Читать книгу Дын-дын - Максим Викторович Черняев - Страница 1

Провинциальное

Здесь дело близится к зиме

и ветви клонятся к земле, –

здесь мокрый снег,

здесь чай – горяч,

и жизнь – вполне.

Здесь в липкой глине чахнет сад.

Небесный склон в ночи звездат.

Ты просто жив. И воздух свеж:

здесь снегопад.

Как символ веры на стене

синеет купол на спине.

И то, что было –

всё исчезло в тишине.

Народ не зол, не суетлив,

здесь в поле –  хлеб,

но воля  – миф.

А  жест,

и помысел,

и взгляд –

императив.

Здесь сон глубок.

Багрян закат.

Надежды – чуть (о том молчат).

Хватило б дров,  и будь что будет:

снегопад;

и дело близится к зиме,

змеит поземка по стерне.

… и тот, который всех спасёт,

придёт к весне.

Стужа (дворницкое)

Н.В.

Ни людей, ни машин. Холод.

Запятые чертит лом. Город.

Фонари во дворе – штатно.

Гололёд на тропе – ах/куратно.

Раз тревожит изнутри – голод.

Нем – молчи. Ищи себя – повод.

За душой пятьдесят. Кратно.

Солнце есть, да на нём – пятна.

Табурет

Ранним утром, жарким летом

солнце плавилось в рассвет.

Шёл по улице мужчина,

нёс из дерева предмет.

Не верстак, не Буратино,

не столярный инструмент, –

самодельный из берёзы

белой краски табурет.

Не сказать что б гладко выбрит

и по-летнему одет;

шёл куда-то мерным шагом

не блондин и не брюнет.

Где-то делали ребёнка.

Где-то жарили омлет.

Шёл по улице мужчина,

с виду – полных сорок лет.

Не Эль Греко, не Сенека,

не варяг, не печенег,  –

так, мужчина как мужчина,

современный, имярек.

За углом бухтела стройка,

чах в аллеях бересклет…

Людям было безразлично

много зим и много лет.

Нет в истории морали,

да и смысла тоже нет.

Всё, что было у мужчины, –

самодельный табурет.

Белое

Была среда. Дай памяти …  Шестое?

Был воздух свеж. Был город нежно бел.

Исчезли люди. Под фонарным строем

снежинок рой кометами летел.

Очерчен чётко светопирамидой,

вне суеты, вне повседневных дел,

под снегопадом, вечером шестого,

стоял прохожий – на часы глядел.

Скрестились тени – стрелки часовые.

Кончалась осень. Вечерело. Снег блестел.

Она возникла из белёсой энтропии

и вместо: – «Здравствуй!»  – прошептала:

– «Поседел…»

Тростники

Река

Мальчик сидит у реки. Хрупок. Невинен. Слаб.

Солнце плывёт в зенит. Солнце – зеркальный карп.

Карп шевелит траву. Тихо шуршит тростник.

Мальчик срезает стебель и пробует на язык.

Выдох сменяет вдох, выдох рождает звук.

Звук оживил свирель. Свирель в колыбели рук.

Солнце нырнёт в закат (гладит свирель рука).

Лунный нисходит бык в ночь серебрить рога.

Мальчик един с рекой: хрупок, невинен, слаб.

Лодку несёт река.

В лодке недвижим враг.

Тростник

Шуми, тростник, над вечною рекой.

В небесной тверди трепетной струной

Звени, тростник, и внемли небесам.

Шуми и пой. К пологим берегам

Сойдут с холмов к реке на водопой

Пугливый зверь, стада, народ степной.

Ты будешь брошен к варварским кострам…

Доверь себя мальчишеским рукам,

Чтоб воплотиться в музыке.

Весной.

Когда холмы насытятся водой.

Свирель

Настало время уходить, веслом толкнув причал.

В речной долине скорбный зов свирелью прозвучал.

И ветер стих, и свет померк, ты снова юн и слаб,

Как в детстве: отмель, тростники, река, зеркальный карп.

Тебе напомнит лунный свет, что время истекло,

Судьба твоя – вода в реке, уплывшее весло.

И проплывут перед тобой сквозь утренний туман

Холмы, где жили степняки, отсыпанный курган,

Застынет вдох, померкнет свет, подкатит к горлу ком,

Ты станешь звёздами, рекой, свирелью…

Тростником.

Месть

Даже если человек мал,

всё одно – человек жив.

Даже если вороньё: «кар»,

всё равно воробьи: «чив».

Тополь чёрный во тьме гол.

Под бушлатом душа в дрожь.

Даже если как зверь зол –

Человече! Не тронь нож!

Человек человеку

Оглянулся – увидел свет.

Голос сверху: «Из праха в прах.

Веришь – ниц!» От прошедших лет

каждый третий – рандоль. В губах

зазмеился немой укор:

«Боже? Правый?» Но, тут же сник –

по ковру из замёрзших трав

словно с неба сошёл старик.

И повёл сквозь метели – вдаль.

В те края где святой Макар

ни людей, ни зверей, ни птиц,

герефордов-телят гонял.

В руки нож – говорит: «Давай!

Не до слов. Самый час вершить.

Пусть решает лихая сталь,

кто из грешных достоин жить?

Выпад в печень – изыдет зло.

Отомщеньем простишь меня».

«Не могу», – просипел сквозь вдо…

Опустилась перо-рука…

По чернеющим бликам глаз

серебрила мороз луна.

Человек человеку – кто?

Коли чашу испил до дна…

Сон

/ …по утрам одев трусы, не забудьте про часы/ А. Вознесенский

Человек ложиться спать. Челове…

кумир – кровать.

Человеку снится сон

огород и патиссон –

геликоптер для принцесс.

Запускается процесс

погружения в мечты.

Человек с собой на ты.

Человек помыт и наг,

человек почти что маг.

Сном дневные злоключенья трансформирует в пустяк.

Ничего не обещая,

превращая,

упрощая,

всё, чем дышится в напряг.

В огороде – бузина,

спит красавица жена,

на Аляске нет пингвинов,

жутко чешется спина.

Человек ложиться спать –

ужин,

шлёпанцы,

кровать.

Стул

Вот стул.

Согнувшись многомудро,

в углу, под грузом барахла,

молчит.

В окно синеет утро;

морозца первого игла

звенит в восточном направленье.

Воскресный чистый небосклон

рассветным солнцем чертит тени,

Старинный стул – индийский слон.