Читать книгу Гетопадение - Мамкина Конина - Страница 1

Пролог. Глава 1: “Уверенный в дне”

“Ich bin der vor dem dich alle warnen

Ich bin das Gesetz”

“Я тот, о ком всегда предупреждают

Имя мне –  закон”

Eisbrecher

Если вам говорят: «Нельзя так просто взять и наладить торговлю больничными кетамином и этанолом», заканчивайте разговор – вам нелепо, бессовестно, нагло лгут. На самом деле, льзя. Конечно, при условии, что неплохо знаешь химию и абсолютно не представляешь, как работает грамматика. Но даже это далеко не всё: для таких фокусов необходимо быть особого рода человеком. И тут в игру вступают таинственные законы природы и статистики. Они взяли верх над приземлённым мирским законотворчеством. Так случился Господин Шульц младший.

Насчёт своего положения он не питал никаких иллюзий. Антон чётко знал – в дверь рано или поздно постучат, и придут, наверняка, не соли просить. Хотя, чисто технически, искать будут и соль.

Он также знал, что предотвратить этот момент нельзя. Но его можно было оттянуть, с чем доктор Шульц мастерски справлялся. Под лозунгом «Скажи наркотикам: "иногда"» на протяжении почти полугода врач фальсифицировал количество пациентов; ставил на поток продажу рецептов; не вынося ампул из больницы, сливал их содержимое в пол-литровые бутылки. Он обзавёлся влиятельными знакомыми и оформлял списания на некомпетентный младший персонал, который бил, ломал и топтал, терял, забывал и разбивал, несчастные флаконы, шприцы и баночки в поистине промышленных масштабах. Его методы представлялись настолько наглыми и циничными, что в них нельзя было поверить, и настолько бесцеремонными, что действительно работали.

Однако даже отлаженная и проверенная система никогда не будет служить вечно. Просто потому что она взаимодействует с людьми.

Антон услышал, как приоткрылась входная дверь, и поднял голову. Благодаря тихой неловкой брани он убедился: на пороге стоял именно тот, кого он ждал. Шульц усмехнулся и обратился к нему:

– А, Господин адвокат! Возвращаю ВАМ ВАШ телефон, – он натянуто улыбнулся и довольно сощурился, покосившись на сотрудников полиции, уже готовых биться головами о стены.

– Ой, спасибо… а то как раз вчера забыл.

«Ну да, позвонил с моего телефона на мой другой телефон, ничего необычного», – подумал Отто фон Ланге, адвокат Антона и по совместительству самый несчастный человек в мире. Его рабочий график похож на график Санта-Клауса – 1/364, но к этому одному единственному дню он готовился, как священник ко встрече с начальством.

Никто кроме Отто не обратил внимания на эту логическую нелепицу. Обмахиваясь бумагами от жары и скуки, полицейские и понятые уставились на адвоката, как на мессию, и даже не проверили его документы.

Врач уже успел два раза отправить всю эту компанию из внутренних органов обратно в отделение. В первый раз он записал через дверь их личные данные и позвонил в часть, чтобы узнать, числились ли там такие сотрудники. Числились, правда, один из них забыл удостоверение. Во второй – нашёл опечатку в постановлении суда. Пришлось снова ехать в отделение и переделывать документы. Затем Антон отказался от понятых, снова переписал личные данные участников обыска и потребовал лекцию о том, какие средства будут применяться во время следственных действий. Лекцию он прослушал очень внимательно, задавая дополнительные вопросы.

– Ты – виноват. Мы – всё знаем, – покачивая туфлей на носке, следователь сделал вид, что поднимает телефонную трубку и вызывает конвой, – Распечатываем бланки?

– Ну раз знаете, так предъявляйте обвинения, – выдохнул Антон.

Позже в протоколе он своей рукой написал всё, что думал по поводу этого обыска, отметив незаурядные ораторские качества следователя*.

*Выписка из протокола от 12.10.19**: «… Таким образом, ставлю вашему обыску 3,2 звезды.»

***

Господин Шульц сложил руки в замок, безучастно встал и, глядя сквозь судью, поприветствовал суд. Он не закрывал лицо папкой с бумагами, не устраивал истерик и не симулировал приступы – каким бы мерзавцем ты ни был, некультурно мешать людям исполнять их работу.

В этот же самый день, совсем скоро, юный военачальник поддастся гневу.

***

«Они…они же ничего не нашли и не могут доказать», – одновременно осознав эту простую истину, защитник и клиент переглянулись. У обвинения были тысячи фактов, которые в совокупности не оставляли господину Шульцу ни единого шанса. Однако, если начать присматриваться, каждый из них, сам по себе, представлялся настолько слабым и неубедительным, что схлопывался под собственной тяжестью. У прокурора не было ни одного неопровержимого или, по крайней мере, вменяемого доказательства вины Антона. А по итогу, всё, что ему могли предъявить – курение в общественных местах в особо крупных объёмах и по предварительному сговору. Этого врач не отрицал и даже был готов заплатить штраф.

– Господин фон Ланге, Вы на полном серьёзе хотите сказать, что ваш подзащитный наразбивал ампул и напроливал спирта на целый бассейн, потому что у него плохое зрение? – прокурор пучила на него глаза от возмущения и ярости.

– Хочу…? – адвокат, отрешённо вертевший ручку, потряс головой и, словно очнувшись бодро подхватил, – Аааааа, да! Хочу! Это именно то, что я говорю вот сейчас.

– Да это же бессмыслица какая-то! Он не смог бы при всём желании за полгода, – она всплеснула руками и нервно рассмеялась. Никто в зале её не поддержал.

– Дело в том, – вкрадчиво начал Отто, – Что мой клиент просто ОЧЕНЬ много работает, сильно устаёт. И это факт, – фон Ланге тут же зацепился за ниточку, которую случайно нащупал. Нельзя было останавливаться: сейчас время идти ва-банк и позориться до конца, – И это можно по камерам посмотреть и по журналам дежурств проверить. Господин Шульц постоянно вынужден напрягать глаза, и руки сильно устают после работы. Что-то падает, разбивается, не без этого. И все его подчинённые тоже жуткие трудоголики. Вот так бассейн и “накапал”, простите за каламбур.

– А справки? Ведь есть куча справок, подписанных его именем.

– Почерковедческая экспертиза отчётливо дала понять, что подпись не принадлежала моему клиенту. Потожировые также не его.

И это была чистейшая правда: эксперты именно так и постановили. Несмотря на то, что Антон действительно сам подписывал справки, делал он это в перчатках, маске и левой рукой.

В этот самый час в городе продадут очередную партию рабов.

***

Шатаясь и заново привыкая к солнечному свету, Антон сошёл с крыльца здания суда. Теперь руки тряслись не только от усталости и никотиновой ломки, но и от вытягивающего жизнь из самой жизни ветра. Он судорожно подул на ладони. Изо рта вылетел и тут же замёрз пар.

Адвокат взял Шульца под локоть и, легонько поддерживая, отвёл за угол здания. Убедившись, что все уже разошлись, он резко ударил врача по затылку. Получилось неуклюже.

– Справедливо и обоснованно, – Антон кивнул головой, прикрыл глаза и снова выдохнул. Он нервно облизнул губы, несколько раз лихорадочно сжал и разжал пальцы в кулак, завистливо наблюдая, как Отто закуривает, пряча зажигалку от ветра. В конце концов, под давлением немигающего взгляда врача адвокат достал вторую и небрежным движением передал Шульцу. Тот посмотрел на юриста с выражением неподдельной признательности и собачьей преданности, трясущимися руками схватил сигарету, наклонился и прикурил от зажигалки друга. Затянувшись, он облегчённо вздохнул и облокотился на стену. В воздухе повисло напряжённое молчание, которое прервал Отто:

– И что мне теперь прикажешь делать? Что теперь будет с моей репутацией? Ты понимаешь, что я теперь стану «адвокатом дьявола»?! – пока адвокат Антона превратился в только в его прокурора, – Это всё ты, ты, Шульц!

– Отто, Отто, старый друг, не преувеличивай. Да, у нас с тобой репутация слуг дьявола, но только потому что мы чертовски хороши, согласись. Вспомни, каким ты был раньше: голый, как правда. А теперь?

– Не преувеличивай? Не преувеличивай?! Я преуменьшаю… ЧТО НАМ ТЕПЕРЬ ДЕЛАТЬ? Мне что делать?

Они затянулись, Антон оперся на стену и невозмутимо произнёс:

– Во-первых, докурить, пока никто не видит, потом поесть и выспаться. Завтра будем праздновать освобождение невинно осуждённого и твой юридический триумф. А мне бы вот ещё не помешало насобирать мелочи на проезд и какую-нибудь снедь найти, – он согнулся и прижал руку к животу. Взгляд, обращённый на Отто был настолько красноречив, что процитировал Сент-Экзюпери.

– Да подвезу я, подвезу, чёрт подери. Но следующий обед, чур, с тебя. И не в забегаловке какой-нибудь, слышишь? – юрист выпустил изо рта сигаретный дым, внимательно посмотрел в лицо друга и добавил, – Скажи-ка, тебя точно не Тиль зовут?

Антон неслышно ухмыльнулся, оскалив белые зубы: «Деда так звали. А зачем Вы интересуетесь, герр Гудзак?»

Когда друзья докурили и, покачиваясь, направились к парковке, солнце уже окончательно скрылось за облаками.

В эту самую секунду ветер повалил дуб, из которого потом сделают гроб господина Шульца. Хотелось бы сказать, что это будет совсем другая история, но не стоит питать иллюзии на этот счёт.

Пролог. Глава 2: “Конченные люди и завершённый человек”

“Das ist keine Arroganz,

Das sieht nur von da unten so aus“

“Я не высокомерен,

Так просто кажется с вашего дна”

Eisbrecher

Кто такой господин Шульц и как он докатился до подобного образа жизни подробнейшим образом расписано в 186 томах уголовного дела. Однако за выжимкой из фактов, изложенных сухим протокольным языком, прячутся судьбы сотен и тысяч живых существ. А самое страшное: преступный бюрократизм привёл к потере горькой иронии и чёрного англо-саксонского юмора. Как жаль, что история его жизни попала в руки прокурору, а не Шарлью де Костеру!

Личность и наружность Антона Макса Шульца без труда можно было бы описать, как обыкновенную, если бы он жил бы в XIX веке. Однако судьба распорядилась иначе, и он стал героем не своего времени. Люди считали Антона не лишённым обаяния молодым мужчиной, отличавшимся необычно высоким ростом, вытянутым угловатым лицом с узким длинным носом и тонкими сухими губами. Жидкие каштановые волосы он собирал в хвост.

Господину Шульцу не было и двадцати шести, однако юношеский запал в нём давно угас. Он выглядел старше, а потухшие глаза нередко смотрели поверх очков, прямо в сущность собеседника. Так он вскоре покрылся панцирем внешнего хладнокровия, флегматичности и расчётливости.

Ничего правильного в нём не было, зато всё то, что было, сочеталось гармонично: лицо, одежда, манеры, речь – создавалось впечатление словно он безупречен. Из этой гармонии выбивались только душа и мысли. Если с душой дело обстояло достаточно просто – она отсутствовала как таковая, то помыслы его были поистине неисповедимы и пугающи.

Впрочем, строгое воспитание отца сделало своё дело, и общество дало ему титул «человек эпохи Возрождения». Антон чувствовал личное превосходство: его движения были легки и элегантны, а подбородок всегда поднят. Покровительственно-снисходительный взгляд часто заставлял замолчать как пациентов, так и друзей.

Могло показаться, что его заставляла двигаться вперёд только жажда наживы. Это была полуправда, которая, как известно, хуже лжи. Деньги он считал лишь единицей измерения своего мастерства. Тем не менее, считать их и правда приходилось часто и много. Общество никак не умаляло его умений и знаний, но вскоре сочло зазнавшимся «самодуром». На этом и успокоились.

Имён у него было много, но подходящим он считал только одно – «флюгер». Отнюдь не потому что господин Шульц постоянно менял убеждения. Он просто всегда знал, откуда дует ветер, и с одинаковой степенью успешности находил выход из любой ситуации.

Он и сам не всегда понимал, почему лишь посмотрев на что-либо, мог сразу придумать криминальную схему не меньше чем на двадцать, а то и все двадцать шесть лет особого режима. Хотя первый свой шестнадцатилетний срок он действительно получил незаслуженно.

Клаус и Урсула растили сына и двух очаровательных дочерей в строгости: они боялись, что если дети не будут заняты каждую секунду своего времени, то увлекутся творчеством или даже чем похуже и станут тиранами. Прецеденты были, и один из них уже вынудил династию дважды эмигрировать. В попытках предотвратить тиранию в Евразии, они превратили квартиру в Вавилон.

Антон начал жить самостоятельно, как только позволил закон. Накопив денег и связей, в свой шестнадцатый день рождения он пересёк границу и вернулся на почти историческую родину. Там его как потомственного врача с распростёртыми объятиями приняли в университет, где он и познакомился с людьми, которых счёл полезными. Там же он встретил её, Глэдис, студентку по обмену. Откуда она родом, никто точно не знал, но акцент был похож на скандинавский, а в сочетании с северной внешностью, он вызывал прочные ассоциации с ней как с человеком из Швеции. Сама Глэдис ни разу не подтвердила этого, но и опровергать не торопилась.

Она видела его насквозь, в том числе потому, что и сама была «флюгером». Однако, в отличие от него, она направляла способности во благо людям, а не на собственное увеселение. Они были словно соль и сахар: цвет, форма, запах похож, но только если он обманом и сладкой лестью медленно разъедал общество, она со своей горькой честностью и острым языком была необходима людям, как воздух. Она была в силах некисло насолить ему и пользовалась этим. Её холодность и отстранённость раздражали его днём и не давали спать ночью. Он постоянно чувствовал на себе пронизывающий взор и в её присутствии был неспособен плести свою сеть. Эта женщина стала его личной Немезидой.

Шульц неоднократно пытался поговорить с ней, перетянуть на свою сторону, подкупить или перехитрить, но не получал ничего, кроме равнодушного взгляда и пары холодных реплик. Она сводила его с ума, делая вид, что не знает о роде его занятий. Так, кроме практического и спортивного Антон в первый раз в жизни почувствовал какой-то иной, новый интерес.

Тем не менее, Шульц младший так хорошо показал себя во время обучения, что получил разрешение самостоятельно выбрать место для стажировки. Вместо клятвы Гиппократа он принял к сведению его пожелания и отыскал местечко как раз для себя.

***

Отто внимательно ознакомился с материалами расследования. Он был лишь начинающим адвокатом, а потому старался приезжать на место преступления задолго до старших коллег. Тем более в такой важный день: сегодня ему наконец достанется первое самостоятельное дело. Он крутил проржавевшие педали велосипеда, который ему подарили ещё в школе, и представлял, как за несколько часов в одиночку распутает все перипетии, восстановит справедливость и спасёт своего клиента, а клиент решит отблагодарить его, а потом они…Юный адвокат не успел вспомнить о существовании ручки тормоза, и просто выставил ноги вперёд, как видел в фильмах. Точнее, в мультиках. Велосипед с громким лязгом завалился набок.

Над неровной белой линией, очертания которой больше напоминали амёбу, весело дрыгавшую ложноножками, на корточках сидел мужчина в кипельно-белом халате. Он задумчиво растирал что-то липкое между большим и указательным пальцами. Их взгляды встретились. Незнакомец встал, сощурился, натянуто улыбнулся и, сняв перчатку, протянул костлявую ладонь:

– Здравствуйте. Антон Макс Шульц, практикант-судмедэксперт.

– Отто фон Ланге, помощник, э, – он прочистил горло и выставил вперёд руку, – Адвокат. Что Вы, собственно, делаете на месте преступления?

– А Вы?

***

Через четверть часа они уже сидели в отделении и, как казалось со стороны, мирно беседовали. Если бы корреспонденты «Книги рекордов Гиннесса» не шатались не пойми где, как обычно фиксируя количество соломинок в носу очередного парня из Алабамы, смогли бы заснять нечто поистине стоящее – самое учтивое совокупление жабы и гадюки за всю историю истории.

– Не думал, что теперь у нас медэксперты расследованиями занимаются, – надменно поднял брови Отто.

– Как и адвокаты, – не менее самоуверенно парировал Антон, – И тем не менее. Мы оба здесь.

Они замолчали и сели друг напротив друга. Врач первым возобновил разговор:

– Ну что ж, раз хотите расследовать, так давайте расследовать, – улыбнулся он, – Или боитесь?

– Я? А пойдёмте, – адвокат резко встал и со скрипом отодвинул стул, поцарапав паркет, – Только куда?

Оба сели обратно: «А действительно, куда?». На этот раз разговор продолжил Отто:

– А Вам-то это зачем, господин Шульц? Могли бы вот сидеть в кабинете, выписывать таблеточки от простуды спокойно.

– Во-первых, "таблеточек от простуды" никаких не существует. Есть средства от её симптомов. А, во-вторых, к Вашему сведению, я увлекаюсь криминалистикой. Видите ли, пару лет назад я наткнулся на одну занимательную статейку, которая поразила меня до глубины, – он подавился и откашлялся, – Души.

– Милости прошу, – фон Ланге снисходительно улыбнулся и приготовился слушать, не исключая, что даже внимательно.

И тогда Антон рассказал историю, после которой Отто предельно ясно понял, с каким человеком имеет дело. Закинув ногу на ногу, медэксперт достал портсигар и предложил адвокату закурить. Фон Ланге отказался, презрительно поморщившись. Шульц сделал вид, что не обратил на это движение никакого внимания, и затянулся сам: «Вы, конечно, знаете Пабло Эскобара. Да-да, наркобарона, того самого. Думаю, юристу не стоит объяснять, тем более такому квалифицированному, как Вы, фон Ланге. Так вот, Роберто, его брат», –  врач несколько раз тряхнул запястьем, затушив спичку, и затянулся, – «Роберто решил выпустить складной смартфон, аналог сами знаете, чего. Блогеры, конечно, получили копию на обзор, и тут выяснилось: это был никакой не аналог, а самый настоящий брендовый телефон, только обёрнутый в золотую фольгу. Вот отличная сделка, о которой необходимо рассказать подписчикам, ведь подделка стоила в 5 раз дешевле оригинала. Вы, я вижу, уже понимаете, в чём дело. Впрочем, этого и следовало ожидать. Тогда просто расскажу, как их вывели на чистую воду. С Вашего позволения, конечно же», –  Отто пока не до конца понимал, в чём именно заключался обман, но в его наличии не сомневался. Ему стало неловко, но смущения он не выдал, – «Популярный обозреватель решил протестировать смартфон и оставил два заказа на сайте: один под настоящим именем, второй –  под псевдонимом. А вот пришёл только один. Ска́жете мне, какой? Ну же, Вы уже знаете ответ, не разочаровывайте меня».

– Очевидно, на то имя, под которым он известен.

– Именно. В нашем случае, под настоящим.

Незаметно для себя они вышли из офиса и отправились искать доказательства.

К вечеру вместо улик детективы с удивлением обнаружили, что на них обоих составили рапорты о неявке на работу. Отто попытался оправдаться, тем, что нашёл неопровержимые доказательства насильственной смерти жертвы. Однако его даже слушать не стали, заявив, что это было понятно уже на третьей секунде расследования.

Они вышли из кабинета комиссара. Дверь за ними захлопнулась и протяжно зазвенела. Всех находившихся в радиусе трёх метров контузило. Антон по-дружески положил ладонь на плечо коллеги и театрально вздохнул. Какой-то офицер горько усмехнулся в усы и сочувственно посмотрел на юнцов, которым за шесть лет обучения так и не объяснили, в чём конкретно заключалась их работа.

– Дружище, нет смысла оправдываться, мы для них уже кругом виноваты. Оставьте. Завтра будет лучше, а сегодня, – он поднёс мизинец к губам, – Сегодня пойдёмте-ка в бар?

– Эм, куда? Ну, я, – он отвёл глаза, — Я сегодня не могу. Простите.

– Да я же, шучу. Думаешь, я не понимаю, Junge vom anderen Ufer («мальчик с другого берега» – игрок другой команды).

Отто прошиб холодный пот. Он почувствовал, как в глазах потемнело, сглотнул слюну и слабо спросил: «Как..?». Антон подхватил его под руки и усадил на скамейку.

– Я ОЧЕНЬ наблюдательный, – он развёл руками, – Да не бойся ты, фон Ланге, просто проверить хотел, шантажировать не собирался. Может тогда в кафе посидим, выпьем за приятное знакомство? Я проставляюсь, первый день, как-никак.

Отто кивнул и закрыл лицо руками: он ещё не знал, что его ждёт впереди, но чувствовал грядущие перемены тем местом, которому доверять привык. Нет, лучше, всё-таки, быть врагом хорошего человека, чем другом плохого.

***

Набравшись опыта, Шульц решил, что пора бы ему вернуться в alma mater и начать использовать полученный опыт и накопленные знания на практике. В голову врача пришёл масштабный план по внедрению криминальных практик в областную клиническую больницу на гос. обеспечении.

Единственное, что он не учёл, была неявная, но, тем не менее, истина: о лучших приступных схемах не пишут в полицейских отчётах. Лучшие приступные схемы так и остаются нераскрытыми.

Пролог. Глава 3: “Пей по праздникам, кури – по неприятностям”

“Ich hab' Freunde, ich bin nicht sozial

Ich habe Werte und keine Moral”

“У меня есть друзья, но я не социален

Есть ценности, и нет морали”

Eisbrecher

Антон открыл дверь и уже готовился запрыгнуть в машину Отто, когда вдруг почувствовал, что во рту стало сухо, а ноги подкосились. Ему вдруг показалось, что из-за здания суда на него неодобрительно смотрит отец. Взгляд Шульца старшего упёрся прямо в сына и растаял.

Врач не мог уверенно сказать, видел ли его на самом деле, или же просто почудилось, но ощутил, как к горлу подступает рвота, как заложило уши и закружилась голова. Он болезненно поморщился и упал на пассажирское сидение.

Адвокат сел за руль, пристегнулся и повернулся к клиенту, – Шульц, ты чего?

— Ох, я так ослаб и оголодал. Тело к земле само тянется, – подмигнул Антон. Отто закатил глаза и резким движением вывернул ключ в зажигании.

***

Он поблагодарил кассира, забрал у него хрустящие бумажные пакеты с жирными пятнами и протянул один Антону. Врач сидел, обернувшись к окну, и не обратил на зов ровным счётом никакого внимания. Пакет с картошкой и сэндвичем слегка ударился о его голову, затем упал на колени.

– А? Извини, я просто, – он приоткрыл воспалённые глаза, отвернулся от окна, растирая ладонями плечи, – Просто задумался. Как-то холодно стало. Не находишь?

– Не знаю, как по мне, так даже жарко. Включить печку?

– Да нет, нет, так нормально, – Антон растерянно потряс головой и зажмурился, – Спасибо за еду, кстати. Вы ведь подкинете меня до дома, Отто?

– Да, – буркнул под нос фон Ланге, – Да, конечно. А, вот ещё, – он достал полулитровую бутылку воды и протянул клиенту, – Странно выглядите, Шульц. Всё хорошо?

Антон несколько раз кашлянул, прочистил горло, сделал глубокий вдох и вытер слёзы, – Да, да, – его губы посинели от напряжения, а шею начало ломить, – Видимо, устал немного. Ничего страшного.

– Вы точно здоровы? – не отпуская руля, Отто коснулся его лба тыльной стороной ладони, затем внимательно посмотрел на друга, который заканчивал выливать в себя воду из бутылки, – Возьми мой чай, я не буду, – он спокойно снял с себя куртку и, не глядя на Антона, потянул ему. Врач благодарно кивнул и набросил на плечи согретую им вещь. Отто включил печку, – Может тебя сразу в больницу отвезти?

– Сам как думаешь, что они со мной сделают теперь в этой больнице? – прохрипел Шульц и попытался ухмыльнуться. Получилось неубедительно, – У них там бардак, а я ещё и виноват.

Адвокат хотел сказать, что-то вроде «так тебе и надо», но вместо этого только похлопал его по плечу.

Когда они добрались, Отто помог клиенту зайти в дом. Внутри было темно, холодно и тихо. Единственное растение в доме помахало завившими листьями в сторону двери. И тут оба внезапно вспомнили, что в обязанности следствия не входит последующая уборка обыскиваемого помещения. И оба же решили, что это – проблема завтрашнего Антона.

Адвокат с врачом поднялись по лестнице. Отто довёл друга до спальни и усадил на постель.

– Я вызову доктора, а ты пока раздевайся и залезай под одеяло, – фон Ланге достал телефон и бросил беглый взгляд на Шульца, – Ничего не говори! Ты меня понял.

– Ну, зачем вызывать доктора, если можно вызвать кого поинтереснее? – хихикнул он.

Адвокат пропустил его слова мимо ушей и отметил ещё один тревожный симптом – полную потерю вкуса и седьмого чувства – чувства юмора. Антон послушно переоделся в домашнее и залез под одеяло. Отто вышел на кухню, прислушиваясь к длинным гудкам:

– …Глэдис, да… да, я всё понимаю, но ему сейчас и правда плохо… Нет, я не скидываю его на… Нет, останусь. Ты приедешь?.. Он не сильно горячий, вроде.

– Дружище, не отбирай у неё право самой решать, – донеслось из соседней комнаты.

– … Слышишь, да? Да, как всегда. И тошнит… Пить ещё просит всё время… спасибо. Да, согласен, подожди две минутки, я проверю, – Отто заглянул в комнату, где под одеялом, поджав под себя ноги и дрожа, свернулся калачиком его «хладнокровный» клиент, – Антон? Эй! – Он потряс друга за плечо, тот застонал, и попытался отбиться, – Эм, Глэд, ты ещё здесь? Ну, у него теперь официально озноб и жар.

На другом конце трубки послышалось усталое «Даже не удивлена… полчаса», а затем только короткие гудки.

****

Господин Шульц разлепил веки, и сначала почувствовал только тупую боль в шее и мышцах. Затем к ней присоединились колющая в рёбрах и ноющая – в левом виске. И вдруг наконец он ощутил что-то другое. Что-то приятное: запах домашней пищи.

Врач обхватил живот левой рукой, обнаружил, что вторую заботливо перевязали, глухо застонал и задрожал от боли. Антон поднял футболку, потёр повязку, из-под которой выглядывали бордово-синие пятна, и продолжил экспериментировать. Он зажмурился и ощупал своё лицо: глаза впали, а губы высохли и потрескались. Приподнявшись на локтях, он поморщился, нащупал очки и огляделся. Это не сильно помогло, и перед глазами всё по-прежнему плыло, но на тумбочке он заметил три стакана воды, горстку таблеток и записку:

«Как проснёшься, выпей. “Фригидная Стерва” Юхансдоттер»

На обратной стороне чуть менее аккуратными печатными буквами было выведено:

«С тебя ДВА обеда, и ты всё равно мне должен. “Dein Schwuchtel Wichser“ фон Ланге».

Антон с горечью выдохнул из себя остатки надежды на лучшее. Понял, что его ждёт долгий и нелёгкий разговор, он схватился за голову. Господин Шульц посидел так несколько минут, поднялся и, пошатываясь, поплёлся в сторону ослепляющего света, лёгкого мелодичного женского и простодушно-раскатистого мужского смеха.

– А, проснулся! Как себя чувствуешь? – искренне обрадовался Отто. Он всплеснул руками и оторвался от тарелки с пирогом.

– Что тут происходит? – врач, стоявший в дверном проёме и привыкавший к яркому освещению, повалился на стену. Он почувствовал, как шею начинает ломить, рот наполняется сладкой слюной, а к горлу подступает рвота.

Отто поспешно встал и усадил Антона на своё место, стараясь не задевать перевязанную руку. Затем он вышел из кухни и вернулся уже с пледом, которым укрыл больного. Адвокат достал ещё одну суповую миску и налил другу бульона.

На время, пока Шульц ел, кухня утонула в безмолвии. Слышно было только как звонко стучала о дно керамической тарелки ложка да как глухо тикали часы.

– Это ты приготовила? – Антон низко склонился над почти пустой тарелкой и, повернувшись в сторону Глэдис, вопросительно поднял бровь, – Очень вкусно. Я не знал, что…

– Нет, конечно, ты что, это слишком “сексистское” хобби для такой “феминистической гадюки“, как я. Это твой “дружок-пидорок“ приготовил, – она положила руку на плечо Отто и, заглянув ему в глаза, с неподдельной тревогой извинилась. Адвокат кивнул и уверил её в том, что всё в порядке.

Антон сглотнул ком, трясущейся рукой размазал пот по лбу и почувствовал, как похолодели конечности, – Я и такое говорил? Я правда не помню ничего. Я… я-я так не думаю, честно. Вы оба мне, правда дороги. Простите, – он стыдливо опустил глаза, – Больше так не буду.

– Как ребёнок! – улыбнулся Отто.

– Как ребёнок, – выдохнула Глэдис, – Ну и что ты там собираешься делать дальше?

Антон подавился супом, откашлялся и, покусывая губы, задумался, – Зарабатывать на жизнь, – пожал плечами он, – Вон, частную клинику открою.

– Частную клинику? У тебя в аптечке только бинты, зелёнка и пачка контрацептивов. Готова поспорить, всё уже давно просрочено. Нам пришлось докупать остальное.

– Что ж, значит, у меня теперь есть «остальное», – Антон в первый раз в жизни обрадовался тому, что его отчитывают. Он знал, как сильно виноват перед людьми, которые, вообще-то, не обязаны с ним возиться. Пускай ругают – лишь бы не молчали, – А что? Лечить буду тех, кого в больницы не пускают. Криминальным доктором стану.

– Обычным стань сначала, – сыронизировала Глэдис.

– Шульц, я засажу тебя, как только появится шанс, помяни моё слово, – серьёзно заявил адвокат.

– Шанса у тебя не будет, уж поверь мне.

Так они и сидели, пока топливо сарказма и иронии не иссякло. И всё это время каждый чувствовал необоснованный и несанкционированный прилив тепла в душе.

Когда друзья разошлись, Антон снова огляделся, чтобы оценить масштаб грядущей уборки и попасть в её цепкие объятия на несколько… десятков…сот…часов. Нужно было перестать себя успокаивать и взглянуть правде в лицо – за решёткой он бы просидел столько же, сколько будет это убирать. Но гор хлама и выпотрошенной из шкафа одежды он уже не застал, а вместо них была только записка:

«САМ ТЫ SCHWULER. Schwuler Отто.»

Часть 1. Глава 1: “Если захочу услышать твоё мнение, я тебе его скажу”

“Far from home, a man with a mission

In the heat of the glistening sun”

“Вдали от дома, человек с поручением

Под зноем палящего солнца”

Sabaton

Мигрень стала неотъемлемым спутником и извечным компаньоном господина Шульца в тот самый момент, когда ему удалось обрести самосознание и выделить себя из толпы. Именно тогда он понял, что словосочетание «жить в обществе» является лишь эвфемизмом к более точным «испытывать неудобства» и «страдать». Друге люди почему-то называли этот процесс «жизнью», но от них много и не ожидалось. На сей раз, однако, боль перешла все мыслимые границы и раздвинула все мнимые рамки, превратившись в настоящую пытку: она заставила его проснуться в реальный мир. Непростительное вероломство. А ведь Антон ещё считал её другом.

Врач почувствовал себя так, будто снова лежал на сковородке в аду – солнечные лучи отражались от нетронутого плодами технического прогресса снега, щипали глаза и обжигали пальцы. Антон сделал попытку заслониться, но руки дрожали и не слушались, а во рту было сухо, как в остатке.

Постепенно до господина Шульца начали долетать звуки различной частоты и различной же степени назойливости. Почти одновременно с этим вернулся контроль над телом, и врач почувствовал, что что-то давит на грудь, не давая нормально дышать. Если бы усилие воли имело единицы измерения, ему понадобилось бы два с половиной ледокола «Polarstern» мощностью порядка семидесяти пяти тысяч лошадиных сил, чтобы разлепить один глаз. Шульц договорился с мозгом и печенью, которые заведовали ресурсами в его организме, о кредите на столь нужные сейчас молекулы АДФ и приготовился вечером жалеть об этом опрометчивом решении: слишком велика окажется процентная ставка.

От яркого света у него засвербело в носу. Процесс чихания принял форму геноцида среди его нейронов. Мозг теперь можно было разливать в формочки в виде костей и продавать в зоомагазинах качестве собачьей версии холодца. Не то чтобы где-то была человеческая, но одним кредитором стало меньше. Так или иначе, его веки поднялись.

Первым, что увидел Антон, стали две полупрозрачны фигуры, возвышавшиеся над его бесполезным туловищем. Немного попрыгав, они слились в одну чёрную. Единый в двух лицах немного подвинулся и встал напротив солнца, прекратив страдания Шульца. Лицо и глаза перестало испепелять радиацией небесного светила, и теперь ему грозили лишь обморожение и удушение. Он постарался отвлечься от первого и прислушался: кто-то детским голосом лепетал над его ухом. Антон сделал попытку перевернуться на бок, но хруст снега, треск стекла и боль в переносице наложили вето на это решение: «А, ясно, я ношу очки».

– Ты как? – с его груди поднялась и радостно мурлыкнула ещё одна, но уже маленькая, фигурка. Кем они приходились друг другу, Антон вспомнить не мог, но ощущал к детёнышу смутную привязанность. Не может быть чужим ребёнок, который тоже носит очки, а потому он ещё крепче прижал малыша к себе.

Внезапный порыв ветра, спугнувший снежинки с земли, наконец унялся. Благодаря силе оптики Шульц разглядел ещё несколько рядов таких же силуэтов. Помимо почти одинаковых солдатских, его окружали ещё женские и детские. Доспехи горели на солнце, отражая свет прямо в глаза. «Отражающий» было сегодня словом дня. Антон снова упал на спину и проклял Оптическую Силу. Прокашлявшись, он попытался вступить в дискуссию: «А, э…Извините?».

Ребёнок повернул голову и что-то пропищал возвышавшейся над ними тени. Тень немного подумала и грозно плюнула вниз пару слов. Для Антона это прозвучало, как спор настроечной таблицы и помех, что привело его к выводу – язык родственника он бы знал. «Не мой», – заподозрил он.

– Пап? Я ему сказал, мы пришли с миром, а он такой: «Хватит врать», – пожаловался ребёнок. Из этого предложения он внезапно понял больше, чем в него закладывали, однако не то, что пытались донести.

«Мой, значит», – с гордостью заключил он, — «Господи, я такой, получается, старый… рая?», – он прижал руку к шее и прочистил горло, – «Всё-таки "рый". Хвала богам». В этот момент Антон почувствовал себя одновременно сексистом и ослом: «Мда, мог бы и по "пап" догадаться». Но голова всё ещё трещала так, что он решил не сильно укорять себя за спутанность сознания.

– А мы с миром, да, же пришли, – он понял, какие отношения их связывают, но решил не рисковать и не пытаться угадывать половую и гендерную принадлежность подростка, – Этот… Дитя моё?

Дитя пропустило его слова мимо ушей и снова жалобно обратилось вверх к силуэту, стоявшему со скрещёнными на груди руками. Он нахмурился и склонил голову набок. Прежде чем ответить ребёнку, он поднял с земли рюкзак, брезгливо осмотрел и швырнул вперёд. Проскользив по снегу ещё около метра, он остановился прямо перед носом Антона. Врач, вдавивший голову в плечи, как черепаха, боязливо разлепил веки. Он приподнялся на локтях и обратился к новообретённому ребёнку с немым вопросом. Если бы вопрос не остался немым, с ним нельзя было бы обратиться к подростку. Или к кому бы то ни было.

– Я сказал, что ты врач и решил бескорыстно помочь местным жителям.

«Я врач? Где-то это уже слышал подобное», – Антон почему-то сразу решил, что "бескорыстно" совсем не то слово, которое он мог бы знать, — А он что ответил? Если сказал уходить, то уйдём. Раз надо, значит, надо, без проблем.

– Он спросил, наше ли это.

— Наше? – постарался угадать Антон.

Подросток произнёс очень короткое слово, состоявшее из одного звука и, видимо, означавшее утвердительный ответ. Господин Шульц решил на всякий случай запомнить его: нужно же было помнить хоть что-то. За этой беседой они не заметили, как в толпе начал нарастать гул, причиняя, врачу ещё большую головную боль.

Фигура снова дала о себе знать поворотом головы и жестом, заставившим всех замолчать.

– Он спрашивает, что человек здесь забыл, и почему он сопровождается детёнышем народа леса, – неумело перевёл подросток.

— А и правда. Что?

На помощь отца рассчитывать не приходилось. Ребёнок снова ответил за него и продолжил переводить: "И что, хороший ты лекарь?"

— Ё, – самоуверенно подтвердил Антон. Ему хотелось почувствовать под ногами хотя бы какую-то почву, кроме деревянных подмостков эшафота. Единственное, что почти не вызывало сомнений в этом стремительно меняющемся потоке жизни был утвердительный ответ, который он узнал полминуты назад.

Господин Шульц пошатываясь встал на ноги, но тут же вспомнил про оставленный на земле рюкзак. Не теряя достоинства и продолжая смотреть фигуре в глаза, врач присел на корточки, схватил его и снова поднялся.

Силуэт был почти на голову ниже Антона, и теперь именно ему приходилось смотреть снизу-вверх. Он оказался довольно коренастым мужчиной в белых доспехах странной и, казалось, не самой удобной конструкции. Всю нижнюю часть лица варвара закрывала маска, которая и придавала ему устрашающий вид. Такие врач уже видел в музее. В зале, посвящённом Древней Японии. Появилась ещё одна зацепка: он ходил в культурные заведения. Получалось, у него водились деньги и довольно стариковский вкус.

«Боже, так это что получается? Я отец японца, получается?» – но он тут же осёкся. Познания в культурологии и прикладном языкознании подсказывали, что это не мог быть японский. В нём "да" должно было звучать как "хай". Это Антон записал, чтобы не запомнить и никогда не произнести: в его родной стране старались не использовать это слово.

От размышлений его отвлекла правая рука незнакомца в доспехах: он неестественно крепко прижимал её к груди и, пошатываясь, переступал с ноги на ногу. Врач наклонился к мальчику и прошептал:

— Как сказать, «Меня зовут…»?

– Я уже сказал ему, как нас зовут.

«Лучше бы мне сказал», – ругнулся про себя Антон, недовольный провалом средненького во всех отношениях плана. Но вслух он произнёс только: «Как будет "Я могу вылечить"?». Ребёнок наморщил лоб, немного подумал и, встав на цыпочки, шепнул ему на ухо: «Ij kæň hijljař».

Ещё в начале предложения Антон понял, что повторять это он не хочет, не может и не будет, а потому просто указал пальцем на руку воина. Тот вскинул брови и смущённо прижал её ближе к телу, его лицо покраснело. Он как бы против воли, достал меч, который едва ли мог сейчас держать.

— В чём дело? Почему он сердится?

– Потому что ты указал пальцем на его грудь.

— И? – Антон выпучил глаза, ожидая, от ребёнка более подробного объяснения.

– Я не совсем уверен, но у них считается, что, когда указываешь пальцем на что-то, то как бы заявляешь на это права. Он решил, ты хочешь вырвать его сердце и перебить весь народ, – подросток говорил медленно и спокойно, и у врача эта отстранённость вызывала панику. Он начал яростно мотать головой и махать руками. От такого поведения воин, казалось, рассвирепел только больше, а все, кто мог достать оружие, достали его. Остальные просто молча осуждали, но осуждение было чрезвычайно красноречиво.

Маленький дипломат понял, что пора брать ситуацию в свои руки.

Подросток несколько раз кивнул головой и начал щебетать что-то на своём языке. По раскатистому смеху толпы стало понятно, что ситуацию всё же удалось уладить, несмотря на все попытки Антона. Тень в белых доспехах сделала шаг вперёд. Врач рефлекторно протянул руку, но воин проигнорировал этот жест и мягко кивнул.

– Не стреляйте, – произнёс он не своим голосом. Было не совсем понятно, что именно послужило причиной: переход на чужой язык или отсутствие маски.

Ребёнок не стал ждать вопросов и объяснил: «Они думают, это значит "здравствуйте" на человеческом. Его, кстати, зовут Райден. Он военный чиновник, но здесь он временно выполняет обязанности вождя».

– Вот как. Ну скажи, что мне тоже приятно познакомиться.

Райден поднял брови и покосился в сторону тропы, ведущей глубже в лес.

— Это значит то, что должно значить, или что я украл его сердце-душу и теперь стану его партнёром-вождём?

– Он говорит, что отведёт тебя к оракулу. Она скажет, чисты ли твои намерения, и тогда уже Райден решит, что с нами делать. Ещё он сказал, что если ты действительно тот, за кого себя выдаёшь, то сначала разберёшься с его «личным составом», что бы это ни значило, потом с гражданскими, и только потом с ним.

«А за кого я себя выдаю, если не помню, кто я?» – задумался Антон. В любом случае, ему было нечего делать, кроме как последовать за воином. По крайней мере, была надежда хоть что-то узнать. Правда, была и вероятность резко и обидно умереть. Но он решил довериться судьбе: «В конце концов, зверски убьют какого-то другого человека, а мне сейчас минут семь». И он действительно почувствовал себя младенцем: он ничего и никого не понимал, мог говорить только с другим ребёнком, ему хотелось кричать и сменить штаны.

Тем временем толпа начала понемногу редеть: народ понял, что зрелища не будет и решил устроить его самостоятельно, уже в другом месте. Райден снова измерил взглядом отца с ребёнком, болезненно вздохнул и, шатаясь, поволочился к дороге. Антон заметил, что необычные крылатые доспехи перевешивают его, а амплитуда покачивания со временем только увеличивается. Они с ребёнком переглянулись и пошли по свежеутоптанному насту.

Райден доплёлся до тропинки, согнулся, чтобы отдышаться, но тут же выпрямился и в смущении обернулся. Маленький переводчик был слишком занят сражением с сугробами, а человек шёл, не останавливаясь, и смотрел на него в упор. Воевода поморщился и тут же отвёл взгляд.

Они следовали за ним всё глубже и глубже в лес и наконец вышли к ярко освещённой полянке. Снежная крупа блестела и переливалась на солнце. Проводник остановился, свистнул и выставил вперёд здоровую руку: послышался шелест листвы, и из чащи выскочил серый конь в яблоках. Он нёсся прямо на Райдена, но, резко затормозив прямо перед ним, упёрся мордой в раскрытую ладонь. Воин почесал его лоб, потрепал за уши, что-то ему прошептал и неуклюже вскарабкался на спину.

— Узнай, почему она без седла.

Ребёнок обратился к нависшему над ними слиянию человека и лошади. Они казались далёким и непостижимыми монументом чистейшей силе, вылепленным из мышц, обтянутым кожей и затем отлитым в металле. Одновременно кентавр и пегас. Наездник внимательно выслушал вопрос, а затем коротко пояснил: «Контроль».

Над чем именно, Антон выяснять не стал и послушно залез на лошадь. Он вспомнил, что неплохо было бы помочь забраться ребёнку, но Райден уже усаживал его перед собой. Господину Шульцу было непривычно и неудобно находиться на спине коня, ещё и без седла, но по непрекращающемуся ёрзанью подростка он смог наконец сделать окончательные выводы о его половой принадлежности.

Ехали они бесконечно долго, хотя отголоски звуков города можно было услышать уже с поляны. Райден напряжённо вглядывался в клубки запутанных веток и, казалось, совершенно не торопился. Жалобы и предложения начинавшего раздражаться врача были переданы через мальчика и обстоятельно проигнорированы:

– Быстро – это медленно, но без перерывов, – не оборачиваясь прогудел воин.

Антону пришлось довольствоваться этим. Он откровенно скучал, а тот факт, что ему приходилось сидеть меж крыльев доспеха и смотреть либо на них, либо в спину своего спасителя и конвоира, удручал. По состоянию амуниции он сделал вывод, что она не раз побывала в бою, но там, где перья были потрёпаны или вырваны, он мог разглядеть отголоски изменчивого мира. Он поминутно обращал внимание на новые звуки и запахи, то есть все звуки и запахи вокруг. И тут врач чуть не поперхнулся: среди листвы он заметил гусеницу размером с собаку. Она встала на задние лапки и неуклюже помахала тремя парами передних. Антон несколько раз быстро моргнул, но существо уже скрылось под землёй. Он посмотрел на спутников, чтобы убедиться, что ему не показалось, но они, похоже, ничего не заметили.

В городе им наконец удалось спешиться, что безмерно обрадовало господина Шульца. Райден повёл их через рынок, где рядами стояли криво сколоченные прилавки, пахло рыбой и пряностями. Продавцы лениво предлагали свой товар, зная, что его итак купят, какую цену не назови. Здесь никто уже не обращал внимания ни на ребёнка, ни на человека, ни на крылатого война. Но среди этого букета ароматов, Антон, словно гончая, почувствовал тот самый, единственный запах, который он скорее назвал бы благоуханием. Сигареты. Врач оторвался от своих спутников и через несколько секунд едва нашёл их в толпе.

Они подолгу задерживались у каждого прилавка, рассматривая, экзотические и не очень товары. Антон замечал неудовольствие на лице проводника, но тот безропотно останавливался, когда его просили.

— Извините, что так получается, я просто вижу это место в первый раз, – смущённо проговорил врач. Мальчик перевёл.

– Ты не в том положении, чтобы обманывать, чужак, – Райден сдвинул брови, – Я даю тебе время насладиться жизнью, на случай, если это твои последние часы. Ври больше, и мне не нужна будет Оракул, чтобы убедиться в твоей нечестивости.

Господин Шульц почувствовал, что его осадили и пристыженно замолчал. Мальчик тряхнул кудрявой головой и вопросительно посмотрел на отца, но тот ничего не заметил.

Почему-то во время этой пламенной речи Антон думал не о том, как его отчитывают и даже не о страшном смысле слов Райдена, а о его лице: оно было каким-то нездешним – широким и квадратным, разрез глаз – явно азиатским, но не узким, как у остальных. К тому же, кожа чуть смуглее. И жар, с которым он говорил о благочестии. По-видимому, его культура немного отличалась от местной.

Прошло около получаса, и они наконец дошли до пещеры на окраине села. Райден встал, опершись о стену, аккуратно сложил руки на груди. Это не помогло, и он всё же сморщился от боли. Затем он широко расставил ноги, от чего стал казаться ещё ниже. «Всё покатушки без седла», – заметил про себя Шульц. Воин всем видом показывал, что врач может войти, когда будет готов, но что рано или поздно они это сделают, и бегство бесполезно. Антон не стал откладывать и зашёл сразу.

В довольно обжитой пещере, изнутри больше похожей на комнату в избушке, на пушистом ковре лежала женщина и причитала что-то под нос. Она ударила кулаком по полу. При виде посетителей она вздрогнула и попыталась спрятать телефон, но он выпал из рук, и экране Антон увидел очередную вариацию мобильной «три в ряд». Она выглядела шокировано, совсем не так, как подобралось «всезнающей».

У женщины были довольно приятные мягкие черты лица, на смуглой коже, виднелись крупные белые пятна, но всё же первым, на что обратил внимание врач была её видовая принадлежность: «Она тоже человек. Какое облегчение».

Гостей тут же окружили три гусеницы. Они вертелись вокруг них, громко дышали, похрюкивали, но, по всей видимости, их боеспособность на этом исчерпывалась. Оракул свистнула, и они громко затопали к ней по деревянному полу косыми лапками.

Райден что-то объяснил, мальчик что-то пробормотал, и Антону ничего не оставалось, кроме как сделать единственное возможное в подобной ситуации – сказал: «Да». Женщина попросила ребёнка подождать снаружи, несмотря на все его возмущения, достала из кармана карамельную конфету, всучила ему и выставила за дверь. Она указала Райдену на дальний угол и помогла накинуть на плечи плед. Когда Шульц уже окончательно расслабился, Оракул неожиданно повернулась к нему и заговорила на чистом немецком:

– Так, послушай, голубчик, это моя территория. Я здесь всемогущая.

— Я не всемогущий! Я просто врач.

– Ещё лучше! Я тут целительствую, – она игриво вскинула брови, улыбнулась и посмотрела на Райдена, – А намерения у тебя ой, какие корыстные…

— Нет, пожалуйста, я всё понял, я не претендую, – Антон на всякий случай спрятал руки, чтобы случайно не показать пальцем куда-нибудь, — Послушай, просто скажи, что всё хорошо, и ты меня никогда не увидишь.

Оракул подозвала Райдена и начала что-то объяснять. Всё это время воевода не отрывал глаз от врача и серьёзно кивал. Женщина села посреди комнаты, закрыла глаза и сделала удовлетворённое лицо, показывая, что они «съебодны». На вопрос, что это значит, она ответила: «свободны, только как можно быстрее. Пшёл вон!».

Когда они уже уходили, Оракул обратилась к Антону:

– Ничего я ему не сказала, но ваш рассудок трещит по швам, а душа проклята, господин Шульц. Ещё раз попадёшься мне, флюгер – сдам, как стеклотару.

Антон не понял, откуда она могла знать его фамилию, учитывая, что он пока сам её не знал, но решил подумать об этом позже. У него были проблемы посерьёзнее: воин молча вёл их в неизвестном направлении, а что на самом деле сказала ему колдунья, врач не знал.

Мальчик уже не мог идти, и Райден принял решение остановиться. Они сделали привал и уселись на постамент статуи человека с оленьей головой. Антон почувствовал смутную тревогу, как только увидел её, и потому решил встать поодаль, пока не разузнал об идоле больше.

– Людолень. Бог местный, – рассеянно пробормотал вождь и обхватил голову руками, – Кидай задницу, лекарь, это важно. Ты чего-то недоговариваешь и разводишь меня, – он указал мизинцем на свой нос, – как чай в стакане. Я или расколю тебя, или прирежу. Ты можешь обмануть небеса, но меня ты не проведёшь.

Антон послушно сел рядом, и протянул Райдену сигарету. Тот замешкался, но всё же взял. Щёлкнув пальцами он, зажёг свою и дал прикурить доктору. Через секунду, все трое поняли, что только что произошло. По виску воеводы скатилась капля пота. Он в смятении уставился на человека.

— Дело обстоит так, что я ничего не помню, – Антон мягко улыбнулся. «Хорошее воспитание не в том, что ты не зажжёшь сигарету собственной рукой, а в том, что ты не заметишь, если это сделает кто-нибудь другой», по крайней мере, пока это не выгодно. К тому же, он итак чувствовал, что весь день только и занимался тем, что в его родном языке называлось «löcher in den Bauch fragen» (спрашивать до дыр в животе). Как-нибудь в другой раз. Или никогда.

– Когда мы с ребятами вернулись из похода, наткнулись толпу, которая чуть ли не с факелами шла к поляне. Судя по их рассказу, вы заявились сюда, сказали, что, якобы целители, и готовы бесплатно лечить местных. Большая часть испугалась, но кто-то всё-таки повёлся. А потом растрезвонил всем, что ему сделали больно, и что вы пришли травить народ и наводить порчу.

При слове «бесплатно» Антона скривило, как бараний рог. Он отметил этот рефлексный инстинкт для себя как подсказку, с которой тоже разберётся чуть попозже.

– Насколько я понимаю, вас прогнали на окраину города и хотели выбить всю дурь, – он замолчал и провёл кулаком по лицу вверх, – Ваши показания более-менее совпадали, похоже, ты правда лекарь, и либо запредельно ушлый, что смог обмануть знахарку, либо, – Райден поднёс кулак к виску и резко раскрыл ладонь, – В любом случае, меня ты без последствий не обманешь. Пока поверю тебе, но только потому, что видел тогда твои обосравшиеся глазёнки. Но мой тебе совет: уходи прочь с этой проклятой земли, пока память – самая большая твоя потеря. Чтобы здесь жить, пришельцам нужно дорого платить, – он сглотнул и чуть слышно добавил, не обращаясь ни к кому, – И с каждым днём цена становится только выше.

Мальчик яростно пытался напомнить отцу о том, кем он был, тысячу раз повторил, что его зовут Октай и какой сам Антон благородный и хороший. Всё это время врачу было грустно и нестерпимо больно: да, он теперь мог припомнить множество мелких фактов, и сопоставить их с тем, что уже выяснил сам, но помимо этого он почувствовал абсолютную искренность ребёнка, считавшего его моральным ориентиром. Антон, который теперь вспомнил, что он, вообще-то господин Шульц, почувствовал, как ускользает последняя надежда: сын знал его совершенно другим, честным и высокоморальным человеком, а теперь пытается убедить его снова стать таким. Но, похоже, ни о каком «снова» речи не шло.

Неожиданно со стороны рынка послышался лязг огнив, треск факелов и крики «круши, ломай, грабь, убивай». Райден и Октай насторожили пушистые уши. Это точно было связано с Антоном. Это не могло быть не связано с ним. Но, по крайней мере, у него сейчас есть время докурить. Этот день доказал, что если Шульц продолжит удивляться, «то остолбенеет и в удивлении и так до смерти столбом и простоит». А она итак была слишком близко. Считай, просто за сигаретами отпустила.

«Стоп, “покурить”, “сигаретами”? Ай, чёрт…».

Часть 1. Глава 2: “Когда смерти приходится нагибаться”

“Dem Vater grauset’s, er reitet geschwind,

Er hält in den Armen das ächzende Kind,

Erreicht den Hof mit Mühe und Not,

In seinen Armen das Kind war tot”

Иоганн Вольфганг фон Гёте

“Отцу стало страшно, он гонит коня,

Он мальчика держит, что дышит, стеня, —

Насилу достиг он двора своего…

Ребёнок был мёртв на руках у него”

Афанасий Афанасьевич Фет

В дверь яростно забарабанили, потревожив итак расстроенные нервы врача. Господин Шульц вздрогнул, выждал пару секунд и устало поплёлся открывать. Мало кто приходил к нему, просто поздороваться, а значит, придётся снова выслушивать жалобы, делать вид, что тебе не всё равно, убеждать, отстирывать с жилета сопли. И это всё в лучшем случае. В худшем отстирывать он будет ещё и кишки. Не то чтобы самые радужные перспективы.

Антон подкрался к двери и, устало выдохнув, посмотрел в глазок. Его лицо исказило отвращение, затем выражение откровенной муки: на крыльце топтался Бухалк, давний знакомый врача, надоевший ему ни только и ни столько постоянными ранениями, выбитыми суставами и долгами за лечение, сколько фамильярными замечаниями и постоянными попытками пошутить.

Ему как хозяину дома, осквернённого присутствием Бухалка, было физически больно. Кулаки сжимались сами по себе, мышцы сковывало при виде тупого выражения лица «этого бородавочника» с сальными волосами, мясистым носом и словно пчёлами искусанными губами.

Антон всеми силами пытался избежать зрительного контакта с незваным гостем, но вдруг его взгляд наткнулся на то, чего Шульц увидеть никак не ожидал. Ястребиной хваткой Бухалк вцепился в копну светло-русых волос. Намотав кудри на руку, он рывками подтаскивал безвольное тело всё ближе к порогу, чуть ли не тыкая носом в дверь. Бедняга лишь изредка всхлипывал, пожимая озябшими плечами.

Врача часто называли хладнокровным, но на этот раз кровь в его жилах действительно застыла. Он дёрнул дверную ручку – в воздухе повис гул. Антон растерянно мялся на пороге, мямля что-то и бросая взгляды то на Бухалка, то на бледное чуть повёрнутое к нему обессиленное детское лицо. Шульц сглотнул подступивший к горлу ком.

Даже при беглом осмотре состояние мальчика могло вызывать лишь сочувствие: тонкие губки и маленький носик были покрыты синяками и кровоподтёками; он едва дышал и не смел даже поднять воспалённых глаз на бандита.

Молчание было цинично прервано:

– Ну и шо стоим как неродные? Я вот тебе клиента подогнал оптового – каждый третий диагноз бесплатно, каждый второй за двойную, бля, цену, – он потряс кулаком прямо перед носом ребёнка, прижавшегося к двери, – У-у, падаль. Выбесил, понимаешь ты?! Сопля патлатая, я тебе. Ну как, возьмёшься?

Доктор невпопад кивнул и, не отрывая глаз от мальчика, пригласил бандита пройти в дом. Бухалк не стал дожидаться большего и пожал плечами. Малыш болезненно поморщился, попытался кашлянуть, но вместо этого только тихонько взвизгнул, схватившись за живот.

Жалость, как гусеница, выгрызала внутренности господина Шульца, провоцируя и другие, давно позабытые им чувства и эмоции. Однако именно гусеницам суждено стать бабочками. Так его жалость перерождалась во что-то более благородное. Антон ещё не до конца понимал: его судьба уже предрешена. Мозг только пытался осознать то, что для совести стало очевидным, как только он увидел тоненькие худые ручонки и полные боли глаза, смотревшие сквозь него. Тело врач знало, что нужно делать, язык – что нужно говорить, в то время как разум всё ещё бешено метался от мысли к мысли:

– Что произошло? – как бы невзначай бросил Шульц, склоняясь над едва ли что-то осознававшим ребёнком и прощупывая подушечками холодных пальцев выпирающие лимфоузлы. Врач почти вплотную приблизился к его истощённому лицу – его обдало горячим паром, а очки покрылись капельками воды. Антон настороженно коснулся лба маленького пациента, только чтобы лишний раз убедиться: у него лихорадка.

– Нашего красавчика покупатель ждёт, – начал объяснение Бухалк, – Представительный человек, ну ты понимаешь, для каких государственных нужд, – он пару раз ткнул врача локтем в живот, затем резко наклонился и сжал щёки больного, – Какой экземпляр! Я б…

Он не договорил – Антон бессознательно хлопнул его по ладони. Не сильно, но обидно и достаточно для того, чтобы Бухалк отпустил лицо бедняги, погрозив кулаком уже обоим.

– Так вот, – менее уверенно продолжил он, – Собачий сын возьми, да и съебись нахуй. Выручай, брат, я подобосрал товарный вид, так сказать. Подшамань до завтра, а?

Слушавший до этого в пол-уха Антон обернулся, – Ты людьми торгуешь? – он почувствовал, как в нём просыпалась ярость, которой он не чувствовал с шестнадцати лет.

– Не, ты чё? Людьми сыкотно. Это ГМО-шный, – он указал на сдвоенное ухо мальчика, находившееся на макушке и больше похожее на кошачье.

Он так сильно толкнул ребёнка в спину, что и сам Шульц бы не выдержал. Он пошатнулся и, рухнул бы на пол, если бы не Антон. Малыш инстинктивно вцепился в его одежду и уткнулся холодным носом в шею – его частое неглубокое дыхание обожгло щёку врача.

—Эййй, солнышко. Иди ко мне. Как тебя зовут?

Ребёнок лишь неуклюже попытался повернуться набок и закатил глаза.

– Что ты с ним делал? Полы им мыл? – строго спросил врач, не переставая прижимать к себе мальчика. В этот момент его взгляд упал на повисшую с разжатыми пальчиками, словно тряпичную, руку бедняги, – Это что? Что это, я тебя спрашиваю? Это точно не сегодня произошло, даже не пытайся мне врать.

Пристально осмотрев почти чёрную кисть, Антон сгрёб малыша в охапку, отнёс в смотровую и уложил на кушетку.

Несмотря на позднюю осень, из одежды на мальчике была лишь лёгкая футболка. Врач мог бы без труда снять её, но не решился тревожить ребёнка и просто разрезал ткань скальпелем.

Он тщательно осмотрел каждую рану и порез на покрывшейся мурашками бледной коже, однако от слабого прикосновения к ладошке ребёнок взвыл и подскочил, пытаясь спрятать повреждённую конечность. Он сделал себе только хуже: от резкой боли зубы заскрежетали, а ресницы намокли.

Антон остановил его, крепко прижимая к груди, до тех пор, пока дыхание мальчика не выровнялось. Почёсывая спутанные, выпачканные в крови волосы, Шульц нашёптывал слова единственной колыбельной, которую помнил.

– Да взял Белоснежку пару недель назад со сломанной рукой, – объяснил до этого стоявший смирно Бухалк, – Ну, тип, какая мне разница? Бог ему дал рот, чтобы руками работать не пришлось. Решил: само срастётся.

– Решил он, блядь, решил, сука. Не срослось, – в гневе всплеснул руками Антон, – Её срочно нужно ампутировать, слышишь, иначе подохнет нахер! БЛЯДЬ! – от него почти никогда нельзя было услышать ничего жёстче «дурак» и «чёрт», но сегодняшний день, похоже, выходил из ряда вон.

Совершенно опешив, Бухалк в нерешительности спросил:

– Слышь, брат, а без этого…ну, никак? Ты подумай, кому он такой вообще упёрся? Без руки.

Со стороны кушетки донёсся сдавленный кашель и стон.

– Он. Подо-о-о-охнет. К чертя-я-я-я-ям. Если. Я. Не отре-е-е-жу ему. Долбанную. Руку. БЛЯТЬ, – повторил врач медленнее. Бухалк был слишком туп, глуп и непонятен для него.

       Уголовник на секунду застыл и задумался. Это стало для господина Шульца такой неожиданностью, что по коже пробежали мурашки.

– Ебать меня в засос! Тогда разбирай его! Хоть что-то да я отобью.

На этот раз онемел Антон. Все клубившиеся в нём эмоции разом утихли – осталась только бессловесная пустота, – Как это… «разбирай»?

– Как обычно. Каком кверху! Контейнеры должны были остаться с прошлого раза.

– Не-а, не получится, – замотал головой врач, на ходу высасывая из пальца причину для отказа, он мешал между собой правду и вымысел, – Заражение перекинулось на весь организм. Прямо сейчас его органы превращаются в жидкое дерьмо. Они ничего не стоят. Вообще.

Бухалк разочарованно опустил голову и погрозил кулаком в сторону кушетки, – И что, сука, прикажешь с тобой делать? А, Белоснежка?

Он снова крепко задумался, и через пару секунд в его глазах зажёгся коммерческий огонёк:

– Слушай, а тебе не нужен? Он как конструктор будет. Всякие там эксперименты проводить можно, как вы это любите. Отдам за половину долга.

Антон, растиравший спиртом мертвенно-бледную кожу живого товара, прикинул в уме. Даже один процент от денег, о которых шла речь, был довольно внушительной суммой. Но что-то внутри подсказывало: здесь торг действительно не уместен.

– Или ты, может, по мальчикам? – не унимался предприниматель, скорее, констатируя, чем спрашивая, – Так посмотри, какая статуэточка.

– Я его забираю! Будь добр, пошёл вон!

Дверь за его спиной хлопнула.

***

Склоняясь над толстой стопкой тетрадей и книг, Отто целый час ёрзал и переминался с боку на бок за неудобным письменным столом. Он поминутно отрывался от бумаг, часто моргал и прикрывал лицо руками. Опомнившись, адвокат делал несколько энергичных ударов по клавишам старенького калькулятора, но, когда ошибки в вычислениях начали учащаться и достигли критического значения, энтузиазм окончательно покинул его. Облокотясь на кулак, он начал барабанить пальцами по столу:

– Честно, Тох, я уже fix und fertig («устал как собака»). Дай хоть на пять минут прилягу? – взмолился он, обращаясь к другу.

Антон уже в двадцатый раз медленно обходил комнату. Он сам буквально спал на ходу и, переваливаясь с ноги на ногу, пару раз спотыкался о ковёр. Адвокат ухмыльнулся, отметив про себя, что его друг и в правду редкостный слабак.

Глэдис, сидевшая у постели мальчика и поминутно реагировшая на каждый его стон лёгким поглаживанием и успокаивающим нашёптыванием, ухмыльнулась, отметив про себя, что её друзья и в правду редкостные слабаки.

Четыре часа назад, когда врач выдернул Отто с чертовски важного совещания, а Глэдис прервал её единственный выходной за последние два месяца, было уже довольно поздно. Сейчас же все трое чувствовали безбожную усталость.

Дело было в том, что после поспешного ухода Бухалка, Врач остался один на один с потерявшим сознание мальчиком. Он многое повидал, но с таким не сталкивался никогда. Ошарашенный, Антон мелкими шажочками вернулся к кушетке, на всякий случай задержал дыхание и наклонился к мальчику. Прислушиваясь к прерывистому дыханию, он вдруг осознал, что дальнейшего плана действий у него нет. Всё, о чём он думал последние пять минут – способ отбить невинное создание у Бухалка. Но вот теперь перед ним, растянувшись на холодной и неудобной койке, лежал беспомощный маленький комочек. А дальше что?

Из многочисленных порезов и ссадин сочилась кровь, опухшая рука свисала с края кушетки. Антон не успел даже прикоснуться к ней, как мальчик снова заскулил и попытался вырваться. Врач нагнулся над ним, обнял голову и прижал её к себе: «Он ушёл. Не бойся, всё будет хорошо».

              Шульц не имел ни малейшего представления об обращении с детьми и даже в теории не мог предположить, как функционирует их организм. Но дело было ещё и в том, что мальчик был не вполне человеком. Хотя в его глазах все дети являлись не до конца полноценными людьми, случай был особым. Антон коснулся его прижатых к голове пушистых ушей – они едва заметно дрогнули.

О зверодлюдах Шульц знал только по рассказам отца о рассказах деда. Информация, которой он владел, едва ли могла считаться исчерпывающей. Он имел представление о том, что существует вид людей, который и видом-то официально не считается, но зато их органы, о чудо, идеально совместимы с человеческими. Являлся ли этот факт причиной проволочек с законом, неизвестно, но что дед, что отец отзывались о зверолюдах весьма нелестно, если не сказать правдивее. Сам Антон сочувствовал им. Примерно в той же степени, что и коровам, хотя искренне надеялся, что и у них на земле где-то есть своя Индия.

Мысли в голове мешались. Не отпуская мальчика, Антон, дотянулся до сотового и набрал единственный номер, который знал наизусть. Как только на том конце послышался знакомы голос, у врача отлегло от сердца. Если адвокат ответил, то точно не откажет в помощи.

– Еду, – отрезал Отто ещё до того, как Шульц смог что-либо объяснить. Он был уже готов положить трубку, но его перебили.

– Стой! Стой, пожалуйста, – дрожащим голосом взмолился врач, – Можешь позвонить Глэдис? Скажи, что дело жизни и смерти. Пожалуйста.

– Шульц, Ты пьяный? Антон? Шульц, не молчи! Ты не ранен? Антон? – адвокат вдруг перешёл на крик.

– Пожалуйста, позвони ей, это очень важно, – Шульц не стал дожидаться ответа и сбросил.

              Мальчик открыл глаза и вскрикнул, увидев перед собой незнакомого человека, – Не нужно, пожалуйста. Я всё понял. Я больше не убегу. Обещаю.

– Эй, котёночек, ну не надо, – Антон взял ребёнка на руки и начал укачивать. В рекламах это обычно помогает, – Ну не плачь, пожалуйста. Всё теперь будет хорошо, – но лучше не стало: глаза мальчика намокли, а рот искривился, – Ну что ты, солнышко? Ч-ч-ччччч, Ручка болит? Сейчас мы всё поправим, да? – он несколько раз поцеловал его в лицо и вытер пот со лба, – Вот так, молодец, поспи, и всё пройдёт.

Мальчик дрожал и пытался вырваться, но он был слишком голоден и болен, чтобы сопротивляться. Через несколько минут он затих, то ли уснув, то ли потеряв сознание. Антон аккуратно уложил его на кушетку, измерил температуру, послушал сердце и на всякий случай ощупал голову. Он ничего не нашёл и немного успокоился. Нужно было подготовить к операции всё необходимое.

Врач ничего не знал ни о препаратах, используемых в педиатрии, ни об их дозировках. Он успел только на всякий случай промыть желудок мальчика и вставить катетер в здоровую, когда услышал спасительный дверной звонок. Отто обычно стучал, поэтому он ожидал увидеть на пороге именно Глэдис Юхандоттер. Она изучающе осмотрела его, стиснула зубы и отвесила хлёсткую пощёчину.

– Глэд, умоляю, выслушай, – он взял её за руку и втащил в дом. Она расцарапала ему скулу, он порвал ей колготки, но через силу довёл до кушетки, на которой стонал и корчился раненый мальчик.

– Шульц, это ребёнок? Чей он? Что он здесь делает?

– Я не знаю. Бухалк притащил, хотел продать на органы.

– И ты для этого меня позвал? – она присела на колени, холодными руками разлепила веки ребёнка, затем надавила на скулы и осмотрела горло, – О господи…