Читать книгу Тропа изо льда и тумана - Лиза Алисова - Страница 1

Луна из воды и трясины.

Нет, все-таки давно пора было починить этот несчастный трухлявый ставень. День ото дня его легкомысленно поправляли и подпирали метлой в надежде, что выбитая петля срастется сама собой. И результат такой лени не заставил себя ждать – бесполезный кусок дерева окончательно оторвался и теперь валялся где-то снаружи, похоронив под собой измятые кусты пионов. В любую другую ночь подобная неприятность не была бы достойна особого беспокойства. Но Олаф, высунувшийся из окна и не разглядевший не то что ставня, но даже земли вокруг своего дома, решил, что можно начинать нервничать.

Он хотел продвинуться дальше и уже ухватился за растрескавшиеся края подоконника, но его грубо рванули за ремень сзади и сдернули обратно на пол.

– Не вылезай, – в ярости шипела мать, пока отпихивала Олафа подальше от окна и закрывала дребезжащие стеклянные створки. – Хоть шаг в сторону окна сделаешь, и на ярмарку мы в этом году не поедем!

Он пугливо воззрился на то, как она развязывает тесьму на тяжелых шторах и борется с покосившимся карнизом. Ее руки сейчас подрагивали и путались в ткани, но Олаф не придал этому никакого значения. Всем его вниманием завладела угроза остаться без осенней ярмарки с ее фейерверками, сладостями и уймой народу из других краев.

– Но мам, там же нет ничего!

– Я повторять должна?!

На самом деле парень немного кривил душой, когда пытался оправдать ситуацию, и себя заодно. На вечерней улице, безлюдной и тихой, освещенной островками вокруг высоких фонарей, действительно ничего не было. Не было ни их белой зубчатой изгороди, ни оснований тех самых фонарей, ни крупных мокрых камней брусчатки между ними. Все скрылось под покровом тягучего и непроглядного тумана, белого и густого как сметана. Олаф почему-то не сомневался, что если зачерпнуть этот туман рукой, то он так и останется в сложенной ковшиком ладони.

– Иди лучше псину свою успокой, – приглушенный грохот наверху раздался словно в подтверждение звучавшим словам. – Она боится любой непогоды.

– Это не псина, это Сырник, – обиженно протянул сын, направляясь к лестнице.

– И дружкам своим объясни, чтобы посидели пока у нас. Я не хотела бы их отпускать в такое…

В этот момент с лестницы скатился Сырник, и по причине неуемной смелости, а также невероятно коротких лапок пришлось как можно быстрее ловить его в полете. Оказавшись на руках у хозяина, лохматая поскуливающая собачонка быстро успокоилась и затихла, позволяя отнести себя обратно на верхний этаж.

Из приоткрытой двери, ведущей в комнату Олафа, доносился шелест бумаг и пощелкивание чего-то металлического. На мгновение свет преломился, и в проеме двери показалась чья-то взлохмаченная шевелюра.

– Ну что там?

– Да какая-то чертовщина на улице, – тихо пояснил Олаф, проскальзывая в комнату и позволяя себе выражаться без особой культурности. – Странный туман, с реки наполз не иначе.

– Да уж, погода испортилась, – неподдельно расстроился его сосед Берти, повернувшись к распахнутому окну. – Жалко, придется в следующий раз…

В руках он держал целых ворох тонких полупрозрачных свитков, на которых можно было разглядеть академически ровные круги, пунктирные линии и декоративные, от скуки намалеванные звездочки. Берти был единственным из их троицы, который не засыпал на нудной работе с чертежами и бумагами. Должно быть, сказывалась наследственность потомственных казначеев.

Олаф и сам почувствовал досаду, когда прикоснулся к расставленному поблизости от окна телескопу. Подарок от отца доставили только сегодня утром, в большом неподъемном ящике с надписью: «Собственность академии Южных болот Гринлок. Осторожно, хрупкое оборудование». Даже думать не хотелось, сколько стоили эти хрустальные линзы, и с какой легкостью по ним могли пойти трещины. А уж полированное дерево и туманный золотистый металл основных труб и вовсе делал эту посылку чем-то вроде бесценного сокровища.

– Мы еще успеем, – ободряюще усмехнулся парень, проведя рукой по поверхности трубы и с наслаждением послушав звенящий отзвук в прозвучавшем шорохе. – А пока что нам придется закрыть окно. И ставни.

– Брось, здесь и так душно, – отмахнулся Берти, отыскав союзника в лице кивающего взъерошенного Омика. – Туман еще не означает, что начнется ливень.

– Мама попросила, – он протиснулся к окну и выглянул наружу, все еще испытывая некоторое любопытство. – Она сегодня очень злая, непонятно почему…

Предыдущий опыт со ставнем на первом этаже заставил его действовать более осторожно, прислушиваясь к малейшему скрипу и хрусту заржавленных петель. Не хватало еще и будку запуганного Сырника расплющить вслед за кустами. Берти позади него обиженно возмущался и обвинял его в чрезмерном послушании перед «любимой мамуленькой», однако быстро отстал, стоило подать голос более осторожному и внимательному Омику.

– Если мама Олафа говорит сделать что-то странное, значит, следует все выполнить. Берти, видимо, уже забыл, как свалился в подземный грот и выбрался только благодаря веревке, захваченной по ее настоянию.

– А может, я из-за веревки и провалился в ту несчастную дыру – ты вообще видел, какой там был моток?

– Тебя может перевесить только мачтовый трос с фрегата.

– Еще хоть один намек на мой вес – и клянусь, я тебя сожру…

«Если эти двое хотя бы поцарапают мой телескоп, то я им устрою веселый вечер», – подумал в унисон с ними Олаф, осторожно подцепляя один ставень крючком.

Через дорогу от его дома жила шумная и многочисленная семейка земледелов, чей двор охраняла Фурия, обладающая внушительными размерами, слюнявой пастью, и таким звучным резонирующим лаем, что он вызывал комплекс неполноценности у всех быков в округе. Эта собака была бдительной ровно настолько, что превратила ухо Сырника в обрывки, когда тот влез на ее территорию еще глупым подрастающим щенком. И такой шумной, что каждый вечер сопровождался ее тоскливыми и весьма громкими завываниями, иногда под аккомпанемент других псов. Однако, даже напрягая слух до предела, Олаф не мог эту лохматую Фурию ни расслышать, ни разглядеть любое движение на соседнем дворе. Возможно, ее хозяева все-таки сжалились и впустили несчастное животное в дом, чтобы выслушать его малопонятные жалобы.

В воздухе потянуло давно испорченной едой и сыростью, несмотря на вполне чистый городок и отсутствие канав. Изумленно кашлянув, парень повернул голову, оглядев всю улицу с немногочисленными горящими окнами… и, не глядя, замахнулся назад свободной рукой, вцепившись кому-то в воротник.

– Закройтесь оба, – его друзья моментально разошлись в стороны, отложив обмен нелюбезностями до следующего раза. – И прислушайтесь. Я не слышу Фурию.

– Возможно, эта псина просто умаялась бегать за хвостом и отключилась в конуре, – пожал плечами Берти, вставая поближе к окну и обозревая стелющийся внизу туман со скучающим видом. – Погода весьма навевает сонливость.

– А сверчки тогда где? Не рановато ли им спать?

Омик нахмурился, сразу же приняв его наводящие вопросы всерьез. Кажется, он считал всю семью Олафа немного волшебниками, что объясняло неукоснительную доверчивость и внимательное отношение к странным замечаниям.

– Ты прав, как-то слишком тихо стало. И слишком прохладно, – медленно резюмировал он, оглядывая улицу со своего угла обзора и подмечая что-то свое. – Кажется, в это время вечера наш престарелый пекарь сидит у себя на крылечке и отдыхает. Но я его что-то не вижу.

Все трое по безмолвной команде столпились у наполовину открытого окна и уставились на темный дом господина Циннамона, находившийся в отдалении на углу. У Омика глаза как у совы, раз он смог что-то заметить в такой мгле. Прищурившись, Олаф разглядел светлые расплывчатые очертания распахнутой двери, покрытую слоем тумана террасу, и расположенное на ней кресло-качалку, в самом деле, совершенно пустое и никем не занятое. Господин Циннамон обладал тем самым уровнем педантичности, который делает из людей великолепных кондитеров, и невыносимых в обыденной жизни субъектов. Но тут он, что удивительно, дал маху, от чего его любимое белоснежное кресло с вышивкой на спинке даже с такого расстояния казалось очень грязным. А еще оно будто медленно покачивалось, словно его хозяин поднялся с него мгновение назад, отлучиться за стаканчиком кристального ликера. Олаф понадеялся, что глаза его обманывают в туманной ночной темноте.

– Его кресло все еще качается. А в доме не горит свет, – честное слово, Омику предначертано стать первоклассным гробовщиком, потому что вбивать гвозди в воображаемые гробы он уже наловчился в совершенстве.

Берти в неумело скрываемом испуге переводил взгляд то на одного, то на другого, и, в конце концов, недоверчиво хихикнул:

– Вы оба просто меня разыгрываете, да? Решили потешиться над самым толстым в своей компании, потому что толстых обижать якобы можно?

– Берти, никто и не говорил, что ты толстый.

«Никто и не говорит, что ты трусоват. Но…»

– Вот так и умрешь с комплексами, – резюмировал Омик, подлив масла в огонь.

– Идите вы к дьяволу, я домой! – немедленно обиделся Берти, – Нашел себе я товарищей по интересам, как же!

– Мама запретила выходить из дома, пока погода не прояснится, – попытался урезонить его Олаф, покосившись на улицу в надежде, что уровень непроглядного белого тумана хоть чуть-чуть снизился. – Давай ты лучше переждешь с нами, а то твои родители потом еще выскажут…

Всю природу высказываний он изложить не успел, потому что внезапно умолк и с грохотом захлопнул оставшийся ставень. Омик и примолкший Берти в недоумении смотрели, как он подходит к письменному столу и зажигает еще одну свечу дрожащими пальцами, освещая свое лицо, с которого схлынула вся кровь.

– Я там… что-то видел, – с трудом выдавил Олаф, стараясь произносить это буднично, чтобы не перепугать еще сильнее бедного Берти.

Сырник спрятался между ножками громоздкого телескопа, сжавшись в песочный комок и закрыв глаза мохнатыми лапами. Заметив, что его хозяин отошел от окна в другой конец комнаты, он быстро переметнулся к нему поближе, поджав хвост.

– Фурия сорвалась с цепи и теперь гуляет по улице? – предположил Берти, явно передумав куда-либо выходить.

Олаф покачал головой, наклонившись, чтобы погладить пса.

– Господин Циннамон, наконец, преставился, и теперь его призрак стоит перед твоей калиткой? – предоставил свой вариант Омик, проигнорировав испепеляющий взгляд своего упитанного приятеля.

– Нет, там, в самом деле, кто-то есть, но…

– Он похож на бандита?

– Или на медведя?

– Да нет, он был похож… на свинью что ли?

Он и сам не понял, что конкретно успел заметить в сплошном тумане, где даже фонари ничего не освещали, а казались плавающими в густом воздухе огоньками. Глаза только на секунду выловили из темноты неподвижный профиль с висячими ушами и характерным поросячьим рылом, но и этого хватило, чтобы отскочить от окна, как от погребального костра.

– Ну, свинья это детская угроза, – заметно расслабился Берти. – У нас тоже как-то вырвалась одна. Помните, в прошлом году? Всем городом ловили эту гади…

– У этой свиньи макушка доставала до фонаря, – сдавленным тоном прервал его Олаф, ощущая под своими руками подрагивающее тельце Сырника.

На это даже у Омика не нашлось колкого оправдания. Они оба целую минуту наблюдали за попытками своего друга успокоить пса, не зная, что и думать.

– … Шлем в форме кабаньей головы? – неуверенно предположил Омик.

– Понятия не имею. Да и кто будет носить такую мерзость?

– Бандиты?

– Которые напустили сюда тумана и поубивали всех сверчков, и как я не догадался.

– А вдруг… – прошептал Берти, расширив глаза для большего эффекта. – А вдруг сюда заявились какие-нибудь темные маги и используют наш город для своих нечестивых ритуалов? Вешают свиней на фонари и так далее?

От этой милой и весьма неправдоподобной идеи у всех в комнате разом пересохло в горле.

– Ты часто темных магов встречал, Берти? – хрипло поинтересовался Олаф, делая вид, что совсем не испугался.

– Я читал об этом в книге в папиной библиотеке, – зачастил толстяк, с опаской поглядывая на закрытое окно. – Деревня Унода, полностью вымершая за одну ночь три с половиной сотни лет назад. По-моему в нее зашли некроманты из страны Кохату, за… ресурсами.

– И что, всех повесили на стропилах?

– Да. Вздернули кверху ногами, вскрыли шеи и цедили кровь ведрами.

Сырник приглушенно взвизгнул, словно без труда разобрал все детали человеческой речи.

– Берти, я теперь понимаю, почему ты такой трус, – буркнул Олаф, безуспешно пытаясь отделаться от жутковатой атмосферы, витавшей в полутемной запертой комнате.

– Чего-чего?

– Не лезь в книги для взрослых, если там нет иллюстраций с полуголыми принцессами, – объяснил ему Омик, явно переваривая про себя полученную информацию. – Олаф сказал, что макушка свиньи была у фонаря, а некроманты должны вешать за ноги.

– Может, это начинающие некроманты, – предположил Берти. – А может, это просто огромная плотоядная свинья в человеческий рост.

– …Тебе обязательно было добавлять «плотоядная»? Ребята, мы прямо как маленькие, сидим сочиняем истории одна страшней другой. Мы можем тут всю ночь галдеть, но пока окно закрыто, так ничего и не узнаем.

Олаф отвел взгляд, совершенно не горя желанием снова подходить к ставням.

– А вдруг там действительно что-то опасное? Мы тогда успели бы всех предупредить, – худощавый и нескладный Омик как обычно без труда нашел лазейку, способную переменить мнение собеседника. – Если мы будем сидеть как в норе, то никому не сможем помочь.

– Ладно… но только не открывайте окно широко. Оно сильно скрипит, если близко к наружной стене.

В комнату ворвался уже устойчивый нездоровый воздух, который почти что искрил на фоне настенных светильников. С трудом отцепив от своей ноги жалобно скулящего Сырника, парень подошел вплотную к подоконнику и наклонился, уставившись на мостовую вместе с друзьями.

– Где ты ее видел? – взволнованно прошептал Берти.

– Вон там, у фонаря напротив конюшни, – Олаф неловко выпрямил руку и ткнул пальцем ровно в пустое место, освещенное голубоватым мутным ореолом.

– Некромантам следовало выбирать более качественные веревки, – прокомментировал Омик, тщательно изучив открывшееся место.

– Тебе не страшно что ли? Ты человек вообще?