегда стоял с букетом цветов Альберт. В этот раз мужа не было на обычном месте. Недовольно пожав плечами и подумав, что он всё ещё на неё сердится, Юлия вышла на привокзальную площадь и села в такси, стоявшее первым в длинной веренице жёлтых машин, ожидающих пассажиров. Она назвала адрес и откинулась на заднем сиденье. Предчувствие чего-то непонятного и страшного, возникшее после странного разговора с мужем, поднялось к самому горлу. Она старалась подавить в себе это неприятное ощущение, думая о том, что, возможно, у Альберта сломалась машина, или много работы, или.., или… Подобными оправданиями она пыталась отогнать от себя грозное облако надвигающегося или уже случившегося несчастья, окутавшее её неожиданно с ног до головы своей неотвратимостью.

Подъехав к дому, Юлия увидела свет в окнах гостиной и облегчённо вздохнула. Расплатившись с таксистом, она быстро пошла к входной двери. Нажав на кнопку звонка, женщина осталась стоять у двери, зябко передёргивая плечами не столько от холода, сколько от недоброго предчувствия. Через три минуты, не услышав ничьих шагов и отчаянно запаниковав, Юлия открыла дверь своим ключом. Зайдя в дом, напуганная женщина, не раздеваясь, прошла в гостиную, где по-прежнему горел яркий свет. В кресле сидел Альберт. Он тут же поднялся, едва жена появилась на пороге комнаты. Встал около кресла и напряжённо смотрел на неё, не делая даже попытки приблизиться.

– Что случилось? – В голосе Юлии звучала тревога. – Почему ты меня не встретил на вокзале?

– Сломалась машина.

– У тебя их две. В крайнем случае, мог бы приехать на такси.

– Не мог.

– Ты не хочешь подойти ко мне? – не удовлетворилась ответом Юлия, отчётливо чувствуя, что муж недоговаривает что-то важное. – Всё ещё сердит?

– Мне не на что сердиться, – он подошел к жене и помог раздеться, но не поцеловал и все время отводил глаза.

– Где Моника? – Юлия отдала пальто в руки мужа и направилась к горящему камину, чтобы у огня избавиться от озноба. Боковым зрением она увидела, как пальто выпало из рук Альберта и он поспешно наклонился за ним. Ответа она не получила. Недовольно покачав головой на более чем странное поведение, Юлия развернулась и пошла из гостиной.

– Ты куда? – тут же встрепенулся Альберт.

– К Монике, соскучилась по дочери…

– Её нет дома, – прозвучал быстрый и невнятный ответ.

– А где она в такое время? Уроки в школе давно закончились. Она знала, что я сегодня приезжаю и не стала бы никуда уходить. Что вообще происходит в доме? Я же чувствую, что-то случилось. Говори, не тяни! – Юлия вплотную подошла к мужу и посмотрела ему прямо в глаза.

– Твоя дочь в больнице.

– Как в больнице? В какой? Когда она туда попала? С ней что-то серьёзное? Почему ты не сказал об этом по телефону?

В центре гостиной стояла абсолютно растерянная и несчастная женщина, не понимающая, что же случилось.

– Я тебя просил, чтобы ты приехала ещё два дня назад. И предупреждал…

– Что ты с ней сделал?!?

– Ничего. Это несчастный случай.

– Какой несчастный случай?!? – Юлия не заметила, как закричала и схватила мужа за отвороты пиджака. – Ты можешь всё объяснить по-человечески?

– Сядь и успокойся, – Альберт взял жену за руки и подвёл к креслу. – Моника сегодня ночью не могла спать, пошла в туалет, в темноте упала и ударилась головой о журнальный столик.

– О какой журнальный столик? Какой туалет? Ты рассказываешь какие-то глупости, – Юлия смотрела на мужа расширенными от ужаса глазами. По лицу её текли, не останавливаясь, слёзы, вместе с ними выходило напряжение последних дней. – Моника никогда не ходит ночью в туалет. И даже если она туда пошла, то никак не могла споткнуться о стол – он стоит совсем в другом углу.

– Она его переставила.

– Я хочу к дочери в больницу. Отвези меня.

– Тебя сейчас никто туда не пустит. Давай отложим поездку до завтра.

– Хорошо, – вдруг покорно согласилась Юлия, опуская вниз голову и промокая глаза отворотами манжет. – Пойдём спать, я устала.

Юлия поняла, что произошёл не просто несчастный случай, а стряслось, возможно, нечто большее, чего муж ей ни в коем случае не расскажет. Дальнейшие расспросы бесполезны. Ложь она выслушивать не хочет, а правды ей, совершенно очевидно, от него не добиться.

Всю ночь несчастная женщина не сомкнула глаз, раздумывая, что могло произойти в её отсутствие. Она не поверила в историю с падением дочери на журнальный столик, но и ни о чём плохом думать до разговора с Моникой не хотелось. К Юлии пришло ощущение, что семейная жизнь с Альбертом резко пошла ко дну.

С самого утра мать оправилась к дочери в больницу. Альберт отвез её туда на оказавшейся исправной машине. В палату он не зашёл и ожидал в коридоре.

Моника встретила мать молча, без улыбки. Лечащий врач подтвердил первоначальный диагноз – сотрясение мозга и успокоил, сказав, что на рану головы средней тяжести наложены швы. Через два-три дня он собирался отпустить больную домой.

Ни в эту встречу, ни в последующие дни Моника не призналась матери, что же случилось с ней в злосчастную ночь. Она повторяла за Альбертом версию о случайном падении на журнальный столик. Девушка стала ещё более замкнутой и молчаливой, чем раньше. Юлия металась между двумя близкими ей людьми. Она не находила понимания ни с одной стороны, сердце разрывалось от самых страшных предположений. Неизвестность давила все сильней, отнимала силы, и она решилась на ещё один разговор с мужем.

– Альберт, я догадываюсь, что в ту ночь, накануне приезда от Ирмы, что-то произошло между тобой и Моникой. Пожалуйста, скажи мне – что?

– Ничего.

– Я не могу больше жить в потёмках. Если ты скажешь правду, мы попробуем найти какой-то выход из положения.

– А если нет?

– Тогда я заставлю это сделать Монику. Но в этом случае не могу обещать, что не подам на тебя в суд. Решай. У тебя есть ровно две недели.

Улыбнувшись непонятно каким мыслям, Альберт развернулся и, не сказав ни слова, вышел из комнаты. Через десять дней он нашёл очередной повод для ссоры и ушёл из дома, громко хлопнув дверью. И неожиданно пропал. Его не было у дочери Агнес, но и дома он не появлялся. В небольшом доме в деревне, куда они часто всей семьёй приезжали на выходные, на телефонные звонки тоже никто не отвечал. А ещё через три дня измученная неизвестностью женщина получила письмо из адвокатской конторы с извещением, что её муж начинает бракоразводный процесс…

Еще до официального развода Юлии с Моникой пришлось съехать из большого уютного дома в Мюнхене, к которому они за последние три года уже привыкли. Дом принадлежал Альберту, и у них не было никаких прав оставаться там. Им пришлось искать другое жилье. Изгнанницы сняли небольшую квартиру недалеко от центра города и начали жизнь вдвоём. Со временем Юлии удалось убедить дочь рассказать правду о том вечере, который послужил, по её мнению, причиной развода.

– Альберт постучал ко мне в комнату ночью, я уже спала, – медленно рассказывала Моника. Слова давались ей с видимым усилием. – На вопрос, что ему нужно, он ответил, ему очень плохо и просил помочь. Я не хотела открывать, но он стоял под дверью и ныл, как ему больно. Что оставалось думать? Что у него что-то болит и ему действительно нужна помощь. Дверь я открыла, он тут же вошёл и уселся на кровать. Потом начал говорить…

– Почему ты его не отправила из комнаты, когда увидела, что у него ничего не болит? – с усилием спросила Юлия. Ей было также больно слушать, как дочери – говорить.

– Он меня не слушал. Начал приставать, говорил, какая я красивая и что подарит всё золото, что у него есть. Мне, а не тебе, – девушка замолчала, переживая прошлое. Затем продолжила, опустив глаза на лежащие на коленях руки: – Он был пьян и попытался меня изнасиловать, но не сумел. Я вырвалась, но он толкнул меня, чтобы опять напасть, я упала и ударилась головой об стол. Больше ничего не помню. Очнулась только в больнице. Альберт просидел всю ночь в коридоре, утром его пустили ко мне. Он умолял никому ничего не говорить, сказать, что произошёл несчастный случай, а он был пьян и ничего не помнит. Он твердил, что не хочет в тюрьму. Мне его стало просто жалко…

– Нам нельзя оставлять его безнаказанным. Ты должна пойти со мной в полицию и рассказать правду. Ему не выкрутиться из этой истории.

– Хорошо, я сделаю это ради тебя.

– Ты сделаешь это не для меня, а для себя. Любой человек должен отвечать за содеянное. Особенно близкий человек, если он совершает подлость. Альберт должен понести наказание за отвратительный поступок.

Через три месяца Моника получила ответ из прокуратуры. В письме витиеватым юридическим слогом сообщалось, что история о попытке изнасилования, рассказанная матерью и дочерью, не имеет под собой никаких доказательств. После беседы с господином Альбертом Кранихом у прокуратуры не осталось сомнений в том, что это выдумка женщин с целью приостановки процесса развода.

Новость оказалась неприятной, но не неожиданной – Юлия догадывалась, что по прошествии долгого времени им не удастся доказать правду. Поговорив с дочерью, она отказалась от дальнейшей борьбы за справедливость. Ей не захотелось больше ходить по инстанциям и давать бесконечные показания, травмируя этим не столько себя, сколько дочь. Доказательств у них – никаких. Слово Моники стояло против слова Альберта. У девочки не было шансов выиграть процесс против отчима. Слишком поздно они обратились в суд.

Время шло, не уставая преподносить все новые сюрпризы. Хорошего ничего Юлия Краних не ожидала, к плохим была готова. Спустя месяц после получения отказа из прокуратуры в возбуждении уголовного дела, она узнала от адвоката, что Альберт попал в автомобильную аварию на скоростной автотрассе.

«Странно. Он попал в аварию, как мой покойный муж. Неужели история может повториться во второй раз?» – подумала Юлия отстранённо и без злобы. Она тут же вспомнила о статусе Альберта, как законного мужа, забыла на время переживания и обиды, нашла адрес больницы и поспешила навестить больного.

В палату интенсивной терапии, где находился пострадавший, её не пустили. Через большое окно она могла видеть лежащего в кровати и опутанного проводами Альберта. Он находился в коме несколько дней. Относительно его будущего врачи высказывались очень осторожно.

Простояв у окна палаты почти час, она отправилась домой, затем позвонила адвокату и назначила встречу. Заручившись поддержкой адвоката и закона, Юлия представила в суд документы, удостоверяющие тяжёлое состояние Альберта, находящегося в коме. Это давало ей право отложить развод на неопределённое время. Спустя ещё десять дней она, с молчаливого согласия адвоката опять перехала в дом, из которого год назад ей пришлось выехать, и стала ждать новостей из больницы.

Врачи по-прежнему разводили руками и не давали положительных прогнозов.

Единственное, что Юлия от них услышала – предположение о том, что муж, скорее всего, не будет таким же здоровым, как до аварии. Мозг больного сильно пострадал. Если даже он выйдет из комы, без последствий для здоровья такая травма точно не останется. О тяжести последствий никаких прогнозов они не сообщали.

Моника оставалась по-прежнему молчаливой и замкнулась, кажется, ещё больше. Собственного мнения на возвращение в дом она не высказала, но в своей прежней комнате жить отказалась, и поселилась в комнате для гостей.

Юлия каждый день навещала мужа. Моника оставалась дома и всё чаще жаловалась на головные боли, – они мучали её после злополучного ночного вторжения Альберта и раны, полученной от падения. Юлия, беспокоясь о здоровье дочери, организовала встречу с врачом в той же больнице, где лежал муж.

Может показаться странным, но Альберт очнулся в тот день, когда Моника пришла в больницу на обследование. Случайно они бы никогда не встретились, но, услышав от матери, что её обидчик после трёх месяцев комы пришёл в себя, девушка согласилась его навестить. С этажа компьютерной томографии она спустилась на нужный этаж, нашла палату и остановилась на пороге. Мать пришла раньше и стояла около окна, глядя на лежащего в кровати беспомощного мужчину. Моника проследила за взглядом матери и невольно передернула плечами от увиденной картины: глаза неподвижно лежащего Альберта бессмысленно таращились в потолок, из угла рта текла вниз слюна. Ни говорить, ни соображать он не мог, выйдя из комы полным идиотом.

С этой минуты для Юлии начались дни принятия ответственного решения, от которого зависела их дальнейшая жизнь с Моникой. Она целыми днями перебирала самые разные варианты. Довести до конца бракоразводный процесс и оставить мужа, раз уж они расстались? Не разводиться, но жить отдельно? Не разводиться и жить вместе? Но как долго она сможет выдержать общество ничего не соображающего идиота? Что скажет дочь Альберта на это? От неё многое зависит – если она согласится на условия Юлии – жизнь пойдёт по одному руслу. Если нет – совсем по-другому… Будущее представлялось Юлии непонятным, опасным и непредсказуемым. Оставалось только сжать зубы, ждать и надеяться на случай.

Случай не замедлил вскоре явиться в виде плохой новости. Диагноз врачей после обследования Моники всё расставил по местам. Была ли её недавняя травма головы причиной или нет, но у девушки обнаружили в голове доброкачественная опухоль, которую следовало срочно удалить. Врачи настаивали на операции – опухоль в любой момент могла переродиться в злокачественную.

Через две недели после выхода Альберта из комы и получения диагноза дочери Юлия твёрдо знала, как ей поступить. Она позвонила падчерице и попросила о встрече. Юлия была для Агнес женой отца, Агнес для Юлии – дочерью мужа. Они не были ни друзьями, ни врагами. На более близких отношениях ни та, ни другая не настаивали, обе оставались довольны сложившимся балансом. Сейчас женщины знали, им предстоит не просто встреча, а принятие однозначного решения, которое должно устроить обеих. И если Юлия настроилась на компромисс, то Агнес не собиралась ни в чём уступать мачехе. Как дочь, она имела все преимущества в получении наследства перед почти бывшей женой отца. Она всегда разделяла позицию Альберта: Жёны и мужья приходят и уходят, а дети остаются.

Женщины, как ни странно, пришли одновременно и столкнулись у входа в кафе. Они натянуто улыбнулись друг другу, прошли внутрь и заняли столик у окна. Подошедшая тут же официантка приняла заказ на две чашки капучино.

– Как поживаешь? – спросила Юлия, чтобы как-то начать неприятный и тяжёлый разговор.

– Тебя ведь совершенно не интересует, как я живу. Поэтому говори, чего ты хочешь, – у меня не так много времени, – Агнес захотела сразу же расставить в разговоре правильные акценты.

– Хорошо, если ты настаиваешь, – Юлия ненадолго замолчала, но, решившись, нырнула с разбега в ледяную воду: – Я хочу аннулировать бракоразводный процесс с твоим отцом, и ты мне в этом поможешь.

Агнес настолько удивилась услышанному, что чуть не подавилась глотком кофе.

– С какой стати я должна тебе помогать? Ты считаешь, что я – самоубийца? Должна тебя разочаровать – с психикой у меня всё в порядке.

– Я никогда не считала тебя глупой, иначе не пришла бы сюда.

– Спасибо.

– За правду не благодарят. Так вот. Не захочешь помочь мне добровольно, придётся заставить тебя сделать это.

– Каким образом? – усмехнулась Агнес, с интересом глядя на Юлию. Она работала, по семейной традиции, финансовым консультантом, обучившись многим премудростям хитрой профессии у отца, который, в свою очередь, принял эстафету от своего родителя, а тот – от своего. У Агнес была фирма и устоявшийся круг очень и не очень богатых клиентов. Чувствовала она себя в разговоре так же уверенно, как и в бизнесе, потому что знала наверняка, что покер со всеми козырями лежит у неё в кармане.

– Не думаю, что богатые люди долго останутся твоими клиентами, если узнают, дорогая, что твой диплом поддельный. Им, впрочем, и поддельного школьного аттестата будет достаточно, чтобы изменить мнение о твоей честности и порядочности – очень важных качествах финансиста!

– Откуда… – пробормотала Агнес и тут же замолчала. Лицо её побледнело. Медленно допив кофе, она также медленно отставила чашку и, немного придя в себя от неожиданности, ровно произнесла: – У тебя нет никаких доказательств.

– Напрасно ты так думаешь. У меня есть банковская копия перевода денег на личный счёт директора гимназии. Назвать сумму?

– Нет.

– Ну что, поговорим серьёзно?

– Что ты хочешь? Ограбить меня?

– Не говори глупостей. Никто тебя грабить не собирается. Я хочу, чтобы твой отец заплатил за то, что сделал с моей дочерью.

– Он ничего не соображает, как он будет тебе платить? Да и за что, не понимаю…

– Послушай, Агнес, с помощью твоего отца я научилась быть более прагматичной в делах, чем простая домохозяйка. Чтобы не ходить вокруг да около, выслушай мои условия. Я остаюсь жить в вашем доме как законная жена Альберта, пока мне не надоест. А надоест мне тогда, когда я умру.

– Это долго.

– У меня есть рукописное завещание Альберта, где записано пожизненное право на моё проживание в его доме после смерти хозяина. Насколько мне известно, другого завещания он составить не успел, поэтому по закону данный документ имеет юридическую силу.

– Покажи мне завещание.

– Я приготовила для тебя копию. Оригинал лежит в банковском сейфе. Для надёжности, – усмехнулась Юлия, протягивая Агнес два листа бумаги, сложенных вчетверо.

– Что там есть ещё интересного? – спросила та, откладывая листы в сторону, не разворачивая, – она знала, что отец никакого нотариального завещания не оставил, а о документе, написанном от руки, ей ничего не говорил.

– Он оставляет мне ценные бумаги, драгоценности и ежемесячную аренду с двух квартир, чтобы я могла оплачивать расходы за дом.

– Немного.

– Мне достаточно. Не забывай, что у меня ещё будет его пенсия.

– Он пока не умер.

– Именно поэтому я буду до его смерти распоряжаться всем тем, что у него есть. Если ты мне в этом поможешь, получишь половину арендованных квартир и дом в деревне. Если не согласишься – у нас с тобой будет долгий и громкий процесс. На нём ты потеряешь не только деньги, но и имя. А восстановить его тебе вряд ли удастся. Богатых клиентов ты тоже потеряешь – они перестанут обращаться в фирму, замешанную в скандале. Выиграешь ли ты процесс – тоже вопрос. Я разговаривала с адвокатом и он сказал, что наш случай очень серьёзный и однозначного решения он предсказать не может. Подумай над моим предложением – оно выгодно для нас обеих.

– Знает твой адвокат о…, ну, в общем, о платёжных документах за образование? – пристально посмотрела Агнес на собеседницу.

– Нет. Пока нет.

– Когда нужно дать ответ? – с натугой спросила Агнес, подзывая официантку, чтобы оплатить свой кофе. Юлия отвела её руку и протянула девушке купюру: Вместе. Когда официантка отошла, она сказала:

– Чем быстрее, тем лучше. Через неделю Альберта переводят в реабилитационный центр, где он будет заново учиться ходить. К этому времени я хочу достичь определённости. Думаю, недели тебе хватит для того, чтобы решить, что для тебя выгодней.

– Хорошо, – ответила Агнес, поднимаясь. – А что, кстати, с твоей дочерью? Ты сказала, будто отец должен что-то заплатить ей или за неё?

– У неё обнаружилась опухоль в мозгу, которая, по всей вероятности, образовалась из-за удара о журнальный столик.

– А-а-а, тот несчастный случай. – Агнес подошла к двери и открыла её, пропуская вперед Юлию.

– Это не несчастный случай. Твой отец пытался изнасиловать мою дочь, но был настолько пьян, что не сумел этого сделать и от злости толкнул Монику прямо на столик. Она ударилась головой и потеряла сознание.

– Жаль, что так случилось. Я позвоню в конце следующей недели. Прощай.

Развернувшись, Агнес пошла лёгкой походкой к машине, припаркованной недалеко от кафе. По её спине никто бы не догадался, что она только что пережила серьёзный удар и вынуждена принять никак не устраивающее её решение…

Операция Моники прошла удачно. Врачи подтвердили положительную динамику будущего. Они с Юлией живут в большом мюнхенском доме вдвоём. Альберт помещён в дом для престарелых с диагнозом ярко выраженное слабоумие. Он пребывает в своём мире, никого не узнавая и ни на что не реагируя.

После письменного свидетельства Агнес о примирении супругов Краних перед аварией её отца, суд аннулировал дело о разводе. Другой суд, после нескольких месяцев разбирательств, в связи с известными обстоятельствами, вынес решение назначить опекунами Альберта Краниха одного из судебных исполнителей и его жену.

Была ли авария, в которую попал Альберт Краних, перстом судьбы? А, может быть, возымели действие навязчивые мысли Юлии, тайно и жгуче желающей возмездия за случившееся с дочерью? Осуществилась ли месть свыше? Автору этой правдивой истории сие неизвестно. Единственный, кто мог бы дать ответ – наша необъятная Вселенная, являющаяся бесконечным кладезем тайн. Но она загадочно молчит, равнодушно подмигивая мириадами ярких звёзд и предлагая человеку самому дойти до истины.

Психология измены

Олафу Клахольду, успешному сорокалетнему маркетологу, для очередного проекта с новыми партнёрами из Восточной Европы, понадобился большой рекламный каталог. Нужные фотографии и текстовой материал были подготовлены, оставалось найти толкового дизайнера. К сожалению, Матиас, давний приятель и постоянный партнёр Олафа, в коротком телефонном разговоре отказал ему из-за слишком жёстких сроков и посоветовал найти в этот раз кого-либо другого.

– Если бы ты позвонил хотя бы две недели назад, я бы взялся за работу. Сейчас у меня большой заказ на месяц, если не больше. Извини, друг, ничем помочь не могу.

– Ладно, принято, в следующий раз закажу тебя заранее.

Олаф еще раз просмотрел подготовленные материалы и взялся за записную книжку. Срочных встреч не предвиделось. Он решил выделить немного времени и посвятить поиску подходящего специалиста вместо Матиаса. Интернет был заполнен предложениями. Олаф отобрал несколько наиболее привлекательных, позвонил по оставленным телефонам и с сожалением отошел от компьютера – ни одно из предложений его не устроило. Взъерошив непослушные волосы, он спустился из рабочей комнаты, находящейся на втором уровне квартиры, в кухню и включил чайник. Пока вода закипала, маркетолог раскрыл местную газету на странице с объявлениями.

«Ирина Лауэр – фото на хороший вкус. Скорость. Качество. Высокий уровень» – прочёл он написанный жирным шрифтом текст.

«Имя не немецкое, объявление составлено грамотно и профессионально, – отметил про себя Олаф. – Может быть, она занимается не только фотографией, но и дизайном и сможет мне помочь?»

Быстро поднявшись наверх, мужчина захватил телефонную трубку и вновь спустился на кухню к закипевшему чайнику. Он заварил ароматный чёрный чай, нетерпеливо сделал первый глоток и набрал телефонный номер заинтересовавшего его объявления.

– Ирина Лауэр слушает, – тут же ответили на другом конце провода.

Десять минут прошли в интенсивных переговорах. Олаф сумел убедить собеседницу встретиться и обговорить детали предстоящей совместной работы.

Ирина Лауэр сделала для нового клиента, в виде исключения, рекламный каталог. Ее работа гармонично вписалась в проект, открывающий двери заказчику Олафа, немецкой текстильной фирме Эннo, в Восточную Европу.

Олаф Клахольд с удовольствием работал с симпатичной молодой женщиной над проектом – она хорошо знала своё дело, давала толковые советы. После первого совместного проекта они сделали ещё два каталога. На этом активное общение прекратилось – кроме общих проектов их ничего не связывало. Время от времени они сообщали друг другу об очередном успехе, присылали рождественские и пасхальные поздравления, но не перезванивались и не встречались.

Через три года после первой встречи, накануне дня рождения, Олаф получил по электронной почте приглашение на фотовыставку Очарование Сибири. Выставку организовала картинная галеря города Дюссельдорф, где жила Ирина. В ответном письме Олаф поблагодарил за приглашение и пообещал обязательно приехать.

На небольшую выставку Лаэрт представила около сорока фотографий. Они занимали стены двух залов и привлекали внимание большими размерами. Олаф разглядывал каждую фотографию и восхищался не их размером, сколько талантом своей знакомой. Ирина обладала необычным видением природы, оно отчётливо отражалось в картинах. Именно в картинах – просто фотографиями называть её работы Олафу не хотелось.

Улучив минуту, когда хозяйка выставки осталась одна, он подошёл к ней.

– Добрый день, Ирина, поздравляю с успехом! – Он взял ее руку в свою и широко улыбнулся. – Восхищён вашим талантом.

– Спасибо за тёплые слова. – Лицо Ирины слегка покраснело от возбуждения, большого количества людей и стресса, связанного с вернисажем. – Рада, что вы нашли возможность посетить выставку.

– Хотелось бы поговорить… Здесь точно не удастся. Как насчет завтра, скажем, после обеда?

– Завтра? – Ирина Лауэр на мгновение задумалась. – Хорошо, я приду к трём часам в кафе на соседней улице.

– Их там два, – тут же откликнулся Олаф. – В какое именно?

– В Кляйман.

– Прекрасно! Тогда – до завтра и дальнейших успехов!

Олаф развернулся и направился к выходу, пряча довольную улыбку. На пороге он оглянулся и увидел Ирину, стоящую в окружении людей.

На следующий день около трёх часов дня он сидел за столом полупустого кафе. Ирина опоздала на несколько минут. Окинув просторный зал кафе быстрым взглядом, она увидела идущего навстречу Олафа. Одновременно улыбнувшись, они прошли к занятому им столику и сели напротив друг друга.

– Фотовыставка прошла удачно? – поинтересовался он. – Я видел вчера много гостей. Надеюсь, отчёт о ней попадёт в газеты.

– Я тоже надеюсь на это, – Ирина слегка улыбнулась – слова о выставке вызывали у неё приятные чувства. – О чём вы хотели поговорить?

– Вы за рулём?

– Нет, мой дом недалеко отсюда. К чему такой вопрос?

Олаф, не ответив на первый вопрос, задал второй:

– Вы пьёте шампанское?

– Пью, а…

– Вначале выпьем шампанского и, если вы не против, перейдём на ты – так будет проще общаться.

– Ну, не знаю, – ответ прозвучал не очень уверенно.

– Ирина, мы знакомы больше трёх лет, вместе сделали три замечательных проекта и более или менее изучили друг друга. Это ли не повод перейти на ты?

– Хорошо, уговорили.

– Вот и замечательно!

Через пять минут наши знакомые беседовали несколько свободнее. Олаф рассказал о текущей работе и сам не заметил, как начал рассказывать о семейной драме, долгое время не дающей ему покоя.

– Моя жена Мэнди оставила меня…

Собеседница слушала и молчала. Он перевел взгляд с ее лица на спешащих за окном людей:

– Мой друг Томас увёл её от меня. Впрочем, нет – она сама ушла к нему. – Олаф открыл деловую кожаную папку, достал оттуда книгу и протянул через стол: – Вот, почитай. Специально купил для тебя.

Ирина взяла в руки книгу и прочла название: Измены. Подумав, что сидящий перед ней мужчина пригласил её затем, чтобы облегчить душу, она внутренне напряглась. Наружу её недовольство не проскользнуло.

«На такого рода сантименты у меня, честно говоря, нет ни времени, ни желания. Неужели у него не нашлось человека ближе меня, с кем можно поделиться личными проблемами?»

Украдкой взглянув на большие часы, висящие на стене и хорошо видные с её места, Ирина утешила себя: «Подарю себе, в конце концов, выходной день. Мужа дома нет, работа подождёт. Олаф довольно приятный мужчина, к тому же в прошлый раз он хорошо заплатил за работу. Теперь моя очередь пойти деловому партнёру навстречу и выслушать его».

Ирину не столько заинтересовала семейная жизнь почти незнакомого мужчины, сколько смысл сделанного подарка.

– Что я должна делать с книгой?

– Читать – для этого книги предназначены! Прочти внимательно – там много интересных моментов.

– Вообще-то проблемы измен меня до сих пор не волновали. Почему они должны именно сейчас вызвать интерес? Попробуй убедить меня в обратном, назови хотя бы один аргумент, – Ирина недоумённо пожала плечами.

– Книгу написала небезызвестная журналистка. Она побывала во многих странах, беседовала на эту тему с самыми разными людьми. Их мнения она собрала вместе и проанализировала. Неужели тебе не интересно, что в твоей России сорок процентов женатых людей смотрят на аферы как на обычное, рядовое явление в семейной жизни? А в Америке, например, таких людей только шесть процентов.

– Откуда подобная статистика? Разве журналистка сумела опросить всю Россию и Америку, чтобы сделать такие выводы? – в голосе женщины явно прозвучали язвительные нотки. Спутник её, похоже, их совсем не услышал, а может быть, не придал значения насмешливому тону.

– Нет, конечно. Про Америку точно не скажу, а в России, как она пишет, опрашивала только москвичей.

– Хм, Москва, конечно, город очень большой, – протянула Ирина задумчиво. – Но это ещё не повод из-за мнения двух сотен людей – или сколько она опросила? – всю страну мешать с грязью.

– Нет, ты не поняла. Никто не собирался опорочить Россию. Журналистка просто описывала жизнь людей такой, какова она есть.

– Олаф, мне назнакома московская жизнь. Я родилась в Сибири, откуда приехала в Германию, но одно знаю точно – наши люди имеют несколько иное мнение относительно измен.

– Уверена?

– Конечно.

– Тебе неприятен разговор? – что-то начал понимать мужчина.

– Что ты хочешь от меня услышать? Что я разделяю мнение каждого второго москвича относительно того, что измена у русских – как ежедневная чашка чая по утрам? Нет, это мнение я не разделяю. И потом не забывай, книга написана, как я вижу, восемь лет назад. С тех пор много воды утекло, жизнь в России стала совсем другая.

– Психология людей не может измениться так же быстро, как политический строй. Я уверен, что большинство людей не изменили ни своей жизни, ни представлений о порядочности.

– Ах, порядочность! – неожиданно засмеялась Ирина. Она решила относиться более спокойно к не понравившейся ей вначале теме разговора. – А что ты с немецкой статистикой? Она утверждает, что в семьях с пятью детьми, один из них обязательно имеет другого отца. Это как – порядочно?

– С чего ты взяла? – опешил мужчина.

– Услышала в одной из серьёзных передач на тему семьи. И я почему-то верю в эту статистику. Немцы, на мой взгляд, умеют с цифрами обращаться лучше нас, русских. А, кстати, что пишет журналистка о немцах? Как они относятся к изменам?

– Она пишет не о Германии, а о России, Японии, Америке и Китае.

– Ах, даже так! Ну, я сама, наверное, могу тебе рассказать, как немцы хранят верность друг другу.

– Расскажи, мне интересно, – оживился Олаф и жестом подозвал официантку. Та подошла и он обратился к спутнице: – Хочешь что-нибудь поесть или выпить?

– Принесите мне, пожалуйста, ещё чашку капучино и кусок ягодного пирога.

Официантка ушла выполнять заказ, разговор за столом продолжился.

– Олаф, как ты относишься к такой разновидности верности, когда две пары меняются партнёрами? В Германии это довольно распространенное явление, оно является чуть ли не нормой.

– Отрицательно отношусь. Я ни за что не согласился бы добровольно отдать мою женщину даже лучшему другу.

– А с женой друга ты смог бы закрутить роман? – В Ирине, кажется, заговорило выпитое на голодный желудок шампанское. Задав вопрос, она от неловкости поджала губы и внутренне сжалась, ей совсем не хотелось произносить вслух свои мысли.

– Думаю, что да – я ведь мужчина.

В глазах Олафа не возникло ни тени сомнения в своей правоте. Вопрос сидящей напротив женщины показался ему самым обычным, её смущения он не заметил.

– Интересный вы народ – мужчины. – Ирина замолчала, пережидая, пока подошедшая официантка поставит на стол кофе и сладкий пирог. Проводив её взглядом, она продолжила: – Так, значит, мужчине позволено изменять, а женщине нет?

– Дорогая Ирина, – Губы Олафа тронула лёгкая усмешка. – Ты красива и талантлива, но в жизни разбираешься слабо. Извини за правду. Равноправия между полами нет, не было и вряд ли когда-нибудь будет. Нужно принимать правила игры страны, в которой живёшь. То, что я сказал, – здесь правило, а не исключение. Ты знаешь, например, что вплоть до семидесятых годов у нас, в Западной Германии, существовал закон, по которому замужняя женщина не имела права устроиться на работу, сделать крупную покупку или открыть счёт в банке без письменного разрешения мужа? Без этой бумажки она не могла получить рабочего места, даже если заканчивала тот же институт, что её супруг. Интересно, правда? Такие правила существовали у нас, в самой демократической и продвинутой в Европе стране! Закон давно отменили, но психология поступка осталась. Вот так.

– Впервые слышу о такой открытой, законодательно закреплённой дискриминации женщин, и это в конце двадцатого века! Что ж – познавательный факт! – Женщина о чём-то задумалась. Она уже не смущалась темой разговора – её заинтересовал разговор.

– Вот видишь! Если уж выбрала наше поле для игры и нашу страну для проживания, придётся жить по тем законам, которые здесь приняты, – беззлобно усмехнулся Олаф.

– Всегда считала, что важнее выбирать для игры не поле, а подходящих игроков, на которых можно положиться. Если таких не найдется, лучше вообще отсидеться на скамье запасных, чтобы не проиграть свою игру, – ответила Ирина с улыбкой.

– Не лукавь. Кто сидит на скамейке для запасных, никогда не выиграет – тебе это должно быть понятно. Ты сама не из тех, кто любит проигрывать, так?

– Да, так. Но ты не ответил на вопрос. Мужчина и женщина – ты первый начал эту тему. Так кто и кому, на твой взгляд, может изменять?

– Ирина, я не претендую на объективность, но выскажусь откровенно. Ты знаешь мою работу – я занимаюсь разработкой маркетинговых технологий, а это предполагает неплохое знание психологии. В связи с этим попытаюсь ответить на твой вопрос от лица мужчины и женщины. – Олаф допил кофе и отставил чашку в сторону. – Как многие мужчины, я могу пойти в постель почти с любой женщиной. Почему почти? Мне не обязательно любить её, она просто не должна быть мне противна – тогда я смогу с ней быть вместе. Это значит, при желании я всегда сумею заполучить женщину в постель. Даже если я женат, – это ничего не меняет. После чужой постели я вернусь к жене, потому что люблю её и дорожу семьей. У нас с женой есть обязанности, общие заботы, дом и так далее. То, что я с кем-то провел время, – ну провел и провел…

Рассказчик взглянул на сидящую напротив женщину. Она слушала и доедала ягодный пирог. С её стороны никакой реакции Олаф на свои слова не заметил.

– Женщина – существо совсем другого порядка. Чтобы решиться пойти с кем-нибудь в постель, у неё обязательно должен возникнуть душевный порыв.

– Что значит душевный порыв?

– Это значит, если она даже не любит страстно мужчину, он ей должен обязательно нравиться, иначе она не станет изменять с ним мужу. Не быть противным для женщины, в отличие от мужчины, слишком мало, чтобы решиться на подобный шаг. Этот феномен можно проследить, например, в том, как мы говорим. Мужчина говорит обычно то, что думает, и поступает соответственно, то есть, живёт разумом. Женщина говорит то, что чувствует, и поступает так, как диктуют ей чувства. Этим отличается мотивация наших поступков.

– Ты в этом совершенно уверен? – иронично спросила Ирина, отодвинула в сторону пустую тарелку и допила кофе.

– Конечно!

– А может мужчина понравиться с помощью денег?

– Деньги – хороший аргумент в завоевании женщины, но не повод для любви. Тут всё-таки нужно чувство, как для слова, так и для дела, – Олаф усмехнулся.

– Ты не понял…

– Нет, я тебя прекрасно понял. Когда любовные отношения строятся с самого начала только на деньгах, они рано или поздно прекратятся. Однако если мужчина ненавязчиво и умело поддерживает интерес к себе с помощью денег – он сумеет продлить отношения достаточно долго. Как ты думаешь, почему раньше мужчины, для того чтобы понравиться женщине, украшали себя перьями, раскраской, обвешивали добычей? Да чтобы понравиться женщине и она добровольно, а не насильно выбрала именно его. Эта раскраска была тогда эквивалентом сегодняшних денежных знаков.

– Где-то ты прав. Для женщины действительно очень важно иметь чувства к мужчине, – медленно произнесла Ирина и задумалась. Через секунду, подняв глаза на Олафа, она спросила: – Извини, что лезу в твою жизнь, но раз ты уж первый начал разговор, хочу спросить – что произошло у тебя с женой? Впрочем, если не хочешь, не отвечай.

– Отвечу. Мэнди всегда хотела иметь детей, а я – нет. Мне не нужны проблемы ни с маленькими, ни с подросшими чадами. Мой друг Томас, к которому она ушла, – вот он хотел детей. У них больше года назад родилась дочка, теперь оба счастливы.

– Только поэтому жена изменила тебе?

– У них оказались одинаковые мечты… – Олаф посмотрел Ирине в лицо и отвернулся. – Ни на друга, ни на бывшую супругу я не сержусь. Мы поддерживаем отношения, поздравляем друг друга с днём рождения и рождеством. На этом наши отношения заканчиваются – встречаться с ними у меня нет желания.

– В России есть поговорка: «Мужчина выбирает, в конце концов, ту женщину, которая его давно выбрала». Возможно, как раз твой случай. Извини за прямоту, – Ирина отвела глаза и решила сменить тему.

– У нас есть другая поговорка, – ответил ей в тон Олаф. – Мужчина всегда добьется интереса понравившейся женщины, если будет достаточно терпелив и деликатен.

«При условии, что он ей тоже будет не безразличен. Но это никакая не поговорка, а просто твои представления о путях завоевания женщины», – добавила про себя Ирина.

Разговор понемногу иссяк. Женская интуиция подсказывала Ирине, зачем Олаф привёз ей книгу и пригласил на встречу. Он действовал весьма деликатно. Пусть не сразу, но она поняла его порыв и оценила. Решив не продолжать разговор, который мог в любой момент повернуться в нежелательную для неё сторону, Ирина встала из-за стола. На прощанье она пообещала прочесть подаренную книгу.

«Вот к каким последствиям могут привести необдуманные приглашения полузнакомых мужчин на выставку», – подумала она, возвращаясь неспешно домой.

После встречи в кафе Олаф и Ирина изредка, как и в предыдущие годы, обменивались электронными письмами. Через год они повстречались вновь, но это совсем другая история, которую каждый может додумать для себя сам.

Большой ребёнок

– Хольгер, ты куда так поздно собрался? Уже четверть десятого, на дворе давно стемнело.

Марта Лоос, худенькая восьмидесятилетняя женщина, ласково смотрела на неженатого сына. На днях ему исполнилось сорок пять лет. До сих пор они ни на день с ним не расставались, а потому она знала о каждом его шаге.

Марта любила вспоминать прошлую жизнь. С годами многое стало стираться из памяти, но три больших события она помнила особенно чётко: раннее замужество, рождение сына и смерть мужа. Три эпизода жизни были тесно связаны друг с другом именно в такой последовательности.

Марта родилась в тысяча девятьсот четырнадцатом году в небольшом городе недалеко от Франкфурта-на-Майне. Она начала осознавать жизнь, когда страна оправлялась от последствий Первой мировой войны. Родители её владели большим наделом плодородной земли, где вместе с хозяевами работали наёмные люди. Марта не знала, что такое голод и лишения.

Ей исполнилось семнадцать, как за ней стал ухаживать Фердинанд. Марта, наивная и скромная, мечтать не смела о высоком стройном красавце. На него заглядывались все девушки и молодые женщины в округе, каждая незамужняя мечтала стать его женой. Марта знала об известном в округе холостяке практически то же, что все, но так далеко планировать жизнь, в силу непрактичности и наивности, не могла.

Фердинанд вызывал интерес у многих женщин не только как привлекательный мужчина, но как обеспеченный человек с редкой и доходной профессией. Он окончил Берлинский технический университет и работал инженером на нефтеперегонных заводах.

Внимание Фердинанда оказалось для Марты, как гром среди ясного неба. Она дрожала, тело ее покрывалась гусиной кожей только лишь при мыслях о нем. к первому в жизни свиданию Марта готовилась, как к ответственному экзамену – долго и тщательно. Кавалер был на десять лет старше, но это не помешало ей после пяти минут беседы до беспамятства в него влюбиться. И если раньше она видела его образ только в голове, теперь она могла с ним говорить и даже взять под руку. Счастье переполняло Марту, но из-за отсутствия жизненного опыта никаких прагматических и далеко идущих планов, как женитьба, она не строила. Девушка купалась в волнах обожания поклонника, теряла голову от галантных ухаживаний. Дом, где она жила с родителями, был теперь полон цветов, подаренных Фердинандом, его имя не уставало слетать с её уст.

Марта впервые встречалась с взрослым мужчиной, всё для неё было вновь. Они оставались одни, он шептал ей на ушко нежные и ласковые слов. Их она никогда прежде не слышала, а потому таяла, как масло под горячими лучами солнца. Её тела впервые касались опытные мужские руки. От этих прикосновений внутри у Марты растекался непонятный жар. Доселе неизведанные и приятные чувства полностью захватили юную девушку.

Через полгода регулярных встреч Фердинанд попросил руки Марты. Спустя два месяца она получила школьный аттестат, и они поженились.

Молодой муж с начала совместной жизни не хотел детей, отнекивался, что они будут мешать и не дадут наслаждаться жизнью вдвоём. Марта полностью полагалась на главу семьи, верила каждому его слову. Фердинанда часто направляли в командировки в разные концы земли. Марту с собой он не брал, говоря, что работа на нефтяных предприятиях, где он вынужден зарабатывать деньги, очень грязная. Там, где грязь, дым и копоть, – не место для хорошеньких молодых женщин. Марта только вздыхала в ответ и в очередной раз оставалась дома одна, поджидая мужа из дальней поездки. Он бывал на Суэцком канале, в Южной Африке, Индонезии – Фердинанд считался специалистом высокого класса и ни дня не сидел без работы.

Через восемь лет после свадьбы относительно спокойная семейная жизнь супругов Лоос закончилась. Началась Вторая мировая война. Зарубежные командировки главы семьи на время прервались, он стал работать на родине. К партии Лоос не принадлежал, политикой не интересовался. Он гордился нужной и важной профессией и много работал, разъезжая по стране. В силу профессии и высокой квалификации в армию его не призвали. Но теперь всюду, куда бы его ни посылали, – в Эссен, Берлин, Дортмунд, Мюнхен – Фердинанд брал с собой Марту, потому что не хотел оставлять дома одну.

Bойна закончилась. Оказавшись в американской зоне оккупации Германии, семья Лоос не испытывала больших лишений. Фердинанд работал, земля по-прежнему кормила родственный клан, к которому принадлежали Марта с мужем. Страна постепенно восстанавливалась, Фердинанда опять стали отправлять в заграничные командировки. В дополнение к довоенным проектам он часто ездил в Южную Америку и Исландию. Теперь он снова ездил без жены, а ей приходилось выслушивать знакомые аргументы. Когда Марта, прижавшись к мужу в очередной приезд, сказала, что скучает в одиночестве и хочет завести ребёнка, муж усмехнулся:

– Дорогая, детей не заводят от скуки. Дети – ответственный шаг в жизни, к которому я пока не готов. И потом, как будет расти сын без отца? Ты же видишь, что меня почти никогда не бывает дома.

– А если будет девочка? – робко, но настойчиво спрашивала Марта. Об ответе она догадывалась, но верить не хотела.

– У сильных мужчин рождаются только сыновья. У меня будет только сын. Давай подождем. Чтобы не скучать, в следующий приезд я научу тебя водить машину. Договорились?

Марте ничего не оставалось, как в очередной раз согласиться с доводами мужа – ездить на машине ей очень хотелось. Но ещё больше ей хотелось победить страх перед огромными и громкими автомобилями, которые после войны с каждым годом появлялись на дорогах всё чаще. У Марты был печальный опыт езды на велосипеде, который принёс разочарование. После нескольких неудачных попыток борьбы с металлическим монстром, спущенного колеса, погнутых спиц, синяков и ссадин на руках и ногах, она выбросила сломанный велосипед, разумно решив, что, в отличие от него, у машины четыре, а не два колеса, и падать на дороге она не должна. Слабыми аргументами женщина успокаивала себя, втайне надеясь порадовать мужа и себя приличной ездой на машине.

Мечтам её, однако, осуществиться не удалось. Фердинанд показал себя спокойным хорошим учителем, но и у него терпение враз закончилось после одного случая. После двух месяцев ежедневных поездок по просёлочным дорогам, где встречный автомобиль можно увидеть только случайно, Марта умудрилась въехать в одиноко стоящую у дороги яблоню. При этом она не только сломала дерево, но покорёжила переднюю часть недавно купленного автомобиля.

– Мою машину я отдам в ремонт, а новую тебе покупать не буду, – сказал Фердинанд жене, когда аварийная служба довезла их до дома.

– Почему? – Марта закусила губу и смахивала слёзы, непрерывно льющиеся из глаз. – Я обязательно научусь, вот увидишь.

– Дорогая, ты училась… Ровно два месяца, пока я был дома. Велосипед мы выбросили, и машину, кажется, тоже придётся выбрасывать. Хорошо, хоть мы, кроме синяков и царапин, никаких повреждений не получили. Забудь про машину! Лучше займись каким-нибудь женским делом. Научись хотя бы вкусно готовить – твою стряпню есть совершенно невозможно.

Фердинанд действительно потерял терпение, если сказал ей о том, о чём говорить совсем не собирался.

– Ты всегда хвалил мою еду, – слегка запинаясь от растерянности, ответила жена. – Почему мне нужно учиться готовить?

– Дорогая, я хвалил, чтобы сделать тебе приятное, – Фердинанд объяснял очевидные ему и непонятные Марте вещи. – Когда человека хвалят, он старается работу сделать лучше. Но у тебя лучше никак не выходит. Жаль, что пришлось сказать правду – может быть, хоть теперь ты чему-то научишься. Очень на это надеюсь.

Через неделю Фердинанд улетел в очередную командировку. Спустя месяц Марта совершенно случайно узнала, что у мужа есть любовница. Новость взбудоражила и расстроила обманутую жену. Муж вернулся из Йоханнесбурга, где закончил очередной проект, она попыталась поговорить с ним начистоту. Но лучше бы она разговор не начинала – устроить Фердинанду сцену не получилось.

– Марта, не понимаю, чего ты от меня хочешь, – устало ответил красавец-муж. Он расслабленно сидел в кресле-качалке со стаканом виски в руке. – У тебя есть замечательный дом, полные шкафы тряпок, достаточно денег, ты целыми днями делаешь то, что тебе нравится или не делаешь ничего. Почему ты недовольна такой жизнью? Что тебя не устраивает, чего не хватает?

– У тебя есть любовница, и даже не одна! Я требую, чтобы ты прекратил интрижки и оставался только со мной!

– Послушай, дорогая, нельзя иметь от жизни всё и сразу. Если ты не зарабатываешь сама, тебе придется на некоторые вещи закрывать глаза. В противном случае ты быстро потеряешь то, что имеешь. Что касается любовниц – да, они у меня были до тебя, есть сейчас, будут, наверняка, и после тебя. Я мужчина, которому одной женщины недостаточно. Ты далеко, я постоянно в разъездах и тебе нужно с этим смириться. В моей семье я диктую законы, по которым мы живем. Мне неприятен бессмысленный разговор, давай его прекратим.

– Так ты и впредь не собираешься оставаться мне верным? – теперь Марта заранее знала ответ на вопрос. Горечь поднялась к горлу, заполнила рот. – Что мне сделать, чтобы ты оставался только со мной? Что?

– Иди сюда, родная, – Фердинанд поставил пустой стакан на пол, привлёк к себе плачущую жену и усадил на колени. – Не нужно ничего делать. Ты – моя жена, этим всё сказано. Мы женаты больше пятнадцати лет, и я все эти годы возвращался к тебе, потому что люблю. Тебе не надо ни о чём беспокоиться. Женщины, с которыми я встречаюсь, приходят и уходят, а ты остаешься женой, родной и любимой. Ну что, успокоилась?

Марта уткнулась лицом в плечо мужа и молчала. Ей не удалось добиться понимания – что ж, придётся дальше делить его с незнакомыми женщинами. Но лишь в том случае, если она не захочет сама изменить жизнь. Было горько и обидно, но и менять ничего не хотелось. Марта была не глупой женщиной и понимала, что за широкой мужниной спиной ей живётся спокойно и комфортно. И уж гораздо лучше, чем многим её подругам.

Она подняла голову и посмотрела на Фердинанда полными любви, отчаяния и слёз глазами:

– Да, родной, ты меня успокоил. Пожалуйста, возвращайся домой, ты же знаешь, как я люблю тебя.

После тяжелого разговора Марта твёрдо решила забеременеть. Если уж она не сможет удержать мужа ребёнком от измен, то хотя бы сделает свою жизнь более осмысленной. Её попытки не остались незамеченными супругом, он стал более осторожен в постели с женой. Теперь каждый тянул одеяло на себя, стараясь выиграить неприятную ситуацию. Каждый понимал это, но разговор не возобновлял.

Марте исполнилось тридцать четыре года, когда она почувствовала первые признаки беременности. Новость окрылила ее – наконец-то она станет матерью! Осталось поделиться ею с мужем, но так, чтобы обошлось без очередного скандала – он по-прежнему категорически не хотел становиться отцом. После некоторых размышлений Марта решила сообщить Фердинанду о беременности не сейчас, а позднее. Месяц назад он уехал в Джакарту на следующие полгода, а еще через месяц получил письмо с сообщением о беременности жены. Фердинанд, как она и предполагала, не испытал большого восторга, но ничего изменить не мог. Сорокапятилетнему мужчине осталось ждать рождения нежданного и не запланированного им ребёнка.

Хольгер появился на свет день в день, как предполагали врачи. Для главы семьи пол ребёнка оказался единственным положительным моментом в факте прибавления семейства. Фердинанд оставался равнодушным к тому, что у него появился ребёнок. Сын, как он когда-то говорил.

Ритм жизни семьи Лоос мало в чем изменился. Глава семейства по-прежнему был занят на работе и отдавал ей большую часть жизни. Следуя многолетней привычке, он охотно пропускал стаканчик-другой не только в кругу приятелей, но и дома, сидя в саду или у камина – в зависимости от времени года. Марте, как любой женщине, не нравились частые выпивки мужа. Своё недовольство она ловко прятала и часто вспоминала слова мужа, сказанные однажды:

– Твой сын родился против моего желания, но он есть, и мне приходится с этим считаться. Считайся и ты с тем, что у меня есть мои желания. Так будет справедливо.

Приезжая домой и ненадолго оставаясь с семьей до следующей командировки, он равнодушно смотрел на подрастающего мальчика, не проявляя никакого интереса ни к его здоровью, ни к увлечениям, к успехам или неудачам. Фердинанд с удовольствием ездил со всё ещё молодой и красивой женой на вечеринки, в непродолжительные путешествия. Ребенка на это время они оставляли на попечении свояченицы или приходящей прислуги. В жене он нуждался, как в женщине, а сына видел, как помеху для интимной жизни.

Хольгер подрастал, отец старел. Несмотря на крепкое здоровье и прежнюю активность, в шестьдесят пять лет Фердинанд решил уйти на заслуженный отдых, справедливо полагая, что поработал достаточно. Он хотел поездить с женой по свету, посмотреть страны, в которых не успел побывать, мечтал проводить с ней тихие вечера дома, чего недополучил в слишком суетливой жизни.

Хольгеру исполнился двадцать один год. Он окончил техническое училище, но рабочее место искать не торопился. Ему казалось, что его, как техника, пока не оценили, а браться за любую подвернувшуюся работу не хотел. Теперь семья Лоос втроём проводила целые дни дома, путаясь друг у друга под ногами и нервничая. Сын, выросший практически без отца, без его любви и внимания, смотрел на главу семьи, как на постороннего мужчину, посягающего на единственно родного и близкого ему человека – мать. На женщину, рядом с которой он вырос в любви и заботе. Она была для него не только матерью, но и единственной жизнью, которую он знал, любил, и менять ни в коем случае не собирался. Отец, обосновавшись дома, застал там незаметно выросшего сына, которого за сына совсем не признавал. Перед его глазами мелькал незнакомый, наглый молодой мужчина. Он посягал на его жену, его женщину, воровал её любовь, всецело принадлежащую только мужу.

Как два зверя, которые не могут поделить одно логово, отец и сын находились в состоянии непрекращающейся борьбы. Между ними постоянно происходили стычки с криками, оскорблениями и маханием рук. Фердинанд заставлял нелюбимого отпрыска искать отдельное жильё. В виде исключения, он предложил сыну хорошую доплату за переезд. Отец справедливо считал, что в двадцать один год сидеть на родительской шее стыдно. Хольгер не принимал справедливость отца, огрызался, ершился, уходил в себя, но съезжать из дома не собирался. У каждого из мужчин был свой интерес, оба дорожили комфортом устоявшегося уклада жизни. Никто из них, однако, не хотел признаваться, что между ними, как камень преткновения, стояла Марта. Отец и сын ревновали её друг к другу, каждый хотел завоевать её любовь и внимание только для себя. Чувства и переживания Марты их не интересовали. Это была мужская игра. Игра самцов за право власти над любовью самки.

День второго ноября Марта помнит во всех деталях. В тот день неожиданно лёг на землю белый пушистый снег и укрыл под собой пожухлую от холода траву. В наступающих зимних сумерках она пришла домой от подруги, которая пригласила ее на чай месяц назад. Она устояла у дверей своего дома и улыбалась, вспоминая встречу. Рука потянулась к звонку и нажала на кнопку. За дверью стояла тишина. Марта нетерпеливо потопала ногами о землю и открыла замок своим ключом. В тесной прихожей она положила сумку на стул, повесила пальто на крючок, машинально поправила аккуратно причесанные волосы и шагнула в кухню. На пороге ноги ее остановились и дыхание замерло. У лестницы на второй этаж лежал Фердинанд. Глаза его уставились не двигались и не моргали, рот застыл в беззвучной гримасе, левая рука неестественно вывернулась ладонью вверх.

– Хольгер, Хольгер, – Марта пришла в себя и громко позвала сына. Он никуда не собирался уходить, но и не отвечал. Вокруг стояла тишина. Недоуменно пожав плечами и не задумываясь, куда мог подеваться сын-домосед, она наклонилась над неподвижным мужем и попробовала перевернуть на спину. Тяжелое тело сдвинуть она не смогла и начала разворачивать к себе голову.

Теперь к ней пришел настоящий ужас.

Марта с содроганием увидела, что вместо лица мужа видит только его ухо – голова крутилась, куда хотела, и совсем не держалась на ватной шее. Она поняла, что у Фердинанда переломаны шейные позвонки и он мёртв. Желудок сжался до размера напёрстка и исторг из себя съеденный час назад кусок сладкого сырного пирога. Уши женщины заложило от страха.

Марта плохо помнит последовавшие за ужасной находкой события. Она дошла до туалетной комнаты, ее тошнило, заболела голова, ей пришлось долго умываться, затем убирать следы рвоты с раковины и пола. Время от времени она звала сына, прислушивалась к тишине, опять звала… Сколько времени прошло, точно Марта не знала. В очередной раз она ополоснула лицо холодной водой и в который раз позвала сына. Дом молчал. Марта острожно взглянула в сторону лестницы – тело Фердинанда лежало без изменения. Она поняла, что больше не может оставаться одна с покойником и прошла к телефону, чтобы вызвать полицию.

Полицейские приехали быстро. Они осмотрели место происшествия и сделали предварительный вывод, что хозяин дома не совсем трезвым упал с лестницы, – несчастный случай в быту. С появлением мужчин в униформе Марта немного пришла в себя и подтвердила, что муж последнее время часто выпивал. Дома, сказала она, кроме него, никого не было. Полицейских удовлетворили показания хозяйки. Они уехали, тело для вскрытия забрали специально вызванные ими служащие морга.

Хольгер в тот день явился домой около девяти вечера. Мать он не предупредил заранее, куда пошёл, что было для него совершенно несвойственно – Марта всегда знала, где он и с кем. Вернувшись домой, он тут же прошёл в свою комнату и лёг на кровать, не снимая обуви. Марта удивилась странному поведению сына. Она постучалась к нему, приглашения не услышала, вошла и встала у порога. Хольгер не шевельнулся и по-прежнему лежал обутый на кровати. Мать прислонилась к стене, осуждающе посмотрела на сына и скрестила руки на груди.

– У нас несчастье – отец умер. – Ответа она не услышала. Теперь Марта похолодела от неприятных догадок. Зная о не самых дружеских отношениях мужчин, она могла предположить, что угодно. – Где ты был так долго, с кем? Когда ты уходил, что делал отец? Вы, случайно, не поругались? Я беспокоилась, ты не собирался никуда уходить…

Молодой мужчина медленно сел на кровати. Он поворошил жидкие тёмно-коричневые волосы и повернул голову к окну:

– Ходил в кино.

– Понятно. – Марта помолчала и негромко добавила, сдерживая дыхание: – Мне кажется, или вы действительно поссорились с отцом?

Ответа не последовало и она осторожно спросила:

– Отец был жив, когда ты уходил?

Теперь Хольгер смотрел, не отрываясь, на стол, на котором стоял разобранный им радиоприемник. Спустя несколько долгих минут, так и не ответив матери, он задал встречный вопрос:

– А что случилось с отцом?

– Упал пьяный с лестницы и сломал шею.

– А-а-а, – протянул сын равнодушным тоном. – Где он сейчас?

– Полиция увезла на вскрытие.

– Зачем нужно вскрытие, если это несчастный случай? – встрепенулся Хольгер. В его глазах промелькнул страх.

– Так положено, – Марта глубоко вздохнула и отвела взгляд от вжавшего голову в плечи сына. – Будешь ужинать?

– Нет, ужинай одна. Если я тебе не нужен, то, пожалуй, лягу спать – что-то устал.

Марта кивнула головой и молча вышла из комнаты.

С этого дня она запретила себе думать о более чем странном поведении сына в день гибели Фердинанда. «С мужем произошёл обыкновенный несчастный случай. Лестница крутая, он споткнулся, упал и умер». – Марта без конца внушала себе эту мысль, постепенно сжилась с ней и, в конце концов, поверила в неё.

Больше на тему смерти Фердинанда ни Хольгер, ни Марта не разговаривали.

После похорон отца Хольгер начал вновь искать работу. Времени у него сейчас было достаточно. Марта не хотела оставаться одна в большом доме, поэтому не торопила. Теперь у неё, кроме сына, никого не было.

Прощание с отцом

Францу Хонелю исполнилось 97 лет. Высокий, суховатый старик с белыми, как снег, волосами с блекло-голубыми, выцветшими от старости глазами. Он жил в доме, состоящем из двух больших отдельных квартир. Одну из них занимал он, вторую – его 62-летний сын Клаус с женой Хельгой. Дети сына, Франк и Хайди, давно выросли, покинули дом и обзавелись семьями. Жена старого Франца, Элизабет, отдававшая всю жизнь любовь мужу и детям, умерла два года назад. Со смертью жены старик замкнулся, меньше разговаривал и двигался. Всё чаще он твердил сыну, что устал и не получает больше удовольствия от жизни. Франц говорил так не потому, что хотел привлечь к себе внимание – в семье старика любили, он верил в то, что говорил. Клаус Хонель как врач-кардиолог хорошо понимал пожилых людей – дожив почти до ста лет, можно устать от жизни.

С отцом и матерью у Клауса сложились тёплые и доверительные отношения. Он всегда против, чтобы старые родители переезжали в дом для престарелых. И вот мать тихо умерла во сне, отец остался один – впервые за последние семьдесят пять лет. Все годы, начиная со дня их свадьбы, он никогда не расставался с Элизабет, её смерть сильно подкосила его. Старик резко сдал, что неудивительно в его годы, потерял аппетит, стал забывчивым, не хотел больше выходить из дома в сад, чтобы, как раньше, посидеть на солнышке. Клаус возил отца раз в месяц на могилу матери. Тот долго стоял с низко опущенной головой у камня и что-то тихо шептал. Последние полгода отца приходилось привозить в инвалидной коляске. Ходил он всё хуже, жаловался на боли в спине и слабость в ногах.

– Папа, почему ты опять ничего не ешь? – Сноха придвинула тарелку с морковно-картофельным пюре и приготовленной на пару рыбой ближе к свёкру.

– У меня нет аппетита. Налей мне, пожалуйста, томатного сока.

– Съешь хотя бы рыбу – я специально для тебя на рынке купила. Свежий палтус на сливочном масле, как ты любишь… – Хельга протянула старику стакан с соком.

– Спасибо, – тихо поблагодарил тот. Он неторопливо выпил сок мелкими глотками и отдал пустой стакан. – Проводи меня в комнату, мне что-то нехорошо – голова кружится.

– Как же ей не кружиться, если ты ничего не ешь? – Хельга незлобно заворчала, взялась за ручки коляски и повезла свёкра в его комнату. – Мне придётся сказать Клаусу о твоей забастовке, может быть, хоть его ты послушаешь.

– Зачем тревожить мужа по пустякам? Пусть это останется между нами.

– Как мне его не тревожить? – резонно возразила женщина. – Он твой сын, любит тебя и расстроется, что ты опять отказался от еды.

– Хельга, милая, я не голоден, просто очень устал. От усталости я не могу ни ходить, ни есть. Тяжесть пригибает меня к земле, не дает распрямиться. Элизабет зовёт к себе – скучно ей там одной, без меня.

– К своей Элизабет ты всегда успеешь, – опять проворчала Хельга, укладывая свёкра в постель и накрывая одеялом. Посмотрев на него сверху тёплым взглядом, она осторожно спросила, боясь получить отказ:

– Франц, может тебя здесь покормить с ложечки? Пожалуйста, съешь хоть чуть-чуть, а то Клаус точно рассердится.

– Ну хорошо, неси свою рыбу.

Когда через несколько минут женщина принесла подогретую рыбу, старик, тихонько посапывая, спал с приоткрытым ртом. Она вздохнула, поправила одеяло и вышла из комнаты, неслышно прикрыв за собой дверь.

Вечером муж вернулся из клиники, где читал лекции по кардиологии. Хельга пожаловалась ему на отсутствие аппетита у отца. От еды Франц отказывался все чаще и сноха волновалась за старика.

– Как же можно не есть такую вкусную рыбу!?! Ты её замечательно приготовила, – Клаус сидел с женой в столовой и заканчивал ужинать. Тарелка опустела, он тяжело поднялся с места, подошёл к окну и стал смотреть на освещённую улицу. Жена осталась сидеть за столом.

– Я разговаривал вчера с коллегой, доктором Колем. Он наблюдает отца и подтвердил мои предположения относительно его слабеющего сердца.

– К старости у всех сердце становится слабее, – Хельга поднялась с места и убирала посуду после ужина. – Есть новые рекомендации?

– Нового ничего нет. Доктор Коль предложил впрыскивать отцу стронций. Этими инъекциями можно продлить жизнь. Ненадолго, на несколько месяцев, но всё же…

Клаус замолчал. Он по-прежнему стоял у окна спиной к жене. Хельга освободила стол от посуды, поставила на него бутылку красного вина, достала из большого посудного шкафа два хрустальных бокала. Муж очнулся от грустных мыслей и повернулся к ней:

– Мы что-то празднуем? Я о чём-то позабыл?

– Сегодня день рождения нашего внука Андреаса, ему исполнилось двенадцать лет.

– Ах, Андреас! – хлопнул себя по лбу Клаус, – я действительно забыл. Ты подарила ему что-нибудь?

– Хайди сказала, он хочет компьютер. Я дала ей деньги, они сделали покупку на свой вкус. Мы приедем к ним завтра вечером и вручим подарок.

– Кто останется с отцом, пока нас не будет?

– За три-четыре часа ничего с ним не случится.

– Ты ничего не понимаешь! – вдруг вспылил Клаус. – Отец долго не проживет. Если он умрёт, когда мы будем на дне рождения, я себе этого никогда не прощу!

– Что ты так переживаешь, успокойся. Мы пригласим кого-нибудь на это время присмотреть за отцом. Не нервничай. – Хельга встала рядом с мужем и погладила его плечо. – Так что насчёт стронция?

– Не успел сказать, что сегодня утром разговаривал с отцом. – Клаус достал из ящика стола причудливо изогнутый красивый металлический штопор и начал открывать бутылку. Он плеснул себе и жене красного вина, и оно тут же стало просвечивать через тонкий хрусталь бордовыми отблесками.

– Вначале выпьем за рождение внука, он появился на свет ровно двенадцать лет назад.

Бокалы, соединившись, издали мелодичный звук. Супруги пригубили сухое терпкое вино. Клаус присел к столу и поставил рядом бокал. Хельга осталась стоять, поставив свой бокал на ладонь.

– Отец не соглашается на инъекции. Те полгода, которые он мог бы дополнительно прожить, ему не нужны. Он не хочет продлевать жизнь искусственным путем. Мне не удалось его переубедить.

– Сколько он сумеет ещё прожить, если несколько дней ничего не ест?

– Не знаю, родная, не знаю. Мне тяжело его терять.

– Хорошо тебя понимаю, Клаус, но ты должен быть сильным. Ты врач и знаешь, что такое смерть.

– Франц – мой отец, – с отчаянием произнёс мужчина, сцепив руки на столе.

– Твой отец так же смертен, как все мы. Не расстраивайся, пойдём, я поставлю какую-нибудь музыку или почитаю, – неуверенно предложила Хельга, желая отвлечь мужа от грустных мыслей.

– Нет, спасибо. Зайду проведать отца, потом пойду в кабинет готовиться к лекции. С завтрашнего дня я взял отпуск на две недели. Хочу побыть с ним последние дни. Дольше он не протянет… – донеслось до Хельги уже с порога.

Она знала, ни к какой лекции мужу готовиться не надо, просто он хочет побыть с отцом, а потом остаться наедине с переживаниями. Она погасила свет на кухне, прошла в зал, включила телевизор и надела наушники, чтобы не нарушать печальную тишину дома.

Через пять дней Клаус вечером подошел к жене.

– Хельга, родная, ты должна мне помочь.

– Конечно, милый, в чём дело?

– Нужно подготовить отца.

– К чему подготовить? – женщина непонимающе посмотрела на мужа.

– Он сегодня умрёт.

– Почему именно сегодня? Разве ты можешь знать наверняка?

– Родная, я работаю врачом тридцать пять лет. И не просто врачом, а кардиологом. Мне известны все движения сердца, его ритмы и шумы. Сердце отца я знаю так же хорошо, как своё. Врачебная интуиция меня никогда не подводила. Не подведёт и на этот раз, тем более что у меня особенный пациент, для которого я ничего не в силах сделать. – Голос Клауса стал хрипловатым, глаза повлажнели.

– Хорошо, извини меня. Что нужно делать?

– Мы его сейчас помоем, постелим чистое бельё, чтобы ему легче было дышать последние часы. Приготовь ванну потеплее, с ароматными маслами – я принесу его туда на руках. Пока я буду отца мыть, ты поменяешь бельё. Есть у тебя какой-нибудь новый комплект? – Уловив кивок жены, он сказал: – Постели его.

– У отца тонкая кожа, а новое бельё грубовато, – попробовала возразить Хельга.

– Ничего, зато все его пижамы мягкие. Сделай, пожалуйста, как я прошу.

– Хорошо, – ответила женщина и отправилась готовить ванну.

Когда Франц снова оказался в постели, он вдохнул лёгкий аромат свежести, витающий в воздухе, и слабым голосом попросил сына:

– Клаус, побудь со мной, не хочу оставаться один. Как-то мне нехорошо, неспокойно.

– Конечно, папа, я останусь с тобой, сколько захочешь.

Сын присел к отцу на край кровати и взял за руку. Через пять минут Клаус уловил неровное, с лёгким хрипом дыхание старика. Повернувшись к жене, он попросил:

– Принеси мне пижаму.

– Зачем?

– Разве ты не понимаешь, Хельга? Я не могу оставить отца одного, когда он сделает последний вдох. Человек не должен умирать в одиночестве – это против человеческих законов. Мы приходим в мир, сопровождаемые людьми, попадаем из темноты в свет в чьи-то ласковые руки. И когда мы прощаемся с жизнью, нас должны тоже сопровождать чьи-то добрые руки, чьё-то тепло. Он – мой отец, он подарил мне жизнь, и я хочу напоследок подарить ему часть моего тепла. Больше я сделать для него, к сожалению, ничего не могу.

Хельга, не медля, принесла мужу пижаму.

– Я останусь в соседней комнате – если будет что-то нужно, позови.

– Нет, – с неожиданной резкостью ответил муж. – Это мой отец, и я исполняю свой долг перед ним. Иди спать – твоя помощь мне сегодня не понадобится.

Хельга вышла из комнаты, нарочно оставив дверь неплотно прикрытой.

Прислушиваясь к дыханию отца, сын посидел несколько минут рядом с ним, затем начал переодеваться. Стоя в пижаме около кровати, в которой лежал умирающий отец, Клаус взял его руку и нащупал ниточку слабеющего пульса. Откинув с одной стороны одеяло, он лёг рядом с неподвижным отцом, обнял холодеющее тело, крепко прижал к себе. Клаус слышал слабо бьющееся сердце, звук которого становился все тише и медленнее. Взрослый и сильный мужчина не чувствовал, как глаза его набухли слезами. Переливаясь через край, они уходили в подушку и наполняли её влагой. Клаус лежал, обняв отца и тихо рассказывал ему о своей жизни, о том, как ему всегда было хорошо с Францем, о светлых воспоминаниях, связанных с ним.

– Помнишь, папа, как мы катались на лодке и прятались от мамы в камышах? А как мы нашли в зарослях утиное гнездо с маленькими утятами, а мама расстроилась, что не была с нами? Как хорошо было нам тогда вдвоём, правда?

Он вспоминал и вспоминал… Слова лились из него, не переставая, но постепенно речь замедлялась. Слёзы прекратили катиться из глаз, Клаус задремал.

Вдруг что-то невидимое легко толкнуло его. Он тут же встрепенулся и даже не вспомнил, что заснул. Клаус уловил лёгкий вдох справа, инстинктивно прижал голову к голове Франца и вдохнул вместе с ним полной грудью, пытаясь вдох разделить с ним и набрать в лёгкие как можно больше воздуха. Выдоха лежащего рядом отца он не услышал. Тот ушёл из этого мира счастливый, захватив с собой тепло и любовь сына…

Прежде чем встать с кровати, Клаус несколько минут лежал, привыкая к мысли, что отца больше нет с ним. Он осторожно встал, накрыл неподвижное тело одеялом и нетвёрдой походкой вышел из комнаты.

«Я – следующий, – мелькнуло в голове, но он тут же поправился: – Спасибо папа, что ты подарил мне жизнь. Я тебя очень любил, и буду любить до последнего вздоха!»

За окном медленно расправляла крылья быстротекущая жизнь – начинался рассвет следующего дня.

Умер дважды

Ингрид резко развернулась и пошла прочь от одиноко стоящего камня, у которого остались лежать сломанные нарциссы. По мере того, как она удалялась, плечи её заметно расправлялись, будто она только что сбросила с себя огромный груз, пригибавший её долгое время к земле. Сев за руль, женщина с улыбкой взглянула через боковое стекло машины на ярко светившее солнце. Для неё теперь начиналась совсем другая жизнь. Счастливая жизнь без ненависти…

Ингрид Левацки, голубоглазая приятной полноты женщина, прожила с мужем непростую жизнь. Поженились они совсем молодыми. Тогда, больше сорока лет назад, ей едва исполнилось восемнадцать. Задорная симпатичная девушка познакомилась с будущим мужем на третьем курсе кулинарного училища. Густав, высокий черноволосый парень, только что получил место механика на автомобильном заводе. Они встречались почти год. После того как Ингрид получила по протекции тёти работу кондитера в кафе, она, сияющая и счастливая, первой сообщила об этом не родителям, а Густаву. Через неделю она получила от любимого предложение стать его женой. Родители ни с той, ни с другой стороны против свадьбы не возражали. Молодые поженились. Ровно через год у них родился первенец – Герд, ещё через два года – Франк. Мальчики росли здоровыми, Густав работал на заводе, обеспечивал семью, Ингрид оставила работу и ухаживала за малышами.

Дети подросли и стали ходить в школу. Их мать устроилась работать в богатую семью – часть дня ухаживать за больным стариком. Через два года он умер, Ингрид перешла в другую семью. Без работы она не сидела никогда и наравне с супругом заботилась о будущем семьи.

Расходы тянулись вверх вместе с подрастающими детьми. Левацки долго думали, подсчитывали, опять думали и, наконец, решили построить дом. Идею иметь в старости собственную крышу над головой оценили они, как весьма практичную. Участок для дома был куплен в кредит с расчётом, что после смерти родителей он перейдёт детям – так, как положено в любой нормальной семье.

Годы пробежали незаметно. Дети выросли, родители постарели. На шестидесятилетие Густава семья устроила большой праздник. Сыновья заказали зал в ресторане, Ингрид оргнаизовала приглашения родственникам, друзьям, соседям. Все с нетерпением ждали праздника. Вечер удался на славу, но никого из гостей, кроме близких родственников, не оповестили о послепраздничном событии. Виновник торжества еще по пути домой надолго потерял сознание и был доставлен на Скорой помощи в больницу. Там ему поставили диагноз: кома, вызванная обострением сахарного диабета. На месте дежурный врач удивился, , что больной до сих пор не чувствовал никаких симптомов серьёзной болезни. Невнимательность к собственному здоровью – что может быть печальней… Из больницы Густава отпустили уже на второй день. Он отправился домой с тяжелым настроением. В кармане праздничного пиджака лежали рецепты и рекомендации врачей. Вчерашнему имениннику с сегодняшнего дня запретили курить и принимать алкоголь – будь то пиво или вино, не говоря о более крепких напитках. Есть ему разрешалось далеко не все продукты.

Для Густава диагноз врачей казался тяжёлым приговором. До этого происшествия с потерей сознания он частенько заходил с приятелями после работы в пивную. Его постоянно мучила жажда, он представить не мог, как можно ничего не пить, кроме воды и жидкого несладкого кофе. Пиво для него всегда было слаще любого напитка – его он мог пить даже в обед.

На Ингрид болезнь мужа подействовала двояко – расстроила и приободрила одновременно. Её серьёзно взволновал сам факт заболевания. Сахарный диабет – болезнь хоть не смертельная, но достаточно опасная и связана со строгой дисциплиной. Необходимость в дисциплине, как надеялась Ингрид, образумит мужа, и он перестанет часто выпивать. В последнее время его чуть ли не ежедневные встречи с приятелями заканчивались дома продолжением веселья и горой пустых бутылок.

– Густав, когда кончатся твои вечные пьянки? – пыталась она его урезонить. – Неужели ты не понимаешь, что наносишь вред самому себе и семье?

– Ингрид, что ты такое говоришь? – отвечал он ей с улыбкой. – В чём вред семье? Я работаю, мы выплачиваем кредит за дом, через пятнадцать лет он будет наш – что тебе ещё от меня надо?

– Если бы ты не пил столько, мы выплатили бы кредит за дом на много лет раньше.

– Не ругайся, дорогая, смотри на вещи проще. Я делаю то, что мне нравится. Семье это не вредит, да и пиво – не такой крепкий напиток.

Так или примерно так заканчивались их разговоры. Увещевания жены не образумили Густава. Даже обнаружившийся сахарный диабет не помешал ему дальше наслаждаться жизнью в той мере, в какой он сам понимал.

Ингрид тяжело вздохнула, убрала упавшую на глаза прядь волос, словно хотела одним жестом руки смахнуть нахлынувшие воспоминания…

Через два года после очередного врачебного обследования Густава перевели на инвалидность. Новый статус пришел нежиданно и кардинально поменял ежедневный ритм. Густаву пришлось уволиться с работы и полностью перейти на непривычный образ жизни. Врачи настаивали на прежних рекомендациях, выписывали новые медикаменты, предлагали оздоровительные диеты. Левацки слушал их вполуха и через пять минут забывал обо всем – изменить старые привычки он был не готов. Чтобы как-то продержаться на плаву и дополнительно иметь деньги к небольшому доходу, свежеиспеченный пенсионер брался за приработок. Ингрид тоже не сидела без дела, и продолжала работать в богатых домах то кухаркой, то прислугой.

Как только Густав стал принимать лекарства, жажда не одолевала его, но желание выпить никуда не делось. Сильный на первый взгляд мужчина не смог побороть многолетнюю привычку – так же, как не сумел примириться с новым статусом хронического больного. Пить он продолжал теперь втайне от жены, и с пива перешёл на более крепкие напитки. Ему казалось, что он тем самым не сдаётся болезни, остановившей коварный выбор именно на нём.

Организм у больного сахарным диабетом не железный, а обыкновенный человеческий, поэтому отреагировал на такое нахальство по отношению к себе должным образом: кровь стала постепенно загустевать и плохо поступать в конечности. Обмен веществ в организме немолодого мужчины замедлился, лекарства помогали всё хуже. Из-за небрежного отношения к здоровью ухудшилось самочувствие. Однажды утром Густав проснулся от неприятного чувства в ступне. Он сел на кровати, свесил ноги и посмотрел вниз. Увиденное привело его в шок: большой палец на правой ноге выделялся явно нездоровым, почти черным цветом. Густав потянулся за сброшенными у кровати носками и быстро натянул на ноги. С глаз долой, из сердца вон, бормотал он, надеясь на какое-то чудо.

Чуда не произошло. Боль в ноге становилась день ото дня сильней. Больному пришлось опять обратиться к врачам. После обследования они однозначно постановили: палец удалять и немедленно. Поворчав для приличия и глубоко запрятав охватившую его панику, Густав согласился на операцию. Страх неизвестности, поселившийся в сердце после диагноза сахарный диабет, стал посещать его всё чаще.

После быстро и удачно проведённой операции больному пенсионеру пришлось заказывать и носить специальный ботинок для ноги с четырьмя пальцами. В нем он быстро научился ходить, слегка прихрамывая. Душевное равновесие, пошатнувшееся перед операцией, восстановилось. Боль исчезла, жизнь опять заиграла разноцветными красками.

«Печально, – Ингрид свернула с федеральной трассы на дорогу к посёлку, – но даже потеря пальца и предупреждение врачей строго соблюдать предписанные рекомендации не отрезвили мужа. Тогда был ещё шанс спасти жизнь и избежать страшного поворота судьбы…»

С выпивкой Густав расставаться не собирался, по-прежнему считая алкоголь одним из удовольствий жизни, который не может причинить серьёзного вреда ни здоровью, ни отношениям в семье. Результат неумной философии не замедлил сказаться на его здоровье и организм забастовал уже всерьёз: через год Густаву отняли ногу до колена. Из прихрамывающего мужчины он превратился в настоящего инвалида и без костылей ходить теперь не мог.

Шестидесятипятилетние Густава семья решила отметить в тесном домашнем кругу. Приглашенными оказались только сыновья с жёнами и внуками. Ингрид приготовила закуски с салатами и зажарила огромную индейку, с трудом поместившуюся в духовке. На отдельном столике в зале стояли, дожидаясь своего часа, два красивых торта, испечённых накануне. Все уселись за стол, мужчины начали разливать напитки. Первый тост провозгласили за здоровье именинника, гости поднесли бокалы к губам. Первым сморщился старший сын Герд.

– Мам, ты что, для отца этот напиток приготовила? – сказал он, кисло улыбаясь. – Так я – не отец, мне пить можно.

– И мне тоже, – поддержал его Франк, ставя на стол пустую рюмку – вместо водки во рту он почувствовал вкус воды.

Ингрид растерянно пожала плечами – сама она пила минеральную воду:

– Что случилось, дети?

– В бутылке оказался не коньяк, а чай, – сказал старший сын.

– И не водка, а вода из крана, – подхватил младший.

– И у нас не ликёр, а фруктовый чай, – прикусив губу, добавила одна из снох. Она уже догадалась, что произошло с алкогольными напитками.

Все, не сговариваясь, посмотрели на Густава. Он сидел, отвернув от них голову, и глядел в окно. Его вид не выражал ни смущения, ни раскаяния. Родные постарались превратить неловкое недоразумение, возникшее за столом, в шутку. Франк, живущий с семьей на первом этаже общего с родителями дома, быстро сбегал вниз и принёс спиртное из запасов.

Ингрид притормозила и расстегнула ворот куртки. Ей вдруг стало жарко, словно она вернулась в тот вечер, когда никто из детей не посетовал отцу на то, что тот один опустошил все бутылки, а чтобы не заметила жена, налил туда подходящий по цвету чай и воду. C её лица до конца застолья не сходила краска стыда за неприглядный поступок мужа…

После второй операции Густав стал всё чаще пропадать из дома, отговариваясь тем, что ходит гулять. Где он пропадал, жена не знала, да и знать не хотела – каждый раз по возвращению она чувствовала исходящий от мужа мерзкий запах алкоголя. Ингрид устала от пьяных выходок и капризов больного человека, замкнулась в себе, ни с кем не делилась болью.

Вскоре врачи назначили следующую операцию. После неё отрезать Густаву было уже нечего – чернота поднялась выше колена. В этот раз предстояло отнять ногу до бедренной кости.

После третьей, самой тяжёлой операции, Густаву пришлось пробыть в больнице намного дольше, чем раньше. Рана не заживала, постоянно кровила, душевное равновесие больного оставляло желать лучшего. Ингрид через день приезжала к мужу в больницу, через день ходила на работу. После трёх мучительных месяцев Густава Левацки отпустили домой, твёрдо указав супруге привозить больного на осмотр не реже раза в неделю.

Ингрид остановила машину. Ей не хотелось вновь вспоминать то время, тот день… Видения упорно преследовали её, заставляли вновь пережить незабытые страх и ужас ещё раз. Неужели ей придётся жить с этими переживаниями вечно? Смогут ли они когда-нибудь отпустить её?

Однажды вечером, вернувшись с работы и крикнув в глубь квартиры о приходе, Ингрид не услышала ответа мужа – обычно он тут же откликался на приветствие.

«Густав опять сидит на террасе и не слышит», – Ингрид махнула рукой и прошла в ванную комнату. После рабочего дня она всегда мылась и переодевалась, и потом чувствовала себя намного лучше. Левацки поставила на полочку флакон с духами, вышла из ванной комнаты и открыла дверь в спальню. На пороге её пронзило молнией страха: на крюке, рядом с люстрой, висел на своем брючном ремне Густав. Рядом с кроватью лежал опрокинутый стул и валялись костыли. Как он сумел, стоя на одной ноге, прикрепить ремень к крюку и просунуть туда голову – оставалось загадкой, о которой Ингрид было некогда думать. Закричав изо всех сил, она приподняла хрипевшего мужа за нижнюю часть тела, не давая ему ещё больше задохнуться. Она кричала до тех пор, пока снизу не прибежал сын и не помог ей вытащить отца из петли.

– Мама, он не хотел удавиться, – успокаивал Франк всё ещё дрожавшую от пережитого мать. – Иначе сделал бы это до твоего прихода. Он дожидался тебя, чтобы ты его смогла спасти. Не сердись на него – ты же видишь, ему и так несладко. Отцу сейчас, кроме поддержки и понимания, ничего не нужно…

Пробыв месяц в больнице под надзором психиатра, Густав запросился домой. Выписывать его, однако, не хотели. Начала чернеть вторая нога, и врачи раздумывали, что же делать дальше: готовить больного к операции тотчас или отложить её недели на две.

– Я больше не хочу жить, – повторял каждый день Густав, становясь то агрессивным, то капризным и плаксивым. – Я не могу! Не хочу больше мучаться. Это не жизнь, а каторга, к которой меня приговорили неизвестно за что. Хочу умереть, ничего ни видеть, ни слышать.Оставьте меня в покое, я хочу умереть! Я хочу умереть, слышите?!

В таком состоянии больного выписывать не стали. А через две недели Густав умер. Ингрид тогда от всего сердца жалела его, а себя успокаивала лишь одной мыслью: бедняга, он устал жить получеловеком и очень хотел прекращения мучений. Бороться за жизнь муж, сломленный, опустошённый и изверившийся, давно перестал.

Собравшись с силами и обговорив с сыновьями необходимые детали, связанные с погребением, вдова обратилась за поддержкой в похоронное бюро. Ей обещали организовать прощание с мужем согласно её пожеланиям. Похороны были немноголюдны – на церемонии присутствовали только родственники и близкие друзья.

Через неделю Ингрид Левацки пришел счёт на оплату услуг похоронной конторы. Взяв с собой сберегательную книжку, на которую они с мужем много лет откладывали деньги на старость, она отправилась в банк.

– Мне жаль, но я вынуждена прервать накопительный договор, – проговорила она, протянув книжку служащему банка. – Муж умер и мне нужны деньги, чтобы оплатить похороны.

Банковский служащий открыл в компьютере данные счёта клиентки. Он нервно подвигал мышку по столу, поднял глаза и внимательно посмотрел на сидящую перед ним пожилую женщину. Он подумал, порылся в бумагах и вытянул оттуда какое-то письмо.

– Примите мои соболезнования по поводу кончины мужа, – сказал он несколько натянуто и протянул незапечатанный конверт клиентке: – Это письмо должно было уйти сегодня почтой, но раз вы здесь, прошу взять его с собой.

– Что это? – Ингрид недоумённо переводила взгляд с лица служащего на его руку с белым конвертом.

– Дело в том, что я не могу выдать деньги со счёта, потому что их там нет. Наоборот – это вы нам должны заплатить причитающиеся проценты по ссуде.

– Что, простите, вы сказали? Как нет денег? У нас накоплено с мужем двенадцать тысяч евро. Куда они делись? Это какая-то ошибка.

– Госпожа Левацки, пожалуйста, успокойтесь, я покажу, куда ушли деньги. – С этими словами служащий повернул к ней экран компьютера. Она увидела строчки с цифрами, от которых зарябило в глазах. – Семь лет назад ваш муж расторг накопительный договор с банком. С этого времени он регулярно снимал деньги со счёта. Когда накоплений не осталось, он взял ссуду в пять тысяч евро, которую всё ещё не вернул. Год назад ваш муж был здесь и обязался погасить долг, но с тех пор мы о нём ничего не слышали. Именно поэтому подготовлено письмо: вам необходимо срочно оплатить ссуду и проценты по ней.

Ингрид откинулась на спинку сиденья старенькой машины и сидела, не шевелясь, – в такой же застывшей позе, как тогда, в сбербанке, с трудом улавливая смысл происходящего. Единственное, что она поняла в тот серый хмурый день из сказанного банковским служащим, – она осталась без денег. Совсем. Без единого цента. Муж пропил все совместно накопленные за долгие годы тяжёлой работы несчастные несколько тысяч евро, усугубив положение долгами, отдавать которые теперь придется ей. Как остановить снежный ком долгов – она не знала. Счёт из похоронного бюро, лежащий тогда в сумочке, показался монстром, разинувшим огромную смердящую пасть, готовым проглотить её…

Оглушённая новостью вдова не помнила, как доехала до дома. Очнулась она оттого, что кто-то теребил её за плечи и что-то говорил. До неё донеслось, как сквозь вату:

– Мама, что случилось? Тебе плохо? Почему ты лежишь одетая? Что означает это письмо?

– Сынок, – несчастная женщина тяжело поднялась с постели, на которую упала в беспамятстве, – ваш отец меня обокрал. Он пропил деньги, которые мы по крохам собирали всю жизнь. Мне теперь нечем заплатить за похороны, не на что купить хлеба. Пока я оформлю бумаги на получение пенсии, пройдёт месяца три, не меньше, за это время можно умереть с голода. Как жить дальше?

На кровати сидела враз постаревшая на двадцать лет женщина с потухшим взглядом и дрожащими руками. Слёзы катились у неё из глаз, плечи сжались и опустились от горя. Молодой мужчина стоял рядом с кроватью, на которой сидела сгорбившаяся мать и молча сжимал кулаки.

– Мама, не переживай, – тихо произнёс он. – У тебя есть сыновья, мы позаботимся о тебе. Пойдём, я помогу снять пальто и переодеться, потом мы попьём чаю.

От предательского удара Ингрид отходила почти год. Не зная, как изгнать из себя ненависть к обокравшему её мужу, она каждый день уходила из дома. Дойдя до конца асфальтовой дороги, она сворачивала на тропинку, ведущую к небольшому лесу. Забравшись глубже в чащу, Ингрид прислонялась спиной к какому-нибудь дереву, обнимала его руками и начинала кричать. Она кричала то протяжно, до остановки дыхания, то коротко, с перерывами, то выла, как раненое животное. Криками она пыталась освободиться от грызущего её изнутри страшного чувства ненависти к человеку, с которым вместе прожила больше сорока лет. Эту злость ей было больше не на кого выплеснуть, некому отомстить за потерянное доверие. Обидчик и предатель умер, оставил в наследство долги, которые молча копил, продолжая транжирить деньги в пивных. Так он выразил жене признательность за многолетнюю поддержку, любовь, заботу и терпение.