Читать книгу Жимолость - М. Руссо - Страница 1

Хочу поведать вам сейчас,

Как эта песня создалась

Про Жимолость: всего верней

Такое дать названье ей.

И в книгах прочитала я,

И от людей слыхала я,

Как королева и Тристан

Страдали от любовных ран.

Как смертная спустилась тень

На них в один и тот же день.

Тристан в опале. В горький час -

Увы – беда над ним стряслась.

За то, что в королеву он,

В Изольду страстно был влюблен.

Отослан Марком-королем

Тристан-племянник в отчий дом

На юг Уэльса. Целый год

Он там в отчаянье живет.

Так извела его тоска,

Что кажется – и смерть близка.

Пусть это вас не удивит:

Кто в сердце любящем хранит

Упорство верности, – тому

Не жить без милой, одному.

Но как же быть с самим собой?

Тристан бросает край родной,

Он в милом Корнуэльсе вновь,

Где королева, где любовь.

Чтоб не проведали о нем,

В лесу приюта ищет днем,

Когда же меркнет свод небес,

Он тихо покидает лес,

И в хижине у бедняков

Находит дружбу, пищу, кров.

Там новости он узнавал,

И вот однажды услыхал,

Что есть от короля приказ,

Чтоб в Тинтажеле собралась

На праздник Троицы святой

Вся знать. Готовя пир большой,

Король зовет господ и дам

На игры пышные, и там

Изволит принимать гостей

Он с королевою своей.

Тристан подумал: полно ждать,

Она должна о нем узнать.

Когда бароны с королем

На праздник двинулись путем

Своим обычным через лес -

Он стал под лиственный навес.

С лещины ветку отломал,

Ножом искусно обстругал

Он с четырех сторон ее

И имя вырезал свое.

И верил он, что будет так:

Увидит королева знак,

Что для нее оставил друг,

И все ей ясно станет вдруг.

И слово милое прочтет,

И верно смысл его поймет.

Тристан здесь пробыл много дней,

Все время думая о ней,

Мечтая только об одном, -

Как повидаться с ней тайком.

Ведь без нее ему не жить.

Их участь можно бы сравнить

Безрадостную с тем, как тут

Побеги жимолости льнут

К орешнику в глуши лесной:

Когда она с его корой,

Прижавшись к ней, почти срослась,

Легко им вместе: в добрый час!

Но разлучи их, и тогда

Обоим горькая беда:

Зачахнет вдруг орешник тот,

А с ним и жимолость умрет.

И так же сгинем мы, любя:

Ты – без меня, я – без тебя!

Вот едет по лесу верхом

Изольда на коне своем,

И видит палочку она,

И надпись тоже прочтена,

И верной свите дан приказ

На отдых спешиться тотчас.

Остановились. Надо ей

Уйти подальше от людей.

Она Бранжьену позвала,

Что самой преданной была.

Тихонько отошли они

И скрылись вмиг в лесной тени,

А там нашла она того,

Кто ей милей, нужней всего.

Их радости не описать:

Он столько должен ей сказать,

И столько нежных слов она

Найти для милого должна:

Пусть он услышит все, и пусть

Поймет ее тоску и грусть.

Тристана нужно научить,

Как оправданье получить

У Марка-короля: ведь он

Наветом подлым был смущен.

И вновь разлука им, и слез

Опять немало пролилось.

Тристан ушел в Уэльс и ждал,

Чтоб Марк-король его призвал.

Хоть радость краткою была,

Что палочка ему дала,

Заговорившая о нем,

Но, жадно помня обо всем,

Тристан – он и арфистом был -

Там песню новую сложил

Про жимолость: вот так она

С тех самых пор и названа.

А в Англии, не изменив

Названья, скажем мы gotelef1.

Всю правду, как слыхала я,

Так вам и рассказала я.

Мария Французская, «Жимолость»

Перевод Н. Я. Рыковой

I

«Аномальная жара», – говори в новостях. За окном лучи солнца плавили воздух, разрезая и искажая его. В стенах библиотеки плавились головы и тела студентов. Разного возраста, пола, национальности, они все одинаково мучались от жары, ощущая себя в ловушке. При этом, вытирая пот со своих тел, они испытывали странное приятное чувство, оборачивались друг на друга, наблюдали, как кто-то расстёгивает ещё одну пуговицу, заворачивает рукава или приподнимает юбку. Духота, старательно разгоняемая сквозняком, наполняла библиотеку взрывоопасным веществом, пятым элементом, незримо витающим среди людей.

За одной из парт, обложенный книгами, перед компьютером, сидел молодой человек, нервно перелистывающий книгу «Сопротивление материалов». В попытках сосредоточиться, он совсем не слушал свою соседку, рассказывающую ему про то, что она встретила иностранцев, но не смогла подсказать им, где находится ки́рха, потому что не знала, что это такое.

– Кирха – это что-то еврейское, вроде, – отвечал ей парень, не вдумываясь и не вслушиваясь.

– Не-ет, еврейская – это синагога. А кирха – лютеранская.

– Угу.

– Вообще, по-немецки это не обязательно лютеранская церковь, а церковь как таковая…

– Угу.

– Ром, ты меня не слушаешь? – обиженно спросила девушка. Она смотрела на этого высокого, широкоплечего красивого человека в поисках чего-то человеческого.

– Слушаю. Мне интересно, правда, – ответил Роман, бросил книгу и поднял взгляд.

Он вдруг увидел на красном лице своей соседки не открытую ранее необычайную красоту. Как будто именно сейчас, в эту минуту, в жару, скривив от обиды лицо, она приобрела новый, особенный вид, и каждая точка, каждая линия на лице её заиграла новой краской. Роман вглядывался в изумрудные глаза этой девушки, не моргая, задержав дыхание. Она не выдержала напор его взгляда и отвернулась, краснея ещё сильнее.

– Алиса, я…

Но он не договорил. По библиотеке пронёсся резкий, насыщенный запах духов. Независимо от желания, все мужские головы повернулись в сторону двери. В еле прикрывавшей женское начало красной клетчатой юбке и просвечивающей распахнутой тонкой блузке в библиотеку вошла девушка, надменно оглядываясь, оценивая присутствующих.

– И что она забыла в библиотеке? – сказала Алиса сквозь зубы.

Походив немного, поговорив с несколькими людьми, наклоняясь неприлично низко с обеих сторон, девушка положила что-то в миниатюрную сумочку, улыбнулась и вышла. Роман чуть не упал со стула, отодвигаясь, силясь проводить её взглядом через оставленную ей открытую дверь до самого конца коридора.

– Я пойду, – сказала Алиса.

– Подожди, я провожу тебя, – после этих слов Алиса просияла, – всё равно уже нет сил читать, – сияние и проявляющаяся улыбка сошли с лица.

Они молча дошли до метро, Алиса, не повернувшись, бросила сухое «пока» и быстро, почти бегом, спустилась в подземку. Странная она сегодня, – подумал Роман.

Никита сидел напротив мамы на кухне, припекаемой золотистыми лучами, и смотрел перед собой, испытывая себя, сколько он сможет, не моргая, удерживать взгляд на одной точке, пока перед глазами всё в конец не расплывётся, или пока глаза не выпадут из орбит. Белая майка прилипла к его телу, но Никите было решительно всё равно, как и на всё остальное, как и на свою жизнь. Его мама, всего на семнадцать лет старше, умилительно смотрела на своего сына. Она медленно помешивала ложечкой чай, стараясь не думать ни о чём, но только о своём единственном сыне. Лёгкая дымка пыли ровной линией разделяла стол на половину сына и половину матери.

– Позвони отцу, – тихо, с опаской вдруг сказать мать.

– Хватит.

Никита оторвал взгляд от точки, протёр глаза, и стал смотреть в окно, лишь бы не встречаться взглядом с матерью. После продолжительного молчания Никита, уставший от благоговейного взгляда матери, который он чувствовал на себе, встал, помыл свой стакан с чаем, к которому даже не притронулся, и ушёл в комнату. Квартира, где они жили, была двухкомнатной, одной из комнат была маленькая гостиная. В течение дня другую, так называемую спальню, занимал Никита, так как там стоял книжный шкаф, большой стол, и на большой кровати было удобно не только читать, сидя или лёжа, но и заниматься на стареньком ноутбуке. Спали же они наоборот: Никита, несмотря на протесты матери, переходил в гостиную на маленький неудобный диван, а мать отправлял на большую кровать. Частенько днём сын закрывался в спальне, громко включал музыку и неизвестно чем занимался. Благоговеющая мать никогда не тревожила его.

В этот раз Никита по своему обыкновению закрылся, включил музыку на всю, но не читал, не занимался дипломом, не смотрел ничего и не листал телефон; он лежал ничком, слипшись с кроватью. Он смотрел в потолок, проваливаясь вниз, в болотистые мыслях, не желая думать об отце или о своей жизни. Худые руки его стали растекаться, голова двигалась из стороны в сторону, а мужское начало, всегда так не вовремя, стоит молодому мужчине только лечь и расслабиться, давало о себе знать. Не хочу, – говорил он сам себе, – не хочу ничего, вот бы все процессы в моём организме в раз остановились, и больше не надо было бы думать, искать, решать чего-то. И всё, что было связано с жизнью его тела, казалось ему таким липким, мерзким, двусмысленным.

Никита смотрел на плывущий потолок и в который раз возвращался в тот день, когда увидел в холле университетского корпуса низенькую тумбочку, а на ней фотографию, перечёркнутую слева снизу чёрной лентой. То был любимый всеми, лучший студент. Максим, так его звали, участвовал в каждом соревновании, во всех выступлениях, выездах, семинарах и научных работах. Год назад пятикурсника, старшего наставника Никиты не стало. Несколько дней весь университет стоял на ушах, все кабинеты были заполнены охами, а коридоры – ахами. Все скорбели, и скорбели не выспренно, а самым искренним способом. Казалось, что мир лишился не просто человека, а будущего вершителя судеб, может, великого политика, а может, лучшего в истории железной дороги начальника, который наконец-то изменит всю систему. Ecce homo, – говорил о нём ректор. И со всех сторон слышалось «тромб, тромб».

Умереть во сне, безболезненно, не успев понять или почувствовать что-либо, – об этом мечтал Никита, не понимая, почему Судьба так слепа или жестока. Раз, и всё, тебя нет, так размышлял Никита, и к чему все усилия, зачем нужны здоровье, образование, дисциплина, воспитанность, светлый ум?

II

Позже этим днём Роман лежал на сером велюровом диване, который он раздвинул, и казался на его фоне малышом. Раздевшись до трусов, он, распластавшись, листал ленту в телефоне, то сдавленно смеясь, напрягая пресс, то тяжело дыша, вздувая живот. На фотографии одной девушки он остановился и изворачивался из стороны в сторону, не в силах спокойно рассматривать объект своих желаний. Его рука, как будто против его воли, спускалась вниз по изгибам кубиков пресса. Несмотря на работающий кондиционер, уличный зной перенёсся внутрь Романа, распаляя его мысли и чувства.

Позвонили. На весь экран вышла совместная фотография Романа и Никиты.

– Алло!

– Привет, Ром. Как жизнь? – раздавался еле живой голос Никиты.

– Было лучше, пока ты не позвонил.

– Опять непотребничаешь?

– Говори быстрее, чего хотел.

– Грубо, Ром, грубо. Хватит пялиться на Кристину, пошли лучше выйдем.

– Ты телепат! Кстати, Кристи сегодня заходила в библиотеку. Когда она нагнулась…

– Ещё раз назовёшь её Кристи – я тебе голову сверну. Давай на нашем месте через полчаса.

– А можно отказаться?

– Никак нет, – Никита положил трубку.

«Нашим местом» парни называли небольшой участок земли, находящийся между университетским общежитием и супермаркетом. Они часто проводили там время, хотя оба жили далеко.. Что-то в этом месте манило их. Может, это была скамейка, такая короткая и узкая, и им нравилось толкаться на ней; может, высокая трава, закрытость этого места давали им ощущение безопасности и отчуждённости от мира. Как бы то ни было, но они всегда приезжая сюда на зов друг друга, проводя здесь долгие часы . Когда Роман подошёл к месту, Никита уже сидел на узкой скамейке, смотря перед собой.

– Здорово, Ник! – Роман кричал на всю улицу и махал рукой, хотя был на расстоянии вытянутой руки.

– Я убью тебя когда-нибудь. Здорово.

Роман примостился рядом и стал наблюдать за своим другом – тот сидел неподвижно, его глаза были сосредоточены на чём-то, а голова еле зримо двигалась из стороны в сторону. Роман стал толкать Никиту, но тот только сдвигался к краю скамейки, уже практически не сидя на ней, а паря в воздухе.

– Да что с тобой? – не выдержав, вскочил и закричал Роман.

– То, что ещё недавно, – Никита говорил, но не отвечая на вопрос, а говорил сам себе, в пустоту, – вот буквально вчера казалось таким важным, теперь не имеет смысла. Как я могу оставаться уверенным в том, что мои нынешние цели, воззрения, убеждения имеют хоть какую-то ценность? Всё проходит, всё суета. И нет ничего постоянного. Всё меняется, меняет свою форму, даже своё содержание. Помнишь, что тебе казалось важным в детстве? А год назад? Всё изменится, не успеешь этого понять. Нет ничего постоянного. Остаётся только одно – искать что-то вечное. Либо это искусство, либо это Бог, либо вообще всё на Земле не имеет смысла… тогда и жить незачем, – Никита повернулся к другу и посмотрел на него стеклянными глазами на бледном, без кровинки, лице.

– Эй, ты чего?

– Ничего, – он отвернулся.

– Может, покурим?

– Ты умрёшь от никотина.

– Всё равно ведь жизнь не имеет смысла.

– Справедливо. Давай сюда.

И они сидели на узкой лавочке, убивали свои лёгкие и обсуждали насущные дела. В это время Алиса обсуждала с подругами, какой Роман «придурошный» и глупый, и какие все парни дурные. Алиса давно была влюблена в Романа, ещё со второго курса, но никак не собиралась признаться или сделать хоть какой-то шаг. Она считала, и была тверда в своих убеждениях, что мужчина должен сам опознавать намерения девушки, и вообще, если бы она ему нравилась, он бы как-то это показал. А он в свою очередь с кем только не перевстречался, перегулял и переспал, не особо об этом распространяясь, разве что Никите, а потому до Алисы долетали слабые искажённые слухи, которым она не верила и думала, что он, как и она, хранит целомудрие и ждёт ту самую. Но та самая не могла позволить себе сделать первый шаг, а потому дело не двигалось с места.

– Ты бы об Алисе подумал, – сказал Никита, выслушав историю о нагибаниях и наклонах Кристины. – Ты ей нравишься, это и дураку понятно. А ты всё таскаешь её везде за собой, как подружайку, смотришь при ней и даже обсуждаешь других девушек, никакого внимания ей не уделяешь.

– Да ну, какой там нравлюсь. Мы друзья, причём уже давно. Если бы что-то было, то я за эти годы уж понял бы.

– Дураку не понятно…

– Иди ты. Лучше расскажи, как у тебя дела с этим.

– С чем?

– Ну, с этим самым.

– С этим никак. Мы же с Мариной больше не видимся.

– Да ну?

– Ты псих, мы месяц как разошлись.

– Но встречались же пару раз после.

– Да, ну и хватит. Неприятное чувство остаётся после этого, как будто мы друг друга использовали и пошли по своим делам. Я сказал, что так продолжаться не может.

– Ты отказался? Сам? Ну ты и мудак.

– Послеразрывные связи нужно прекращать как можно скорее.

– Напиши об этом книгу.

– Сам напиши, ты же у нас писатель. Кстати, расскажи что-нибудь из последнего.

– Не писатель, а поэт. Писатель – это в будущем, – Роман откашлялся, встал, несколько раз вдохнул-выдохнул и начал:

Не отказывайся, не спеши,

Не пытайся сдержать пожар;

Не отмахивайся, не туши

Души трепет и сердца жар.

Запретный, чуть кусанный плод -

Вкусней всего райского сада.

Скоро жизнь пролетит, и вот,

Ничего уже станет не надо.

– Браво! Брависсимо! Рассказывал кому-нибудь?

– Скинул Кристине.

– И что она?

– Цитирую: «Норм стих».

– Нынче стихами женщину не соблазнишь.

– Да,

Не диво, что в награду мне за такие речи

Своих ног никто не кладёт на плечи.

– Брат, если бы я был девушкой…

– Я знаю, брат, – оба одновременно потянулись друг к другу и дали по рукам, образовав громогласный хлопок, пролетевший все улицы этого города, или даже мира, ознаменовавший, что два человека пришли к солидарности.

Затем друзья решили ещё подпортить своё здоровье, отправившись в магазин за самым дешёвым и отвратительным напитком, содержащим невероятное количество градусов на объём 0,5.

– Как поживает Елена? – вдруг спросил Роман.

– Меня почему-то напрягает, когда ты называешь мою мать по имени.

– Почему? Она моя прекрасная Елена, самая прекрасная милфа во всей Элладе.

– Заткнись.

– Ладно, – помолчали. –  У тебя деньги-то есть?

– Не уверен. Давай решать проблемы по мере поступления.

Парни вошли в магазин, славящийся своими просроченными продуктами и дырявыми упаковками, заклеенными скотчем. Полки были забиты неизвестными наименованиями, бог знает откуда взявшимися, вздутыми упаковками кефира, старым чёрствым хлебом, шампунем, который разъедает волосы, и алкоголем, дешёвым и безжалостным. На шатких полках были выставлены алкогольные напитки различных названий, сплошь неизвестные и не внушающие доверия. Друзья долго ходили меж стендов, оценивая бутылки и банки, прикидывая, что из этого меньше навредит или хотя бы не вызовет рвотного рефлекса.

Выбрав по бутылке с непонятной розовой жидкостью и 11% алкоголя, Рома и Никита побрели на кассу. Ожидая в очереди, Никита смотрел на бултыхающуюся в руках бутылку, на яркое содержимое её, и ему казалось, что оно специально сделано таким, что на фоне серой действительности эта гадость привлекает внимание, но что это издёвка, ведь внутри, за ярким розовым цветом стоит не просто серость, но тьма.

– Проходите! – заорала кассирша.

Парни придвинулись к кассе. Отшучиваясь, показали паспорта и стали искать деньги. Под сверлящим взглядом кассирши Никита терялся, никак не мог раскрыть кошель и стал потеть. Роман нашёл у себя несколько карт, на которых едва ли что-то было.

– Молодой человек! – обратилась женщина из очереди почему-то именно к Никите. – Тут за вами вообще-то ещё люди!

Кассирша опустила голову и стала смотреть на него исподлобья. Это окончательно вогнало молодого человека в краску, и он стал задыхаться. Роман приложил одну карту, другую, – «Недостаточно средств»; когда атмосфера на кассе стала невыносимой и казалось, что всё тут вот-вот взлетит на воздух от накопившихся эмоций и жары, Роман приложил свою кредитку. Улыбнувшись кассирше и даме в очереди, он взял бутылки, толкнул Никиту, и они вышли.

Никита трясущимися руками еле удерживал бутылку, тщетно пытаясь свернуть крышку; Роман зубами раскупорил свою. Понаблюдав за своим товарищем, он взял и то же самое сделал с его бутылкой. Парни сели на свою лавочку и смотрели под ноги, не желая прикасаться к напитку.

– Это же была кредитка, – тихо проговорил Никита.

– Да. Ну ничего, я скоро выйду на подработку.

– Куда?

– Куда получится.

Никита смотрел на розовую жидкость и понимал, что он не будет это пить. Что-то внутри него требовало подпитки, требовало заполнения, как дыра, всасывающая в себя воздух, требующая заткнуть её, но содержимое бутылке были не тем, что нужно. Роман принюхался к содержимому, скривил лицо, зажмурился, и хотел уже было отпить, но

– Я иду, думаю, бомжи сидят, а это мои одногруппники, – раздался звонкий, чуть даже писклявый голос.

К друзьям подошёл Саша – человек, который бог весть зачем появлялся в этих местах, ходил к кому-то в общежитие, встречался с кем-то, но всегда бродил в одиночку. Этот авантюрист и затейник вечно что-то выдумывал, звал всех вокруг присоединиться к нему, но всегда получал отказ. То он открывал на своё и на чужие имена ИП, и кто-то платил ему за это, а после эти ИП закрывались, и неизвестно, для чего они были нужны; то он ездил в столицу и там, встретившись с непонятными людьми, проводил через свои дебетовые карты сотни тысяч, а потом эти карты блокировались; то он торговал подпольно электронными сигаретами, пакетиками с сомнительным содержимым, которые он называл «замена табака»; то он собирал деньги с группы и подходил к преподавателям, после чего все получали зачёт. В общем, Саша был деятельный человек, но иметь с ним дела мало кто хотел. Он казался отшельником, несмотря на всю свою энергию, на стремление всегда и везде быть, всё знать, со всеми общаться.

– Здорово, – в один голос сказали Рома с Никитой.

– Выкиньте это, господи, что вы пьёте, – с нескрываемым отвращением сказал Саша.

– Ну извините, у нас отцы не деканы, как у некоторых, – улыбаясь ответил Роман.

– Отец не даёт мне денег с первого курса. Да и учиться сложнее, чем вам: он если и заговорит со мной, то только об учёбе и только назидательным тоном, напоминая, что мне никаких поблажек не будет. Слава богу, скоро это всё закончится.

– Ладно тебе, он же пошутил, – с участием сказал Никита. – Как твой диплом?

– Да как… наверное, так же, как и у вас.

– Да, – в один в голос выдохнули Рома с Никитой.

– Ничего, за неделю до защиты напишем. Так все делают, – Саша испытующе оглядел парней, – я вижу, вам делать нечего, а поехали со мной.

И он рассказал, но без деталей, что у него есть некая «тема», и что она может приносить большие деньги не просто без больших усилий, но и с удовольствием. Слова «удовольствие» и «приятно» столько раз прозвучали в его неконкретном, сбивчивом и размытом рассказе, что парни невольно поддались на гипноз, решив, что хоть раз можно попробовать заняться каким-то делом с этим забавным и странным человеком. Саша заставил их выбросить бутылки «с отравой» и поманил к себе «чем-нибудь более крепким и дорогим».

– Саш, – тихо говорил Роман, пока они шли к метро, – займёшь немного денег? Мне надо кредитку закрыть.

III

Более получаса ехали они на метро, чтобы добраться до конечной станции, от которой ещё пятнадцать минут нужно было идти пешком. Саша жил на самом отшибе города, в небольшом частном доме, даче, если быть точнее, которую выделил ему отец, лишь бы тот не мешал ему жить с новой женой. На протяжении всего пути Саша интригантски умалчивал и общими непонятными фразами отвечал на вопросы про «тему». Роман и Никита так ничего и не поняли, пока не прошли мимо разваливающихся хибар с одной стороны и двухэтажных коттеджей с другой к небольшому приличному белому дому. У дома расположился огород с парой-тройкой грядок моркови, лука и чеснока, а также несколькими клумбами цветов. В углу раскинулся во все стороны странный горбатый куст, и не видно было, есть ли на нём плоды. Проходя в дом, и Рома, и Никита одновременно подумали, что в таком доме могут жить либо пенсионеры, либо наркоторговцы.

Убранство дома походило на «бабушкино», было выполнено в старом стиле деревенских домов и странно контрастировало с этим молодым, витальным и деятельным человеком, живущем здесь.

– Вуаля! – вдруг разразился Саша. – Вот она – моя берлога, единственное место, где я могу обрести покой.

Рома и Никита переглянулись, пробираясь по коридору, увешанному маленькими репликами известных картин: «Путь в неведомое» Пинаева, « Сосновый лес» Шишкина, «Девятый вал» Айвазовского и другие, названия которых парни не знали. Несмотря на картины, тканые изделия, ловцы снов, круги для вышивания и проч., белые стены казались пустыми. Как будто на ничто насадили несколько слоёв, стараясь прикрыть пустоту и заменить отсутствие жизни фоном.

В каждой из четырёх просторных комнат были расстелены яркие узорчатые ковры, притягивающие внимание книзу, и все комнаты были похожи одна на другую. Парни прошли в самую дальнюю комнату и сели на старый синий диван. После линолеума на входе, грязного и липкого, ковры со своими крошками, чем-то маленьким и твёрдым под ними, пыли, скатавшейся в куски грязи, диван казался оазисом, спасительным островом посреди грязного океана. Что-то старое, умирающее было в этом доме, но Саша как всегда вёл себя живо и весело, дёргался из стороны в сторону, принимая и понимая свой невроз.

Роман с Никитой залезли на диван, виновато поджали под себя ноги и стали ждать. Саша ходил по комнате, перетаскивая вещи с места на место без видимой причины: он переносил плюшевые игрушки с дивана и близлежащей территории в дальний угол комнаты, уносил какие-то тряпки и полотенца, собрал в пакет коробки из-под заказной еды, собрал в одну кучу свою развешанную повсеместно одежду. Всё это не имело смысла, ведь вид комнаты нисколько не менялся. Затем он улыбнулся и вышел куда-то, оставив друзей томиться в ожидании. Спустя несколько минут он вернулся с блюдцем, наполненным синих ягод. Вытерев пот со лба, с видом победителя Саша пододвинул к дивану небольшой икеевский стол, поставил на него блюдце и сел на диван между парнями, прижал обоих к себе и горящими глазами стал попеременно смотреть на них.

– Готовы? – по-детски радостно сказал Саша.

– Нет, – отодвигаясь, ответил Никита.

– Угощайтесь, а я пока расскажу, что к чему, – и Саша вскочил с дивана, гордо выпрямился, и стал собираться с мыслями, чтобы рассказать свой план.

Угощение представляло собой продолговатый скукоженный синий плод с дырочкой на закруглённом конце. Парни смотрели на угощение, не слушая слов воодушевлённого ритора. Никита приглядывался к ягоде, не решаясь взять её, и долго фокусировался на одной точке, так что всё перед глазами поплыло. Роман взял и стал крутить в руке ягоду, рассматривая её со всех сторон. Странный, до смешного узнаваемый вид её и похожесть на символ мужественности, но такой скукоженный и жалкий, не позволяло вот так просто съесть ягоду.

– Вы меня вообще слушаете? – крикнул Саша.

– Да, – с перепугу ответил Никита.

– Нет, – сказал Рома, – прости.

– Я сейчас поведаю вам нечто невообразимое, что-то, что может изменить вашу жизнь.

– Хочешь что-то продать нам? – спросил Рома и с виноватой улыбкой посмотрел исподлобья.

– Нет. Всё, тихо, заткнитесь, слушайте.

– Слушаем, – сказал Никита.

– Тихо! В общем… я предлагаю вам войти в порноиндустрию.

– В порноиндустрию?

– Войти?

– Заткнитесь и слушайте, – продолжил Саша. – Я уже давно, – Саша смутился, – работаю: накручиваю просмотры порномоделям, и беру с них процент за это.

– Как? – удивлённо спросил Роман.

– Никак. Надо знать людей. Мне конкуренты не нужны. Но что я хочу предложить – так это не мелочиться, а делать огромные бабки.

– Ты правда сказал слово «бабки»? – спросил Никита и откинулся на спинку дивана.

– Да. В общем, я уже какое-то кручусь во всём этом и понимаю алгоритмы, понял мышление актёров, я знаю индустрию изнутри.

– «Войти», «изнутри» – ты специально используешь эти слова? – спросил Никита.

– Я предлагаю вам снимать порно. Стать актёрами, стать моделями, и крутить себе тысячи и тысячи просмотров, и рубить кэш.

– Снимать порно? Нам? – спросил Рома и скривил лицо.

– Ты сказал «кэш»? – спросил Никита и тоже скривился.

– Именно. Можно ещё работать на вебкамеру, но это опционально. Короче, нам надо найти себе партнёров.

– Это будет гей-порно?

– Партнёрш, – исправился Саша.

– Феминитивы… – сказал Никита, смотря в потолок.

– Я знаю рабочий механизм, как быстро и незаметно разогнать просмотры. Мы будем звёздами! Будем богачами!

– Ты придурок, Саш, – заметил Никита.

– Спасибо, друг.

– Пожалуйста.

– Подожди, дай ему договорить, – влез Рома.

– Спасибо. У меня всё готово, я имею в виду план. Будет оборудование, всё будет. Надо только найти девушек и подготовиться физически и морально.

– О, господи, – не выдержал Никита.

– Я никого не заставляю. Подумайте об этом на досуге.

– Хорошо, – воодушевился Рома и толкнул Никиту в плечо.

– Завтра я весь день проведу в огороде. Жду вас послезавтра, отказов не принимаю.

– Вы оба больные, – сказал Никита.

Когда собрание закончилось, Саша пошёл провожать друзей до калитки. На выходе из дома Никита снова обратил внимание на куст. Жимолость. Он вспомнил, что раньше слышал про это растение от отца, видел в деревне у бабушки. Вспомнил и как смеялся с формы ягод, и как огорчался, что они так быстро опадают, так мало цветут, и как иногда растению нужно цепляться за что-нибудь, чтобы выжить. И вспомнил вкус. Кисло, но по какой-то причине продолжаешь есть, ешь и ешь, пока не становится плохо. И после продолжительного перерыва, из страха, что всё завянет, снова возвращаешься и объедаешься ягодой, и морщишься, и чувствуешь, что тяжелеет живот, но продолжаешь поглощать плод.

IV

Телефон звонил без перерыва минут пять. Никита после затянувшейся попойки еле смог отлепить свою голову от мокрой подушки, посмотрел на часы – 13:43 – и с нечеловеческим усилием дотянулся до телефона.

– Чего…

– Спишь что ли? – голос Романа был необычайно весёлым – Пойдём сегодня в наш бар?

– Я сегодня никуда не выйду.

– Да ну тебя, суббота же. Меня ребята позвали, тебя тоже ждут.

– Я умираю…

– От чего?

– Только пришёл домой, ещё не ложился.

– Стоп. Где ты вчера был?

– Гулял.

– Тусовался без меня?

– «Тусовался», боже. Тебя в той компании больше не ждут, ты же знаешь.

Рома понял, о какой компании идёт речь. Он подержал телефон в руках, подумал, проглотил обиду и уже засыпающему Никите сказал, что приедет через час и вытащитего хотя бы в подъезд. Никита засопел в ответ.

Когда в условленное время Роман подходил к дому друга, тот уже сидел на лавочке у подъезда. Сидел скрючившись, стонал и закатывал глаза. В руке у него белела странная бутылка с надписью «ТАН».

– Что это? – спросил, не поздоровавшись, Роман.

– Тан… хорошо помогает.

– Дай попробовать, – сделав маленький глоток, Рома откинулся всем телом назад, чуть не выронил бутылку из рук и содержимое изо рта.

– Не так всё плохо. Отдай бутылку.

– Гадость!

– Ты – гадость. А это недооценённое открытие наших братьев-тюрков.

– Понятно, почему недооценнённое, – Роман поморщился и уже не изменял мимику лица. – Рассказывай, как там у твоих друзей дела.

Роману было негласно запрещено появляться на тусовках друзей Никиты, так как прошлой зимой он стал виновником неприятной ситуации. Дело обстояло так.

Роман изначально не хотел ехать на квартиру, где проходила еженедельная субботняя попойка друзей Никиты; пересилив себя, он всё-таки согласился, наплевав на интуицию и внутренние противоречия. Кое-как отыскав нужный дом, Роман поднялся на шестой этаж, долго стучался в квартиру и, когда ему открыл неизвестный человек, осторожно вошёл. Внутри играла негромкая музыка, все ходили из стороны в сторону и никто не обратил внимания на гостя. Когда Роман, всё ещё никому не интересный, снял с себя зимнюю одежду и переоделся в домашние шорты и майку, у двери выстроились парни, все в джинсах и свитерах.

Роман поздоровался с каждым из них, отдал хозяину квартиры подарок – бутылку медового коньяка, – отыскал в толпе Никиту, и узнал от него, что все они уходят за алкоголем, а он, мол, пусть остаётся здесь, кому-то ведь надо развлекать Наташу – высокую блондинку с роскошными длинными волосами и грубоватыми чертами лица, но пронзительными невинными глазами и аккуратным маленьким ртом, который она всегда облизывала – девушку с универа, с которой Роман всего несколько раз пересекался, но тем не менее между ними было, что называется, сексуальное напряжение. Все ушли, в пустом коридоре показалась Наташа, облокотясь вытянутой рукой о стену. Они поздоровались, прошли в комнату, и Роман стал нервно ходить из стороны в сторону, рассказывая всякие глупости, лишь бы не оставаться в тишине.

Наташа сидела на диване в углу комнаты и не отрывала глаз от этой ходячей горы тревог и волнений. Когда Роман обернулся на Наташу, то увидел её мягко расплывающееся в улыбке румяное лицо с полуоткрытыми глазами. Пьяная, подумал Роман, не повезло. Он надеялся, что замучит её разговорами до прихода ребят, но теперь понял всю безнадёжность своего замысла, ведь такие лица не ждут, не слушают, такие лица всматриваются до момента, пока сила внутри не заставит их приблизиться к объекту рассмотрения. И Нашата подлетела. Одним лёгким движением она оказалась на середине комнаты, поставила перед Романом непонятно откуда взявшийся стул и села.

– Мне так будет лучше слышно, – сказала она и стала смотреть снизу вверх на глыбу мышц, сомнений и страха.

Ходить по комнате стало как-то неловко, и Роман стоял неподвижно над своей пленительницей, продолжая рассказывать какие-то истории из университета. Наташа смотрела, уже прищуриваясь, шатаясь на стуле. Рома увидел, как порозовели её губы, как напряглась и вытянулась её шея, и заглянул под свободную блузку, под которой тяжело вздымались и опускались небольшие, но твёрдые, налитые груди. Роман неистово потел, дыхание участилось, ноги подкосились и вся картина перед глазами стала сползать куда-то вниз и в бок.

– Ром! – голос не исходил от девушки, а раздавался откуда-то издалека, из другого слоя реальности. Наташа показала свои красные лакированные ногти на правой руке и медленно потянулась к шортам обомлевшего юноши.

В следующую секунду в голове у Ромы закружились мысли, миллион мыслей, вереница воспоминаний, представлений, слов, действий, образов. Он перебрал все возможные варианты, но ни в одном из них не позволил себе ответить взаимностью. Наташа уже оттягивала краешек шорт, когда Роман неуклюже, боясь обидеть, убрал её руку. Наташа сразу изменилась в лице: побледнела, раскрыла большие круглые глаза и смотрела с непониманием и с толикой ненависти.

Рома сел на стул в дальнем углу комнаты и прикрыл лицо рукой. Ему стыдно было смотреть на девушку и он ушёл в свои мысли. Почему? Почему он сейчас не воспользовался ситуацией, упустил свой шанс, зачем он отверг и обидел девушку, о которой иногда мечтал перед сном? Боязнь, вызванная прошлым опытом? Неуверенность в себе? Всё случилось слишком неожиданно? Может, он вдруг стал асексуалом? Или вспотел из-за волнения, и поэтому не решился пускать Наташу под шорты?

Вспотел. На этом оправдании Роман остановился и, отбросив всё остальное, стал развивать мысль, считая свой поступок даже благородным по отношению к даме. Пока он думал, а Наташа в исступлении глядела на него, в квартиру уже вернулись ребята. Распалённые от холода и алкоголя, они вламывались в квартиру поочерёдно, не пропуская друг друга, учтиво толкаясь в дверном проёме. Их появление спасло Романа, но веселье и лёгкость их навели на него тоску. И он, и Наташа вышли встречать друзей, чуть не столкнувшись в коридоре, и оба почувствовали тяжесть. Как только все парни вошли, Наташа объявила, что уходит домой. Никто не был против, все развеселились по дороге и не заботились ни о чём. Только Никита, как самый заботливый друг, предложил Наташе Рому в проводники.

– Пусть проводит тебя, – икая, сказал Никита. – Он тут самый трезвый. Ну, и может быть, вы там что-нибудь… ехехе.

– Спасибо, сама дойду.

Наташа поспешно оделась и чуть не бегом вышла из квартиры. Никита, всегда внимательный к состоянию своего друга, будучи навеселе, не заметил подавленности Ромы, сильно хлопнул его по плечу и направился в комнату, где открывалась очередная бутылка. Последняя, оставшаяся из трёх купленных только что в магазине.

Роман пошёл в спальню в надежде побыть одному и обдумать произошедшее, но на широкой родительской кровати распластался Олег, один из ближайших друзей Никиты. Он лежал лицом вверх с открытыми глазами, но глаза его были пусты. Олег, казалось, не дышал. Смятая под ним кровать говорила о недавней борьбе с самим собой. Роман осторожно подошёл и сел рядом. Спустя минуты две молчания Олег всё же спросил, что тот делает в спальне, и почему он не со всеми. Парни повели долгий и нудный пространный разговор о женщинах, об их обаянии и коварстве, об их натуре. Роман вообще-то не был ни обделён женским вниманием, ни обижен, но уловил настроение Олега и стал, как и он, без конкретики обсуждать и осуждать женский пол, не забывая указывать, что, хоть «все они» и коварны и жестоки, но всё же прекрасны и вкусно пахнут.

Когда Роме наскучило, и он уже перестал стыдиться сам себя, то сразу вышел из комнаты, оборвав Олега на полуслове. Олег же готов был рассуждать о женской натуре ещё долгие часы.

В коридоре Романа встретил Никита, изрядно выпивший и уже терявший человеческий облик. Он сначала полез обниматься и говорил что-то про дружбу, а затем стал пытаться завалить Романа, фыркая, встряхивая мокрыми волосами и пытаясь смеяться. Что творилось сейчас в голове у Романа? Неприязнь к этому месту, непонимание этих людей, недовольство собой и воспоминание о том, как когда-то на первом курсе Никита при зрителях одолел его в вольной борьбе, притом, что разница в весе их составляла почти двадцать килограммов в пользу Ромы. Озлобленность на себя за недавний инцидент, скука и тоска, вызванная в конце концов разговором с Олегом, неприязнь, вызванная видом своего друга и неприятное воспоминание из прошлого, которое тяжёлым грузом лежало на сердце – всё это в один момент взорвалось, и Роман с силой опрокинул Никиту, ударив того копчиком о порог спальни.

На крик упавшего сбежались люди. Даже Олег приподнялся на локтях и посмотрел, что происходит. Долго потом ещё Роман извинялся и чуть ли не плакал, пока его другу на кухне обрабатывали водкой разбитый копчик и пересохшее горло. Никита стоял, облокотившись о холодильник, пил и не обращал внимания на кровь и, казалось, совсем не злился на своего друга. Но и никаких позитивных эмоций не вызывало у него присутствие Романа рядом. Никита говорил и шутил со своими друзьями, пока Рома стоял рядом и щенячьими виноватыми глазками смотрел на него.

Не выдержав больше, Роман ушёл в комнату, где теперь вместо Наташи на диване скучковались трое пьяных парней. Они вырывали друг у друга из рук телефон. Они придумывали что-то, подбирали слова, жестикулировали и кривлялись. Роман осторожно поинтересовался, чем они заняты, и узнал, что телефон в их руках – телефон Олега, который вытащили у него из куртки для того, чтобы написать сообщение, объявление о расставании девушке Олега от его имени. Роман прослушал долгую историю о злополучных отношениях Олега с некой Катей, девушкой, которая, по словам парней, «высосала из него все соки». Трижды они сходились и расходились, и всегда по её инициативе. Постоянно, на протяжении долгих трёх лет, как говорили они, Олег пребывал в таком состоянии, в каком он находился сейчас. Участливый и добродушный, Рома заявил, что знает, как лучше написать сообщение.

Не только и не столько о добродетели думал в тот момент Роман, но на полном серьёзе объяснял пьяной троице перед собой, что он – писатель (о том, что из написанного всего один рассказ, он забыл упомянуть) и сможет написать хорошо, чётко, красиво и не обидно. Роме отдали телефон, и он сел посреди троицы. Долго сидел он, не в силах выдавить из себя хоть слово. Прошло время и, когда окружающие засомневались в способностях Романа, тот пошёл на кухню «немного накатить». За кухонным столом спал, откинувшись на спинку стула, Никита. Остальные бесцельно бродили по большой квартире или ложились спать где придётся. Олег так и лежал на кровати, никого не впуская в спальню своих родителей. Рома выпил разом бутылку неизвестно чего (он не смотрел на этикетку) и пошёл обратно в комнату. По дороге у него закружилась голова. Затем он вспоминал, как вернулся и взял в руки телефон, но воспоминания на этом обрывались.

На утро Роман проснулся последним. Его разбудила громкая музыка из кухни и срывающийся голос Олега. В квартире оставалось всего несколько человек: сам Роман, Олег, Никита и отсутствующий ночью, неизвестный Роману парень. Когда Рома вошёл в кухню, разговор прекратился, и только зацикленный бит, звучащий из телефона на столе хоть как-то сглаживал атмосферу утренней неразберихи.

Роман учтиво кивнул сидящему на диванчике в углу незнакомцу с сухим длинным лицом и сел за стол с Олегом и Никитой. Второй радостно встречал друга, предлагал кофе и печенье, но при всех стараниях было видно, что и он чем-то недоволен.

– А может, это он? – раздался голос незнакомца. – Я его раньше не видел.

– Заткнись, – отрезал Никита. Видимо, именно Рому они до этого и обсуждали.

– Она сказала, – вдруг сбивчиво начал Олег, – что я чмо и тряпка, раз позволяю кому-то брать мой телефон вместо того, чтобы лично поговорить с ней. А я не давал! Кто, б****, вытащил его?

– Успокойся, – Никита нарочито невозмутимо осматривал присутствующих. – Вы с ней ссоритесь и расстаётесь чуть ли не каждый день.

Олег вспыхнул, задышал, начал что-то говорить, но стал заикаться. Никита остановил его и обратил внимание на время. Он взял Рому и они пошли собираться, ведь им предстояло ещё ехать на пары. Незнакомец до самого конца не спускал глаз с Ромы и то со злобой, то с насмешкой щурил своё сухое лицо.

Уже в автобусе Роман вспомнил о вчерашнем, рассказал про телефон и «помощь» троим благодетелям Олега. Никита долго молчал. Уже на остановке он сказал:

– Не надо было этого делать. Никто из парней не признался, и все подозрения на тебе.

– Но идея была не моя.

– Но кто отправил сообщение?

День тянулся бесконечно долго, и Рому не покидало чувство вины и ощущение неправильности всего произошедшего. А ведь изначально он вообще не хотел приходить.

На следующий день от Никиты он узнал, что те двое всё же расстались, и что Олег рад этому. Роман как бы случайно встретил Олега, рассказал ему всё, включая имена тех троих, извинился и виновато, но с некоторой иронией пожелал ему найти себе достойную девушку. Олег молча кивал в ответ. В глазах у него было презрение.

Через неделю Олег снова сошёлся с Катей.

V

– Во-первых, Олег расстался с Катей, – начал рассказывать Никита, запивая слова «таном».

– Опять? – удивлённо спросил Роман.

– Снова. После той истории они сходились и расходились ещё три раза.