Читать книгу Рододендрон цветёт дважды - Людмила Юрьевна Старикова - Страница 1

– Ваши трюфели стоят три доллара и восемьдесят восемь центов, – произнесла кассирша за прилавком книжного магазина.

– Постой, дай, я заплачу. Четыре бакса у меня, точно, есть, – сказала Синди. Она полезла в сумку, это был «Луи Виттон», года, наверное, девяносто седьмого.

– Сто процентов, был кошелёк, не подумай, – Синди задумчиво перебирала что-то в сумке. Вдруг она вытащила руку и с удивлением и негодованием уставилась на свою неожиданную находку. Тёмно-коричневая колбаска вперемешку со светлыми ворсинками шерсти.

– Кошачье дерьмо? – изумленно спросила меня Синди, будто я должна знать лучше.

– Шерсть рыжеватая. Это – Мистер Бобкинс, не иначе, – ответила я, стараясь сохранять невозмутимость. У Синди было два кота и две кошки. Слишком много животных для двухкомнатной квартиры, если вы хотите знать моё мнение.

Я настигла свою подругу в туалете. Она тёрла руки под шипящим краном, чёрные капли туши для ресниц падали в раковину.

– Ну, что с тобой?

– Я умираю, – Синди повернула ко мне покрасневшее лицо. – Понимаешь, я умираю. Рак вернулся. Теперь он в моих костях, и в мозге, и в печени, и в лёгких. Он везде.

Она выключила воду.

– Видишь бугры на моих руках? – Синди задрала рукав дешёвой розовой ветровки. – Это – метастазы. И я уже устала бороться.

– Подожди. Может, ещё можно что-то сделать, – слова прилипали к нёбу. Честно, в такой ситуации лучше молчать.

– Пятнадцать лет назад можно было что-то сделать. Не курить, не пить противозачаточные, не делать аборт от Брайана. Не пить воду из пластиковых бутылок, заменитель сахара не есть, десять или двадцать лет назад, – Синди захлебнулась рыданием. – Не тронь меня, не надо обнимать. Я вся в кошачьем дерьме. Я нечаянно размазала по куртке. Пойдём отсюда, я очень, очень устала.

Первый раз за очень долгое время я оказалась в её квартире. «Света нет. Отключили за неуплату, поэтому на кухне стоит фонарь, только не разувайся», – предупредила Синди. Коты и кошки, Мистер Бобкинс, Имбирь, Кокос и Клеопатра, изогнув хвосты вопросительными знаками, тёрлись у наших ног. Вонь в квартире стояла невыносимая.

– Я просто стараюсь лечь спать до заката, чтобы не бродить в темноте, – сказала Синди.

Я посмотрела на часы, половина шестого. Солнце садилось около семи часов вечера, март. Синди опустилась на диван. Кокос, пушистый белый кот, моментально свернулся у её ног.

– Ты знаешь, зачем я завела столько котов? – Синди посмотрела на меня с печальной улыбкой. – Меня знакомая индуска надоумила, медсестра. Она сказала, что кошки охраняют границу между мирами живых и мёртвых. Если кошки будут рядом со мной, смерть не придёт забирать меня слишком рано.

Мистер Бобкинс заорал в кухне.

– Хорошо бы, коли так, – продолжала Синди. – Вот только с тех пор, как мне поставили этот клапан, я не особо верю в разговоры про кошек. А квартиру они засрали. Прости, у меня нет энергии убирать за ними постоянно. И выгнать их не могу.

– Какой клапан? Можно, я открою окно? Дышать нечем, – не дожидаясь ответа, я открыла окно. Потянуло свежестью.

– Клапан? Вот этот, смотри, – Синди распахнула рубашку и показала круглое отверстие над левой грудью, еле заметное в полумраке. – Видишь? Им так надоело колоть мои вены, что они установили это. Теперь, когда надо, они просто открывают меня и вливают туда свой яд. Чтобы отравить мой рак, да и меня сбагрить на тот свет. То, что не сделает болезнь, довершит американская медицина.

Внезапно, она уронила лицо в ладони и вновь разразилась рыданиями.

– Я не хочу умирать, понимаешь?! Я ещё не хочу умирать! Алиса ещё слишком мала для того, чтобы её так огорчать. Я ещё не насмотрелась на свою дочь. Пожалуйста, помоги мне!

Я помогла. Оплатила счёт за электричество, вычистила кошачий туалет, вымыла пол и пропылесосила. Коврик в коридоре пришлось выкинуть; брезгливый мистер Бобкинс порядком осквернил его. За ковриком в мусорный бак полетели остатки еды из отключенного и успевшего изнутри обрасти плесенью холодильника. На устранение вони ушло три дня – хлорка, сода, проветривание и ароматизированные свечи. И, всё же, четыре кота на двухкомнатную квартиру – это перебор.

Дочка Синди, Алиса, находилась у своего папаши, адвоката по имени Бен. Синди ничего не ела. Она жаловалась на то, что во время очередного сеанса облучения опухолей в лёгких ей сожгли пищевод, глотать твёрдую пищу было очень больно, поэтому, она время от времени пила какой-то коктейль из пластиковой бутылки. «Белки и липиды, с сахаром или ещё какой-то сладкой дрянью. Не растолстеешь», – пояснила Синди, перехватив мой взгляд.

– Знаешь, что мне смешно вспоминать? – подруга посмотрела на меня с грустной улыбкой турецкой рабыни. – Как я раньше худела. Специально! Вот, идиотка. Знаешь, я испробовала всё. Слабительное, рвотное, бег, обёртывания, гидромассаж. В конце концов Бен отвёз меня на липосакцию, чтобы отсосать жир с ляжек и задницы, потом ещё с живота сняли. А знаешь, зачем это было? Чтобы он мог меня трахать. Потому что ему нравились худенькие. Ещё точнее, азиатки. У него маленький член, ему всё подавай миниатюрное. А у меня после родов была слишком толстая, по его мнению, задница. Так вот, я не знала, как из себя выжать весь этот жир, все эти лишние семь кило. Все эти страдания только для того, чтобы Бену было не противно меня трахать! А теперь? Бель, посмотри на меня! Я вешу сорок два килограмма. Понимаешь? Сорок два. Я многое дала бы, чтобы весить снова шестьдесят три. Нет, знаешь, сколько? Шестьдесят семь. Я бы хотела чувствовать, как жир на моей заднице трясётся при ходьбе. Знаешь, почему? Жир – это жизненная сила, это энергия. Я внезапно похудела, когда болезнь дала о себе знать. А теперь я ношу вещи моей дочери, и они мне великоваты. А Бен? Да я срать хотела на него с его глупым сексом. Кому он нужен?!

Синди внезапно закашлялась, подскочила с дивана, согнулась, вновь села, закрыла лицо руками.

– Синди, тебе помочь?

– Помоги, принеси салфетку, быстрее.

Из обеих ноздрей Синди текла кровь.

– Я не хочу умирать. Врачи сказали мне – это конец, завершай свои дела, расплачивайся с долгами. А я не хочу. Я хочу дожить, хотя бы, до Нового года. Я хочу подарить что-нибудь своей девочке. Можешь помочь, а? Есть у тебя хоть кто-нибудь? – Синди вцепилась костлявой рукой в моё предплечье. – Ну не молчи же ты! Знаешь, что мне сказал отец Уинстон? Он сказал, что пора готовиться к вечной жизни на небесах, только сначала нужно отмолить аборт! Уинстон, подруга, его зовут Уинстон! Как пачку сигарет, понимаешь? Даже от его фамилии веет раком и смертью. Но вы же русские! Вы же как цыгане, только сильнее! У вас же был Распутин! Подруга, скажи, неужели у тебя нет для меня святой, которой я смогу помолиться, чтобы только продержаться ещё год? – Рука Синди ослабела и соскользнула с моей.

Святая, святая. Есть ли у меня святая. Святая – это какая? Психически больная, убеждённая, упёртая? Да, есть.

– Да, Синди, есть. У меня есть святая, её зовут Пелагея.

– Я знала. У русских есть свои святые. Где она?!

– В Москве.

***

Ясновидящую звали Пелагеей. Ни я, ни Синди никогда не видели её, только слышали голос в телефоне. Этот голос мог быть чьим угодно: учительницы в школе, гардеробщицы или продавщицы в универмаге, обычный женский голос, заурядного тембра, с обыкновенными интонациями.

– Пелагея, моей подруге нужна помощь.

– Понимаю, – серьёзным тоном ответила ясновидящая. – Дай ей трубку.

– Она – американка, по-русски не понимает.

– Не важно, дай ей трубку.

Я послушно передала трубку Синди. Её лицо было невозмутимым.

– Hello, – сказала Синди в телефон, ровно.

Некоторое время она молчала, и, вдруг, всхлипнула и, прислонившись к стене спиной, сползла на пол, заскулив, как раненая собака.

– У меня девочка, маленькая дочка, её зовут Алиса… – Синди торопливо говорила на английском. – Алиса ещё слишком мала для того, чтобы потерять мать. Пожалуйста, дорогая леди, я умоляю тебя, помоги мне пожить ещё немного. Я на всё согласна, сделаю всё, что ты скажешь.

Синди замолчала, вслушиваясь в то, что Пелагея говорит ей на неизвестном языке. Слёзы ручьём текли по её красивому, измученному лицу.

– Она назвала твоё имя, возьми трубку, – наконец, сказала Синди.

– Бель, послушай меня, – голос Пелагеи теперь звучал строго. – Я поняла, чего от меня хочет эта девушка. Она просит продлить жизни, ради её ребёнка. Я должна посоветоваться со святыми, перезвоню вам через час.

– Хорошо.

Час тянулся очень долго. Синди распустила пол-плитки шоколада «Хершис» в чашке крепкого кофе.

– А что? Я читала, что, если пить чёрный кофе с топлёным шоколадом, помогает, – сказала Синди, поймав мой взгляд. – Ты знаешь, я бы говно съела, если бы знать, что хоть немного продлит жизнь.

Телефонный звонок заставил нас подскочить.

– Я всё выяснила, – сказала Пелагея. – Мне удалось связаться с архангелом Михаилом, покровителем больных телом. Очень удачно вышло, он, как раз, отвечал на молитвы. Архангел Михаил сказал мне, что на запрос Синди ответит Святой Николай. Он любит делать подарки женщинам и детям. Чтобы желание сбылось, нужно сейчас помолиться ему и выйти на улицу. Его знак – машина скорой помощи, если вы увидите её, значит, Святой Николай принял ваш запрос и показывает вам, что помощь уже в пути. Готовьте ему алтарь.

– Алтарь?

– Да, он любит всё новогоднее, рождественское. Соорудите ёлочку в комнате, украсьте новогодними игрушками, побольше огоньков, фонариков, он всё это любит, это уже намолено за сотни лет.

– Спасибо огромное.

– Позвоните мне в понедельник, после выходных, расскажите, что было, – голос Пелагеи звучал уверенно.

– Ещё раз, спасибо!

– Комар укажет на то, что лечение началось.

– Комар?

– Да, укус комара на видном месте. Это – символ настойчивости и олицетворение выживания.

Пелагея повесила трубку.

Синди и я опустились на колени и принялись молиться. «Помоги. Ты знаешь, что я достойна пожить ещё, хотя бы чуть-чуть. Дай мне дотянуть до твоего праздника, ради моей дочери, я прошу», – шептала Синди, сжимая виски в ладонях. Помолившись, мы вышли во двор. Над соседним домом висела бледная стареющая луна.

– Как тихо, – прошептала Синди. – Как ты думаешь, много сейчас маньяков в этом районе?

– Думаю, один точно есть в радиусе пары километров, – предположила я.

– Точно. Сиэтл же, – согласилась Синди. – А чего мы ждём, я забыла?

Из-за угла, со стороны тупика, где наша улица образовывала узкую петлю, выехала машина скорой помощи, белый фургон с красной линией по борту. Машина прошла мимо нас почти бесшумно. Остолбеневшие, мы с Синди проводили «скорую помощь» взглядами.

– Без мигалки, – прошептала Синди.

– Даже фары не включены.

– Первый раз такое, даже курить не тянет.

Мы вернулись в дом.

– А у тебя нет каких-нибудь лишних ёлочных игрушек, – спросила Синди. – Нужно же квартиру украсить для Святого Николая.

– Есть. Надо в подвал спуститься за коробкой, – я посмотрела на Синди. У неё на виске сидел большой комар, уже насосавшийся крови, – она просвечивалась через его брюшко.

– Комар на виске, прибей его!

– Зачем? – пожала плечами Синди. – Сам умрёт. Во мне больше химии, чем крови, как ни крути.

– Олицетворение выживания…

– Точно! – Синди бережно смахнула комара.

Мы обвили рождественскими гирляндами всю спальню Синди. Подвесили пластиковые снежинки под потолком, украсили комнатные растения мишурой. В углу поставили искусственную ёлку, которую дочь Синди, одиннадцатилетняя Алиса, с восторгом обрызгала спреем «Благородная ель».

– Прекрасно, Алиса, теперь в моей квартире пахнет благородной елью и кошачьей мочой, – грустно сказала тень Синди, выглядывая из детской пижамы с красноносыми оленями.

– Мамочка, если бы ты не ушла от моего папы, тебе бы не пришлось жить в этой халабуде с четырьмя котами, – произнесла Алиса голосом Бенджамина.

– Да, если бы я не ушла от твоего папы, мне не пришлось бы жить, – подтвердила Синди.

– Мне кажется, нам стоит ещё раз испечь твоих медовых пряников, тётя Бель, пожалуйста! От них всегда хороший запах. – Алиса потянула меня за рукав.

– Жарковато для пряников, не? – робко возразила Синди. Конец июля, тридцать два градуса в тени.

– Идеально! Это будет как Рождество в Австралии, правда, тётя Бель? – Алиса уже неслась в кухню.

Мы с ней сделали всё по правилам. Чайная ложка корицы, чайная ложка имбиря, чайная ложка гвоздики, чайная ложка мускатного ореха. Патоку и мёд разогреть, перемешать с тающим сливочным маслом. Старательно, чтобы растянуть время до приезда Бенджамина, вырезали фигурные пряники, выпекали их небольшими порциями. Синди то дремала на диване, то подходила к нам, любовалась пряниками, доставала из холодильника пластиковую бутылку с надписью «Хоспис», отхлёбывала из неё и вновь ложилась.

– Тётя Бель, теперь пару часов точно не будет пахнуть кошачьей мочой! – Алиса была похожа на мать, тот же удивлённый бирюзовый взгляд, те же платиновые локоны. От Бенджамина ей достались широкие скулы, упрямый, чуть выдающийся вперёд подбородок. Теперь она почти всё время жила в отцовском особняке, а у матери проводила несколько часов два раза в неделю.

– А можно задать тебе вопрос, пока мама спит? – Алиса перешла на шёпот. – Кто из маминых кошек тебе нравится больше всех?

– Клеопатра, – тоже шёпотом ответила я.

– Мне тоже! Потому что она девочка. А Мистер Бобкинс мне не нравится, он постоянно везде какает, уже надоело. Тётя Бель, а мы можешь сделать так, чтобы моя мама умирала не дома, а в хосписе?

– Почему?

– Потому, что я боюсь, что после смерти, призрак мамы будет меня преследовать повсюду, и тогда я не смогу нормально спать по ночам. Как ты думаешь, можно уговорить маму переехать в хоспис?

Настойчивый стук в дверь отрезвил меня.

– Это папа! – радостно взвизгнула Алиса. – Можно, я заберу домой пряники, которые мы с тобой испекли? Я папе их отдам, он любит сладкое! Мама же, всё равно, не может глотать такое твёрдое, тётя Бель?

Бенджамин появился на пороге квартиры Синди, седеющие волосы зачёсаны за уши, на носу – красные полосы от тёмных очков. Ослепительной белизны рубашка с тёмными пятнами пота под мышками, светлые брюки и лакированные туфли, даже в жару. Бенджамин выкатил серые злые глаза и, растянув губы в неестественной улыбке, поздоровался.

– Мисс Бель, добрый вечер. А где Синдерелла?

– Синди отдыхает.

– От чего же она так устала? Насколько мне известно, наша Синди уже больше двух лет не работает вообще.

– Папочка, мама же болеет, – Алиса обхватила руку Бенджамина и поцеловала его в до синевы выбритую щёку. – Папа, а у нас для тебя сюрприз.

– Какой же сюрприз, Алиса? Собирай свою сумку, у нас нет времени ждать, тебе на плавание через двадцать минут. – Бенджамин еле сдерживал раздражение. – Что за запах в этой квартире? Синди!

– Вот и сюрприз, voila! – Алиса протянула отцу блюдо с пряниками.

– Что за вздор, вы печёте пряники летом?

– Да, посмотри, даже в форме ёлочек, папа!

– Бред.

– Как в Австралии!

– Тебе нельзя есть столько сладкого. Ты и так уже похожа на человечка из теста… Зачем вы позволяете девочке есть сахар? Синди! Алиса ела что-нибудь существенное сегодня?

Тень Синди вышла из комнаты навстречу Бенджамину.

– Привет, Бен. Да, мы ели суши в японской забегаловке.

– Второй раз за эту неделю! Зачем ей столько углеводов?

– Похудеть всегда успеет, посмотри на меня, Бен.

– В том-то и дело, посмотри на себя! Сама довела себя до этого состояния, и девочку тащишь на дно!

– Мама, папа, я не хочу, чтобы вы ссорились! – Закричала Алиса, закрывая уши руками.

Бен смягчился.

– Увидимся в четверг, – сказал он, закрывая дверь.

Мы остались вшестером. Я, Синди, три кота и Клеопатра.

– Пойдём во двор, курить хочется, – тень Синди сунула ногу в безразмерную садовую галошу.

– Ты знаешь, когда смерть близка, жить хочется просто невероятно. Видишь этот куст? Я завидую ему. Он видел столько закатов и рассветов, больше, чем я. Ведь в тот час, когда восходит солнце, я обычно в постели. Я умру, а этот куст останется и будет свидетелем многих вещей, которые я все эти тридцать шесть лет просто игнорировала. Если бы я могла при своей жизни просто лежать в траве и смотреть на то, как работают муравьи. Но, почему-то, у меня были другие дела. Например, трахаться с Беном. Выглядеть привлекательной для того, чтобы трахаться с Беном. Брить ноги и выщипывать брови. Ты понимаешь, о чём я? – Синди курила, сидя на траве, вглядываясь в наливающиеся темнотой силуэты деревьев на фоне предзакатного неба. – Тебе нравится рододендрон?

– Очень.

– Мне тоже. В этом году он цветёт второй раз! Как шанс на вторую жизнь! Послушай, как поют шмели. Знаешь, кому я завидую? Девочкам-подросткам, которые не курят. Я представляю себе, насколько чистые и здоровые внутри их бронхи и лёгкие. И ещё я завидую учёным, которые целыми днями слушают пчёл или смотрят на бабочек и получают за это деньги. Я получала деньги за то, что терплю Бена. Или за то, что продаю косметику надменным леди. Если я о чём и жалею, так это о потерянном времени. Лучше бы я училась. Или путешествовала.

Синди легла в кровать, выпив ещё немного жидкости с белками и липидами из бутылки с надписью «Хоспис». «Я давно не чувствую никаких запахов вообще. Врач сказал, что это из-за опухолей на головном мозге. Но, мне кажется, что я чувствую запах ёлки и пряников. Не гаси гирлянды, чтобы святому Николаю нравилось в моей комнате, даже, когда я сплю».

***

Синди пропала на неделю.

– Я была в Мексике, – сообщила она.

– В Мексике?

– Да, с «Папой Бобом». Это такой очкарик из Майкрософта, он просил называть его «Папа Боб».