Читать книгу О литературе и прочем - Максим Горький - Страница 1

[1]

Присутствуя на обширном и шумном собрании[2] литераторов и критиков, я слушал речи внимательно, а всё-таки трудно было понять: о чём в конце концов «шумят народные витии»[3]? Возбуждение некоторых вздымалось до таких словесных казусов, как например:

«Так как пролетариат в его социальном творчестве опередил нас, литераторов, то нам делать нечего и литература вообще не нужна».

Может быть, это было сказано с иронией, в «состоянии запальчивости и раздражения» и об этом не следовало бы упоминать, если б не следовало подумать о мотивах раздражения. В чём дело? Почему кричат? Какие требования предъявляют? Едва ли можно искренно сокрушаться по поводу того, что литература отстаёт от действительности, она всегда шла за жизнью, «констатировала факты», художественно обобщая их, давала синтезы, и никто, никогда не требовал от литератора: будь пророком, предугадывай будущее!

В наши дни поставлен вопрос о необходимости более тесного сближения искусства с действительностью, об активном вторжении литературы в жизнь эпохи, основное содержание которой – социальная революция.

Один из молодых литераторов очень хорошо сказал о красоте и силе новой действительности, творимой волею и разумом рабочего класса. Другой – сильно и несправедливо потерпевший от наскоков нашей критики – тоже хорошо говорил о том, что литератор не должен бояться критики и что тому, кто сознаёт исторические значение своей работы, не следует обижаться на критику, какова бы она ни была. Но обе эти речи не вызвали должного внимания к ним и не заразили слушателей, первая – пафосом, вторая – задором. А по существу своему обе речи поставили пред литераторами именно те вопросы, о которых давно пора поговорить дружески, искренно и серьёзно. Но вместо этого в следующих криках и речах неприкрыто раздались отзвуки личных отношений и цеховые, узко понятые мотивы.

Словесные состязания такого типа я слышал лет тридцать – тридцать пять назад, когда «культуртрегеры» – впоследствии кадеты, а ныне почти «черносотенцы» – спорили с остатками народников, а эти последние – с молодыми марксистами. Мне кажется, что в ту пору страсти и ярости вносилось в «дискуссии» значительно больше, может быть, потому, что и «личного» было больше, ибо состязались два поколения, из которых старшее крепко верило в решающую «роль личности», верило, что творчество истории – профессиональное дело интеллигенции, а марксисты, оспаривая право интеллигента на роль «вершителя судеб» народа, утверждали своё убеждение в силе пролетариата, – в силе, созданной и воспитанной историей для того, чтоб она разрушила пошлый, преступный мещанский мир и создала свободное всемирное братство трудового народа. Гнев, ярость, обида, истерические вопли тех людей, которым говорили в лицо, что их игра сыграна и проиграна, – всё это было вполне естественно, так же естественно, как ярость, обида и крики белой эмиграции за рубежом, откуда она не вернётся к нам, даже и встав на колени. В наши дни спорят люди, созданные и выдвинутые на первую по важности её боевую позицию величайшей из революций, когда-либо пережитых человечеством, – победоносной революции, которая принимает и примет всемирный размах. Начат бунт против старого мира в его целом и в частностях, бунтом этим руководит мощная пролетарская партия, вооружённая научно отточенной мыслью, бунт ведёт класс, который от времени становится всё моложе, всё более численно и качественно сильным. Не следует забывать, что до Октября революционер начинался в возрасте семнадцати – двадцати лет, а в наши дни начинается в возрасте октябрёнка и пионера. Этот неоспоримый факт служит залогом, что люди Союза Советов вступили на путь, возврат с которого невозможен. Дорога назад – дорога к смерти.