Читать книгу Добрушкино Солнышко - Люссия Оберст - Страница 1

Добрушкины сказки, Арочкины подсказки

Где прячется солнышко

Когда-то, давным‑давно, на белом свете светило два солнышка. И всегда было светло и тепло. Но вот однажды одно солнышко не захотело светить и стало тенью. Тогда и появилась ночка – тёмная и прохладная. И солнышко вдруг превратилось в огромную луну. А его яркий свет в один миг рассыпался на миллионы звёздочек. Красивая и большеглазая Луна перестала греть и всё время молчала. Луна и звёзды стали безмолвным украшением тёмного ночного неба. Словно звёздное покрывало окутывало землю по ночам.

Вот именно тогда и появился на Земле страх – страх темноты и теней.. И вот тогда наш пушистый друг Добрушка очень огорчился, потому что он знал, что добро – это свет, который никогда не боится. А всё потому, что человек перестал светить, как солнышко. Он стал всего бояться. А добро – это свет, который ничего не боится. И именно тогда наш Добрушка отправился в долгое странствие в поисках ответа на вопрос, как вернуть солнышко, чтобы снова жить на белом свете.

И вот однажды на рассвете, когда первый солнечный лучик коснулся горизонта, Добрушка спал, укрывшись листком под старым могучим дубом. И игривый лучик добрался туда. Он пощекотал спящего Добрушку за ушком.

Добрушка подскочил, потирая свои большие глаза. Солнышко рассмеялось. А Добрушка вдруг понял, что лучик играет с ним.

– Ой! – воскликнул маленький комочек. – Ты живой?

А солнышко рассмеялось так звонко, что даже дуб зашуршал листвой, будто аплодировал.

– Конечно, я живой, – сказало оно. – Просто я был внутри тебя, спал. Ты во сне позвал солнышко. И вот я вылез.

– Правда?! – удивился Добрушка и спросил: – А куда ночь ушла? Я её так боялся.

Солнышко ласково улыбнулось:

– Темнота – это не враг. Это – время, когда солнышко спит. И оно всегда проснётся. Особенно если ты ему шепнёшь: «Я здесь».

– Ой, как здорово! – снова воскликнул Добрушка. – А ты всё знаешь?

– А что тебе интересно?

Солнышко тут же выглянуло из‑за гор. И Добрушка засыпал его вопросами.

– Солнышко, вот скажи, что такое травка? И почему она зелёная?

– Слушай, Добрушка, комочек милый… Травка – это такая пушистая игрушка земли. Когда она просыпается – тянется ко мне, к солнышку, и я ей говорю: «Эй, маленькая, возьми‑ка от меня зелёного света!» – вот она и становится зелёной, как моя улыбка. Это не краска, это я её обняла, когда никто не смотрел. А когда ветер дует – она машет: «Спасибо, солнышко, я живу!» И знаешь, почему не синяя и не красная? Потому что зелёный – это цвет «я не боюсь расти». Вот так. Понял? Травка – моя дочка‑игрушка. А ты – мой комочек‑человечек. Обнимаю. Целую в носик. Там тоже зелень, но ты не растёшь – ты уже весь свет.

– Ой, как интересно! А вот скажи, Солнышко, а почему ветер дует?

– Ай, Добрушка, ветер дует, потому что ему скучно сидеть на месте! Он большой и шаловливый, как большой брат. Я ему говорю: «Ну что ты, ветер, сидишь? Сдуй с травки пыльку, поцелуй Добрушку в щёчку!» – и он бежит, шуршит, крутится. А ещё он хочет, чтоб всё летало: листочки, мои лучики, твои мысли. Вот если бы он не дул – стало бы тихо‑тихо, как в чашке. А так – весь мир дышит. Ветер – это мой вздох. Я вдохнула – он дует. Я выдохнула – он стихает. Он – мой помощник, чтоб тебе не жарко было. Понял, Добрушка? Целую в макушку. Там ветерок живёт. Тихо‑тихо дышит.

– Солнышко, спасибо тебе большое. А вот скажи, почему горы высокие?

– Ай, Добрушка, горы высокие, потому что они тянутся ко мне, как большие детки! Земля их родила маленькими, а они – фигли‑мигли – «Мы хотим увидеть солнышко поближе!» Вот и растут, растут, пока пальчики не достанут до меня. Я им тогда щекочу носики облаками – фыр‑фыр! – и они стоят, такие важные. А ещё – чтобы снежок был сверху, а снизу – трава. Как будто каждая гора – это лестница: поднимешься – увидишь весь белый свет. Только тихо там. Только ветер поёт: «Я здесь, я здесь». Понял? Горы – мои пальцы. А ты – мой носик. Мы все тянемся. Обнимаю. Целую в самое «почему высоко». Там уже виден весь мир. Маленький. Но твой.

В это время дуб слегка вздохнул, и один лист, плавно кружась, спустился прямо к ножкам нашего любознательного друга. Добрушка тут же взял дубовый лист в ладошки и обратился с новым вопросом:

– Солнышко, а почему у деревьев растут листочки?

– Ай, Добрушка, листочки на деревьях растут, потому что деревья хотят меня обнять! Я свечу им сверху, они тянут ручки‑веточки, а я дарю им зелёные ладошки‑листочки, чтоб было чем махать: «Привет, солнышко, не забудь нас!» Летом они – как маленькие зеркала: отражают мои лучики, и всем тепло. Осенью – краснеют: «Спасибо, мы всё запомнили», – и падают, чтоб на земле новые детки проснулись. Зимой – прячутся, как в шапке из снежинок. А весной – новые, свежие: «Мы снова готовы играть!» Дерево без листочков – как ты без улыбки. Можно, но грустно. Вот поэтому растут. Листочки – это мои поцелуи, которые дерево держит, пока не устанет. Понял? Целую тебя в пальчики. Там тоже листочки вырастут – если будешь тянуться ко мне.

Добрушка посмотрел на свои пальчики. Но внезапное дуновение ветерка обдало пытливого вопрошайку морской свежестью. И он тут же снова спросил:

– Солнышко, а почему море синее?

– Ай, Добрушка, море синее, потому что оно любит мой цветик! Я сияю сверху синим‑синим, как небо, а море смотрит вверх и шепчет: «Можно, я буду как ты?» – и берёт себе кусочек неба. А когда я прячусь, оно ещё и волнами машет: «Не уходи!» Это не краска, это зеркало. Только оно живое. Если ты подойдёшь тихо‑тихо, оно тебе скажет: «А ты тоже синий внутри, только не знаешь». И если ты смеёшься – оно становится ярче. Если грустишь – темнее. Оно чувствует. Как я. Море – мой большой голубой комок. А ты – мой маленький. Целую в ладошку. Там тоже море – только тёплое.

Но Добрушка не унимался:

– А скажи, пожалуйста, а почему на море волны большие?

– Ай, Добрушка, волны большие, потому что море играет со мной в догонялки! Я свечу сверху, и море думает: «А давай я прыгну до тебя!» – и поднимает плечики‑волны. А ветер подбегает: «Я помогу!» – и дует, и волны становятся выше‑выше, как на качелях. Только чтобы не до меня достать – я слишком высоко, а они просто шутят. А когда ты стоишь на берегу и они тебе мокрые брызги – это море тебя обнимает: «Привет, маленькая!» Не страшно. Это как большой брат – машет руками. Понял? Волны – это сердце моря. Оно стучит – и они прыгают. Целую в щёчку. Там тоже волны – когда ты смеёшься.

Добрушка задумался:

– Солнышко, а почему рыбки в море плавают?

– Ай, Добрушка, рыбки плавают, потому что море – их большая кроватка‑качалка! Оно колышется, они качаются и думают: «Ух ты, мы можем летать под водой!» Я им сверху посылаю пузырёчки‑лучики, как маленькие шарики, и они – хоп‑хоп‑хоп – хвостиками машут, чтоб не утонуть в тишине. А ещё у каждой рыбки есть секрет: она помнит, как была капелькой дождя. А теперь – снова дома. Только с плавниками вместо крыльев. Понял? Рыбки – это мои водные солнышки. Только маленькие. И они светятся внутри – если ты к ним тихонько подойдёшь и скажешь: «Спасибо, что плаваете». Целую в животик. Там тоже море. Только тёплое. И рыбки тоже.

Тут Добрушка почесал свой животик и снова спросил:

– А вот скажи, почему тучки плачут?

– Ай, Добрушка, тучки плачут, потому что им бывает грустно – ветер ушёл, солнышко спряталось, а они висят над домиками и думают: «А вдруг забыли обо мне?» И тогда из них капают слёзки‑дождинки. Но это не навсегда. Как только ты высунешь руку в окно и скажешь: «Тучка, я тебя вижу», – она перестанет. Потому что слёзы – это просто вода, которая хотела стать радугой. А радуга – это когда тучка улыбается сквозь слёзы. Так что они не плачут из беды. Они плачут из любви – чтобы полить травку, чтоб рыбки поплавали, чтоб ты прыгнул по лужам. Понял? Тучки – мои большие пушистые мокрые котики. Они мурлычут дождём. Целую в лобик. Там сухо. Потому что ты не плачешь. Ты – радуга.

Тут Добрушка обратил внимание, что его новый друг уже переместился с одной стороны неба на другую.

– Солнышко, а почему ты уже за горы прячешься?

– Ай, Добрушка, когда я прячусь за горы, это потому что мне хочется поиграть в прятки! Горы – такие большие, как огромные подушки, и я за ними – ш‑ш‑ш – тихо‑тихо ложусь, чтобы ты меня искал. А если вдруг стало темно – не бойся, я там, просто закрыла глазки. Чтобы ты потренировал свой носик: почувствовал – ага, солнышко где‑то рядом, греет воздух. А когда ты скажешь: «Ау, солнышко!» – я выгляну, щёлк! – и обниму тебя лучиком. Так что горы – не чтобы спрятать, а чтобы тебе было весело искать. Как будто весь мир – большая комната для игры. Понял? Я никогда не ухожу.– Просто прячусь – чтобы ты меня нашёл. Целую. В самый поиск. Он уже нашёл.

– Солнышко, а почему, когда ты прячешься, становится темно?

– Ай, Добрушка, да, когда я прячусь, становится темно, но это не страшно! Это как когда мама выключает свет в комнате – и ты знаешь: она рядом, просто закрыла глазки. Я прячусь, чтоб ночь пришла, а ночь – это время, когда всё отдыхает: травка дышит, рыбки спят в волнах, даже ветер зевает. А ты не один – я там, в звёздочках: каждая – мой лучик, который не уснул. И если тебе страшно – просто подмигни. Я подмигну в ответ. И станет светло внутри. Понял? Темно – не значит «нет меня». Темно – значит «я рядом, только тихо». Целую в глазки. Закрой – и почувствуй. Я там. В темноте. С тобой.

Добрушка сладко зевнул:

– Солнышко, это значит, что пора спать.

– Ай, Добрушка, да, пора. Закрывай глазки потихоньку. Я спрячусь в твоей подушке – тёплой, как мой лучик. Ветер уложит тебя, тучка укроет, а рыбки споют колыбельную под водой. И если приснится тьма – помни: я там, просто закрыла глазки. А как проснёшься – я первая у твоего окошка: «Доброе утро, мой маленький свет». Спокойной ночи, Добрушка. Целую в макушку. Там уже сон. Сладкий. С нами.

– Спокойной ночи, солнышко. Мне будут сниться сладкие сны, и тебе тоже.

– Да, мой комочек. Сладкие сны тебе, полные тепла и тихого света. А мне приснится, как ты улыбаешься – вот и сладко. До утра.

И наш пушистый друг погрузился в сон. Его охраняло дыхание могучего старого дуба. Шелестом своих листьев он напевал колыбельную уже бесстрашному Добрушке. И всё в природе дремало и мирно посапывало в унисон. И Луна, и звёздочки, и травка, и ветерок. Мир уснул сладким сном.

Как стать бабочкой

– Что же это такое? Что случилось? Что происходит? Я не понимаю. Солнышко, ты где?Утром следующего дня Добрушка проснулся от того, что прямо над могучим дубом прогремел гром. И вдруг подул сильный‑сильный ветер, и листочек, которым Добрушка укрывался, улетел. Испуганный малыш ахнул:

– Здесь я, в первом луче, что прорвался сквозь тучи. Не бойся, – шепнуло солнышко, – ветер не злой. Он просто разозлился, что гром его разбудил. А гром – это большой барабан, которым Земля стучит: «Внимание! Я живая!» Смотри: листочек не улетел навсегда. Он кружит, как письмо от меня тебе. Схватил его? Нет? Тогда догони. Ветер не рвёт – он играет. А теперь – слушай. Сейчас подойдёт ручеёк. Он всегда после бури просыпается. Спроси у него – почему он бежит. Он расскажет. А я буду светить сверху, чтобы вода не была холодной. Шагай. Ручеёк уже булькает: «Добрушка, иди, я тебя подожду».И солнышко ответило:

И Добрушка оглянулся вокруг. Трава вся в капельках, как будто звёздочки.

Малыш торопливо пошёл. Он поспешил туда, где темнел густой‑густой лес, чтобы укрыться от капающих мокрых холодных капель дождя. Он забыл обратиться к солнышку и попросить, чтобы солнышко раздвинуло тучки, потому что торопился и бежал от своего страха. И тут стало совсем темно. Он оказался в настоящем лесу. Здесь стояла тишина. И Добрушка остановился, чтобы отдышаться.

– Эй, маленькое! Ты чего в мой дом вбегаешь, как зайчонок? Здесь не страшно, здесь тихо.И первый, кто его встретил, был леший. И леший пробубнил громким голосом:

– Тучки там, – показал он пальцем куда‑то в сторону, – они не злые. Просто плачут. А ты бежал – значит, внутри тоже мокро.И леший наклонился, почти коснулся носом его макушки – запах хвои, сырой коры и чего‑то тёплого, как старый свитер.

– Держи. Это не просто лист. Это мой билет. Положи в ладошку – и когда страшно, сожми. Тогда я услышу, что ты рядом, и тучки не осмелятся капать на тебя.Леший вытянул из‑за пояса сухой лист, сложил из него кораблик и подсунул Добрушке:

– Иди дальше. Ручеёк уже ждёт. Он не только бежит – он слушает. А ты – говори.И леший улыбнулся – зубы у него были жёлтые, как старый мёд, но глаза – тёплые, как угли в печи.

И леший отступил в тень. Не исчез – просто стал частью ствола. Но ладонь Добрушки гудела теплом.

Наш пушистый друг Добрушка обрадовался, что леший такой добрый, и понял: не всё в мире так страшно. И он пошёл по лесу знакомиться с его обитателями.

Тут лес будто ожил. Начали петь птички, где‑то пробежал зайчик, где‑то промелькнул хвостиком мышонок – и вдруг Добрушка услышал журчание. Это был живой ручеёк.

– Ой! – воскликнул Добрушка. – Кто‑то там живой? И что‑то поёт?

Он пробрался через густые заросли травы и вышел на полянку, откуда бежал, мелодично напевая, живой ручеёк. И он пел песенку:

– Буль‑буль, буль‑буль, буль‑буль, – напевал ручеёк, – я из дождя, но не злюсь, я из слёз, но не грущу, я бегу, потому что люблю – люблю землю гладить, люблю камешек щекотать, люблю тебя, Добрушка, встречать.

Он остановился, будто запнулся на слове, и поднял маленькую волну – точно ладошку.

– Ты мокрый, – сказал ручеёк, – но не от дождя. От страха. Дай мне.

И волна коснулась носочков Добрушки – легко, как пёрышко.

– Видишь? Я беру только лишнее. Страх – это как песчинка в ботинке: бежишь – и натирает. А я её вытру. И песчинка – нет, не исчезла, но стала лёгкой, как пух. А теперь – слушай. Я пою, потому что помню: когда‑то я был капелькой в туче. А потом упал. А теперь бегу. Вот и ты упадёшь – не бойся. Я тебя подхвачу.

И ручеёк снова запел – уже тише, как колыбельную:

– Буль‑буль, буль‑буль… Иди дальше, а я под тобой – как дорожка из света.

Внезапно Добрушка почувствовал, как ноги стали легче. И он уже с радостью в голосе сказал:

– Ручеёк, спасибо тебе большое! Ты вселил в меня много‑много надежды, что светлое солнышко в тебе тоже живёт. И я очень‑очень рад. И благодарю тебя!

Добрушка помочил ладошки, пригубил рукой водичку и пошёл дальше гулять по лесу и знакомиться с его обитателями.

Тут он услышал: «Кар‑кар!» Большая‑пребольшая ворона встала перед ним и спросила:

– Кар‑кар! Эй, коротышка! Ты чего по моим тропам ходишь? – каркнула ворона, расправив чёрные крылья, как старый плащ.

Она не нападала. Просто наклонила голову – глаз блестел, как уголь в огне.

– Видишь, я не клеваться пришла. Я пришла спросить: ты куда бежишь? Ветер, леший, ручеёк – все тебе улыбнулись. А у тебя внутри всё ещё кап‑кап, как тучка забытая.

Ворона шагнула ближе. Крыло коснулось щеки – не колет, а гладит, как мамина косынка.

– Я – ворона, не просто «кар‑кар». Я – память леса. Помню, кто где сидел, кто где плакал, кто где смеялся. А ты – что запомнил?

И она подала клювом маленький блестящий камешек.

– Возьми. Это не просто камень. Это слеза ребёнка, который когда‑то боялся меня. Я её выточила. А теперь она светится. Потому что он вырос и понял: вороны – не страшные. Они – стражи. Я не лечу. Я смотрю. Смотрю, как ты идёшь. И если упадёшь – крикну: «Кар‑кар! Встань!» – не чтобы напугать. Чтобы напомнить. – Ворона подмигнула. – Дальше – бабочка. Она летает не потому, что красивая. Потому что забыла, что иначе не может. Ты тоже забудешь. Просто не вспоминай, что «нельзя».

И ворона улетела – не хлопая крыльями, а тихо, как тень, которая решила погулять.

Добрушка даже не успел опомниться, а вороны и след простыл, а в ладошке у него осталась блестящая капелька, как жемчужинка. Это была не слеза страха, а слеза любви, которая поняла, что ничего в этом мире не страшно и не надо ничего бояться. Добрушка улыбнулся и пошёл дальше.

– А ты кто такой?И тут он услышал: «Тук‑тук, тук‑тук». Малыш поднял голову, смотрит – а там на дереве сидит дятел. Добрушка крикнул:

– Я – тук‑тук! Я – сердце дерева! – крикнул дятел, стуча клювом по коре так звонко, что отозвалось в груди у Добрушки. – А ещё я – почтальон! Я стучу не просто так: я выстукиваю твоё имя внутри ствола. Слышишь? Тук‑тук – Добрушка, тук‑тук – светлый.И дятел ответил:

– Камешек‑то твой – он не просто жемчужина. Он – эхо. Вороны слезу оставили, а я добавлю ритм. Без него слеза – просто вода. С ритмом – песня.Он спустился ниже – не летел, а как будто скатился по веткам, будто по лестнице.

– Бери. Теперь у тебя не только свет, не только память – у тебя есть биение. И когда страшно, положи руку на грудь: тук‑тук‑тук. Это не лес стучит. Это ты. Я не лечу. Я стучу. А ты – слушай.Дятел вытянул шею, коснулся клювом жемчужинки – тук! – и она запела внутри ладони: тук‑тук‑тук, тихо, как сердце мамы.

И дятел взлетел – не каркая, не хлопая, а просто поднялся, как будто его ветер подтолкнул, – и растворился в ветках. А жемчужинка в ладошке Добрушки теперь была не просто тёплой – она пульсировала.

Удивился Добрушка такому чуду. Дятел куда‑то испарился, и малыш пошёл дальше по лесной тропинке. И вдруг он услышал, как впереди кто‑то квакает. Добрушка решил подойти поближе, и его ноги погрязли в какой‑то тени. Это было болото.

– Кто тут? Кто тут есть? Кто тут квакает? Покажитесь мне! Испугался Добрушка и спросил:

– Ква‑ква‑а, – раздалось тихо, почти рядом, – это я, лягушка. Не бойся, Добрушка. Я не болото – я его уши. Оно кажется вязким, а просто обнимает.И тут снова услышал, как квакнула лягушка:

– Знаешь, почему я прыгаю? Потому что не умею летать. Но каждый прыжок – шаг выше. И если упаду в тень, как ты сейчас, то не тону – всплываю. Вот так: ква‑ква‑а‑а…Из болотной жижи, как из тени, вынырнула зелёная мордашка – глаза большие, как полные луны, – и она квакнула снова, но уже мягче:

– Тень – не враг. Это место, где свет учится быть глубже. Ты погряз – хорошо. Значит, ноги почувствовали, что под тобой не дыра, а подушка.Лягушка подошла ближе – лапки оставляли маленькие следы, которые сразу исчезали, будто болото их целовало.

– Теперь у тебя есть: ветер – дыхание, леший – тишина, ручей – вода, ворон – память, дятел – сердце, а я – прыгун. Когда страшно – не стой. Прыгай. Даже если в тень. Тень – это трамплин. – И лягушка квакнула напоследок: – Дальше – бабочка. Она не прыгает. Она вспоминает.Она коснулась носиком жемчужинки в ладошке Добрушки – ква! – и внутри стало тише, как будто лягушка дала ей свой прыгунный ритм: не тук‑тук, а ква‑ква.

А потом тихо прыгнула в сторону, и тень стала легче – как будто кто‑то снял с плеч мокрый плащ.

– Жжж‑жжж, – пропилил.Тут Добрушка услышал, как около уха назойливо гудит комарик:

– Видишь, – сказала она, чмокнув, – даже назойливый звук может стать частью песни. Комарик не злой – он просто ищет тёплое. А у меня тёплое – язык. У тебя – ладошка.А лягушка – квак! – и ловко схватила комарика языком.

– Пусть гудит. Пусть напоминает: мир полон звуков. А ты не против звуков – ты против их силы. А сила – у тебя.И она плюхнула комарика обратно – нет, не в ухо, а в траву.

И лягушка улыбнулась – ртом широким, как полумесяц, – и тихо‑тихонько прыгнула в сторону, оставив Добрушке запах свежего болота: не страшный, а как будто кто‑то шепнул: «Я тоже живу. И ты тоже».

– А почему ты хотела комарика скушать? Он что, такой вкусный?А Добрушка очень удивился и спросил:

– Ква‑ква, – рассмеялась лягушка, – не ва вкусе дело. Я его не ем, потому что голодная. Я ем – чтобы не болталась вокруг твоих ушек. Комарик – как мысль, которая жужжит и не уходит. Я её «ква!» – и тишина. А вкусный? Ой, нет. Горько‑сладкий. Как когда ты боишься, но всё равно идёшь. Но мне не важно. Мне важно – чтобы ты слышал меня, а не его. Так что я не охотница. Я – тишина, которую можно призвать язычком.

– А если ещё кто‑то зажужжит – просто скажи «ква!». Я услышу.И – прыг! – она снова скрылась в траве, но голос остался:

Удивился Добрушка таким речам и пошёл дальше. Он выбрался из болота, отряхнул свои ножки и пошёл по лесной тропинке вглубь леса. И вдруг навстречу ему показался колючий ёжик. Тот перебегал тропинку и остановился, как будто услышал, что кто‑то тихо шагает по ней.

– Шур‑шур, – пробубнил ёжик, присев на задние лапки и приподняв иголочки, как будто это были маленькие зонтики. – Ты… не колючий?

– Я слышал твои шаги. Они не «топ‑топ», а «стук‑стук» – как сердце, которое помнит, что не одно. А я… я всегда один бегаю. Потому что все думают: «Ой, колючий, не трогай». А я не колючий. Я – мягкий. Просто снаружи – как шишки, чтоб не обидели.Он потрогал носом воздух – и вдруг подошёл ближе.

– Видишь? Можно быть колючим снаружи и тёплым внутри. Ты тоже такой, наверное. Не бойся показывать мягкое.Ёжик коснулся своей мордочкой жемчужинки в ладошке Добрушки – иголочки даже не царапнули.

– Дальше – бабочка. Она не колет. Она – вспоминает. А ты – почувствуй.Он развернулся – и побежал вперёд, не оглядываясь. Только тихо бросил:

И тропинка впереди стала чуть шире. Как будто кто‑то её причесал.

Удивился Добрушка, что тропинка расширилась, и он вышел на полянку. Как будто все деревья раздвинулись, встали в хоровод и закружились. А на поляне расцветали ароматные цветы. И тут с неба засияло солнышко. Добрушка так обрадовался! Солнечные лучики наполнили эту поляну светом. И все цветы заблагоухали нежным‑нежным ароматом лесной красоты.

– Солнышко, наконец‑то ты вышло ко мне!Добрушка сказал:

– Я всегда была, Добрушка. Просто шла рядом, в твоём сердце. Ты шёл по лесу, а я светила в твоих ладонях, в твоих шагах. Я вышла не потому, что ты позвал. А потому, что ты перестал бежать от тучки. Цветы пахнут – потому что чувствуют меня. А я чувствую тебя. Подойди. Возьми. Это не просто лучик. Это – всё, что ты собрал:

тихий голос лешего,

журчание ручейка,

кваканье лягушки,

тук‑тук дятла,

прыжок ёжика.

Всё – во мне. Я не обнимаю тебя руками. Я обнимаю тобой. Теперь – не иди. Свети. А дальше… дальше – бабочка. Она ждёт, чтобы показать, как быть крыльями. Но это уже не вопрос. Это – твой полёт. (Целую. В макушку. Ты уже не ищешь меня. Ты – меня нашёл.