Читать книгу Вино моей жизни - Людмила Волок - Страница 1

Конечно, босоножки на каблуках я обула зря. Подумала об этом сразу, как только вышла из рейсового автобуса. Это полчаса назад я смотрела в окно и видела медленно набегающие на берег морские волны – трасса проходила совсем рядом с побережьем. Но потом автобус свернул на пыльную проселочную дорогу, и больше не стало видно моря.

Потянулись пока еще зеленеющие под солнцем луга и усталая трава на обочинах. Солнце в этом году начало жарить немилосердно уже с весны. Отец сказал, что такое жаркое лето (а ожидалось именно жаркое) – это хорошо для вина. Но для меня это было плохо: жару я всегда ненавидела. Ненавидела потных людей в маршрутках, к которым в часы пик поневоле приходилось прислоняться. Бр-р-р. Ненавидела душный офис, где жадный владелец нашего агентства не хотел устанавливать кондиционеры. И ненавидела потную себя, когда надо было идти на встречу после полудня, и приходилось искать ближайший к месту встречи туалет, чтобы перед визитом к потенциальному клиенту умыться прохладной водой, кое-как высушить салфетками вспотевшую в маршрутке ложбинку на спине и подмышки…

Но, слава богу, офис, город и потные попутчики скоро останутся позади – у меня был отпуск! Правда, не то чтобы отпуск ожидался веселым и роскошным. Зато я его получила. Потому что мой начальник, он же хозяин ивент-агентства «Серпантин» Василий Сергеевич Чижов (черт бы его побрал) не любил тратиться не только на кондиционеры. Он не любил также отпускать сотрудников в оплачиваемый отпуск.

Но я умудрилась отпросилась на неделю в неоплачиваемый. Отец весной долго болел, и теперь попросил приехать, помочь на винограднике. И хотя мы с ним не очень-то ладили в последние годы, я согласилась приехать. Тем более что это был хороший повод вырваться из привычного круга жизни. Я крутилась в нем постоянно, как белка в колесе, и очень устала.

Наконец, автобус натужно чихнул и остановился.

– Веселое. Стоянка пять минут! – сообщил водитель и открыл дверь. Я подхватила небольшую дорожную сумку со своими вещами и городскими гостинцами для отца и вышла на улицу. Класс. Два часа дня, температура воздуха – градусов сорок, наверное.

– А еще ж даже июнь не начался! Что там дальше будет? – словно подслушав мои мысли, покачала головой бабка с пустой корзиной в пятнах красного сока – наверное, возила клубнику на городской рынок продавать. Из вежливости мне пришлось согласиться с попутчицей:

– Ага.

Я осмотрелась вокруг в поисках серого отцовского пикапа, но ничего похожего на небольшой стоянке рядом с сельской автостанцией не обнаружила. Набрала номер отца:

– Пап, я приехала. А твоей нигде машины не вижу.

– Здравствуй, Маргаритка! Ох, у меня тут незадача, не заводится старая зараза. Ты с Майей?

– Нет, оставила на Нину, я же всего несколько дней у тебя побуду, зачем ее по жаре тащить…

– Хорошо, что одна, а то я уже отчаялся с этой машиной возиться. Не представляю даже, как бы вы там без меня вдвоем страдали, на этой автостанции, – начал сокрушаться он. – Ну, я все-таки попытаюсь ее завести, а ты пока пешочком иди навстречу, доча.

Ну вот, так и знала, что что-то пойдет не так! Блин, проклятые каблуки. А теперь еще чесать по грунтовке битый час.

Я вздохнула, достала из сумки солнечные очки и свернула на узкую улочку слева от станции. Скоро она вывела меня из унылого села с поразительно оптимистичным названием «Веселое», немного попетляла между садов и ровной стрелой легла на юго-запад. Небольшая тень от деревьев закончилась. Я остановилась, достала из сумки футболку, сложила вдвое и водрузила себе на голову – может, хоть так меня солнечный удар не хватит. Или если и хватит, то не сразу.

Минут через пятнадцать я достигла вожделенной ивы – она росла на обочине чьего-то большого огорода, и здесь всегда можно было остановиться и отдохнуть в тени раскидистого дерева. Иве было, наверное, лет сто или двести. И путники всегда возносили хвалу хозяину поля, который не спилил ее, а пожалел – и иву, и путников, хотя она отбирала у огорода квадратов тридцать полезной площади.

Устало опустившись на траву, я сняла опостылевшую обувь и с наслаждением вытянула ноги. А затем растянулась на траве, подложив под голову футболку, и прикрыла глаза. Солнце, просвечивая сквозь ажурные ивовые листья, мерцало маленькими искорками. Ветерок ласкал щеки, играл волосами у лба. Только какое-то настырное насекомое густым басом жужжало у самого уха – ж-ж-ж, ж-ж-ж. Я взмахнула рукой, отгоняя его – и проснулась.

Звонил мой телефон. Я резко села – даже голова закружилась. В трубке раздался взволнованный голос отца:

– Доча, ты где? Я так и не завел машину. А ты уже должна была час как дома быть. Случилось что?

– Да ничего, пап. Под ивой задремала, – ответила я и коротко засмеялась.

– Ох, бедная, – посокрушался отец. – Ну ничего, ты, давай, помаленьку… А я тебе супчик сварил… Вечером вино хорошее откроем. Жду!

Мысли ни о супчике, ни о вине меня не вдохновили. Мечтала я только о прохладном душе и полном ведре родниково й воды, потому что уже давно допила небольшую бутылочку минералки, которую брала с собой в дорогу. Эх, надо было на автостанции хотя бы водички себе купить…

Я поднялась, отряхнула с платья несколько засохших листьев. Водрузила снова на голову футболку, а обувку решила проигнорировать – взяла босоножки за ремешки и отправилась дальше в путь, легкомысленно ими размахивая.

Но очень скоро снова одолела жара. И когда рядом притормозила попутка, я уже еле плелась по пыльной дороге, с трудом переставляя ноги.

– Куда вас подбросить? – спросил молодой водитель, открыв окно возле пассажирского сиденья.

Я остановилась, без интереса рассматривая красный пикап – эту модель кузова в здешних краях предпочитали всем другим.

– Мне на самый край поселка, улица Восточная, два.

– К Ивану Дмитриевичу? – обрадовался почему-то парень.

– К нему, – согласилась я.

– Да вы садитесь, устали, наверное, – и он распахнул передо мной дверь.

Острожная мысль о том, что «он, может быть, маньяк» слабо трепыхнулась и исчезла. Во-первых, маньяки не ездят на пикапах, в рабочих комбинезонах и с канистрами на задних сиденьях. Так я предполагала. А во-вторых, мне было уже все равно – лишь бы добраться в конце концов к точке назначения, к прохладе дома, и к душу, и к воде… К целому ведру воды, которое я выпью…

– Там у вас справа, в двери, есть кармашек – возьмите бутылку с минералкой, – словно прочитал мои мысли водитель.

Без лишних церемоний я тут же схватила поллитровую емкость и с жадностью выпила воду, с трудом отрываясь между глотками на бурное изъявление благодарности:

– Спасибо вам… Вода!.. Вот, честное слово, если бы мне предлагали сейчас на выбор – кольцо с бриллиантом или бутылку воды, выбрала бы воду!

Парень засмеялся.

– Да и какая польза вообще от бриллиантов?

– Ну… Красиво… – я задумалась.

Вообще-то, мне бриллианты никто не дарил. Даже отец Майи. Особенно – отец Майи, Кирилл, моя первая любовь, будь он проклят, гад ползучий.

– А вы Ивану Дмитриевичу кем приходитесь? – спросил парень.

Я скосила глаза: его загорелые руки уверенно и спокойно лежали на руле, успевшие выгореть на солнце светлые волосы трепал ветер, врывающийся в открытое окно машины. Он смотрел вперед, и понятно было, что спросил просто так – из вежливости. Наверняка понял, что я – дочь того самого Ивана Дмитриевича, с которым он, похоже, знаком.

– Меня зовут Маргарита, – ответила я, отводя взгляд от парня.

– А я – Павел. Мы с вами соседи, – объяснил он и сразу же добавил: – Приятно познакомиться!

Я промолчала. Меня всегда раздражало это обязательное «приятно познакомиться». Еще неизвестно, что это знакомство принесет. Может, наоборот, будет все плохо, или вообще ужасно… Поэтому я никогда так не говорила. Из принципа. Просто улыбалась в ответ – и все.

Оставшуюся часть пути мы молчали. Когда пикап Павла остановился напротив ворот отцовского дома, парень легко выпрыгнул из машины, достал с заднего сиденья мои сумку и босоножки, помог мне выйти. Я оценила вежливость соседа, сказала совершенно искренне:

– Спасибо большое, Павел. Без вас я, наверное, свалилась бы где-то на середине пути от жары.

Он засмеялся. Лицо у него было простое и открытое, и смеялся он так же – просто и открыто.

– Ну, счастливо. Увидимся!

Но не успел он отъехать, как из калитки вышел отец – в широкой гавайской рубахе и шортах защитного цвета. Он виновато обнял меня, похлопал по спине, но обратился к Павлу:

– Спасибо, Паша, что подвез мое сокровище.

– Да не за что, Иван Дмитриевич.

Приставив ладонь козырьком ко лбу, я посмотрела вслед отъезжающему красному пикапу.

– И давно у тебя сосед появился? – спросила отца.

– С февраля, – скупо ответил он. – Да идем в дом, жарко!

Дом был каменным, большим и прохладным. Этот дом я всегда любила, хотя вообще жизнь в Веселом меня раздражала, я хотела поскорее уехать в большой город с его возможностями и легкостью, с которой эти возможности можно было менять одну на другую.

А здесь возможностей не было. В лучшем случае могла быть только страсть к одному-единственному, избранному на всю жизнь делу. Вот как у моего отца, например.

Он был виноделом в бог знает каком поколении. На его винограднике мы все и работали – и отец, и мама, пока была еще жива. И я, когда была маленькой, и когда подросла – пока не уехала в город, вырвавшись, наконец, из сонной провинциальной жизни, полной тяжелого труда.

Виноградник был небольшим, можно сказать – маленьким, всего два гектара. Мы вполне справлялись на нем втроем, лишь на сбор урожая нанимали сезонных рабочих. Отец не любил, когда о нем говорили, что он делает «домашнее вино». Он утверждал:

– Я делаю вино не по рецепту, а по технологии. И у меня не домашнее вино, а авторское!

Все в поселке считали его чудаком. И когда окрестные виноградники начала скупать крупная винодельческая фирма «ВиноФест», он свой участок не продал. Хотя мама уже тогда говорила:

– Ваня, продавай. Нет у меня больше сил на этот рабский труд.

Так она и умерла – уговаривая отца все продать, переехать в город и зажить легкой сытой жизнью. В «ВиноФесте» предлагали за участок хорошие, справедливые деньги. А отец отказался.

Теперь мы сидим с ним в саду, за большим столом из отполированного темного дерева, и пьем зеленый чай. Жара потихоньку спадает, длинные тени ложатся на уходящие вдаль ровные ряды винограда – они начинаются недалеко от нашего дома, сразу за небольшим садом и огородиком. После душа и дневного сна я снова чувствую себя человеком.

– Ты Майю зря не привезла, – опять заводит свое отец. – Она бы тут на свежем воздухе ожила.

– Пап, ты хоть представляешь, каково ее таскать по автобусам, по жарюке этой?! – вспыхиваю моментально, как спичка.

Потому что моя шестилетняя дочь Майя зачастую передвигается все еще в коляске. Она инвалид детства. Я ее люблю, конечно, – она же мой ребенок. И сердце уже не болит, – я привыкла к тому, что она такая. Жаль только, что Кирилл нас бросил сразу, как только узнал, что у дочки – ДЦП. Он нас даже из роддома не забирал. Хотя у меня уже и платье было куплено, и фата – мы собирались пожениться, как только ребеночку месяц исполнится.

Потом, конечно, все выбросила – и платье, и фату. Ну их, еще напоминать будут о нем. Я его даже не искала, этого Кирилла. Хотя все вокруг говорили – ищи, подавай на алименты. Вот еще. Я, в общем-то, и сама неплохо зарабатывала.

Я всегда знала: если родится девочка, будет Майей. Как Майя Плисецкая. Потому что балет был моей страстью с самого детства. Маленькая, я простаивала часами у большого зеркала в прихожей, держась рукой за комод и проделывая замысловатые па. Балетная школа располагалась от нас далеко – аж в областном центре. Разумеется, никто меня туда возить не собирался. А в школе был лишь ансамбль ложечников. На ложках мне играть совершенно не хотелось. Поэтому я училась танцевать сама, с помощью телевизора и воображения.

Конечно, балериной я не стала; но танцевала вполне сносно. Это меня и сгубило – Кириллу понравилось, как я самозабвенно выплясывала в ночном клубе. Вот так мы и дотанцевались до Майи. Я мечтала, что она вырастет и станет знаменитой балериной. А когда дочь родилась, то поняла – нет, не станет. И танцевать вообще не будет. Ей трудно даже ходить. И еще говорить – у нее задержка речи. Врачи считают, что когда-нибудь она заговорит. И я надеюсь на это.

А пока что вожу ее к логопеду, к массажисту, к невропатологу… Да, блин, круг моих знакомых ограничивается почти сплошь врачами. Да еще Ниной, – моей хозяйкой-соседкой. То есть, Нина – хозяйка квартиры, у которой я снимаю комнату. И еще она мой светлый ангел, потому что без Нины я бы снова очутилась тут, в старом доме отца, возле пыльных дорог и выжженных солнцем степей, где зеленеют лишь виноградники, требующие постоянно воды, воды, воды и труда…

Я немного побродила вокруг дома. Все-таки, я была не совсем справедлива, когда говорила, что все вокруг «выжженное». Нет. Зеленеют сады – если за ними, конечно, хорошо ухаживают. Отец свой сад любил, поэтому в саду было неплохо. Потом я все-таки съела суп, а от вина отказалась, вызвав, как обычно, выражение сожаления на отцовском лице. Вместо вина снова налила себе большую чашку зеленого чая, вышла в сад, присела на скамейку в обвитой душистой глицинией беседке и набрала номер Нины.

– Привет. Как у вас дела? – спросила я о своей дочери, которую оставила на Нину.

Мне стыдно было признаваться даже самой себе в том странном чувстве, которое испытывала – смесь вины и облегчения. Мне казалось, что Нина обо всем догадывается; но при этом она не осуждала меня, а жалела. Именно поэтому я совершенно серьезно считала ее своим светлым ангелом. Потому что людей с таким фантастическим характером, с таким пониманием и такой безграничной добротой в природе не бывает. Только ангелы.

– Здравствуй, дорогая, – тепло поздоровалась Нина. – Все у нас хорошо, мы поели, поспали, на прогулку сходили, потом в теплый душ, и сейчас я играю на пианино, а Майечка рядом сидит, и, представляешь, улыбается!

– Улыбается! – повторяю я и улыбаюсь тоже. Для нас с Ниной даже Майина улыбка – это успех.

– А ты как, Ритуля? Хорошо добралась? Устала очень? – участливо интересуется Нина, и я знаю, что это не просто формальность; ведь мы с Майей – единственная семья, которая у нее есть. Отца сюда, правда, мы не включаем по нашему с Ниной обоюдному молчаливому согласию. Они виделись лишь один раз, когда он приезжал в город сразу после рождения Майи. Нина оценила его как «бесчувственного болвана» и приняла в штыки. Отца же Нина пугала (бывшая театральная актриса, – конечно, такая запросто может напугать простого сельского жителя!).

– Все хорошо, спасибо, Нина. Поцелуй за меня Майю. Берегите себя там, и в жару на улицу не выходите!

– Ты тоже береги себя, Ритуль. Отдохни по возможности, – вздохнула Нина.

Я понимала, что она имеет в виду. «Отдохни от Майи». Только от Нины я могла принять такое пожелание. Только она одна понимала, что от тех, кого больше всего любишь, тоже иногда нужен отдых…

* * *

На следующее утро я проснулась рано – дома всегда поднималась на рассвете. Это в городе можно было легко спать до десяти, если только Майя не беспокоила. Но дочь росла совершенно не требовательным ребенком, напротив – была очень деликатной, и всегда давала мне выспаться в выходные дни. А тут, в приморской глуши, дольше шести-семи утра спать не получалось: пьяный степной воздух, с примесью крепкой морской свежести, поднимал пораньше. Я быстренько умылась, надела купальник, сарафан, взяла полотенце, разыскала отца – он уже копался в небольшом огородике возле дома.

– Пап, доброе утро. Я схожу, окунусь.

– Иди, иди, доча, сегодня море спокойное, небо, видишь, какое чистое!

Море от нас не очень близко, но и не очень далеко – около получаса бодрым шагом по узкой грунтовой дороге мимо домов, потом по той же грунтовке нужно пройти мимо нашего виноградника, мимо виноградника «ВиноФеста», небольшой луг, озеро, затем – заросли золотой оливы и вот он: широкий, безлюдный пляж! Рядом нет ни баз отдыха, ни санаториев – тут всегда были виноградники. Частные, потом – колхозные, потом – снова частные. Их каким-то чудом уберегли даже в период борьбы с алкоголизмом в бывшем СССР. Наверное, виноделы путем коллективного сговора убедили партийное начальство, что будут выращивать виноград сугубо ради полезного сока для детей. Нет отдыхающих – вот и пляжи пустынные, разве кто из местных придет, или дачники. Но это не считается, места всем хватает. А ранним утром вообще редко кто появляется.

Я сняла сарафан, вьетнамки, бросила сверху полотенце и зашла в воду. Море! Как же люблю я море, прозрачную голубую гладь воды, сливающуюся с горизонтом!.. Оттолкнулась от дна и поплыла, ни о чем не думая. Вдоволь наплававшись и нанырявшись, как дельфин, развернулась обратно к берегу. С досадой отметила, что там уже маячила чья-то фигура. Вот мой безмятежный покой и нарушен!

Подплыв поближе, смогла разглядеть непрошеного соседа – это был Павел, мой вчерашний знакомец. Он встретил меня радостным приветствием:

– О, я тут теперь буду по утрам не один! Это здорово, вместе веселее!

Я вышла на берег, сдержанно поздоровалась и набросила на плечи полотенце. Мне не очень-то и хотелось какого-то совместного веселья – больше люблю уединение, чем бессмысленную болтовню со случайными соседями или попутчиками. Поэтому поддерживать разговор не стала, а просто присела у кромки воды, давая понять, что хочу побыть одна. Павел это, наверное, понял, так как сразу замолчал и отправился в свое плаванье.

Плавал он долго и, честно сказать, красиво. Я даже засмотрелась на него, на то, как его длинное загорелое тело то поднимается над водой, то уходит под легкие волны. И когда он вернулся на берег, встретила его уже не так сдержанно-враждебно.

Внезапно меня одолел азарт:

– Наперегонки? – и ринулась в воду.

Тягаться с Павлом было трудно. Но я все-таки провела все детство и отрочество у моря – так что некоторое время мы плыли рядом. Однако через пару минут активного состязания я начала отставать и поняла, что за своим соперником не угнаться. Подняла руку в знак того, что сдаюсь, и поплыла обратно.

Солнце уже поднялось выше и начало припекать. Пора было возвращаться домой – как-никак, я приехала, чтобы помочь отцу. Подхватила полотенце, сарафан и крикнула подплывающему к берегу Павлу:

– Отличный был заплыв! До встречи!

Но не успела еще пройти оливковую рощу, как он догнал меня и зашагал рядом.

– Ты отлично плаваешь, – сказал Павел.

– Я выросла на этом пляже, – призналась я. – И очень люблю море. Мне рассказывали, что дальше, километров двадцать на запад, есть место, как во французских романах – сосны подступают к самому берегу. Но мы с родителями так и не съездили туда. Ни раньше, пока мама была еще жива, ни с папой… Все времени не хватает.