Читать книгу Свобода для марионеток - Лин Хэндус - Страница 1

Лин Хэндус. Свобода для марионеток. Роман

Sapienti sat.

Умному и слова достаточно.

Латинское крылатое выражение

Названия стран, фирм и организаций в романе – фантазия автора. Совпадение с реальными названиями может быть только случайным.

Москва. Олег Громов

Олег Громов, состоявшийся сорокавосьмилетний мужчина, находился на грани срыва. Один из популярных кинорежиссеров постсоветской России, снявший две кассовые ленты, никак не мог найти денег на очередной фильм. Качаясь на волне прошлого успеха, Громов третий год обивал пороги кабинетов, в надежде увлечь новым проектом кого-нибудь из чиновников. Все попытки натыкались на глухую стену отчуждения, раздражения и непонимания. Свежий ветер перемен, связанный в России с модным и превращенным в разменную монету словом перестройка ласкал слух, расправлял плечи, но реальных плодов почему-то не приносил. Режиссера знали многие, его картины были широко известны, но никто из власть предержащих от культуры не хотел не то что взять ответственность за производство фильма, а даже вникнуть в суть предлагаемого Громовым проекта. Олег был реалистом и не связывал совершенно беспочвенные, на его взгляд, отказы со своим, возможно, недостаточно громким именем. Он считал позицию чиновников банальной трусостью по отношению к переменам, происходящим в стране. Будучи неглупым человеком, он понимал, что живет в такое время, когда министры меняются чуть ли не каждые полгода, и именно поэтому никто не хочет навешивать на себя ненужные, обременяющие ожиданием нового места работы, проблемы. Иногда ему начинало казаться, что управленцы, от которых зависит успех будущего фильма, боятся не столько посетителей высоких кабинетов – им-то можно легко и безболезненно отказать в любой просьбе, – а опасаются написать на бумаге даже собственное имя, чтобы не быть смещенными с уютного кресла раньше времени. Оказавшись в почти тупиковой ситуации, Громов все же надеялся на чудо, потому что надеяться ни на что другое не приходилось. Но чтобы чудо произошло, он продолжал ходить по бесконечным кабинетам, оставляя каждый раз за их толстыми стенами толику не потерянной надежды.

После одной из бесчисленных встреч в Министерстве культуры Олег Громов вышел из кабинета очередного руководителя чуть ли в не предынфарктном состоянии. Рядовые служащие, работающие намного дольше начальников и знающие режиссера лично, сочувственно качали головами, глядя на его опущенные плечи. Денег никто не давал и даже не обещал. Страна уже десять лет переживала тяжелый период перехода от окончательно загнившего социализма к непонятно какому строю и была в совершенном разброде. Культуре, что обычно для любого переходного периода, отводилась в политических играх роль нелюбимой падчерицы, которую заставляют работать до изнеможения с утра до вечера, без праздников и выходных, но ни на новое платье, ни на лишний кусок хлеба денег не дают.

– Виктор Викторович, – пытался достучаться Громов до нового министра, назначенного на пост три месяца назад. – Вы поймите, на дворе конец девяностых, страна в кризисе, преступность растет, транспорт ходит с перебоями, вечером на улицах темно не только из-за разбитых фонарей, но и из-за нехватки лампочек в магазинах. Люди сегодня не знают, что будут есть завтра, но именно сегодня, как никогда, им нужна вера в завтрашний день. У меня лежит на столе замечательный сценарий фильма о любви. Нужно хоть что-то светлое видеть людям на экране, негативного они насмотрятся достаточно у себя дома или на улицах. Если мы не будем сейчас показывать народу положительные моменты, как же тогда жить дальше без романтики, без любви, без будущего? Мы все друг друга перегрызем, если хоть немного не отвлечемся от сегодняшних реалий.

– Дорогой Олег, я вас хорошо понимаю, – отвечал свежеиспеченный министр, сидя в удобном кожаном кресле и с сочувствием глядя на посетителя. – Я, как и вы, живу в современной России переходного периода и отлично вижу всю сегодняшнюю пакость и мерзость. Мы с вами почти коллеги. Как актер по профессии, я полностью разделяю ваше мнение. Но поймите мое положение, единолично подобные вопросы не решаются, я подневольный человек. У меня есть бюджет, выделенный правительством и утвержденный предшественником, а к нему план распределения бюджета по статьям, которые я не имею права ни на рубль изменить. Разве только месяцев через шесть, когда мы будем составлять финансовый план на следующий год… Единственное, что могу пообещать – внести фильм в заявку, а уж утвердит ли ее комиссия – сказать затрудняюсь. Мы принимаем решения коллегиально, положительно ответить за всех ответственных лиц я не могу. Вот такие дела.

После столь длинной тирады рыжеволосый импозантный мужчина средних лет с облегчением откинулся в кресле. Министр еще не сросся с новой должностью и не научился холодно и равнодушно отказывать людям. Немного помолчав, он решил дать совет, заканчивая разговор с одним из многочисленных посетителей:

– Попытайтесь поискать спонсоров для фильма среди богатых людей. Олигархи после горбачевской перестройки растут в России, как грибы после дождя. Попробуйте кого-нибудь убедить дать денег на фильм – что им стоит вложить какие-то полмиллиона или даже миллион долларов в дело. Вы же не новичок в кинематографии, у вас есть имя. А если фильм окажется кассовым, то они неплохо на нем заработают. Пусть, в конце концов, учатся у капиталистов правильно вкладывать огромные деньги и получать с них дивиденды.

– Вы что, думаете, я не пытался? – горько усмехнулся кинорежиссер. – Им не нужен мой фильм. Один из олигархов, к которому мне удалось пробиться, сказал откровенно, что ни в кино, ни в театр не ходит, поэтому бросать денег на ветер не собирается. Таких, как он, среди денежных мешков, может быть, и не много, но они есть. Остальные толстосумы, кому не безразличен кинематограф, дают деньги на криминальные фильмы и картины о новых русских, то есть, о себе, любимых. Другие темы им абсолютно чужды. Они не наелись неожиданным богатством и хотят на экранах видеть только собственные или чем-то на них похожие истории. Мой фильм нужен не лично мне, а стране и народу, но им не интересен. К огромному сожалению. Подобную ситуацию мне одному не переломить.

– Жаль, что ничем не сумел помочь, – сказал, вставая, хозяин кабинета, протягивая на прощанье посетителю руку. – Искренне жаль. Оставьте на всякий случай заявку у референта, постараемся помочь, но обещать ничего не могу. И обязательно приходите к нам через полгода, когда мы будем распределять бюджет на следующий год. Может быть, тогда повезет больше.

Хотя голос новоиспеченного руководителя звучал вполне участливо, мысли его уже были далеко от темы, на которую он беседовал с очередным посетителем более получаса. У чиновника, как обычного человека, накопились собственные проблемы. Они стояли для него естественным образом на первом месте, и пока были актуальны, заботы просителей волновали его меньше всего. А нерешенных проблем у молодого министра было более чем достаточно.

Выйдя из здания министерства, Громов пошел в направлении соседней улицы. Там, недалеко от официальной парковки, уже с самого утра полностью занятой, он оставил машину. Громов шел, низко опустив голову и недовольно вжав ее в плечи, пытаясь спрятать лицо от начавшегося дождя. Краем глаза он видел, как шедшие навстречу люди в растерянности останавливались, не в силах совладать с перевернутыми от резких порывов ветра зонтами. Дождь усиливался, ветер разгонял его брызги во все стороны.

Подойдя к машине почти вплотную, Олег громко чертыхнулся – зеркала заднего обзора с обеих сторон были откручены чьими-то профессиональными руками.

– Что ж это такое, третий раз за год! Чертовы ублюдки!

Громко ругаясь вслух непонятно на кого, Громов вытащил из-под камня, лежащего прямо на капоте, мокрую квитанцию об уплате штрафа за стоянку в неположенном месте и со злостью бросил под ноги. Обойдя машину вокруг, чтобы удостовериться, в порядке ли все остальное, он сказал себе с небольшим облегчением:

– Хорошо, хоть стеклоочистители положил в машину, а то бы и их, паразиты, сняли.

Олег достал из багажника новенькие дворники и приладил к держателям. Передернувшись телом, подражая собаке, стряхивающей капли влаги с намокшей шерсти, он юркнул в машину, завел мотор, выехал с запрещенной стоянки, намереваясь как можно быстрей добраться домой. Осторожно вырулив из узкого переулка, Громов выбрался на широкое шоссе. Внимательно всматриваясь в единственно оставшееся внутри машины зеркало заднего обзора, он тихонько поругивался на неизвестных грабителей, укравших боковые зеркала. Прижавшись к правой стороне дороги, водитель ехал следом за едва ползущими автобусами, чтобы не нарваться на милицию, которая могла его остановить за езду без надлежащей экипировки, или самому ненароком не совершить аварию. Слякотный холодный день для Олега Громова был испорчен окончательно – редко бывает хуже. Сидя за рулем, он поймал себя на мысли, что ему хочется прямо сейчас выйти из машины, встать во весь рост посреди грязного проспекта, поднять вверх голову и протяжно завыть во весь голос, как воют волки, когда им одиноко и страшно.

***

Олег Громов был коренным москвичом. Он знал из рассказов родителей, что его родственники до четвертого колена тоже родились и прожили всю жизнь в столице. Глубже в прошлое след семейной летописи не проникал, потерявшись как за давностью лет и отсутствием документов, так и воспоминаний, передаваемых из поколения в поколение. Последнего представителя фамилии Громовых это совсем не удручало. Наоборот, он гордился тем, что может дальше, чем многие другие из его знакомых, проследить генеалогическое древо семьи.

В почти пятьдесят Громов, как это ни странно для русского мужчины, выглядел моложе своих лет и гордился этим. Он посмеивался над такого рода феноменом и говорил, что отец, как детский врач, ему при рождении положил под язык таблетку, замедляющую старость. Олег выделялся среди сверстников не ростом или сложением, а густой шевелюрой без единого седого волоса. Он выглядел всегда подтянутым, с хорошим настроением. Несведущим людям могло показаться, что перед ними стоит неунывающий счастливчик, не знающий, что такое неудачи.

На проспекте Мира, в самой середине Москвы, он жил, сколько себя помнил. Вначале вместе с родителями в просторной двухкомнатной квартире, полученной отцом за долголетнюю работу главным врачом центрального родильного дома столицы, а потом в собственной, в том же доме. Квартиру они купили с женой Ингой на гонорар за первый фильм. Их дом граничил одной стороной с небольшим ухоженным парком и находился совсем недалеко, в десяти минутах ходьбы от Рижского рынка, одного из самых цивилизованных, а не откровенно-криминальных, как другие, рынков тогдашней Москвы. Район был, хотя не совсем тихий из-за шума проезжающих по проспекту машин, но очень зеленый, что весьма выгодно отличало его от многих других кварталов столицы.

Близкое соседство с рынком помогало семье Громовых жить и питаться намного лучше других семей, живущих далеко от оазиса сельскохозяйственных продуктов. Два раза в неделю мать Олега ходила к закрытию рынка и покупала молочные продукты, овощи, мясо, фрукты и зелень когда за полцены, а когда еще дешевле. Продавцы охотно отдавали остатки скоропортящихся товаров хоть за какие-то деньги, чтобы только не везти их обратно.

Мать Олега всю жизнь проработала операционной сестрой на полставки в больнице, которой заведовал муж. Зарплаты Громова-старшего хватало, чтобы жена, отработав полсмены, могла навести порядок в доме и присмотреть за быстро подрастающим сыном. Работающая четыре часа в день женщина имела достаточно свободного времени, чтобы порадовать любимых мужчин свежеприготовленной и разнообразной едой. Может быть, поэтому Олег, выросший в родительской любви и на ежедневных свежих продуктах и витаминах, рос здоровым и хорошо сохранился для своих лет, как знать.

Отец Олега умер, не дожив года до семидесятилетия. Сын поменял две квартиры – свою и родителей, на одну четырехкомнатную, куда перевез старенькую мать. Инга, тогда тридцатилетняя красивая фотомодель, поначалу протестовала, не собираясь жить вместе со свекровью. Ей хотелось иметь все для себя одной и ни с кем не делиться тем, чего она добилась в жизни – ни успешным мужем-режиссером, ни добротным жильем. Олег прекрасно знал о настроениях жены, но, не желая расставаться с матерью, быстро нашел бойкую соседку по площадке. Та взялась ухаживать за старой больной женщиной и заодно наводить порядок в большой квартире.

Детей у Громовых не было.

По прошествии времени Инга примирилась с решением мужа оставить мать дома, а не отдать в приют для престарелых, куда Олег мог ее устроить, благодаря обширным знакомствам. Интернатов для престарелых в то время в России было совсем немного, места старым людям приходилось ожидать по нескольку лет. Не все дожидались, пока дойдет очередь, умирали от болезней или старости, так и не узнав, как им повезло, что последние дни жизни они провели дома, среди родных, а не чужих лиц. Старики, которые все же попадали в приют, быстро жалели о напрасно прошедших годах в ожидании хорошего места. И умирали еще быстрее. Медикаментов для пожилых людей государство почти не выделяло, последние крохи разворовывались немногочисленным персоналом. Мизерной зарплаты, получаемой за тяжелую работу, на жизнь не хватало, приходилось как-то изворачиваться, чтобы существовать самим и кормить семьи.

Так и осталась мать в семье единственного сына, радуясь, что проживет последние годы в собственной комнате с родными людьми, а не в палате на десять человек. Среди больных старух и витающих в воздухе запахов нищеты, враждебности и безнадежности. Со снохой Ингой у них установились вполне дипломатические отношения. Каждая из них жила своей жизнью, изредка сталкиваясь с родственницей в местах общего пользования или встречаясь за общим праздничным столом.

Инга вышла замуж за Олега Громова, преследуя для себя сразу две цели. Разница в семь лет казалась ей большой, но, с одной стороны, Олег ей нравился, а с другой, она надеялась, что он, как деятель кино, поможет ей сделать карьеру артистки. Инга выглядела весьма эффектно – прямые светлые волосы, большие голубые глаза и длинные стройные ноги резко выделяли ее на любых светских мероприятиях – будь то вечер в Доме кино, пресс-конференция по случаю выхода нового фильма или открытие выставки. Одного роста с мужем, Инга признавала туфли только на высоких каблуках. Олег выглядел оптически ниже спутницы, что ей несколько мешало. Впрочем, несоответствие роста раздражало заносчивую красавицу только в первые годы после замужества. Позднее она научилась просто не обращать на мелкий внешний штришок никакого внимания. Как бы то ни было, они с Олегом прожили вместе больше пятнадцати лет. Ни один из них не собирался менять ни партнера, ни налаженного ритма жизни.

В самом начале карьеры Инга работала фотомоделью для нескольких каталогов одежды. С наступлением перестройки, когда зашаталось народное хозяйство Советского Союза, молодые конкурентки вытеснили все еще привлекательную, но не актуальную тридцатипятилетнюю модель и быстро заняли ее место. Работать им, впрочем, долго тоже не пришлось. В хаосе надвигающегося на Россию дикого капитализма мода как-то сама собой умерла и каталоги перестали издаваться. Частные глянцевые журналы на рынке пока не появились из-за полной неразберихи и отсутствия самого рынка моды, многие девушки и молодые женщины, работающие моделями или только входящие в профессию, оказались временно за бортом активной жизни на подиуме.

С тех пор как Инга потеряла работу, она вела жизнь домашней хозяйки, потому что никакой другой профессии, кроме позирования перед камерой, не освоила. Муж не возражал, что жена не работает. Он давал ей в фильмах маленькие эпизодические роли, надеясь, что та рано или поздно осилит профессию актрисы и сможет когда-нибудь сыграть серьезную роль в одном из фильмов. Он очень гордился тем, что рядом с ним есть ухоженная красивая и верная муза и жена…

***

Доехав минут за тридцать от министерства до дома, Громов остановил машину, но выходить не стал, а остался сидеть, задумавшись и глядя через лобовое стекло на разошедшийся дождь. Мотор старенького джипа тихо работал, стеклоочистители каждые четыре секунды проводили ровный полукруг справа налево, сметая со стекла частые капли дождя и намокшие листья, принесенные ветром.

«Опять прокол. Что же делать дальше, к кому идти? Неужели я так и не найду этих проклятых денег, чтобы снять хорошую и нужную именно сейчас картину? Куда еще можно податься, кого разжалобить, где найти понимание? Мне кажется, что больше ничего хорошего не случится в моей жизни. Если я не сниму фильм в течение следующих двух лет, на карьере режиссера придется ставить большую жирную точку и уходить в дворники. Неужели у нас в России никогда не наступит стабильность, как в других странах? Угораздило же меня жить в переходную эпоху, конец которой никому не виден. Куда мы идем и куда в итоге придем – знают ли сами политики, на какую Голгофу ведут страну? – Олег резко и со злостью стукнул рукой по ни в чем не повинному рулю и тут же подумал совсем о другом: – Ах, да, нужно обязательно сообщить Егору об очередном фиаско. Он ждет меня неважно с какими – хорошими или плохими, но новостями».

Опустив ручной тормоз и резко развернув машину, Громов опять выехал со стоянки, где запарковался, собираясь идти домой, и направился по проспекту Мира в сторону Садового кольца. Там жил его давнишний приятель Егор Тарасов, автор и сценарист будущего фильма.

Москва. Егор Тарасов

Пятнадцать лет назад Егора Тарасова, знаменитого хоккеиста, знала вся спортивная и даже не спортивная страна. Хотя он давно не принимал участия в играх за престиж Советского Союза, его имя не забыли спустя годы.

Тарасов не был коренным москвичом, родился на Южном Урале, в небольшом шахтерском городке Копейск. Еще ребенком он спал и видел себя знаменитым хоккеистом. Его темно-коричневые глаза при разговоре всегда смотрели прямо в глаза собеседнику, а торчащий вверх русый упрямый чубчик выдавал такой же упрямый и целеустремленный характер. На Урале не найдешь мальчишку, который не умел бы стоять на коньках и держать в руках клюшку, но у Егора слово хоккей вызывало особенный прилив чувств. Юный фанатик ледового спорта не пропускал ни одного матча по телевизору, записывал в толстую тетрадь результаты, отмечал и анализировал особенности каждой игры. Пять раз в неделю он прилежно ходил на тренировки, а когда у тренера были выходные дни, юный спортсмен тренировался самостоятельно. Каждый день, без выходных и праздников. Летом, чтобы не потерять сноровку, Егор играл с таким же азартом в футбол и с нетерпением ждал конца сентября, когда выпадет первый снег и в городском парке зальют большой каток.

Окончив в Копейске школу, он переехал в областной центр и стал играть за одну из ведущих команд страны, куда его пригласили, дождавшись совершеннолетия талантливого хоккеиста. По настоянию тренера параллельно он поступил в педагогический институт.

Московский тренер заметил молодого и перспективного нападающего во время одного из решающих внутрисоюзных матчей и пригласил Егора переехать в Москву и играть в столичной команде. От такого соблазнительного предложения было невозможно отказаться. Тарасов попал в знаменитый «КСС» – Клуб Советского Спорта. Дойдя до тридцатипятилетней отметки, известный хоккеист собрал все мыслимые награды, попрощался с большим спортом и перешел на тренерскую работу с молодежью.

Еще на Урале Егор познакомился во время первой институтской сессии с худенькой девчонкой с тоненькими белесыми волосами, похожей и фигурой, и манерами на озорного мальчишку. Ее звали Жанна, она стала его первой большой любовью, а вскоре женой. Заядлая альпинистка, Жанна хотела стать учителем физкультуры, потому что детей любила также сильно, как спорт.

Со стороны странно смотреть на эту пару – почти двухметровый русоволосый парень с темно-карими глазами и широкими плечами, под рубашкой которого явно чувствовалась недюжинная сила, и светленькая голубоглазая девчушка, которая только на очень высоких каблуках доставала кавалеру до плеча. Оба были успешными спортсменами, оба любили детей. Не откладывая надолго, Егор после двух месяцев знакомства, выкроив время между сборами, краснея и запинаясь, сделал Жанне предложение, на которое она тут же сказала «да». Через полгода, во время летних каникул, они поженились. А еще через год у них родился сын Юрий.

Молодые родители разрывались между тренировками, соревнованиями, учебой в институте и маленьким ребенком. А ведь еще хотелось встретиться с друзьями, повеселиться, сходить на танцы. Без помощи родителей студенческой семье было никак не справиться. На счастье, те оказались с понятием, маленький Юрий хорошо чувствовал себя не только с мамой и папой, но и с дедушками-бабушками. Совсем маленьким он ходил в садик на Урале, а в школу уже пошел в Москве, куда семья переехала из-за новой работы отца. Молодые Тарасовы, несмотря на нагрузку, хотели иметь большую семью и мечтали о четверых детях. Мечту эту, однако, осуществить не удалось. После первых тяжелых родов и кесарева сечения врачи сообщили, что иметь детей женщина больше не сможет. Эту новость Егор и Жанна пережили не сразу. Со временем они смирились с мыслью, что у них в семье будет только Юрий, жизнь пошла по несколько измененному сценарию.

***

Спустя годы, в семье Тарасовых случилось сразу три важных события. Одно из них вывело жизнь семьи на совершенно новую орбиту. Юрию, голубоглазому темноволосому парню, на которого давно заглядывались девушки, исполнилось двадцать лет. Он учился на экономическом отделении одного из столичных институтов. Ростом сын не только догнал Тарасова-старшего, но перерос на пять сантиметров, чем очень гордился. Сын хотел стать таким же успешным, как отец, и рост должен стать первым признаком успеха. Спортом Юрий профессионально не занимался, летом плавал, зимой ходил на лыжах, теннисный зал посещал для разминки. Жизненные планы он связывал не со спортом, а с экономикой и деньгами.

В этот же год его матери Жанне исполнялось сорок лет. У нее давно была тайная мечта – встретить день рождения на Памире, и она решила, что круглая дата подходит для этого как нельзя лучше. Недолго думая, Жанна заранее записалась в группу восхождения на пик Ленина – самую высокую точку Памира, находящуюся свыше семи тысячи метров над уровнем океана. Сделала она это в тайне от семьи, потому что точно знала, что муж не обрадуется единоличному решению. Как и предполагала, Егор ни в коем случае не хотел отпускать ее одну, да еще в день рождения. Но он должен был в тот момент решать другие неотложные вопросы, поэтому давно и тайно запланированный поход жены в горы нехотя одобрил.

У Тарасова-старшего в это время вышла в свет первая книга о коррупции российских спортивных чиновников. Книга тут же стала бестселлером, и из-за успеха ему необходимо оставаться дома. Издательство, рискнувшее выпустить книгу со скандальной темой, настаивало на пункте договора, по которому автор обязан встречаться с читателями, чтобы поддержать успех книги. Молодому писателю заранее предоставили список библиотек и книжных магазинов, где планировались встречи автора с читателями и оппонентами книги.

Высказав Жанне открыто недовольство явным попранием с ее стороны интересов семьи, автор нашумевшего бестселлера, скрепя сердце, проводил жену в аэропорт.

– Да, родной, я знаю, что не права, но обещаю, что больше никогда, ты слышишь – никогда не скажу тебе ни слова против. Когда я вернусь, мы вместе будем принимать касающиеся нас и нашей семьи решения. Прости меня, родной, но именно сейчас это восхождение для меня жизненно важно.

Жанна, счастливая, тут же забыла о бурчании мужа, как только он скрылся за дверью, отделяющую пассажиров от их провожатых и улетела в Киргизию, чтобы осуществить давнишнюю мечту. О том, что это восхождение, посвященное собственному сорокалетию, будет ее последним, никто не предполагал.

Через три дня после отлета Жанны на домашний адрес Тарасовых пришла срочная телеграмма. Прочтя отпечатанные телеграфом две скупые строчки, мужчины бросили все дела, купили билеты и полетели в Киргизию, куда несколько дней назад улетела их жена и мать. Добравшись только на следующий день до лагеря альпинистов, указанного в телеграмме, они узнали, что четверо из семи членов экспедиции, собравшихся в назначенный день взойти на пик, попали под неожиданный сход лавины. Двоих мужчин нашли поисковые собаки в тот же день – к счастью, альпинистов завалило не очень глубоко, их смогли без особых сложностей откопать из-под толщи снега. Жанну нашли только на третьи сутки. Ее отбросило снежной рекой далеко в сторону, и собаки не сразу смогли учуять замерзшее тело женщины без признаков жизни – она задохнулась под толщей сошедшего с гор снега.

За те три дня, что отец и сын Тарасовы провели с альпинистами, Егор постарел на целую жизнь. Он не мог никак поверить, что Жанна мертва.

«Как же так? – все время спрашивал он себя. – Ведь я ее сам проводил на прошлой неделе в аэропорт, она обещала слушаться меня во всем. Жанна не могла так нелепо погибнуть из-за какого-то дурацкого снега, не выполнив обещания».

Через пять дней, после улаживания формальностей, руководитель экспедиции, провожающий горестных мужчин семьи Тарасовых в аэропорту Бишкека, куда они привезли гроб с телом Жанны, чтобы переправить его в Москву, сказал на прощание:

– Понимаю, что никто не сможет вас успокоить, потому что потерю не восполнишь ничем. Но у вас будет хотя бы память о Жанне, ее могила, куда вы сможете прийти, погоревать и положить цветы. Один из альпинистов группы пропал под лавиной без вести, и если мы его не нашли через неделю после несчастья, то не найдем никогда. У него в Самаре осталась жена с семилетней дочкой, ей еще тяжелее, чем вам, потому что несчастной женщине хоронить некого. И последнее. Жанна была замечательным человеком и прекрасной спортсменкой, это был ее выбор – остаться навсегда в горах. Вы должны смириться с ее решением и никогда за него не осуждать.

Два года понадобилось Егору на то, чтобы выйти из тяжелейшей депрессии, в которой он находился после похорон жены. Начинающему писателю пришлось заплатить издательству, опубликовавшему книгу, большие деньги за разрыв договора на вторую книгу, подписанного накануне гибели Жанны. Издательство требовало от автора нашумевшего бестселлера новой книги, которую тот написать не в состоянии. Выплатив неустойку по решению суда, куда его бывшие работодатели подали иск, Тарасов-старший остался без средств к существованию. И тут ему стало абсолютно все равно. Все равно, какое время года на дворе, какой день недели, утро сейчас или вечер, голоден он или сыт – жизнь с ежедневной гаммой разноцветных оттенков потеряла для него всякий смысл. С работы он уволился, на телефонные звонки не отвечал, сидя целыми днями в кресле, глядел или на полки с книгами, или в окно, но видел перед собой только лицо погибшей жены.

Неизвестно, как бы сложилась дальше его жизнь, если бы не сын. Юрий к тому времени успел окончить институт и два месяца назад поступил на работу маркетологом в одно из крупных издательств Москвы. Место он получил по протекции тогдашней подружки Кати, которая надеялась выйти замуж за Юрия, а потому познакомила его с дядей, директором издательства. Девушка была на вид скромная, но ум имела цепкий и практичный, хотя старалась умело скрыть его за некоторой простоватостью. Тот, кто не знал Катю, мог вполне обмануться ее кажущейся наивностью, тем более что выглядела она согласно стандартным канонам женской красоты, сбивающим с ног всех без исключения мужчин: высокая блондинка со стройными ногами, высокой упругой грудью и с большими голубыми глазами, скромно выглядывающими из-под низкой челки. Девушке совсем не нравилось, что ее будущий свекор так долго не может выкарабкаться из депрессии. И этот момент явно отражается на их с Юрием отношениях. Она долго ломала голову над выходом из непростой для всех ситуации, отбрасывала в сторону один вариант за другим, как непригодные. Ее избранник, глядя, как все ниже опускается отец, со своей стороны пытался помочь всеми возможными способами, но возможностей этих было у него, видимо, недостаточно.

Однажды, во время свидания, лежа в постели и отдыхая после любви, Катя спросила Юрия:

– Скажи, что случилось? Ты в последнее время какой-то не такой – рассеянный, несобранный, витаешь в мыслях, непонятно где. Это связано с твоим отцом или есть другая причина, о которой я пока не знаю?

– Причина у меня одна и тебе она известна, – глухо ответил тот, лежа на спине и глядя в потолок.

– Неужели ничего нельзя сделать? Что говорят врачи? Может быть, дядя может достать какие-то таблетки – у него есть знакомые в Дрездене. Единственное, что от тебя требуется, уговорить отца сходить к врачу за рецептом.

– Таблетки тут не при чем. У отца депрессия, потому что он не видит смысла жить дальше без матери. Она его первая и единственная женщина, он ее очень любил. После гибели мамы отец не может простить себе, что она уехала в горы одна, без него. Я же вижу, что он погибает, и не знаю, как помочь. У меня самого от этого идет голова кругом.

– А врачи? – опять спросила Катя, осторожно прижимаясь боком к обнаженному телу Юрия.

– Что врачи… Одни говорят, что ему нужно уехать, забыться и прийти в себя. Другие готовы уже сегодня положить его в нервное отделение подлечиться. Один врач мне, правда, сказал, что отцу может помочь сильный стресс, способный вывести из депрессии. Как в поговорке – подобное лечат подобным. Но это тоже только теоретический прогноз. Ты знаешь наших психологов – советы давать они все мастера, а за результат отвечать не берется никто.

– Юрий, мне очень хочется помочь всем нам в непростой ситуации, я как и ты, ломаю голову, как можно спасти твоего отца. Так вот, я подумала, может быть, ты уговоришь его написать еще одну книгу? Он отвлечется от мыслей о Жанне, втянется в работу, которую хорошо знает, постепенно выйдет из депрессии самостоятельно. Он ведь написал один бестселлер, так кто ему мешает повторить успех? Я попрошу дядю, он возьмет книгу в план издательства, а ты сможешь ее успешно продвинуть на рынок – у тебя маркетинг хорошо налажен. Возможно, вместе…

Катя не успела договорить, как Юрий, порывисто повернувшись, обнял ее и быстро заговорил:

– Катя, родная, ты не знаешь, что сейчас сделала! Это именно то, что нужно отцу – изложить на бумаге всю боль, которой он ни с кем делиться не хочет. Я обязательно сегодня же поговорю с ним об этом. Спасибо, милая, за замечательную идею!

Катя открыла рот, чтобы добавить что-то к сказанному, но он оказался закрыт поцелуем Юрия. Его тело все сильнее вжималось в тело девушки и, кажется, даже начало слегка вибрировать от напряжения, как натянутая стрела, готовая в любую минуту выстрелить. Катя почувствовала огромный душевный подъем друга, отразившийся в движениях тела. Юрий целовал Катино лицо, шею, осторожно покусывая мочки ушей, шепча непонятные, но очень нежные, а потому вызывающие подрагивание кожи, слова. Он ласково сжимал и отпускал упругую, налитую соками молодости и желания, грудь, проводя мягкими пальцами по набухшим соскам и слегка касаясь их языком, будто играя. Опускаясь вниз, он целовал упругий плоский живот любимой, захватывая губами кожу, то втягивая в себя, то отпуская, то проводя влажным языком, будто зализывая несуществующую рану. Его восставшая плоть все сильнее упиралась в бедро женщины, скользя по нему выступившей от сильного желания влагой. Его подрагивающие пальцы отчетливо ощутили набухший бугорок прилившего желания, Катя отдалась сладостному чувству слияния с любимым мужчиной, купаясь в волнах его любви и забыв на время о недавних тревогах.

Вечером того же дня Юрий, как обещал, приехал домой с твердым намерением поговорить с отцом. Парню стоило больших трудов расшевелить его – старший Тарасов ни с кем и ни о чем разговаривать не хотел, и даже общение с сыном его явно тяготило. Лишь после часа тяжелого мучительного монолога, который Юрий вел уже из последних сил, ему удалось вызвать небольшой проблеск интереса в глазах отца и вывести на тему о новой книге.

– Я понимаю, папа, что тебе очень тяжело, но чего ты хочешь добиться ничегонеделанием? Тренерскую работу ты забросил, все накопления ушли на судебные расходы, моей зарплаты хватает, чтобы не умереть с голоду и не ходить голыми. Ты думаешь, мама гордилась тобой, если бы увидела в таком состоянии?

– Оставь маму в покое, – тяжелые руки Егора сжались в кулаки.

– Я не оставлю ее в покое, потому что хочу, чтобы она гордилась и тобой, и мной. Мы с тобой не беспомощные дети, а взрослые здоровые мужчины, и можем опять вернуть все, как было.

– Так, как было, не будет никогда.

– Да, не будет, но мы в состоянии хоть что-то сделать для мамы, для ее памяти. Если ты возьмешься написать книгу не только о романтике восхождения на вершины, но о допусках на сверхсложные маршруты, об основных правилах и последствиях нарушения техники безопасности, ну, я не знаю еще о чем… Ведь ты книгой сможешь спасти хотя бы несколько человек, которые, как мама, влюблены в горы и не представляют себе жизни без альпинизма. Даже если тебе удастся спасти одну-единственную жизнь, это будет победа. В эту книгу ты вложишь те слова, что хотел сказать маме, когда она уезжала на Памир. Ты сможешь говорить с ней со страниц книги, она тебя обязательно услышит и будет точно гордиться тобой.

Юрий разговаривал с сидящим напротив него большим и сильным мужчиной, как с ребенком, объясняя свою, вернее, Катину идею, простыми словами, чтобы они улеглись в его голове и заставили работать. Отец сидел в кресле с опущенными плечами, смотрел на ладони, сжатые в кулаки, не говорил ни слова в ответ. Молчание стало невыносимым. Сын встал, собираясь идти в свою комнату. Тарасов-старший поднял глаза и сказал, тяжело подбирая слова:

– Спасибо, сын, что так хорошо понимаешь меня. Я подумаю над тем, что ты сказал. Может быть, у меня действительно что-нибудь получится, и Жанна сможет меня простить и гордиться мной.

– Папа, ты ни в чем не виноват… – начал было Юрий, но был остановлен протестующим жестом.

– Виноват.

– Вот и искупи вину, – отчаявшись, сказал Юрий. Терпение его истощилось, голос зазвенел высоким дискантом.

– Хорошо, иди, дай мне подумать.

Через два дня после тяжелого разговора Юрий пришел с работы, увидел сидящего за столом перед стопкой бумаги чисто выбритого отца. Услышав за своей спиной шаги, тот встал, подошел к сыну и неожиданно крепко обнял, стараясь скрыть подступившие слезы. Разжав объятия, он сказал:

– Ты прав, сын, пора возвращаться в жизнь и отдавать накопленные долги. Если у тебя есть время, давай поработаем вместе – я набросал синопсис книги, может быть, у тебя тоже появятся какие-то идеи.

Сильная натура спортсмена победила затяжную депрессию. Через восемь месяцев была написана, отредактирована и вышла в свет вторая книга Егора Тарасова под названием «Осторожно, горы!». У нее не было такой громкой славы, как у первого бестселлера, но она стала самой первой книгой о теме безопасности в альпинизме.

Постепенно Егор Тарасов возвращался в жизнь. Два месяца спустя после выхода книги он пришел в клуб, чтобы опять начать тренировки сначала с мальчишками, а потом с одной из хоккейных команд.

Совмещать работу тренера с обязанностями автора хорошо раскупаемых книг Тарасову несложно – он старался не оставаться один, чтобы не думать о Жанне, гибель которой все еще остро переживал. Он охотно планировал вместе с сыном презентации книг, встречался с людьми, рассказывая о себе. Ему нравились такие встречи, он видел лица читателей, отвечал на вопросы, с удовольствием раздавал автографы. Юрий всячески помогал продвижению книг отца на книжном рынке – из новичка-маркетолога, взятого на практику в издательство, он стаовился настоящим профессионалом своего дела. Срок договора на издание первой книги закончился. Егор, помня о том, что ему пришлось оплачивать судебные издержки по покрытию искового заявления издательства, не стал дальше продлевать договор. Авторские права он передал другому издательскому центру, в котором работал сын Юрий и где находилась вторая книга «Осторожно, горы!».

***

На одной из кулуарных встреч, посвященных открытию нового канала общероссийского телевидения собрались различные представители культуры Москвы. Директор издательства Вадим Лагин, приехавший туда со знаменитым автором, подвел Егора к молодому мужчине, выглядевшему в галстуке-бабочке на фоне людей, одетых в свободной манере, очень торжественно.

– Знакомьтесь, – сказал он, подводя мужчин друг другу. – Егор Тарасов – Олег Громов. Егор представляет на книжном рынке вторую знаменитую книгу, а Олег работает над вторым фильмом, который, я надеюсь, будет таким же знаменитым и любимым, как первый. Познакомьтесь поближе, может быть, у вас родится совместный проект.

В этот вечер произошло знакомство двух творческих личностей, позднее они стали близкими приятелями и партнерами. Стать закадычными друзьями у них не получилось по многим причинам. Возможно, сыграло роль, хотя Тарасова знали как не самого последнего человека в спорте, родился он все же не в столице, а значит, коренным москвичом не являлся. Москвичи, считая себя отдельной и особо выдающейся кастой, к приезжим относятся с известной долей скептицизма и настороженности. Как противоположность коренному москвичу, новые жители считаются лимитой, приехавшей в столицу, чтобы отнять кусок хлеба у родившихся здесь. Явление носит неблагозвучное название национализм, никем не раздуваемый, но и не разоблачаемый. Такая установка негласно передается из поколения в поколение и остается в головах людей как стереотип, от которого избавиться совсем не просто.

Есть другой вариант. Женатый Громов просто не хотел знакомить холостого и видного Тарасова с супругой, опасаясь конкуренции с его стороны. Жена, стоя рядом, всегда возвышалась над мужем на полголовы, поэтому Громов интуитивно опасался высоких мужчин, считая, что Инга чувствует себя неловко из-за его невысокого роста.

Но, скорее всего, в данном случае сыграла большую роль нестыковка характеров двух совершенно разных мужчин. Олег Громов был до мозга костей творческим человеком и, как любая творческая личность, имел романтические представления о жизни. Он умел делать фильмы, оставляя всю организаторскую работу толковым помощникам. Частичных механизмов финансирования фильма, подбора рабочей группы, договоров с актерами, улаживания прочих практических и технических вопросов он не касался, сосредотачиваясь на процессе создания самой картины. Это что касалось работы.

Дома он был с детства отстранен от всего, что не соприкасалось с его личными интересами. Вначале о нем заботились родители, решая семейные проблемы сами и оставляя талантливого мальчика заниматься только творчеством, а когда он вырос и женился – жена Инга. Такой ритм жизни его вполне устраивал. Олег чувствовал себя в нем очень уютно.

Тарасов, в отличие от Громова, был не только хорошим специалистом, профессионалом дела, но и неплохим организатором. У него присутствовала и творческая жилка, иначе он не смог бы написать ни строчки, но она была для характера совсем не главной. Родившись в маленьком шахтерском городке, он изо всех сил карабкался наверх, чтобы осуществить огромную мечту, не надеясь ни на поддержку родителей, ни знаменитых или богатых родственников, которых просто не было. Родители его были простыми славными людьми, но помочь осуществить честолюбивые и далеко идущие планы сына никак не могли. Жизнь заставляла Егора смотреть вокруг не затуманенным взглядом романтика, а резким прищуром прагматичного человека, надеющегося только на себя. Он не искал себе в Москве ни друзей, ни покровителей – его друзья остались на Урале, в покровителях он не нуждался.

Оба – и Егор, и Олег, были самодостаточными, успешными людьми, поэтому смотрели на отношения, их связывающие, как на чисто деловые. У обоих давно образовались семьи, сложился круг родственников и друзей, который менять с годами трудно и необязательно. Может быть, поэтому у мужчин не завязались теплые дружеские отношения, кто знает. Во всяком случае, то, что происходило между ними, устраивало обоих. Познакомившись поближе, они стали больше доверять друг другу, неплохо узнали сильные и слабые стороны партнера, что помогло избегать ненужных осложнений. Более близкое знакомство произошло после одного случая, который положил начало не только совместному проекту, но более доверительным взаимоотношениям.

Москва. Сценарий

Прошло три года после выхода книги, посвященной альпинистам. Холодным снежным вечером в конце октября, Егор Тарасов позвонил сыну и попросил заехать, когда будет время. Юрию к тому времени исполнилось двадцать шесть лет, он жил отдельно от отца. После выхода Тарасова-старшего из депрессии сын, взвесив аргументы за и против, поддался очарованию Кати, племянницы шефа, и сделал ей предложение. Они встречались несколько лет, хорошо знали и понимали друг друга. Девушка окончила полиграфический институт и устроилась на работу художником-дизайнером. Вадим Лагин, дядя, основатель и владелец издательства, только посмеялся, сказав, что его детище постепенно превращается в семейный концерн. Прикидываясь при посторонних либералом и простачком, на деловых переговорах он вел себя совершенно иначе. Владелец семейного концерна был не только человеком ответственным и умным, но и хорошим бизнесменом, поэтому при приеме на работу сразу предупредил Катю:

– Будешь филонить или плохо работать – уволю и не посмотрю, что ты дочь моего брата. То же самое относится к твоему мужу. До сих пор у меня не было к нему никаких претензий, но на всякий случай оба имейте в виду – интересы семьи у меня заканчиваются перед дверью издательства, за ней начинается работа. Только отличная, а значит, качественная и профессиональная работа. Другой я не признаю.

Месяц назад Катя узнала, что беременна, но дяде пока ничего не говорила. Она не представляла, как родственник отнесется к новости – работала она всего полгода, а еще через полгода собиралась в декретный отпуск. Юрий успокоил ее, сказав, что закон на их стороне, и никакой дядя им помешать не сможет иметь столько детей, сколько они захотят. Молодожены жили отдельно от родителей в собственной квартире, купленной им родственниками вскладчину к свадьбе.

После звонка отца Юрий сразу зашел в отдел, где работала жена.

– Катюш, я сегодня навещу отца, приеду поздно, ужинай без меня.

– Что-то случилось? – подняла она на мужа ясные глаза.

– Точно не могу сказать. Он позвонил и просил приехать для разговора, а это для меня хороший знак. Больше ничего не знаю. Не думаю, что это какой-то большой секрет, во всяком случае, получишь сегодня полный отчет.

Заехав после работы в продовольственный магазин, Юрий купил свежей ветчины, готовых пирожков с мясом и капустой, овощей, зелени. Он знал наверняка, что у отца, как всегда, пустой холодильник. Подъехав к дому, где раньше жил с родителями, Юрий поставил новенький японский джип, купленный в рассрочку полгода назад, на охраняемую стоянку и вынул из багажника купленные продукты. Переложив два объемных пакета в левую руку, он правой рукой с удовольствием нажал на кнопку ключа зажигания. Машина, озорно мигнув фарами, опустила вниз защелки за стеклами, издав напоследок едва слышный, радующий хозяина машины звук. «Порядок!» – бормотнул весело мужчина и отправился к дому. Открыв тяжелую входную дверь подъезда ключом, он зашел в пустой лифт, недавно выпустивший пассажиров, и нажал на цифру три.

У двери родительской квартиры он почувствовал дразнящий запах еды. «Странно, – подумал Юрий, – что-то не припомню, чтобы отец умел готовить». Прижав пакеты к стене, чтобы не упали, он нашел нужный ключ в большой связке и открыл входную дверь. В нос ударил отчетливый запах тушеного мяса с черносливом – его любимой еды.

– Папа, я пришел, – крикнул он, ставя пакеты на небольшой столик в прихожей. – У тебя тут обалденные запахи. Ты что, закончил поварские курсы и решил меня познакомить с новым хобби?

В квартире стояла тишина. Пожав плечами, Юрий подхватил купленную еду, прошел в кухню и остановился на пороге, как вкопанный.

– Лела, привет, – сказал он обескуражено, совершенно не понимая, что делает на кухне отца его коллега по издательству. От растерянности ему не пришло в голову ничего более остроумного, как задать самый глупый вопрос, пришедший в голову: – А ты что здесь делаешь?

Лела Кукес работала в их издательстве литературным редактором, он знал ее с самого первого дня службы. Стройная красивая тридцативосьмилетняя женщина, наполовину грузинка, на четверть русская, на четверть еврейка. Три национальности, смешавшись, придавали ей особенную неповторимую красоту. Темно-синие, с поволокой глаза, роскошные черные волосы, рассыпавшиеся крупной волной по спине, красивый, с изящной горбинкой нос и стройная, с тонкой талией фигура. Высокая большая грудь невольно притягивала взгляд, который трудно отвести даже женщинам, завидующим такой роскоши. Что уж говорить о мужчинах, которые поворачивали головы на проходящую мимо Лелу, как подсолнухи за солнцем. От ее женственных форм и у молодых людей, и у мужчин постарше захватывало дух.

Красавица родилась в Грузии, но еще ребенком ее привезли в Москву, где она выросла в большой семье – у нее было три сестры и два брата. За Георгием Кукесом, талантливым театральным художником, Лела была замужем много лет. Дети не рождались по вине мужа. Об этом супруги узнали не сразу, а, узнав, молча продолжали жить с несчастьем, похоронив мечты о ребенке. Два года назад, поехав в Пятигорск навестить родственников, Георгий случайно оказался в автобусе, который захватили террористы. В ходе переговоров двое заложников были убиты. Одним из несчастных оказался муж Лелы.

Трагическую историю молодой вдовы знали все сотрудники издательства и рассказывали потихоньку поступающим на работу новичкам. Не заметить такую яркую женщину, как Лела, было просто невозможно и каждому хотелось знать, почему она одна.

Юрий знал о семейной трагедии коллеги по работе, но что делала эта женщина в квартире отца, было совершенно не понятно. Он хотел подождать, услышать объяснение о загадочном появлении на родительской кухне из ее уст. Задавать подобные вопросы женщине-коллеге было неприлично. Но нетактичный вопрос уже вылетел помимо воли.

– Юрий, здравствуй, – ответила Лела несколько застенчиво. – Пожалуйста, не удивляйся и ничего не спрашивай – я тут гостья. Твой отец недавно сообщил, что задержится минут на пятнадцать – на Тверской пробка, из которой он только что выбрался.

– Это твоей стряпней пахнет аж на первом этаже?

– Да. Егор попросил приготовить говядину с черносливом.

– Ты что, всегда делаешь то, о чем тебя просят? – не удержался и с ехидцей спросил молодой мужчина, улыбаясь смущению женщины.

Пожав плечами в ответ на молчание, Юрий принялся распаковывать принесенные с собой продукты, складывать их в холодильник. Оглянувшись на стоящую у окна неожиданную гостью, он спросил, будто извиняясь за не совсем корректный вопрос:

– А что с моими пирожками? Они еще теплые, я не знал, что у нас в гостях сегодня такая замечательная повариха. Может, разогреешь в духовке? Не пропадать же добру.

– Хорошо, давай сюда, – тут же откликнулась Лела и протянула руки к бумажному пакету с пятнами расплывшегося жира.

Не успела духовка нагреться, раздался звук открываемой двери и на пороге появился раскрасневшийся с мороза хозяин квартиры.

Во время ужина не было сказано ни слова о делах и о том, почему Юрий приехал к отцу. Причина появления Лелы в квартире тоже требовала объяснения. Хорошо зная отца, молодой мужчина не беспокоился – он был уверен, что еще сегодня обо всем узнает, поэтому набрался терпения и охотно принимал участие в ничего не значащей беседе.

После плотного и вкусного ужина все перешли из кухни в гостиную. На овальном столе с гнутыми ножками лежала объемная папка, в ней хозяин квартиры обычно хранил рукописи. Все расселись по местам, Егор подвинул к себе папку и открыл. Внутри лежали отпечатанные на пишущуей машинке листы бумаги. Он молча погладил их, помолчал и сказал:

– Ты знаешь, сын, как я переживал смерть Жанны. По твоему совету я написал книгу для альпинистов, где попробовал предостеречь новичков и опытных скалолазов об опасности этого вида спорта. Впрочем, – перебил он себя, – историю создания книги ты хорошо знаешь. Так вот. Меня все это время мучило чувство, что я не полностью выполнил долг по отношению к Жанне. Я долго думал и размышлял над этим, особенно, когда остался один, без тебя.

– Но, папа, – хотел возразить на несправедливый упрек Юрий, но был остановлен жестом отца.

– Пойми правильно – я тебя ни в чем не обвиняю. Ты молод, тебе нужно было создать семью, все это жизнь, – Тарасов-старший опять замолчал, но спустя мгновение продолжил: – Так вот, около года назад меня посетило чувство, что я сделал что-то не полностью, не так, не до конца. Тогда родилась идея написать книгу о любви. О нашей с Жанной любви. Конечно, я скрыл настоящие имена за вымышленными, но все события, происшедшие с нами, мечты я списал с нашей жизни.

– Папа, это же здорово! – воскликнул Юрий и, будто прозрев, спросил, повернувшись к молодой женщине: – Лела?

– Да, – ответил Егор, кивая головой, – я спортсмен, а не писатель любовных романов. Именно поэтому пригласил твою коллегу в соавторы. У нее большой редакторский опыт и две опубликованных книги за плечами. В общем, мы вместе с ней написали роман. Я хочу, чтобы ты его прочел и высказал мнение. Как ты скажешь, так и будет. В конце концов, продавать это творение придется тебе.

Юрий взял из рук отца солидную рукопись. Улыбнувшись, он покачал ее на открытой ладони, шутливо прикидывая вес.

– Дай мне дней десять как минимум. Раньше не получится – работы много, – чуть виновато сказал он, завязывая тесемки знакомой папки. У него так и вертелся на языке вопрос о Леле. Юрию было интересно, с каких пор они знают друг друга и когда познакомились – до гибели Георгия или уже после, но он унял чрезмерное любопытство. Поговорив еще минут десять, Юрий попрощался – на дворе давно была ночь, а Катя скучала дома в одиночестве.

Одевшись и шагнув за порог, он обернулся и обратился к Леле:

– На улице морозно, если хочешь, могу довезти до метро или до дома. Как?

– Нет, – ответил за нее Егор. – Лелу я отвезу сам. А ты не гоняй по дорогам – снегу намело много, его не убирают, он весь смерзся, так что кругом не дорога, а сплошной каток. По таким дорогам не на машинах, а на коньках кататься нужно, чтобы травм поменьше было. Никогда, наверное, не увидеть нам зимой чистых дорог, – вздохнул он напоследок, закрывая за сыном дверь.

***

Через две недели Юрий заехал к отцу, на этот раз с Катей. Он отдал рукопись и с чувством сказал:

– Отец, мне кажется, вышло неплохо. Во всяком случае, мне понравилось, особенно два эпизода, которые я знаю, – это точно про вас с мамой написано. Вообще, как мужчина, я плохо разбираюсь в романах, но пытаюсь хорошо продавать, поэтому попросил прочесть Катю – мы с ней наперегонки читали. Ты не против? – повернулся он к отцу с вопросом в глазах.

Юрий прекрасно знал, что Егор любил Катю, как дочь, и никогда бы ей ни в чем не отказал, но придерживался правила, привитого шефом – семья семьей, а работа работой.

– Конечно, не против. Мне надо было тогда еще сказать, чтобы ты жене дал рукопись почитать – женщины лучше нас, мужчин, в жизни разбираются. И в романах тоже. Ну и как, – обратился он к Кате, – что ты скажешь?

– Мне очень понравилось. Тема интересная, написано так легко, как будто липовым цветом на меня пахнуло. Признаюсь, я сто лет не читала таких добрых и красивых книг.

– Ты неисправимая фантазерка и романтик! Только книги не бывают красивыми, бывает красивая обложка, которую ты сделаешь на нее, – улыбнулся Юрий.

– Нет, бывают. Я не ошиблась, когда назвала книгу красивой. Когда я читала, то разом забыла, что в Чечне война, в Москве взрываются автобусы, в Дагестане террористы расстреляли заложников и прочий ужас, который каждый день показывают по телевизору. Я окунулась в мир обычных людей с их ежедневными заботами, думающих о семье, детях, о счастье быть вместе с любимыми, а не о постоянных авариях на дорогах или о том, что в магазинах нет лампочек и спичек. Жизнь – это радость и удовольствие, но когда тебе каждый день давят на мозги войной в Чечне, новостями о бандитах, ворах и насильниках, то забудешь, зачем на свет родился.

– И зачем же ты родилась, по-твоему? – немного иронично спросил Юрий, улыбаясь. Он любил такие разговоры. Катя всегда находила точные слова и сравнения, которые ему никогда не пришли бы в голову, и у него где-то внутри начинал шевелиться червячок тщеславия оттого, что у него такая умная жена.

– Ну, во всяком случае, не для того, чтобы лежать ночью под одеялом и трястись от холода, потому что на улице минус тридцать, а в квартире нет отопления из-за пьяного водопроводчика. Или думать о том, что тебя ограбят в банке – неважно кто – пришлые бандиты или сам банк. Не хочу ничего негативного в жизни, не хочу постоянно бояться. Хочу, чтобы наши дети не видели никакого насилия ни по телевизору, ни в кино и не знали, что такое страх. Разве это много?

– Нет, не много, – улыбнулся Юрий и повернулся к отцу: – Скажи, почему у героев книги было четверо детей? Я-то у вас один.

– Мы мечтали с твоей матерью о двух мальчиках и двух девочках, но после тяжелых родов у нее возникли осложнения и вопрос с будущими детьми был для нас навсегда закрыт.

– Зато у нас будет трое детей. Или четверо, – тут же вставила Катя и вопросительно посмотрела на мужа: – Правда?

– Не знаю, – растерялся тот. – Мы никогда не разговаривали, сколько детей хотим. Я всегда думал, что одного хватит.

Глядя на вытянутое лицо сына, Егор заливисто засмеялся:

– Запомни, сын, только женщина решает, сколько детей она захочет родить. Если она не уверена в муже, будет один ребенок, если уверена, родит столько, сколько захочет. Бывают, конечно, противопоказания по здоровью, как получилось у твоей мамы. У нас с ней не оказалось возможности, а желание у нее было.

Поговорив еще о книге, гости попрощались. Уже на пороге, улучив минуту, когда сын с отцом остались одни, Юрий не выдержал и спросил:

– У вас с Лелой – серьезно?

– Я пока не готов ответить на вопрос, но мне она нравится. Вот так. Ну, до завтра, я заеду к вам в издательство. Раз вы с Катюшей даете добро, можно нести рукопись к главному редактору и подписывать договор.

***

Через несколько месяцев после выхода книги «Спортивная любовь» Егору позвонил старый знакомый Олег Громов и предложил встретиться в кафе для важного разговора. После вступления на общие темы он быстро приступил к деловой части беседы.

– Егор, ты понимаешь, я тебя пригласил не просто так, – поймав кивок собеседника, он продолжил: – Я прочел твой последний роман. Жаль, что не получилось раньше. Книга мне понравилась, и я хочу сделать тебе предложение.

– Я люблю больше женщин, чем мужчин, и жениться на тебе не буду, – коротко хохотнул Егор, сглаживая некоторую патетичность момента.

– Ну, хорошо, раз так, вот тебе деловое предложение, – Олег улыбался, но глаза его оставались серьезны. – Как ты посмотришь на то, если снять фильм по твоей книге?

– Вот это предложение, так предложение! – хлопнул себя по бедрам Егор, слегка дурачась, но при этом внимательно наблюдая за собеседником, будто проверяя. – Если серьезно, очень трудно сказать нет. Ты только должен понять, что тема для меня новая и я не знаю, как мы будем работать. Договор? Права на книгу с издательством мы поделили, так что подскажи, с чего начать.

– Вообще-то всеми организационными вопросами занимаются у нас другие люди, но, пока я не набрал команду, придется мне тоже подключиться. В общем, первое, что тебе нужно сделать, – прочти внимательно договор. Там должно быть отмечено, имеет ли издательство право продать книгу для производства фильма. Если да, то сколько оно получает, как посредник. Обязательно посмотри, указано ли, что издательство будет иметь процент с проката. Не думаю, что они там такие ушлые, но лучше подстраховаться. Это очень важно, чтобы потом не остаться на бобах. Если в договоре эти пункты учтены, во что я не очень верю, будем думать дальше, как нам, вернее, тебе, вывернуться без больших денежных потерь.

– Хорошо, а дальше? Где взять деньги на фильм? – Егор загорелся предложенной идеей и начал смотреть на реализацию проекта с практической точки зрения.

– Ни у меня, ни у тебя, ни у моих знакомых таких денег нет, поэтому их придется где-то изыскивать, что сегодня не так просто. Но прежде чем мы начнем искать средства на постановку картины, нужно написать сценарий.

– Зачем?

– Как зачем? Для фильма нужен сценарий, а не книга из магазина. Этот сценарий мы будем показывать людям с деньгами и завлекать их, чтобы они раскошелились. Понятно?

Уловив кивок сидящего напротив приятеля, Олег взял с тарелки, стоящей на середине стола, небольшой жареный пирожок и с хрустом откусил половину. С аппетитом прожевав кусок, он тут же отправил вторую половину пирожка в рот и, будто оправдываясь, произнес:

– Сегодня еще не обедал. Да ты налегай на пирожки – лучше тебе даже дома никто не постряпает. Я тебя специально в это кафе пригласил – здесь еда домашняя, изжоги от нее не бывает. Не знаю только, долго ли ребята здесь проработают. Жалко будет, если закроются.

– Почему они должны закрыться, если дела идут хорошо? – удивился Егор, тоже взяв пирожок с тарелки и отправляя в рот. – Посмотри, сколько народу – сесть некуда.

– Я слышал, на них наезжают бандиты – долю требуют, а хозяин платить отказывается.

– М-да, любое дело деловые ребята под крышу подводят, – задумчиво протянул Егор. – Ты доедай пирожки, я уже наелся.

Он подождал, пока тарелка опустеет, заказал еще чаю. Через пять минут к столу подошла расторопная официантка в длинной пышной юбке. Она поставила на стол фарфоровый чайник, от которого шел пар и запах крепко заваренного чая. Забрав с собой пустой чайник, девушка улыбнулась мужчинам, и быстро отошла к другому столику.

Когда тарелки и чашки опустели, Олег продолжил:

– Мне пора ехать, люди ждут, а ты подсуетись с договором. Позвони, и если с правами все в порядке, я поищу сценариста.

– Сценарий я буду сам писать, – быстро сказал автор.

– Сценарий – не роман, если ты их не писал, то может не получиться, мы всю идею запорем на корню.

– Сценарии не писал, но в создании романа мне помогала знакомая журналистка. Попрошу ее со сценарием помочь – это наш общий проект. Тема книги личная, я не хочу, чтобы кто-то третий при переработке романа в сценарий упустил что-то важное. Хорошо? – вопросительно заглянул Егор в глаза другу.

– Мы еще поговорим об этом, но приготовься, чтобы не больше месяца ушло на сценарий, потому что самое главное – найти деньги, а под них можно потом кое-что в тексте переделать.

Расплатившись и выйдя из кафе на улицу, мужчины разом остановились и замерли. В глаза им хлынуло яркое солнце, щедро бросающее жаркие лучи с неба на землю. Звенела капель, отчетливо слышалось пение птиц. Кучи черного слежавшегося снега съежились, из-под них выбегали, весело журча, ручейки талой грязной воды, стекая под круглые крышки канализационных колодцев. Воробьи сидели рядами на голых ветках деревьев и заливисто чирикали, радуясь яркому солнцу и первому по-настоящему теплому дню.

На Москву наступала весна 1996 года, открывая кровавый счет людским жертвам террористическим актом на Котляровском кладбище, где погибли первые четырнадцать человек. Потом были взрывы в метро и троллейбусах, еще десятки и сотни погибших и раненых. Из этого состояли страшные будни возрождающейся к новой жизни России – ее граждане расплачивались жизнями за долгожданную и выстраданную свободу.

Не предполагая, естественно, предстоящих трагических событий года, наши знакомые, постояв несколько минут под ласковыми лучами весеннего солнца, разошлись каждый к своей машине, договорившись созвониться и встретиться через неделю.

Дома Тарасов еще раз внимательно прочитал договор с издательством. Не откладывая дела в долгий ящик, он прямиком направился к юристам для разъяснения кое-каких пунктов. Так как в то время, на заре становления нового российского капитализма, всякого рода договоры каждая фирма писала по своему усмотрению, то неглупым юристам не составляло никакого труда найти хоть какой-нибудь, да изъян, чтобы доказать правоту клиента. К тому же, понятие авторские права было в то время в России абсолютно невостребованным, а в некоторых случаях и непонятным. Эта важная, собранная вместе информация означала, что Егор Тарасов мог беспрепятственно приступать к написанию сценария фильма по книге, не опасаясь подножки со стороны издательства.

Заехав на второй день после разговора с Громовым на работу к Леле Кукес, Тарасов вкратце сообщил ей об открывающихся перспективах для книги, в написании которой она принимала самое активное участие. Договорившись, что с завтрашнего дня они вечерами у него дома работают над сценарием, он, довольно посвистывая, чего не делал со студенческих лет, покинул издательство.

Будучи ответственным человеком и радуясь за Егора, который ей давно нравился, редактор успела после работы заехать в публичную библиотеку и почитать учебные материалы, необходимые для создания сценария.

Четыре вечера подряд Лела Кукес после рабочего дня в издательстве отправлялась домой к Тарасовым. Они работали не в рабочем кабинете Егора, там, где стоял его огромный стол, а на кухне, прижавшись плечом к плечу и обговаривая каждую сцену будущего фильма. Каждый из них пытался скрыть даже от самого себя, что симпатия, возникшая между ними во время работы над книгой, давно переросла в любовь. Ни Лела, ни, тем более, Егор не решались открыть друг другу чувства. Женщина боялась осуждения людей, а мужчине казалось, что его может неправильно понять сын и расценить такой шаг, как предательство по отношению к матери. Оба держались настороже и только ждали, когда же они смогут стать по-настоящему счастливыми и не бояться, что подумают окружающие люди об их союзе. Лела, и Егор с напряжением ждали, как и кто сделает решающий шаг навстречу судьбе…

Через неделю режиссер и автор опять встретились в том же кафе, заказав полную тарелку понравившихся горячих пирожков с мясом и капустой.

– Рад, что формальности с издательством ты уладил, – начал без предисловия Громов, отхлебывая горячий чай, быстро появившийся на столе, и протягивая руку к тарелке с пирожками. – Сценарий пишем на односерийный фильм, значит, объем ориентировочно страниц восемьдесят. Когда закончишь, позвони – я буду первым читателем. Если что не понравится, я скажу, для чтения мне нужна будет максимум неделя, потом опять встретимся, чтобы устранить нестыковки, если они обнаружатся. Да, кстати, если хочешь, я могу принять активное участие в разработке сценария.

– Нет, – быстро ответил Тарасов, чуть не поперхнувшись пирожком от предложения Громова. – У меня хорошая помощница, она знает, как и что писать.

– Как знаешь, – с видимым равнодушием ответил собеседник, но через секунду встрепенулся. – Слушай, раз это наш общий проект, может быть, у тебя есть какие-то связи или люди с деньгами?

– Нет, таких знакомых у меня нет, но я подумаю в этом направлении. С деньгами придется поднапрячься тебе – ты же знаешь все ходы-выходы и места, где деньги водятся, тебе и карты в руки.

– Ах, да, чуть не забыл. У меня на следующей неделе две встречи с влиятельными людьми. Ты мне подготовь синопсис. Пока сценарий не готов, надо, чтобы у меня хоть что-то было в руках, хорошо?

– Синопсис у нас уже есть, я его отпечатаю и отправлю. Скажи, на какой адрес и сколько экземпляров нужно?

– Три.

Кивнув головой, Олег достал из кармана ручку, придвинул к себе сервировочную салфетку. Написав на ней почтовый адрес, он отдал ее сидящему напротив Егору:

– Вот и договорились. Как только получим деньги – устроим пир!

***

Олег Громов, положив готовый сценарий в дорогую папку, купленную специально для такого случая, почти три года обивал пороги кабинетов вышестоящих чиновников. Он прилежно посещал выставки, презентации и другие громкие мероприятия, где можно было встретить людей с деньгами в надежде уговорить одного из них стать спонсорами будущего фильма. Громов пытался их убедить в том, что именно сейчас, когда только и слышишь о террористах, взрывах, нехватке продуктов и прочих негативных сторонах ломки старого и рождения нового строя, людям нужна стабильность, защищенность и вера в лучшее. Богачи снисходительно улыбались, слушая откровения режиссера – уж они-то чувствовали себя и стабильно, и защищенно, не боялись ни голода, ни взрывов. Чиновники же, боязливо оглядываясь, отходили в сторону, не желая выслушивать просителя. Медленно, но верно настроение Олега Громова ухудшалось, оптимизм с каждым месяцем терял первоначальный запал…

В первых числах декабря уходящего девяносто восьмого года чету Громовых пригласили в гости Егор и Лела – год назад она переехала к Егору на правах законной невесты. Зима выдалась холодной, но снег на дороги столицы так и не лег, замерзнув, видимо, в сером ледяном небе. Москва замерзала в сорока бесснежных градусах, пришедших из Сибири и не желающих уходить с европейской части России. Наземный транспорт, не привыкший к экстремальной температуре, почти не ходил – кроме троллейбусов, им мороз был не страшен. Автомобили стояли на приколе – масло загустевало от холода, моторы никак не хотели заводиться. Крепкий мороз загонял жителей и гостей столицы под землю, где находился доступный для всех и теплый вид транспорта – метро. Более трехсот километров подземных дорог, уютно растянувшихся под огромным столичным мегаполисом, отлично справлялись с работой, перевозя ежедневно в подземных поездах более шести миллионов пассажиров. Единственная исправно функционирующая кровеносная транспортная система не позволяла Москве замереть без движения.

– Как хорошо, что между нами только две станции, а дома недалеко от метро, иначе бы нам живыми до вас не добраться, – говорила Инга, развязывая концы длинной шали, закинутые за спину, и отдавая снятую шубу в руки Егора. – Это совершенный кошмар. Не могу себе представить, как люди живут на севере, где сорок градусов – норма. Я бы на второй год умерла, не выдержала такой пытки холодом.

– Человек – подлец, ко всему привыкает, – еще Достоевский сказал, – вставил Олег, усмехаясь, – и ты бы привыкла. На севере люди живут в домах, там нет бездомных, поэтому они не замерзают на улице. Это здесь можно замерзнуть, и то только тем, у кого нет крыши над головой – бездомных у нас на каждом углу полно.

Хозяин дома взял приятеля за плечи и повел в гостиную. Женщины, тихо о чем-то переговорив, прошли в кухню. Инга повертела головой, уверенно подошла к большому столу и поставила на него принесенную спортивную двухцветную сумку. Она расстегнула молнию, вытащила оттуда что-то большое, завернутое в теплый платок. Поставив пакет на стол, Инга осторожно развернула платок, откинула концы в сторону, осторожно достала большую прозрачную салатницу, через бока которой просвечивали слои ярко-оранжевого, желтого и темно-малинового цветов.

– Ну вот, как обещала, сделала селедку под шубой. Соседка в гастрономе работает, достала у нее большую банку сельди – свободно сейчас ничего не купишь, любая мелочь – дефицит. И когда это кончится…

– Спасибо, – поблагодарила гостью хозяйка дома. – У меня все готово, пойдем в гостиную, немного закусим, а потом я сварю пельменей – видишь, вода горячая стоит, ждет, пока посильней горелку включу.

С салатницей и хлебом в руках женщины прошли в гостиную и сели за стол, где их ждали, нетерпеливо поглядывая в сторону кухни, мужчины.

После еды на столе остались только бокалы и стаканы с напитками. Лела обратилась непосредственно к Олегу:

– Пожалуйста, послушай внимательно. Я сейчас скажу что-то совсем ненормальное, но ты просто выслушай. Может быть, хоть тебе понравится моя идея, – она слегка укоризненно посмотрела на Егора и добавила: – Дома меня не понимают – надеюсь, ты поймешь.

– Говори, что вы там надумали. У меня, честно говоря, совсем руки опустились, я не знаю, что делать дальше с нашим проектом.

– Тебе заказали документальный фильм о сталелитейном заводе, вот и делай его, – возразила Инга. – Делать всегда есть что, нужно только захотеть.

– В том и вопрос, что захотеть. Ты думаешь, мне хочется какую-то производственную рекламу делать? Заводу нужно выходить на Запад с продукцией, поэтому они задумали сделать рекламный фильм. А мне это неинтересно. Не-ин-те-рес-но, понимаешь? – повернулся он к жене, раздражаясь. Развернувшись опять к Леле, он продолжил, будто все еще разговаривая с Ингой. – Не все, что можно сделать за деньги, интересно. Ну что у тебя там за идея, делись.

– Понимаешь, у меня подруга была в Штатах в гостях у матери, та вышла замуж за американца. Так вот, она привезла целую кучу журналов, как говорится, из первых рук и дала мне на время. Когда я их вечерами читала…

– Ты что, знаешь английский? – удивилась Инга.

– В институте учила, но почти забыла, поэтому взяла журналы, чтобы хоть что-то вспомнить. Так вот, я там наткнулась на интересное объявление – одна киностудия в Голливуде объявляет конкурс на лучший сценарий иностранного фильма. Выделяют три премии, но под сценарий, отмеченный первой премией, дают деньги на производство фильма в Америке.

– Это все было написано в маленьком объявлении? – скептически спросил Олег, переглянувшись с женой и недоуменно пожав плечами.

– Примерно, но я еще посмотрела информацию о конкурсе в интернете, хотя там написано еще меньше. Может быть, попробуем подать наш сценарий на конкурс? Подумай сам, мы ничего не потеряем, а можем только выиграть. Не убедила? – обратилась она к Олегу. Голос звучал не очень уверенно, было заметно, что она расстроена невниманием к предложению.

– Да ты что, Лела. А вдруг это ловушка? – тут же отреагировала Инга. – Американцы выберут самые лучшие сценарии, а потом будут делать по ним фильмы и зарабатывать деньги, а мы останемся при своих интересах. Ни в коем случае.

– Успокойся, Инга, – ответил, усмехнувшись, Егор. – Такая знаменитая компания, как Голливуд, не станет заниматься откровенным воровством. Если уж там используют полученные на конкурс сценарии, то как-то иначе, но воровать – нет. Что скажешь, Олег?

– Не знаю. Очень неожиданно. Подумайте сами – кто мы и кто они. Если рассудить, русские всегда были противниками американцев, так почему они сейчас должны давать деньги нам, их врагам? Попробуйте меня убедить в обратном.

– Мы тоже думали с Егором над этим. Он более скептически, чем ты, отнесся к идее конкурса. Мое личное мнение такое. Во-первых, после падения Берлинской стены наша страна стала открытой, и теперь нам намного проще пробиться за границу с идеями или предложениями, которые кому-нибудь могут понравиться. В конце концов, мы талантливая нация, у нас многое получается лучше, чем у других. Во-вторых, и это главное, здесь можно сыграть на старой вражде между Россией…

– Советским Союзом, – перебил ее Егор.

– Что – Советским Союзом? – не поняла Лела.

– Идеологическая война между Советским Союзом и Америкой, ты ведь это имела в виду. При чем здесь Россия?

– Ну как же! – включилась в разговор Инга, – Если я даже поменяю полностью гардероб на новый, обреюсь наголо и сменю собственное имя на имя соседки, то все равно характер, привычки и мозги у меня останутся без изменений. Так и здесь. Думаете, Советскому Союзу вчера дали новое имя и поменяли цвет флага, а сегодня Америка полюбила нас, как родную сестру? Это парадокс – такого в жизни не бывает.

– Спасибо, Инга! Замечательный, совершенно непробиваемый аргумент, – повернулась Лела к приятельнице и обратилась опять к Олегу. – Так вот, мы можем использовать элемент старой вражды. Вначале подумайте, что почувствуют американцы, увидев у себя на столе очень приличный сценарий из России? А потом представьте, как наши чиновники будут себя чувствовать, если посмотрят фильм российского режиссера, снятого на американские деньги?

– Так это не вражда, а уже дружба какая-то получается, – протянул, улыбаясь, Громов.

– Пусть дружба, неважно. А вдруг фильм получится успешный и кассовый? Поверьте, вид у наших чиновников при этом будет очень бледный. Мне кажется, попробовать стоит. Ну, как вам идея, теперь звучит немного лучше?

Мужчины молча переглянулись, и Олег, комично пошевелив бровями, обратился к хозяину:

– Нет ли в этом доме чего-нибудь покрепче чая, а то у меня в горле пересохло – говорить не могу, а поговорить надо.

Егор, поняв намек, засмеялся и вышел из комнаты. Через минуту он появился вновь с бутылкой армянского коньяка.

– Ну вот, другое дело, – шутливо обрадовался Олег, потирая руки, – теперь можно серьезные вещи обсуждать – со смазкой все всегда быстрее движется.

Глоток коньяка на полные желудки не сделал никого из присутствующих пьяными, но разогнал кровь и заставил думать быстрее. Впрочем, вполне возможно, что оказал свое действие не коньяк, а появившаяся после нескольких лет фрустрации надежда на успех, возникшее чувство правильного решения, потому что проигрывать никто из них не собирался. Четыре склонившихся над журнальным столиком головы вертели лист бумаги с планом завоевания Голливуда, вписывая туда новые идеи, отвергая или исправляя старые.

– Так, а кто переведет сценарий? Лела, ты?

– Могу попробовать…

– Нет, нужно найти хорошего переводчика. Сценарий – наша визитная карточка, она должна сверкать глянцем, поэтому делаем все профессионально.

– А сценарий не нужно переделывать?

– Зачем?

– Ну, чтобы американцам было понятно…

– Фильм русский, сюжет русский, и американцы здесь ни при чем.

– Но ведь это их деньги. Кстати, я совсем не уверен, что американцы профинансируют фильм просто так, за красивые глаза, – задумчиво произнес Егор. – Даже если мы выиграем грант, бесплатный сыр бывает только в мышеловке – это закон джунглей и капитализма.

– Что это за мышеловка?

– Откуда я могу знать? Но американцы не будут раздавать деньги просто так, не имея интереса в проекте. Можешь ты что-нибудь придумать в этом направлении, ты же профессионал? – обратился он к Олегу.

– Они могут поставить скрытую рекламу.

– Что такое скрытая реклама?

– Например, показывать на заднем плане Макдональдсы, или герой будет ездить на американской машине – что-нибудь в таком роде… Нужно потом внимательно прочесть договор – там все должно быть учтено.

– Что ж, американскую машину можно пережить, – облегченно засмеялся Егор. – Не было бы чего похуже.

– Главное, внимательно изучить договор, прежде чем подписывать. Кстати, ты говорила о трех присуждаемых премиях. Первая – финансирование фильма, а следующие две? – обратился Олег к разрумянившейся от разговора и выпитого коньяка Леле, ставшей, кажется, еще красивее от прилившей к лицу краски.

– Кажется, про остальные две не было написано ничего конкретного, но я считаю, что нас должна интересовать только первая премия. А ты, я смотрю, уже собрался и договор подписывать?

– Да-да, конечно подписывать, непременно! – поддержала мнение Инга. – Или мы не русские? Нам – или все, или ничего.

– Да, девочки, с вами не соскучишься. Как хорошо, что наши русские женщины самые красивые и умные! – Мужчины понимающе переглянулись друг с другом и подняли рюмки: «За наших женщин!»

Гости засиделись до полуночи и уже когда почти оделись, собираясь уходить, чтобы попасть в метро до закрытия, Лела хлопнула себя по бедрам и воскликнула:

– Самое главное чуть не забыла! Сроки!

– Что – сроки? – все три головы повернулись к ней за объяснением.

– Конкурс проводится один раз в год и сценарии должны предоставляться в срок с двадцать первого по тридцать первое января, поэтому на перевод остается совсем мало времени – это все-таки ни много ни мало, а восемьдесят страниц.

– Хм, – задумался Олег. – Кстати, о сроках. Когда американцы принимают решение, кто вышел в финал или кто выиграл приз?

– Вот это тоже странно – те же десять дней, но в феврале – с восемнадцатого по двадцать восьмое.

– Так у них что, только три недели на то, чтобы просмотреть все сценарии? Ведь это же огромная работа – внимательно прочитать такую массу литературы. Что-то здесь действительно не так, – повернулся Олег к Егору. – Во всяком случае, давайте сделаем последний рывок. Раз уж у нас в России ничего не получается, может, заграница нам поможет, как говорил незабвенный Остап Бендер бей. Хорошо, на этом закончили. Все детали и остальную мелочевку обсудим по телефону.

– Олег, пошли быстрее, а то опоздаем на последний поезд, – опять заторопила его Инга, нетерпеливо притоптывая на месте.

Гости быстро попрощались и ушли в леденящий холод. Хозяева проводили их взглядом из окна. Увидев, как те быстрым шагом направились к станции метро, оставляя после себя в воздухе теплое дыхание, превращающееся на морозе в белые подвижные облачка, только пожали плечами от удовольствия, что им не надо никуда спешить и, тем более, выходить из дома на такой жуткий мороз.

Со следующего дня все четверо активно включились в подготовительную работу по поиску подходящего переводчика, проверке его работы опытным редактором и отправке готового сценария за границу. Им было важно не упустить свой, как всем казалось, последний шанс, и положить давно родившийся сценарий в обговоренные правилами конкурса сроки на стол американской комиссии.

Когда толстый пакет бандероли с наклеенными марками и проштампованный, согласно правилам, скрылся в окошечке почтового отделения, все участвующие в необычном и чуть ли не авантюрном проекте суеверно постучали по дереву: тьфу, тьфу, тьфу, и стали ждать, что же из их усилий получится.

Лос-Анджелес. Начало проекта

На северо-западе Лос-Анджелеса, на Грин Стрит 20, в рабочем кабинете ничем не примечательного трехэтажного дома, приютившегося сбоку от более роскошных соседних особняков, сидели за столом, стоящим вплотную к окну, двое мужчин. Один из них, пятидесятидевятилетний Майк Адамс, всю жизнь проработавший продюсером кинокомпании Холлин продакшн филм, вальяжно развалился на стуле.

Он родился и вырос в штате Монтана, на самой границе с Южной Дакотой, бывшей когда-то резервацией индейцев. Его отец перенял профессию своего отца, деда Майка, и пас огромные стада коров для хозяев. Майк жил с матерью в небольшом городишке, видел отца не чаще пяти-шести раз в год, когда тот приезжал в город по делам владельца ранчо и завозил семье небольшие деньги, чтобы те не умерли с голода до следующего приезда.

Маленький Майк очень гордился отцом – тот въезжал в город в коричневых кожаных штанах с бахромой и желтом плаще с множеством карманов. На голове у него всегда красовалась широкополая шляпа, к седлу приторочено лассо. Только с годами Майк понял, что яркая экипировка была мишурой, под которой скрывался самовлюбленный эгоист, думающий только о себе и своем комфорте. Семья ему нужна так же, как красивая одежда – показать, что у него есть то же, что у других. У Майка открылись глаза на никчемность отца после того, как он стал замечать, что, уезжая, тот все чаще оставлял не деньги, а синяки на теле жены. Майк любил мать, но вступиться за нее по малолетству не мог, поэтому молча переживал страдания забитой женщины, затаив злость на отца. С этих пор его перестал радовать ковбойский вид отца, мальчик мечтал быстрее подрасти, уехать из города, забрать с собой мать и оградить ее от ставших регулярными побоев.

Будучи подростком, он пришел с приятелями на новый, никогда доселе не виданный в городе аттракцион – кино. Фильмы крутили чуть ли не на улице, поставив в полуразрушенном сарае перед натянутой простыней стулья для зрителей. Это была первая встреча с кино, которая потрясла мальчишку намного больше, чем развенчание мифа о романтической профессии отца-ковбоя. Через два года в городке открыли настоящий кинотеатр. Майк не пропускал ни одного фильма, зарабатывая на билеты мытьем машин или чисткой грязных ботинок у проезжающих через город туристов. В пятнадцать лет парнишка повесил на грудь мешочек с накопленными тридцатью долларами, сел в поезд, ехавший в Калифорнию, и навсегда распрощался с полунищим детством.

Майк уже знал, что в соседнем с Лос-Анджелесом Голливуде сосредоточена вся киноиндустрия Америки, с павильонами, съемочными площадками, студиями. Он хотел сам научиться делать фильмы. Другой мечты, как стать богатым, у него ни тогда, ни потом не было.

Сегодня, спустя более сорока лет, Майк сидел в собственном офисе, стоящем почти в центре Голливуда, городе, притягивающим любого человека, принадлежащего к кино. Он достиг мечты – стал богатым, делая фильмы. За эти годы Майк Адамс неузнаваемо изменился, превратился из полуголодного мальчишки в преуспевающего бизнесмена, известного продюсера, но не изменил ковбойскому стилю одежды, который навсегда врос в него яркой картинкой сидящего в седле отца в желтом плаще. Кожаные штаны, правда, он давно сменил на дорогие джинсы, заправленные в короткие ковбойские сапоги с причудливым рисунком, на столе перед ним лежала темно-серая фетровая шляпа с большими полями – одна из самых дорогих, какие только можно купить в лучших магазинах головных уборов.

Напротив Майка сидел Джек Салливен, сорокадвухлетний импозантный мужчина. Его темные густые волосы тщательно расчесаны на пробор, на собеседника смотрели, не отрываясь, внимательные темно-синие глаза. Мужчины вместе работали последние десять лет – с тех пор, как в далекой Европе произошли значительные политические перемены, коснувшиеся и американцев. В отличие от собеседника, Джек одет в строгий, антрацитового цвета костюм, отливающий серебром, светло-голубую рубашку и темно-синий, с еле видными серыми разводами, галстук. Над черными кожаными туфлями виднелась полоска тонких черных носков. Официально Джек считался сопродюсером фильмов, которые они с Майком отбирали на конкурсной основе. Об основной работе мало кто знал или даже догадывался…

***

Впервые с идеей конкурса Америка – миру Джек Салливен пришел в офис Майка Адамса ровно десять лет назад. Представившись коллегой, он небрежно назвал несколько фильмов, в которых работал, и предложил поддержку в съемках фильмов, выигравших конкурс, проходящий под патронажем одной из правительственных организаций страны. Майк Адамс, прошедший путь от чистильщика сапог до кинопродюсера, был недоверчив по природе. Он выслушал гостя, обещал подумать над его предложением и пригласил через неделю на встречу. Голливуд хоть и знаменит на весь мир, но внутри этой деревни, как называл ее про себя Майк Адамс, все знают друг друга достаточно хорошо, особенно если вариться в этой каше с утра до вечера больше тридцати лет подряд.

Разузнав по своим каналам о неожиданном визитере, Майк понял, что история, рассказанная им о себе, абсолютно не соответствует истине – молодой человек, активно напрашивающийся к нему в напарники, прежде не работал в кино. Чего тот хотел на самом деле, непонятно. Решив выяснить, можно ли действительно заработать с таким партнером, Майк согласился на еще один разговор и подтвердил решение по телефону.

На вторую встречу Джек явился в офис Адамса, опоздав на пять минут. Извинившись, он поприветствовал хозяина и уселся за круглый стол, стоявший в углу кабинета. Хозяин сел на место и не проронил ни слова, предоставив гостю начать разговор. Тот, видя то ли нерешительность, то ли застенчивость хозяина, начал довольно нахально:

– Ну что, господин Адамс, мне кажется, вы приняли положительное решение относительно нашего сотрудничества.

– Я не могу работать с непрофессионалами, – ответил тот, немного помолчав. – Вы – не профессионал.

– Все проверили? – довольно кивнул головой гость. – Очень хорошо. Значит, мы можем играть в открытую. Вы правы, я не киношник, но хороший менеджер, а это главное. И я могу сделать ваш бизнес намного успешней. Чтобы нам было говорить проще, может быть, перейдем на ты?

В офисе наступила тишина. За окном было, как обычно, тепло и ясно, солнечные лучи проникали через чистые стекла, ложились ровными рядами на паркетный пол, поблескивающий прозрачным лаком.

– На кого ты работаешь? – Адамс вперил прямой взгляд в посетителя.

– Ты точно хочешь знать? Подумай, может быть, ты этого совсем не хочешь. Если я скажу, кто стоит за мной, наша работа будет проходить совсем на другом уровне. Впрочем, если ты настаиваешь…

– Нет. Мне это пока не интересно, – Адамс не захотел углубляться в подозрении, зародившимся в душе.

– Твое пока принимается.

Оба замолчали. Салливен, тогда тридцатидвухлетний молодой стройный мужчина, крутил стоящий перед ним стакан с минеральной водой, поглядывал с интересом на хозяина офиса. Тот же, опустив глаза, о чем-то долго думал, не глядя на vis-a-vis. Наконец он открыл рот.

– Почему именно я? Почему ты хочешь работать со мной, а не с другими?

– Несколько причин. Если бы ты подумал, то смог сам их назвать. Но я с удовольствием это сделаю за тебя. Итак. Ты профессионал, можешь хорошо инициировать и координировать вопросы организации фильма. У тебя прекрасные контакты и хорошие отношения с актерами и режиссерами. Это позитивные обстоятельства для нашего бизнеса. Дальше – сложнее: то, что является для меня положительным моментом, для тебя станет отрицательным.

Гость отпил глоток воды из стакана, поставил его на стол, задумчиво покрутил, посмотрел, как лопаются внутри пузырьки газа, и продолжил:

– Твоя киностудия Холлин продакшн филм имеет много конкурентов. У них зубы острее, хватка сильнее, и ты стал плохо справляться с ними. Меньше работы, соответственно, меньше доходов, а запросы семьи растут. В другие компании ты не пойдешь, у тебя нет договоров, да и вообще, никто не убегает от собственной кормушки. Твоя младшая дочь – наркоманка, ее лечение стоит дорого, а у тебя, кроме нее, еще трое детей, о них тоже нужно заботиться, платить за образование. Хорошее высшее образование – прихоть богатых, и стоит эта прихоть довольно дорого. Да и жена твоя привыкла к роскоши…

– Это шантаж?

– Да ты что, Майк?!? Разве я могу позволить шантажировать такого известного продюсера, как ты? Ты преувеличиваешь мои возможности. Я предлагаю выгодный бизнес, и если ты хорошо подумаешь над предложением, то вряд ли сможешь отказаться.

– Чтобы на что-то решиться, мне нужно знать, что конкретно ты предлагаешь, – голос Адамса звучал ровно, но внутри у него все клокотало и рвалось наружу: какой-то молодой щенок из неизвестно какой правительственной конторы задумал шантажировать его, известного продюсера Майка Адамса только потому, что у него временные денежные затруднения. Он не боялся никаких служб, связанных с правительством, ему просто неприятно, что они выбрали именно его для экспериментов. Да, для экспериментов, потому что ничего другого он от людей в серых костюмах с галстуками не ожидал – они были для него, как невидимые, но отчетливо слышимые крысы в осенней листве леса, с существованием которых приходилось мириться.

– В прошлом году мы открыли в Голливуде небольшую фирму по присуждению грантов международным сценариям. Любой режиссер из любой страны может подать литературную заявку на конкурс и выиграть. Лучший сценарий получает первую премию и грант на постановку фильма. Вот такая простенькая схема, – продолжил тем временем объяснять Салливен идею будущей совместной работы. Прежде чем он успел что-то добавить, Адамс задал вопрос, который собеседник ожидал услышать.

– Кто оплачивает грант?

– Наш международный отдел.

– Ага, – произнес Адамс, задумавшись. Он посидев молча минуты три, глядя в окно на две высоко торчащие за ним пальмы. Глаза смотрели рассеянно, но голова работала активно. – Какие сценарии имеют приоритет?

– Раз ты надумал с нами работать…

– Я пока не согласился.

– Понимаю. Тогда я не могу сказать всего.

– Скажи в общих чертах. Мне нужно знать, во что ввязываюсь.

– Послушай, Майк. Давай договоримся с самого начала – я не делаю тебе одолжения, не шантажирую и не грожу пальчиком, как злой дядя. Повторяю, что предлагаю выгодный совместный бизнес. Здесь нет ничего преступного или криминального. Мы помогаем людям других стран поддержать их культуру, которая сильно страдает от всякого рода диктатур. Будешь сопротивляться, я найду другую фирму и другого продюсера, посговорчивей. Решай сам, но учти, что время у меня ограничено. Мой шеф установил определенные сроки, из рамок которых выходить я не имею права. Вот так.

В офисе наступило молчание. Всегда накануне важных дел Майку нужно отвлечься на посторонние мысли, чтобы правильное решение быстрее созрело и само вышло наружу, как вылезает из яблока наевшийся червяк, радующийся солнцу. Так он поступил сегодня. Стараясь не смотреть на сидящего напротив господина в галстуке с его головоломкой, Майк, пытаясь вытащить из подсознания правильное решение, задумался о семье.

На дворе вольготно разлеглось теплое калифорнийское лето, у детей наступили каникулы, они собрались дома, под родительской крышей. Жена Миранда, как назло, попала два дня назад в больницу с переломом руки. Майк по-прежнему любил жену и с большой теплотой принялся вспоминать их первую, необычную встречу.

***

Майку в то время исполнилось двадцать шесть лет. Он снимал небольшую квартиру на окраине города с видом на Тихий океан. Каждое утро ровно в шесть часов он, накинув на шею полотенце, бежал вдоль океана, вдыхая соленый воздух, заряжаясь свежестью и силой на целый день. В один из дней теплой осени он сворачивал с песчаного берега на тропинку к дому, и увидел сидящую на песке девушку в спортивном костюме. Присев на одну ногу, она вытянула другую и плакала, наклонившись к ней. Она не замечала ничего и никого вокруг. Песчаный берег был пуст. Майк подбежал к сидящей девушке и озабоченно спросил:

– Что случилось, могу я тебе чем-нибудь помочь? – Взглянув мельком на часы, он заметил, что уже без пятнадцати семь и ему пора домой, чтобы успеть собраться и доехать до работы.

– Не могу подняться, подвернула ногу о проклятый выступ, – показала она глазами на бетонные плиты. Плиты лежали длинной дорожкой вдоль песчаного берега и вели к недалеко стоящим домам.

– Где ты живешь? – спросил Майк. – Я могу отнести тебя домой и вызвать скорую, или она подъедет прямо сюда. Что для тебя лучше?

– Если не трудно, отнеси домой – я живу рядом, – девушка показала рукой на стоящий невдалеке пятиэтажный дом с облупленными стенами.

Майк тут же пожалел о щедром предложении, но отказаться от своих слов не мог – он видел, что девушка красива и поразительно похожа на его мать. Ее он перевез к себе, как только стал больше зарабатывать и смог снять квартиру на двоих.

– Хорошо, – сказал он, наклоняясь к незнакомке. – Обними меня покрепче за шею и попробуй не шевелить поврежденной ногой, чтобы не было больно.

Подняв девушку на руки, он удивился ее легкому весу. Триста метров до дома он прошел быстрым шагом, не останавливаясь. Девушка, крепко сжав губы, молчала, и только по выступившему мелкими бисеринками поту на лбу можно было догадаться, как ей больно. Поднявшись на второй этаж, Майк нажал локтем на звонок, через минуту дверь открылась.

– Миранда, боже, что случилось? – воскликнула стоящая за ней женщина, жестом приглашая пришедших войти. – Сюда, – повела она Майка в комнату, показывая место на диване. Туда он осторожно положил свою ношу.

– Вызовите ей скорую. Мне, к сожалению, нельзя больше задерживаться, иначе опоздаю на работу, у меня с утра важная встреча. Если не возражаете, я зайду вечером, узнать, все ли в порядке.

Так он познакомился с будущей женой Мирандой. Вскоре они поженились, через год у счастливых родителей родился сын, затем примерно через каждые два года появились еще трое детей.

Майк с большой любовью думал о первенце Джоне – три месяца назад ему исполнился двадцать один год. Джон был гордостью отца, и вся семья прекрасно знала об этом. Он учился в Стэндфордском университете на экономиста, собирался получить второе образование в бизнес-школе и начать работу в высших экономических структурах страны. Дочери Джессике месяц назад исполнилось девятнадцать, она училась в техническом институте Флориды, недалеко от дома. Второму сыну Бретту исполнилось шестнадцать, но он точно знал, что станет конструктором самолетов.

«Никто из них не пошел по моим стопам», – с горечью думал отец, отгоняя подальше мысли о младшей дочери Джиллиан. Она была на год младше брата Бретта, но с тринадцати лет сидела на игле. Она три раза побывала в известных дорогих наркологических клиниках, но через несколько месяцев после выхода оттуда начиналось все сначала. Как она умудрялась добывать для себя зелье – никто не понимал. Не справляясь со школьной программой, дочь два раза оставалась на второй год. Родители предполагали, что школу она может не закончить, если будет дальше учиться в таком темпе. Сейчас Джиллиан опять находилась в больнице. Это разрывало сердце Майка, он постоянно думал о том, что его девочка унаследовала гены деда-ковбоя, у которого на уме были только выпивка и драки.

«Две женщины семьи в больнице – это плохой признак», – не успел он додумать мысль, как услышал голос Джека, вырвавший его из размышлений. Внутренне подтянувшись и собравшись, Майк отреагировал мгновенно:

– Что? Ах, да… Ну, хорошо, давай зайдем с другого конца. В чем будет заключаться моя работа? Уж на этот вопрос ты сможешь, надеюсь, ответить? – голос Адамса звучал несколько вызывающе.

– Ты будешь выполнять обычную работу, как всегда.

– И все? – с большой долей скепсиса спросил Майк. Доверия к собеседнику у него не было, он каждую минуту ожидал подвоха. В Голливуде Майк работал не первый год и понимал: разговор затеян неспроста и просто так от него не отвяжутся. Деньги в Америке никто никому зря не платил и щедрых предложений без собственной выгоды не делал.

– Ты станешь делать только те фильмы, которые будем заказывать мы.

– Как часто вы станете их заказывать? – недоверие в голосе Адамса не пропало, но к нему добавился профессиональный интерес.

Джек Салливен сделал вид, что не заметил ироничного тона и дружески ответил:

– Раз в год. Тебе нужно будет выпускать один фильм в год. Мы выбираем из всех присланных на конкурс один сценарий, а ты по нему делаешь фильм.

– Год – жесткие рамки. А если фильм окажется тяжелый, и понадобится доснимать? Вдруг кто-то из актеров заболеет? Или придется сценарий переписывать, ведь на это тоже нужно время.

– У нас не будет никаких случайностей, – Джек подчеркнул тоном слово у нас. – Прежде чем остановиться на твоей кандидатуре, мы проверили статистику киностудии – у нее оказалось меньше всего простоев абсолютно по всем параметрам. Надеюсь, дальше пойдет также. Если в сценарии что-то тебе покажется тяжелым, мы всегда сможем эту тяжесть убрать – все в наших руках. Мы – Голливуд, и только мы будем решать, КАК делать фильмы. Твой год на производство картины начнет отсчет в ту минуту, когда полностью закончится подготовительная работа. Надеюсь, это для тебя хорошая новость.

Джек уловил кивок хозяина офиса и тут же услышал:

– А…

– Уже сейчас могу сказать – если действительно случится какая-нибудь запарка, сроки можно пересмотреть. Я уверен, что мы всегда найдем компромисс, устраивающий обоих. Кстати, тарифы будут чуть выше обычных, потому что придется работать чуть быстрее, но с таким же хорошим качеством, – добавил молодой человек, тут же отреагировав на правильно понятый, хотя и не заданный вопрос собеседника.

Деньги – вот что было главной движущей силой проекта, впрочем, как и любого другого в их привычном мире. Оба собеседника это прекрасно понимали.

– Мне нужны надежные люди.

– Ты будешь работать с людьми, которых знаешь и которые знают и слушают тебя. Если возникнут какие-то проблемы, скажешь, я попробую их уладить. Единственный человек, который придет к тебе со стороны – режиссер фильма, выигравший грант. Фильм должен отвечать всем требованиям страны, для которой будет сделан и где пойдет в прокат. Твои режиссеры не знают, как выглядит селедка в русском супермаркете или какие сандалии носит китаец, а золотое правило разведки гласит – прокол случается обычно из-за мелочей, поэтому такого рода неточности нужно исключить. Работа должна быть чистой и профессиональной, чтобы никто, кроме нас, не понимал, зачем мы все это делаем.

– А мы сами будем правильно понимать? – с кривой улыбкой поинтересовался Майк, почти наверняка зная ответ.

– Я – да, а ты поймешь в процессе работы. Вообще-то я бы на твоем месте радовался выгодному контракту. У меня уже заготовлена бумага, что ты участвуешь в проекте на следующие пять лет, то есть мы подписываем договор сразу на пять первых фильмов. Если сработаемся и у нас все получится хорошо, контракт продлим, ты будешь обеспечен работой до тех пор, пока не надоест.

– Когда нужно дать ответ?

– Вчера, – жестко сказал Джек. – Встреча у нотариуса назначена на послезавтра.

– Сценарий? – попытался поторговаться Майк, все еще опасаясь принять окончательное решение.

– У нас уже есть первый сценарий, выигравший конкурс, мы его переписали так, как надо. Тебе осталось только его прочесть и начать набирать команду для работы.

– О чем идет речь, если можно спросить, – несмотря на приятную прохладу офиса, у Майка от высоких темпов деловой беседы выступил пот на лбу.

– Спросить можно. Это будет китайская история. Кстати, следующий грант выиграет тоже сценарий из Китая, так что тебе будет легче – тема и страна не поменяются.

– А еще три?

– Не могу сказать. Это решается наверху.

Джек встал и протянул руку Майку:

– Очень рад с тобой познакомиться, думаю, мы сработаемся. Твое дело – организовать людей и следить, чтобы производство фильма шло в рамках намеченного плана, без всяких неожиданностей. Финансовая часть будет за мной. Не беспокойся – денег хватит на все, ужиматься не придется.

Попрощавшись, он вышел из офиса, взяв с собой слово его хозяина завтра созвониться.

Обычная летняя жара по-прежнему лежала на горячем асфальте, разлапистых листьях пальм, забиралась под одежду. Джек Салливен слегка задержал дыхание от накрывшего город смога, регулярно образующегося от выхлопных газов сотен тысяч автомобилей, поспешил к недалеко припаркованному бордовому форду. Он шел, торопливо развязывая по пути тугой узел галстука, сжимающего горло, и не замечал красоты высаженных вокруг ярко-оранжевых, с торчащими вперед синими пиками стрелеций, похожих окраской на стаи экзотических птиц, нечаянно приземлившихся на газоны города и ждущих только знака, чтобы взмахнуть острыми разноцветными крыльями и улететь…

***

Спустя десять лет Адамс и Салливен, сидели в том же кабинете, охлаждаемом кондиционерами. Они не спеша потягивали прохладную минеральную воду и вели беседу.

– Майк, предстоит интересная работа.

– Всегда рад работе, а с тобой она особенно интересна.

– У нас намечается сотрудничество с русским режиссером, – Джек Салливен положил ногу на ногу и увидел живой интерес в глазах собеседника.

– Кто он?

– Его фамилия Громов, но она тебе ничего не скажет – он известен только в своей стране. Я прихватил для тебя две кассеты с его фильмами, – Джек похлопал рукой по объемному пакету, принесенному с собой. – Посмотри на досуге, чтобы познакомиться с ним заочно, лично встретишься с ним уже в этом году.

– Ага, – крякнул Адамс, но больше не добавил ни слова. За долгие годы работы с Джеком он давно понял, тот рано или поздно скажет все, что нужно знать для очередного проекта, поэтому не торопил его, наслаждаясь собственным молчанием.

– Тебя не волнует, что за работа нас ждет?

– Ты все расскажешь, когда придет время, – Адамс придвинул пакет поближе к себе, но открывать не стал. Пожевав губами, он спросил: – Как, ты говоришь, зовут этого русского?

– Олег Громов.

– Черт, язык сломаешь с такими именами. И почему у них в каждом слове буква р звучит, как гром небесный?!

– Не знаю.

– Ладно. Когда нам ждать русского гостя?

– Не раньше осени.

– Осенью – так осенью. У нас пока хватает работы, так зачем еще лишние заботы себе на шею вешать.

Адамс и Салливен обменялись еще парой фраз и попрощались друг с другом.

Москва. Апрель 1999

Вечером первого апреля в доме Тарасовых раздался телефонный звонок.

– Вы где пропадаете? – тут же донеслось из трубки, едва Егор поднес ее к уху. – Я звоню уже пятый раз.

– Вечерами у меня тренировки, Лела задержалась в издательстве. Мы только что оба приехали – в подъезде случайно столкнулись. Что случилось?

– Что случилось? – обрадовано повторил Олег Громов, не в силах скрыть радости. – Случилось то, что сегодня я получил письмо из Голливуда.

На другом конце провода молчали. Не понимая причины странного поведения, Олег закричал:

– Ты что там, уснул? Неужели не слышал, что я сказал?

– Слышал, слышал. Молодец, хорошо разыграл, мне такое не пришло бы в голову, – в голосе Тарасова звучало некоторое разочарование.

– Кто разыграл, кого? – теперь в голосе Громова появилось волнение и непонимание, пришедшие взамен радости.

– Сегодня первое апреля. Я оценил твой розыгрыш, но так с приятелями не шутят.

– Да ты что, Егор, меня за дурачка принимаешь? – попытался обидеться Олег, но вовремя понял, что делать этого не стоит – не то настроение. – У меня бы мозгов не хватило так изощренно разыгрывать тебя, да еще на такую тему, мне же не пятнадцать лет. Честно говоря, я совсем забыл, что сегодня первое апреля и можно всем подряд лапшу на уши вешать. Спасибо, что напомнил, хотя сейчас поздновато о шутках думать – одиннадцатый час, спать пора.

– Ладно, извини, я думал, что ты шутишь. Давай, рассказывай.

– Мы получили грант! Ты представляешь – мы получили, у нас все вышло так, как мы мечтали!

– Да иди ты… – поразился Егор, не веря своим ушам, но потом поправился: – Поздравляю! Здорово! Ай да мы, молодцы! Лела, ты слышишь, мы выиграли, мы получим эти чертовы деньги на фильм!

Олегу было отчетливо слышно, что его собеседник кричал, как мальчишка, забивший первый в жизни гол в ворота противника.

– Не кричи так сильно, у меня чуть барабанная перепонка не лопнула. В общем, так, собираемся завтра у нас к завтраку.

– У Лелы на работе…

– Она берет завтра выходной, – безапелляционно перебил собеседника Громов, – письмо длинное, и без нее мы в нем не разберемся. Посвящать чужих в нашу тайну я не хочу, потому что это только наш проект, выстраданный за три года, и то, что написано в письме, касается только нас. Пока мы проект не начнем, а лучше – до тех пор, пока не закончим, ни одна свинья не должна сунуть в него свое рыло. У меня такая злость на всех тех чиновников, по кабинетам которых я околачивался, что уже сейчас представляю, как у них вытянутся рожи, когда я привезу фильм в Россию. Вообще я человек суеверный, поэтому, чем меньше людей будут знать о нашем проекте, тем меньше начнут завидовать, а значит, и мешать.

– Хорошо, договорились, около девяти мы с Лелой к вам подъедем. По пути купим свежего хлеба к завтраку, так что можете из дома не выходить.

– Хлеба! – хмыкнул Олег на том конце провода. – Инга уже готовит тесто для блинов и булочек с маком – получите завтрак по полной программе. Ну все, привет супруге, и до завтра.

– Она не супруга… – растерянно сказал Егор в запищавшую в руке трубку.

На следующий день ровно в девять утра Егор и Лела входили в квартиру Громовых. За открытой хозяином дверью витал кружащий голову аромат свежей сдобы.

– О-о-о, – протянул шутливо снимающий куртку гость, помогая одновременно раздеться спутнице и вдыхая полной грудью щекочущий нос запах, – разве можно при таком соблазне работать? Это как отпуск на море в пятизвездочном отеле – полная расслабуха и ни слова о делах.

– Да ладно, – зарделась от слов Егора хозяйка дома. – Давайте поедим, потом поговорим. Или совместим приятное с полезным?

Гости гурьбой прошли за хозяином. Инга сервировала стол в гостиной, Лела, извинившись, что не может ей помочь, взяла протянутые Олегом два листа плотной желтоватой бумаги с еле видимыми сероватыми разводами. Быстро пробегая глазами написанное, она пыталась сначала в общих чертах понять содержание. И не сразу заметила, что все сидят за столом и ждут, что она скажет.

– Давайте завтракать, – сказала она, чуть нервничая. – Мне нужно еще раз все внимательно прочесть, чтобы не ошибиться, я не профессиональная переводчица.

– А в общем и целом? – хозяин дома внимательно смотрел на гостью. – Я хоть правильно понял, что мы получаем грант, или мне померещилось?

– Да-да, правильно, но в письме еще много чего написано, нам обязательно нужно во всем разобраться, чего же хотят капиталисты за свои денежки.

– Замечательно, что моих знаний хватило, чтобы понять самое главное, – вздохнул с облегчением хозяин дома. Он давно изучал английский в институте кинематографии, где учился на режиссерском факультете. Но без тренировки знания языка быстро улетучились из головы, и он был безмерно рад, что смог прочесть и перевести несколько слов, которые остались в памяти.

После подтверждения Лелы о выигрыше гранта компания вздохнула намного свободнее, за столом завязалась веселая беседа, прерываемая позвякиванием посуды и звонким смехом.

Когда все насытились и Инга быстро убрала посуду со стола, не разрешив ей никому помогать. Лела опять взяла письмо в руки и принялась читать строку за строкой, тут же делая перевод.

– Здесь мало что написано важного, касающегося непосредственно нас. Зато об условиях конкурса…

– Переводи, пожалуйста, прямо по строчкам, чтобы мы сами сделали вывод о том, что важно, а что нет, – раздался нетерпеливый и строгий голос.

– Да, конечно, извини, Олег.

– Так, они начинают с того, что в этом году приняли участие в конкурсе восемьдесят два сценария из восемнадцати стран.

– Это как? По цифрам же не сходится? – наморщила нос Инга, сидящая между мужчинами. Лела, будто учитель в школе, сидела одна напротив учеников.

– Все сходится, – отозвался Егор, – из одной страны, наверняка, было заявлено несколько сценариев, даже мы из России можем быть не единственными, кто участвовал в конкурсе. Вообще это не нобелевская премия, чтобы о ней знали практически все в мире. В данном случае никто не будет делиться сведениями, куда подает заявки, но почему-то многие знают об этом, совершенно непонятно откуда.

– Земля слухом полнится…

– Именно поэтому никто из нас с этой минуты никому не скажет ни слова о нашем проекте, – строго сказал Олег. – Я не хочу, чтобы наш труд и наши усилия пропали даром.

– Но ведь они не пропали… – протянула Инга и осеклась под строгим взглядом мужа.

– Инга, ты знаешь мое правило – пока деньги не лежат у меня в кармане, дело не сделано. Только когда я подпишу договор и увижу деньги на счету, вот тогда поверю, что мы выиграли.

Инга кивнула головой в знак согласия. Все, не сговариваясь, опять посмотрели на Лелу, призывая продолжать перевод письма. Она взяла в руки первый из двух листов:

– Дальше они пишут, кто принимал участие в подведении итогов конкурса. Здесь написаны четыре имени, мне лично ни одно из них ничего не говорит, но, может быть, кому-то из вас скажет. Олег, ты киношник, может быть, ты об этих людях что-то слышал? Вот посмотрите, – она положила письмо на стол и развернула к сидящим напротив партнерам, ткнув пальцем в нужную строчку.

Все трое, посмотрев на отпечатанные буквы, отрицательно покачали головами и неопределенно пожали плечами. Лела опять повернула письмо к себе: – Они пишут, что члены комиссии единогласно проголосовали за наш сценарий и выделили гранд на постановку фильма в размере двухсот тысяч долларов.

Ура! Ура! – раздались со всех сторон громкие голоса. Женщины радостно вскочили с мест и начали обниматься. Положив друг другу на плечи руки, они перебирали ногами, пытаясь изобразить греческий танец сиртаки, и подпевали, чтобы их телодвижения были похожи на настоящий танец, не переставая при этом похохатывать. Мужчины остались сидеть за столом, сдержанно улыбаясь и глядя на веселящихся женщин. Оба подумали об одном и том же, но вслух пока ничего не сказали, дожидаясь подходящей минуты. Их аналитически настроенные мозги уже поставили вопрос, ответ на который они в письме пока не увидели. Наконец, выпустив пар, женщины уселись на места, и Лела сказала:

– Мужчины, почему вы-то не радуетесь, у нас так здорово все получилось!

– Ты переведи письмо до конца, потом начнем дискуссию, – отозвался Егор, коротко встретившись взглядом с Олегом.

Пожав плечами, Лела продолжила:

– Так, так, так, двести тысяч, ага, здесь! Заказчики приглашают сценариста и режиссера в Голливуд на собеседование и подписание протокола о намерениях. Ура, ура! Им нужны ваши точные паспортные данные, чтобы выслать приглашение на адрес посольства США в Москве, там вам выдадут визы на один месяц.

– Почему на месяц? – удивилась Инга. – Разве можно снять фильм за месяц? Не понимаю.

– За месяц никто никакой фильм не снимает. Ты же слышала – нас приглашают на собеседование и подписание протокола о намерениях. Только после этого начнется работа, – терпеливо начал объяснять супруг. – Ты, как жена режиссера, должна в этом немного разбираться.

– Вот именно – жена, а не помощник режиссера. Жена не обязана знать всего, что делается на работе у мужа, – почему-то решила обидеться Инга.

Чтобы не углублять начинающийся семейный конфликт, Лела быстро сказала:

– Слушайте, это важно! Здесь дальше написано, что все затраты на командировку, питание, проживание и дополнительные услуги переводчика будут вычтены из суммы гранта, если приезжающие не хотят или не могут взять расходы на себя, – закончила она чтение письма. – Все. А теперь можно обсуждать.

Мужчины молча переглянулись, но не сказали ни слова, обдумывая информацию. Инга вопросительно смотрела то на одного, то на другого, не понимая, почему никто не радуется такой замечательной новости – о недавней обиде она успела забыть. Не желая опять поставить себя в глупое положение, она сидела молча, решив, что, видимо, что-то недопоняла и вскоре получит объяснение. Минуты через три первым нарушил молчание Олег.

– Типичные капиталисты! Сначала дают денег с гулькин нос, а потом из них вычитают за дорогу и питание. Сколько тогда на фильм останется? Совсем крохи. С такими деньгами не стоит начинать. У меня в калькуляцию заложен миллион двести, а у нас есть только двести тысяч, да еще придется из них вычесть расходы на командировку. Может быть, кто-то думает по-другому, тогда делитесь соображениями.

– Олег, я тебе с самого начала говорил, что бесплатного сыра не бывает, – взял слово Егор. – Давайте рассуждать прагматично, как деловые люди. Никто и никогда за восемьдесят страниц машинописного текста не даст ни копейки, ни цента, даже если это самый гениальный сценарий всех времен и народов. Но! – поднял он вверх указательный палец, призывая к особому вниманию, – если за этим сценарием не стоит очень известное лицо или организация – это понятно и ежу. У нас нет ни громкого имени, ни влиятельной конторы за плечами. Мы, можно сказать, просто белый лист бумаги. Очень хорошей, дорогой бумаги с вензелями наших высших образований и успехов, но все равно пустой, потому что мы не приближены к кормушке. Если я правильно понимаю жизнь при развитом капитализме, то деньги там может получить только тот, кто их уже имеет. У кого ничего нет, тот и остается ни с чем – ему никто и ничего не даст. Идем дальше. Охотно верю, что на Западе есть некоторые благотворительные организации, действительно помогающие развитию культуры других стран. Без такой благотворительности в мире не обойтись, и спасибо им за это. Помощь американцев, мне думается, распространяется, прежде всего, на страны третьего мира…

– Россия никогда не была страной третьего мира, – раздался голос Олега.

– Совершенно верно. Поэтому ответ ясен. Если американцы выделили сумму денег, которую на хороший фильм явно не хватает, значит, у них в кармане какой-то козырь, о котором мы не знаем. Как хотите, а я в благотворительность Штатов не верил и не верю.

– Но они написали, если мы не можем заплатить за дорогу и переводчика, они заплатят сами, – сказала Инга и посмотрела на мужа.

– Дорогая моя, эти расходы составят самое большее пять тысяч и серьезно не отразятся на бюджете фильма, – Олег повернулся к Егору. – Послушай, мы обсуждали с тобой эту тему, я сказал, что кроме скрытой рекламы, за которую они могут дополнительно приплатить, мне ничего не идет в голову. Они же там, в Голливуде, тоже не дураки, и понимают, что предложенных денег хватит на двадцатиминутный документальный фильм, не больше. Кто заплатит недостающую сумму? И за что? Где лежит их интерес, не могу понять.

– Может быть, американские продюсеры хотят, чтобы в фильме было много негатива? Например, чтобы мы показали в картине толпы наркоманов или алкоголиков. А они потом будут тыкать пальцем в подобные эпизоды и говорить на весь мир, что Россия катится в пропасть и ничего хорошего в этой стране нет – я думаю, это типичный подход для американцев, – хозяйка дома посмотрела на всех по очереди, ожидая поддержки.

– Инга, так было раньше, во время холодной войны, которая давно завершилась вничью. А про наркоманов и алкоголиков в сценарии не написано ни слова, – мягко возразила Лела, – без нашего разрешения они не имеют права вводить такие сцены – это грозит судом. И потом, мне кажется, если они будут давить на нас, то по-другому, более интеллигентно, что ли…

– Давление и интеллигентность – антагонизмы, которые никогда не поместятся в один стакан. Что, кстати, с их этическим кодексом Мэйсона? – обратился бывший хоккеист, а теперь автор и сценарист к режиссеру.

– Мэйсон – это адвокат из американского сериала, а то, что ты имеешь в виду, называется этическим кодексом Хейса, – механически ответил Громов, правильно принимая вопрос на себя и, оживившись, спросил: – А ты откуда знаешь про кодекс, ведь он к спорту не имеет абсолютно никакого отношения?

– Откуда? – усмехнулся Тарасов. – Ну, во-первых, я не только спортсмен, но и автор книги, по которой написан сценарий, если ты не забыл. Во-вторых, после того как мы отправили письмо в Америку, я несколько дней провел в библиотеке – читал все материалы, которые нашел о голливудской фабрике звезд. Статей и книг было, кстати, не так уж много, но достаточно, чтобы познакомиться с концепцией американской киноиндустрии.

– Ты просмотрел самое главное – кодекс Хейса был отменен где-то в начале семидесятых, и американцы могут снимать с тех пор все, что угодно – проституток, гомосексуалистов, наркоманов и прочие прелести цивилизации во всей красе. Кино – одно из самых выгодных вложений денег. Это давно просто бизнес, а во многих случаях важная часть политики, а не только культуры, как считают наивные люди.

– Мне кажется, нам не разгадать, что задумали организаторы конкурса. Просто нужно сделать так, как они предлагают – подготовить необходимые документы, получить визы и полететь туда, чтобы на месте осмотреться и решить, что делать дальше.

– Вам нужно будет каждое слово в договоре десять раз проверить, прежде чем подписать.

– Дело не в договоре. Самое главное – где взять остаток денег. Сумма, которую они выделяют – мизер, на который нельзя в полном объеме снять такой фильм, какой мы задумали, – Олег обхватил голову руками и поставил локти на стол, выражая позой полное отчаяние.

– Послушай, милый, – прикоснулась к нему ладонью жена. – Ровно три года назад у тебя не было никакого сценария ни на русском языке, ни на английском, и никаких денег – ни русских, ни, тем более, – американских. Полгода назад у тебя не осталось никаких надежд. Ни на что. Сегодня тебе дают двести тысяч полновесных зеленых долларов под сценарий, занявший первое место в международном конкурсе, а ты сидишь и обижаешься на весь мир, что тебе этих денег мало. Посмотри на ситуацию с другой, положительной стороны. Вчера у тебя не было ни-че-го, даже надежды, сегодня есть перспектива создания фильма, который может принести успех. Подумай над этим и улыбнись – мы много сделали и получили за это заслуженную награду. Разве не так?

Олег отнял руки от головы и с любовью посмотрел на жену.

– Ты права, моя хорошая. Все так и есть, как ты говоришь, но я-то смотрю на несколько шагов вперед, и уже на втором шаге у меня опять пропадает всякая надежда. Ты этого не видишь так отчетливо, как я, потому что из нас двоих профессионал – это я.

– Олег, твоя жена права, – мягко возразила Лела. – Никто не знает, что принесет нам завтра – больше хорошего или плохого, но если мы сейчас опустим голову, хорошее завтра для нас вообще не наступит. Я считаю, что вам с Егором нужно сейчас делать то, что предлагает Голливуд, и готовиться к командировке. Вот когда вы будете там, для всех нас наступит следующий этап, о котором никто сейчас не знает. В Америке вы получите новую информацию, исходя из которой мы будем предпринимать последующие шаги. Какой смысл махать руками, если враг пока не виден за горизонтом? Мы, в конце концов, не такие романтики, как Дон Кихот, чтобы бороться с безобидными ветряными мельницами, видя в них потенциальных врагов.

– Лела говорит правильно, – поддержал невесту Егор, обращаясь к Олегу. – Давай потихоньку готовить документы, а там посмотрим – время у нас есть, чтобы подумать и понастроить новых теорий. Мы переведем и отпечатаем письмо на русском языке, чтобы иметь информацию всегда перед глазами – это очень мотивирует. Следующий шаг – отправить запрашиваемую информацию в Голливуд. Думаю, дело с приглашениями и визами не быстрое, и раньше середины лета мы улететь не сможем.

– А как же наш отпуск? – спросила Инга, встрепенувшись. – Мы хотели месяц на даче у друзей пожить.

– Кто вам не дает? Просто раз в неделю приезжайте в Москву и заглядывайте в почтовый ящик. Приглашения, как я понимаю, американцы пришлют нам по отдельности, поэтому я сразу позвоню, когда у меня оно будет.

– Я так поняла, что они пришлют приглашения на адрес посольства в Москве, – задумчиво сказала Лела. – Нужно будет прочесть еще раз.

– Несущественно, на какой адрес придут приглашения. Это мелочи, на которые не стоит тратить ни время, ни энергию. Нам пора, у нас еще дела, – сказал Егор, и, взглянув на часы, покачал головой, улыбаясь, – уже скоро обедать, а мы еще после завтрака сытые.

Все встали из-за стола, прощаясь, разговаривали о каких-то не важных мелочах, при этом каждый относился к достигнутой ступени успеха по-разному. Инга – без тени сомнения, Лела – с ожиданием, Олег – немного скептически, Егор – с чувством недоверия.

***

В середине мая Громов и Тарасов получили по почте каждый уведомление. Им следовало явиться в консульский отдел посольства США в России для получения приглашения и оформления визы. Подъехав к зданию в семь утра и отстояв на улице в огромной очереди желающих попасть в Америку почти пять часов, мужчины добрались, наконец, до окошка информации. Там им выдали на руки приглашения, квитанции об оплате консульского сбора и бланки заявлений, которые следовало заполнить и получить разрешение на собеседование. Еще через два часа, побывав в кассе и оформив необходимые бумаги, они попали, наконец, к консультантам, дающим зеленый свет для собеседования. На счастье, мужчины успели все сделать за один день. После них в коридоре около кабинетов никто не сидел – они были последними, выходящими из здания консульского отдела.

– Такое впечатление, что меня раздели до трусов, – сказал Олег, когда оба вышли на улицу. – Эта американская кикимора в модных очках, с которой я разговаривал, спрашивала меня про деда. Скажи, какое отношение может иметь мой дед к получению визы в Америку, если он умер пятьдесят лет назад? Что за бред?

– Может быть, они проверяют, не было ли у тебя в родне чекистов?

– Да, конечно, а я – тайный агент КГБ, засылаемый к ним с заданием отравить цианистым калием всю кока-колу в стране, и этой акцией спровоцировать третью мировую войну, – ехидно добавил Громов. В душе он радовался, что хлопотный день подошел к концу. Пройдя немного, он задумчиво спросил: – На какой день тебе назначили собеседование?

– На двадцать восьмое мая.

– А мне почему-то на тридцать первое.

– Наверное, на пятницу больше не было свободных мест, тебя и перекинули на понедельник.

Вспоминая не очень дружелюбные лица сотрудников посольства, мужчины не надеялись на лучший прием при собеседовании. Наоборот, в душе обоих сидел страх, что они могут сказать, что не понравится сотрудникам отдела виз, и им могут тут же отказать, как отказывают многим, без объяснения причин.

Перед первым собеседованием приятели встретились, чтобы подготовиться и успокоить друг друга. Для обоих это было первое путешествие в Америку, и они, естественно, не находили себе места. К волнению неопытных путешественников примешивалось опасение, что кому-то из них не дадут визу, а второй в одиночку не справится с возложенной на него ответственностью. Ни один из приятелей не высказывал опасений вслух, хотя оба постоянно думали об одном и том же.

Тревоги их, однако, оказались напрасными. То ли приглашения, присланные из самого Голливуда, сыграли роль, то ли нестарые и симпатичные мужчины понравились сотруднице, которая вела беседу, но они оба получили разрешение на сдачу документов в отдел виз на так называемую административную проверку. Что это такое, было не совсем понятно, но раз русскому человеку говорят ждите, он будет ждать, не особенно вникая, почему и как долго продлится ожидание. Так прошли три недели, и четыре, и пять, а ответа из последней инстанции все не поступало.

– Что ж они ни да, ни нет не говорят? Неужели так трудно проверить наши данные, и для этого нужны месяцы? – супруги Громовы давно собирались к друзьям на дачу, но опасались, что как только уедут, из посольства придет долгожданный ответ.

На улице стояли необычные для столицы жаркие дни конца лета, москвичи задыхались в загазованном городе. Листья редких городских деревьев свесились вниз от тяжести толстого слоя налипшей на них пыли. Люди, как деревья и вся природа, ждали дождя или хотя бы прохладного ветра, способного разогнать плотное мега-облако отработанных газов, удобно разлегшееся на улицах и домах и накрывшее собой весь город. Не выдержав пытки духотой и летней вонью столицы, Громовы все же уехали за город, наказав Егору тут же сообщить, если появится что-то новое.

Тарасов ходил в визовый отдел посольства, как на работу, два раза в неделю. Придя, как обычно, в четверг, он отстоял положенную очередь, протянул в окошко два плотных картонных квадрата с отпечатанными на них цифрами. Поискав в картотеке оба номера, служащий попросил посетителя показать паспорт. Достав внутренний паспорт, Егор протянул в окошко и замер, чувствуя, что сейчас что-то произойдет.

– Пожалуйста, – протянул служащий два загранпаспорта и вопросительно взглянул на посетителя: – Где второй паспорт? Вторая виза тоже готова.

Взяв в руки внутренний паспорт и загранпаспорт с визой, Егор, разом вспотевший от волнения, начал слегка запинаться:

– Моего приятеля сейчас нет в городе, он появится только на следующей неделе. Можно ему забрать визу через несколько дней?

– В любое время. Следующий, – мужчина за окном конторки равнодушно скользнул взглядом по не актуальному визитеру и остановился глазами на девушке, стоящей за ним, протягивая руку к ее ярко-желтому кусочку картона.

С билетами на самолет решилось все на удивление быстро – желающих лететь в Америку было много, но без виз и, тем более, без билетов их не пропускали даже в здание международного аэровокзала. На дворе уже отцветали красными кленовыми листьями последние дни бабьего лета. Погода перекликалась с внутренним настроем путешественников – их окружало тепло, радость и некоторая тревога за завтрашний день.

В аэропорт Громовы и Егор с Лелой приехали заранее, опасаясь пробок на дорогах и, как следствие, опоздания на самолет. Все четверо стояли в сторонке, неуклюже пытаясь скрыть возрастающее волнение, старались подтрунивать над ситуацией и ничего не говорить о главном, – обо всем, кажется, уже переговорено.

– Не переживайте, девочки, лететь всего около десяти тысяч километров. Представьте, что мы отправляемся на Камчатку, а не в Америку.

– До Камчатки вы хотя бы дозаправку на земле сделаете, а до Америки лететь через океан, где вас там заправят? Я на глобусе смотрела – сплошная вода, – Инга стояла, направив подернутые влагой глаза на мужа.