Читать книгу Прыжок Волчицы - Линар Рафисович Ильясов - Страница 1

Начинается рассвет, прекраснейший из всех, и начинается с ним новый день жаркого лета. Степь, пёстрая от ярких цветов, благоухает душистыми ароматами. Небеса всё светлее, прозрачнее с каждым мигом. А воздух предрассветный прохладен и свеж.

Вдали за ручьём, у самого горизонта, виднеется табун туров: бредут они к утреннему водопою, неторопливо и важно, с достоинством, с чувством собственной значимости. А охотники уже высматривают… и они готовы. Кажется, что это сам Тэнгри привёл туров сюда: ведь сегодня праздник долгожданный. Будет пожива богата и будет угощение всем.

Поют ранние птицы, приветствуя зарю разгорающуюся радостными голосами.

Неистово гонит Исян своего коня быстроногого на восток. Огромная радость и предвкушение скорой удачи переполняют мальчика, заставляя петь во весь голос счастливую победную песню, рождённую в давние ещё времена, воспоминания о которых овеяны сказочными преданиями.

Вдали на востоке виднеются уже старые готские курганы, и это к ним спешит Исян, месегутский малай. Он хочет исполнить древнее сакское поверье, о котором слышал от старших отцов, молодость которых прошла давно, у берегов Джаика, ещё до перехода орды к границам запада. Если подняться на вершину кургана до рассвета и встретить первые лучи солнца – но так только, чтобы с востока дул ещё и ветер, сливаясь ними, – то может наполнить тебя и твоего коня великая сила, чистая, исходящая прямо с небес. А может случиться и так, что ты и твой конь – если он рождён и взнуздан для тебя и родственен тебе в самой сути своей – в единении своих душ услышите вы за шёпотом ветра песнь Хозяйки Степи, Первой Всадницы. Тогда конь твой обретёт крылья и станет тулпаром быстрокрылым, взмывающим ввысь до облаков самых дальних, а ты станешь великим батыром, непобедимым воином, о котором будут слагать легенды многие поколения.

Исян спешит. Скоро появится солнце, а с востока дует ветерок. Но он успеет: конь его быстр и курганы уже близко…

И будет сегодня праздник трёхмесячных жеребят, и в скачке, конечно же, он победит: – ведь он встретит первые лучи солнца на вершине кургана, где свет алый наполнит Исяна и его коня небесной силой. Отец будет гордиться им, но не покажет виду – не пристало это отцу.

А вокруг краса просыпающейся степи. Исян несётся как на крыльях встреч солнцу. И далеко уже осталось просыпающееся кочевье, предвкушающее наступающий праздник.

Великая радость и счастливая песня… и скорый рассвет.… Казалось, что так будет всегда…

И был потом праздник, красою и восторгом наполненный…. Праздник трёхмесячных жеребят, один из любимейших у месегутов. Курту-юрматы, гости из улуса Поющей Вербы, привезли щедрые дары. Была среди них девочка, немного старше Исяна. В радостном восторге приветствовала она его победу в скачке и запомнилась своею красотой. И не забыть Исяну тот момент – мгновение счастья, задыхающееся упоение, – когда она вплела яркую ленточку в оголовье его коня и спросила, шутливо, с весёлым смехом: не собирается ли он навестить их улус, чтобы поискать там невесту? А он, растерявшийся, не нашёл, что ответить, и так и не заговорил в тот день с ней, всё время остававшейся в окружении сородичей. Но, стараясь не терять друг друга из вида, взглядами они встречались иногда, и взор её уже не был шутливо-весёлым.

Как же её звали, эту девочку, оставившую в сердце Исяна волшебное ощущение томящего ожидания?

То был счастливый, особенный день, ярким воспоминанием живущий в душе Исяна…

* * * * *

Земля, под извечным синим небом, была сотворена не единообразной. Полуденные страны излишне опалены солнцем и обделены благодатной водой – земля там скудна. Полуночные же страны, напротив, обильны водой, но она большую часть своего существования тверда как камень. А в середине есть страна благодатная, имеющая в достатке и солнечного света, и животворящей воды. И место это было отдано Тэнгри туранцам, наиболее близким ему сынам человеческим. И дал Тэнгри, который есть небо извечное, тюркам великие свои дары: коня быстроногого, чтобы не чувствовали себя малыми и ущербными на этих бескрайних просторах, под этим бесконечным небом, и железо сверкающее, чтобы не были слабыми и беззащитными. Духу небесного Волка наказал указывать путь им, если настанут трудные времена. И никто уже не мог быть им грозным врагом.

Но нет ничего вечного, кроме самого Неба. Люди рождались и умирали, поколения сменяли друг друга. Обитатели полуденных стран, исстари с благоговением и ужасом взиравшие на грозных, отважных всадников, вооружённых лучшими мечами, наконец и сами пересели на лошадей и научились выплавлять железо. И захотели они занять Великую Степь и взять её себе. Долго шла война и уносила много человеческих жизней. А когда появился в Степи волк с синей шерстью, мудрейший Огуз-каган объединил живущих в Ана-Доле в державу могучую и изгнал врагов из своей страны. Никто из величайших воинов не мог бы сравниться с ним в геройской доблести. И ещё много поколений не было подобных ему богатырей.

Но время пришло, и появился могущественный властитель в стране западных гуннов, взявший себе имя Адель. Все народы Запада, и большие и малые, все склонились пред ним, величайшим каганом; державы великие признавали его верховенство и обращались к нему униженно и просительно, страшась вызвать его немилость. И никто, даже из злейших врагов его, – и из немалого числа побеждённых им, и из так и не покорившихся, – не мог бы упрекнуть его в коварстве или лжи. В подвигах своих, потрясших страны света, был он силён и несгибаем, в делах державного управления – разумен и величав. Владения Орды, и справедливых законов её, расширил он до западных и северных морей, до самого края земли.

А когда ушёл Адель-каган, пройдя отведённый ему путь, никто не мог уже сохранить его державу. Не было и не могло быть ему равных, достойных его наследия. Величайший из каганов своими доблестными деяниями во славу народа тюркского, был он недосягаемо велик, даже для лучших из своих сыновей. А коварные византийцы и римляне, предательством и хитрыми кознями действуя во вред великого государства тюркского, рассорили улусы родственные промеж собою и отвратили от них союзные племена, великим числом входившие ранее в каганат.

И множество врагов, с ликованием шакалов, узревших падение льва, устремилось на народ гуннский.

Первым выступил Ардарих, король гепидов, возжелавший превзойти славой своей великих гуннов, доселе героев непобедимых, не знавших поражения ни в одном из четырёх углов света. Теперь же, когда дух иля гуннского, воплотившись в Аделе, небоподобном кагане, ушел вместе с ним в небеса, сияние звёзд изменилось, меняя и пути… – и Ардарих стал побеждать. Силу в нём узрев, народы, издревле жившие под властью Рима, а затем и державы гуннской, возгорелись искомой надеждой сбросить владычество иноземцев, и многие – но не все – заодно с рыжебородым королём Ардарихом выступили и с гепидами его. Собиралось войско великое, и было охвачено стремлением яростным сражаться – этим огнём сжигающим, который мог быть погашен лишь гуннов пролитой кровью, – и превзошло гуннов это войско многократно числом своим.

И у южных рубежей Паннонии, на берегах Недавы реки, сошлись все иноплемённые войска против орд сыновей Адель-кагана, и оставшихся им союзными воинами ругов и свевов.

Сама земля содрогнулась…

И повели короли германские народы свои в битву, в которой померкли небеса, отмечая пред лицом вечности закат славы гуннов, великого народа героев…

Здесь взмахами мечей бушует Асов песнь,

И Одина зовёт тысячегласый ор.

И, впитывая кровь, сама земля горит.

И яростно кричит неистовый гепид.

Треск копий о щиты, мечей ударов звон,

До неба вознесён смертельной битвы гром.

Победу видя гот

смеётся в небеса,

Дождался наконец он

кровавой мести дня.

Но не могут отступить батыры гуннские, хранящие славу великих отцов. А поражение неминуемо, и будет оно первым в их славной истории, – но примут они его героями, до самого конца сражаясь отважно во славу бунчука голубого, цвета небесного.

И уже виден конец их пути…

За батырами гуннскими – слава грозная и великие победы; с ними – доблесть и честь; после них – трепет благоговейный народов пред именем гуннов, и неувядаемая слава в вечности…

И заалел закат. Вода реки красна.

То кровь героев в ней, ушедших в небеса…

В победном торжестве гепидов рог трубит.

Ардарих в диком танце богов благодарит…

Вода красна – река Недава…

С ней утекла героев слава…

Пепел и обгорелые развалины теперь во множестве покрывают Паннонию, в местах бывших гуннских городов и поселений. И уже редко можно услышать на её просторах гуннскую песнь, воспевающую Небо. Большинство тех, кто выжил, ушли в Адель-Куз, к берегам Узи.

Годы сменялись, шло время. Яростный рёв асов неистовых и валькирий, доносящийся из лесов и гор, окружающих Дунай, заставил Умай, безупречную красу рассветную, покинуть благословенную эту землю. Пришли дни ненастные, а ночи тёмные, лишённые звёзд.

Паннония стала страной готов и гепидов.

Но некоторые из гуннов всё же остались здесь. Ведь кому-то из них предстояло исполнить небесное предначертание: вобрать отвагу гуннскую и смелую настойчивость огорскую, и воплотить великий их дух в грядущей славе тюркской…

* * * * *

Гуннский иль, потерявший державность свою, в которую входили огоры и гунны, руги и свевы, и многие германские народы, начал распадаться на отдельные мелкие улусы и орды…

Месегутская орда, оторванная теперь от своих сородичей садагов, не покинувших Паннонию после разгрома у Недавы, понесла огромные, уже невосполнимые потери. Отбиваясь яростно от готов и гепидов, отходили месегуты единственным оставшимся им путём – на запад; в ожидании гибели неминуемой оглядываясь обречённо на восток. Где-то там, далеко на востоке, в Адель-Кузе сохранились ещё остатки гуннского владычества: – там правили Дингиз и Эрник, сыновья доблестного Адель-кагана, ведущие непримиримую войну с готами, гепидами и герулами. Но туда уже не было путей…

И дошли месегуты до Балатона озера, далее за которым начинались дикие горные страны.

Дингиз-каган, старший сын Адель-кагана, в верности батыр стойкий, помнил об отчаянной тягости садагов и месегутов. И он, благородством звания ханского не пренебрегающий, совершал походы в Паннонию, стремясь помочь им. Готы же, хозяева ныне Паннонии, выступили против него, наследника меча марсова, садагов и месегутов обескровленных оставив в покое…

Месегуты, которых вследствие малочисленности и ордой уже не назвать, в затишье, наступившем с уходом войск готов на юг, что вызвано было вторжением Дингиз-кагана, провели голодную зиму у камышовых берегов Балатона. Скота было мало, и в охоте часто их преследовали неудачи; и не все дожили до весны. Но и врагов рядом не было, и можно было уже готовиться к отходу на восток, к садагам, братьям своим. И вместе уже затем идти ещё дальше на восток, к широкой реке Узе, во владения Дингиз-кагана, оставляя чужую теперь Паннонию. Но не случилось этого, не успели месегуты уйти…

Страшный день наступил, неся смерть и уничтожение. Было это в самом начале лета.

Пришли враги из лесов севера. Это был отряд воинов разноплемённых, и вождём их был Тоговар, скир, назвавшийся герцогом. Оторвались они от сородичей своих, вследствие войн многолетних, и обрели дикую вольность, в которой черпали яростную отвагу свою, опьяняющую вседозволенностью безумной, заменившей им законы отцов. Вышли они к Балатону, и прознали об обитавших там месегутах.

Солнце было в вершине дневного пути, когда дозорные месегутов сообщили о появлении многочисленного врага, готового к нападению и рыскающего в поиске их становища. Быстро и без шума кибитки колёсные расставлены были в круг, в котором укрылись обитатели кочевья, приготовившиеся к отражению нападения. Знали они, что битва предстоит жестокая, насмерть.

Первыми показались разведчики, пробирающиеся зарослями. А затем.… Налетели враги из леса, трубя в боевые роги, с криками, все на конях взмыленных. Стремительным было нападение, и в числе многократно превосходили напавшие месегутов.

Боевые кличи и крики боли, лязг клинков и треск ломающихся копий, свист стрел, жалящих насмерть, – песнь войны неистовая. Песнь, ужас вселяющая в слабых, отвагу и ярость в сильных. Вздымаются трепещущие языки пламени пожара, и заполняет всё мельтешение чёрных теней – пляска безумная духов смерти, радующихся жестокой битве, воззвавшей их из царства Эрлика. И собираются уже стаи ворон…

Хунку-хан, предводитель орды, сражался в отчаянной ярости. Двоих врагов убил он тяжёлым копьём своим, кинулся на третьего, ударом страшным сбросил его мёртвым оземь, вскочил на коня его, и, занеся над головой меч острый, безжалостно разящий, устремился на вождя нападающих, что был в рогатом шлеме. Но сразили его стрелы во множестве, и пал он, так и не успев схватиться с вождём вражеским в единоборстве. Спешил к нему Исян-батыр, выкрикивая клич орды, сзывающий воинов, и держа высоко синий бунчук с волчьей головой золотой, но и сам пал от стрел вражеских, вслед за ханом своим. Сын его Исян, егет девятилетний, подхватил упавший бунчук и поднял над головой, прокричав боевой клич. И увидел это один из гепидов, и лицо его изуродованное, одноглазое, почернело в ненависти великой: – в битве у Недавы было оно, это синее знамя сакское с волчьей головой. И отряд саков, что с ним в сражение шёл в тот день, нанёс гепидам урон огромный и лишил он тогда одноглазого всех его братьев. Лютой яростью злобной загорелось лицо гепида, вновь увидевшего ненавистное знамя степняков, и кинулся он к мальчику, и увидел вдруг на руке его вытатуированную волчью голову, ту же, что и на знамени…

Быстро закончилась та битва.

Враги, не пощадившие никого, ушли дикой своей ватагой торжествующей, оставив мёртвых своих с месегутами лежать.

Облака чёрного дыма затмили небесный свет и воды озера потемнели, а земля стала красной от крови…

Пришло время воронов, и они заполнили это кровавое место, песнь смерти не прерывая ни на миг. И всё сокрыло под собой чёрное покрывало их крыльев. Но у самого берега, там, где в воды озера стекали красные ручьи, чёрное племя толпилось вокруг одного места с недовольным карканьем: кто-то из людей ещё не умер.

Это был Исян-егет, тропою смерти уходящий. Огонь, то ли пламенем испепеляющий, то ли холодом бесконечным обжигающий, переполнял руку Исяна, правую, ту на которой была изображена голова Волка, и которой он поднял бунчук орды месегутской, приняв его от отца, павшего в битве. И не помнил уже Исян, тьмою окутываемый, что кисти правой у него больше нет. Хотя другой своей рукой, тоже уже оцепеневшей, он в беспамятстве всё ещё крепко сжимал правое запястье, сдерживая кровь истекающую. Исян уходил, но он был молод и не мог принять смерть спокойно. С невероятным усилием открыл егет глаза, с тем, чтобы взглянуть, в последний раз уже, на сияние голубое неба…

И увидел он на прибрежном холме Волчицу, явившуюся из снов, исполненную дивной, волшебной красоты…

Случилось это во времена, когда живым языком ещё говорили тюркские руны…

И от берегов озера Балатон, что на западной окраине Великой Степи, началась легенда…