Читать книгу Сказки на дне расписной пиалы - Лия Гильфанова - Страница 1

Где-то далеко, говорят, над зелёными холмами Суани возвышается трёхрогая Горе-гора. Говорят, на ее склонах в полнолуние танцуют ведьмы, поют песни-проклятия и жгут колдовские костры. А главная среди них – златовласая Дали, Хозяйка Горе-горы. Рассказывают, что в недрах рогатой горы расположен её дворец из злата и драгоценных камней, только сокровища эти несут погибель тем несчастным, кто осмелится положить на них глаз. Сама же Дали ловит незадачливых охотников, случаем оказавшихся в ее владениях, и навеки заточает в горной породе. Говорят, её трон сложен из трёх сотен человеческих черепов; Дали презирает весь род людской и горе тому, кто навлечёт на себя её гнев.

Так говорили и в деревушке, расположенной у самого подножия Горе-горы. Ночами без оберега ни один человек не смел и казать носа за порогом дома, а в полнолуние и подавно: редкий крестьянин не дрожал как осиновый лист, услышав загробный вой с Горе-горы. Люди там жили пугливые и осторожные; да и кто стал бы их осуждать, учитывая подобное соседство. Да не все были такими. О них и пойдёт мой сказ.

В лачуге на краю деревни жили старуха Джемал да её внучка. От матери ей не осталось ничего, кроме тоненького колечка с гранёным рубином. Джемал так и назвала внучку: Лали. Лали росла подвижной как ртуть, с волосами словно чернёная проволока, да с глазами, сияющими точно тот рубин. Не было в деревне девочки такой же проворной и дикой, как Лали: она скакала по холмам как горная козочка, и Джемал не было никого милей её козочки. Жили они вдвоём: небогато, да дружно. Настоящее мастерство Джемал заключалось в её знании трав да растений: иной раз к ней приходили деревенские, дабы подлечить ушибленную руку или ногу, унять зубную боль или снять простуду. Джемал осматривала больных и говорила, кому пить отвар, а кому припарки делать. Взамен деревенские жители оставляли ей десяток яиц, куриную тушку или краюху хлеба. Так и жили. Джемал и внучку обучала премудростям своего ремесла; Лали жадно впитывала новые знания и радовалась каждому уроку, мечтая пойти по стопам бабки.

Джемал совсем не боялась Горе-горы: порой они вместе с Лали в походах за травами поднимались на самые склоны злополучной горы. Лали воодушевлённо изучала незнакомые места, а Джемал строго наказывала: «Сказочных чудищ тут не водится, но далеко не убегай; один неверный шаг – и ты упадёшь в пропасть». Хотя Лали и была своенравной, что та горная козочка, да голову на плечах имела и слушалась бабушку.

Годы бегут, и вот Лали – уже почти совсем взрослая. В своей деревне она прослыла лучшей танцовщицей по эту сторону гор. Как завертится Лали в танце – так забывает обо всём на свете, только бубенцы на одежде всё поют свою причудливую песнь. Много джигитов на неё заглядывались, да все давно прочили её в невесты Беркету – первому охотнику на деревне. Какую бы стрелу он ни пустил – всякая находила свою цель, а в его руках нож так и плясал. Джемал брала шерсть на пряжу только у его отца, да и сестра его, Танино, давно дружила с Лали, поэтому девушка была частым гостьей у семьи Беркета.

Лали только отмахивались от вопросов про замужество, неизменно повторяя: «Вот познаю все тонкости ремесла бабки, тогда только думать про джигитов буду». Джемал молчаливо поддерживала внучку. Беркет, сам, видно, не думал пока о семье – всё пропадал со своим верным луком в лесах.

В один из дней Лали по обыкновению держала путь к дому Беркета – взять шерсти на пряжу. Да только на пороге её встретила Танино с красным от слёз лицом. Она сразу бросилась к Лали на шею и, плача, поведала:

– Пропал мой милый брат, сгинул в серебряных когтях!

– Что ты, дорогая подруга, напридумывала! Твой брат только пошёл на охоту, увидишь, к заходу солнца воротится, как миленький, – с этими словами Лали забрала шерсть и ушла домой.

На следующий день Беркет не вернулся. И на третий день тоже.

На четвёртый день его отец созвал деревенских на поиски. Прочесали каждый куст, каждый камешек в лесу, да не нашли и следа охотника. Подумали было, что Беркет тихо вернулся домой, пока все искали его в чаще – но и тут его не было. Послали людей в другие деревни расспросить, не проходил ли молодой охотник – все лишь пожимали плечами. Ни один пастух да ловчий его не видел. Когда посыльные вернулись с плохими вестями, отец Беркета сорвал с себя шапку да плюнул на землю. Даром что сын, родная плоть и кровь, так теперь и заработка с охоты лишился. Люди начали шептаться, что в последний раз его видели у Горе-горы. «Забрала его злая колдунья! Загребла когтями из серебра да косточки обглодала! Нет пути ему назад!»

Прошла уже неделя. Танино всё сидела у окошка и глядела на дорогу, ведущую из деревни в лес, да неустанно плакала над вышивкой. Когда Лали пришла проведать подругу, Танино и не повернулась к ней. Лали строго спросила:

– Что ж ты молчишь, Танино? Аль не мила я тебе теперь?

Танино завыла да запричитала:

– Забрала моего братца златовласая Дали, заточила в недрах Горе-горы, вовек ему не выбраться!

– Не бойся, найду да ворочу твоего брата! – сказала Лали.

Танино ей не поверила и продолжила ронять слёзы на вышивку:

– Не вернётся, не вернётся он… а коли пойдёшь его искать, сама сгинешь!

Лали взяла тоненькую, бледную руку Танино, и пообещала:

– Найду его, обязательно найду, и сама вернусь целой-невредимой, глазом моргнуть не успеешь!

Вернувшись домой, Лали села прясть у окошка. А в её голове зрел замысел. Уложив бабушку спать, Лали взяла веретено в руки, будто бы хотела продолжить прясть. Как настала полночь, никому не сказав и слова, она надела плащ и выскользнула из дома, неся в руках фонарь. С собой взяла лишь материнское кольцо-оберег.

Ступая осторожно, словно кошка, Лали держала путь к подножию Горе-горы. Лес, подступавший к горе, будто бы замолк с наступлением темноты, и как бы легко ни шла девушка, в тишине был слышен каждый её шаг. Но Лали не боялась и не сворачивала с пути.

Горе-гора возвышалась над ней, точно безмолвный страж. Лали было растерялась, куда дальше идти, но руку с кольцом будто куда-то потянуло, и она пошла туда, откуда шёл зов. Меж скалами темнел зев пещеры, и Лали нырнула прямо в чёрное брюхо горы. Она шла и шла, совсем потеряв счёт времени, только фитиль фонаря всё тлел и тлел, пока совсем не погас.

Туннель погрузился в темноту. Под ногами Лали зажглись камни да сложились в дорогу из света, ведущую ещё глубже в недра горы. Храбрая девушка не испугалась и последовала за дивным сиянием.

Шла Лали, шла и видит: тёмный камень стен сменился светлым, испещренным зелёными прожилками. Присмотрелась и не смогла сдержать восхищённого вздоха: зелёные полоски на деле оказались лозами, да не живыми, а из камня; искусной рукой неизвестной мастерицы выточены листочки прямо как настоящие, будто подует ветер – и зашелестят, зашепчутся. А цветы, цветы-то каждый другого краше – лазоревые, яхонтовые да сизые, серёдочка-то сверкает, как ясно солнце, а на лепестках горный хрусталь застыл росой. Коснулась Лали лазурного цветка с россыпью жёлтых пятен – а то была настоящая ляпис-лазурь, – и он зазвенел чисто и высоко. Вслед за ним зазвучали и другие цветы, пока вся пещера не наполнилась звоном. Лали застыла в изумлении.

Камни под ногами вспыхнули, словно в ярости. Кольцо на руке сжалось. Лали поспешила дальше вдоль дорожки из переливающейся породы. Шла она, шла, пока не вышла в просторную пещеру: была она настолько велика, что в темноте терялся и потолок, и противоположная стена. Камни и металл тут были ещё краше, чем в туннеле: везде то давешние цветы, то словно живые животные и птицы, а где-то и целые картины со сценами битв и пиров. Посмотрев подольше, Лали поняла, что на них изображён Другой Народ; не только лица их были другими, но и всё остальное: у многих были рога да хвосты, крылья да клыки, когти да плавники. Среди них танцевали и пели ведьмы: некоторые совсем как люди, некоторые – получудища-полуживотные. Осознала Лали: вот и логово Дали.