Читать книгу Рыбка в клетке - Лина Луисаф - Страница 1

Сказать, что я нервничала – значит ничего не сказать. Это такое состояние тревоги, что приближается к боязни. К боязни перед неизвестным, перед авантюрой, в которую собираюсь ввязаться, перед последствиями, к которым она может привести, и изменениями, которые с собой несет. Сама решимость, толкнувшая к подобному выбору, вызывает у меня одновременно и страх, и восхищение – недоумевающее, непривычное, неожиданное для самой себя, но если это восхищение – ненадежный товарищ, то страх – мой постоянный спутник. Столь взрывное месиво из ожидания, возбуждения и смущения априори заставляет голос звенеть, а колени подгибаться. Наверное, такая мешанина эмоций свойственна тем, кто идет на первое свидание с человеком, который чертовски нравится. Одновременно и боязно, и притягательно.

  Нечто похожее на свидание ждет через пару часов и меня. Что интригует – я понятия не имею, с кем. Не то, что как он выглядит – я даже не знаю, какого он пола. У меня и имени его нет. Я не знаю ничего об этом человеке, кроме того, что он существует на планете Земля. Как поясняют организаторы, новички должны полагаться на интуицию, чтобы определить того, с кем их связали. Интуиция – не мой конек, это тот придаток, который атрофировался у меня задолго, чем я узнала из книг, что это такое. У свидания вслепую и то больше шансов: оно хотя бы состоится. У меня есть лишь время и место встречи. Все остальное берет на себя 'Золотая Рыбка'. Говоря 'все остальное', я имею в виду первую, вступительную миссию – для введения в игру. Впереди, при удачном раскладе, будет еще три. Чуть больше, чем в стандартных шпионских фильмах.

  Сердце сжимается, затем вновь бросается вскачь. Пальцы еще с утра холодные и липкие, но даже бешеное сердцебиение не в силах разогнать застывшую кровь. Живот непроизвольно втягивается, я могу почувствовать, как он съеживается от страха. Я испытываю желание сделать то же самое.

  Десять двадцать. Через несколько минут закончится вторая пара, а в два мне нужно быть в другом конце города, у ворот в другой мир, на встрече с незнакомцем, которому я посвящу три недели своей жизни – принесу их в дар, словно какому-нибудь невинному божку, которого буду вспоминать чаще, чем слышать из чужих уст собственное имя. Радует то, что процесс взаимный. Это значит, что следующие двадцать дней я буду так же господствовать в его голове, как и он в моей, буду по праву занимать достойное место в его мыслях. Я буду засыпать и просыпаться, думая лишь о его желаниях, но со своей стороны я сделала все возможное, чтобы и он думал только о моих. На короткое время мы построим храм, возведем друг друга на алтарь и окутаем всеми помыслами и стремленьями. Я буду прилежным фанатиком.

  Как же медленно тянется время!

  Мысли так и крутятся вокруг моего партнера – Старика. Так принято называть дающего желания. Не могу прекратить рисовать его в своем воображении. Какой он будет? Будет ли это мужчина: высокий, статный, привлекательный? Или у него будет квадратное лицо с тяжелым подбородком, начинающимся там, где у нормальных людей верхушка носа? Или он будет рябым, с маленькими, глубоко посаженными глазами, но губами, которым обзавидовалась бы любая девушка? Или это будет женщина в широкополой шляпе, с милым, треугольным личиком и неожиданной кубышкой вместо тела, покоящейся на миниатюрных изящных ножках? Я перебираю в уме недавно виденных мною на улицах города колоритных персонажей. Их тысячи, и потому гадать можно бесконечно. Впрочем, внешность Старика не так важна, как его желания, главное, чтобы они были выполнимы. Нет, по правилам все миссии выполнимы, – иначе какой смысл их давать? – но, насколько это отвечает безрассудствам рыбки – в разной степени. 'Золотая Рыбка' ставит условие: '… желание не должно причинять вред жизни и здоровью окружающих, а также выходить за рамки моральных устоев. Лица, написавшие желание, противоречащее данному условию, будут исключены; лица, выполнившие данное желание, будут отвечать по всей строгости закона и понесут…'. Ходят слухи, что по крайней мере один из создателей ЗР – юрист. Это успокаивает.

  Но не совсем.

  Нравственные устои, неписаные правила и нормы этикета под контролем. Но степень безумства, вложенная в желания, ограничивается только их авторами. Это может быть любая сумасшедшая выходка, не подпадающая под запрет. Повторюсь еще раз – любая. Когда я читала отчеты участников, у меня буквально глаза на лоб лезли. Провести неделю в лесу, питаясь подножным кормом. Сфотографировать охотящуюся сову с расстояния не более десяти метров. Пожать руку музыканту, давшему по меньшей мере пятнадцать концертов. Сняться в массовке к какому-либо фильму. Запечатлеть падающую звезду. Стать свидетелем извержения вулкана. Поймать ворона и научить его говорить 'Карлуша'. Прыгнуть на мотоцикле через огненный обруч. Познакомиться с десятью людьми без определенного места жительства и побыть немного в их шкуре. Выпросить в подарок щенка. Организовать флэш-моб. Обнять трех профессоров. Выучить фокус. Приложение буквально разрывается десятками и сотнями страниц в подобном духе. Рыбки возмущались, получив нечто экстраординарное.

  Но миссии выполняли.

  Тогда я думала – что за бред? Людям что, больше нечем заняться? Я могу придумать миллион занятий и в пределах собственной квартиры, гораздо более рациональных и полезных, чем кататься на гномике или лизать радугу. Однако продолжала читать отзывы каждый день. И чем больше я их читала, тем больше меня затягивало. Сидя в четырех стенах и поглощая захлебывающиеся от волнения слова пользователей, я получала свою дозу адреналина. Мой день и день любого игрока – это как небо и земля. Нет, не так, это как административный кодекс Российской Федерации и приключенческий том Джека Лондона. И та, и другая – книги, но только сумасшедшему придет в голову поставить их на полке рядом. Я – кодекс, и мне до чертиков хотелось разбавить сухость страниц тропической влажностью или хотя бы отпечатать чужие золотые буквы на своей обложке. Не прошло и месяца, как ЗР стала моим наркотиком. Поэтому когда в комментариях впервые мелькнуло 'переходит в платное обслуживание', я решилась.

  У меня скучная жизнь. В ней нет места опрометчивым поступкам, необдуманным решениям или авантюрам. Есть лишь набивший оскомину маршрут: работа и дом, дом и работа. Наверное, в классификации Тотлебена или Кончини, если б таковая существовала, я занимала бы одну ступень с пресмыкающимися. Я чувствую себя лужицей на обочине жизни. В детстве я зачитывалась авантюрными романами. 'Они носят фантастические формы какой-нибудь индостанской или монгольской армии и обладают помпезными именами, которые в действительности являются поддельными драгоценностями, как и пряжки на их сапогах. Они говорят на всех языках, утверждают, что были знакомы со всеми князьями и великими людьми, уверяют, что служили во всех армиях и учились во всех университетах' – вот о чьих подвигах я мечтала. Меня устроило бы мало-мальски занимательное приключение, но они словно сговорились обходить меня стороной. По ночам мне снились яркие, удивительные сны: далекие острова, непроходимые джунгли, полярные ночи, беспощадные пустыни. Но стоило открыть глаза – и их место занимала серая пелена будней. Каждый день похож на предыдущий словно детали на конвейерном заводе Форда, и оттого меня все больше и больше затягивало паутиной и покрывало плесенью. Я превратилась в бесхребетное, нереализованное существо с робкими, недалекими планами. Несколько раз, надеясь вырваться из сети квиетизма, я совершала безобидные вылазки на прогулки, в театр, в кино – и снова ржавела, как устаревший механизм, с одними и теми же функциями и опциями, бессильно глядящий, как мир заводняют новые бесстрашные модели. Нужно было что-то большое, что-то гораздо более значительное, чтобы сдвинуть меня с мертвой точки. И этим 'значительным' я назначила для себя 'Золотую Рыбку'.

  И зарегистрировалась.

  Многого для этого не требовалось: указать фамилию, имя, год рождения, электронную почту. Никаких несовершеннолетних, никого старше пятидесяти. Можно обмануть систему, но это чревато последствиями. Географическая локация участника определяется через GPS, которая затем стыкует рыбку с ее Стариком. Последнее не всегда происходит гладко. Надо еще найти Старика. Стать им может лишь пользователь с успешной Историей, то есть тот, кто завершил минимум один круг – три желания. Если ты заваливаешь миссию, то начинаешь все сначала, в то время, как твой партнер продолжает выполнять желания, теперь уже в одиночку. Отчеты выкладываются в дневник в режиме ожидания, где их проверит кто-то из персонала. Если он решит, что желание выполнено в полной мере, участник получит зеленый штамп 'Одобрено'; если сочтет, что не соблюден какой-то момент, или имело место жульничество, участник получит противоположный штамп. Значение имеет каждая мелочь, даже малюсенький неучтенный аспект может привести к фиаско. Буквально несколько дней назад одна из рыбок завалила миссию, потому что вместо синего костюма на задании была в лазурном. Стать Стариком не проще, чем попасть в администрацию президента, и это зачастую выводит участников из себя:

  'Выдернуть перо у белого павлина. Вы ох…ли?'

  'Выучить двести пятьдесят жестов из языка глухонемых. Почему сразу не китайский?'

  'Увидеть полярное сияние. Б…ь!'

  Я ждала своего Старика два месяца. Это было томительное ожидание, мучительное тем более, что в этот раз за ним следовало что-то грандиозное. Мне и до этого приходилось немало ждать, но никогда еще я не чувствовала себя так изнуренно, как эти два месяца. Приходя домой с работы, я садилась за компьютер и ждала, ждала, ждала, – как бонапартисты возвращения Наполеона. Пусть мое ожидание не было столь рискованным и опасным, но я ставила не меньше, чем они. Боясь что-то пропустить, я не покидала стен квартиры, ограничив себя в передвижениях. Я сидела как на пороховой бочке, но время шло, и ничего не происходило. Я попробовала отправить повторный запрос, но автомат сообщил, что предыдущий еще не обработан. И когда я совсем уж было решила, что новый мир мне просто привиделся во сне, и мой удел – извечная серость и нормативы, на почту пришло оповещение:

  'Уважаемый Участник ? 98808,

  благодарим за терпение и доводим до вашего сведения, что 28.04.2016 в 14:00 по адресу Шелководная Малая, 12, в кафе 'Тихая Гавань' состоится Ваша встреча с участником ? 40562. Пожалуйста, вышлите нам ответную форму не позднее, чем через час после получения данного оповещения. Если бланк не будет получен нами в течение часа, мы будем рассматривать это как несогласие со временем или местом встречи и предложим вам другой вариант.

  С уважением, команда Золотой Рыбки'.

  Едва ли можно описать словами тот эмоциональный хаос, что поднялся в моей душе. Я, уже опустившая в тот момент руки и позволившая пелене вновь закрыть глаза на все яркое и сияющее, внезапно получила шанс ко всему этому прикоснуться. Одно письмо сделало меня счастливее, чем коронация иного принца. Ответный бланк я выслала через минуту, и уже в следующем от создателей письме получила инструкции к первой встрече. Занятные, должна признать.

  Я должна была заявиться в кафе в стиле Одри Хепберн из фильма 'Завтрак у Тиффани'.

  Я из той категории людей, которые хотят, но не всегда могут довести начатое до конца. Не раз и не два я презирала себя за такую бесхарактерность и слабую силу воли – и это снова не мешало мне бросить дело на полдороге. Потом меня накрывают угрызения совести, я себя ем и твердо обещаю, что подобного не повторится – и свято верю в это до следующего раза. С появлением в моей жизни 'Золотой Рыбки' я поклялась себе, что время самобичевания прошло, что теперь я могу положиться на себя, что не допущу того, чтобы вновь застрять на середине. Что теперь все буду делать правильно.

  Поэтому первый же порыв сдаться пришлось задавить на корню.

  С фильмом я была знакома не понаслышке, образ Холли Голайтли – эксцентричной, уверенной в себе молодой девушки, – вызывал у меня вполне понятные восхищение и зависть, но чтобы ему подражать, пусть всего пару часов… Конечно, морально я готовилась к предстоящим испытаниям с того момента, как зарегистрировалась. ЗР учит быть собранным, креативным, сильным, пусть и ценой, может быть, некоторых неизбежных унижений, поэтому в моральном плане я была несколько подготовлена к безумствам – чего не скажешь о плане физическом. Как бы удачно я не представляла себя в новой роли и как бы (не)комфортно себя в ней не чувствовала, оставался еще кро-ошечный пункт – материальная составляющая. До встречи всего три дня, а нужно столько всего сделать: подобрать сходную винтажную одежду, заказать знаменитое желтое такси и найти кофе с пончиком. Последнее, впрочем, не проблема, но как быть с первыми двумя?

  Спустя пару часов я обладала нужной мне информацией. Костюмы для 'Завтрака', в том числе знаменитое черное платье, шил Юбер де Живанши. Найти нечто подобное не сложно, но мне нужна точная копия. В ход пошли частные объявления, социальные сети и дневники, в которых наперебой восхищались стилем актрисы. Я терзала поисковую строку повторяющимися однообразными запросами типа: 'Где достать платье как у Одри Хепберн' или 'Хочу ожерелье как у Холли Голайтли' или 'Как повторить стиль Завтрака у Тиффани'. Сочувствующие модные журналы подбрасывали околонужные статьи со ссылками на различные каталоги, но ни один из них не мог предложить ничего, максимально приближенное к оригиналу. Мое эпохальное вступление в новую жизнь грозило обернуться эпохальным провалом, если я не придумаю выхода из ситуации. В глазах рябило от платьев, после сотой картинки я уже не видела между ними различий, пыл быстро сходил на нет, поэтому я взяла небольшой перерыв на чашку крепкого чая с молоком.

  Где можно достать такое же платье? На аукционе, сто лет назад и за бешеные деньги. Где еще? Заказать в ателье. Дать эскиз и приплатить за срочность. Но мой кошелек не бездонный, следует помнить, что мне еще арендовать такси. Остается только один бюджетный способ: найти максимально приближенный вариант и переделать его самой.

  Решить проще, чем сделать. Я исколола себе иголкой все руки, запуталась в тесемках, срезала нужный шов, а потом, холодея, собирала расползающиеся куски ткани. Время поджимало, следовало бы заняться поиском автомобиля и аксессуаров, но я как приклеенная сидела на полу, обложенная материалом и обрезами. В последний раз я чувствовала себя так отчаянно из-за какой-то одежды в школе, когда накануне сдачи готовой ночнушки я обнаружила, что оставила ее у тети, но сейчас на кону стояло нечто большее, чем оценка. Когда перед платья стал максимально похож на оригинал, я расслабилась. Кто бы мог подумать, что наибольшую трудность представит его спина? Медленно, миллиметр за миллиметром я вырезала два треугольных угла, соединенных между собой тонкой полоской. Когда зазор между воротом и нижней частью составил нужные четыре сантиметра, за окном взвыла сирена – и мои руки дрогнули. Раздалось клацанье, в руках повисли лохмотья. Несколько часов работы канули в лету.

  Я не успевала. У меня не было ни платья, ни туфель, ни ожерелья, ни очков, ни такси – только кофе. Оставалось два дня. Эта мысль крутилась у меня в голове до тех пор, пока каждое слово не потеряло смысл. Меня накрывало отчаяние, я чувствовала приближение того момента, когда брошу все в коробку, задвину ее в дальний ящик – и снова сдамся, а потом буду жалеть себя до конца жизни. Я кликала, и кликала, и кликала, и все больше и больше позволяла апатии собой овладевать. Настал момент, когда я почти оказалась в том же состоянии, из которого пыталась выбраться при помощи игры, платье уже не занимало мои мысли, я закрылась, закупорилась, завяла, не успев распуститься – и это оказалось легче, чем предпринимать какие-то попытки. Голова опустела, идеи, мысли, задумки – все исчезло; пальцы просто двигали мышкой. Модные журналы свернулись, статьи спрятались, советы начинающим швеям испарились. Я корила себя за слабость – и тут же находила себе оправдания. Вначале они звучали робко и вопросительно, затем заговорили чуть уверенней, громче, а затем и вовсе так убедительно, что заглушили даже тихий голос притязания на новую жизнь. Два месяца ожидания и один день работы – вот на сколько хватило моих сил и стремлений. Не будь мне стыдно, я бы посмеялась.

  А вместо этого случайно наткнулась на сайт маскарадных костюмов.

  Секундная стрелка замирает. Подношу часы к уху – тикают. Или это стук моего сердца? Нет, звук интенсивный, равномерный, четкий. Будь это сердце, ритм оказался бы иным: нетерпеливым, сумасшедшим, то прыгающим вперед, то испуганно притихающим на месте. Закрываю глаза. Под красно-черной пустотой разливаю море, прочерчиваю неровную береговую линию, разбрасываю мелкую неострую гальку, вызываю прибой. Волны мягкие, ровные, в ушах постепенно перестает гудеть, но затем мысли устремляются вперед, и все рушится.

  Черт.

  Скрипят старые парты, мягко шелестят переворачиваемые страницы. Текст небольшой, но в нем нужно подчеркнуть подлежащие и сказуемые, выписать местоимения, определить их вид. Это даст мне несколько дополнительных минут. Тянусь к телефону – мне нужно отвлечься, хоть на минуту перестать думать о том, что через полтора часа я поверну жизнь в другое русло.

  Обновление. В блоге Серого_Мыша новая запись. Перехожу по ссылке – фотография. На аквамариновом фоне – огромное пятно, занимающее половину кадра, рядом – крохотная точка. Приглядевшись, понимаю, что точка – человек в гидрокостюме. Стало быть, эта туша рядом с ним… Спускаюсь ниже. Под фото три рамки. В первой указано желание, вторая – для отписки старика, третья – для администрации. На данный момент в третьей статус 'Рассматривается', во второй – 'Выполнено', а в первой – 'Погладить кашалота'. Не хило. Несколько минут рассматриваю фото. Значит, в копилку Серого_Мыша добавилось еще одно желание. Шустрый малый.

  Прокручиваю ленту добавленных в избранные. Помимо Серого_Мыша, круг завершил Кощей-Бессмертный, пройдясь по канату на высоте четырех метров. На этом все. У остальных участников тишина.

  Пора. На негнущихся ногах выхожу из кабинета, запираю дверь, деревянно отвечаю на прощания, расписываюсь в журнале. Сейчас – домой, а после – на самое грандиозное представление в моей жизни.

  В час пятьдесят пять такси – желтое, с шашечками, почти такое же, какие курировали по улицам Америки сороковых годов, – останавливается перед дверью с изображением корабля. У меня высокая прическа, крупные серьги и длинные бархатные перчатки. Я прячу глаза за грандами. Придерживая подол длинного черного платья – да здравствуют тематические вечера, – я с гулко колотящимся сердцем выхожу из машины и останавливаюсь перед большим окном. Проходи дело вечером, мне было бы не так стыдно – всегда можно сослаться на вечеринку, – но в обеденное время по улицам ходят горожане в обыденной одежде, и я вижу себя павлином среди ворон. Стараясь не обращать внимания на взгляды, достаю из бумажного пакета пончик, изящно откусываю и снимаю со стакана Starbucks крышку. Глоток.

  Гляжу в витрину. В фильме за ней сияют драгоценности, в моей реальности – десятка два людей, некоторые из которых уже нацелили на меня камеры. Видно, как подрагивают плечи и блестят нацеленные объективы. Мои глаза начинают блуждать по толпе, усилием воли заставляю себя смотреть в одну точку и не сжиматься. Плевать. Самое главное сейчас – найти среди них своего Старика. Он может помочь мне преобразиться, а может и нет – если его не устроит мое представление. Тогда все будет зря: и два месяца ожиданий, и три дня бешеной подготовки, и сегодняшний спектакль для одного человека; поэтому сейчас я стараюсь как могу. Нельзя оступаться, на следующую попытку может не хватить сил.

  Посмотрим задумчиво в окно, немного откусим мягкого сладкого теста, запьем его горьким кофе, чтобы не застрял в горле, полным изящества движением развернемся. К счастью, мне не придется приканчивать 'завтрак'. Холли доедает его по дороге, я же зайду с ним внутрь. Над дверью колокольчик. Дзинь-дзинь, выход главной героини. А где аплодисменты? А вот и они. Рыжий мужчина в углу хлопает и скалит зубы. От души надеясь, что это и есть мой Старик, плавно – не бежать, не бежать, не бежать, – подхожу к столику:

– Вы не поможете девушке?

  Он вскакивает. На миг я пугаюсь – надо мной возвышаются не меньше ста килограмм живого веса, – но он все с той же ухмылкой отодвигает стул, ждет, пока я присяду, после этого садится сам.

– Браво! Я впечатлен.

  Это может сказать кто угодно. Мне нужно убедиться, что он мой партнер.

– А какая прелюдия была у тебя?

– Рональд Уизли в мире магглов. Какой-то умник выложил мои фотографии в сеть. Меня до сих пор узнают на улице.

  Он действительно мой Старик. Не могу поверить, я прошла предварительный этап, это невероятно, это немыслимо, это… потрясающе. Это первое мое достижение за долгий срок, и ощущение собственной значимости и продуктивности непередаваемо. Меня распирает.

  Господи, я сделала первый шаг.

  Когда мне удается взять себя в руки, я вспоминаю о человеке напротив. Заметный персонаж. Встреть я его на улице, обязательно обратила бы внимание. Высокий. Даже сидя возвышается надо мной на целую голову. Крепко сбитый, с умеренной, не показной массой мышц. Темно-русые с рыжинкой волосы собраны в хвост, на подбородке – отросшая, колючая даже на вид щетина. В улыбке обнажаются здоровые, белые, хищные зубы, не испорченные сахаром или кофе. Во всем его облике есть что-то варварское, какая-то дикая харизма. Надень на него шлем да вооружи мечом – и будто сам конунг спустился с Валгаллы.

– Сергей, – представляется Старик. Я называю свое имя. – Это твой первый круг?

– Да, разве по мне не видно?

– Напротив, выглядишь подготовленной. Странно видеть у новичка такую основательность. Как правило, мальки думают, что проскочат и так.

– У тебя такой большой опыт работы с новичками?

– Отнюдь, но те двое создали у меня, как оказалось, ложное впечатление о несостоятельности всех новичков вообще.

– И что же они такого натворили?

– Один выстрелил себе в ногу из игрушечного пистолета и вызвал знатный переполох: пистолет-то выглядел как настоящий. Пока прохожие вызывали полицию, я тихо снялся с места. Второй успешно прошел предварительную миссию, но решил, что его Старик – длинноногая брюнетка и подсел к ней. Думаю, она оценила его наглость и дала свой номер телефона, но этот этап он завалил.

– Значит, я первый человек, который выполнил все успешно?

– Не считая тысячи других? Да, – он смеется, глядя на мое вытянувшееся лицо. – Я же не единственный Старик в этом городе. Наверняка у других найдутся такие же смышленые рыбки. Но ты первый человек, который добрался до встречи со мной. Чаю?

– У меня есть кофе. Ты давно в ЗР?

– Где-то года два.

  Это… немало. Два года – это целая мини-жизнь, и если учесть, что провел он ее в игре наподобие 'Золотой Рыбки'… Два года на пороховой бочке, два года собранности, подтянутости, изворотливости и артистизма; сотни новых знакомств, неожиданных встреч, живописных мест, тысячи острых эмоций и ощущений. Не опасность, хотя и ее не избежать, но нечто куда более глубокое и значительное – осознание собственных сил, неограниченности своих возможностей и отсутствия лимитирующих барьеров. Я слежу за желаниями остальных участников, и фантазии их составляющих поражают – одно желание может походить на другое как Клинтон на Трампа. Сегодня ты должен получить драматическую роль в театральной постановке, а через неделю – провести независимое расследование о коррупции в чиновных рядах. Пробыть в игре два года – значит раскрыть и одинаково развить свои способности со всех сторон. Если после одного выполненного желания я ощущаю себя на вершине, то сидящий напротив меня должен воспринимать себя сверхчеловеком. Богом.

– Сколько желаний ты выполнил?

– Точно не скажу, но думаю, чуть больше двадцати.

– Двадцать миссий за два года? Впечатляет. А какие это были желания?

– Пересечь пешком две границы. Поцеловать королеву. Прокатиться десять метров верхом на черепахе. Сыграть с детьми в классики. Последнее, кстати, оказалось самым сложным. Не поверишь, как меняются лица мамаш, когда к их детям приближается кто-то наподобие меня. Я был с позором изгнан из пяти дворов, обхожу их теперь стороной. Мне нравится этот человек: самоуверенность, которую он излучает, легкость, с которой говорит о желаниях, сдержанная сила, которая сквозит в каждом движении. Он идеально подходит на роль авантюриста, универсал, который одинаково хорошо смотрится и в костюме пирата, и в форме полицейского. Я хочу быть похожей на него.

– Что привело тебя в игру? – спрашивает Сергей.

– Хочу… изменить свою жизнь. Не плыть по течению. А тебя?

– Практически то же самое. Я был интимно близок к миру, – смеется Старик, – и он сказал, что пора что-то менять.

  Я жду пояснений, но Сергей не торопится что-то добавить. Он смотрит на часы.

– Четырнадцать двадцать пять. Меняемся?

  Уже? Это волнительный момент, поэтому пальцы немного – как же мало в последнее время было в моей жизни чего-то волнительного – подрагивают. Самый первый в моей жизни обмен желаниями. Если я справлюсь, – а я должна справиться – будут и другие, но этот отпечатается в моей памяти до самого конца. Я запомню плавный разворот плеч, потертость на кожаной куртке, сетку морщин у чужих глаз, движения жесткого подбородка и изгиб тонких губ. Больше Сергея я не увижу, но я навеки запомню его как вестника нового мира. Тем более такого, как он, сложно забыть.

  Я достаю из ридикюля три тонких конверта с логотипом золотой рыбки в правом верхнем углу, кладу их на стол. Рядом ложатся три таких же конверта. На темно-ореховой поверхности они словно светятся – как сундуки с сокровищами. Открой – и брызнет золото.

– Правила помнишь?

  Второй конверт вскрывать только после того, как выполнена миссия из первого. В обязательном порядке зарегистрировать дневник, в который отправлять фото- и видеоотчеты выполненных заданий. На выполнение одного желания отводить семь дней и ни минутой больше. Ни в коем случае не раскрывать суть желания посторонним. Использовать только легальные средства. Да, я помню правила.

  Сергей уходит первым. Встает, занимая собой добрую четверть помещения, беззаботной походкой пересекает зал, подмигивает официантке. Из окна могу видеть, как переходит дорогу на красный свет, заставляя водителей захлебываться гудками, растворяется среди людей на противоположной стороне. Когда исчезает среди зданий, изучаю полученные конверты. Они меньше тех, в которые запечатывают письма, бумага плотная, шероховатая, с желтоватым отливом. Вскрыть сейчас или оставить до дома? Хватит ли терпения добраться до квартиры, зная, что в сумке лежит будущая неделя? Руки так и чешутся оторвать клапан, одновременно и страшно, и интересно узнать, что там внутри. Переплюнуть верблюда? Станцевать джигу на крыше магазина? Получить права за неделю?

  Вскрыть конверт решаю дома: на меня все еще смотрят, и отнюдь не с таким восхищением, как на Холли. Такси все еще дожидается снаружи, и пусть оно тоже приковывает взгляды, на заднем сиденье меня уже будет не разглядеть. Таксист пытается меня разговорить, но я отвечаю невпопад, и он замолкает. Забиваюсь в угол. Слишком много всего за один день, я натянута, меня пугает так много внимания сразу, так и слышу шепотки и пересуды за спиной, но в то же время… Но в то же время меня это и радует.

  Старушки на скамейке замолкают, когда я выбираюсь из машины. Из чистого озорства – и откуда только взялось! – наклоняюсь к переднему окну и воркую:

– Спасибо, милый вы человечек!

  Уже в квартире распускаю волосы, снимаю фальшивые драгоценности и платье и убираю все в коробку. Оттягиваю тот момент, когда увижу желание – и сама не могу сказать почему. Всю дорогу мне не терпелось вскрыть конверт, и сейчас, когда я, наконец, получаю возможность это сделать – вдруг торможу. Напряжение электрическими импульсами покалывает кожу, током пробегает по самым кончикам пальцев, побуждая их схватить и разорвать бумагу. Не могу усидеть на месте. Смакуя каждую миллисекунду ожидания, встаю и делаю несколько кругов по комнате.

  Смотрю на конверт. Вот он, лежит на покрывале с китайскими чайными розами. Кусок картона, который изменит мою жизнь. Желание, которое наполнит ее смыслом на следующую неделю. То, ради чего вступила в отряд сумасшедших, которые по первому чужому слову мчатся на другой конец земли, чтобы погладить дельфина или поплавать с акулой – такой силой обладает воля Старика. Как только вскрою конверт, 'Золотая Рыбка' выполнит свое предназначение, и роли поменяются. Дальше я буду исполнять желанья.

  Тяну клапан. На мою ладонь тыльной стороной падает карточка. Переворачиваю ее.

  'Победить в конкурсе'.

   Желание 1.

  'Победить в конкурсе'.

  Несколько минут оторопело гляжу на желание, чувствуя, как ажиотаж сменяется разочарованием. Победить в конкурсе? Раз плюнуть. Я ожидала, что это будет что-то гораздо более грандиозное, волнующее, сопряженное с бешеным выплеском адреналина, желание, которое вытянет из меня все соки. В глубине души, на самом ее донышке, плещется облегчение – из-за того, что миссия оказывается мне по зубам. Но выше облегчения, затапливая самое сердце, поднимается разочарование. Как будто подъехал поезд, а нужного человека в нем нет. Победить в конкурсе? Даже звучит по-детски. От такого Старика, как Сергей, я ожидала чего-то куда более серьезного, более обширного и энергозатратного. ЗР славится своей экстравагантностью, своим умением погрузить в новую реальность, своим требованием полной самоотдачи, но и в ответ дает не меньше – уверенность в собственных силах, и чем сложнее желание, тем больше уверенность. Конечно, я не ожидала, что первым же моим желанием станет покорить Эверест или засунуть голову в пасть тигра, но это должно было быть запоминающимся началом, таким, которое задало бы импульс дальнейшему моему движению. Я не вижу импульса в конкурсе, да и уверенности от победы во мне не прибавится: в скольких конкурсах я уже приняла участие, сколько побед заслужила – но ни одна из них не стоила того, чтобы помнить ее дольше нескольких дней, не то, чтобы пронести ее через всю жизнь. Как ни крути, моя История начинается неважно, и это тем более странно, если вспомнить, какой человек дал мне задания.

  Ночью не спится. Жесткая кровать, тонкое одеяло, неудобные мысли. Насколько я разбираюсь в русском языке, конкурс – это некое состязание, построенное на соревновательном духе и ставящее своей задачей простимулировать участников к победе каким-нибудь ценным или не очень призом. Последнее, кстати, вовсе не обязательный элемент. И, насколько я понимаю, поручая мне желание 'Победить в конкурсе' и не уточняя, в каком именно, мой Старик предоставляет мне полную свободу действий. Стало быть, за мной остается право решать, куда девать мой соревновательный дух. Хоть дроби уши слушателей вокалом, хоть пристраивайся на стульчик под музыку, хоть выуживай из пруда окуней вместе с сотней других рыбаков.

  Какие, прежде всего, бывают конкурсы? Да какие угодно. Начиная с детских, творческих, научных, благотворительных и заканчивая конкурсами красоты, грантов, проектов и предложений. Если взять один вид конкурса и пустить от него частные разновидности и подвиды, получится нехилое дерево, где жилками питать отдельные листья будут свадебные конкурсы, конкурсы на розыгрыши призов, на лучший макияж глаз, на оригинальное блюдо или дизайн платья для карлицы. Трезво оценивая свои силы и увлечения, выбираю разряд творческих: шанс победить в них пусть на один процент, но выше.

  Приходит сообщение. Мне предлагают завести дневник, чтобы начать запись Истории. Думаю, с этим пока стоит повременить, с момента получения желания прошло едва ли двенадцать часов, и я пока не сдвинулась с точки Хепберн. Захожу к Серому_Мышу: поздравления, пожелания удачи в следующей миссии. От него самого ни слова, затих после последнего отчета. Хотела бы стать таким же профи. Но интересно, как он хоть выглядит? Во всех выложенных фото у него нет лица. Либо снимает сам, либо стоит так, что оператор захватывает лишь затылок и скулы. И прячет лицо не только он. Пожалуй, никто не знает, как выглядят лидеры первой десятки. Мелькнет где-то нечеткий овал в тени, рука, нога в кроссовке – и ничего более. Словно сговорились сохранять анонимность. А вот новички, наоборот, позируют так, словно выиграли 'Формулу-1'. Поддавшись азарту, с любопытством маньяка изучаю страницы профи, разглядывая в лупу отражения глаз в витринах и стеклах. У нас тут свой микроклимат, свои звезды и свои папарацци. Когда глаза сохнут, осознаю, как результативно и эффективно провела ночь. Однако… Читая названия конкурсов и их условия, богато раскрашенные экспрессивными восклицательными знаками, начинаю думать, что их составлял ребенок: 'Свяжи котика!', 'Создай свой мультфильм!', 'Из жизни птиц', 'Зимний флешмоб', 'Мой смайловый отдых', 'Создай свой бренд', 'Мы с тобой одной крови', 'Асфальт и снег'.

  Чем дальше, тем хуже. Когда в мире успело появиться столько никчемных занятий? И каким извращенным умом нужно обладать, чтобы сфотографировать асфальт со снегом иначе, чем как асфальт со снегом? И кто такие, черт их дери, попаданцы? И как, уж будьте любезны объяснить, можно рассказать о своем отпуске смайлами?

  Я утопала в вязком болоте бредовых идей, пытаясь отыскать кочки здравых мыслей, но организаторы словно сами состязались в искусстве выплевывания самой наркотической затеи. Когда я уже думала, что удивить меня больше нечем, неожиданно выплыл конкурс на самые необычные памперсы для собак.

  Теперь желание Сергея не казалось мне легким. Слова на карточке ухмылялись, складываясь в дьявольскую рожицу. Разочарование сменилось недоумением, затем нетерпением, приближаясь к злости. Почему я должна убивать время на эту чушь? 'Золотая Рыбка' – синоним экстремальности, к которой я хотела прикоснуться хоть кончиком пальца, но все, что чувствую сейчас – будто вынуждена ехать на старой, медленной таратайке, пока меня с насмешливым 'вжих' обгоняют другие. Это несправедливо, что плетусь в хвосте остальных, вынужденная тратить время на эту чушь. Да, я хотела стать участником ЗР, да, для этого мне пришлось потрудиться, но какова цель – победа в конкурсе? Я ожидала намного большего, и Сергей, само воплощение сверхчеловека, должен был это понимать. Как рыбка, проведшая в игре два года, он должен был осознавать, как много это значит – первая миссия и первый успех. Неужели в его представлении победа в конкурсе – это то, что мне нужно, то, что может меня удовлетворить? Я не жалуюсь, у меня чертовски крутой Старик, но неужели этому чертовски крутому Старику не могло прийти в голову, что и желания у него должны быть чертовски крутые? Во мне не прибавится сил, если сошью кукольное платьице или нарисую на стекле толстяка – только пострадает самооценка и появится ощущение утекшего сквозь пальцы драгоценного времени, убитого на подобный бред. Это несправедливо.

  Я понятия не имею, за что взяться. Часы приговаривают вечер, затем полночь. Серый_Мыш мчится искать дом с привидениями, ЦаревнаЛягушка фотографирует медвежонка, Сергей отписывается по пути в Припять, прыгает с самого высокого в мире банджи Tuman, а я все еще не знаю, на какую чушь отправить заявку. Несколько раз я начинала заполнять формы, но каждый раз меня крючило, и я сворачивалась. Мне достаточно того, что я провела бессмысленно и бесполезно немалую часть своей сознательной жизни, и теперь, когда осознала это и попыталась изменить – вновь вернулась к тому же. Меня корежит так, словно проглотила лимон. Меня выводит из себя эта тупиковая ситуация. Я ждала два месяца – чего? Чтобы шить трусы собачке? Разрисовывать чьи-то веки?

  Мне нужно успокоиться.

  Время уже за полночь, через несколько часов мне на работу, но кроме несварения желудка прогресса нет. Я щелкаю кнопкой мыши. В тишине раздаются нервные, напряженные клики, похожие на тиканье механических часов. Вначале на них не обращаешь внимания, они так же естественны как дыхание или зевота, но, усыпив, таким образом, бдительность, они начинают исподволь вторгаться в сознание. Через некоторое время, отвлекшись от основного занятия и слушая внезапно наступившую тишину в собственной голове, вдруг с удивлением задаешься вопросом 'Как можно было не замечать их раньше?' – так громко и беспощадно они тикают. И, вернувшись к делу, уже не можешь их не слышать. Теперь их ненавязчивость превращается в назойливость, они словно отыгрываются за то, что были так незаметны раньше и мало-помалу, клик за кликом, за это мстят. В раздражении я отключаю мышку и пользуюсь тачпадом, но призрачные клики продолжают раздаваться в моих ушах, не давая сосредоточиться ни на чем ином. Доведя себя до кипения, ложусь спать, но теперь вместо кликов в уши врезается биение собственного сердца, особенно гулкое в наступившей тишине.

  Мне не уснуть. Долгожданное спокойствие выливается в ту форму легкомысленной апатии, которая стирает все границы между тем, что допустимо и приемлемо и между тем, что бессмысленно и пусто, поэтому начинаю заполнять заявки на все подряд. Написать статью про родной город? Хорошо. Снять видео про состояние наших дорог? Отлично. Выслать пошаговый отчет с рецептом блюда? Прекрасно. Придумать логотип новому магазину? Великолепно. Создать новую форму макарон? Нет проблем. Изменить дизайн булавки? Сейчас займусь. Время поджимает. После работы я прихожу домой, позволяю себе полтора часа сна, а затем погружаюсь в мир рифмоплетства, кройки и шитья, рекламы и тому подобной ереси. Я покривила бы душой, если бы сказала, что более достойных конкурсов нет – они есть, но не в пределах того временного промежутка, который имеется в моем распоряжении, поэтому мой удел сейчас – считать мгновения, утекшие сквозь пальцы. Яд в моей слюне закончился, поэтому остается только презрительно кривить губы и подписываться на новый бред, испытывая холодную ярость при мысли о том, что остальные участники не вынуждены так бездарно тратить свое время.

– Немножко уже осталось, – говорит коллега, – потерпи, скоро летние каникулы, там и отдохнем.

– Да.

  Мы сидим в препараторской, отгородившись от бессвязного гама, заполнившего коридоры, сидим, закрывшись на ключ, оберегая покой и тишину. У каждого из преподавателей свой ключ. Выходя, мы тщательно закрываем дверь, даже если внутри кто-то остается. Особенно если внутри кто-то остается, ибо каждую перемену находится студент, который считает, что для преподавателя честь, пренебрегая отдыхом, выставить ему оценку в зачетку, или повторить ему домашнее задание, или взять у него объяснительную. Закрывая остальных на ключ, мы проявляем о них заботу. Вначале мне казалось это дикостью, но после того, как к одной из моих коллег зачастил студент, обожавший рассуждать об СССР и Жукове, не могу представить, что может быть иначе.

– Красивый браслет, – замечаю я.

  Это не пустые слова, даже уставшая я истинно по-женски замечаю украшения.

– Интересный, правда? Я его выиграла.

  Она вытягивает руку так, чтобы солнечные лучи падали прямо на браслет, заставляя камни оживать. Блики плавно скользят по металлу, сливаясь с блеском крашеных стекол. Прекрасный летний вариант: ярко, дешево, ненадолго.

– Серьезно? А где?

  Мы не общаемся за пределами этих стен. Характер наших отношений можно отнести к личной симпатии и профессиональному общению. Мы делимся тематическими планами, советами, жалобами, курьезными случаями и пустяками – но свято не касаемся личной жизни. Я знаю, что у нее есть жених – проболталась одна из старых коллег – но и только. Я не знаю, когда у нее свадьба, есть ли у нее дети или какие у нее планы на отпуск. Еще меньше она знает обо мне, и меня задевает мысль о том, что собственное мое нежелание распространяться о себе вызвано не тактом и профессионализмом, а отсутствием каких-либо событий в принципе.

– В 'Леди Мэриен'. Они на днях новый бутик открыли, разыгрывали подарки для покупателей.

– Да? Даже не знала, что они снова открываются. Нужно заглянуть как-нибудь.

– Они и на Прибрежной открываются, в новом центре. Вроде завтра или послезавтра. Поезжай, наверняка там тоже будут призы.

  Завтра или послезавтра? Раньше я бы так и сделала, не из-за подарка – из-за возможности развеяться, увидеть людей, окунуться в атмосферу искусственного коммерческого праздника; но сейчас это даже звучит глупо. Каждое упущенное мгновенье, не потраченное на желание Сергея, воспринимается сейчас особенно остро. Даже во время пятиминутных перемен я продолжала возить ручкой по блокноту, вычерчивая линии или подбирая созвучные слова, что уж говорить про утраченные часы. Теперь часы – это роскошь, а я бьюсь за каждую лишнюю минуту, сторицей окупая предыдущее свое безделье. Иногда за эскизом на меня накатывает злость, заставляя до скрежета сжимать зубы. Причин для нее несколько: осознание того, сколько всего могла сделать раньше, ненависть на Старика за столь нелепое желание, понимание того, насколько меня опережают другие участники. Исход всегда один – я заставляю себя успокоиться и по самую макушку зарываюсь в бумаги.

  Я распланировала свой день, взвешивая каждые шестьдесят секунд. Подъем в пять утра. Утром голова свежее и работается легче, поэтому набрасываю несколько основных идей, затем собираюсь на работу. Пары начинаются в восемь, до остановки идти шесть минут, автобусы по моему маршруту ходят часто, но даже с подобной частотой ждать надо по крайней мере минуту. На дорогу уходит двадцать две минуты. Колледж расположен на противоположной от остановки улице, и при неблагоприятном исходе нужно ждать у светофора полторы минуты, чтобы перейти дорогу. Еще две минуты ходьбы – и я на месте. Итого на весь путь уходит тридцать две плюс минус одна минута. Следовательно, из дома я могу выйти в двадцать минут восьмого – несколько минут на работе мне требуется, чтобы подготовиться к занятиям. Это значит, что с утра, за вычетом времени на общепринятые процедуры, у меня остается на задание один час пятьдесят минут. Занятия заканчиваются в половине второго, еще час отводится на методические работы, в половине третьего, максимум в три, я собираюсь в обратный путь. Расчет тот же, разве что в этот раз остановка ближе – минус две минуты. Прибавляем время на переодевание, умывание, прием пищи, и в четыре или четверть пятого я берусь за желание. В районе восьми делаю перерыв на полчаса, дышу свежим воздухом на балконе, проветриваю комнату, перекусываю, затем вновь бросаюсь на наброски. В половине одиннадцатого начинают слипаться глаза, еще тридцать минут заставляю себя работать, и уже в одиннадцать засыпаю как убитая. За день выходит восемь с половиной часов трудоспособного творческого времени. Этого мало.

  Я увеличиваю это время как могу. Я пересмотрела и изменила свой утренний маршрут с учетом местоположения относительно друг друга ванной комнаты, зеркала, гардеробной и кухни, это дало мне двести сорок дополнительных секунд. Если идти через детскую площадку, придется огибать лужи, но подарит еще полминуты. Еще полминуты – если срезать через ателье, двадцать секунд – если проходить между деревьями, а не обходить их, шесть секунд – если переступать через две ступени сразу. Последним, впрочем, можно воспользоваться, только если рядом нет студентов. Большая перемена дарит мне четверть часа, ибо столько же времени я отвожу на обед. Порядком часа я экономлю каждый день на приготовлении пищи – вместо этого покупаю готовые полуфабрикаты. Отход ко сну я сократила до четырех минут, принятие душа свела до минимума, и даже те тридцать минут, что я провожу в автобусе, не проходят впустую, даже если приходится ехать стоя. За три дня я составила свод действий, железно и ревностно оберегая каждый миг, который могла урвать. Теперь я твердо знаю, что в сутках восемьдесят шесть тысяч четыреста секунд, и за каждую нужно бороться, потому что любая секунда может оказаться решающей. У меня нет времени, чтобы бегать по магазинам.

  И лишь когда звенит звонок, и я закрываю дверь кабинета, в голове у меня что-то щелкает и словно кто-то проигрывает пленку: '… разыгрывали подарки для покупателей', 'там тоже будут призы'. Несколько драгоценных секунд я трачу, замерев перед дверным косяком. Вот он, конкурс, который я искала, конкурс, в котором не зазорно поучаствовать, конкурс, который не будет требовать от меня сидеть безвылазно в четырех стенах и насиловать свой мозг. Проклиная себя за потерю времени впустую, по возвращении домой тут же прикипаю к компьютеру: как бы я ни торопилась, от одной слабости я не могла отказаться.

  До конца срока четыре дня. Серый_Мыш снял указатель 'с. Роднинское'. Впечатляет: мрачные, в большинстве своем заброшенные дома с разбитыми стеклами под набухшим небом, покоящимся на самых крышах. Проткни вату – и обрушится тебе прямо на голову. Тучи, вопреки своей природе, вовсе не выглядят пушистыми. Скорее, острыми и злыми, готовыми уколоть в любой момент. Расстояние между землей и небом так мало, что поднимись на верхушку мертвого сухого дерева – и ты уж сидишь на небосводе, будучи живым. Дороги нет, вместо нее – смесь влажной разъезжающейся земли, песка и красной глины. Гнилые заборы западают, выпячиваются вперед, ходят зигзагами; из окон с облупившимися красками смотрит влажная липкая пустота. Серый_Мыш умеет передать атмосферу.

  Сергей у КПП 'Дитятки'. Через дневник шлет мне привет и обещает привезти из Припяти какую-нибудь зверушку. Семафорыч застрял в пещере, Бледная+Немочь справляется на каноэ, СанСаныч следит за сутенером, Аспиринка ночует в пустыне, Black:Man пасет овец в Монголии, Королевчик участвует в стритрейсинге. Из клуба в клуб кочует Агата Кристи, гонится за горными козлами Вампирchик, кормит коалу Грабитель, выискивает кубинцев Мариночка, сопровождает президента международной корпорации Колл@пс.

  А я, рискуя жизнью, готовлюсь выиграть браслет. Провожу небольшой исследование. В городе-миллионнике, таком как наш, новые торговые центры открываются практически каждый год, бутики – раз в неделю, торговые точки – по несколько штук в день. Большинство из них для привлечения массового клиента используют различные стимулирующие фишки: подарки десяти покупателям, скидки в первый день продаж, дисконтные карты каждому пришедшему, конкурсы. Последнее – то, ради чего стоит посетить хоть сотню открытий. Мне достаточно самого бесполезного приза – завалящейся наклейки, вышедших из моды бус, салфетки для золота, – лишь бы кто-нибудь сфотографировал меня в момент получения подарка. Пусть творческие конкурсы летят к чертовой матери, я достаточно себя выжала из-за этого бреда. Теперь я располагаю другими средствами.

  Сергей может жить.

  К полуночи я составила список бутиков, открытие которых было назначено на следующий день. Всего их оказалось четыре. Один продуктовый, двое других распахивали свои двери в одно и то же время. Пришлось выбирать между магазином техники и магазином канцтоваров. Свой выбор я сделала в пользу последнего: как правило, конкурс проводится среди покупателей, а я не могу позволить себе прикупить ненужные мне планшет или смарт-часы. Придется поторапливаться. В десять – 'Твой выбор', в час дня – 'Леди Мэриен'.

  На открытие магазина канцтоваров я прибыла с некоторым опозданием. Искала недолго – два пучка бледно красных шариков вяло шевелились на ветру, охраняя вход в подвальное помещение с высокими, круто уходящими вниз ступенями. Скромную красную ленту – по-видимому, продающуюся здесь же, – уже перерезали. Края получились неровными, словно ножницы оказались тупыми или ткань была слишком крепкой. Огромный карандаш с отрешенными глазами раздавал флаеры 'Сегодня открытие!', профессионально улыбались российские продавщицы и надрывался ведущий с тонким, негромким, несформировавшимся голосом. Это был самый странный ведущий, которого я когда-либо видела: высокий, худой, блеклый, ничем не пахнущий. Никогда до этого я не встречала людей, от которых бы ничем не пахло. У каждого свой запах: у кого-то это запах застарелой болезни, у кого-то запах взросления, у иных – молодости, здоровья, свежести, тяжкого труда, упоительной ночи; у других – усталости, горечи, томления. Если не свой запах, то запах искусственный: духов, стирального порошка, грудного младенца, свежего кофе, сигарет – но ни одного у этого. В первый момент я не сообразила, появилось только ощущение, что что-то не так, что-то неправильно. Несмотря на осознание того, что мне во что бы то ни стало надо выиграть, я не могла отбиться от этой неправильности. Будто художник где-то ошибся, сделал неверный мазок, или режиссер внезапно отключил звук – и это несоответствие не давало полностью сосредоточиться на миссии. Лишь когда он протиснулся мимо меня к прилавку, и на несколько мгновений расстояние между нами стало интимным – я успела вдохнуть. Ничего. Будто наглухо запечатали. Можно не бояться хищников – не выследят.

  Тело его, совершенно не костлявое – складывалось впечатление, что костей у него нет вовсе, – было открытым, мягким и до неприятия белым. Его нельзя было назвать пухлым, но острых углов там, где они положены быть, у него тоже не было, и дело даже не в жире, а в какой-то необъяснимой прихоти плоти. Как рубенсовские бесформенные массы, только в мужском варианте. Взгляд, обежав пеструю толпу, так или иначе возвращался к нему – так смотришь на нечто неприятное, противное. Мерзко, но в то же время не оторваться.

– … Вас ждут веселые конкурсы и много подарков! – белое беззащитное тело ведущего пребывало в постоянном движении, вызванным не целенаправленным актом, а каким-то непрерывным внутренним подергиванием. Несколько произнесенных вслух слов зародили в округлой груди колебание, которое вибрацией расползлось дальше. Мое воображение нескромно его раздело, и я словно воочию увидела рябь, скользящую по нежной коже. – А начнем мы прямо сейчас. Кто хочет выиграть первый приз?

  Усилием воли – неимоверным, колоссальным, титаническим – заставляю себя оторвать от него взгляд. Необходимо сосредоточиться, взять себя в руки. Задача крайне проста; если я не хочу до конца этой недели срезать углы и считать секунды, я не имею права отвлекаться.

  Шевеление. Из передних рядов, подталкиваемые сзади, одна за другой выходят две девочки. Первая – серьезная, с выразительными взрослыми глазами, странно смотрящимися на маленьком детском личике. Вторая – помладше, с капризно изогнутым вниз уголком рта и ищущим взглядом. Одинаково сложив руки в форме буквы Р – согнув одну руку и упираясь кистями в прямой локоть другой, – зеркально отражая друг друга, они становятся рядом с ведущим. Запущенный как будто из пушки, рядом с ним возник долговязый воинственный мальчик лет тринадцати, крайне неловко вступивший в подростковый период.

– Встаем сюда, вот так… Объясняю правила игры. Ваша задача – построить домик из двадцати карандашей и возвести над ним крышу из этих вот наборов стикеров. Просто, правда? Теперь внимание, главное правило: пользоваться можно только одной рукой, вторую убираем за спину. Итааак, начали!

Началось соревнование. Я – не смотрю, не смотрю, не смотрю – наблюдаю за детьми. Мне нужно знать правила, нужно знать, что допустимо, а какую грань не пересекать, какими приемами можно пользоваться, а каких лучше избегать. Нужны рамки, в пределах которых я могу действовать, не опасаясь вылететь из конкурса, и приемы, которыми могу руководствоваться.

Подросток подошел к строительству с опытом балбеса, который не один школьный урок посвятил возведению собственного ранчо. Он ставил “бревна” аккуратно, не спеша, следя за тем, чтобы лакированная поверхность не покатилась, чтобы карандаши лежали ровно, чтобы каждый последующий ложился строго в той же точке, что и предыдущий, одновременно посматривая краем глаза за состоянием дел соперников. А у соперников дела шли не очень. Девчонки взвизгивали, подпрыгивали, суетились и скорей пищали, чем пытались что-то сделать. Мелкая моторика их еще не была развита в той мере, как у подростка, углы выходили то острыми, то тупыми, карандаши не желали удерживаться друг на друге и скользили гранями, сыпались стены, образуя хаос. Одна из девочек, та, что со взрослыми глазами, схватила карандаш второй рукой, за что получила первое предупреждение. Берем на заметку – мелкое жульничество допустимо. Щелкнула камера фотоаппарата. Когда подростку оставалось лишь возвести крышу, девчонка с капризным изгибом рта навалилась на стол. Все три строения разрушились.

– Это нечестно! – тут же завопил подросток.

– Она нечаянно! – атакует одна из зрительниц. – Пусть пробуют еще раз!

Это происходит помимо моей воли – я прикипаю глазами к ведущему, как загипнотизированная: к его бледной коже, мягким щекам, сочным, немного сонным губам. Мускулы его рта тянуче сокращаются, наружу вырываются отдельные звуки, но общий их смысл растворяется в воздухе. Это наваждение. Если перестану на него смотреть – исчезну. Боковым зрением отмечаю, что движение слева от меня возобновилось, только чуть снизилась амплитуда. Просто физически отрезаю себя от ведущего, механически поворачиваю голову к детям. Больше не смотреть на него, не смотреть, не смотреть.

Подросток стоит полубоком, крепко упираясь бедром в край стола и используя спину как щит. Девочка со взрослыми глазами работает основательно и честно, но вторая, издавая радостные визги, никак не может поставить один этаж без того, чтобы карандаши с глухим стуком не ударялись о столешницу. Женщина с цветочным платком дает ей подсказки, из-за которых она путается еще больше.

В кармане моих брюк вибрирует телефон. Номер незнакомый, и пока я решаю, стоит ли ответить, спереди раздается наигранно-радостное «И он сделал это!».

– Поздравляем с заслуженной победой, нелегко было? – подросток зыркает на девочку: – Да фигня!

– Какой самоуверенный молодой человек! Что ж, получай свой приз – вот этот вот замечательный кейс для документов! Еще раз поздравляю с победой, ну а мы двигаемся дальше.

“Самоуверенный молодой человек” затерялся в толпе со своей победой, неаккуратно цепляя покупателей кейсом. Продавщицы собирают рассыпавшиеся карандаши, с натугой поднимают стол, передвигают его к стене. Никто не торопится помочь, зато с дверей подсобного помещения за ними сыто следит полный лысеющий мужчина в деловом костюме. Он коротко кивает, и ведущий переходит к новому состязанию. Его мягкое белое тело слегка подрагивает, круглые покатые плечи приходят в движение, ровный без изгибов корпус разворачивается. Как паровоз, с глухим рокотом дернувшихся составов трогающийся с места и набирающий скорость. И в моих глазах – его отражение. Вновь.

Невероятно. И это мое первое задание, мое первое желание в «Золотой Рыбке». Ни у кого из тех, кто сейчас занимает лидирующие строчки, не было такой бессмысленной, такой нелепой, такой странно складывающейся с самого начала первой миссии. Передо мной прыгают страницы первых – выложенных – отчетов. Журавлико должен был уличными танцами привлечь не меньше тридцати зрителей, Tuman – построить из спичек миниатюрную копию Кремля, Д-7-28 – являть собой пример человека с активной гражданской позицией, Копи_Царя_Соломона – пешком дойти с самой южной точки города до самой северной, Серый_Мыш – найти в лесу Красную Шапочку. Это те желания, которыми славиться “Золотая Рыбка” – увлекательные, притягивающие, безумные. Когда во время своего ожидания я думала о вступлении в ЗР, я мечтала о том, чтобы просто попасть в игру, зацепиться за нее хоть пальцем, хоть кончиком ногтя, чтобы она не прошла мимо меня, как все остальное, чтобы перевернула мою жизнь настолько, чтобы я шагала в ритм с игрой. В этой точке вступления я видела поворотный рубеж. Нужно перевалить его любой ценой, пусть даже придется укрощать дикого мустанга или вручную отлавливать горного козла – что угодно, лишь бы стать участником. Вцепиться зубами в этот шанс и не отступать. Закрепиться во что бы то ни стало. Но… но как род Человек, подвид Эгоистичная Тварь, не менее часто я мечтала о том, чтобы не просто войти в игру абы как, а сделать это с триумфом не меньшим, чем у легендарного Tumana или одиозной Василисы Прекрасной. Мечта дерзкая, но уже пустившая тонкие корни в самое сердце, поэтому сейчас я чувствую себя одураченной. Пусть это начало, но не тот грандиозный старт, который воображала. Но, однако, бурея от негодования, я понимаю, что не откажусь от желания, каким бы глупым оно ни было. Откажись я сейчас – следующего ждать еще два месяца. Это значит, что еще шестьдесят дней мне придется вести бесцельное, ничем не скрашенное существование, и, выбирая между шестьюдесятью днями ожидания и бессмысленности и семью днями просто бессмысленности, я предпочту второе. Ведь не факт, что у меня хватит сил и решимости вступать в игру повторно.

Я выдвигаюсь на следующее соревнование.

– Ого! – восклицает ведущий. Я не смотрю, – не смотрю, не смотрю, – но восклицание, такое живое и эмоциональное, настолько не вяжется с его инертным образом, что едва не попадаюсь вновь в гипнотическую ловушку. Я держу его краем глаза в поле зрения и беззвучно смеюсь – подумать только! На кону мое будущее, а я не могу оторваться от человека, на которого даже смотреть неприятно. – Сейчас у нас будет соревнование между двумя прекрасными представительницами слабого пола. Будут другие желающие? Кто-нибудь? Ну же, нам нужен еще один участник. Всего один. У вас есть шанс получить подарок, нужно всего лишь выйти вперед и… Вы? Отлично! Попрошу вас встать сюда…

Смущенно улыбаясь, вперед выступает парень с плоским лицом. Держится немного скованно, руки сложены за спиной, стоит прямо, стараясь занимать как можно меньше места в физическом пространстве, являя собой этим такой явный контраст Сергею, что я против воли хмыкаю.

– Поддержим конкурсантов, – ослепительная масса разворачивается к зрителям. – Следующий конкурс называется “Опиши!”. Участникам нужно назвать как можно больше прилагательных, начинающихся на определенную букву, для того, чтобы охарактеризовать предмет, а предметом у нас будет… Кто желает вытянуть предмет?

Вызвалась девушка, моя соперница с простой, заурядной, той же плоской физиономией, тщательно и продуманно забарбированной и заостренной при помощи накладок, клея и вкладышей. Разума на лице не больше, чем у велосипеда; парень выглядел откровенно смущенным, поэтому битву я считала выигранной уже априори.

Ведущий – колышется в уголке глаза – протягивает ей коробку с прорезью наверху.

– В этом ящике находятся несколько предметов. Все они практически равнозначны, то есть на каждое можно придумать множество определений. Прошу, – он протянул коробку девушке. Та погрузила французский маникюр в «ящик», затем извлекла на свет квадрат. – И это ежедневник от фирмы Nazarenogabrieli! И буква, которая вам достается, это буква… “Ка”!

– Клевый! – реагирует девушка.

– Красивый.

– Крупный.

– Кожаный.

– Китайский.

– Корейский.

– Комбинированный.

Такой бывает? Я ни разу не слышала про комбинированные ежедневники, только про комбинированный тип кожи или вид урока, но ежедневник… Однако никто не торопится исключать ее из конкурса, значит, ответ проходит, и она кладет себе в карман мелкое жульничество, одно из одного допустимого. Теперь моя очередь. Лихорадочно перебираю в уме определения, а сама не могу отделаться от мысли о том, как это смешно. Пока другие пересекают реки с крокодилами и покоряют горы, я расхваливаю ежедневник. Занятие, достойное “Золотой Рыбки”. Так и представляю комментарии под миссией: «Не страшно было?», «Ого, как захватывающе!» или «А хорошая таки марка?».

– Классический.

– Книжного формата.

– Ээ…

Пухлая ручка выкидывает один за другим пальцы, отчитывая три секунды, и французский маникюр выбывает. Мои шансы на успех увеличиваются с тридцати трех до пятидесяти процентов, парень не выглядит серьезным соперником, и внезапно только сейчас в горле начинает биться волнение.

– Крутой.

– Карманный.

– Крепкий.

– Каждодневный.

– Клетчатый.

– Крупный.

– Коммерческий.

– Календарь… содержащий.

Отмашка. Больше права на ошибку у меня нет, но…

– Коричневый.

– Песочный, – поправляю я.

… я ее совершаю.

И проигрываю.

Не верится. Я не могла проиграть, я была уверена в победе, этот парень мне не конкурент, он не мог урвать первое место прямо у меня из-под носа, не сейчас, когда я в этой победе уже уверилась. Я… не могла проиграть. Ведь проигрыш означал бы, что я потеряла – тридцать, двадцать, двадцать, – семьдесят минут. Я украла у самой себя час и десять, те самые час и десять, за которые так билась еще вчера и которые считала прорвой времени для творчества. Будь я чуть внимательнее, не отвлекайся на ненужные вещи и ненужных людей, я бы могла преуспеть. Моя ошибка. Нельзя расслабляться, необходимо контролировать собственный разум, заставить его подчиниться, чтобы не смел подводить. Если мое внимание так легко рассеять, на что я могу рассчитывать впредь? Ни на что. Нельзя отвлекаться.

Я вклиниваюсь в толпу. Отчего-то подрагивают пальцы. Видимо, это находит выход нервное напряжение. Что делать дальше? Остаться здесь или ехать в “Леди Мэриен”? Началось восхваление спонсоров и представление линий продукции, возможно, позже вновь будут конкурсы, но я не могу остаться лишь для того, чтобы это проверить. Я итак потеряла час десять.

Вновь раздается телефонный звонок. Это все тот же незнакомый номер. Вызов уже второй, звонит не по ошибке. Перерыв между вызовами составляет едва ли десять минут, значит, кому-то нужно срочно со мной переговорить. Может, это по работе? У колледжа тысяча и один телефонный номер, и не все они сохранены в моих контактах, вполне возможно, что звонят из бухгалтерии или воспитательной части. В моих же интересах ответить прямо сейчас. Пальцы уже тянутся к кнопке ответа, когда меня окликают сзади.

– Вот, – это тот плосколицый, что увел у меня победу. – Мне кажется, тебе он нужнее.

Я смотрю на протянутую руку, не зная, что сказать. Ежедневник развернут ко мне обратной стороной, глубокие линии на его обложке сходятся и расходятся, как у апельсиновой дольки, с которой сняли тонкую пленку кожицы. Между страниц свисает легкий язычок бледно-голубой ленты. Углы… Углы достойны отдельного описания. Углы – это отдельный элемент, который показывает отношение творца к творению. Если они слишком плотные, значит, поленился обрезать лишний материал, если слишком тонкие – пожадничал, острые и необточенные – не думает о последующей судьбе предмета. С таких со временем облезет покрытие, будь то кожа или бумага. Ровно покрытые снаружи, но не симметричные изнутри – не волнуется об общем впечатлении. Здесь еще много нюансов, но эти углы… Эти углы были идеальны.

И не меньше неожиданного подарка меня смущает тот факт, что он победил честно.

Во мне борются два чувства, и победившее вырывается изо рта карканьем, мало похожим на человеческий голос.

– Спасибо, но ты его заслужил.

Он тушуется.

– Да зачем он мне? Я даже не знаю, что там писать. Я просто так вышел, не думал, что выиграю.

– Но выиграл. Он твой. Спасибо за предложение.

И все-таки… И все-таки, несмотря на разочарование, я рада, что это он.

До следующего торгового центра ехать не менее двадцати минут. Они уже включены в расчет, это вторые двадцать в цепочке часа десяти, поэтому жалеть их повторно смысла нет. Хотя стоило ухищряться сберегать с пять секунд, чтобы потом потерять целый час. Тем не менее… Тем не менее у меня два пропущенных. Нажимаю на кнопку ответного вызова – недоступно. Проверяю обновления – тишина. Впереди еще двадцать минут дороги, и у меня нет ничего нового, чтобы забить голову и отвлечься, поэтому недавний инцидент подкрадывается сзади и начинает душить, обволакивая собой мое сознание и не давая вырваться.

Я бы солгала, если б сказала, что ни на одно мгновенье, ни на самый краткий миг у меня не возникло идеи взять ежедневник и выставить его собственным призом, но уже секунду спустя я с презрением отмела эту затею, как недостойную и пустую. Зачем тогда вообще участвовать в “Золотой Рыбке”? Зачем было тратить столько часов на поиски, дорогу, участие, если можно было с самого начала купить любую безделушку и выставить ее своим призом? Никто не станет проверять, никто не возразит – кроме собственной совести. Если я сжульничаю, само участие в “Золотой Рыбке” станет бессмысленным. Она направлена на то, чтобы участники развивались, совершенствовались, меняли свою жизнь; это их и моя цель, ради этого мы готовы бежать за солнцем и искать конец радуги, и обход правил, искажение самой сути, самого смысла существования приложения – преступление против надежд, которые мы возлагаем на “Золотую Рыбку”. Я все силы бросила на этот конкурс, и я буду за него биться, какой б бесполезной тратой времени он мне не казался.

Я программирую себя на эту мысль, когда прохожу под аркой из воздушных шариков, прокручиваю ее, когда слушаю вступление, повторяю ее как мантру, пока ведущая рекламирует бренд и переходит, наконец, к желанной части. Мне нужен этот приз, мне нужна эта победа.

Я ввязываюсь – иного слова не подобрать – в первый же конкурс. Я заставляю себя не думать о проигрыше, не думать о провале, потому что они означали бы крах всему. Если не выиграю, потеряю еще больше драгоценного времени, и ушедших часов уже не наверстать. Увы, в нашем измерении время движется лишь в одном направлении, вспять его не повернуть, один и тот же момент не пережить дважды, и, к сожалению, я оказалась настолько глупа, что не осознавала этого раньше. За моей спиной – прорва пустых, бесполезных, безрезультативных минут, часов, дней, недель, месяцев, не скрашенные ни пищей для ума, ни физической работой для тела; и сейчас, когда я, наконец, это вижу, меня тошнит от собственной никчемности. Я не могу так больше продолжать, не имею права сводить на нет подаренную мне жизнь.

Толстый парень передо мной – у него светлое, улыбчивое лицо, и мой взгляд проходит мимо него, как нож сквозь масло, не завязнув и не залипнув, – изображает робота, ковано двигаясь под Селен Дион. Танец тростника достается мальчику под песню «Я – домовой». Он не знает, как танцевать танец тростника, он не знает даже, что такое тростник, поэтому это же самое задание достается следующему человеку – худощавому мужчине в ковбойской шляпе. Мужчина с энтузиазмом, хотя и немного нескладно колышется на воображаемом ветру – но это движения аэромэна, а не тростника. Выглядит натужно, и я отворачиваюсь. Я должна изобразить балерину под звуки тяжелого рока. Первое мое стремление – отказаться, послать весь мир к черту и отправить Старику пару-другую страниц отборного крепкого мата, – гордость еще не окончательно покинула душу, – но я сдерживаюсь. Мне нужна эта победа.

Мои руки растут из положенного места, пальцы неплохо справляются с тонкой работой. Я могу нарисовать приличный портрет; если потренируюсь, могу справиться с пейзажем. Мне нравится работать с деталями, в чем бы они не проявлялись – прожилки на рисованных листьях или рюши на игрушечных платьицах. Могу что-то сшить – одежду, несложную, но вполне пригодную для ношения, аксессуары, куклы. Куклы – особенно. Могу украсить или изменить что-то уже готовое – подрубить края брюк или украсить кружевом сумку. Я знаю, с которой стороны взяться за спицы, я связала себе свитер, когда училась в школе. Могу собрать какую-нибудь мелочь наподобие браслета или изготовить подвеску для цепочки. Могу крючком выложить салфетку. Пусть усидчивость не мой конек, и последнему сделанному мной изделию больше пяти лет, при должном усердии я могу продолжить в том же направлении.

Но вот чего я не могу – это танцевать или петь. Легкость, с которой мне даются поделки, прямо пропорциональна силе моего эстрадного таланта. Из меня нулевой артист, и это так же верно, как и то, что небо голубое, а брошенный камень падает на землю. Но если голосом я научилась управлять на уровне ораторского искусства, заставить его попадать в такт или принудить тело двигаться под музыку уже не могу. Это вне моей власти. И потому следующие три минуты войдут в историю торговли и мою как День Великой Скорби по Балету. Я сделала все, чтобы он умер.

Стоит ли говорить, что такого позора я никогда не испытывала? Пожалуй, нет.

Второй конкурс чуть менее подвижный – “Море волнуется”. Правила те же, только есть пара коммерческих новинок: каждый участник выбирает себе побрякушку по вкусу, и при слове «замри» должен застыть как в рекламе.

Я заняла второе место. А вот для участия в третьем конкурсе меня не отобрали. Ведущая с извиняющейся улыбкой сказала, что меня слишком много, и неплохо бы дать шанс попробовать свои силы и остальным. И нет, меня это не задело. Только понадобилось срочно позвонить, а в магазине так плохо ловила сеть, что пришлось выйти.

По дороге я ни о чем не думаю. Мне тепло и уютно, движение вперед мягко вдавливает мое тело в податливую плоть сиденья, уютно и по-домашнему колышется на ветру синяя занавеска с золотыми кисточками, покачивается на лобовом стекле зеленый амулет «Алла сакласын», справа, будто защищая меня от всего мира, уверенно и спокойно сидит мужчина лет пятидесяти. Я в коконе, в скорлупке, и сейчас мне нужно отсидеться, чтобы найти в себе силы двигаться дальше.

Я проезжаю свою остановку. Выйти – значит признать поражение, продумывать другие планы и претворять их в жизнь, и снова делать что-то новое и непривычное. Я пока не готова. Я протратила много времени, но дайте мне еще немного, чтобы прийти в себя. Еще немного иллюзии защищенности и покоя прежде, чем выйти и снова бороться за не меньшие иллюзии. Еще немного старого, ничем не разбавленного, привычного и изученного до деталей мирка, который не тронет и не обидит, потому что некому трогать и обижать. Еще немного побыть с головой, спрятанной в песок, потому что поднять ее значит увидеть что-то новое, куда-то двигаться и опять ошибаться, и натыкаться на косые взгляды и слышать смешки и шепотки, потому что неуклюжесть и неопытность написаны на лице и читаются в каждом шаге. Я вытащила голову ненадолго, получила по носу, и хочу обратно. Знаю, что нужно терпеть, что поставила целью поменять свою жизнь, но это так страшно.

За окном – город, которого я не знаю. Я никогда не была в этой его части раньше, это далеко от моего района, да и пора возвращаться. Мне не хочется выходить, но еще меньше хочется оказаться одной в неизвестном месте, поэтому на первой же остановке я схожу.

Здесь тихо. Промышленность не успела протянуть сюда свои щупальца с присосками из предприятий и заводов и окутать небо облаком чернильного смога. Возможно, она со временем раскинет здесь свою сеть: заснуют менеджеры с деловыми бумагами, закрутятся в кожаных креслах директора, зазвучат бесконечные звонки – но сейчас здесь тихо. Ленивыми жуками греются на солнце автомобили, сонно и безопасно зевает из своего логова продавщица, в воздухе висят первые нотки знойного звона, трепетно и любовно касаются друг друга кленовые листья. Закрой глаза – и воображение очистит это место от зданий, словно из ниоткуда вырастет трава и распустятся цветы. Это дух не-города: бесхлопотный, несуетный, неспешный. Солнце невесомо и устойчиво. Оно не игриво, детям его не на чем порезвиться: ни проезжающего мимо транспорта, ни зеркальных пряжек на женских сумках, ни стекол очков торопящихся на лекции студентов – потому что нет ни первого, ни второго, ни третьего. Пастораль. Никаких резких движений и громких звуков – как сцена из немого кино или декорации к съемкам. Настолько неожиданно, что забываю пережитую неудачу и пытаюсь подобрать подходящее определение. Улица-призрак, которой нет на карте, потому что в полдень она появляется, а в полночь исчезает? Нет. Кусок города, выкупленный стареющим олигархом, ностальгирующим по тишине и покою? Нет. Это что-то живое, больше похожее на… зверя. Да, это зверь, и он спит. Нет, впал в спячку. Его нельзя будить. Его тихий сон ложится на безлюдные улицы, на многочисленные аллеи, переходы и тропки из сухой серой земли – той самой, которую изгнали из города, – на долговечные блоки квартир, на чисто подметенные дворы. Люди-блохи не разговаривают – чтобы не услышал, и не ходят – чтобы не почувствовал тяжести их шагов. Где-то прорвется ненадолго жизнь: исчезнет за углом чья-то спина, взлает собака, зашипит и заплюется радио – но тут же смолкнет из боязни разбудить. «Пусть спит», – читаю на лице прохожего. Я согласна с ним, поддаюсь его правилам, ступаю мягче. Пусть спит. Его грезы мирны и бессловесны, в его уши не ворвется гул, ноздрей не коснется запах спешки, и в сны не проникнет ничто неожиданное и выходящее за рамки обыденности. Они предсказуемы. Он помнит, что ему снилось вчера, видит это сегодня и знает, что завтра будет тоже самое – бесконечный повтор одной сцены. В своем ведении он в безопасности.

Сердце замедляет ритм, звучит реже и тише. Тело расслабляется. Собранность, принесенная из внешнего мира, улетучивается. Поступь теряет упругость, смягчаются мускулы шеи, опускаются плечи. Спина принимает привычную безвольную позу. Даже пальцы теряют хваткость и свисают безвольными кистями. Мне легко и уютно, почти так же комфортно, как там, в автобусе. Вокруг вырастают тонкие прочные стены новой скорлупки, чуть больше по размеру, чем старая. Она укроет от гроз и бурь, защитит от невзгод, снимет ответственность за собственную жизнь, позволит и дальше плыть по течению широкой, поблескивающей на солнце реки. Мой новый кокон, моя новая крепость, из которой никому не удастся меня вытащить. Я даже могу не стоять на месте, а делать шаги, перемещаясь вдоль стенки с внутренней стороны и дивясь дикости и хаотичности внешнего мира, не испытывая желания к нему присоединиться. Я буду стоять под вечным солнцем и глядеть, как людей снаружи хлещут дожди, холодят снега и мотают ураганы. Мне нет дела до их ценностей, упорно заставляющих их свершать все эти лишние телодвижения, ведь у меня нет своих. Нет и не будет, покуда надо мной светит солнце скорлупки и не нужно шевелиться и напрягаться. Буду двигаться вдоль стенки и наблюдать, как борются и живут другие.

Тепло. Так тепло, что хочется лечь и не шевелиться, и позволить чужому сну стать своим. Позволить зверю убаюкать мурлыканьем, прижаться к его теплому боку и уснуть, зарывшись носом в мягкую шерсть, смешать наши грезы и виновато вздыхать, добавляя свои хаос и сумятицу в его полное томной грации течение. Замечтавшись, я спотыкаюсь раз-другой, и сажусь на скамью. Странное ощущение, тело покачивается, будто я куда-то еду, но что-то мягкое не дает мне упасть. Ах да, это стенки моей скорлупки. Они не позволят мне вывалиться, не позволят упасть и расшибиться, они проследят, чтобы я чувствовала себя как в утробе матери. Наверное, новорожденные потому и плачут, что не хотят ее покидать. Просто не могут передать это словами. Ведь родиться или выбраться из кокона – значит приложить усилие, которому здесь места нет. Нелепо и смешно даже вспоминать свои попытки. Особенно сегодняшнюю. При мысли о пережитом позоре биение сердца ускоряется. Это место нельзя осквернять такими вещами, как движение против течения или движение с какой-то целью. Оттого здесь так мирно и спокойно. Мои прежние немногочисленные попытки и усилия не просто смешны – доставляют массу неудобных, как шерстяная одежда на голое тело, эмоций.

И оттого ощущение комфорта внезапно теряет свою полноту. Только что был в панцире, и вдруг – под него пробрался паразит и дырявит кожу, и чтобы избавиться от него, нужно скинуть свои доспехи, но скинуть их означает остаться беззащитным на поле боя. И я стою и осязаю, как на моих латах появляется первая, почти незаметная трещина, через которую к моей плоти лезут другие паразиты: Холли, Сергей, парень с плоским лицом. Они кусают меня вновь, и ощущение комфорта потеряно. Я пытаюсь его вернуть, но паразиты принимаются грызть панцирь изнутри. Меня охватывает негодование – как посмели эти твари появиться здесь, в священной обители кокона? Пытаюсь их смахнуть, скованные руки слушаются с трудом, паразиты проскальзывают сквозь непослушные пальцы, раззадоривают – и исчезают. Праздную триумф, но покоя уже не вернуть. Эти трое что-то сломали, ушли, оставив в стене бреши, через которые в мой старый мир внезапно ворвался свежий ветер. Он холодный – ведь явился извне, – сбрасывает оцепенение, заставляет поежиться. Застывшая лава в венах и артериях начинает согреваться и двигаться, толчками сообщая всему телу заряды силы. Я как новорожденный жеребенок – дайте мне немного времени, и освоюсь и со своей только что приобретенной силой, и со своими четырьмя тонкими ножками, и с центром тяжести, и с координацией в пространстве.

Старый мир раскололся, ветер стер его в пыль. Я дышу полной грудью, и мои легкие горят, вобрав в себя горечь, хаос, бег, испуг – все эти проявления внешнего мира, которыми люди живут. Но вместе с тем я чувствую, как оживает не только тело, но и разум. Вырвавшись из оков безволья, он начинает работать: генерирует массы новых идей, проектирует масштабные затеи, наконец, просто напоминает то, о чем забыла – о “Золотой Рыбке”. Хороша же я, что позволила одной мелкой неудаче загнать себя в тупик прошлого. Еще чуть-чуть – и мне бы из него не выбраться. Спасибо кусачим паразитам. Теперь это место не кажется мне мирным спящим зверем. Оно словно на глазах зарастает паутиной – не воздушной кружевной искусных ткачей, а тяжелыми рваными пыльными лохмотьями, которыми зарастают углы заброшенных домов. Она везде: на ветвях деревьях, на скамьях, на проводах. Она свисает с голов прохожих, но те ее словно не замечают. Теперь и люди похожи на нелюдей: с серыми неподвижными масками инертных лиц, широко открытыми незрячими глазами, застланными пеленой мутного стекла. Они все еще в скорлупке, а я гляжу на них снаружи. Так вот какой я была минуту назад, вот какой меня видели те, кто живут: слепым, безвольным, плывущим по течению существом. Но если я нашла выход, то они – нет. Надо их спасать. Я прижимаюсь к стенке и кричу:

– Вырывайтесь!

Крик превращается в хрип, люди внутри не слышат, пытаюсь крикнуть громче, бьюсь ладонями о стекло – просыпаюсь от боли.

Автобус подъезжает к моей остановке. Не успев полностью проснуться и уж тем более удивиться, я спешу на выход. Водитель пытается меня обсчитать: я чувствую, как подушечек моих пальцев касаются две монетки, но по какой-то нелепой прихоти они скользят, и одна остается в руках водителя. Он уже не молод, ему за сорок, у него приятное лицо интеллигента – и я с каким-то сторонним интересом наблюдателя, которого это не касается, позволяю себя обдурить. Ни он, ни я не делаем попытки это исправить, и оттого происходящее воспринимается бредовым продолжением сна. Пять минут спустя я уже не могу сказать, существовал ли этот человек наяву или попросту мне приснился.

Позже, уже в квартире, когда пытаюсь восстановить ясность разума и возвести четкую границу между увиденным и придуманным, вновь раздается телефонный звонок. Это стандартная мелодия вызова, я слышала ее тысячи раз и услышу – даст бог – миллионы. Но именно сегодня и именно сейчас мне чудится в ней что-то особенное, что-то зовущее. Это все тот же номер. Кто бы ни был на другом конце – определенно намерен добиться моего внимания, и не могу сказать, что я так уж против.

– Слушаю.

– Привет. Это я.

Голос знакомый. Измененный временем и искаженный расстоянием, но все равно знакомый. Сегодня просто день прошлого.

Какая картинка первой вспыхивает в вашем мозгу, когда кто-то произносит слово “школа”? У меня – кабинет географии. Ни хирургически стерильный кабинет русского языка и литературы с портретами бессмертных писателей и поэтов, выкатывающих со стен свои глаза; ни кабинет физики с кранами, опускающимися жалюзи и проектором; ни кабинет химии, составленный из разномастных парт и собранных по всей школе стульев; а именно кабинет географии, где проходили самые яркие уроки. Чистая доска – писали на ней крайне редко, – большие карты России и мира, заставленный красочными журналами и энциклопедиями шкаф. Смешливое лицо учителя. Проказливые мины одноклассников.

Среди них одно – “не-близкий-друг-но-и-не-просто-вместе-учимся”. Смешной, скуластый, кареглазый. Тонкий и гибкий как молодое деревце. Неуклюжий пока как медвежонок, но обещающий набраться сил. Открытый, теплый, дружелюбный, такой, что одинаково ровно общается со всеми – дикость там, где класс, взрослея, перестает быть единым целым и раскалывается по гендерному признаку. С оттопыренными ушами и инстинктами джентльмена. Невысокий на фоне вытянувшихся одноклассников. Немногим обладающий, но готовый поделиться тем, что есть. Сияющий ровным светом и остающийся верным своему слову тогда, когда достигнув взрывного возраста, перенимаем взрослые привычки и правила выживания. Носящий прошлогодний свитер опрятно и аккуратно. Снимающий кошек с деревьев. Готовый подстраховать, но не умеющий и не любящий врать. Не шибко спортивный, но всегда легкий на подъем. Рыцарь с портфелем. Тот, кто умеет мечтать и делиться мечтами – яркими, далекими, манящими. Тот, кто обыденность мог превратить в событие. Один из тех, кто растет без отца и уходит после девятого класса, потому что есть еще младший брат и на мамину заплату не прожить. Один из тех, в кого тайно, вопреки общепринятым стандартам, – не признаются в этом даже под страхом смерти – влюблены все девчонки класса.

– Пашка.

Губы сами собой раздвигаются в улыбке. Я не каждому человеку так радуюсь: искренне, без натуги.

– Узнала?

– Еще бы.

– Я звонил днем несколько раз – не дозвонился.

– Да, я не могла ответить. Как твои дела?

– У меня? Хорошо. Как сама? Что нового?

Тетради не хватит, чтоб описать. Еще в субботу двух минут было бы много, а сейчас и двух часов недостаточно.

– Нового? Все. Я очень рада, что ты позвонил.

Это просто невероятное, немыслимое, невозможное совпадение. Именно на поворотном пункте, на развилке двух дорог я сталкиваюсь с человеком, чей образ жизни является тем образцом, к которому я стремлюсь, которого хочу достичь. Что это? Знак? Подарок судьбы? Бонус от “Золотой Рыбки”?

– Может, встретимся?

Встретиться? Да. Да. Да, да, да.

– Давай. Сегодня?

– В семь устроит?

– В самый раз.

Мы договариваемся встретиться в ресторане, и я кладу трубку. Усталость после насыщенного дня присутствует, но отошла на задворки тела, обещая напомнить о себе перед сном. По-хорошему, мне бы отдохнуть. Раньше я бы так и сделала, но сегодня я разбила скорлупку, теперь мне и сотни дел нипочем. Теперь буду двигаться до тех пор, пока не устанет дух.

Тем более, мне есть куда и зачем двигаться. Я обнаруживаю, что стою перед открытой дверцей шкафа, уже несколько минут придирчиво выбирая наряд. Мне необходимо, просто жизненно важно встретиться с кем-то из прошлого и показать, что я нем не осталась, что я уже не так зануда и серая мышь, которая живет по книжкам и учебникам и тайком от родителей играет в компьютерные игры. Когда ребенок делает свои первые шаги, рядом должен быть кто-то, кто бы его поддержал и похвалил. Так и я. Мне нужно, чтобы кто-то, знавший меня прежнюю, отметил, какой огромный шаг я свершила сегодня и как сильно это меня изменило. Пусть этот первый шаг и запоздал, но я его сделала, и я хочу признания моего усилия, ведь столького труда мне стоило выбраться из своего кокона, в котором осталось так много людей, не находящих в себе сил последовать за мной. Я это сделала, и я хочу признания, и умом я понимаю, как это глупо, но не могу перестать этого желать. Конечно, я ни слова не скажу ни о своем прорыве, ни о “Золотой Рыбке”, ни о своей миссии, – это неподходящая тема для обсуждения у старых друзей. Это тема, не подходящая вообще ни для какого обсуждения, – и я буду об этом молчать и говорить о пустяках. Так принято в обществе, когда встречаются два старых приятеля, не видевших друг друга много лет. Но осознание того, что я смогла, я переступила, останется. Да, я чертовски хочу признания, чертовски хочу рассказать Пашке, какая я сильная и теперь живая. Он бы тут же понял, о чем речь. Он бы удивился, поразился, оценил бы, как это было трудно – и похвалил бы. Мне не терпится услышать эти слова, я готова набрать его номер и перенести встречу на сейчас или даже тут же рассказать ему это по телефону – но я этого не сделаю. Потому что этот момент триумфа должен быть пережит лично и остаться в пределах собственного сознания. Как смельчаки, преодолевающие свой страх в одиночку, я должна пережить этот момент сама. Это мое право и моя обязанность.

Накатывает смех. Готова биться об заклад, Пашка даже не догадывается, какую масштабную битву я организовала сразу после его звонка. Эдакую локальную войну со своими генералами, потерями и захватами. Не берусь сказать только, кто победил – сама не имею понятия.

Без пятнадцати семь я уже сижу за столиком. Пашки еще нет, и я осматриваюсь. Мне нравятся царящие вокруг минимализм и строгость – мне теперь все нравится. Каждая вещь функциональна, нет никаких излишеств, несущих дополнительную бессмысленную нагрузку. Сиденья деревянные, и спина остается ровной и прямой, держа тело в приятном напряжении. Столешницы квадратные, с плавными, сточенными конфликтными углами – дизайнеры знакомы с психологией переговоров. Никакой искусственной зелени: ни мертвых цветов, ни нарисованных деревьев. Стекла окон настолько прозрачны, что складывается впечатление, будто их нет вовсе, и можно встать и уйти прямо через стены. Живая музыка отсутствует, с динамиков по углам негромко стелется классика. Глазу буквально не за что зацепиться, и оттого волей-неволей взгляд будет возвращаться к лицу собеседника. Единственно яркими красками выделяются наряды посетителей.

Без десяти. Пашки еще нет. Я заказываю воду и изучаю посетителей. Через два столика от меня двое неопрятных мужчин – идеальные костюмы, блестящие лакированные ботинки, уложенные волосы, но что-то так и кричит о запущенности, – поглощают свой ужин. Один из них, тот, что сидит лицом ко мне, зачерпывает серебряной ложкой из тарелки, наклоняет голову и глотает. На миг под щеткой усов обнажаются прокуренные зубы, которые затем поспешно и деловито прячутся за сухими губами. Отворачиваюсь.

Классика сменяется джазом. Посетители чуть оживают. Снаружи в окно заглядывает случайный прохожий. Тут же, шипя и отплевываясь, отскакивает, облитый водой из лужи. Спрятавшись от мира за наушниками, замкнуто и равнодушно проходит молодой человек.

Без пяти. Пашки нет. Официант провожает за соседний столик пару. Мужчина отодвигает стул, предлагая спутнице сесть. Я, как заложено в моей природе, мимоходом и неосознанно отмечаю в ней недостатки: слишком яркая блуза, неподходящие туфли, вызывающий при ее бледности макияж. Наряд настолько пестрый, что завораживает своим варварством – как те яркие рисунки на щитах древних воинов, призванные отвлекать внимание. Невольно прослеживаю рисунок узора и останавливаюсь только в районе бедра. Так вот каково его предназначение. Проверяю время.

Семь.

Пашка.

Он вырос. Вытянулся и вверх, и вширь. Раздался в плечах и бедрах. Смягчились скулы, отяжелел, заострился подбородок. Оттопыренные уши присмирели, прижались плотно к голове. Волосы коротко острижены, торчат зло и ершисто. Линия губ четкая – плюс в мужчине, когда и верхняя, и нижняя губа явно очерчены и не теряются на подбородке. Красивый, прямой, не плоский нос. Глаза прищурены. Не помню, чтобы раньше так щурился – будто плохо видит. И не помню, чтобы раньше так на него реагировала – будто вихрь в душе поднялся.

– Не опоздал?

– Пунктуален как король. Здравствуй, Паша.

– Привет, Ален.

Мы обнимаемся – получается как-то само собой, и он отодвигает мне стул. Не изменился. А я? Заметил? Или еще не успел? Намекнуть, чтобы пригляделся?

– Ты повзрослел. Не узнала бы, если б случайно встретила.

– Ты тоже изменилась. Выглядишь отлично, как модель.

Не заметил.

– Ты уже заказала?

– Нет, ждала тебя.

– Давай возьмем что-нибудь поесть? Здесь долго готовят, но говорят, прилично.

– Конечно.

Разглядываю его исподтишка. Вот кому не занимать уверенности: движения ровные, спокойный разворот плеч, гладкий, без морщин лоб. Когда переворачивает меню, вижу татуировку на ребре ладони: восьмерка – три нуля – восьмерка. Да, так и должно быть, это тот образ, который я приблизительно составила в своей голове: человек, для которого сегодняшний день и сегодняшний выход в свет – не событие, а рутина. Однажды я стану такой же, как он – непоколебимо спокойной и уверенной в себе, повидавшей и пережившей столько, что такая мелочь, как встреча с одноклассником, не будет чем-то выдающимся. Но подумать только – чем он занимался, пока я сидела на месте? Это должно быть что-то невероятное, что-то захватывающее дух, что-то удивительное настолько, что мне будет даже сложно представить.

– Что ты делал после девятого класса? Ты тогда даже не сказал никому. Мы только в сентябре узнали, что не будешь с нами учиться.

– В техникум пошел, потом в армию. После дембеля нашел работу, с нашими снова связался. А ты, говорят, все контакты оборвала. Едва тебя нашел.

– Да, я почти ни с кем не вижусь, только если случайно встретимся. Как они сейчас?

– Хорошо, Камила в Москве, на новостной канал устроилась. Костян в Германии, учится в магистратуре, там же работает. Кто еще? Ксюша замуж вышла, в июле второго родит. Темыч тоже женился, недавно вот, сейчас они на Кипре, гуляют…

Некоторые имена не соотносятся в моей памяти с лицами. Они представляются мне растворимыми, мутными отражениями в стакане с водой, идущей рябью. Небольшое движение – и разъезжаются по поверхности глаза, носы, рты, удерживаемые пока вместе тонкой, полурастворившейся нитью мысли «Списывал у меня математику» или «Выбрали королевой осеннего бала». Странно – сидеть вот так, пытаться сложить забытого человека из жестов, голоса, смеха и знать, что где-то точно также пытаются сложить тебя. И сложно поверить, что собственное, знакомое до последней веснушки лицо может быть покрыто дымкой в памяти кого-то другого.

– Когда будет следующая встреча одноклассников?

– Через три года.

– Интересно будет с ними встретиться. Увидеть их взрослыми. Наверное, от них прежних мало что осталось. Помнишь, учителя нас постоянно хвалили? Говорили, что мы самые примерные. Это так? Мы все еще самые примерные?

– Как посмотреть. Тебе, кстати, передавали привет.

– Кто?

– Юрий Жмахов.

– Кто это?

– Он учился в параллельном классе.

– Передавай ему привет тоже.

– Передам. Ты-то как? Вроде в университет поступала.

– Поступила. И закончила. Работаю уже третий год по специальности, здесь недалеко.

– А как личная жизнь?

– Штиль. А у тебя? Не женился?

– Нет. Ты ведь тоже еще замуж не вышла, почему?

– Не зовут, – да даже если бы позвали – нет, по крайней мере пока. – А как родные?

У него хорошая семья. На его пятнадцатый день рождения они пригласили весь класс.