Оглавление
М. А. Батунский. Россия и ислам. Том 2
Часть II. Русская культура в ее отношении к Западу и Востоку: опыт историко-эпистемологической реконструкции
Глава 1. Русская культура XVIII–XIX вв. и мир ислама
1. Образ Востока в русском менталитете XVIII начала XIX в. Формальная структура категорий. Общность и различия в восприятии ориентальных феноменов
2. Интерпретация мусульманского мира в средневековом наследии. Дальнейшие поиски идентичности
Глава 2. «Вестернизация» и «деазиатизация»
1. Культурное самоопределение и проблема ислама
2. Радикалы, либералы, консерваторы: общий курс на деазиатизацию и генезис последующих расхождений в интерпретации Ислама
3. Петр Чаадаев: необходимость отчуждения от Востока, но признание позитивной роли ислама как отпрыска христианства
Глава 3. Российская империя и мусульманский мир: анализ генезиса и функционирования различных моделей теоретических и практических оценок ислама
1. Когнитивный статус в русской культуре XIX в. категорий «Восток», «христианский Восток», «мусульманский Восток»; логико-методологические коллизии в ходе оперирования ими
2. Русский романтизм и проблема Ислама
3. Путешествие в мир Ислама: попытка создать новую «стратегию общения» между разноконфессиональными группами
Глава 4. Усиление концептуального плюрализма и методологического релятивизма в оценках мусульманского Востока
1. Вновь о левых радикалах и консервативных славянофилах (Добролюбов и Данилевский)
2. Николай Федоров: очередной воинствующе-антиисламский вариант славянофильства
3. Славянофилы: Константин Леонтьев как некое подобие исламофильства
4. Федор Достоевский: поворот к евразийству
5. Протоевразийцы: неудачная попытка диалогического общения с мусульманством
Глава 5. Миссионеры. Их друзья и враги
1. Несколько замечаний о миссионерско-антиисламской литературе, которые могут показаться парадоксальными
2. Основные контуры миссионерской идейной атаки на ислам и его немусульманских апологетов
3. Кульминационный пункт миссионерско-унификаторского этоса: Миропиев. Зарождение российского мусульманского модернизма; его политологические и моральнорелигиозные устремления
4. Необходимое отступление: каково было действительное положение ислама в царской России?
Глава 6. Исламская проблематика как один из эпицентров идейно-политической борьбы в России второй половины XIX – начала XX в
1. Исламобежный прагматизм и модернизирующаяся исламофобия светских авторов
2. Ислам в философско-этических и историософских концепциях Владимира Соловьева и Льва Толстого
Глава 7. Миссионеры в поисках выхода из тупика
1. Столкновение нормативных моделей мусульманского модернизма и миссионерства. Вновь Миропиев
2. Опыт семантико-семиотического и эпистемиологического анализа миссионерской литературы об исламе
3. Спор о личности Мухаммеда, о природе ислама и его роли в истории
4. Миропиев: отечественный ислам неотвратимая угроза для православнорусского бытия
Глава 8. Имперский прагматизм и русификаторско-христианизирующий догматизм: параллели и расхождения
1. Евгений Марков: попытка создания новой системы взаимосвязей конфессиональной принадлежности, этнического своеобразия и общеимперских интересов
2. Нечто об империологии и об одном из «строителей империи»: генерал Константин фон Кауфман и его Islampolitik
Примечания
Глава 1
Глава 2
Глава 3
Глава 4
Глава 5
Глава 6
Глава 7
Глава 8
Отрывок из книги
Уже со времен Петра Великого1 была, казалось, бесповоротно решена принципиальнейшая концептуальная дилемма: принадлежит ли Россия к Востоку, или же, напротив, она и сущностно, и формально на веки вечные включена в динамику глубинных структур европейской цивилизации. Речь шла о цивилизации, для которой считалась имманентной вера в разум и естественную гармонию общих и индивидуальных интересов. Утверждалось, что лишь в реалиях этой цивилизации, в ее утопиях и антиутопиях, в ее ценностных параметрах, в ее морально-этических критериях, наконец, в ее лишь символических и даже семантических категориях Россия будет искать регуляторы собственного будущего, даже если таковые и будут носить зачастую подчеркнуто антизападный характер2.
Славянофильские и близкие им модели трансформации духовного наследия и образы наиболее желательных дальнейших путей социополитического развития на основе в первую очередь мононациональных и моноконфессиональных культурных институций оказывали на различные уровни и типы общественного сознания мощное новационное влияние. И однако, нормативный статус в конечном счете получили явные и неявные, но достаточно сильные – в том числе и благодаря своему разнообразию – европобежные тенденции. И системно и структурно определяясь в борьбе с партикуляристскими притязаниями, они в совокупном действии своем – стремясь освободить русскую мысль от чрезмерной привязанности к собственному «Я» – нередко резко минимизировали роль дискурсивно-логического мышления. Этим самым процессу восприятия западноевропейского идейного массива, культурных форм, организационных принципов и т. п. придавался какой-то непосредственный, чуть ли не аксиоматический, характер. Поэтому-то и развернулась борьба против однозначного преобладания западной культуры, за развертывание собственных, «исконно русских», культурных потенций, за право вхождения в радикально меняющуюся мировую историю на правах ее активного и автономного участника, а не объекта влияния извне3.
.....
Десницкий же напоминает российским правителям, что «внезапным превосходного в силах одного народа нападением завоеванные народы разного правления, разных нравов и состояния в скором времени не могут действительно соединиться во единый народ с победителями и не могут быть удержаны в покорении чрез долгое время. Для верного соединения подданных и для их единодушного и единомысленного повиновения своему правлению требуется веков изрядного законоположения, согласно исповедания веры (но вряд ли здесь имеется в виду массовая христианизация. – М.Б.) и великой взаимной коммерции со своими и соседними народами»97.
Ясно, что все это имело в виду и мусульманские народы – как входившие в состав Российской империи, так и граничащие с нею.
.....
