Оглавление
Людмила Гоготишвили. Непрямое говорение
От автора
Между именем и предикатом (символизм Вяч. Иванова на фоне имяславия)
1. Между именем и метафорой (историко-сопоставительный аспект)
2. Между субъектом и предикатом (лингвистический аспект)
3. Между трансцендентностью и имманентностью (онтологический аспект)
Антиномический принцип в поэзии Вяч. Иванова
Двуголосие в соотношении с монологизмом и полифонией (мягкая и жесткая версии интерпретации идей М. М. Бахтина)[97]
1. Двуголосие и монологизм
2. Двуголосие и полифония
«Эйдетический язык» (реконструкция и интерпретация радикальной феноменологической новации А. Ф. Лосева)[141]
Глава 1. Исходный философский контекст и сопутствующий лингвистический фон
1.1. Исходный философский контекст зарождения лосевской новации
1.2. Возможные лингвистические аналоги акцентированных ранним Лосевым философских конфликтов и их оценка поздним Лосевым
Глава 2. Радикальная новация Лосева
2.1. «Эйдетический язык»: экспликация и реконструкция
2.2. «Эйдетический язык»: сопоставления и интерпретация
2.3. Возможные перспективы концепта «эйдетический язык» для феноменологических и аналитических версий естественного языка
К феноменологии непрямого говорения
Глава 1. Феноменология говорения и чистая феноменология
1.1. Феноменологический адрес непрямого говорения
1.2. Элементы непрямого выражения у Гуссерля
1.3. Индуцирование и инсценирование
Глава 2. Ноэтический смысл
2.1. Ноэтический и ноэматический смыслы
2.2. Ноэтический смысл и тропология
2.3. Ноэтический смысл, эмоционально-оценочные акты и модальность
2.4. Интерпретация гуссерлевых идей о модальности с точки зрения феноменологии непрямого говорения
2.5. Тональностъ как поэтический смысл и ее разновидности
Глава 3. Фокусы внимания, языковые модальности и тональность
3.1. Фокус внимания
3.2. Языковая модальность
3.3. Совмещенный модально-тональный ракурс
Глава 4. Точка говорения, ее эгологические модификации и кинестезы
4.1. Точка говорения
4.2. Частные разновидности точек говорения
4.3. Точка говорения, оживленный предмет речи и инсценированная «смерть автора»
Приложение
Экскурс 1. Ноэсы, ноэмы и их отношения с семантикой у Гуссерля
Экскурс 2. Гуссерлевы акты выражения и акты извещения
Экскурс 3. Концепт ноэтического смысла и § 85 «Идей 1»
Экскурс 4. Номинирование ноэтического смысла над ноэматическим у М. Хайдеггера
Экскурс 5. Экспрессивная теория Г. Шпета как версия «аналитической феноменологии»
Экскурс 6. Фокус внимания и его смены на фоне «Идей 1»
Иллюстрации
Отрывок из книги
В книгу включены пять работ 1999–2006 гг., расположенных в порядке написания и связанных сквозной темой «непрямого говорения». Три первые статьи – о Вяч. Иванове и М. М. Бахтине – публиковались ранее;[1] по материалам четвертой работы – об «эйдетическом языке» А. Ф. Лосева – был издан доклад на международной конференции,[2] сама же работа была закончена позже и публикуется впервые. Ключевое место занимает также не публиковавшаяся ранее последняя – писавшаяся специально для данной книги – работа «К феноменологии непрямого говорения»; она носит относительно текстов предшествующих «персональных» разделов обобщающий, экстраполирующий и развивающий тему характер (в ней расширяется контекст обсуждения проблем за счет подключения ряда современных западных гуманитарных направлений, обосновывается само понятие «непрямое говорение» и производится попытка последовательного рассмотрения в едином феноменологическом ракурсе его различных аспектов, включая как те, которые анализировались в «персональных» разделах вне специально феноменологического угла зрения, так и те, которые там не затрагивались). Нельзя не заметить, что избранный в последней работе феноменологический ракурс и расширение концептуального контекста привели к частичным терминологическим смещениям относительно сложившегося ранее языка описания и интерпретации ивановских, бахтинских и лосевских текстов; тем не менее в основе всех разделов книги лежит единая – уточняющаяся, развивающаяся и далекая от завершения – идея. Будучи генетически связанной с циклом статей о Вяч. Иванове, А. Ф. Лосеве и М. М. Бахтине и в определенной мере ретроспективной (некоторые из предложенных решений о конкретных «механизмах» непрямого говорения содержательно смыкаются с моими статьями, относящимися к 1980-м годам), работа «К феноменологии непрямого говорения» носит вместе с тем гипотетический, поисковый и предварительный характер с расчетом на раскрытие возможных перспектив темы в будущем.
Я благодарна И. Н. Фридману, прочитавшему рукопись «К феноменологии непрямого говорения» и высказавшему ряд весьма ценных советов и замечаний. Выражаю признательность Институту философии РАН и Российскому гуманитарному научному фонду, на протяжении многих лет поддерживающим мои занятия феноменологией языка, ивановским, лосевским и бахтинским наследием и издание соответствующих трудов, в том числе и этой книги.
.....
И действительно, такой тип референции – если признавать его возможным – по многим параметрам отличается от «обычных». Референция здесь представляется осуществляемой не через часть (субъектную позицию) суждения в любой ее мыслимой языковой форме, а через скрещение субъектной и предикатной позиций, то есть через суждение как целое. Это предполагает, что вместе с «обычной» референцией посредством синтаксической субъектной позиции исчезает и «обычная» предикация, что принципиальная разница между этими двумя функциями, противопоставляемыми в других типах референции, здесь стирается. Эта идея содержит в себе ту пресуппозицию, что референт символических фигур речи в принципе не может быть объективирован (ниже об этом будет говориться подробней). Это не загадка, скрещивающая два глагола и имеющая в ответе конкретное реально существующее имя,[38] это и не поиск неологизма к некоему «новому», чувственно или ментально обособившемуся и потому поддающемуся именующей объективации, «предмету». Это то, что, по мысли Иванова, не объективируется и не именуется, но тем не менее может быть референцировано.
Действительно ли, однако, ивановский миф и символические фигуры осуществляют реальную референцию, или это утверждение – лишь произвольное толкование идеи референции? Вопрос этот здесь ставится не в его философском, но сугубо в лингвистическом плане: соответствует ли языковое поведение символических фигур тем правилам, которые выведены в лингвистике на основе анализа языковых единиц с бесспорным референциальным статусом? Попробуем применить одну из достаточно авторитетных в лингвистике идей Дж. Р. Серля о процедуре косвенной проверки наличия у того или иного языкового фрагмента реальной референцирующей силы. Согласно этой идее, все, что обладает референцирующей силой, должно обладать способностью к трансформации в экзистенциальное суждение, которое понимается при этом как своего рода неэксплицированная пресуппозиция анализируемой фразы.[39] Любопытно, что смысл этой не так давно используемой в лингвистике процедуры полностью соответствует более ранней булгаковской идее (в определенном смысле навеянной Ивановым) о том, что имя, понимаемое как именовательное суждение, содержит в своей пресуппозиции суждение экзистенциальное (ФиБ, 52 и сл.). Фактически эта булгаковская идея является философски окрашенным перефразированием утверждения о том, что имя осуществляет референцию, так как за этим утверждением просвечивает положение: «то, что именовано, существует». Естественно, все булгаковские имена пройдут такую проверку на референциальность. Однако, принципиальное отличие от тех лингвистических теорий, в которых сохраняется обычное – функционально разводящее – понимание соотношения субъекта и предиката, будет при этом в том, что в конечном счете у Булгакова при проведении предполагаемых им трансформаций (сводящих, напомним, все синтаксические компоненты предложения к именовательному акту и превращающих предложение в целом в разветвленное и многоступенчатое именование) успешно пройдут такую проверку абсолютно все языковые компоненты фразы. Включая и исходный предикат, который никак не должен был бы «проскочить» эту формальную процедуру с точки зрения предложивших ее лингвистических теорий. В булгаковском понимании эта процедура приводит не только к ряду «человек сидит» – «человек существует», но и к ряду «человек сидит» – «человек есть сидящий» – «сидящий человек» – «сидящий человек существует».
.....
