Читать книгу Шура. Хроника Жизни - Маргарита Беляева - Страница 1

Зимний морозный, в белом снегу день 20 января 2021 года. Я начинаю повествование о жизни моей матери по ее воспоминаниям в контексте событий того времени, пользуясь историческими источниками свободного доступа.

Каждый человек уникален, но не каждый и ярок, и силен, и красив, и мужественен одновременно. Далеко не каждый человек так любил жизнь и вызывал восхищение тем, чего он смог добиться. И не встречала я больше никогда человека, который бы так, поистине неимоверно, трудился.

Проходят годы со смерти мамы и все выразительнее становится ее образ и судьба. Все очевиднее становится необходимость запечатлеть ее жизнь. Жизнь человека, физическая смерть которого для меня казалась просто невозможной.

Александра Павловна Огренич, моя мама, родилась 10 апреля 1924 года на Украине, в деревне Калантаевка Раздельнянского района Одесской области. Она была четверым ребенком в крестьянской семье, где до нее умерла девочка, Шура. Потому и назвали маму Шурой.

Она родилась семимесячной, очень слабой, поэтому ее мать, Мария, полагала, что ребенок проживет недолго. Когда ее сестра Дарка собралась ехать в Одессу, Мария наказала купить марлю. На вопрос: «навищо?» (зачем?) ответила: «Бо умрэ».

Но дите выжило. Старшие девочки, Даша, Еля и Ганя качали его в казане, из которого кормили свиней, таскали по двору, совали в рот тряпицу с разжеванным хлебом, чтоб не плакало. Оно начало ползать, вставать на ножки и на путь, определенный ему судьбой.

Семья была не бедной, очень работящей, но жили экономно. Мария поднималась в 4-5 утра, растапливала печь, пекла плацинды с картошкой, тыквой. С ними Павло, тато (папа) Шуры, уходил на весь день в поле. Мария по хозяйству и тоже шла в поле. Хозяйстве было большое: с десяток коров, две лошади, свиньи, куры, гуси. Но яйца, сметана, молоко и мясо в основном уходили на рынок, в Одессу. Надо было постоянно что-то прикупать: мыло, соль, керосин, да мало ли чего, и, конечно, копить. В 1913 году семья купила бричку!

По наследству Павло досталось десять десятин земли. Справлялись в основном семьей, но в посевную или на сбор урожая нанимали батраков – безземельных или малоземельных крестьян, которые работали за часть урожая или за деньги.

В то время был в деревнях обычай отбирать на сельхозработы хороших едоков за столом. Если ест хорошо, значит, и работать хорошо будет. Так выбирал и Павло. По сути происходил жестокий отбор, считавшийся нормой. Я не раз слышала об этом в семейных разговорах и меня беспокоил вопрос: «А тому, кто не был выбран, каково было? А больным и немощным, тем, кто не мог работать?». И еще: «Может быть поэтому семья мамы так пострадала впоследствии, столько лет вела полуголодное существование и даже просила подаяния? Может, в наказание?». Только сейчас, набирая эти строки, я понимаю, что отбор был оправдан. Чтобы прокормиться, надо было быстро управиться с работой. Будет хлеб – будет жизнь и ее радости. Тогда и слабым, на милость или в долг, достанется.

Достанется, да не всегда достаточно. А вот бедных и нищих всегда было достаточно. В Калантаевке, как и во всех других деревнях Российской империи, если семье нечем было кормить детей, вновь родившееся дитя оставляли в сарае, пока не умирало оно там от голода.

Со слов моей тети Ели, были и ленивые, «босяки». Именно они были первыми среди деревенских активистов, кто по приказу властей забирал у зажиточных крестьян землю и дом, выгонял семьи на улицу, уводил скот. Но это будет позже, в коллективизацию.

У меня есть фотография более раннего времени, примерно 1910 года. У деревенской мазанки сидят на лавке, в простой одежде, мои прабабушка Марца и прадедушка Олекса Сташевские, родители Марии. Голова прабабушки покрыта белым платком, глубоко надвинутом на лоб. Прадедушка в лаптях. Обветренные, в глубоких морщинах лица. Улыбаются. Натруженные руки послушно лежат на коленях. Позади стоит бабушка Мария – молодая стройная красавица. Она смотрит в объектив, слегка наклонив голову. Высокий чистый лоб, правильные черты лица, густые волосы, такие называли «конскими». Поверх блузки нарядное украшение: крестик в двойной цепочке с подвесками. На руках у нее первая и пока единственная дочь Даша.

Мария родила Шуру, когда Даша была уже невестой. В таком возрасте рожать считалось стыдным.

Пройдет немного лет, и Даша, а затем Еля выйдут замуж. Даша будет жить в соседней деревне, Еля в Одессе.

Дочери, будучи уже взрослыми, считали, что их мама никогда не любила отца. В юности она любила другого, но оба были бедны. А много лет спустя моя тетя Еля встречала в одесском храме женщину, о которой говорили, что она всю жизнь любила дедушку.

Я никогда не видела дедушку даже на фотографии. Он умер за три года до моего рождения. По словам мамы, он был добродушным, разговорчивым, открытым человеком. Такого невозможно не любить, не любить всегда, всю жизнь. Как много мы не учитываем в своих суждениях.

По приказу Сталина осенью 1929 года в СССР началась масштабная коллективизация, проходившая одновременно с раскулачиванием.

Шуре пять лет. Ее семья признана кулацкой. В один из дней власти приказали не пускать во двор коров, пришедших с пастбища. Коровы стояли у ворот, мычали и из глаз у них текли слезы. Тяжело даже представить, каково было хозяевам видеть это и не открывать ворота. Коров увели в колхоз, где не было чем их кормить и вскоре всех порезали.

У крестьян Калантаевки стали забирать зерно, в том числе посевной фонд. Начинался голод.

Почему такое творили во всех селах страны, понимая, что обрекают людей на неизбежную смерть? Можно найти разные мнения по этому поводу в Интернете – от целенаправленного геноцида украинцев до «перегибов на отдельных местах». Лучшим ответом на Яндекс.Кью является: Сталиным был взят курс на индустриализацию. Нужно было платить «ненавистным капиталистам» за покупку заводов, станков, наем иностранных специалистов. Платили прежде всего зерном, сотнями миллионов тонн.

За время коллективизации в СССР погибло от голода от пяти до десяти миллионов человек. Получается, платили жизнями миллионов людей всех возрастов, умиравшими мучительной голодной смертью.

Впоследствии были проанализированы ошибки управления, подсчитаны с заданной погрешностью и сведены в таблицы различные данные по годам коллективизации, в том числе и по смертности. Трагедия в цифрах уже не трагедия, а зафиксированный факт.

Власть одного человека – Сталина, его приказ, который подчиненные выполняют, потому что приказы выполнять должно, стремление подчиненных выслужиться и желание выжить в системе. Как часто эта связка в истории нашей страны приводит к бесчеловечному результату.

Зимой, под конвоем, Павло и Марию вместе с другими такими же несчастными отправили на спецпоселение. Забрали дом и хозяйство, выгнали на улицу детей, Шуру и Ганю. При этом деревенским было запрещено брать «кулацких детей» к себе домой.

Стояли рождественские морозы. Маленькие девочки пяти и восьми лет шли по деревне и плакали от холода, голода и страха. Приближалась ночь. И в этот трагическое для них время вдруг открылась дверь одной маленькой хаты, вышла старушка и спросила: «Дити, вы чии будете, Огреничив? Ступайте сюди!». Покормила детей чем могла и обогрела. Не побоялась. Царствие ей небесное!

Когда отправленных на поселение сажали на поезд, бабушке удалось бежать. Вернувшись в село, она, плача, стучала в окна и двери домов и просила сказать, где дети. Нашла.

Со следующего дня семье предстоял очередной период трудностей и страданий.

Единственным выходом в сложившейся ситуации было идти в Одессу. Пешком, 60 км. Этот путь Шура помнила потом всю жизнь. Ноги едва передвигались. Она все спрашивала: «Мамо, колы прийдемо?». Мама показывала на дальний столб на дороге и говорила: «О-он там прийдемо». А дорога все не кончалась.

Из еды ничего не было. Проходя через деревни, Мария с двумя детьми просила милостыню. Кто-то захлопывал окно, а кто-то и давал кусок хлеба. Время было голодное, страшное. Уже люди ели людей.

Подходил к концу день пути и приближалась деревня, где жили дальние родственники. О них шла дурная слава, но деваться было некуда. Родственники пустили переночевать, но что-то пугало бабушку, и когда хозяева вроде бы ушли спать, она подняла детей и покинула дом.

Одесса того времени была наполнена обездоленными людьми разного возраста и сословия, лишенными своего крова, искавшими пропитание.

Мария могла искать помощи только у дочери Ели. Еля, молодая крепкая деревенская девушка, была замужем за интеллигентным человеком намного старше себя, Александром Петровичем. Он был мастером по ремонту и реставрации мебели. Еля жила в его квартире, состоявшей из одной комнаты и узкого коридора.

Мария, теперь нищенка с двумя голодными детьми, спала в подъезде рядом с квартирой Александра Петровича, под лестницей на первом этаже. Днем надо было уходить. Не все жильцы были довольны таким соседством, в то время обычным. Спасибо всем тем, кто не выгонял из подъездов бездомных людей!

Еля помогала, как могла. Сами жили скудно.

Спустя некоторое время знакомая Александра Петровича сдала Марии подвал в своем большом доме в переулке Тельмана. Подвал был холодный и сырой. Когда шел дождь, в него по земляному полу стекала вода. Позже у Шуры найдут туберкулез.

Чем они кормились в это время? Возможность что-нибудь есть и продолжать жить давал им Привоз – рынок у железнодорожного вокзала. Мария весь день торговала там семечками. За целый день торговли она могла купить стакан муки. Придя поздним вечером домой, делала «болтушку» на воде. Это была вся еда до следующего вечера.

Дедушка Павло как спецпереселенец работал все это время на каменоломне в городе Первомайске, за 70 километров от Одессы. Не расстреляли его и не увезли в Сибирь, потому что он относился к категории «кулаков», не имевших в хозяйстве постоянных работников. А на индустриальных стройках везде нужны были, по выражению А.Солженицына, «трудолюбивые, распорядливые, смышленые крестьяне», ставшие плотниками, каменщиками, кровельщиками…

Медленно идут тяжелые, голодные годы. Но девочки растут. Ганя стала помогать Марии на Привозе. Там она познакомилась с парнишкой, Колей, который приторговывал, чем придется. Коля и Ганя полюбили друг друга и стали жить вместе. С пятнадцати лет и до самой смерти.

Шура была всегда голодная, ходила в школу босая, в единственном платье. Платье стиралось Марией раз в неделю и снова одевалось. На школьные праздники учительница говорила Шуре не приходить. Было очень обидно и горько, на глаза навертывались слезы.

Я вспомнила один случай из ее раннего детства уже в Одессе. Была Пасха. Шура стоит в храме с мамой среди таких же несчастных, как они, людей. Ни куличей, ни яиц. Голод. И тут одна старушка дает Шуре красное яичко! Как озарение, как надежду на счастье, как символ благополучия в будущем!

Вторая половина 30-х годов. Одесса этого времени, со всей страной, живет в возрастающем страхе. По призыву Сталина нарастают доносительство и репрессии, достигшие наивысшей точки в 1937 году. Четкое определение врага отсутствует. Врагом может быть каждый. Граждане разного рода занятий, простые и образованные, с высоким положением и без него – не спят ночами, держат наготове чемодан с вещами, прислушиваются со страхом к шагам в подъезде. Потому что ночами разъезжают по городу «черные вороны». Они вырывают из живого тела семьи родного человека, оставляя сочащиеся раны. Чаще всего, навсегда.

Расстрел исполняют палачи НКВД за городом, в бараке за высоким забором, выстрелом в затылок сверху вниз, порой до ста двадцати человек на день. Потом долго ополаскиваются водой из шланга. Запах умерщвленных трудно смыть. Глушат крепким одеколоном.

Убийц хорошо кормят. Колбаса, шпроты, сало, масло, яйца и хлеб, полученные заранее, как правило, потребляются прямо на спецучастке. Премии, путевки, чины и хорошая пенсия положены им всю долгую жизнь.

Шуре 13 лет, она жизнерадостная девочка-подросток. Учится в школе, возится с Елиным малышом, у нее есть подружки. Лучшая – Фрума, еврейка. Она очень умная, отличница, и помогает Шуре с учебой. Учеба трудна, а Мария неграмотна.

Мария – домработница в семье члена «тройки» НКВД. Он работает ночами, на «черном вороне». Любит к обеду мясо с черносливом.

Только за 1937 год в Одессе расстреляно около шести тысяч человек, в СССР – более шестисот тысяч. Тех, кого чудом не расстреляли – в лагерях, живы они или нет – часто неизвестно.

И снова власть одного человека – Сталина, его приказ, который подчиненные выполняют, потому что приказы выполнять должно; стремление подчиненных выслужиться и желание выжить в системе.

Только через 20 лет скажут о «культе личности» и болезненном психическом состоянии вождя.

1941 год. Шура закончила среднюю школу. Фрума предлагает ей учиться вместе в зубоврачебной школе и стать зубным врачом.

Началась война. 16 октября в Одессу вошли немецкие и румынские войска. Красная Армия перед отступлением разбомбила город.

За первую неделю оккупантами были уничтожены тысячи человек – люди без документов, военнопленные, коммунисты, комсомольцы, совслужащие, евреи. Их сгоняли в артиллерийские склады за городом, где расстреливали или сжигали заживо в бараках, выставляя по периметру пулеметы.

Безудержные, за гранью всякого человеческого понимания, массовые репрессии начались сразу после того, как 22 октября 1941 года в здании румынской военной комендатуры во время совещания произошёл взрыв радиоуправляемой мины, заложенной сапёрами Красной армии ещё до сдачи города. Тогда погибло несколько десятков немецких и румынских офицеров и солдат. Виновными были объявлены коммунисты и евреи.

За 23-24 октября румынские войска и прибывшая в Одессу германская айнзатцгруппа D  уничтожила десятки тысяч заложников. Оккупанты врывались в квартиры одесситов и всех найденных жителей без исключений расстреливали. На улицах города были расстреляны или повешены для устрашения сотни случайных людей. В эти дни чудом не была убита Еля, Александр Петрович и их маленький сын Шурик.

В 30-е годы в их семье некоторое время жил румынский мальчик, сын репрессированных коммунистов. В чем он был обижен, оскорблен? Будучи офицером румынских войск, он ворвался в квартиру, чтобы всех расстрелять, но его отговорил пришедший с ним немецкий офицер.

Осенью 1941 и зимой 1942 года колонны евреев перегоняли для уничтожения в специально отведенные для этого места. Это были артиллерийские склады за городом, площадь на территории порта, село Дальник, гетто на Слободке. Перед убийством забирали драгоценности и одежду, затем людей сжигали или расстреливали.

В один из таких дней в колонне шла Фрума со своей семьей – отцом, матерью и младшим братом. Это была интеллигентная еврейская семья. Отец – учитель математики, мама – врач. У каждого на спине в области сердца отличительный знак – шестиконечная звезда Давида желтого цвета.

Скорее всего, евреям говорили, что их везут на работы в Германию или в одно из сел. Чтобы колонна шла спокойно. Мария случайно увидела, как Фрума уходит в колонне с семьей. Она в слезах побежала домой за хлебом, а когда вернулась, уже не могла ее найти и передала хлеб другим.

Они могли уехать в эвакуацию, но остались. Почему остались десятки тысяч евреев в Одессе, зная, что она скоро будет захвачена фашистами, устроившими их геноцид в Европе? Возможно, не могли поверить в неминуемую смерть. Не могли ехать по состоянию здоровья, или пугала неизвестность эвакуации, страдания и голод. Не могли оставить свой дом и имущество на разграбление. Причин могло быть много, и все они ушли в вечность вместе с погибшими.

А слезы по Фруме остались в нашей семье на десятилетия. Всегда, вспоминая о ней, мама плакала и у меня комок подступал к горлу. Сама мамина долгая жизнь воспринималась как жизнь за себя и за Фруму.

Зная, что уйдет с семьей, Фрума передала на хранение своей знакомой шесть тарелочек. Вскоре знакомая отдала их маме. Небольшие тарелочки с картинками в жанре пасторали и кружевной каемочкой по ободку. Такими украшали стены. Эти тарелочки, все в мелких трещинках, как лица старых людей в морщинках, со стершейся золотой каемочкой и сколотыми краями были из наиболее ценного в той еврейской семье. Сейчас они со мною, в комнате рядом. Безмолвно сопровождают мою семью по жизни, как ранее сопровождали семью Фрумы, затем семью Шуры.

Читать о зверствах против евреев зимы 42 года в Одессе и смотреть фотографии того периода невыносимо. Молодую женщину с двумя малыми детьми обливают холодной водой в 30-градусный мороз. Истощенные мужчины обреченно смотрят в объектив. Еврейка с трудом тащит застрявшие в снегу санки с ребенком. Ее изгоняют из дома, со двора.