Читать книгу Я счастливчик - Максим Волжский - Страница 1

Я Константин Баженов. В марте мне исполнилось тридцать семь. Ещё вчера я принадлежал к группе избранных и был фантастически счастлив. Неделю назад у меня была квартира в центре, валютные счета с семью нулями и потрясающей красоты женщина. Я был уверен, что мир создан исключительно для меня, – и если где-то в ветвях или в клетке щебечут птицы, то поют они только в мою честь, открывая свои длинные или крючковатые клювики, чтобы позабавить мой слух. А когда в тоскливый или радостный день небо делилось дождём, пусть грибным или ливнем – то мокрые капли адресовались исключительно мне, как восторг или сочувствие пасмурному настроению. Потому что Фортуна всегда витала где-то рядом; она пестовала меня, ласкала, баюкала, иногда будоражила нерв. Часто сама удача завидовала моей персоне, оттого что я обожаемый фаворит, ниспосланный с небес. Потому что я – настоящий райский счастливчик!

Я казался всесильным, способным управлять превратной судьбой. Но неделю назад всё изменилось.

Меня отстранили от тела. Меня обокрали. Обокрали вероломно, подло и единственное, что дали взамен, это тело старого пса, век которого уже на исходе. Вчерашний Константин Баженов, то есть я – человек, зацелованный ангелами, задыхался в шкуре собаки, – и лишь на вторую ночь могущественная Вселенная, будто вспомнила обо мне, но только на миг, вручив, как насмешку – смертельно больную плоть привокзального бомжа. Сейчас я подобие разумного существа, покрытого сыпью, язвами и коростой. Я бродяга без жилья и здоровья. Теперь, братцы – я просто бомж…

***

Кража произошла семь дней назад. Я отдыхал в клубе и прилично набрался. Выпил много. У меня был весомый повод. Я заработал очередной миллион, а ещё наступила первая пятница августа – день, когда приходит время, вырвать чеку из хмельной гранаты, вооружиться горючими коктейлями и стать самим самой хотя бы до рассвета.

В клубе гулял не один. Айтишники от бога, партнёры по бизнесу: Никита Седов и Валентин Орлик составили мне компанию. И тот и другой, парни, безусловно, славные, но пьянствовать рядом, им дозволено лишь после удачной сделки, которую они и провернули, следуя определённым инструкциям. Скажу сразу: эти двое не латентные милашки, хорошо скрывающие тягу к мужским членам – они самые что ни на есть настоящие голубые мутанты, жадно трахающие себе подобных, розовощёких, напудренных мальчиков, будто вымерли все русские бабы. Уже три года я знаком с весёлыми сластолюбцами. Знаю, что у них есть чудесные жёны. Ко всему прочему у Вали Орлика полгода назад родилась дочь, что не мешает ему дарить сексуальную энергию своему тяжеловесному другу Никитке.

Парням нет и тридцати, но Седов выглядел, будто ему полтинник: грузный, лысый, с толстыми ляжками и животом; широким лицом и трёхдневной небритостью он походил на одного известного продюсера, который, кстати говоря, вроде бы уже похудел. Валя Орлик был чуть ниже с плечами, оттянутыми назад и невероятно стройной спиной, словно на нём затянули невидимый корсет и упёрлись меж лопаток коленном. При ходьбе он заметно подпрыгивал, как подросток, возвращающийся из школы, а взгляд его становился рассеянным, если выпадал из поля зрения вожделенный Никитка. В общем, парни друг друга стоили, что прочем никак не отражалось на их умственных способностях.

Им всегда доставалась четверть от моих гениальных торгов. Двадцать пять процентов маржи, доложу я вам – это отличные деньги. Какое-то время свежий доход хранился на их счетах. И теперь я ждал наступления новой недели, чтобы в пятницу моя доля вернулась к папочке.

…В клубе было шумно, дымно, пьяно, задиристо. Я часто пил, много курил, что-то болтал, лип к чернявым дамам за столиком напротив. А парни пялились друг на друга, лишь изредка бросая томные взгляды на меня, как на дрессировщика, который кормит их с руки сочным куском.

– Костя, ты с Жорой Марковым знаком? – неожиданно спросил у меня Седов.

Я помню некого Женю Маркова – он же Жорик по прозвищу Чумка – он же известный в Москве экстрасенс. Жорик из тех людей, кто морочит голову наивным буржуа. Марков принимал в квартире на «Кутузовском». За посещение брал неприлично много. Его профессия: целитель, прорицатель, заклинатель, сниматель порчи, наводитель любовного морока и прочей ерунды. К мистике у меня интерес, как к кубинскому бейсболу… но вопрос всё-таки зацепил.

– Знаю такого, – ответил я. – И что дальше?

Тут я заметил, что парни-то совсем трезвые! Мы празднуем вместе заработанный мною миллион, сидим битый час или уже три; я постоянно наполняю рюмки, бокалы, подзываю официантку, заказываю вдогоночку пивка, фреш и салатик, а они, словно воду в рот заливают. Так не положено, не по фэншую…

– Ты пойми нас правильно… – жаловался Седов; Никитка всегда был главным среди воркующей парочки – весь удар брал на себя.

Я слушал внимательно. Во время сказания о врачевателе с «Кутузовского» не пил, поскольку речь шла о моей женщине. Оказывается, Ольга, моя покладистая Олечка с шёлковыми ладонями и отутюженными волосами – уже месяц ходит к московскому шарлатану с косичкой на затылке. С какой целью она посещает чародея, парни не знали, но точно известно, что два раза в неделю моя женщина рисуется нарядами перед Жорой. А значит, пока я зарабатываю бабки, она плетёт интрижки за моей спиной. И кому это понравится?

Новость казалась дикой, несправедливой. Парни испортили настроение, хотя обиды на них не было. Странно одно, что они сами навещали Жору Маркова. Орлик объяснил, что у его жены сглаз: опухли веки, болит голова, полная апатия, а ночью снятся кошмары – вот и привёл он к Жоре свою половинку. Согласитесь, смешно звучит слово, половинка, когда рядом цельный кусок мужской плоти весом под сто пятьдесят кило.

***

Вернулся домой около трёх часов ночи. Пока пылил на такси, настрой угас, оттого что очень хотелось спать. Я изрядно был пьян, мечтал попить холодной воды прямо из крана, и совсем не хотелось ругаться, выслушивая оправдания моей женщины за поход к Жоре Маркову.

Беззвучно тенью я проплыл в большую комнату и в полумраке завалился на диван. Думал: разберусь завтра; кто он, этот Марков, чтоб отказывать себе в радости сна? Но Ольга включила свет – и началось!

Она была неотразима, назойливо груба и почему-то нервно хамила, словно пью я в первый раз, будто никогда не приходил в дрова пьяным под утро. Она вспомнила всё: как однажды я пропал на неделю, как поймала меня в постели с губастой немкой, оказавшейся вовсе не немкой, а русской из Таллинна. Ольга бубнила, ворчала, стонала, стенала, добивала – вопила пожарной сиреной, выбивая морские склянки возле моих ушей. Мне грезило прилипнуть к подушке; прямо уткнуться в неё мордой и храпеть как свинья, будто меня усыпили самым действенным снотворным, какое знает этот мир. Я так хотел, чтобы она заткнулась, что пришлось согласиться. Как заклинание я повторял её мантры: я дрянь, я олень, я никчёмный муж, подлец и сволочь… меня нет, меня нет… и никогда не было. И лишь после предательски позорного покаянья, она фыркнула и хлопнула дверью.

Свет люстры бил мне в глаза… да чихать я хотел на этот свет! Что свет, что ночь – мне плевать! Я настолько крут и всемогущ, что не считаю овец перед сном и не взвешиваю слова, сказанные толстым Никиткой и его спутником в юбке, прилипшей к жопе. Я уже не помнил, что сам бормотал минутами ранее, – и я просто уснул…

***

Откуда-то сверху доносилось чириканье воробьиной стаи, сзади громко смеялись дети, а рядом на лавочке сидела старуха. Я слышал резкие звуки, словно они цепляли за оголённый нерв; видел свет – солнечный, прожигающий, болезненный, будто воспалилась поджаренная кожа; я ощущал, как дует тёплый ветер, и как в сотне метров за домами мчатся железные машины. Было свободно и воздушно, потому что я не чувствовал тела. Со мной так бывало в детских снах. Меня подбрасывала неведомая сила за облака, и я летел – то, расставив руки, как мальчик Нильс, то парил, сидя на кроватке, будто на волшебном ковре, наслаждаясь отрывком восточной сказки.

Но сейчас я не мог понять, куда пропало моё всё! Старуха лузгала семечки, метясь точно в грудь, но шелуха пролетала сквозь меня и, падая на асфальт, возвращала в реальность – отчего становилось страшно до сумасшествия. Я мог бы в панике всплеснуть руками и вскрикнуть: сука, что за херня! – но промолчал, поскольку смутно осознавал, что значит мой новый образ. Я снова осматривался, видел старуху, наблюдал за полётом шелухи, но руки мои не защищались и не было голоса, горла, зубов и самой головы, чтобы заорать напуганным ртом. Я был невидим, я невесом и прозрачен, потому что превратился призрак, который порхал пустотой и невесомостью у скамейки в собственном дворе.

У меня нет глаз, но я видел свой подъезд, свою немецкую тачку и окна на втором этаже. Мне показалось, что колыхнулась шторка, а потом мелькнул мой бесподобный профиль в окне. Я попытался встать – это было естественное желание для бывшего человека, когда-то умевшего ходить; мне хотелось разбежаться, чтобы скинуть с себя остатки сна и подняться, наконец, в собственную квартиру. Но, блядь такая!.. у меня не было ног!.. или я не умел пользоваться тем, что имею сейчас!

Хотя память оставалась на уровне. Она жила бесформенной, незримой программой, начертанной на невидимом носителе – и находилась в доступном режиме, как человеческое ухо, которое всегда можно почесать мизинцем или ковырнуть палочкой с этой белой, ватной хернёй на конце.

Взятое с полки-памяти воспоминание рисовало мне персонаж из прошлого. Я почему-то вспомнил старинного друга, Сергея Макеева – Серый Маг, как звал я его в школе. Да, у меня когда-то был друг; но я и вправду олень-чухонский, потому что предал Сергея: увёл у него девчонку по малолетству, а наигравшись с ней – бросил, наговорив разных подлостей. Когда-то мне казалось обыденным облить грязью девицу и приятеля, влюблённого в неё, оставив парнишку с рогами – унижая его изменой и ядовитыми приколами. Я был тогда молод и жесток. Я убил его, словно врага – будто мстил за издевательство над своей роднёй.

Он позвонил мне перед смертью: раз пять или двадцать пять; наверное, хотел высказаться или ждал, что я разъясню свой поступок. Но я был нарочито холоден, горд в своей гадости и трубку не снял. Тогда, не прощаясь, Серёга вышвырнул телефон и спрыгнул за ним с четырнадцатого этажа.

Его русая голова превратилась в расплющенный арбуз, а тело в желе. Оторвало в колене правую ногу; кровь размахнулась на полдвора. Полицейские нашли в кармане его брюк записку: «Когда ты сдохнешь, я тебя встречу», – сообщалось в ней. В записке не было имён, но я знал, предназначение слов. Он писал для меня, для своего подлого, ебанутого друга – для Костика Баженова.