Читать книгу Эх, Леха, Леха - Маргарита Александровна Соседова - Страница 1

Странно, но Марина совсем не помнила его лица. Хотя чувства и эмоции были по-прежнему свежи. А вот черты лица стерлись, потому и странно. Единственным воспоминанием о том, как выглядел наладчик Леха с завода автомобильных прицепов, был Патрик Суэйзи. Разумеется, именно в те годы, когда он был дьявольски молод, хорош собой и сводил с ума в «Привидении» и «Грязных танцах». Леха очень походил на голливудского красавчика: фигура, стать, прическа. Правда, зубы у парня подкачали, и улыбался заводской мачо не белоснежной, а золотой улыбкой, точнее – с напылением.

***

Когда Марине исполнилось 18, она была полна жизни, комплексов и жажды справедливости. Последнее, кстати, послужило поводом для ее первого громкого увольнения. После торгового училища девушка отрабатывала практику в одном из небольших магазинчиков родного города. В основном молодая смена в количестве четырех человек из Маринкиной группы занималась фасовкой товара. В те годы сахар, мука и крупы поступали в торговые точки в мешках, а яйцо – в больших картонных коробках.

Фасовка – дело монотонное и довольно скучное, но только не для Марины и ее подруг. Особенно девушки развлекались, фасуя яйцо, ведь в коробке всегда не хватало одного для последнего десятка. А тот, кто оставался с девятью штуками в пакете, отправлялся за новой коробкой, противно вскрывал ее огромным колбасным ножом, складывал пустые ячейки в предыдущую. Чтобы избежать этой участи, молодежь на фасовочном складе шла на различные уловки, а временами и на мелкие подлости. Обманывали друг друга, то и дело вызывая в торговый зал, мол, мама пришла. Усыпляли бдительность или просто толкались локтями, пытались завладеть последним лотком на дне злосчастной коробки. Сколько яиц побили в той войне, история умалчивает. Но было весело.

***

Случалось у Маринкиных подруг еще одно занятие: ответственное и энергоемкое, а именно борьба с кулинарным жиром. Он поступал в магазин неподъемным, весом в несколько килограмм брикетом, и ни один нож (во всяком случае, которые были в наличии) победить скользкого монстра был не в силах. Для этого в подсобке имелась металлическая струна с двумя пластмассовыми ручками. Ответственным это занятие было, потому что жир имел привычку крошиться, а крошки продать трудно. Ну а чтобы разрезать брикет хотя бы пополам, нужно было обладать силищей как у Ильи Муромца. Выпускницы торгового училища или, как их называл Маринкин папа, ПТУшницы, наваливались на врага всем весом, впивались струной в жирный кирпич, издавая при этом боевой клич борцов сумо. За более-менее ровный срез следовала похвала от старших коллег и долгожданный перекур на эстакаде. А когда грузчики на склад привозили этажерки коробок шоколадных конфет, на фасовке наступал праздник. Девчонки беспощадно рубили ножом вкусные и свежие конфеты, отправляя одну половину в пакет для покупателей – чтобы начинку можно было сразу увидеть – а вторую, разумеется, в рот. Фантики прятали в специальную банку, хранившую следы преступления за железными стеллажами.

В такие дни и продавцы магазина частенько наведывались на фасовку, чтобы полакомиться нахаляву сладостями от «Красного Октября». Выбор фабрик в 80-х был невелик. Даже заведующая Полина Петровна в своем огромном, как парусник, и накрахмаленном до металлического звука колпаке садилась на мешки с мукой, с удовольствием разворачивала пару-тройку конфет и рассказывала, как ей казалось, очень смешные истории из своей институтской молодости. Маринка с девчонками смеялись. А как иначе? Начальство же!

***

А потом банку с фантиками нашла уборщица, отнесла улику заведующей и пообещала позвонить куда следует. А этого все боялись. Своими насиженными, теплыми и блатными местами продавцы дорожили, словно жизнями. Ведь за батон дефицитной колбасы можно было и в очереди на мебельный гарнитур продвинуться, и на прием к хорошему врачу попасть. Ну а за несколько банок консервированной сайры, добрый кусок настоящего окорока и парочку бутылок чешского пива некоторые граждане могли и родину продать.

Когда тайна фасовки получила огласку, администрация магазина решила наказать виновных, а точнее – Маринку и ее подруг. Злоумышленниц вызвали на ковер, куда пригласили и представительницу управления – рыжеволосую и злющую тетку Раису Максимовну. Рыжую бестию боялись как огня. Один ее вид наводил ужас: тонкие губы, накрашенные морковной помадой, и брови, густо нарисованные поверх взъерошенных собственных, били точно в цель. Раиса Максимовна была яркой представительницей чиновничьей братии – фальшивой, продажной и потому подозрительной.

Когда на обеденном перерыве коллектив собрали в зале, намереваясь обсудить «конфетное дело», слово сразу взяла заведующая магазином. Периодически поправляя свой огромный колпак, женщина начала обвинительную речь. От волнения она раскраснелась, на висках выступили капельки пота. Полина Петровна неожиданно вспомнила военные годы, предателей и врагов народа и, наконец, коммунизм, к которому страна шла семимильными шагами. И в это, так сказать, историческое время какие-то девчонки вдруг вздумали конфеты воровать у трудящихся. Безобразие!

Она говорила эмоционально, долго, потрясая в воздухе кулачком, словно начальник отдела очистки Полиграф Шариков, выступающий на съезде.

Такого откровенного ханжества Марина простить не могла. Свято веря в справедливость, она напомнила присутствующим, что конфеты ели все, в том числе и заведующая с парусником на голове. От такой наглости у Полины Петровны в зобу дыханье спёрло. В поисках поддержки она повернулась к даме из управления, демонстрируя своим видом негодование и оскорбление.

В ответ на этот призыв морковные губы, до этого времени скривленные в недовольной ухмылке, поспешили на помощь. Даже голос Раисы Максимовны был ей под стать: вкрадчивый и противный. Чиновница поднялась с места, распрямила плечи и начала. Женщина не обращалась к кому-то конкретно, она говорила о потерянном поколении. Мол, строили- строили – и вот результат. Весьма доходчиво обрисовала картину грядущего апокалипсиса, рыжеволосая закончила свое выступление следующими словами: «О чем мы вообще говорим, если у нее три серьги в одном ухе!»

Это было про Марину. Эти слова вызвали у девушки истерический смех. Раиса Максимовна опешила. Заведующая снова повернулась к ней и развела руками в стороны. Мол, ну что я вам говорила? С этой девицей никакого сладу!

Апофеоз собрания был следующим – несговорчивой выпускнице настоятельно порекомендовали оставить ряды честных работников торговли и написать по-собственному. Девушка сопротивляться не стала. В память о полученном некогда образовании у Марины остались давно утратившие актуальность «бесценные» знания. Например, что название кекса «Ромовая Баба» не склоняется. И еще она умела производить все арифметические действия на деревянных счетах.

***

Через несколько дней после увольнения обладательница трех сережек в ухе уже шагала по бескрайнему цеху штамповки, одетая в мешковатый рабочий костюм и с пластиковой каской в руках. На завод ее устроила подруга Катька. Катька работала на заводе в соседнем городе. Когда она озвучила обещанный заработок, который превышал зарплату обоих родителей девушки, Маринка задохнулась. Да, граждане! На 350 рэ в те годы можно было жить припеваючи.

Итак, экс-продавщица, полная надежд и желаний, шагала по цеху. Масштаб цеха и грохот от работающих прессов впечатлял. Мимо сновали электрокары, и девушка отскакивала в сторону, пропуская их. Чтобы найти мастера, Марине пришлось покричать в уши нескольким теткам в замасленных синих робах. Те в свою очередь по цепочке указывали дорогу к бытовке, где заседало начальство. Мастером оказалась женщина лет 35-ти с пепельными кудрями и голубыми перламутровыми тенями. Марине она была по плечо.

Обрадовавшись свежим кадрам, Алла, так звали мастерицу, повела девушку на экскурсию по гудящему и живущему своей штамповочной жизнью цеху. Пол лоснился и дрожал под ногами. Прессы грохотали с такой силой, что слова, которые пыталась донести до молоденькой стажерки начальница, делали ее похожей на рыбу: слышно не было ни шиша.

И в этот момент Марина увидела его.

В брезентовом комбинезоне и тяжелых бутсах он шел навстречу, положив на плечо огромный гаечный ключ. Мешковатая роба ему поразительно шла, и он, шельмец, отлично это понимал. С уверенной грацией альфа-самца незнакомец приблизился к Марине, остановился, с интересом ее рассматривая. У девушки сердце заметалось в груди, а потом и вовсе остановилось. Щеки запылали, а живот свело настолько внезапно, что тело отозвалось непроизвольным рывком вперед. Слава богу, красавчик этот спазм не заметил. Леха (а это был он!) поинтересовался у Аллы, кого она привела, после чего потерял к Маринкиной персоне интерес, понес свое сексуальное тело с аппетитно обтянутыми комбезом округлыми ягодицами дальше. Замешательство девушки в мгновенье ока оценила кудрявая начальница и недовольно толкнула ее локтем в бок. То ли от удара, то ли от проснувшегося самообладания сердце запустилось вновь. Но сделало оно это уже по-другому. По-влюбленному.

***

Первый день в цехе пролетел быстро. Маринку поставили на удаленный от всего штамповочного мира пресс и доверили индивидуальную работу. КАРьерист Витя (водитель погрузчика-кара) привез ей небольшой контейнер деталей с геометрическим названием «поперечная». Каждая такая деталька в длину доходила до метра и весила 12 кг: к концу рабочей смены как минимум на 60 поперечных должны были появиться по два отверстия с каждого края. Маринка напялила новые негнущиеся верхонки и засучила рукава…

Первые десять освоенных поперечных принесли ей чувство победы и невероятной усталости. Новая обстановка, грохот, желание перевыполнить план и обворожительная задница наладчика соединились вместе где-то в районе горла 18-летней девчонки пульсирующим комком, давая понять, что в жизни Маринки наступил очередной этап. Она становилась женщиной. Оказалось, что стать ЕЮ можно не только в постели, как о том рассказывали бывалые подруги, но и вот так, в одночасье: стоя в рабочих ботинках и держа в руках на первый взгляд абсолютно бесполезный, но тяжеленный кусок металла.

К концу смены Маринка не чувствовала ни рук, ни ног. Если бы у нее был хвост, то и он непременно отвалился бы, как в письме дяди Федора из Простоквашино.

Когда цех замолчал, девушка бросила в контейнер 49-ю поперечную и вытерла пот со лба тыльной стороной ладони. Из-за пресса тут же показалась довольная физиономия Аллы. Мастерица не ожидала увидеть практически побежденную груду металла, но, надо отдать ей должное, девушку похвалила, зафиксировала подвиг в журнале и позвала с собой в раздевалку. Маринкины ноги слушать отказывались, на какой-то момент ей показалось, что они теперь пойдут только в такт грохочущим прессам и дрожащему от этого полу. Рядом остановился погрузчик, за рулем был Леха.

– Садись, – небрежно бросил он Алле. Та поспешно забралась на сиденье рядом, но бросить убитую в ноль стахановским трудом новенькую не решилась. У мастерицы была совесть.

– Поехали с нами. А то сама не дойдешь, – предложила женщина.

Словно Робокоп, Марина взгромоздилась на погрузчик, и Леха прибавил газу. Правда, сперва он одарил девушку таким взглядом, что у Маринки закружилась голова и она покраснела, как вареный рак. Как дура, в общем!

***

Уже в раздевалке Марина начала приходить в себя. Такой красавчик, как Леха, не ее поля ягода. Ее удел – влюбленный по уши и, возможно, потому заикающийся до головокружения сосед с первого этажа Валера и очкарик Игорек из соседнего дома в болоньевой женской куртке с металлическими пуговицами.

За этими мыслями ее застала Катька, с хохотом обрушившаяся на нее.

Позже, когда девушки спешили на автобус, на проходной они столкнулись с Лехой и семенившей за ним Аллой. Маринку снова подбросило, когда она увидела наладчика в джинсах и черной футболке, обтягивающей его божественный торс. Мастерица нарядилась в плиссированную юбку в пол и какую-то смешнючую кофточку.

– Они живут вместе, – прошептала Катя. Эти слова вонзились осиновым колом в сердце Марины, разорвав его беспощадно. Она еще раз взглянула на удаляющуюся фигуру Лехи и дала себе честное пионерское, что раз и навсегда попрощалась со всеми эмоциями и ощущениями, которые сегодня впервые познала благодаря этой встрече.

Но тело девушки с умом не согласилось.

Всю ночь Маринка не могла сомкнуть глаз, вспоминая обжигающий взгляд бесстыжих карих глаз. Под утро, обессиленная и возбужденная, она уснула. Но перед этим поняла: она пропала.

***

Несколько дней Марина пыталась избегать встречи с Лехой. Хотя сделать это было трудно: несмотря на то, что цех был огромный, рядов средней штамповки, где трудилась бригада Аллы, оказалось всего три. Остальное пространство занимали груженые и пустые контейнеры и прессы, работающие по-крупному. А биндюжка, где заседали наладчики, вообще находилась на перекрестке, и чтобы попасть, например, в туалет или вообще выйти из цеха, нужно было непременно пройти мимо. Дверь каморки наладчиков практически всегда оставалась открытой, поэтому продефилировать мимо незамеченной не представлялось возможным. Но…

Марина никогда не играла на сцене, и в школьный драмкружок ей был закрыт путь, потому как девушка обладала пышными формами, но одну роль она всегда исполняла на 5 с плюсом. Деланное безразличие. Это было своего рода защитной реакцией от насмешливых взглядов и прозвищ сверстников в ее адрес. Изо дня в день, еще в школе, Маринка оттачивала сие мастерство и изрядно в нем преуспела. Конечно, боковым зрением она всегда видела, что на нее кто-то смотрит, и слышала все, что ей иногда кричали в след безжалостные мальчишки (не глухая же!), но проплывала мимо словно ледокол «Ленин»: степенно, величаво и в какой-то степени даже надменно. И однажды Марина своего добилась: ее оставили в покое. Пригодилось это ей и на заводе. Марина и Катя оказались в своей бригаде самыми молодыми. Мало того, девушки были из города, то есть прической, макияжем и умением одеваться модно и со вкусом значительно отличались от своих коллег, которые приехали за большим рублем из соседних деревень. Разумеется, этот факт мгновенно оценили все мужики, работающие на заводе. Поглазеть на городских приходили даже из соседних цехов.

***

А посмотреть было на что. Марина и Катя девицы были хоть куда, кровь с молоком. Для начала они наотрез отказались надевать брезентовые комбинезоны и заменили спецовку на рабочие черные халаты. Солдатские бутсы тоже безвозвратно уехали в сады-огороды к родне, а на их место пришли симпатичные кеды в цветочек с кислотными зелеными и желтыми шнурками. Несмотря на все угрозы и наказы начальства, каски на заводе носили только единицы, и Марина с подругой в их число не входили. В те годы в моде были начесы, и Леха называл Катьку не иначе как взрывом на макаронной фабрике, потому как кудрявая от природы девушка возводила на своей голове нечто подобное. Делала она это, как и Марина, и равно тысячи других дам в 80-е при помощи массажной расчески и лака для волос «Прелесть», аромат которого и липкая корка после опыления совсем не соответствовали приятному названию парфюмерного средства.

Постепенно девичья часть бригада Аллы стала меняться, ведь молодая смена регулярно организовывала мастер-классы по нанесению макияжа. Случалось, Катька брала в руки ножницы и беспощадно кромсала жиденькие хвостики теток-штамповщиц. Из вагончика-бытовки то и дело выплывали аки павы разительно видоизменившиеся дамы: с накрашенными губами и свежими стрижками. Алла откровенно завидовала молодости Маринки и Катьки, но и она однажды отдалась в руки подруг-новаторш. Мастерицу (вне очереди, естественно!) модно подстригли, красиво накрасили и потребовали выбросить вульгарные перламутровые тени. С нескрываемым удовольствием рассматривая себя в квадрат зеркала, висящий на стене, Алла торжественно пообещала, ведь новый образ срезал женщине лет пять.

Вместе с другими мужчинами цеха за всеобщим преображением наблюдал и Леха. Облокотившись о косяк своей каморки и скрестив руки на груди, он с интересом провожал взглядом то толстозадую тетю Пашу, у которой вдруг откуда-то появились красивые зеленые глаза, то длинноносую тощую Лариску, сияющую и радостно подпрыгивающую от своей новой гипермодной укладки.