Читать книгу Лагом к волнЪ - Людмила Крымова - Страница 1

                                                                        1.

Алтарник Марк смотрел на оцинкованную трубу крематория, с густым, неподвижным, будто застывшим над ней, расплавленным весенним воздухом. Сжигалось чье-то тело, по каким-то причинам не пожелавшее при жизни его хозяина упокоиться в земле и, лежать там, дожидаясь Господа своего – славного Его пришествия.

Служитель алтаря завернул за колумбарий и пошел вдоль кладбищенской ограды: высокие памятники, низенькие покосившиеся кресты, провалившиеся холмики, красные ржавые неухоженные надгробия. Фамилии, имена, даты рождения и отхода в вечность…

«Так и бродил бы здесь до конца своей жизни, – мечтал он. – Устроился бы сторожем или дворником. Сиди ночью да молись. Или подметай мусор с Иисусовой молитвой».

Двое рабочих похожих на китайцев устанавливали широкий приземистый памятник.

– Не стой там робко у дороги, поди-ка лучше помоги, – крикнул ему один из них почти без акцента.

«Похоже, я схожу с ума, – решил Марк. – По всему видно, что китайцы, а слог, как при дворе Александра первого. Изъясняются возвышенно, но видно, что для них такая лексика привычна».

Поработали – познакомились. Марк по просьбе китайцев поддерживал памятник, не переставая думать о чудаковатых гастарбайтерах. Одного из них звали Спиридоном, другого – Елисеем.

– Мой святой покровитель Спиридон Тримифунтский, – увлеченно рассказывал Спиридон о своем святом покровителе, не замечая удивлений Марка.

– Епископ города Тримифунта. Принимал участие в Никейском соборе и обличал ересь Ария. Пас овец, творил чудеса, воскрешал мертвых. Скончался в возрасте семидесяти восьми лет во время молитвы, – продолжил за Спиридона Марк. – А Елисей – ученик и помощник пророка Илии. После вознесения пророка Илии, стал его приемником – пророком богоизбранного народа. Миссионерствовал среди язычников. Возвещал людям волю Божию о них.

Спиридон и Елисей быстро закивали головами, восторженно улыбаясь тому обстоятельству, что их новый знакомый так хорошо знал жития их святых покровителей.

– Как ваши фамилии?

– Спиридон Лю и Елисей У, – ответил за обоих все тот же Спиридон, а Елисей опять часто закивал.

«Фамилии все же китайские», – успокоился Марк. Он слушал Спиридона с тем жадным интересом, с которым выслушивали историю братьев-китайцев, принявших православную веру их соотечественники в провинции Сань-Мэнься, русские тести с тещами, духовниками и прочими другими соседствующими.

Спиридона до крещения звали – Лю Фухуа, а Елисея – У Ксиаобо. Лю Фухуа был очень веселым и общительным. Его любимой поговоркой была: «Хижина, где смеются – богаче дворца, где скучают». Он всегда повторял эти слова своим родителям, когда те пытались усовестить его за искажение принципов конфуцианства, перекрученных им в искрометные насмешки. У Ксиаобо тоже был веселым, но немного замкнутым. Был всеяден и в религии, и в работе. Учение Конфуция он успешно совмещал с язычеством. Читал гороскопы, и находил в них бесконечно повторяющиеся противоречия – будто прогноз его знака зодиака изо дня в день переписывали в течение многих лет.

Узнали они друг о друге, когда в их туристической компании, где они работали, стали активно развивать российское направление. До их личного знакомства – общими у Лю Фухуа и У Ксиаобо были только альма-матер и сочетания из разнообразий религиозных систем. Точнее – прелестнейшая и безнадежная этих систем путаница.

Университет Лю Фухуа окончил двумя годами ранее, чем У Ксиаобо. Занимаясь «русскими областями» Лю Фухуа, заинтересовался обязательными посещениями культурных мест исторического наследия России – православными храмами, о чем и сказал своему шефу туристической компании – Хе Юну:

– Мы сможем привлечь по новым туристическим маршрутам нашего северного соседа не только соотечественников Чжунго и Хань, но и потомственных верующих эмигрантов из России, которые живут с нами на протяжении веков и верят в своего Бога.

У Ксиаобо присутствовал на этом совещании и слышал о новой бизнес-идее для компании. Он без труда убедил Хе Юна, что лучше него и Лю Фухуа с задачей первооткрывателей маршрута никто не справится. Потому что: У Ксиаобо давно хотел посмотреть, что делается за пределами страны, но его жалование, несмотря на всю его изобретательность и старания, было весьма скромным. И еще потому, что оба они учили в школе русский язык и знали его, как показал тест, лучше других менеджеров.

– Тему посещений русских святынь и храмов у нас никто не развивал. Поэтому надо просчитать, какая возможна из этого прибыль, – после недельного раздумья ответил Хе Юн.

Хе Юн раздавал задания своим подчиненным очень оригинальным способом, бросая в карту дротик. Лю Фухуа и У Ксиаобо сидели на совещании, конспектируя детали командировочного задания. Шеф бросил при них в карту дротик и попал в какую-то российскую провинцию. Лю Фухуа и У Ксиаобо отправились составлять туристический маршрут: Пекин—Печоры.

На вокзале Печоры они увидели множество красивых, в основном белокожих людей, и отдельно стоящих на перроне двух белоснежно-хрупких девушек в цветных легких косынках и с огромными чемоданами. Девушек звали Люба и Лариса. Они были ровесницами. Их родители и они сами ходили в один храм и возвращались подруги домой из отпуска после паломничества в монастырь, утешенные и переполненные надеждами.

Любе и Ларисе было уже по двадцать шесть, а Господь медлил устраивать их женское счастье. Три недели подруги помогали на монастырских послушаниях и, перед самым отъездом, Лариса все же осмелилась подойти со своим сакраментальным вопросом к старцу.

– Лариса, может не будем праздно любопытничать? – Опасливо пыталась помешать подруге Люба. – Батюшка на приходе говорил, что мы вошли не только в демографическую яму, но и в период культивирования алчности. Надо молиться и доверять Богу. Потерпеть. Подождать. И все вернется к традиционным русским вековым обычаям: замуж в шестнадцать-восемнадцать лет. К сорока – уже счастливые бабушки и дедушки. Муж – надежная опора семьи. Жена – полноправный его помощник, советник, правая рука, нога. Голова и тело мужа.

– Это он говорил не нам с тобой, а на общей проповеди, на день Петра и Февронии, – перечила маловерная Лариса.

Подошли к старцу под благословение на дальний путь. «Подруга должна преумножать радости и делить скорби», – вздохнула, подумав о Ларисе, Люба.

– Любови держись! Она верно тебе все сказала, – поразил благословением старец, вычерпав до капли маловерие Ларисы. – Будут вам мужья! Иностранцы…

– Батюшка, – снова заперечила Лариса, – мы не хотим уезжать из России, не нужны нам иностранцы! Мы хотим семью, чтобы – на всю жизнь и после гробовой доски.

                                                                        2.

Китайские бизнес-туристы, как два намагниченных фрагмента, стали перемещаться следом за Ларисой и Любой, намеренно вклиниваясь в совершенно другой туристический маршрут – в город, где родились и жили Люба, Лариса, их родители, духовники и друзья.

У Ксиаобо и Лю Фухуа своей врожденной непосредственностью и деловым напором, покорили всех пассажиров вагона, включая двух всегда трезвых проводников, и даже – всегда осмотрительных и осторожных Любу и Ларису.

– У вас такая харизма! – Наперебой говорили гостям из поднебесной пассажиры вагона.

– Что такое харизма? – Спросил Лю Фухуа, о непереводимом для себя слове, у бабушки, сидевшей рядом на боковом месте, которая возвращалась с удачного базара, продав своего откормленного кабанчика.

– Так говорят, если у парня красивая харя! – Ответила баба Тута, в воздухе очертив возле своего лица овал. – Красивое лицо! Вы оба красавцы!

Для У Ксиаобо и Лю Фухуа слова бабы Туты подействовали, как сигнал!

– Мне в России нравится – я остаюсь насовсем, – сказал У Ксиаобо своему компаньону.

– А я женюсь на Ларисе, – сообщил пассажирам вагона Лю Фухуа, пользуясь отсутствием Ларисы. Без Ларисы ему было произнести эти слова легко, а в ее присутствии он, немного терялся и начинал забывать свой довольно приличный русский.

– Внезапная! – Люба и Лариса в это время вышли на полустанке и говорили друг другу о странностях любви.

– Необыкновенная!

– Могучая!

– Несмиренная!

Когда романтическая четверка выходила из вагона на конечной станции, к Ларисе и Любе подошли встречавшие их родители. Вслед за родителями к девушкам подтянулись и китайские ухажёры, стряхивая с волос подушечный пух.

– Здравствуйте, – верховодил неожиданным сватовством Лю Фухуа. У Ксиаобо стоял рядом и отчаянно поддакивал родителям Любы и Ларисы всеми своими несмиренными, как и его характер, эмоциями.

– Мы – женихи. У нас высшее гуманитарное образование и серьезные намерения, – продолжал Лю Фухуа, приготовившись что-то записывать, – только мы не успели спросить даты рождений Любы и Ларисы, чтобы вычислить по гороскопу наилучшую дату свадьбы.

Мамы Любы и Ларисы настолько обрадовались ниспосланным небом женихам своих дочерей, что после слов о гороскопах обе сразу же перекрестились и обреченно посмотрели на своих мужей.

Мужья постановили: «Надо бы поговорить с родителями Фейхоа и Кебаба». Как услышали имена, так и воспроизвели услышанное.

Дома у Любы и Ларисы гости помылись, поели и поспешили тут же связаться с Китаем, не откладывая знакомство своих будущих родственников со своими родителями. Встречу решили провести с ними виртуально и – в одной квартире. Выбор сделали в пользу жилища родителей Любы – их квартира была просторней, и поэтому удобней.

У Ксиаобо налаживал программу в ноутбуке. Лю Фухуа находился рядом и делал бесполезные, но участливые телодвижения. Люба и Лариса, в беспокойном ожидании, вместе с родителями мыкались по комнатам и старались чем-то себя занять, но у них ничего не получалось. Они стали подглядывать за женихами – сначала украдкой, а потом и – в открытую.

Первой услышала и приняла звонок мама У Ксиаобо. Она поздоровалась с сыном, поговорила с ним пару минут, потом засмеялась каким-то, не свойственным для неё, диким хохотом: «– Бу-га-га-а-а!», захлопала в ладоши, а на стол перед ней кто-то, стоявший сзади, бросил живого гуся – китайский символ состоявшегося сватовства. Мама У Ксиаобо сама не ожидала так преждевременно увидеть гуся на столе, что-то кому-то закричала, стала нажимать на клавиатуру, связь прервалась и дом с квартирой родителей Любы обесточился.

С тех пор прошло восемь лет.

Лю Фухуа крестился Спиридоном, женился на Ларисе, и родил с ней сына и дочку. У Ксиаобо – крестился Елисеем, женился на Любови и родил с ней двух дочерей. Крестились Елисей и Спиридон не номинально – осознанно и осмысленно. Люба и Лариса рассказали им не только о православном вероучении, но в первую очередь – о конфуцианстве, даосизме и гороскопах. Пусть уж сами решают: что для них вера, что – суеверие, а что –растиражированная фантазия. И готовы ли они взять на себя такую ответственность и смелость: поменять веру.

Спиридон и Елисей оказались не просто ответственными и, одновременно – смелыми. Они сразу перешли к миссионерству своих соотечественников. Проживая в Китае, они знали, что жизнь – штука трудная и серьезная, но переехав в Россию поняли: жизнь может быть еще и яркой, и интересной. Они оканчивали в России университет для того чтобы официально приобрести право преподавать великий могучий русский язык. Прокладывать и согласовывать туристические маршруты им стало не интересно. Но вместо учительства в русской словесности православный епископ предложил им всерьез подумать над путем священническим. Учились братья-китайцы на вечернем факультете, а утром и днем – либо прислуживали в храме, либо работали на «халтурках», которые им регулярно подбрасывали прихожане с прихода.

Все живые люди имеют в своем бытовом арсенале какую-то особенно злую привычку. Такой привычкой у обоих братьев был – трудоголизм. Спиря и Елеисеюшка своих жен любили, а если китаец влюблен, он свою любовь доказывает, ежедневно и, до смерти, закармливая любимую. И так ее закармливает, чтобы не дышала уже от еды. Сытая жена – добрая жена. И счастливая. Такой у них в Китае менталитет!

Люба и Лариса после свадьбы, устроенной в китайской провинции, откуда родом были их мужья, имели возможность в полной мере ощущать этот загадочный китайский менталитет. Там они любовались китайскими детьми: младенцами и отроками. Как борцами сумо, насуплено восседающими за праздничными именинными столами, заставленными: горками апельсинов, серпантинами из ананасных цукатов, карамельными конусами и всякой восточной всячиной. Младенцы и отроки исподлобья взирали на обилие любви своих родственников. Китайские дети при этом очень напоминали русских – славянским разрезом глаз с монголоидной примесью.

По возвращении в Россию Люба и Лариса в угоду и послушание мужьям – тоже готовили и поедали. Поедали и готовили. Руководствуясь при этом церковным индиктом.

Елисей, Спиридон и Марк обменялись номерами телефонов и пригласили друг друга в свой храм на престольный праздник.

                                                                                                                                                3.

Почти три месяца назад, за две недели до Великого поста, епархию проштормило известием о переводе правящего архиерея на другую кафедру.

Для духовенства такая ротация – обычное дело, а для бескомпромиссных личностей – персональный апокалипсис! Перевели и перевели. Скорбно? Скорбно! Но верующее сердце должно проходить школу возмужания, а не ходить в неисправимых «второгодниках».

Марк сдаваться не хотел. Марк искал причины внезапного перевода владыки. Он стал искать ответы на свои вопросы, но не там, где обычно ищет христианин – в молитве Богу, а в социальных сетях. Он их нашел. И нашел – в безграничном количестве. Некий любитель сенсаций выложил свои рассуждения относительно перевода владыки Серафима в другую епархию. Любитель сенсаций провел личное расследование и обнаружил: сделан этот перевод был с подачи не кого-нибудь, но – областного министра по культуре.

От политики Марк Нефедов был далек и умом, и душой, и сердцем. Чем так не угодил смиренный владыка Серафим светской власти? Непонятно!

У Марка была невеста – Олечка Данич. Настоящая невеста: заявление в ЗАГС – подано. Обручальные кольца куплены. Костюм жениху, из школьного выпускного вечера оставшийся, выглажен и вывешен на «плечики». Платье невесты сшито!

А какое платье! Полупрозрачная фата закроет лицо невесты и, шлейф метра в три, будут нести четырехлетние дочери друзей Марка! Платье сшила по эскизу самой невесты подруга мамы Марка – Татьяна Константиновна. После свадьбы – состоится венчание. После венчания – хиротония. Все – как у нормальных священников.

Словно молния пронеслась от востока до запада – через восемнадцать дней после аудиенции с патриархом, министра по культуре скоропостижно отправили в отставку – «в связи с утратой доверия». В отставку, и с такой вот, неприятной, но обыденной формулировкой.

Владыка Серафим еще служил в другой епархии, а Марк по-прежнему не понимал, может ли он становиться священником, если сердце не хочет принять испытание, посылаемое Богом?

… для чего-то.

– Священник служит не владыкам, а Богу, – сказал ему духовник, иеромонах Диомид, и как показалось Марку – грустно сказал. «Хорошо ему говорить ведь он, Диомид – из рода священнического».

В храме Марк пребывал с детства. Сначала воскресную школу посещал, потом алтарничал. А потом – семинария с академией. Вот и выучился, наконец, и невесту нашел, а тут – искушение такое. Прямо – беда. Беда и есть.

– Я сразу вспомнил переворот в семнадцатом году, – говорил Марк духовнику. – Деление церквей на русскую и зарубежную: у одних был повод уехать из безбожной страны, другие – остались при безбожной диктатуре пасти народ Божий. Правы оказались и те и другие. А мне – куда теперь идти? Восемнадцать дней показали мою несостоятельность, как пастыря. Чему я людей научу, если сам немощен?

– Матушки мои! Семнадцатый год! Господь управил тогда, управит и сейчас. Тебя бес гонит, – сказал строго отец Диомид. – Мы не знаем разговор святейшего с министром. И сколько раз этот разговор происходил, тоже не знаем. Сколько раз наш министр отбывал в Москву и донимал нашего святейшего? Владыку Серафима спасло назначение в другую епархию.

Все закончилось благополучно: владыка Серафим попросился и почислен синодом на покой, будет жить в нашем монастыре. К концу недели вернется. Новый управляющий епархией – взращенный из наших отцов.

– Священники не всегда благочестиво себя ведут, – не переставал упрямиться Марк.

– Не христианское дело – грехи чужие обсуждать! Молись о заблудших, – попросил его отец Диомид, а сам удивился: «С кем он успел поспорить? Какие священники? Был тут один – отец Аггей и матушка его Авдотья. Любили обличать прихожан в корыстолюбии. Жили руководствуясь философией: испокон веку во всем и всегда виновата паства. Слова и действия священника непогрешимы. Когда за трапезой им с матушкой подавали путассу, а не семгу, могли устроить «великий плач». У них-де даже кошка Маркиза «семужку вкушают». Щеголяли какими-то своими феноменальными добродетелями. Духовенство живет в миру. И болеет теми же болезнями, что и мир. Духовные болезни – коварны и заразны, как инфекция. Но этот батюшка давно запрещен в служении. Их семья уехала из епархии. Никого больше своим поведением не смущают. Марк в то время еще маленький был».

Чадо с духовником не соглашалось. Терпеть ли христианину притеснения и скорби?!

Когда владыку Серафима перевели в другую епархию Марк хотел написать письмо святейшему. Отцы ему посоветовали, как и отец Диомид – молиться, чтобы Господь явил Свою святую волю. Он же расценил такой их поступок – приспособленческим и неблагочестивым.

Своего духовника отца Диомида Марк любил так же сильно, как и владыку Серафима. И любил и считал их обоих святыми при жизни. Об этом он рассказывал только очень близким людям: родителям, невесте и молочной маме своей – Татьяне Константиновне.

– На его службе стоишь – словно с Ангелами молишься, а посреди всех – Господь! – Благоговейно шептал Марк. – И в каждом слове ощутима —духовная молитвенная сила владыки. Что есть то – есть. Об этих неотмирных службах и молитвенном настрое Его Преподобия и Его Высокопреосвященства говорили и те прихожане, которые забегали в храм между домом и работой записочку подать или свечу поставить.

– Считает святым, но почему не слушается?! – Спросила в негодовании его мама Анна Геннадьевна свою подругу – Татьяну Константиновну.

– Услышит. Молитвами владыки и отца Диомида.

Отец Диомид, как умел, молился за своих чад, а молиться у отца Диомида иногда даже во сне получалось.

                                                                  4.

Невеста Марка – Олечка жила вместе с мамой Валентиной Александровной и младшей сестрой Дией. Год назад у Олечки и Дии умер отец. Олечке было двадцать четыре. Дие – двадцать.

– Батюшка, не знаю, что делать. Вся жизнь у Дии после кончины папы стала съезжать на греховную стезю. Все ее благочестие сгорело в один миг, – советовалась Олечка с отцом Диомидом. – Сестра на контакт не идет. Чуть что не так, не по ней – кричит. Стала от меня отдаляться. Не ходит в храм. Теперь и дома не ночует. Мы с мамой не спим всю ночь, а утром – на работу собираться. Вчера пришла и говорит маме: «– Отдай мне мою долю в квартире. Уезжаю». А тут ещё и Марк передумал священником становиться. Это же горе! А он не понимает. Ищет себя! Через неделю свадьба, еще через неделю хиротония, но мы перестали общаться. Если я ему надоела, почему не скажет?

– Не надоела, но у него сейчас не лучшие настроения, чем у твоей сестры. Обоих разрывает мир и хочет поглотить в свою стихию. Мы молимся за них, Олюшка, и ты молись!

Жених ждал Олечку у подъезда. Увидел ее и обрадовался. Понял, что скучал, а зачем куда-то уходил – и самому не понятно. Ему захотелось уединения. Беспричинно захотелось. Он пошел на кладбищенский храм, к настоятелю и другу – отцу Нифонту, но того не оказалось на приходе. Марк решил посмотреть кладбище и счет своему безделью потерял.

Он рассказывал о китайских братьях своей невесте. Олечка сидела с женихом у подъезда, слушала его и вдруг увидела в окне квартиры сестру Дию.

– Поговори с ней Марк. Может она тебя услышит? От меня и мамы сестра отдалилась и стала совсем чужая. Бросила институт. Окончила парикмахерские курсы. Но не работает. Уезжать собралась. Куда?

Олечка с Марком поднялись на седьмой этаж, не вызывая лифт. Дия в короткой юбке и рваной майке лежала в комнате на диване и курила, разговаривая с кем-то по мобильному телефону. Заметив сестру, она встала, демонстративно хлопнув дверью.

– Ты видел сигарету и эту ужасную майку, называемую «топ»? – Спросила Олечка у Марка. – Как ее оставлять одну?! Мама все время на работе.

– Мы поженимся, и ты переедешь ко мне. Дия будет взрослеть. Привыкать к самостоятельности. Проголодается, выйдет на работу или придет к нам.

Олечке понравился ответ Марка: о свадьбе он не забыл, но с сестрой ей не хотелось сужать общение, сводя всё только к желудку и комфорту.

Мимо стоявших в прихожей Ольги и Марка, направляясь на кухню, прошла Дия. Она прошла словно асфальтовый каток, специально задев собою Ольгу, чтобы той стало обидней. Но Ольга на сестру не обижалась. Она была готова с ней разговаривать на любом языке, но – чтобы этот разговор обязательно примирил сестер. Они дружили с самого рождения Дии, но год назад младшенькую словно подменили.

– Дия, – окликнула старшая сестра.

– Отвали от меня! – Дерзко ответила младшая и опять хлопнула дверьми.

Марк и Ольга услышали, как на кухне она чем-то зашуршала, потом открылась дверь, и Дия опять прошла мимо них, но уже со страдальческим лицом.

– Что случилось? – Спросила у сестры Ольга.

– Вызывай скорую, – выдавила из себя, уже без дерзости, Дия. Она легла в своей комнате на кровать и зачем-то подняла ноги вверх на стену.

Марк стал звонить в скорую, а Ольга присела рядом с сестрой и спросила:

–– Тебе что-нибудь принести?

– Они спрашивают, возраст пациента и причину вызова, – Марк зашел с телефонной трубкой в комнату сестер и остановился – длины шнура не хватало, чтобы подойти ближе к Дии и дать ей трубку.

– Скажи: угроза выкидыша! Тянущие боли внизу живота! – Крикнула на него Дия.

– Спрашивают срок беременности, – продублировал вопрос Марк, догадываясь, что сейчас творится с его Олечкой.

– Много! – Взвыла Дия и выгнала сестру с женихом в другую комнату.

Из-за внезапных тянущих болей Дия решила, что её беременность под угрозой и воспротивилась этому. Выпростав ноги на стену, она словно говорила ребенку: «Не отпущу»!

Марк и Ольга догадались, что у Дии пошло отторжение плода и стали молиться за нее, позабыв, что ее беременность была для них совершенно неожиданной.

Приехал по вызову доктор «скорой». Зашел в квартиру. Заулыбался. Миниатюрный и тоненький – будто игрушечный.

Черные, как у цыганчонка аккуратненькие бакенбардики и короткие черные волосики на затылке, спрятались под желтенькую форменную медицинскую шапочку с коричневыми Винни-Пухами. Пальчики доктора поправили стетоскоп, соскользнувший с шеи в глубокий нагрудный кармашек беленькой форменной курточки. Бирюзовые форменные штанишки были чуть заужены к низу. Правильный носик. Антрацитовые глазки. Нарисованные Кем-то черненькие бровки, реснички и аленькие губки. Все в нем было изящно, гармонично и благообразно. В конкурсе красоты для малышей первое место было бы только его.

– Кому тут у нас не сидится в животике у мамочки? – Спросил доктор и вошел по приглашению Ольги к Дии.

– У Дии есть жених? – Спросила Ольга у Марка.

– Вероятно, есть…

Ольга, чуть приоткрыв дверь, заглянула в комнату. Сестра сидела на кровати спиной к дверям. Маленький доктор задавал вопросы по срокам беременности, и Ольга услышала, как сестра ответила:

– Пятнадцать недель.

Дия была в меру упитанная. Про таких обычно говорят – «пышечка». Сама Дия от этого очень страдала, считая себя жирной толстухой. Еще она считала, что из-за своего жира замужества ей не видать. Поэтому каждое утро она бегала в парке и три раза в неделю ходила в тренажерный зал. Ее телесные объемы от физических нагрузок ничуть не уменьшались, но делали ее молодое тело точеным и рельефным. За время беременности она стала набирать вес, но ее всегда пухленький животик формы еще не менял.

– Пятнадцать недель – второй триместр! – Сказала Ольга Марку.

Красивый «игрушечный» доктор, что-то сказал Дии и трепетно засмеялся. Его смех – задорный, как бубенчик на епископском омофоре, рассыпался по всей квартире маленькими жемчужинками.

Ольга опять незаметно приоткрыла дверь и посмотрела. Дия уже лежала на подушке, а доктор ее осматривал. Доктор показался Ольге настолько маленьким, что даже бедра Дии были крупнее, чем он. Ольга стала понемногу приходить в себя и соображать, что ее сестра – беременная, и этого никак не скрыть, и об этом не умолчать.

Вскоре доктор вышел и обратился к Ольге:

– Лично я «криминала» не увидел, но для спокойствия будущей мамы отвезем ее в больницу на обследование.

Ольга схватила сумку и начала собирать вещи для Дии.

– Много не набирайте. Больше двух дней она в больнице не пробудет. Сегодня возьмем анализы. Завтра к обеду уже будет результат. Я не сомневаюсь, что с мамочкой и ребеночком всё «ОК».

– Вы папа? – Обратился доктор к Марку.

– Нет. Я жених старшей сестры, – ответил Марк и указал в сторону Ольги. – Марк, – представился он, думая, что врач ищет возможных помощников для транспортировки пациента. – Я и без носилок сам отнесу ее в машину.

– Я и сам в состоянии отнести без носилок в машину пациента. Но сейчас это не потребуется. Дия может идти сама. Выходит Дия – младшая? – Спросил зачем-то доктор. – Илья, – он тоже представился и протянул Марку руку. – А где отец ребеночка?

Доктор, будто бы запамятовав предпосылки своего приезда, затрагивал совершенно отвлеченные от медицины темы. Такой маленький, такой щупленький, он собрался, если понадобилось бы, нести на руках дородную, выше его на голову, а то и на две, Дию вниз, к машине. И в другой обстановке Марк рассмеялся бы, но не теперь.

Ольга запихнула в сумку два последних бутерброда и собралась провожать сестру в подъезд.

– И я бы хотела услышать, где отец ребеночка, – сказала Ольга доктору.

– В Караганде! – Дия опять начала грубить сестре. Ольга успокоилась – опасность миновала. В последний год они так и жили: чем больше Дия хамит – тем сильнее Ольга молится. Хамство младшей сестры было ответом на молитву. И такой ответ старшая сестра принимала. Плакала, советовалась с отцом Диомидом, но принимала. Весь этот год, из-за поведения Дии, сестры разговаривали на разных языках.

Дия взяла сумку у Ольги и пошла спускаться вниз по ступенькам. Лифт не работал.

– Мы приедем следом за вами, – сказала Ольга доктору.

– Как хотите. Но лучше всего – приезжайте завтра к десяти утра, после дежурного осмотра поговорите с врачом. К одиннадцати уже будут готовы результаты анализов, – посоветовал доктор.

                                                                  5.

Все прошло по сценарию доктора «скорой»: Дия с хорошими анализами выписалась из больницы и уехала домой в сопровождении, встречавших: Марка и Ольги.

Дома у сестер – за обедом Марк старался шутить, но Дия закрылась в комнате и шуток Марка не слушала. Чувствуя себя лишним среди них, Марк посоветовал невесте прилечь отдохнуть, не донимать младшую сестру благочестивыми наставлениями, а сам пошел домой.

– Марк! – Окликнул его у подъезда Илья. Доктор «скорой» крутился на детской качели.

– Пришел проведать больную? – Спросил его Марк.

– Нет, я к тебе.

Они шли пешком. Илья расспрашивал Марка о женихе Дии.

– Мы сами узнали о ее беременности два дня назад, когда вызывали «скорую», – ответил Марк.

– Просигналь, как узнаешь о нем, – попросил его Илья и показал свой профиль в соцсетях. – Ее возлюбленный может находиться в долгосрочной командировке.

– Просигналю. Зайдем ко мне? Я в том доме живу, – пригласил Марк Илью.

Гость зашел в комнату хозяина и первое, что увидел – большую икону Христа, с благословляющей входящего, десницей. Христос благословлял Илью!

Комплект мягкой угловой мебели был разделен и находился в противоположных углах. Между двумя половинами комплекта стоял письменный стол, рядом – складной табурет. Напротив стола – дверь, встроенного в стенку шкафа для одежды. Илья тут же разместился на ближайшей половинке дивана, поджав под себя ноги, как цыпленок на насесте и стал расспрашивать:

– У тебя дома столько икон! Ты верующий? Или верующие твои родители?

– И я, и родители.

– И ты, и родители? – Удивился Илья. – Ты действительно во все это веришь?

– Во что: во все?

– В это во все: в религию свою. Что Земля плоская и на трех китах? Кто-то из пациентов забыл в приемном покое на подоконнике книгу, а я ее нашел. Образованному человеку невозможно читать такую глупость! И в нее верить!

– Нет, православное вероучение не настаивает на том, что Земля плоская. Просто она покоится на трех китах. Иногда и – на трех слонах.

–– Ты даешь! – Онемел от неожиданности Илья. – Неужели современный человек способен поверишь в эту чепуху?!

– Это не глупость и не чепуха, а символическое изображение картины мироздания. Модель мироздания. Море, в котором плавают киты – это море житейское. Три кита – три христианских добродетели: Вера, Надежда, Любовь. Эти три кита – три христианских добродетели держат Земной шар или Земную плоскость. В данном случае неважно – Земной шар или Земная плоскость, потому, что изображение – схематично.

Есть другая модель – похожая. Земной шар или плоскостное изображение Земли покоится на трех слонах. Трех слонов держит Кит, плавающий в море. Здесь Кит – Христос. Три слона, те же самые три добродетели: Вера, Надежда, Любовь. Распятый Христос держит на себе этот мир. Вера, Надежда, Любовь помогают человеку – исполнять заповеди Божии.

Проповедник может выбрать любую символику, понятную для конкретной аудитории.

Христос учил теми образами, которые понимали иудеи. Например: притча о возрастании веры и о возможностях веры в образе зернышка горчичного¹. Горчичное зерно меньше всех других семян, но когда оно произрастает, крона этого дерева больше остальных деревьев. Так и вера. Когда она зарождается в человеке, бывает маленькой и почти не заметной, но если человек возрастает в вере – может стихиями повелевать.

Ты сам объясняешь своим пациентам суть заболевания и необходимость лечения на каких-то примерах или моделях?

– Пффф! Я уж подумал – мракобесие! Кстати говоря, волны на рисунке изображены не очень большие, но тяжелые – чугунные. Художник так старательно прорисовывал узор каждой волны – может, и сам того не ведая, изобразил яростный ревущий шторм. Три кита, то есть, как ты говоришь – три добродетели, которые держат Землю, идут – лагом к волне.

– Что означает – «лагом»? Плохо или хорошо?

– Когда волна бьет в борт корабля, говорят, что он идет лагом к волне. Для маленького корабля – опасность. Может произойти оверкиль – судно переворачивается. Опрокидывается вверх килем! Теперь я понимаю, почему иногда говорят о жизни, как о бушующем море житейском. Выходит, это все – из библии.

Илья был мал ростом, но любил размышлять на темы исключительно возвышенного характера. Его всегда интересовало высшее назначение человеческой личности. «Не может быть, – рассуждал он, – чтобы человек родился в мир только для престижной работы и банкетной сервировки стола с разнообразным рационом из жиров, белков, углеводов и витаминов в жилище с напольным ламинатом. А как работать на престижной и прибыльной работе, если она не нравится? Почему денежный знак решает все?»

И если Илья чувствовал в собеседнике родную душу, любил проговорить до утра.

– Ты начинаешь разбираться в моделях богословия, – сказал Марк.

– Я в этом не разбираюсь, – почему-то вдруг со льдом сарказма произнес Илья. – Я никогда не смогу понять, почему твой Всемогущий и Мудрый Бог, который держит Земной шар на Вере Надежде и Любви отправил в тюрьму моего друга Ромку Греховодова.

– Что случилось с твоим другом? – Заинтересованно спросил Марк.

– Он вытащил из петли самоубийцу. Откачал его. А этот неудавшийся висельник подал в суд за превышение полномочий!

– И суд вынес обвинительный приговор?

– Суд приговор не вынес, а оправдал его! Но, как только началось расследование, Ромку посадили в СИЗО. И пробыл он там два месяца! Если точно: месяц и два дня.

Марк с Ильей не спорил. Действительно: в следственном изоляторе нормальному человеку не захотелось бы и час находиться.

– Зачем твой Бог засунул в СИЗО врача высшей категории? Талантливого реаниматолога! Замечательного человека. Искреннего отзывчивого друга! Любящего мужа и отца! Даже мама этого несостоявшегося «висельника» на том первом судебном заседании целовала Ромке руки, за своего спасенного сына.

– У нас людей – слишком приземленный и ограниченный ум. Ты, как медик, должен знать о том, что человеческий мозг задействован процентов на шесть-восемь. Мы не можем точно сказать, для чего происходят с нами те или иные несчастья и наваливаются скорби. Бог знает, что нам полезней. Возможно, Господь в СИЗО от «кого-то или чего-то» спрятал твоего друга. Уберег его.

– Не прятал Он его! Наоборот! В СИЗО Ромка еще двоих человек с того света вернул. Теперь докторскую пишет.

– Илья! Теперь даже я понял: для чего твой друг попал в СИЗО! Для чего Господь его туда поместил – «засунул»! Чтобы спасти еще двух людей!

– Честно говоря, я об этом тоже думал. Оба случая попыток суицида произошли ночью. Тюремный врач работает на пятидневке. Надзиратели, как только увидели тех двух самоубийц, сразу вспомнили, что у них в камере врач сидит. Получается права народная мудрость: все что ни делается – к лучшему. А Ромка теперь – только с тяжелыми пациентами. Правда, в реанимации легких и не бывает. Тема его диссертации: «Как вернуть к жизни человека, который не хочет жить».

Не так давно какой-то злой пес порвал двух бомжей. Я в тот день был на дежурстве. Вызвали нашу бригаду. Мы их транспортировали. Их нашли экстремалы в заброшенном недострое. Одному из бомжей – двадцать девять, другому – тридцать один. Выходили их. Оказалось – совсем не бомжи. У обоих – квартира, прописка. Ромка этих «бомжиков» выходил еще и уму-разуму научил.

Спрашивает их: « – Почему пьянствуете? Бездельничаете»? Один сказал, что его мама обидела, другого – девушка. Тому, которого обидела мама, Роман Федорович напомнил об уважении детей к родителям…

Какое интересное открытие он сделал в СИЗО! Сказать?

– Скажи.

– Если родители не воспитывают ребенка, его в тюрьме будет воспитывать общество.

– Твой друг сидел там не один, а с Ангелом своим Хранителем. Эти слова – из библии². А второму бомжу, какое было вразумление?

– Второму – сказал: девушки мужиков не обижают, а дарят им детей…

Ты сам: работаешь или учишься?

– Я выучился в семинарии. Помогаю в храме – алтарник. Хотел рукополагаться через двенадцать дней, – грустно ответил Марк Илье, – но теперь…

– Теперь сомневаешься? Или не идет латынь? Могу натаскать по своей методике. У меня к языкам способности: я их просто «ем»! Так все говорят.

– Молодец! Но мне латынь не нужна, – Марк уже привык и давно не удивлялся, когда его светские собеседники путали церковнославянский с латынью. Поправлять ошибку Ильи он не стал, а лишь витиевато произнес: —Если только стану изучать углубленно какое-нибудь западное религиозное течение. Или для саморазвития… Скорее – сомневаюсь: соблазнов много и недоразумений.

– По-твоему рассуждаем так: чтобы я, например, взял и бросил свою медицину из-за соблазнов и недоразумений? Расхотел возиться с пациентами? – Спросил Илья, задорно рассыпая по комнате бусины жемчужинок своего смеха.

Он смеялся долго, и своей искренней веселостью, совершенно непредсказуемо, излечил Марка от гнета его болезни – сомнений и соблазнов. Внезапный перевод дорогого и любимого владыки Серафима не казался теперь Марку таким катастрофичным. А приспособленчество отцов – плодом ошибочного самомнения.

«Вот это врач!» – Подумал Марк об Илье. – «Такой не бросит «свою» медицину и пациентов»!

– Везде, где находится человек, везде и всегда будут – соблазны, конфликты, споры, недопонимания и недоразумения. Мы же не ангелы. Мы – люди, – сказал, отсмеявшись Илья. – Тебя соблазняют, а ты делай – по совести!

– Илья, делай по совести, – учили его родители: Мила Станиславовна и Андрей Олегович. – Делай по совести, несмотря на внешние неустройства в виде оптимизаций, сокращений и прочих «новаций». Они готовили своего сына не только к ношению стерильного белого халата, но к – профессиональному отношению к пациентам. А профессионализм зиждется на совести и управляем ею. И сами они по жизни следовали медицинскому правилу: что взять с пациента кроме анализа? Если пациент буянит, если пациент даже и грозится врачу карами небесными, врач если он – врач, должен сначала вылечить пациента, а потом уж начинать бояться. Угрюмые девяностые, когда месяцами задерживался девальвированный рубль, Мила и Андрей, оставляя Илюшку в ночную группу, шли в оперблок для спасения расстрелянных и кому-то неугодных полуживых конкурентов.

И сколько раз эти же самые слова, что говорил теперь Илья, говорили и повторяли Марку родители, молочная мама Татьяна и невеста? Миллионы!

Сколько раз говорил и повторял эти же слова отец Диомид? Миллиарды! Марк им не верил. Он их не слушал, а если слышал – считал слова их пустыми. Рассуждал так: они близкие люди, друзья. Они – успокаивают. Лгут, преподнося свой обман, как проявление любви. Когда то же самое повторил чужой человек, не зная при этом сути «соблазна и сомнений» – Марк сразу поверил. До него дошло. Всем, как говорится миром – достучались! Пробили стену своеволия и своеумия.

Слушая близких, Марк в ответ молчал. Избегал разговора. Убегал от себя, но убежать не мог. Очень старался. Рвался, но не убежал. Не умеет человек слушать Бога. Даже, когда Бог кричит ему через людей миллиарды и триллионы раз: «– Я твой Бог. Я все о тебе знаю. Так надо. Учись Мне доверять!»

И понял Марк: на кладбище Господь обличил его неразумие. Китайцы выросли в языческой стране, а уверовали настолько, что стали духовными братьями! И в обозримом будущем – служителями алтаря Господня! Блудные дети возвращаются к Отцу, а родные, как Марк – противятся Его святой воле.

– У тебя есть мечта? – Спросил Илья.

– Есть. Даже две. Одна исполнится через пять дней – я женюсь на Ольге. А вторая через двенадцать дней, когда рукоположусь, – Марк больше не сомневался, что его рукоположение состоится, аще жив буде. И был благодарен Господу – за то, что познакомил его с Ильей.

– У меня тоже, есть мечта. Иногда мне кажется, что это не досягаемо, а иногда…

– Какая мечта у тебя, Илья?

– Хочу быть военным моряком-подводником…

Марк догадался, почему Илья не договорил, а замолчал – с его ростом такая мечта – труднодостижимая.

– Буду лечить экипаж в боевой обстановке. Вырезать гнойники и аппендиксы. И все это – при одуряющей качке. При адской жаре. Мой знакомый начмед всегда присутствовал при швартовке своего надводного корабля и даже вел при этом вахтенный журнал.

– Ты разве хирург? – Удивился Марк.

– Хирург.

– Почему тогда работаешь на «скорой»? И приехал по гинекологическому вызову?

– У нас в медицине – оптимизация. Хирургов – много. Их настолько много, что они, хирурги, пашут в две-три смены. А врачей на «скорой помощи» совсем нет: от слова – «вообще»! Наша бригада приехала, потому что вызов был срочный: угроза выкидыша. Мы были не заняты.

«Его оптимизму и целеустремленности нужно учиться! Отыскать бы у самого себя кнопку с грехом уныния и застопорить ее на позиции «Выкл.» – подумал Марк, а Илья спокойно продолжал:

– Когда я служил в морской пехоте…

– Где ты служил? – Опешил Марк.

– В морской пехоте, – строго повторил Илья. – Я был фельдшером при санчасти и целых два раза ходил на БДК – большом десантном корабле. Качку переносил нормально, даже ел с аппетитом. Но мне больше нравится подлодка! Подводники – элита ВМФ!

– Подводники дышат тем, что выдыхают их товарищи. Ты знаешь об этом? – Спросил Марк.

– Знаю.

– Стало быть: ракетный подводный крейсер стратегического назначения?

– Так точно! Только пропустит ли медкомиссия? В военно-морскую академию я из-за роста не прошел, а в гражданский мед поступил.

– Возможно, дело не только в твоем росте, а тебе вежливо отказали по другой причине! – В самом деле: у Марка было множество приятелей военно-морских офицеров ниже среднего роста. Правда «ниже среднего» служили на берегу и в мичманских званиях. А флотские боевые офицеры все, как на подбор: видимо счастливец, отобранный инквизиционными комиссиями флотских учебных заведений, не может быть априори – не статным и не красивым. Но чтобы морально поддержать своего нового друга, ведь долг платежом красен, Марк пообещал: – Я попрошу за тебя молиться своего духовника отца Диомида. Ты крещен?

– Крещен. Дия – тоже верующая? В ее комнате много икон…

– Да. Она крещеная. В воскресной школе была вожатой скаутского отряда. На клиросе пела вторым голосом. Как руководитель – сопровождала в лагерь детей. У старших школьников до недавнего времени вела Закон Божий. А год назад, что-то с ней стало происходить. Думаю, у нее кто-то появился…

– И этот «кто-то», судя по всему, оказывает на нее губительное влияние.

– Она христианка, – печально напомнил Марк, – с нее и спрос строже.

– Она же – слабое создание. Доверчивое. У нее такое фантастическое имя – Дия. Или Диа?

– Конкордия, – протяжно произнес Марк.

– Конкордия! – Нараспев повторил за ним Илья, словно читая поэму. – Какая женщина! Безупречное тело. Груди, как две спелых дыньки. Я бы на такой и с тремя детьми женился. И своих бы троих завели. – Жесткими резкими движениями Илья принялся массировать себе лицо, словно пытаясь стянуть кожу с век. Потом он лег, свернувшись калачиком, и спросил, – Можно я у тебя останусь на ночь, если ты и твои родители не против?

– Оставайся, – ответил удивленно Марк. Он не ожидал от Ильи, таких натуралистических и смелых эпитетов для Конкордии. – Спелые дыньки со временем вянут и портятся…

– И я тоже со временем испорчусь. Мы будем «портиться» вместе.

– Ты влюбчивый?

– Нет, но девушкам со мной не скучно.

– Ты оказывается – бывалый ловелас?!

– Не бывалый. И почти не ловелас.

– Ого! Небывалый почти не ловелас!

– Марк, мне и самому не нравится, когда парень беспричинно меняет девушек.

У меня был школьный друг Эдик. Мы дружили с ним со второго класса, как он к нам пришел. После школы я приехал домой на первые свои студенческие каникулы, и мы пошли с ним на танцпол. А потом я ждал окончания каникул, чтобы уехать и не выслушивать от его девушек вопросы: «– Вы были вместе. Где Эдик?»

Девушки были всерьез взволнованы. Одна слышала в новостях, как перевернулся черный джип. «Врачи борются за жизнь водителя». А у Эдика – черный джип. Другая девушка узнала из других новостей – «сосулькой убило парня». Она сразу решила, что это – Эдик.

Он изменял не мне, но я постепенно прекратил с ним общаться. Потому что на вопрос его девушек: «– Где он?» я, конечно же, знал ответ – он у третьей, но вынужден был изображать на лице равнодушие – как предатель.

Хотя он и звонил и писал в сетях, что такой уж он есть от природы – любвеобильный. Я написал ему, что это не любвеобильность, а болезненное состояние. И не врожденное, а приобретаемое.

                                                                  6.

Родители у Марка тоже были верующими, венчанными в браке. В день воскресный, молились в храме, постами – старались чаще подходить к Святой Чаше – тому и сына учили.

К своим сорока восьми годам его мама, Анна Геннадьевна, так и не научилась красиво повязывать платок – «как это делают все порядошные христианки», а его отец – Михаил Иванович нежно подначивал супругу: «– Фарисеюшка».

Мать с отцом видели, как тревожился Марк – от разлада с самим собой. Знали, как он привязан к владыке Серафиму, но говорить на эту тему с кем-либо кроме духовника отца Диомида Марк не желал, а с родителями отшучивался.

– Пошел наниматься к отцу Нифонту, – сказал он им перед уходом на кладбище.

– Был у нас Марк-отступник, а теперь будет Марк-гробокопатель. Хоть праведный, хоть строптивый, но – родной сын, – ответила мама за себя и за мужа. Михаил Иванович поцеловал жену и ушел в ночную фабричную смену – дабы семью содержать, пока его домашние рассуждают о неземных материях.

Анна Геннадьевна поговорила по телефону с подругой Татьяной. Приготовила скоромных наваристых щей и три противня эклеров. Поместила эклеры в пакет и, направилась теперь уже на вечерние посиделки для продолжения телефонной беседы к подруге Татьяне Константиновне. Причин для посиделок на этот раз было целых две. Первая – долгожданная и радостная. Вторая – удручающая.

Аня и Таня жили в одном доме и дружили – сколько себя помнили. В школе сидели за одной партой. Иногда ссорились. Повзрослев – прекословили и препирались, но разменивая вот уже скоро пятый десяток, друг другу ничуть не надоели. После десятого класса подружки было расстались на несколько лет. За те несколько лет, обе они вышли замуж: сортировщица типографии Аня – за фабричного разнорабочего Мишаню, а Танюша окончила сначала ПТУ потом «выч-тех» и встретила Антошу.

Антон Вардоватов Татьянин муж – был военмор. Каплей. Черный костюм, золотые погоны. Золотая кокарда. В ножнах – кортик. В милого-милого Антошу не влюбиться было нельзя. Антоша – был Антошей и для Танюши и для экипажа.

После свадьбы молодые переехали в офицерскую малосемейку и счастливо зажили уже на своих – пятнадцати метрах. За полгода в офицерском общежитии Татьяна экстерном прошла факультатив «борьбы за живучесть» и усвоила привычку – бытовой крупногабарит «закреплять «по штормовому»…

… Через каких-то двадцать пять лет Татьяна Константиновна обладала ангельским терпением и непоколебимым упорством, а вернее сказать – упрямством в искушениях и скорбях.

Как христианка она хорошо знала и даже усвоила, что скорби необходимы для спасения души, для разнообразия и не скучности житейского круиза в штормовом переходе через устрашающие ревущие цунами.

Подружки сидели, пили Татьянин чай, ели Аннушкины пирожные, рассуждали о безработице, вариантах смежных должностей и важности профобучения в любом возрасте.

Татьяна Константиновна со дня на день готовилась к смене руководства. Прежний ее директор вышла замуж и уехала к супругу в другие веси, а новый – пришел с новой командой.

– Не стыдись рядовых должностей, Танечка. Христос ученикам своим ноги омывал,³ – поддерживала подругу Анна Геннадьевна. Но если уж и было катехизировать Анне, то явно не свою ближайшую подругу. Татьяна Константиновна когда-то давно саму Аню и ее мужа Мишу учила и церковно-славянскому языку и догматическому богословию.

– Я не стыжусь из руководящей должности уйти в подчинение. Захочет ли новый хозяин оставлять старых работников?

– Что у тебя за новости, о которых ты писала в sms и говорила по телефону? – Спросила Татьяна Константиновна.

– Мишку на фабрике руководитель опять премией поощрил, – захныкала от безысходности, как маленькая Анна Геннадьевна.

– Твой Мишка всегда был на доске почета. Теперь его премиями поощряют. Я не удивлена, – Татьяна Константиновна все еще не могла понять слёз огорчения подруги.

– Я тоже была бы не удивлена. Да только директор не просто так стал с Мишкой «дружить».

– Каждому бы из нас такую «дружбу» с начальством.

– Танюша! Все совсем не так! Директора выдвигают в депутаты, и он хочет моего Мишку с собой взять – в заместители или в напарники. Не знаю, как там это у них называется. Сказал ему, что Мишка серьезный, исполнительный. Без высшего образования, с десятью классами. Из рабочего сословия – им как раз такие нужны. Съедят они его там!

– Вот и отлично! – Успокоилась подруга и стала расписывать возможности Михаила в его будущей новой должности. – Не съедят они твоего Мишу! Будет в депутатском змеином клубке хоть один приличный человек. Верующий! И апостол повелел христианам нести друг друга тяготы.

– Мы с Мишкой будем родителями, – не удержалась Анна, забыв доплакать о дальнейшей депутатской судьбе мужа.

– Анечка! – Зацеловала подругу, Татьяна Константиновна. – Очень рада за тебя! За тебя и за Мишу! Мужу сказала?

– Сказала. У наших прихожан, Златохватовых, тоже через двадцать лет вторая беременность была. Помнишь? И Златохватова разродилась двойней. Все спрашивали «– У вас ЭКО?» У них не ЭКО. Вот так Господь управил. Может и у нас будет двойня?! Как думаешь?

– Не знаю, Анечка. Но лично я желаю тебе тройню! Как себе желаю! Если бы у меня был бы муж.

– Мне бы и четверню не помешало, – стала озвучивать свои мечты Анна Геннадьевна. – Сколько лет ждали после рождения Марка!

Почти двадцать пять лет прошло с тех пор, как Марк родился. Аня тогда и не знала, что при рождении сына с нею произошло чудо. Узнала о своём диагнозе уже после рождения сына. Узнала и подумала: «Чудеса повторяются!». Анна Геннадьевна терпеливо посещала болезненные гинекологические процедуры. Ходила уже, по привычке или – как на работу. Уже забывала, зачем она в женскую консультацию идет. Тысячи раз слышала от сменяющихся участковых гинекологов: «– Радуйтесь, что одного родили. С вашим диагнозом рождение ребенка – чудо!»

И вот у них с мужем снова повторяется чудо.

7.

Новый директор Татьяны Константиновны оказался активно-деловой. Самоотверженно-хозяйственный. Неутомимо-ответственный. Созидательно-требовательный.

Новая администрация. Новая команда. Новые «невозможности»…

– Молоко за вредность, – докладывает начальник отдела по персоналу Татьяна Константиновна новому шефу – Виктору Семеновичу, прежние бонусы их предприятия.

– Молоко купят сами, – распоряжается Виктор Семенович.

– Оплачиваемый день диспансеризации.

– Пусть берут за свой счет или в счет отпуска.

– Но диспансеризация раз в два года. Здоровый работник ударно работает – перспективное планирование, – замечает Татьяна Константиновна Виктору Семеновичу.

– Диспансеризация – личного дело каждого. Мы – не медики.

– У медиков не диспансеризация, а медкомиссия, – опять бесстрашно спорит Татьяна Константиновна. – Служебная сотовая связь?

– Будут ходить ногами вместо производственной гимнастики.

– Но сотрудник может быть в удалении от завода, – пытается разубедить Виктора Семеновича его подчиненная. – Подарки детям сотрудников на новый год?

– Никаких подарков. На подарки пусть работают и зарабатывают. Татьяна Константиновна, готовьте передачу дел Эвелине Петровне, – Виктор Семенович устал быть круглогодичным Дедом Морозом. Директор должен быть бережливым. – Эва, прими дела у Татьяны Константиновны.

Томная Эва, подтягивая чулки под столом, вяло уточнила у шефа:

– А может завтра? Я на фитнес опаздываю. – Слово «опаздываю» Эва произносит на пределе утраченных половиной рабочего дня сил и подавляя зевок – «опаздывау».

– Хорошо, Эвочка. Завтра примешь кадровые дела.

– Куда меня переводят без моего ведома? – Невозмутимо спросила Татьяна Константиновна.

– На пенсию! – С раздражением порекомендовал Виктор Семенович. – Жалуйтесь куда хотите, но сегодня у вас последний рабочий день.

– Мне еще пятидесяти нет. Я же не подводник, уходить так рано на пенсию, – говорила Татьяна Константиновна вслед сотрудникам и новому директору, которые уже спешили в свои кабинеты. Ее никто уже не слышал. Ее для них уже не существовало.

По поводу жизнеспособности трудового кодекса на ее славном и любимом когда-то заводе у Татьяны Константиновны теперь были большие сомнения. Она вспоминала статьи из него, лежа в кровати, с открытыми в темноту ночи глазами. «Драться или сдаться?» – думала она до утра, так и не уснув.

Когда ехала в транспорте утром на работу, думала, что будет «драться», а когда пришла в свой кабинет и увидела свои вещи, собранные кем-то в коробку, вспомнила Евангелие от Матфея: «Если гонят из одного города, идите в другой».

И Татьяна Константиновна ушла. Хоть и привыкла она к своей работе, как к собственному дому, ей пришлось «увольнять себя» – «по собственному желанию». Подписав трудовую у директора, на следующий же день, после благословения духовника, Татьяна пошла прямиком в «Бюро трудоустройства населения».

В «Бюро» инспектор Инна Николаевна прочитала два заполненных листика из ее трудовой. Два листика – пять записей за двадцать шесть лет. Первая – «принять». Пятая – «уволить». Вторая и третья – смена формы собственности предприятия. Четвертая запись – назначение из рядовых в начальствующие.

Вместе с инспектором поразглагольствовали. Покачались в разные стороны на офисных креслах, потому как не нужны сейчас кадровики, да с таким опытом и стажем.

– Нужны люди с авантажным фасадом, – сказала инспектор Инна Николаевна, лет двадцати трех, опытом уже умудренная, и покровительственно болтливая.

– Кажется, я очень авантажна. Хорошо одета и напомажена, – ответила Татьяна. Ее жиденькие волосята мелировало летом полярное солнышко, укладывая правильными рядами до плеч из аккуратно ровных прядей, а зимой поддерживала фасон сестра с прихода, парикмахер Галя. Из одежды Татьяна привыкла к деловым пиджакам и юбкам-карандашам, будто специально утянутым – для сдерживания ее начальственного ритмичного шага.

– До пенсии каких-то шесть-семь лет, а в таком «творческом» возрасте найти работу можно, только если выйти на Млечный Путь с протянутой рукой, – сказала в «утешение» Инна Николаевна. – Но мы сдаваться не будем. Можно подыскать, что-нибудь аналогичное, родственное тому, что вы умеете. Еще посмотрим: кто – кого! – Самоуверенно объявила она, пролистывая статистику вакансий.

Татьяна Константиновна сидела рядом в кресле и ждала, припоминая вчерашнее благословение духовника отца Диомида:

– Ярмо на свою шею всегда найдешь.

– У нас есть несколько вакансий, которые могут вас заинтересовать, – явно обрадованная итогом поиска, Инна Николаевна вытащила лист из принтера с вакансиями и адресами. – Гардеробщики в школу, менеджеры в салон канцелярских принадлежностей, мерчандайзеры в супермаркет.

– Что же: гардеробить так гардеробить, – ответила Татьяна Константиновна.

– Не расстраивайтесь. Это временно. Будет, чем за квартиру платить. Потом найдете себе постоянную должность, – успокоила ее Инна Николаевна. – Есть еще последняя вакансия – охранника. В охранном агентстве вас выучат. Выдадут свидетельство. Будете выбирать-перебирать – побогаче, почище. Банк или фирму! Если не понравится на новой работе «гардеробить» или «менеджерить» у вас будет запасная пристань – свидетельство охранника.

– Если «побогаче» да «почище»… давайте адрес охранного агентства, – сказала, взгрустнув Татьяна Константиновна. – Уж очень она – начальник отдела по персоналу, любила свое кадровое делопроизводство. Да и гордынька, ущипнув, напомнила о себе: в сорок восемь лет начинать всё сначала…

                                                                  8.

Через две недели Татьяне Константиновне вручили свидетельство охранника и назначили на охраняемый объект. Объект, вверенный в ее охрану, был действительно чистеньким. С евроремонтом, с фигурной черепичной крышей и тяжеленными дверями до потолков. Здание принадлежало церкви пятидесятников.

Надо сказать, что Татьяна с детства была такая мямля, каких свет и не видывал и о которых не слыхивал. Когда Татьяна Константиновна – Танюша была ребенком и с нею случалась неприятность она, будто выдавливала из последних сил свое проникновенно-писклявое – «Ви-и-и-и-и-и…»

В школе на экзамене четверку получит – «Ви-и-и-и-и-и…»

С подругой Аней поссорится – «Ви-и-и-и-и-и…»

С первого раза не поступила в институт – «Ви-и-и-и-и-и…»

Казалось, что только «Ввви-и-и-и-и-и-и-и» ее и спасало. Но теперь…

– Мне, батюшка?! Христианке! Православной! Секту охранять?! – Возмущенно рубила воздух речевыми конструкциями Татьяна Константиновна.

Отец Диомид молчал, молился и внимательно слушал горделивое свое чадо.

– Пойду! – Неожиданно успокоилась она. Духовник ее благословил, передал благословение Марку и Анне с Михаилом.

Татьяна собрала рабочий рюкзак для «ничего не делания», как назидала ей Инна Николаевна, и спанья на новой работе – с восьми утра до девяти вечера. Пять раз в неделю: со среды по воскресенье.

– У нас новый охранник? А не хотите ли поговорить о Боге? – Обрадовались пятидесятники.

– Что же давайте поговорим о Боге, – ответила Татьяна Константиновна двум сестрам-пятидесятницам, вызвавшимся провести ее с работы до троллейбусной остановки.

Поговорить сестрички даже воздуха в легкие не успели набрать. Татьяна Константиновна подробно рассказала им о христианском православном вероучении. Следом – о католическом. Затем – о протестантском. Почти дошла до пятидесятников, но как известно – урок для нормального восприятия учеников, должен длиться не более получаса, чтобы знания этим учеником усваивались – Татьяна предложила своим слушательницам сделать перерыв на сон грядущий.

– В православной церкви идолопоклонство! Вы покланяетесь иконам, как идолам! – Одна из провожатых Светлана Львовна попыталась заклеймить недалекость Татьяны Константиновны.

– Покажите, пожалуйста, свой кошелек, коллега, – попросила Татьяна Константиновна.

– Кошелек? – Переспросили сестрички-пятидесятницы, а подруга Светланы Львовны – Елена Алексеевна, на всякий случай пощупала дно своей сумки. – Зачем вам наши кошельки ?

– Хочу посмотреть на ваших внуков, на зятьев, на дочерей, – спокойно ответила Татьяна.

– Внуков?! – Расцвели сестры-пятидесятницы и стали показывать в кошельках и в паспортах своих пухлых младенцев с голыми ягодицами, дочерей в купальниках под пальмами, зятьев с дырками на растянутых трениках, но – за штурвалом катера и в капитанской фуражке, словом – всех и во всей красе.

– Поняла, – говорит вдруг Татьяна, – вам дороги эти фотографии потому, что сделаны на дорогой итальянской бумаге!

Сестры-пятидесятницы посмотрели сначала друг на друга, потом на нового охранника.

– Вы хотите сказать, что покланяются не краске, которой изображалась икона. Не доске, на которой написана, а тому лицу, которое? Которое? – Спросила Светлана Львовна у Татьяны.

– Которое? – Повторила за подругой Елена Алексеевна.

– Совершенно верно! Мы покланяемся Богу. А почитаем образ того святого, который изображен на иконе. Поклоняемся и почитаем личность, а не технику и способ изображения. Все очень просто!

Инспектор Инна Николаевна совсем не зря предупреждала безработную Татьяну Константиновну о том, что на новой работе ей «может не понравиться». Татьяна Константиновна самоотверженно выполняла свои функции охранника и – в соответствии с должностными обязанностями, но вела духовно-подрывную деятельность среди пятидесятников.

Ну, конечно, Татьяна делала это не умышленно. Пятидесятники шли к ней сами. Сами и предлагали поговорить о Боге. Татьяна честно предупреждала, что просвещать ее не надо – потому, как она давно просвещена князем Владимиром и апостолом Андреем Первозванным. А уж пророков, учителей и богословов: начиная с ветхозаветных времен, со времен апостольских, далее – с Иоанна Дамаскина и, заканчивая Игнатием Брянчаниновым – сядь и перечисляй от сотворения мира по век девятнадцатый. С восьми утра до девяти вечера. Пять дней в неделю.

Эту подрывную деятельность Татьяны заметил даже сам глава церкви пятидесятников, когда половина его адептов вдруг «заболела», а потом мимикрировала на православных приходах, поменяв телефонные номера. Заметил и расторг договор с охранным агентством. Агентство – с Татьяной.

                                                                  9.

Конкордия открыла шкаф и взялась перебирать вещи. Вся одежда понемногу стала теснить. Приходилось придумывать разные хитрости – из удлиненных футболок и рубашек-разлетаек со спортивными трикотажными брюками. Требовался специальный костюм для беременной. Конкордия отыскала куски материи и пошла к Татьяне Константиновне, которая была давним другом их семьи, а теперь молочная мама Марка – и подруга свекрови старшей сестры. Совсем родня.

Татьяна Константиновна обрадовалась приходу Конкордии – появился уместный повод побеседовать. Конкордия разговоров о себе избегала и на контакт с семьей не шла. Даже на свадьбе сестры и на хиротонии Марка ее не было.

Когда замеры были сняты, модель совместно утверждена, Татьяна Константиновна стала кроить костюм на полу, а Конкордия вызвалась приготовить ужин.

– Ты уже встала на учет по беременности? – Осторожно спросила Татьяна Константиновна.

– Еще нет.

– Давай вместе сходим?

– Давайте, – тяжко вздохнула Конкордия. Она боялась медицинских манипуляций. Хотела почитать в интернете советы роженицам во время родовой деятельности, но сразу попала на видео урок – и от страха закрыла вкладку. Отдавать себя на растерзание врачу все равно придется, а лучшей провожатой, чем Татьяна-Танюша Конкордии не сыскать.

– И мужа твоего возьмем, – произнесла Татьяна Константиновна совсем тихо, будто бы и не она произнесла, а влетевший в форточку, заблудившийся посторонний глас.

– Он далеко.

– Как его зовут? Чем он занимается? – Осмелела Татьяна Константиновна после успешного предисловия и, решительно зажужжала машинкой, накручивая нить на шпульку, демонстрируя всем своим внешним спокойствием заурядность вопроса.

– Пьер Лататье. У него модельный бизнес.

– Модельный бизнес? А почему Пьер? Поняла, поняла! Пьер – звучит загадочней и романтичней. Оригинальный способ выйти на взыскательный европейский рынок, – быстро догадалась Татьяна Константиновна.

– Он француз!

– Француз?!

– Француз, – растерялась Конкордия от недоверчивой интонации Татьяны Константиновны. – Правда, русского происхождения – у него русская мама. Поэтому он хорошо говорит по-русски.

– А папу этого француза зовут Лататье-старший?

– Не знаю, – еще растерянней ответила Конкордия. – Почему вы спрашиваете о его имени? Вас должно было удивить, если уж удивляться, совсем не имя, а – фамилия. Почему вы иронизируете его именем, Татьяна Константиновна?

– Отнюдь не иронизирую. Просто не сразу догадалась, для чего Петр взял себе имя на французский лад. Теперь понимаю – для того чтобы закрепить в Европе свой модельный или торговый бренд.

– Но он же француз! Он – Лататье! Поэтому – Пьер!

– Лататье – водяной или озерный лапушник. Кувшинка, кубышка, купальница, желтоголовник. Южный диалект слова – «латать, ставить заплату», – Татьяна Константиновна протянула Конкордии «Толковый словарь».

Татьяна Константиновна очень сильно захотела этим Лататьям внести правки в их «бизнес-план». Сыну – за дело, чтобы не сочинял. Отцу – в качестве знакомства. А с их мамой – поговорить. Она, судя по всему, Лататьёнка своего одна растила, причем – от русского «француза».

– Родители Пьера живут в России или во Франции? Можно с ними увидеться реально или виртуально?

Конкордия не знала, что ответить, потому, что Пьер не говорил о своих родителях. Она знала о нем только то, что его сестра Мэй живет с мужем во Франции и тоже занимается модельным бизнесом. А сам Пьер по его же словам – «мотается на две страны». О маме он рассказывал, что она русская, но имени ее не называл. Об отце совсем не говорил, а Конкордия и не настаивала и не расспрашивала. В чем суть модельного бизнеса их семьи: реклама, показ, производство товара, что-либо еще – она не любопытствовала. Она была поглощена своей любовью, а для ее любви не имели значения ни семья возлюбленного, ни социальная ниша этой семьи.

При первом же знакомстве Пьер очаровал Конкордию восхищенными словами о ее специфичной нестандартной красоте-толстоте.

А она-то сама свою толстоту ненавидела лютой ненавистью. И избавиться от нее не могла никакими ухищрениями.

Пьер говорил, что у нее правильные черты лица. Брал линейку и замерял от уголка губ, до конца линии бровей. Восхищался идеальностью овала. Изяществом скул. Высотой лба. Даже изгибом шеи! Приглашал на французский подиум, обещая неслыханные гонорары. Он так и говорил: «– Гонорары у тебя будут сказочные. Ты никогда не держала в руках таких денег!» Рассказывал, что сейчас в Европе в моду стала входить полнота, и она – Конкордия, будет востребована со своими параметрами, своей белой, не смуглой кожей и славянской внешностью.

– Я с тобой сейчас буду спорить! – Сурово возразила Татьяна Константиновна. – И спорить буду безжалостно. Во-первых! Красота – понятие относительное. Обширное. Часто – субъективное. Не ограничивается только внешней оболочкой, но проявляется в гармоничном сочетании интеллекта, ума, характера, воспитания. Продолжать можно до бесконечности. У неандертальцев были одни стандарты красоты. В девятнадцатом веке другие. В двадцатом и двадцать первом – третьи и четвертые. Во-вторых! Кто тебя убедил, что ты – некрасивая и толстая?! У тебя всего-то – пятидесятый размер!

Конкордия протыкала воздушное пространство своими заостренными тушью, ресницами. Ругать или выговаривать Татьяна Константиновна не умела, а когда сердилась, начинала разговаривать голосом мультяшного хомяка. Её сердитость всегда смешила. От этих смешащих порицаний все опасения и беспокойства исчезали сами собой.

– Вы рассуждаете общими критериями, но в настоящей жизни все совершенно иначе. Настоящая жизнь любит успешных! А красота – путь к успеху. Я – знаю! – Для Конкордии путь к успеху означал – путь к любимому человеку, путь к замужеству.

– Что ты знаешь?! – Опять рассердился «мультяшный хомяк».

– Вы будете смеяться, если я скажу.

Пьер ухаживал за девушками, забрасывая их льстивыми и головокружительными обещаниями. Даже Конкордия, весьма критически относившаяся к софитам и тряпкам, избегавшая публичной огласки и многолюдья, была загипнотизирована уверениями в его безграничной любви. Ее не привлекала карьера модели, но ради любви Пьера, ради того, чтобы он был всегда рядом, Конкордия была готова попрыгать на подиуме и улыбнуться с обложки модного журнала.

До семнадцати лет все ее школьные учителя говорили:

«– Ты слишком серьезно ко всему относишься. Все хорошо в меру», – повторяли они. – «Девушке с глубокомысленными суждениями всегда нелегко найти мужа».

Советовали стать даже чуть легкомысленней. Школьные сочинения по литературе Конкордия писала на две тетради в восемнадцать листов, а когда родители купили дочерям второй компьютер, ее сочинения превратились в повести.

В приходской общине Конкордия посещала воскресную школу и богословские курсы. А потом по архиерейскому благословению и сама стала преподавать на курсах для детей. Умела объяснить новоначальным труднопонимаемые места в писании и любила петь в церковном хоре.

В одиннадцатом классе в ее жизни неожиданно появился Пьер. И утонула в «объятиях настоящей любви» Конкордия совсем не сразу, и даже не через месяцы. Пьер прилетал несколько лет подряд, говорил, что «его сердце рвалось только к ней». Привозил ей из просвещенной Европы постулаты свободы, равенства и независимости.

Как правило, девушки побывавшие его возлюбленными, после эмиграции из России отчисляли ему еще и процент от, своей уже, прибыли. Так что Конкордия еще не зная своего счастья, пребывала, по убеждению Пьера в глупой тоске.

Бизнес Пьера был успешным и востребованным. Кто-то из девушек соблазнялся деньгами, для поддержания своих же семей. Кому-то хотелось замуж за иностранца. Кому то – были интересны приключения в Европе. Конкордия была особенной девушкой, потому что девушкой была в полном смысле слова – она была девственница. Для своего волонтерского, как он говорил, бизнеса ему нужны были именно молодые женщины. Физически здоровые, крепкие и выносливые. Поэтому и подход у Пьера к его немногочисленным девственницам был особым. Для начала Пьер убедил Конкордию в том, что любит ее только он, а ее близкие, как только она перестанет ходить в храм – сразу же «открестятся» от нее, как от «позорной девки».

– Слова «откреститься» в природе нет. Его не существует, – ответила Конкордия Пьеру, но стала сильно сомневаться в своей семье и друзьях. Она поняла сказанное, в котором убеждал ее Пьер. Если она станет вести другой образ жизни, если будет курить, есть мясное в пост, жить «гражданским браком», то своей семье будет не нужна. А это означало, что любят ее за поступки, а не за то, что она есть – какая есть.

– Неужели Адаму и Еве выдавали свидетельство о браке? – Резонно спросил ее Пьер. Она сдалась.

Конкордия была студенткой факультета, выпускающего дизайнеров. Ей нравилось обучение, и она получала стипендию. На стипендию всегда покупала себе проездной, а в семью – печенье, конфеты и любимые тортики с кремом, для сестры-Олечки и мамы. Это был ее вклад в бюджет семьи, которая ее любила и вырастила. Мама отказывалась потреблять сладости, купленные дочерью – привыкла жить под девизом: «лучшее детям». Отец, наоборот, говорил: «– Дочь взрослеет. Понимает, что благодатней отдавать, чем брать».

В тот раз Конкордия печенье и конфеты покупать не стала. Купила двадцать шприцов и два бинта. Пришла домой. Заправила в шприцы яблочный и гранатовый сок, выдавила эту хитрую суспензию в мойку, но так, чтобы в них оставались следы «кровяной» жидкости и, разбросала по квартире использованные шприцы. Обвязала себе руки бинтами и легла читать книгу.

Когда ее домашние стали возвращаться с работы домой, Конкордия отложила книгу и легла, неестественно разбросав руки-ноги по кровати, будто находилась под наркотическим воздействием. Ее увидела старшая сестра. Тормошила за плечо. Кричала, чтобы разбудить, но Конкордия притворилась мастерски – лежала без движения, как мешок соломы. Ольга прошла по квартире, обнаружила разбросанные шприцы, тут же все прибрала. Родители не должны волноваться – отец тогда уже болел, но на работу ходил до последнего дня.

Олечка нянчилась с младшей сестрой со дня ее рождения. Нянчилась с нею не потому, что родители были заняты, а потому что дети любят быть ответственными. У всех детей в садике – собачки и кошки, а у Олечки были не только собачка, кошечка и рыбки в аквариуме, но и маленькая сестричка. Старшей было четыре, когда родилась Конкордия. Четыре года – это возраст бунтующей самостоятельности. Имя младшей сестре выбирала – старшая.

В современных приходских семьях выбор имени старшим братом или сестрой, можно сказать – традиция. Имя ребенку родители выбирают, конечно, по святцам, но дети иногда начинают обнаруживать пророческие задатки.

Когда старшая сестра уже стала взрослой, она слышала множество раз, как в других семьях какой-нибудь семилетний мальчик говорил своей маме: «У нас будет Катенька!». И мама рожала ему сестру, причем седьмого декабря – на Катерину.

Или в другой семье посторонние спрашивали старшую сестру восьми лет: «– Назвали братика?» Старшая сестра очень серьезно отвечала, что вообще-то у Бога она и просила Гришу. Гриша, к слову сказать, двенадцатого февраля родился – на трех Святителей.

Четырехлетняя Олечка стояла с папой в храме. Маму отвезли в роддом.

– Роддом – специальный домик для всех мам и самых маленьких деток, – объяснил папа.

Старшая сестра смотрела на шалящих детей, но играть с ними она не хотела. Она придумывала имя сестре, которая вот-вот должна была родиться. Священник благословил молящихся, перечисляя память святых того дня. Среди них была мученица Конкордия.

Олечка насобирала урожай из шприцев и пошла в медлабораторию на экспертизу к сестре с прихода Алле. Надо было узнать, что в них? Экстази? Героин? Олечка в этом мало что понимала. Но слышала, что героин – это самое смертоносное зелье!

Алла произвела исследования и следующим вечером позвонила Ольге:

– Конкордия хочет казаться хуже, чем есть. В шприцах – аква, фруктоза и пищевая химия.

Ольга родителям о Конкордии ничего не рассказывала, отнимая их щедрые скорби, чтобы папа занимался своим нездоровьем. С мамой Кокордия и сама старалась не говорить даже о болезни папы. Опускала глаза и стремительно пыталась ускользнуть, оставляя за собой удушливый «аромат» махорки. Этот «аромат» Конкордия изобрела сама. В свою сумочку она вкладывала двойной пакет с мокрыми окурками из институтской «пепельницы».

Вместо пепельницы на лестничных пролетах здания стояла литровая банка с водой, в которую страждущие курильщики и бросали свои выкуренные сигареты. Там же в «курилке» она подобрала забытую кем-то пачку сигарет и зажигалку, чтобы курить дома, исключительно при родных. Демонстративно пускать дым в лицо. О том, что от Конкордии разит махоркой, говорила ей даже замдекана ее факультета.

Хамить Ольге у неё получалось, но тоже не сразу. Для греха нужны привычка и навык.

Обманутой себя Конкордия почувствовала, лишь – когда Пьер узнал о ее беременности. Он внезапно сорвался и уехал во Францию. Она не знала, что его функции были им здесь исполнены, а вопрос об аборте с ее стороны, как у верующей – даже не промелькнет.

Конкордия увидела в таком его поступке – бегство. Раньше он говорил, что приехал в Россию на целых полгода – развивать новый интересный бизнес. Бизнес «мужской», поэтому рассказывать о нем Конкордии не имело смысла. Приехал не один. С огромным неаполитанским мастиффом по кличке Ньютон. Когда Пьер находился во Франции, они часто переписывались через интернет-приложения, но узнав о ее беременности, он словно забыл все свои обещания и ее саму.

И любила Конкордия Пьера. Но для чего была эта спешка в отношениях? Если любовь должна была остаться с ними на века! Но Пьер торопился сам. И ее торопил. Говорил об отсутствии доказательств ее любви. Его доказательствами служили его приезды в Россию. А ее доказательство – добрачное сожительство с ним.

Конкордия чувствовала себя не только обманутой, но и состарившейся в одночасье. Сразу – лет на сто. Она смотрела на себя, словно со стороны, и удивлялась, что до сих пор не видит всклокоченных седых волос, старческой шаркающей походки и землистого облика ведьмы.

Белое атласное платье больше ее не ждет. И шлейф ее фаты не будут нести три маленьких девочки, как было то у старшей сестры. И жених в церкви не откинет прозрачную гипюровую вуаль, чтобы обменяться с нею обручальными кольцами. Не взойдет она на белый плат вместе с женихом. А будет расписываться в ЗАГСе – без гостей и без свидетелей. Чтобы никто не увидел ее дитя, рожденное вне брака, которое, рядом находясь, обличит её своим присутствием. Все потеряно. Все утрачено. Конкордия будто бы чувствовала дыхание старости. Прежние намерения, надежды и перспективы были перечеркнуты вместе с потерянным целомудрием.

Для Пьера же все шло по его плану. В модельный ли бизнес, или в другое предприятие Конкордию теперь можно завлечь – без труда.

– Я не буду смеяться. Думаешь, Татьяна Константиновна в молодости не куролесила? – Спросила Конкордию Татьяна Константиновна и подвела ее к большому зеркалу на предварительную примерку. – Каждому поколению – своя война. Свой шторм. Свои соблазны.

Платье было наметано. Если выкройка составлена верно, через два часа Дия будет с новым нарядом.

10.

Став женой военного моряка-офицера, Татьяна Константиновна Вардоватова через два месяца узнала, что беременна. Она этому очень радовалась не только потому, что каждая женщина мечтает стать матерью, но и потому что надеялась – беременность успокоит Антошу, почему-то ставшего после свадьбы необычайно нервным.

За обедом Антоше вдруг попадалась котлета с волосинкой.

– Это не волосинка, Антоша, – жена рассматривала котлету, стоя на свету около окна, а потом, включив настольную лампу, – я не вижу никаких волосинок. Я всегда подбираю волосы, когда готовлю.

– Ты не видишь, а я вижу! – Пронзительно кричал Антоша. – И волосы подбирать не надо в косу. Не нужна мне в доме старушка с гулькой!

Татьяна тут же расплетала густые волосы и откидывала их назад, как нравилось мужу.

– Тарелку себе взяла большую. Мне – подсунула маленькую, – обижался он в следующий раз.

– Не сердись, Антоша. У меня тарелка большая, но старая и пощербленная, которую ты принес с корабля, а сегодня в «Военторге» давали тарелочки – беленькие с золотым. Я и купила ее тебе…

– Тарелочку мужу купила?! А сервиз для меня жалко?

– Что ты, Антоша! Что ты! Мне не жалко для тебя сервиз. Но моей зарплаты едва хватает на самое необходимое, а твою зарплату заморозили на неопределенное время. Ты же сам говорил.

– Так я и знал! – Кинул Антоша полотенцем об стол. – Ты вышла за меня из-за денег!

– Что ты, Антоша! Что ты! Я вышла замуж потому, что люблю тебя! Мне не нужны твои деньги! Но у меня не такая большая зарплата, чтобы делать большую покупку.

– Не надо считать мои деньги! Я их заслужил – каждую минуту рискуя жизнью, защищая Родину! В отличие от тебя и твоего овощного завода!

– Консервного завода, Антоша, – поправила его жена.

– Пусть овощного завода! Пусть консервного! Вы Родину не защищаете и жизнью не рискуете!

Антоша все же выбил однажды на базе и принес домой импортную суповую курицу. Курицу муж принес домой! Не синюшную отечественную – с местной птицефабрики, а – производство зарубежных ферм! Или фирм?

Зарплату военным морякам действительно заморозили и все они после боевого похода сидели на попечении жен. Зарплату заморозили, но продпаек выдавали исправно, как и положено – каждый месяц. Паек выдавали внушительный. Офицерам приходилось его не приносить, а привозить. Правда, проднабор этот был частично не всегда съедобным…

Кроме тушенки, рыбы и колбас, давали масло, сахар, бакалею, картошку. И даже сгущенное молоко! Начальство старалось поощрить комсостав из того малого, что было в то грозовое переломное время.

Но Антоша привык к холостяцкой жизни и, женатым признавать себя не спешил. Бакалею и картошку он не брал, а сгущенное молоко, колбасы и тушенку оставлял в своей каюте в холодильнике: сообразить многоэтажный компанейский бутерброд, если друг постучится или самому заунывно поесть после вечернего чая – тут продзапас и «на товсь». Антоше разрешали сход⁴ с корабля раз или два раза в неделю. Поэтому паек дома ему был не нужен. А корабельная служба у офицера – аппетиту и здоровому сну способствует: готовить корабль к ремонту, матросов учить уму разуму. Проверки-документы-оргпериоды, оргпериоды-документы-проверки…

Татьяна сварила суп из этой многострадальной курицы, а мужу, оказывается, хотелось «табака». Жена оправдывалась, что суповая курица жесткая и любимый ее не угрызет.

– Хочу куриного мяса! – Приказал Антоша.

Приказы мужа Татьяна всегда выполняла беспрекословно: вводная поступила поздно вечером и, уже к ночи, она окончила отделять отварное филе от кости. Какое мясное блюдо изобрести мужу из этого цыпленыша? Только на «табак» его и хватит. Жена перемолола филе на фарш и сделала тефтельки.

Когда мясо – предварительно отварить в соленой воде, процедить, еще раз отварить. Протомить в этом же бульоне вместе с этим мясом овощи, а потом отделить мякоть от кости. Протереть его через мясорубку. Потом тушить на медленном огне с другими овощами, то тефтели эти получаются более чем – вкусными! Но вышло их всего десять штук. Хозяйка для дегустации сделала и себе «горошинку» из фарша. Одиннадцатую.

Но Антоша опять обиделся. Такую маленькую аппетитную тефтельку жена взяла себе, а ему – «бакланов настрогала»!

В позапрошлый обед жена не так отбила говядину. Отбила ее слишком тонко! «Экономит на муже!» – Подумал муж.

Спасибо Антошиному другу-соседу по КБЧ-пять⁵ каплею Димке Носову: он схватил мисочку с отбивными и – бежать к себе в «каюту», в комнату, то есть, напротив. Жена у Димки медсестра, была на дежурстве, а он пришел домой в неурочное время. Жены разве себе готовят? Дома шаром покати, а в холодильнике «русалка хвостом бьет». Димка кричал своему другу:

– Зажрался ты, баклан! Мясо во рту тает! – Бедным бакланам в ту неделю, конечно, не везло, от стыда в залив падали стаями.

Антоша, не доедая ужина, всегда обижался и уходил спать. Посреди ночи он просыпался и стонал:

– Ты меня забиваешь в угол между стенкой и кроватью!

– Антоша, может нам у коменданта кровать пошире попросить? – Предложила ему сонная жена.

Они менялись местами. Татьяне лежалось удобно и под стенкой, и с краю. Антоша снова обижался, не находил себе места и не мог уснуть.

Потом он взял за обычай просыпаться чуть раньше и, сталкивать спавшую жену с кровати. Ему казалось это очень забавным.

Проснувшись однажды утром, он увидел, как Татьяна еще спит. Антоше не просто не понравилось лицо спавшей жены, оно показалось ему вовсе – гадким. Ее ресницы и веки чуть дрожали во сне, а на щеке Татьяны виднелся отпечаток от подушки.

«Это и есть то самое семейное счастье? А ведь бывают еще и запахи!» – Обескуражено подумал Антоша, разочаровываясь в семейной жизни. Согнув ногу в колене, муж спихнул жену с постели, а когда спящая жена упала на пол и, до конца не проснувшись, начала забираться на кровать Антоша разразился гомерическим хохотом:

– Иди, готовь мужу завтрак! – Скомандовал он. – И чтобы ходила перед мужем в вечернем платье с прической, а не в ситцевых халатах! Спать будешь теперь на раскладном кресле!

– Почему? – Сразу проснулась Татьяна.

– Потому! Впредь так и будет, а вопросы оставь для своей мамы!

Вопросов своей маме Татьяна задавать не собиралась. При чем тут ее мама? Если сама Татьяна, как ни старалась, не могла угодить мужу!

Она всегда ограждала Антошу от бытовых забот. Если его домой отпускают раз или два в неделю, у нее должно быть всегда и все – «на товсь»! После работы она стояла в очередях за продуктами. Тащила в общественном транспорте сумки из города в гарнизон. Пыталась на свои сэкономленные обесценивающиеся рубли сделать какой-то уют в их гнездышке. Еду готовила на общей кухне, а в своей – только разогревала. Чтобы любимого Антошу не беспокоил невыветрившийся чад.

Когда Антоша приглашал Татьяну к себе в кровать, она имела право прийти. Если жена сама себе решала, что может засыпать с мужем в одной постели, то ее, как постановил муж – спихивали. Жену ведь предупредили: спать на кресле, а если забыла, то – сама и виновата.

Татьяна чуть не плача шла на кухню, готовила мужу завтрак и вспоминала их встречи до свадьбы и первые дни семейной жизни после бракосочетания. Какими они были волшебными! Антоша возил жену в другой город, знакомиться к своим родителям. Татьяне Антошины родители очень понравились.

– М-м-мля, – сказала Галина Меркурьевна, свекровь, впервые увидев невестку. Развернулась и пошла икать по коридору. Завернула на кухню. Махнула рукой и пошла в спальню, грюкнув упавшим стулом. Посмотрела еще раз на сына, которого не видела два года и уронила свое бренное тело на тахту.

Невестка решила, что свекровь у нее – с юмором, и любит подчеркнуть свое млеющее состояние души. «Мля» Татьяна перевела, как – «млею». В ее семье никто не сквернословил и, даже не ругался словами-заменителями. Антоша тоже не сквернословил он же – ее муж, ее Антоша. Свекор Леонид Сергеевич, живший на даче и месяцами не появлявшийся дома, передал невестке через сына комнатные тапочки, чем очень ее обрадовал. Тапочки были самые обыкновенные, но они были подарены свекром!

– Майор-артиллерист. Зампотех в отставке с нищенской пенсией после ГДР, – жаловалась свекровь невестке, наливая себе из графина в кофейную чашку какую-то мутную жидкость с хлопьями и резким дрожжевым запахом.

Жена провела на родине мужа всего лишь неделю, но уезжала с чувством глубочайшей благодарности за гостеприимство родителей Антоши. Всю неделю она отчищала засохший жир от стен кухни и холодильника. Драила плиту. Скребла плинтуса, в которые въелась сажа с пылью.

Сажа на плинтусах появлялась от мопеда «Восход». Свекор – если бывал дома – часто перебирал его мотор. И летом, и зимой. Перебирал, как школьники собирают и разбирают кубик Рубика. Заводил мотор и оценивал мощность. Слушал, как он работает. Насколько громко тарахтит. Наблюдал, как дым стелился по коридору, закрашивая плинтуса. У свекра появилась четвертая невестка и, все четыре были с «пунктиком» – все они обожали отчищать сажу с плинтусов и жировые пятна с кухни. Свекор старался им в этом не мешать. Если ему не нравился звук от мотора и дым, он принимался за работу снова. Родители Антоши жили на первом этаже, и поэтому считали, что шум соседей не беспокоил. А едкий запах гари и бензина, который поднимался по щелям межпанельных швов дома до четырнадцатого этажа, хитрый вояка объяснял непонятливым соседям выхлопными газами от машин с улицы. Соседи очень старались быть понятливыми. Они знали, что если эти шум и гарь окажутся не с улицы, то Леонид Сергеевич, когда им понадобится перебрать мотор их «ВАЗов» и «ГАЗов», делать этого не будет.