Читать книгу Кинжал раздора - Марина Эшли - Страница 1

Поезд опаздывал на четыре часа. Могло быть и хуже. Именно поэтому Женевьева купила билет так, чтобы у нее перед вылетом самолета были целые сутки. Ничего, главное – доехать до аэропорта, там она продержится двадцать часов где-нибудь в зале ожидания. Кто, в конце концов, сказал, что поезд не опоздает еще больше?

Перелет. Две недели дома в Порт-Пьере. И – к прадедушке с прабабушкой в Меланьи. На год. Ох уж эти старики. Их не сдвинуть с места. Это они ухитряются двигать всех. Меняй планы, ломай будущее, только чтобы они продолжали делать, что им нравится. Рассказать, почему престарелые Мединосы упорно живут в Меланьи и наотрез отказываются переселиться к родне – никто не поверит. Того хуже, покрутят пальцем у виска, мол, выжили из ума. А что остается им, молодым Мединосам? Кому-то же надо приглядывать за стариками. Маленькому дедушке девяносто исполнилось в прошлом году. Маленькая бабушка не намного моложе. Маленькими их в шутку окрестила кузина. Кузина выходит замуж через месяц.

Покидает свою «почетную вахту» у стариков, на которую заступает Женевьева.

Какая жалость: Женевьева не сможет побывать на этой свадьбе. Маленькие дедушка с бабушкой совсем слабые. Они не поедут, а значит, Женни останется с ними.

Женевьева вздохнула. Ей ужасно любопытно, какой у кузины жених. И какая будет свадьба. Свадьба! Приглашен клан Мединосов чуть не со всего мира. Интересно же посмотреть на Семью, о которой сложены легенды и песни, о которой рассказывается в преданиях, и у которой есть даже фамильная вражда. Семью, которая верой и правдой не одно столетие служила всевозможным королям в сменяющихся друг за другом государствах на том клочке Европы, где скоро приземлится самолет Женевьевы.

Из дремы о тех, кого она не увидит из-за превратностей судьбы, а точнее, из-за стариковских капризов, Женни вывел гудок приближающегося поезда. Она прижала саквояж к груди и приготовилась к штурму. О! Она теперь была опытной путешественницей. Она упаковала, точнее сказать, утрамбовала все свои вещи в один небольшой чемоданчик. Ничего не потеряется и будет свобода маневров. Хватит с нее горького опыта по дороге сюда: три сумки – две руки.

Женевьева рассчитала все точно: когда поезд, озабоченно вздыхая, остановился, перед ней оказалась дверь именно ее вагона. Разноцветная толпа вокруг пришла в движение. Человека неподготовленного запросто могло смести напором лезущих в вагоны пассажиров. Женни бойко растолкала всех на своем пути, орудуя тяжелым, словно набитым камнями, саквояжем как тараном, и оказалась в вагоне. Дело оставалось за малым: отвоевать свое место. Женин даже не надеялась, что оно окажется свободным. Но она решительно собиралась согнать любого, даже если этот любой – беременная старуха со сломанной ногой, кормящая грудью младенца!

Ее нагло обманули в кассе. Обещали нижнее место, а полка оказалась верхней. Занята была мужчиной. Ничего. У нее законные права, а с одним человеком справиться легче, чем с пятью вопящими женщинами, их детьми и домашней живностью. Именно так обстояло дело на соседних полках.

Женевьева была настроена решительно:

– Сеньор! Пор фавор[1], сеньор!

Никакой реакции. Он как лежал лицом вниз, так и остался.

Женевьева потрогала его за плечо и повысила голос:

– Сеньор!

Голова с длинными грязными спутанными каштановыми волосами слегка шевельнулась. Мужчина недовольно посмотрел на Женин и отвернулся.

– Сеньор! – грозно сказала Женевьева, не позволяя захватчику снова погрузиться в сон, – это место принадлежит мне. Прошу освободить.

Обладатель каштановой шевелюры соизволил медленно повернуть голову и подпереть ее рукой. Он с ленивым любопытством оглядел Женевьеву и небрежно заметил по-английски:

– А! Наш брат! С каких раскопок едешь?

– Что? – Женни уставилась на него с отчаянием.

С каким бы удовольствием она сейчас ретировалась. Она робела перед бесцеремонностью, а именно этим и отличались молодые люди такого типа. Самоуверенные нахалы. Красивый самоуверенный нахал. Кажется, красивый.

Отступать было некуда.

– Вот, – Женевьева ткнула ему под нос твердый желтый кусочек картона, – у меня билет на это место.

– У меня тоже билет, – не меняя позы, пожал плечом парень и неторопливым движением вынул свой, уже продырявленный, билет из нагрудного кармана такой же, как у нее, выгоревшей полевой рубахи.

При этом он смотрел на нее, явно наслаждаясь ситуацией.

Женевьева подавила желание исчезнуть, испариться. Почти даже не покраснела. Она выдернула билет из его пальцев и сравнила. Та же дата. Тот же вагон. То же место. Перевернула и обнаружила на штампе, что билет был выдан 2 августа 1964 года.

– Мой куплен на несколько недель раньше! – обрадовалась она.

– А мой на несколько остановок раньше, – насмешливо сказал незнакомец.

– Проводник нас рассудит! – нахмурилась Женевьева.

– Ты так думаешь? – улыбнулся захватчик драгоценного места.

Проводник, собственно, уже приближался, ловко протискиваясь между сидящими в проходе людьми, их пожитками и даже сундуками. Соседи по купе, было поскучневшие оттого, что скандал не разгорелся и, к тому же, диалог перешел с испанского на незнакомый им язык, снова оживились.

Проводник потоптался, ожидая аргументов в виде купюр. Женевьеве было неудобно вот так, при всех, совать ему деньги. А парень то ли снова задремал, то ли сделал вид, что засыпает.

– Сеньорита, – проводнику надоело ждать, – решайте ваши с сеньором вопросы у начальника станции.

– Он в каком вагоне? – пролепетала Женевьева.

– Он на станции, – сладко улыбнулся проводник, – еще успеете на поезд, мы около часа простоим.

Так Женевьева и поверила. Она чуть не заплакала. Замечательная страна. Удивительная страна. Потрясающая страна. Не хватает чуть-чуть порядка – только и всего. Аборигенам, похоже, отсутствие порядка не мешает, но как быть приезжим? Быстрее бы выбраться из Южной Америки. Домой. В Европу.

Зареветь она не успела. Парень очнулся, подвинулся и сказал:

– Забирайся.

Что ей еще оставалось делать? Женевьева с трудом запихнула свой саквояж на свободный пятачок верхнего багажного отделения, втайне надеясь, что если он оттуда свалится, то зашибет все еще ожидающего компенсации проводника насмерть. Женни сняла ботинки и вскарабкалась на полку, попадая пятками по чьим-то головам. Она не специально, просто лестницы не было. Хорошо, что, умудренная предыдущим опытом, она надела не платье, а свои полевые штаны.

Проводник было запротестовал, но поезд тронулся. Проводник смирился с тем, что двое глупых гринго не освободят ему полку, прокомпостировал билет, выругался и двинулся дальше.

Сидеть Женевьеве было неудобно. Голова упиралась в багажную полку над ними, ноги болтались, не находя опоры. Внизу возмутились, и Женин пришлось поджать ноги. Виновник ее злоключений, похоже, спал. Женевьева размечталась. Отец ее во всех своих поездках по миру в поисках редких книг обязательно встречал кого-нибудь из Порт-Пьера. Верилось в это с трудом, но всегда оказывалось правдой. Вот бы и ее попутчик оказался земляком. Бывают же в жизни сюрпризы! Но нет, вряд ли. Так везет только ее отцу. Парень точно американец.

Барт открыл глаза и с удивлением посмотрел на девушку. До чего же ломит все тело и трещит голова. А это кто? Ну да, двойной билет.

Судьба могла бы подсунуть ему жгучую брюнетку, раз взялась уплотнять его полку, так нет же, голубоглазая блондинка. Рафаэлю бы она понравилась – в его вкусе.

– Так с каких раскопок ты едешь? – спросил он.

Женевьева вздрогнула, повернулась к нему и захлопала глазами.

– Я не с раскопок. Я участвовала в биологической экспедиции доктора Родригеса! У профессора Родригеса замечательная теория. Он считает, что следует изучить растения, которые применяют коренные жители Южной Америки в медикаментозных целях. Методы местных знахарей могут послужить основанием новой отрасли современной медицины…

Женни осеклась: ее сосед опять спал. Ну вот, а ей не терпелось хоть такому собеседнику рассказать, какая ей выпала удача считай что по ошибке. С какими замечательными людьми какую интересную работу она делала. Женни вздохнула и попыталась устроиться поудобнее. Полка была явно маловата для двоих. Женевьева попробовала полуприлечь спиной к соседу. Повертелась немного, решила, что валетом будет удобнее, и развернулась. Попутчик, оказывается, даже не подумал разуться. Когда он практически заехал ей своим пыльным ботинком по уху, Женни снова села и задумалась о том, что сплошных везений не бывает: похоже, в ее жизни наступила очередь черной полосы.

Дело было даже не в том, с какими неудобствами она сейчас едет. Не беда, переживет, это ненадолго. Главное, что едет. Просто это знак, это начало того, как все сложится дальше. Она, конечно, любит прадедушку с прабабушкой. Но убить целый год в такой дыре, как Меланьи! Вдвойне обидно после чудесно проведенного лета. У нее теперь столько планов, столько замыслов! А ей придется сидеть в скучном, маленьком, сером городишке, именно таким она помнит Меланьи по ежегодным визитам к старикам. И ради чего?!

Папа ее утешал, говорил, что она прослушает за год какие-нибудь курсы, там есть что-то вроде филиала университета. Но что теперь их очередь присмотреть за Маленькими. С другой стороны, родители так легко отпустили ее на край света в экспедицию только потому, что чувствовали себя виноватыми за украденный у нее год жизни. Ничего, она настоящая Мединос, она что-нибудь придумает, в конце концов, там должна быть библиотека.

Похоронить себя заживо она не даст… Не даст… Не дат… дат… дат… дат.

Поезд тряхнуло. Барт открыл глаза и удивленно уставился в спину перед ним. Раф? Что Рафаэль здесь делает? А! Это девушка с билетом. Поезд резко затормозил. Барт успел подсунуть руку под талию и поймать заскользившую к краю попутчицу. Та даже не проснулась. Лучше бы пристегнуть ее ремнем, но сил вставать и возиться у него не было. Барт обхватил девушку руками вокруг пояса, сцепил пальцы замком и опять отключился.

Женни очнулась. Надо же, она ухитрилась задремать даже в таких условиях. Пошевелилась и поняла, что сосед по полке держит ее за талию мертвой хваткой. Поезд дернулся, она не свалилась. Гм… Лучше бы уступил ей место, джентльмен. Женни прислушалась: за ее спиной раздавалось тяжелое, но ровное дыхание. Спит. Расскажи кому, звучать-то как будет: «Я спала с незнакомым мужчиной!» Хи-хи, спала. Но мама придет в ужас.

Видимо, поезд шел сейчас по равнине. Колеса стучали убаюкивающе.

Барт проснулся от того, что рука затекла, от того, что низ живота ныл, а мочевой пузырь распирало, от того, что язык присох к небу. Придется встать. Он разжал пальцы, выдернул руку, пошевелил, чтобы прошло покалывание, и сполз ногами вперед с полки. Снял свой ремень. Пожалуй, одного не хватит. Хорошо, у девушки в штаны был вдет похожий. Барт расстегнул его и выдернул. Девушка недовольно проговорила что-то и раскинулась на освободившейся полке.

Барт переждал приступ тошноты и дурноты. Сделал из двух ремней один, длинный, и пристегнул им девушку к ручке в стенке над полкой. Теперь не упадет.

Присмотрелся к попутчице. Бывает же такой тип людей: грязь, дорога, а они как будто пять минут назад умылись и причесались.

Барт, наступая в потемках на дремавших в проходе «левых» пассажиров, двинулся в туалет. Через купе компания то ли европейцев, то ли американцев играла в карты. «Как они ухитряются масть видеть: на ощупь, что ли?» – удивился Барт и прислушался к тихим восклицаниям, пытаясь определить, во что играют.

В грязном вонючем туалете он чуть не потерял сознание. Умылся теплой водой, отчего руки стали липкими, собрался с силами и двинулся в обратный путь. Остановился передохнуть рядом с игроками и еле удержал равновесие при резком толчке.

Женин подбросило. Она ринулась в испуге куда-то, ремень не дал ей свалиться. Она полежала, соображая, что, собственно, происходит. Откуда-то из коридора вынырнула темная фигура. Ее попутчик!

– О! Спасибо… – начала Женевьева.

Парень подавил смешок и поискал что-то на багажной полке. «Бульк-бульк». Запахло спиртным.

– Хочешь? – он протянул ей флягу.

Женин испуганно отказалась.

Барт допил. Желудок обожгло, легче не стало. Да что это с ним такое?

Барт увидел босые ноги девушки: надо же, уже не стесняются, со спящих воруют.

– Где твоя обувь?

– На полу. Я сняла, – пролепетала Женни.

«Вот дура», – мысленно обругал ее Барт, нагнулся, пошарил внизу.

Наивные люди: затолкали ботинки под сумку. Повезло, что не в сумку. Если уж воровать – так надо воровать, а не наполовину.

– На, обуй, а то украдут.

Женни торопливо натянула ботинки.

Так вот куда делись ее туфельки в поезде по дороге сюда.

– Куда ты едешь? – спросила шепотом.

Парень все еще стоял, облокотившись о полку, но было так темно, что очертания лица расплывались: просто бледное пятно напротив.

– В Меланьи, – ответил он, словно далекий Меланьи был следующей остановкой этого поезда.

– Я тоже в Меланьи! – оправилась от удивления Женни.

– То есть я сначала домой, в Порт-Пьер, а в Меланьи через две недели… – затараторила она обрадованно на родном языке. Папа точно не поверит, что Женевьева ухитрилась встретить земляка. Ну, не совсем земляка, но зато на другом континенте на одной полке в поезде!

– Да! Через две недели в Меланьи карнавал. Как же я опаздываю! – невпопад, но очень горячо сказал странный попутчик.

– Спи, – устало добавил Барт: язык ворочался во рту с трудом, – я пока постою. Потом разбужу, и мы поменяемся.

– Договор! – согласилась Женевьева, она хотела бы еще немного поболтать, но парень, видимо, не был расположен к разговорам.

Однако не он ее разбудил. Проснулась Женин от истошного женского крика. Вопила женщина с нижней полки, с ребенком на руках. Мальчик молчал, только моргал своими черными глазенками.

А на полу без движения на всех этих тюках и чьих-то ногах лежал сосед Женин по полке.

Женевьева дернулась вниз, но ее остановил ремень. Она расстегнула пряжку и спрыгнула. Потрогала парня за плечо и даже сквозь ткань рубашки почувствовала, какой он горячий.

Спокойно, только спокойно. Где проводник? Нет, кажется, его купе в обратную сторону.

– Человеку плохо! Быстрее! – Женин сама была близка к обмороку – от страха.

Вокруг Барта суетилось несколько проводников. Его уложили на нижнюю полку, в сознание он не приходил. Пассажиры больше с любопытством, чем с испугом, разглядывали его, из соседних купе норовили лишний раз пройти мимо.

– Что вы собираетесь с ним делать? – спросила Женин у проводника.

– Сейчас остановка. Сообщу. А еще через одну снимем с поезда. В том городе госпиталь, будут ждать. Там пусть и разбираются.

Барта положили на одеяло и понесли к выходу.

Женевьева как во сне шла следом. «Ну как же так!»

Народ оживленно обсуждал, что с ним может быть и что с ним будут делать. Кроме картежников. Те ничего не замечали вокруг.

– Джек! – один хлопнул картой по столику.

Барт открыл глаза и повернул туда голову.

Женни обрадовалась: кажется, парень очнулся. Но он снова отключился.

Кто-то из соседей по купе догадался вынести вещи. Оказалось, вся багажная полка была занята двумя чемоданами и рюкзаком этого парня. Рюкзак швырнули на землю к чемоданам, внутри что-то ухнуло. Сверху из рюкзака выпирало нечто, напомнившее Женни своими контурами фотоаппарат.

Женевьева стояла на подножке и наблюдала за происходящим. Подъехала санитарная машина с крестом на брезенте. Никто никуда не спешил. Лениво вышли санитары. Неторопливо обшарили ее попутчика.

– Никаких документов. А это что за бумага? Прививочная карта, что ли? На чье имя? Рафаэль Меди-ка-ка. Меди-кек, – пытался прочитать один из приехавших.

– Из Европы. Турист, – санитар зевнул. – Ну, что мы с ним будем делать?

Носилки лежали на земле. Каштановые пряди смешались с песком и пылью. Бледное лицо с черными кругами под глазами слегка оживляли два маленьких алых пятнышка на скулах. Когда ветер пошевелил его волосы, Женни показалось, что парень мертв, умер. А они ничего не делают! О, как знакомо. Замечательная страна. Нет, грудь у него поднимается. Дышит! Только они не спешат. Он же правда умрет. «А я, кажется, знаю, как их поторопить!» Женни спрыгнула на землю и подбежала к ним.

– Он не из Европы. Он американец! Очень важная персона! Срочно в госпиталь и позвоните в американское консульство.

Санитар недоверчиво посмотрел на Женевьеву, потом на документ в своей руке.

– Это не его! Он не Рафаэль, это чей-то еще документ. И какой это вообще документ-то? Его зовут Джек, фамилию не помню, Смит, что ли. В консульстве знают.

– Джек! – повторила она громко.

Барт застонал и повернул к ней голову.

– Рафаэло! – позвал санитар.

Отсутствие его реакции их убедило, они засуетились, подхватили одеяло, служившее носилками.

– Ты с ним? – призывно махнул один рукой.

Женин нерешительно замерла. «Мединосы не бросают никого в беде, – говорил ей отец. – Как ты относишься к людям, так тебе это в жизни и аукнется, рано или поздно». Этого парня забудут, забросят, он же без сознания и постоять за себя не в состоянии – он умрет. Видела она здешние госпитали этим летом. Конечно, ее попутчик определенно авантюрист, а может, даже хуже, но… он же пристегнул ее ремнем, чтобы она не упала. Впрочем, пути назад у Женевьевы уже не было. Поезд тронулся. Проводник, радостно улыбаясь, скинул ее саквояж и помахал на прощание рукой. Ну, что ж, спасибо хоть за багаж. Женин гордо вздернула подбородок и отвернулась от поезда.

«Что же я наделала?» – испугалась наконец Женевьева. Она тряслась на жесткой скамье санитарной машины, рядом лежал незнакомец. Женин чуть не заплакала. Вот так, поддавшись благородному порыву, взять и сойти с поезда. «Ничего страшного. Я второй раз в жизни поступаю необдуманно. И что случилось в первый раз? Только хорошее». Но из ее глаз предательски скатилась пара слезинок.

Каменное двухэтажное с большими окнами здание госпиталя произвело на Женевьеву благоприятное впечатление своей солидностью. А вот прилизанный с бегающими глазками доктор ей ужасно не понравился.

– Я по поводу Джека Смита сейчас пойду звонить в американское консульство! – припугнула она врача.

Однако доктор не отказал себе в удовольствии просмотреть документы Женевьевы. Для порядка. «Ха. Здесь – и порядок? Не смешите людей».

Барта раздели, ворох его одежды сунули Женевьеве. «Самоуверенный тип, ему плевать было, как он загорел, – оценила Женни полоски следов и майки, и футболки на теле попутчика. – А женщины гораздо красивее мужчин. Особенно ноги у нас красивее, а конкретно коленки». Женни стыдливо отвела глаза: надо же, какие глупые мысли приходят в самые неподходящие моменты. Убедившись, что ее подопечным занялись, она и правда отправилась на поиски телеграфа с телефоном. Только позвонила не в консульство, а профессору Родригесу. Ей повезло: она его застала. Он выслушал ее сбивчивый рассказ, посоветовал отзвониться срочно в аэропорт насчет билетов, продиктовал ей номер, пообещал сам лично перезвонить в госпиталь по поводу парня.

– Так он американец? – уточнил профессор.

Женни снова пришлось соврать. Ох, куда еще заведет ее эта история. Знакомство, которое знакомством можно назвать с большой натяжкой.

– Женевьева Мединос. Да. Не лечу. И Рафаэль. Фамилии не знаю, – дозвонилась она в аэропорт.

Позвонить родителям Женевьева не решилась, отправила телеграмму: «Задерживаюсь в экспедиции на пару дней. Женни». «Ничего страшного, я им позвоню из аэропорта, скажу, что вылетаю».

– Госпожа Женевьева добивается вашей аудиенции, Ваше Величество, – уламывал Барт короля Рафаэля Сердитого.

Грозный король Рафаэль приподнялся на троне и спросил каким-то чужим голосом:

– Кто-кто?

– Госпожа Женевьева, – ответил он, доблестный рыцарь Бартоломью, и очнулся.

– Женевьева? – совсем не король Рафаэль, а доктор переспросил у него, перевел взгляд на дверь и воскликнул сладко-любезно: – Ах, проходите, сеньорита Женевьева! Профессор Родригес мне уже позвонил. Наш пациент очнулся.

«А откуда этот парень знает мое имя? Почему он меня звал?» – удивленно посмотрела Женни на своего попутчика. Он опять начал бредить, но больше ничего интересного, вернее, ей понятного, не сказал.

Сумасшедший день клонился к закату. Темнело здесь быстро. Женевьева клевала носом на стуле у кровати больного. Она уронила голову, вздрогнула, проснулась, посмотрела на парня. Лучше ему явно не стало, надо действовать самостоятельно. «Абсолютно ничего страшного, хуже не будет, это же натуральное лекарство», – подбадривала себя Женни, роясь в саквояже. Она сто раз видела, как лечатся местные индейцы. Конечно, никто ничего в экспедиции не пробовал на себе: они только собирали материал, растения и записывали, что от чего применяют аборигены в разных регионах страны. Женни развернула платочек с листьями, ягодами и корешками. Которые? Эти или вот эти? Махнула рукой и взяла два вида листьев. Сунула в рот незнакомцу. Он никак не отреагировал. Как же заставить его прожевать и проглотить? Она подумала немного и разжевала сама. Фу, как горько. Значит, подействует, все полезное – редкостная гадость, как шпинат или цветная капуста. Хорошо, что он в бесчувственном состоянии и не видит, что она делает. Она сунула клейкую разжеванную массу ему в рот. Он подержал во рту и сглотнул. Вот хороший мальчик, умненький мальчик. А сейчас запьем водичкой. Женни приподняла ему голову и поднесла к губам кружку с водой. Ей вспомнилось, как однажды она давала лекарство приболевшей соседской собаке. Без ведома соседки. Собака выздоровела. Одинокая, в чужой стране, при очень запутанных обстоятельствах, в госпитале, где даже не было ей кровати, сидела на грубом стуле Женевьева Мединос и зажимала себе рот рукой, чтобы не рассмеяться. «Надо же, какие странные аналогии приходят мне в голову!»

«Вжик-вжик». Женевьева открыла глаза и вскрикнула. Прямо перед ее носом щелкали громадные ножницы.

– Доброе утро, – приветливо сказала санитарка, прошлась камнем по лезвиям ножниц и любовно потрогала острие.

– Ну что? Будем стричь? – спросила она.

– Кого? Зачем? – пролепетала Женни.

– Как кого? Больного! Чтобы заразы не было. Вши у всех.

– А есть варианты?

– Можно помыть, – пожала плечами санитарка.

– Лучше помыть, – обрадовалась Женни, а то обкорнают ее попутчика, как остальных пациентов.

Ладно бы налысо, а то практически налысо, но с торчащими клоками. То-то она вчера удивилась, а их, оказывается, здесь всех стригут. Нет, у нее есть человеколюбие! Тем более что ей это ничего не стоит.

– Как хочешь, мой. Чайник возьми на кухне, и кувшин они дадут. Тазик – у меня. – Санитарка пошла дальше.

– Что? Я?

«Ну я так не играю. Это слишком!»

Женевьева посмотрела на незнакомца. Живехонек. Спит лицом в подушку.

Потрогала – мокрый от пота, зато жара нет. Фу, волосы слиплись. Уже поздно попросить, чтоб остригли?

– Кризис миновал! – солидно произнесла Женни вслух слышанную где-то фразу и отправилась искать кухню.

Нет, сначала туалет. Нет, кувшин. Хорошо бы самой помыться.

«Не расплатишься со мной, голубчик! Ручная работа. Хотя от таких, как ты, благодарности не дождешься. Ох и влипла я в историю. Нужен ты мне очень, как же. Приведу тебя в порядок – и до свидания», – думала Женни, свесив с кровати голову попутчика, ожесточенно ее намыливая и обильно поливая водой из кувшина над тазиком.

«Какой ужас! Он не мыл свою шею с рождения». За ушами Женевьева ему отмыла, но дальше – увольте. И так хорош.

Женни взяла его за плечи, поднатужилась и уложила на спину, головой на подушку.

– Где я? – глаза у парня были ярко голубые, большие и, честно сказать, красивые.

Правда, слишком глубоко посаженные. Как у бандитов и должны быть. Хотя злодеям не полагаются такие черные и пушистые ресницы.

– В госпитале. Ты потерял сознание в поезде. Тебя сняли и отвезли сюда. Я по глупости сошла, чтобы их подгонять, они не торопились. Потом объясню подробно. – Женни услышала тяжелые мужские шаги. – Это доктор! Слушай меня внимательно! Ты – американец! Зовут Джек! Доброе утро, доктор! Джек только что очнулся! – обернулась она.

– Кризис миновал, – важно сказал доктор после осмотра.

«Ну, что я говорила?» – усмехнулась про себя Женин.

– Язык только подозрительный. Ну-ка, Джек, покажи еще раз язык.

«Джек» сообразил, чего от него хотят, высунул язык. Язык был ужасающего черного цвета.

Хорошо, что доктор разглядывал язык, а не Женевьеву.

– Гм, интересно. Будем наблюдать! – решил врач.

«Фух», – выдохнула Женин.

Доктор был похож на лиса, мордочка сладкая, а зубки остренькие.

– Не имею права здесь держать… Иностранец… Документы… – Барт понимал в его речи только отдельные слова.

– Джек, кажется, Смит? – доктор смотрел вопросительно.

– Тот самый, – протянул ему руку Барт.

Пожимая руку, доктор мучительно вспоминал, кто такой Смит, чем он может быть известен.

Барт не дал ему времени на размышления.

– Где мой фотоаппарат и другие вещи?

– О! Журналист! – воскликнул доктор.

«Твоя версия», – подумал Барт. Но изъявил желание расписать прелести местного госпиталя в лучшем американском издании. И лично выдающиеся профессиональные качества доктора!

Женевьева перевела. Доктор просиял.

– Ты что, правда Джек Смит? Журналист? – удивилась Женевьева, когда врач удалился.

– Ты сказала Джек, он сказал журналист, лично я ничего не говорил, я только пообещал сфотографировать больницу. – Попутчик смотрел, невинно улыбаясь. – Вышло недоразумение.

Женевьева восхищенно присвистнула. «Авантюрист! Этот не пропадет».

– Похоже, ты оклемался: справишься дальше без меня. Мне нужно спешить. До свидания!

– Не уходи, – прозвучало с кровати.

Женин остановилась в дверях, развернулась и разулыбалась. Форменная дура! Он же смеялся:

– Ты что, собираешься бросить на произвол судьбы человека, который почти не говорит по-испански?

Женин вспыхнула.

– Отсюда так просто не выберешься, – рассуждал тем временем попутчик. – Поезда здесь раз в неделю. Хотя не знаю, докуда мы доехали, может, еще какие ходят. Мы влипли! Но ты не переживай. Я беру все в свои руки. Скоро будем дома, в Меланьи.

Барт сел в кровати, простыня съехала, он удивился:

– А где моя одежда?

Женин взяла со стула и сунула ему сверток.

– Ты не постирала? – развернул он с брезгливой гримасой.

Краска прилила к щекам Женевьевы.

Попутчик натянул штаны, расстегнул карман где-то в районе колена:

– Впрочем, хорошо, что не постирала: документы целы.

Посмотрел на пунцовую девушку, потерявшую дар речи, и широко улыбнулся:

– Я пошутил. Каково отпрыску древнего рода осознавать, что не он по привычке спас кому-то жизнь, а ему. Девчонка. Ну и что мне теперь делать? Жениться, как честному рыцарю?

Казалось, сильнее краснеть было невозможно. Но Женевьева смогла. Глаза у нее вспыхнули от негодования. Попутчик захохотал.

– Эй, – начал он, – не сердись. Я хотел тебя немножко развеселить. Разрядить обстановку. Она же хуже некуда. Да? Из-за меня. Ты благородно спасла незнакомца. Ангел. Точно. Видно, бедная мама молится обо мне день и ночь, что судьба подсадила мне на полку ангела.

А Женевьева было приняла свой нормальный цвет. Пришлось краснеть опять. Чтобы прекратить это безобразие, она перебила болтливого незнакомца:

– Кстати, откуда ты знаешь, как меня зовут?

– Я не знаю. Мы же еще не знакомы. Нужно исправить ошибку. Бартоломью. Для близких друзей и ангелов просто Барт.

«Бартоломью. Надо же, когда мысленно произносишь, то язык как будто перекатывает во рту маленькую льдинку».

– Так как зовут моего ангела? – глаза у него смеялись, но Женевьева решила больше не поддаваться на его шуточки.

– Женевьева. Ты вчера назвал меня по имени.

– Не может быть, – удивился Бартоломью. – Я вижу тебя первый раз в жизни, не считая поезда, конечно. И самое забавное, я не мог ошибиться, у меня нет ни одной знакомой Женевьевы.

– Точно. – Он подумал. – Ни о ком даже не говорит это имя.

Он застегнул до конца рубаху, встал и пошатнулся.

– Знаешь что, – решила Женевьева, – отлеживайся сегодня, а я схожу узнаю расписание поездов, Бартоломью, – не отказала она себе в удовольствии произнести его имя вслух.

Он посмотрел на нее нерешительно.

«Ага, ну как же, рыцарь, сам всех спасает!» – усмехнулась Женин.

Барт кивнул с неохотой и сел.

– А откуда взялось имя Джек? Я его тоже упоминал? – спросил задумчиво.

Женевьева вернулась второй раз. Плохая примета. Ох, нужно зайти в туалет, посмотреться в зеркало, а то не будет ей сегодня удачи.

– Нет. Ты на него откликался.

Она оставила Бартоломью с выражением полного недоумения на лице.

Интересно, если бы она не забыла перед выходом из госпиталя найти зеркало и заглянуть в него, появился бы в расписании нужный им поезд? Теперь уже не проверишь. Барт был прав, следующий поезд – через неделю.

«Нет. Только не это. Я хочу домой!»

Женевьеве вдруг представилось, что она застрянет здесь на всю оставшуюся жизнь. Женин оглянулась на вокзальную площадь, залитую солнцем, поэтому весь мусор был на виду, на чужие ей чумазые лица и немножко поплакала.

Расстроенная, Женевьева пошла в госпиталь.

– Вернулась?!

О! Он, кажется, ей обрадовался.

– Куда же я денусь? Все предки моего древнего рода грозят из гробов пальцами и велят держать слово, – огрызнулась Женин, заодно и похвастала: пусть не задается – рыцарь.

– Ну и потенциальными женихами не стоит разбрасываться, правда?

Она опять смутилась, а он захохотал.

– Хочешь есть? – предложил, отсмеявшись. – Я взял на кухне для тебя пайку.

На стуле лежал фотоаппарат и стояла накрытая миска. Еще теплая на ощупь.

Барт жестом пригласил ее садиться и переложил фотоаппарат к себе на кровать.

– Этот доктор мертвого поднимет. Вынудил меня фотографировать. Чувствует, что мы скоро сбежим, – пояснил на вопросительный взгляд Женевьевы.

– Не сбежим, – вздохнула Женин, глотая что-то жидкое, острое, но вполне съедобное.

– И что, ни одного поезда ни в каком направлении в ближайшие дни? – недоверчиво переспросил Барт.

– Направлений здесь только два. Завтра есть один поезд в сторону столицы, только он не доезжает до нее, у него конечная через пару остановок отсюда.

– Лучше, чем ничего! – бодро сказал Барт. – Уже часть пути. Глядишь, оттуда еще чем-нибудь уедем. Выше нос!

И правда, как же она сама не догадалась. Женин повеселела.

– А как ты себя чувствуешь?

– Отлично. – Он попытался изобразить улыбку.

– Держи, – Женевьева протянула ему листья, – это надо разжевать и проглотить.

– Я тебе верю, ангел. – Барт сунул листья в рот и зажевал, не спуская с Женин насмешливых глаз.

– Горько. У меня такой же привкус был с утра. – Он на нее подозрительно уставился.

Женевьева наклонилась застегнуть свой саквояж: не объяснять же Барту, как она его вчера лечила. Вдруг он брезгливый.

– Над чем ты там смеешься? – раздался его недовольный голос. – И где ты спишь?

– На стуле, – поморщилась она.

Женевьева наотрез отказалась меняться, как полудохлый рыцарь ни настаивал. Тогда он сдвинулся на самый край кровати. Женин отрицательно покачала головой.

– Я не кусаюсь. И вообще я сейчас относительно безопасен. По меньшей мере, до завтра. Обещаю. Не бойся, – насмешливо сказал Барт.

– Я не боюсь! – разозлилась Женин и улеглась на бок, спиной к нему.

Она легла сверху на одеяло, стянув его с Барта, но он не стал выдергивать его из-под нее, еще поймет неправильно, дурочка, – пусть спит.

– Мне не хватает на билет! – с ужасом обнаружила Женин на следующее утро у касс. – Я же позавчера много потратила: телеграмма, телефонные разговоры…

– У меня впритык, – пересчитал свои деньги Барт.

Он потянул ее к поезду:

– Спокойно, сейчас я что-нибудь придумаю.

Барт попытался договориться с одним проводником, с другим, с третьим. Их ничто не заинтересовало, даже фотоаппарат. У очередного вагона он вложил все деньги Женевьеве в ладонь, больно сжав ей пальцы, и приказал:

– Жди меня внутри, я быстро.

Не давая опомниться, подсадил ее на подножку, закинул вслед их вещи. Проводник было запротестовал.

– Покажи ему деньги, пусть заткнется. Я сейчас, – крикнул Барт, убегая.

Бартоломью все не было и не было. Женин начала волноваться. Уже подали сигнал к отправлению. Женин выглянула – никого. Глотая слезы, она сняла их вещи на землю. Поезд тронулся. Женин оглянулась – к ней мчался Барт. Он подхватил свои чемоданы, закинул в медленно проплывающий хвост заднего вагона, наклонился за ее саквояжем, побежал, догнал вагон, зацепился рукой за поручень, поставил ногу, швырнул саквояж и запрыгнул на подножку. Женин изо всех сил бежала следом. Поезд набирал скорость. Барт протянул ей руку. Нет, она больше не может. Сердце выпрыгивало из груди, в боку кололо, дыхание обжигало. Она остановилась и согнулась, пытаясь отдышаться. Подняла голову и увидела сквозь слезы, как Барт сбросил ее саквояж. Потом свои чемоданы. Один из них раскрылся, и на рельсы высыпалась пачка бумаги. Сам Барт спрыгнул немного погодя.

Женевьева побрела собирать бумажки: хорошо, что ветра не было, далеко они не разлетелись.

– Я же велел тебе ждать В ВАГОНЕ! Какого хрена… – заорал Барт, подбегая.

Он постоял, глядя вслед поезду, повернулся к Женни, махнул рукой и улыбнулся:

– Прости. Обидно. Но ничего страшного. Бывает. Значит, не судьба. Ничего, я держу все под контролем. Давай сюда рисунки, и пошли попытаемся вернуть фотоаппарат.

Барт говорил так спокойно, как будто и правда ничего страшного не случилось.

«Главное, все живы», – как любит повторять ее бабушка. Ничего страшного. Бывает.

Утешенная Женевьева протянула Барту с полсотни собранных ею на насыпи мятых грязных зарисовок всевозможной археологической добычи. Бартоломью запихнул их в свой чемодан, даже не оглянувшись, все ли листочки Женни подобрала, и потащил ее к зданию станции.

– Быстрее, – торопил ее Барт, – пока он еще не ушел. Знаешь что? Скажешь ему, что нужна пленка, которую здесь он не купит. Разве что в студии в столице. А я ему могу продать. Ни слова, что мы хотим обратно фотоаппарат! Предлагай пленку! А вот и он!

Два старика болтали у касс. Один с огромным сердитым петухом под мышкой, второй с «Кодаком» в руках. Женевьева узнала во втором госпитального сторожа.

Барт напрягся: сторож извлек фотоаппарат из чехла и вертел в руках, показывая собеседнику.

Как Женни ни боялась местных петухов с мощными когтистыми лапами, но пришлось стоять в опасной близости и объяснять сторожу ситуацию. Женни косила глазом на петуха, петух своим круглым желтым глазком на нее. Интересно: он может вырваться и напасть? Или клюнуть? Петух словно прочитал ее мысли, открыл угрожающе клюв, показывая острый треугольный язык.

– Я не куплю здесь нужной пленки? – озадаченно уставился в честные глаза Барта сторож.

Тот пожал плечами, мол, мое дело предупредить, – и развернулся уходить. Платить за пленку дороже, чем за фотоаппарат, сторож не стал, он долго уламывал Барта забрать «Кодак» обратно и вернуть деньги. Наконец, Бартоломью согласился, мужчины пожали друг другу руки. Старик с петухом не уходил. С любопытством ожидал, чем закончатся торги. Его петух рванулся было в сторону Женевьевы. Но она была начеку и отскочила. Хозяин бесцеремонно прижал своего петуха посильнее и пошел с полупридушенной птицей сопровождать приятеля до госпиталя, обсуждая по дороге детали несостоявшейся сделки.

– Продать всегда успеем, и подороже, – потирал руки Бартоломью. – Одни местные вокруг были – разве они оценят такую вещь. Так, из любопытства и по дешевке брали. Хорошо, что удалось вернуть.

Он вдруг остановился и спросил у пораженной его талантами торговаться попутчицы:

– Скажи мне лучше: как ты думаешь, куда пошел вон тот мужик с мешком?

Женевьева проследила взглядом за указующим пальцем Барта. Ну, мужчина, ну, с тяжелым мешком. Идет по шпалам. В ту сторону, где исчез их поезд. Она пожала плечами.

– Не знаю. Наверное, до ближайшего селения. Рельсами часто пользуются вместо дороги.

– Может быть, может быть, – задумчиво сказал Барт. – А может… Все равно делать нечего, пойду прогуляюсь. Есть у меня одна мысль. Посиди на лавочке, покарауль вещи. Я – мигом.

Он оставил ее на скамье у станции и отправился вслед за крестьянином. Женни думала-гадала, что это может быть за мысль, но ни до чего не додумалась. Все равно, времени у них теперь – неделя, пускай проверяет свои мысли. Скорее всего, права она. Вон туда же проследовало еще несколько крестьян, и все с поклажей. Видимо, по железной дороге передвигаться удобнее. Тем более что безопасно, если поезда ходят раз-два в неделю.

Женевьева успела и погрустить о доме, и поволноваться, и наконец испугаться за то время, что отсутствовал Барт. Она обрадованно вскочила, когда он появился.

– О! Вижу, что соскучилась! – бросил он, вгоняя ее в краску.

– Я – соскучился! – объявил со смехом. – Пошли! Кажется, если я правильно понял ситуацию, у нас есть шанс отсюда выбраться.

Барт закинул на плечи рюкзак, куда уже был упрятан фотоаппарат, чуть было не поменявший сегодня владельца, взял в каждую руку по чемодану и тронулся в путь. Женни с саквояжем еле поспевала за ним.

– Не нужно так бояться. Ты же больше, сильнее.

– Кого я больше? – удивилась Женин.

– Петуха, – рассмеялся Барт.

Женин смутилась.

– Он мозгами понимает, что ты сильнее, и не сунется, если будет уверен, что и ты это тоже понимаешь. А мозги у них есть, у здешних кур, не сомневайся! Я видел, как они дерутся, – вроде как на полном серьезе поучал он ее.

Женин терпела, хмурилась и не выдержала, перевела неприятную тему разговора:

– Долго нам еще идти?

– Вон на тот холм, – показал подбородком Барт, руки у него были заняты, и принялся разглагольствовать:

– Видишь ли, поезда бывают не только пассажирские, правильно? Местные не очень-то любят раскошеливаться по пустякам. Верно?

Он улыбался.

– Если ты такой умный, то, может, объяснишь недотепе, почему бы нам не подождать товарный поезд на станции? И откуда такая уверенность, что он придет именно сегодня? Или мы на рельсах будем спать, поджидая? – Женин слегка разозлилась.

– А кто тебе его остановит на станции? Зачем? А товарняк здесь наверняка ходит, я сразу об этом подумал, – снисходительно пояснял Барт, хотя в глубине души он не был уверен, что прав. – Зная ленивых местных, можно предположить, что расписание поездов у них такое, чтобы отмахать флажками за один день и устроить себе сиесту на всю оставшуюся неделю. Вид мужика с мешком меня надоумил: а вдруг местные пользуются услугами железной дороги бесплатно. Вон, смотри, сколько их таких.

У рельсов лежали мешки, человек шесть сидело поодаль в теньке.

– А почему именно здесь он остановится? – удивленно оглядела Женевьева дикую местность вокруг, редкий лесок, ничего особенного. – И почему ты так уверен, что поезд будет в нужную нам сторону?

– Все гениальное просто, – скромно сказал Барт. – Дорога В ГОРУ! Поезд не остановится, но замедлит ход. Поезд с горы наоборот бы разогнался.

Пораженная Женевьева посмотрела на него с восхищением. Барт немножко смутился, а вдруг он ошибается, кто его знает, что это за товарняк и что за вагоны, будут ли там вообще двери.

Они сбросили свои вещи у рельсов.

– Значит, так, – инструктировал он ее. – Ты – первая. Обо мне не думай. Твоя задача – попасть в поезд. А я разберусь со всем остальным.

Он улыбнулся и подмигнул ей. Женни закивала. Наверное, это не так страшно – запрыгивать на полном ходу в товарный поезд. Бартоломью знает, что делает.

Прождали они довольно долго – наконец раздались гудки приближающегося поезда.

С грохотом прочухал паровоз и первые вагоны. «Вот не везет, цистерны», – подумал было Барт.

Поезд почти совсем сбавил скорость. Местные похватали свои мешки и зашвырнули их на какую-то платформу с чем-то, накрытым брезентом. Они с криками запрыгивали на нее, помогая друг другу.

Вагоны шли с такой скоростью, что можно было шагать рядом с любым. Барт ждал. Появилось несколько вагонов с коровами. Дверей у них не было: дверные проемы и перекладины посредине. Барт уже собирался присоединиться к рогатым пассажирам, но увидел нечто более подходящее.

– Готовься! – заорал он не своим голосом.

– Давай! – он швырнул саквояж и рюкзак в открытую дверь. – Ну!

Женни бежала вровень с дверью, взявшись руками за деревянный настил. Подпрыгнула, помогая себе руками, легла на живот и зависла в воздухе, ногами наружу. Барт втолкнул ее внутрь.

Она развернулась и на четвереньках добралась до двери, высунула голову. Барт бежал вровень со следующим вагоном. Он с трудом забросил туда свои чемоданы и начал отставать.

О, Боже! Сердце у Женевьевы замерло. Нет, догнал. Прыгает. Лежит на животе, балансируя ногами. Вполз!

Женни оглянулась – тюки сена вокруг. Ей повезло больше, чем ему. «Надеюсь, коровы не агрессивны!»

Им вместе было бы веселее, несмотря на его дурацкие шуточки. Как обидно ехать порознь.

Крыша загромыхала. В дверной проем свесилась голова Барта.

– Лови! – он сбросил один чемодан, второй.

Опять разлетелись бумажки из раскрывшейся чемоданной пасти.

Голова Барта исчезла. Ни звука. Женни взяла пару листков – несколько ракурсов одного и того же металлического орла. Или петуха, вроде сегодняшнего?

Женни сидела, прижимая рисунки к груди, и смотрела наверх. Что Барт там делает?

Показались его ботинки, потом ноги до колен. Он на животе медленно сползал вниз. Женевьева оставила бумажки, подскочила к двери и схватила Барта за пояс штанов.

Заорала, перекрикивая поезд:

– Прыгай, я тебя страхую!

Он качнулся в ее сторону. Раз, другой – и свалился.

Они упали на сено.

– Интересно, что на это скажет тот парень? – насмешливо спросил Барт, с демонстративной заботливостью вынимая соломинку из ее волос.

Женни сердито столкнула его с себя.

– Какой парень?

– Твой жених. – Барт уже ползал на коленях, собирая свои рисунки.

Он оглянулся на нее.

– К кому же еще может спешить девушка на осенний карнавал в Меланьи?

Поезд практически остановился.

– Эх, – сказал Барт, – вершина – вот где надо было садиться. А мы так мучились!

Они выглянули и отпрянули назад – справа от поезда зияла пропасть. Ну, пропасть – не пропасть, может, овраг, но они бы точно здесь не сели. Отвесно.

– Так к кому из меланцев ты едешь, кому достался такой ангел? – Барт улыбнулся заговорщицки: – Пользуйся случаем, я знаю в Меланьи всех, информацию даю совсем недорого.

«Интересно, а знает ли Барт Медичесов?.. Нет! Такой пройдоха, конечно, всех знает. Только я сама наведу справки. Если захочу!» – не поддалась Женни соблазну.

– Все гораздо прозаичнее, – ответила она со вздохом. – Моя очередь присмотреть за прадедушкой и прабабушкой.

Он собирал свои многострадальные бумаги, сдувал с них солому, разглаживал. Женин помогала и рассказывала о состарившихся Маленьких, о кузине, которую надо подменить. Не стала только посвящать Бартоломью в подробности, почему прабабушка и прадедушка упорно не желают уезжать из Меланьи к родственникам и создают всем столько проблем. Этот насмешник будет хохотать всю оставшуюся дорогу. Над ее любимыми Маленькими! Ее Маленькие имеют право сойти с ума, если хотят!

– Ты не расстраивайся, – сказал Барт, пытаясь подравнять в аккуратную пачку мятые листы. – У нас в Меланьи просто здорово. Тебе понравится! Я обещаю. Вот взять этот карнавал: феерическое зрелище. Вся молодежь за год до него себе костюмы шьет и лошадей готовит. Музыка, оркестры со всего мира, ну со всей страны – точно, на каждом перекрестке играют, а мы в костюмах под старину на лошадях строем. Красиво. Обычно вся любовь на этом карнавале и происходит.

Он рассмеялся, бумаги выскользнули из его рук, и он принялся сортировать их заново.

– Первые признания, первые поцелуи, предложения руки и сердца. Потом до самого Рождества – сплошные свадьбы. Потом Рождественский бал. А! Я забыл фейерверк на День города и гуляния по этому поводу. Но что сравнится с осенним карнавалом!

– Звучит интригующе. Успеть бы попасть на этот праздник жизни. – Женин улыбнулась.

– Да. И ты не пожалеешь, – сказал он серьезно. – Нет города лучше нашего.

– А к кому ты так спешишь на осенний карнавал? – поинтересовалась Женевьева.

– Я? Я тороплюсь туда ДО карнавала. Я организатор всех торжеств в Меланьи. Неофициальный, конечно. Впрочем, считай, что официальный. Представляешь, что ребята там без меня натворят? Нет, мне надо туда чем раньше, тем лучше, – вздохнул он.

Она так и не поняла, есть ли кто-то, к кому Бартоломью торопится персонально, или нет. Умеют же мужчины не отвечать прямо на поставленный вопрос.

Барт тяжело дышал. Женин озабоченно на него посмотрела, он неспроста ронял свои листки. У него дрожали пальцы. И вообще он выглядел неважно.

– Ты не откажешься прожевать несколько листьев? – неуверенно спросила Женин, отнимая у него рисунки.

– Как скажешь, ангел. – Он растянулся на сене. – Ты посмотри, как шикарно мы едем! Мягко, просторно. Лучше, чем в пассажирском вагоне!

– У пассажирского вагона есть свои преимущества, – пробормотала Женин.

– Интересно какие?

– Туалет, например.

– Э… Я придумаю что-нибудь подходящее для изнеженной леди. Сообщи заранее.

Женин даже не покраснела, похоже, она привыкла к его остротам. Отложив рисунки, она рылась в саквояже.

– Рафаэль обзавидуется! – слабым голосом сказал Барт. – Мало того, что я побывал на раскопках, о которых он мечтал, так еще такое приключение случилось. Я уж молчу, в какой прелестной компании…

– Рафаэль существует на самом деле? – удивилась Женни. – Разве это не еще одно имя, о котором ты понятия не имеешь?

– Конечно, Рафаэль существует. Еще как существует! – Барт взял у нее листья. – А как ты думаешь, по чьей милости я здесь оказался?

Он пожевал.

– Надо же, горечи не чувствую. Может, дозу пора увеличить, знахарь? А то слишком терпимо… Рафаэль – мой брат, вместо которого я поехал на раскопки.

– Почему он сам не поехал?

Да, бывают истории, запутаннее ее собственной.

Барт замялся на долю секунды.

– Понимаешь, он инвалид. Ты не подумай, он очень умный. Самый умный в нашей семье. Было у отца два сына. Здоровый и умный, – сказал он с горечью и вздохнул. – Раф просто помешан на истории. Он столько всего читает. Все старинные рукописи в доме перебрал: у нас их полно. Он даже гипотезу какую-то выдвинул, не спрашивай, о чем, я не понял, но это опубликовали в одном историческом журнале. Очень смелая, говорят, и спорная. Но придраться не к чему. С логикой у него все в порядке.

В голосе Барта зазвучали нотки гордости.

– Но он взял и чокнулся. Подал втихую заявку на участие в этих раскопках. Говорит, что для дальнейшей карьеры ему это будет нужно. Его пригласили. А куда ему ехать, без ног?

– У него нет ног? – прошептала с жалостью Женевьева.

– Есть. Но он практически не ходит в последнее время. Пришлось ехать мне. Под его именем.

– Ах, вот оно что! И тебе все сошло с рук?

– Почему нет? Мы с ним похожи, впрочем, никто и не проверял – поверили на слово.

– Вы близнецы?

– Нет. Он на год моложе. Но мы правда очень похожи. Отец смеется, что мы штампованные. Породистые и штампованные. Вот смотри. – Барт вынул из нагрудного кармана блокнот и огрызок карандаша.

– Это я, – набросал он лицо, – а это – Рафаэль.

Женин присела рядом. Она завороженно смотрела, как Барт рисует. Второе лицо было копией первого, разве что поскуластей. И чем-то неуловимым отличались глаза.

– Так это все твои рисунки? – погладила она кипу бумаг у себя на коленях.

– А то чьи. Везу Рафаэлю полный отчет, чего мы там накопали. Пусть разбирается. Я в этом ни бум-бум…

– Нарисуй еще что-нибудь, – попросила Женевьева.

Барт улыбнулся. Сел. Посмотрел на нее внимательно и… изобразил знакомого ей петуха.

– Ой, как живой! – воскликнула Женин.

Потом перед ней возникла физиономия доктора, фигура сторожа, потягивающаяся кошка. Собака, задрав лапу, грызла на себе блох. Барт опять лег. Вырвал листки из блокнота, скомкал и хотел швырнуть в угол.

– Отдай мне, пожалуйста. – Женевьева разгладила их: – Ну вот, взял и испортил такую красоту.

– Ты как Рафаэль, – усмехнулся Барт, – он вечно дрожит над моими картинками, как над сокровищами. И хранит их.

Женин разглядывала рисунки.

– Сейчас у тебя волосы длиннее! – заметила она победно. – Не похоже!

Барт взял рисунок, дорисовал волосы до плеч.

– Теперь лучше? Приеду в Меланьи – подстригусь.

Женин с сожалением посмотрела на его шевелюру. Не кучерявая, но мягкая, над ушами и на шее лежит волнами. Обидно состригать такую красоту, это не то что ее прямые волосы. Впрочем, его дело.

– Как это у тебя получается? Где ты учился на художника?

– Нигде. Рафаэль в детстве болел в очередной раз, тяжело, больше месяца в кровати провел. Я стал ему рисовать, чтобы развлечь. Так и пошло. Секрет схожести изображения очень прост. Я сам догадался.

Он замолчал, думая о чем-то своем.

– Можешь мне открыть? – спросила Женевьева.

– Тебе? Тебе могу, – ответил Барт вроде как с намеком.

Женин пропустила мимо ушей его шуточку. Барт рассказал:

– В принципе, это два секрета. Можно комбинировать. Первый – выпяти типичную для персонажа особенность. Преувеличь, но слегка, чтобы не получилось карикатуры. Зритель невольно обратит внимание и не заметит огрехи второстепенных деталей. Вот смотри. У нас с Рафаэлем характерная форма губ – очень резко очерчены, и разрез глаз тоже характерный. Нужно чуть-чуть усилить, чуть больше, чем на самом деле, нарисовать и можно больше вообще ничего не дорисовывать, узнаешь и без ушей. Видишь, как просто.

Женни посмотрела на изгиб губ, что произносили эту речь, потом на рисунок. Да. Характерные.

– А второй секрет?

– Это сложнее. Требуется поймать внутреннюю изюминку. Невозможно объяснить словами, что это.

Он опять достал карандаш.

– Вот наш кот.

На Женевьеву смотрела с бумаги морда ленивого хитрюги.

– Вот он, наш хитрец! Какие у него лапы и хвост – роли не играет. И так узнаваем.

– Я, кажется, поняла, – улыбнулась Женин.

Бартоломью с интересом взглянул на Женин, любующуюся котом.

– Что? – подняла она на него глаза.

– Первый раз встречаю девушку, которая знает, что я могу рисовать, и еще не заказала свой портрет, – пояснил он насмешливо, или это ей показалось: она его теперь все время подозревала в желании поддеть ее.

– А вдруг ты не захочешь? Если я попрошу – тебе будет неловко отказать мне. Зачем ставить тебя в неудобное положение?

Барт подумал, что хорошо, что не попросила. Он уже пробовал набросать ее портрет, в госпитале, по памяти, когда она уходила на станцию. Ничего не вышло. Похоже, но блекло. С ней его секретные методы не сработали. Слишком правильные гармоничные черты лица. Нечего выделить. Не за что зацепиться. И ее «изюминку» он еще не раскусил. Все время что-то ускользает. «С натуры получится. Вот будет время и нормальное освещение…» – решил Барт.

Вслух рассмеялся:

– Воспитанная девочка из хорошей семьи!

«Да ты сам – правильный мальчик из приличной семьи. А я-то думала…»

Ореол таинственности исчез. Яркая внешность Бартоломью слегка потускнела потому… потому что, оказывается, он не злодей, не бандит, даже не авантюрист. Конечно, это безопаснее, когда рядом просто заботливый брат какого-то там Рафаэля…

– А ты кто? Я сначала приняла тебя за, гм, искателя приключений. Такое разочарование! – парировала Женни.

Барт хмыкнул:

– Что за странные вы создания, женщины? Вам чем хуже, тем лучше. Да? Вот и наша с Рафаэлем девушка взяла и выскочила замуж за плохого парня. За шулера.

– Как это, ваша с Рафаэлем? У вас что, об-ща-я девушка была? – У Женевьевы открылся рот.

Барт передернул плечом:

– Ну была, хотя общая – это сильно сказано. И… – Он улыбнулся. – Я на него даже не разозлился. Блондинка! А мне нравятся брюнетки.

Барт замолчал. Женевьева выжидательно смотрела на него, стараясь не показать, что ей смешно.

– Зима. Скучно. Я затеял вечеринку и спектакль одновременно. Знаешь такие? Зрители – они же и участники.

Женевьева кивнула.

– Рафаэль не любит показываться на публике, – вздохнул Барт. – Он писал сценарий. Он всегда пишет сценарии на исторические темы, с детства. Я мастерил декорации. И нам пришла в голову идея: а что если короля, который только сидит на троне и отпускает реплики, исполнит Раф. Под моим именем, конечно. Чтобы не привлекать лишнего внимания. Я сделал трон на колесиках, для удобства передвижения. Несколько человек было посвящено – я бы не справился без их помощи. Я играл шута, крутился вокруг трона, заодно подстраховывал. Столько на нас грима наложили, что мама родная бы не узнала. Все были уверены, что на троне – я. – Бартоломью рассмеялся, вспоминая.

«А у них там и правда весело», – позавидовала Женевьева.

– Про девушку я и думать забыл, переживал, как выдержит роль Раф. А он разошелся. Под самый конец, когда весь народ уже танцевал, девушка сгоряча полезла к Рафу на колени целоваться. Выпила слишком много шампанского.

Барт сел и с возмущением спросил:

– Ты представляешь?! Я сам с ней еще не целовался!

Женевьева смеялась. Барт улыбнулся:

– Стою я и смотрю, как мой брат обнимается с моей девушкой, и ничего не могу поделать! Не стягивать же ее с его колен и не объяснять, что она перепутала.

– И чем дело закончилось? – спросила Женни, всхлипывая от смеха.

– Этот мошенник назначил ей свидание! Вот и хорошо, говорю, я и пойду. На следующий день я с ней столкнулся, она напомнила про встречу в кафе. Меня разобрало любопытство, догадается она наконец или нет. Посадил Рафа в кафе, они торжественно кофе попили, за ручки подержались, он отговорился, что кого-то ждет, она упорхнула. Так нас и не раскусила!

– А потом? – Женни подумала, что, наверное, это нечестно по отношению к девушке, но до чего же они забавные, Бартоломью и Рафаэль, друг друга стоят.

– Расстались. Ей мама быстро объяснила, что я неподходящий жених.

– Почему? – удивилась Женни.

– Мало того, что семейка сумасшедшая, так еще и денег у нас нет. Мы живем не по средствам, – легко и весело улыбнулся Барт.

Сумасшедшей семьей Женевьеву Мединос не удивишь. Отсутствие денег, конечно, минус. Только…

– Кто в наше время живет по средствам? – пожала она плечами.

– Ну… – поморщился Барт. – Знаешь, во сколько все эти врачи для Рафа обходятся? Если бы только врачи. Мама пробует все подряд, чтобы поднять его на ноги, мы объездили всех европейских шарлатанов. Толку ни от тех, ни от других нет. Вот новая коляска – это вещь! По цене автомобиля, правда, обошлась. Индивидуальный заказ. Раф говорил, давайте лучше машину купим. Но коляска ему нужнее. Передвигаться.

Бартоломью похлопал себя по заурчавшему животу:

– Потерпи, приятель, ужинать мы будем не скоро.

– У меня же есть печенье! – встрепенулась Женевьева.

Она вскочила на ноги, поезд изрядно качало, Женин чуть не свалилась на Барта. Добралась до своего саквояжа, достала небольшую пачку галет.

– Вот, это еще из дома. – Ей захотелось плакать: где она, а где милый дом.

– Лучше, чем ничего. У меня найдется чем запить, – обрадованный Барт достал из рюкзака флягу.

– Нет-нет, алкоголь я не буду, – отпрянула Женни.

– Вода. Коньяк закончился. – Барт болтал с набитым ртом. – Идея Рафаэля – взять флягу спиртного для дезинфекции. Он же основательно готовился к этой экспедиции. А ты в какой была?

– В биологической, – прожевала Женни печенье.

Она отпила из фляжки, пахло спиртом, но это и правда была вода. «Интересно, кипяченая?»

Вытерла губы платочком.

– Ты слышал о профессоре Родригесе?

Барт отрицательно покачал головой.

– Американец. Родители эмигрировали из Мексики. Он пробился в науку из самых низов общества. В детстве посуду мыл в забегаловках! – рассказывала Женни с восторгом. – Всемирно известный ученый! Организатор американского фонда поддержки студентов, выходцев из Латинской Америки. Каждое лето организует студенческие экспедиции. Ищет новые, натуральные источники для медицинских препаратов.

Барт жевал и кивал.

– На уроке испанского мы читали о нем статью и писали письма с отзывами о его работе. Лучшие письма учительница ему отправила. Я не знаю, как произошло недоразумение, может, у него в офисе привыкли, что все письма – просьбы об участии в экспедициях. А может, еще и моя фамилия ввела их в заблуждение.

Женин выдержала паузу.

– Мне прислали приглашение! Ты представляешь? Ох, с каким трудом я уговорила родителей меня отпустить. Ну что ты, домашняя девочка. За границей ни разу не была. А тут – край света, непонятно, какие условия и что за люди.

Барт улыбнулся и покачал головой, бывает же.

– Ах, как я испугалась, когда вышла из самолета. Прислушалась – вроде понимаю, уже не так страшно. Самое смешное, что меня не ждали. Это действительно была ошибка. Они обычно приглашают американцев латиноамериканского происхождения. Но не отсылать же меня обратно, правда? Профессор оказался очень любезным, немного зацикленным на своих идеях и на своем фонде, но ему можно, он же великий. Условия были очень цивилизованные, студенты воспитанные и культурные. Все совсем не страшно. Кроме работы. Очень много работы. Но какой интересной!

Барт высунул язык и попытался его разглядеть.

– Насколько я понял, я жевал еще не изученную мировой наукой дрянь, – сказал он, убедившись, что язык угольно-черный. – Подопытный кролик.

Женни смутилась.

– А что мне оставалось делать? – спросила тихо. – Тебя никак не лечили, диагноза даже не поставили. Я выбрала те листья, что местные индейцы жуют при ознобе и общей слабости.

– Десять процентов, – сказал Барт серьезно. – Я добрый, мог бы запросить и пятьдесят.

– От чего десять процентов? – не поняла Женни.

– От твоей Нобелевской премии. – Он уже не мог сдерживать улыбку.

Женни рассмеялась.

Когда Женевьева открыла глаза, в вагоне было светло. Барт сидел у дверного проема, высунув наружу голову.

– Доброе утро, Бартоломью.

– Привет, – сказал он не оборачиваясь. – Все. Шестой.

Когда он повернул голову к Женни, лицо у него выглядело озабоченным.

– Наши попутчики соскочили с поезда. Все шестеро. Что бы это значило?

Женевьева пожала плечами:

– Наверное, они уже приехали?

Он наморщил лоб, думая, что же ему не понравилось. Ну конечно!

– Женни, они сошли налегке. Куда они дели свои мешки?

Долго ломать голову им не пришлось. Поезд, замедлявший ход, совсем остановился.

– Ола, сеньор! – сказал Барт усатой физиономии в форменной фуражке, заглянувшей к ним в вагон.

Повернулся к Женни и прошипел:

– Спрячь наши деньги.

Жестом к груди показал, куда именно.

Ах, ну да, деньги же у нее. Женни быстро вынула из кармана пачку купюр, расстегнула пуговку, запихнула их за пазуху и торопливо застегнулась.

В сопровождении железнодорожников Женевьева и Бартоломью пошли вдоль поезда к небольшому одноэтажному зданию.

Коровы обрадованно мычали в соседних вагонах: им наливали воду, а из «мягкого купе», в котором путешествовали Барт и Женни, достали охапки сена. Барт покосился на пустую платформу: под брезентом угадывались очертания мешков. «Эх, – подумал он, – нужно было прыгать вместе с ними. Так кто же знал».

– В любой бочке дегтя всегда найдется ложка меда, – улыбнулся он перепуганной Женевьеве.

Она удивленно взглянула на него.

– По крайней мере, мы не сами тащим наши вещи. Может, и рюкзак им отдать?

Женни улыбнулась.

– Что он сказал? – спросил у нее железнодорожник, который нес чемоданы Барта.

– Американский журналист переживает за свои вещи, – нашлась Женевьева.

Начальник (несомненно это был мелкий местный начальник, судя по отличиям в форме и по тому, что являлся единственным толстяком) с интересом разглядывал изображение кота в блокноте Барта. На его столе подчиненные разложили вещи из чемоданов, рюкзака, саквояжа, там же лежало содержимое карманов задержанных. На карман под коленом на штанах Барта, как водится, никто не обратил внимание. Поэтому Бартоломью спокойно разыгрывал роль американского журналиста Джека Смита и требовал звонок в консульство. Никого почему-то не удивило отсутствие у «американца» документов. Наличие дорогого фотоаппарата опять сошло за весомое доказательство.

– Так как вы объясните свое присутствие в поезде, который не предназначен для пассажирских перевозок? – спросил начальник, налюбовавшись котом.

«Может, у него дома такой же ленивый хитрюга живет, поэтому начальник не выглядит слишком сердитым? А может, все толстяки по определению добродушные? Тогда зачем они идут в начальники?» Ну почему ей всегда в самые неподходящие моменты приходят такие нелепые мысли? Женин сконцентрировалась на вопросе.

– Мы очень торопимся в столицу в аэропорт. Следующий пассажирский поезд будет только через неделю. Мы очень извиняемся, что нарушили правила.

– И денег у нас нет, – добавила Женин и покраснела: как же она не любит врать.

С другой стороны – разве это ложь, денег на два билета у них действительно сейчас нет.

Начальник вертел в руках плоскую металлическую флягу Барта. Видно было, что она ему понравилась. На кипу археологических зарисовок и проявленных фотопленок он не обратил должного внимания. Безразличным его оставила и груда черепков, которая, к ужасу Женин, обнаружилась в вещах Барта.

– Так что же мне с вами делать? – задумался начальник.

– Отпустить? – робко предложила Женин.

Непонятно, как Барт уловил нить разговора, но он жестом показал, что начальник может оставить фляжку себе.

– Ну хорошо, – решил толстяк, сунул флягу в ящик стола, открыл блокнот и улыбнулся коту.

Увы, решил он это слишком поздно. Бартоломью и Женевьева с криком подскочили к окну. Точно. Товарный поезд медленно отъезжал от полустанка.

– Даже не думайте, – в голосе начальника зазвенели стальные нотки.

Барт огорченно махнул рукой.

– Скажи своему американцу, – снисходительно глядя на Барта, посоветовал толстяк, – пусть свяжется с консульством, чтобы пообещали оплатить вам билеты. И скажи ему, что в нашей стране на товарных поездах пассажиры не ездят. Здесь вам не Америка!

– Но пассажирский будет почти через неделю! – отчаялась Женни.

– Товарный тоже, – рассмеялся начальник, снял фуражку и вытер голову платочком. – Завтра пойдет дополнительный поезд. Не пассажирский. Но есть пара вагонов с почтой – людей возьмут. Если по вашему поводу позвонят из консульства. Вам нужно вернуться на предыдущую станцию. Здесь поезд не остановится.

– А где у вас туалет? – повеселевшим голосом спросила Женни.

Она смотрела на себя в потрескавшееся мутное старое зеркало. Ну и вид! Растрепанная. Рубашка выбилась из штанов. Ремня-то нет, остался еще в первом поезде. Она сняла рубаху, намочила платочек и с удовольствием обтерлась. Оделась, причесалась, заправилась. И вдруг ее обожгло мыслью. Деньги! Денег не было. Ни на полу. Ни в коридоре. Женни влетела в кабинет начальника, где Барт упаковывал их вещи, посмотрела на пол, наклонилась и заглянула под стол.

– Ты что-то потеряла? – беспечно спросил Барт. – Пошли скорее на улицу. Что он тебе сказал?

– Сейчас найдем кого-нибудь с телегой, – обрадовался Барт, когда Женни, непослушными от огорчения губами рассказала ему о почтовом вагоне дополнительного поезда, – наймем и доедем до того городка…

– Бартоломью, – упавшим голосом призналась Женни, – я потеряла деньги.

– Что? Ты шутишь? – Барт взглянул на нее и понял, что это правда. – КАК? Как ты ухитрилась?

– Рубашка не была заправлена в штаны, бумажки, видимо, вывалились. – Женни боялась на него глаза поднять.

Барт с подозрением уставился на ее грудь.

– Тебе сколько лет?

– Восемнадцать, а что? – прошептала несчастная Женевьева.

– А то, что если ты кое-что не носишь, то могла бы сообразить не совать туда деньги. Можно было спрятать их где-нибудь пониже. Или ты там тоже ничего не носишь? – со злой насмешкой сказал он. – Вот приедем в Меланьи – я и близко к такой дуре не подойду. Мы же рано или поздно туда приедем несмотря на твои усилия, да?

Ох, такого унижения Женевьева еще никогда не испытывала. Самое обидное, что она действительно была виновата. Она действительно сунула деньги просто под рубашку, растяпа. Но он не имеет никакого права говорить такие ужасные гадости. Женни закрыла лицо руками и зарыдала.

Барт помолчал. Потоптался, посмотрел на безутешную Женни, оглянулся на прибирающих что-то у рельсов железнодорожников, подумал и… плюхнулся на колени.

– Прости. Мне срочно нужно в Меланьи. Я не сдержал своей первой реакции.

Женни опустила руки и перестала рыдать. Коленопреклоненный Барт смотрел заискивающе.

– Прости. А деньги – ничего страшного. И не такое бывает. Я что-нибудь придумаю.

Женни испуганно потянула его вверх.

– Встань. Что ты делаешь! Что о нас подумают!

– А! – Барт отряхнул штаны. – Подумают, что я делаю тебе предложение, наверное.

– А почему тогда я реву? – Женни улыбнулась.

– От счастья, – пожал плечами Барт.

Они рассмеялись.

– Пойдем поищем, вдруг валяются где-нибудь наши денежки, – сказал он.

Они несколько раз тщательнейшим образом проверили свой путь от вагона в домик. Денег нигде не было.

– Наверное, я их обронила еще в вагоне.

– Точно, – согласился с ней Барт. – Интересно, какое молоко у них теперь получится? У коров, которых покормят сеном с банкнотами. Эй, не реви больше, не та сумма, чтобы лить слезы. И… на меня не сердись, ладно?

Им повезло, какие-то крестьяне сжалились и взяли их к себе в телегу. Старый правил лошадью. Который помоложе, расспрашивал Женевьеву. К нему жалась заплаканная девочка. Барт улыбнулся ей. Девочка спряталась за спину отца, потом несмело высунула зареванную, но уже горящую любопытством мордашку. Когда Женни пересела к Барту, он ей пояснил насмешливо:

– Они нас взяли потому, что мне посочувствовали. Сами, наверное, только что свою плаксу успокаивали.

Женни и стукнуть его хотелось за бесконечные насмешки, и броситься на шею за то, что больше не сердится. Умеет же он вызывать такие противоречивые желания! Интересно, он часто прощение на коленях вымаливает?

Барт привстал, чтобы убедиться, что именно рельсы там виднеются. «Вот оно что!» Железная дорога делала петлю. Их попутчики обошли станцию и где-то здесь снова сели на свою платформу, и продолжили путешествие. «Ну, счастливого пути». Барт бросил последний взгляд на рельсы, лег на дно телеги и закрыл глаза.

Он проснулся и испуганно подскочил. Телега стояла во дворе. Без лошади. Женни разговаривала со старым хозяином. Она повернулась к Барту.

– Хуан сегодня дальше не поедет. Утром он может отвезти нас на станцию, он собирается туда на рынок, это по дороге. Хуан любезно предложил нам переночевать у него.

– Спроси, – сказал Барт, – не нужен ли кому работник на оставшиеся полдня.

Барта наняли собирать плоды, напоминающие по форме сливы, большие, ярко-зеленого цвета. Для Женни занятия не нашлось, а она так горела желанием помочь заработать денег. Женни увязалась за Бартом.

– Сидела бы ты у Хуана, ну посмотри, нет здесь женщин, – проворчал он, прикидывая в уме, сколько при таких расценках ему надо набрать корзин, чтобы хватило хотя бы на один билет.

Заплатит за Женни, за наличные деньги возьмут без разговоров даже в почтовый вагон. А он как-нибудь разберется, легенда с «американцем», может, сработает еще раз, а может, удастся продать «Кодак». Жалко, конечно. Их первый с Рафом фотоаппарат.

Барт, стоя на лестнице, одним быстрым движением руки обрывал плоды с ветки в холщовую сумку на шее. Он спешил и работал не тщательно. Ему нужно набрать как можно больше. Больше! Спрыгивал, опорожнял в корзины, возвращался уже по лестнице. Женин подумала и стала собирать дождем падавшие от метода сборки Барта «сливы» с земли. Из непонятной гордости – в свои отдельные корзины.

У Барта получалось быстрее. Ох, как же он устал. Рафаэль не поверит сначала его приключениям. А потом позавидует, глупый.

Женин разогнула затекшую спину и полюбовалась бешеным темпом Барта: одно движение руки вдоль ветки – сливы в сумке, прыжок на землю – в корзине, два шага по лестнице вверх. Несколько раз так проделал – дерево готово. Но она тоже внесет свой вклад. Женин решила не собирать, а обрывать с нижних веток.

Когда подошел хозяин рассчитываться, Барт без движения лежал на траве, только протянул руку за деньгами. Хозяин посмотрел на пару корзин, что собрала Женин, отсчитал и ей пару бумажек.

– Почему? Почему мне в два раза меньше за корзину, чем всем остальным? – побежала за ним Женевьева, размахивая деньгами.

Насупившаяся, она вернулась к Барту.

– Говорил я тебе: сиди у Хуана, – проворчал он, с трудом поднимаясь с земли.

Они добрели до дороги. Еще не все работники разошлись. Хозяин рассчитывался с последними.

– Переводи, – сказал Барт и залез на большой придорожный камень.

На него обернулись.

Барт поблагодарил Небо, Бога, провидение и лично хозяина за ниспослание им работы. За возможность заработать на пропитание. Ни к месту приплел притчу о хозяине, нанимавшем работников на виноградник. (Крестьяне, услышав знакомый сюжет, перекрестились.) Выразил уверенность, что благодаря вышеперечисленным благодетелям у них и завтра будет кусок хлеба. Крестьяне согласно закивали. Барт слез с импровизированной трибуны, и они с Женни пошли потихоньку дальше.

Их догнал расчувствовавшийся хозяин и сунул им еще денег. Барт спокойно поблагодарил и дернул Женни благодарить, хозяин поблагодарил их в свою очередь, мужчины пожали друг другу руки с серьезными физиономиями.

– Ты что, это все планировал? – Женни не знала, как отнестись к доплате: вообще-то, она ее заработала, но почему-то для этого нужно было бессвязное выступление Барта.

– Нет. Сам не знаю, что нашло. Они такие забавные эти местные, чувствительные, – усмехнулся он. – Меня, как отрубаюсь, все время мучают воспоминания детства. То как мы с Рафом истории разыгрываем, то как мама читает, нас слушать заставляет, а нам охота дурака валять. Я и свалял дурака наяву.

– Смысл упомянутой тобою притчи не в справедливой оплате, а в том, что награда достанется даже обратившимся в последний час, – задумалась Женни.

– Я не притчу трактовал, я язык размял, – отмахнулся Барт.

Он повалился на солому в сарае Хуана как подкошенный.

– Ты представляешь, я ведь первый раз в жизни заработала деньги! – восторженно сказала Женни, забираясь к нему.

– О! Поздравляю. Это надо отметить, – повернул он голову. – Жалко нечем.

– Как это нечем? – весело зазвенел ее голос. – А это что? Я все мои уже потратила.

В руках Женни держала кувшин молока и полбулки хлеба.

Она поймала его жадный взгляд и подумала, что кувшин небольшой, Барт так устал, он ведь, кроме того, еще и слабый после болезни.

– Держи. Это тебе. Я не пью молоко. С детства. – Она отломила себе кусочек хлеба и отвернулась, стараясь не смотреть, как он жадно глотает.

– Не переносишь? Бывает. Бери тогда еще хлеба.

– Не хочется. Ешь.

Барт вытер рукавом рот. Лег обратно. Глаза у него повеселели.

Женевьева взяла пустой кувшин, заглянула. Ни капли не осталось. Не страшно. Ей не вредно немножко похудеть. Тогда у нее вместо ее дурацкого цветущего вида будет такой возвышенный, неземной. Интересно, а какой больше нравится мужчинам? Наверное, зависит от мужчины.

– А у нас в семье, – повертела она посудину, – есть легенда о кувшине молока и…

– И рыжем князе?.. – автоматически продолжил Барт.

– Ты ее тоже знаешь? – отставила она кувшин.

– Конечно, знаю. Одно из наших семейных преданий. Не самое интересное и не самое древнее. – Барт с любопытством посмотрел на Женни. – Мы что, родственники?

– Неужели? Давай проверим. Это легенда о том, как они выпили вместе молоко, а потом поженились?

– В общем, да, – рассмеялся Барт. – О, женщины! Вас в истории интересует только ее романтическая часть. Вообще-то, это предание о том, как брак, соединивший и примиривший два княжества во времена междоусобиц, оказался настолько счастливым, что это дошло до потомков.

– Нет, – покачала головой Женин, – гораздо древнее. Времена нашествий гуннов. И политически этот брак был невыгоден в силу некоторых обстоятельств.

– Давай рассказывай! Я про гуннов вообще мало что слышал.

Женин смутилась.

– Отец собрал из разных источников и записал это, а сейчас ищет исторические подтверждения. Вот лучше бы он рассказал. А я… Я могу путать гуннов с готами. И вообще, я не сильна в истории.

– Я тоже, – добродушно отозвался Барт. – У нас за историческую достоверность семейных преданий отвечает Рафаэль. Ну хорошо, нашествие, возможно, гуннов. И?

– Идет война. Насколько я поняла, побежденные не только с завоевателями дерутся, они еще между собой воюют. Никто ни с кем договориться не может. Действия несколько затянулись.

– Это уж как водится, – усмехнулся Барт. – Надо определиться, кто с кем против кого дружить будет.

– В одном замке на побережье обосновались завоеватели. Их предводитель привез с собой свою единственную дочь. Красавицу. Ей было всего пятнадцать лет!

«Это сказка или легенда?» – усмехнулся про себя Барт.

– Однажды Амелия, это я ее так прозвала, просыпается от шума. В спальне кто-то есть. Незнакомец знаками ее умоляет, чтобы молчала. К ней стучат слуги, и Амелия прячет незнакомца под кровать.

– Не было тогда еще кроватей, – перебил ее Барт.

Женин испугалась, что он сейчас ее засмеет. Потому что, вместо того чтобы задуматься, вписываются ли додуманные ею детали в историческое время, она обращает внимание только на переживания героев. Но ей не детали важны! Ей важна красота человеческих отношений!

Однако Барт вполне серьезно предположил, что незнакомец был прикрыт шкурами или вроде того. Успокоенная Женевьева продолжила.

– Она его спрятала, спросила у слуг, что за шум. Обнаружили веревку на внешней стороне стены. В замок забрался вор. Кто-то вбежал и сказал, что нет веревки, может, померещилось, тревога ложная. Вскоре все утихло. «Ну так что ты хочешь украсть?» – спросила Амелия. «Ты меня не боишься? – удивился рыжий вор. – Слава о твоей красоте давно вышла за пределы этого замка, рад увидеть это своими глазами». «Не боюсь, льстец. У меня кинжал, и я умею с ним обращаться. В замке целое войско. Тебе не уйти живым». «О, любопытные дочери Евы, – воскликнул вор. – Но слушай. Мне нужен один важный документ из тайника. Слово чести, что вам он безразличен, а для мира на этой земле он важен. Позволь мне его взять и удалиться». «А кто ты, чтобы я верила твоему слову?» – презрительно поинтересовалась Амелия. Рыжий незнакомец назвал имя, известное у завоевателей как имя местного разбойника.

Барт хмыкнул. Он чувствовал, когда Женин слишком вольно трактовала легенду. Она нахмурилась. Она просто знает, что именно так оно и было.

– Амелия спрашивает: «А как ты докажешь, что документ принадлежит тебе по праву?» «Я знаю, где он спрятан», – отвечает разбойник. Вор хорошо ориентировался в замке. Он достал документ из тайника. Амелия не смогла прочитать текст, начертанный незнакомыми письменами, но спросить, о чем он, было ниже ее достоинства.

«Этому охотно верю», – подумал Барт.

– Амелия держит в руках пергамент. Вор полностью в ее власти. Стоит ей закричать – его схватят. Амелия смотрит в его глаза. В них спокойная уверенность. Взгляд настоящего мужчины.

Барт улыбнулся.

– «А что если истинный владелец документа под пытками выдал тебе тайник?» – задумалась Амелия. «Видишь роспись и печать? Сравни с моею. Вот, она, печать». – Он потянул за шнурок на своей шее. И Амелия отдала ему бумагу! «Я верю честному слову. Если этот документ принесет несчастья, то проклятие падет на твою голову!»

Барт усмехнулся: «В женском пересказе в этой истории много дыр».

– Амелия повела его к черному входу. На кухне заметила, какой голодный взор он кинул на припасы, и предложила кувшин молока. Они выпили его вдвоем. Рыжий разбойник неожиданно сделал ей предложение! «Да!» – ответило ее сердце. «Жди сватов», – вор исчез в темноте ночи.

Женевьева замолчала.

– Что дальше? – спросил Бартоломью.

– Амелия отвергает женихов. И с интересом ждет последствий того пергамента. Объявляется местный наследник престола. Он желает мира. Он жаждет договориться. У него есть документ, подтверждающий его права. Завоеватели устали. Они тоже хотят договориться. В замок приезжают сваты. «Как скажешь, – говорит Амелии отец. – Этот брак – лучший вариант прекратить войну и соединить семьи старых и новых правителей в одну». «Да», – отвечает Амелия.

– Ты же говорила, что политически брак не выгоден? – перебил Барт Женевьеву.

– С этим женихом – выгоден, но он не тот! Он появляется собственной персоной. Документ у него есть, но сам он – молодой, красивый – не ее рыжий вор!

– Шесть баллов по пятибалльной шкале! – захохотал Барт, поймал недовольный взгляд Женевьевы, улыбнулся.

– Продолжай, Шехерезада!

– Отец теперь настаивает. Мысль браком урегулировать проблемы ему нравится все больше и больше. Амелия разговаривает начистоту с женихом. Она просит свое слово обратно, потому что ошиблась. Жених на коленях… – Женни смущенно посмотрела на Барта, но ведь действий из предания не выкинешь. – На коленях просит держать слово. Разбойник – его близкий друг, который помог ему разыскать доказательства наследования престола, погиб. Пал в битве. Перед смертью рассказал, что его ждет невеста. Это не просто любовь, политика, это слово чести. «Я жена одного мужа!» – говорит Амелия. Ну или женщина одного мужчины, вряд ли она его уже прямо мужем считала.

Барт подавил усмешку.

– У нее созрел план – бежать в монастырь.

– А что, монастыри уже были? Женские? Или она в мужской… – Барт проглотил остроту, Женни явно серьезно относится к легенде, Рафаэль такой же.

– Она крещена уже в местную веру, как и все предводители завоевателей, но монастырь привлекает ее не служением неизвестному ей Богу, а как место уединения в печали. Она помнит взгляд разбойника. Его глаза. Он был так уверен в своих действиях. Роспись и печать. Жених явно лжец! Амелия бежит в ночь перед свадьбой! И у замка встречает своего рыжего настоящего жениха, он пытался проникнуть внутрь. Они жили долго и счастливо и умерли в один день.

– Как? – закричал Барт. – И это все?

– Нет, конечно. Но все остальное – неинтересно. Мой отец считает, что рыжий разбойник был истинным наследником. Отпрысков скрывали, они были вроде козырной карты в игре за власть. Разбойник не хочет занимать свое место в истории. Он помогает добыть престол глупому родственнику, которым можно вертеть, как пешкой, который полностью на него полагается. И который согласен на союз с завоевателями. И вот эта пешка, посланная быть сватом, вышла из подчинения и захотела в женихи, разбойника пленили. Рыжий взял родственника опять под контроль, не сразу, но взял. Сам он больше смотрел в будущее, его интересовала торговля, а не войны. Я не помню. Лучше расспросить отца о подробностях. Он заинтересовался семейным преданием и разыскал в рукописях много разных фактов, писал видным ученым.

Барт подумал вслух:

– Похоже, он хотел остановить кровопролитие, и почему-то это не удалось бы, приди он к власти сам. Интересно. Хотя очень запутанно. Здесь несколько историй намешано. Так бывает с древними рассказами. И замки – это не та эпоха. Надо будет свести твоего отца с Рафаэлем. Раф полжизни отдаст за возможность поразгадывать такую интересную легенду. Это тебе не фальшивые генеалогические деревья составлять на заказ.

– Расскажи вашу о кувшине молока, – попросила Женин.

Барт сел и потер лицо руками.

– Это не самая интересная наша легенда. Исторические персонажи известны. Стефан Красный. В смысле рыжий. Он не только рыжим был, он еще хромой от рождения…

«Колоритная персона, наверное, жутко некрасивый», – подумала Женин, пытаясь вспомнить, кто это, слышала ли она о таком.

– Хромота, впрочем, не помешала ему быть великолепным охотником и доблестным воином. Отец его правил долго, Стефана к власти не допускал, но Рыжий поначалу не сильно рвался, это потом кровь взяла свое. Он был доволен своим времяпрепровождением на тот момент, а может, у него и любовница была, словом, известие о том, что ему уже везут невесту, его не порадовало. Однажды на охоте он встретил процессию. Привезли! Злой шутки ради то ли он сам, то ли надоумил кого из товарищей, словом, показали они неправильный путь через разлившуюся реку. Полдня спустя, проезжая мимо реки, увидел он, что кареты застряли. Одна перевернулась со всем скарбом. В ней даже ребенок какой-то сидел испуганный. Рыжему стало совестно. Сила у него была необыкновенная. Помог он эти кареты вытащить и продолжил охоту. Вернулся поздно. Гости уже прибыли. Суета. Сундуки. Между сундуками обнаруживает он девочку-подростка, дрожащую от страха. Видимо, служанку невесты забыли, а ребенок не разобрался, что ему делать, куда идти. Он отвел ее покормить. Пьют молоко, расспрашивает он ее о невесте, она его о женихе для княжны. Подружились, уже смеются. Показал ей, куда идти. После оказалось, что это и была его невеста. И она в нем не признала жениха. Она ему говорит: «Мне рассказывали, что жених злой, хромой и рыжий, а ты добрый и красивый». Она не заметила, что он хромой и рыжий. Ты представляешь?

Женни молчала, пораженная.

– Ну что там еще. Он ей песню написал. Чтоб ей не было страшно за ним замужем. У нас самые романтически настроенные мужчины в семье поют ее своим возлюбленным. Не все, конечно. Но уж если женщина знает легенду, она выжмет из тебя песню, – хмыкнул Барт. – Вот такая семейная любовная история. Единственная из любовных, которую мы с Рафом разыгрывали. Она ему очень нравилась. Я догадываюсь почему.

– Почему? – тихо спросила Женни.

– Потому что девушка полюбила, увидев душу, а не физические недостатки. Их она не заметила вообще, – вздохнул Барт и лег.

– А кто у вас играл роль невесты? – спросила Женни и замолчала, Барт уже спал.

Сама Женни долго не могла уснуть. Она прокручивала в воображении услышанное. Представляла, что там было сказано на самом деле. Бедная испуганная девочка видит рыцаря, который одним движением ставит карету на колеса, она же не знает, что это из-за его злой воли они перевернулись в реку. Она робко смотрит на него из-за штор кареты и уже любит. Ах! И тот же рыцарь кормит и обласкивает ее, брошенную среди вещей. Ей было страшно на новом месте, этот взрослый мир, а у нее еще куклы в сундуке, только где тот сундук. И мама далеко. А доблестный и благородный мужчина рядом. Она действительно не видит хромоты… Почему влюбился он – тоже понятно. Но чтобы суровый воин сложил песню? Вряд ли Бартоломью захочет записать ей слова, да он сам вряд ли их знает, не тот он человек…

Женни показалось, что она только закрыла глаза, как уже прозвучал чей-то настойчивый голос:

– Сеньорита, пора вставать. Сеньорита.

Женин с трудом разлепила глаза, было впечатление, что в них попал песок. Хуан сидел на телеге, готовый двигаться в путь. Рядом с ним пристроилась вчерашняя девочка. На этот раз она не плакала, она зевала.

Женевьева сначала звала Барта, потом попыталась растормошить. Никакой реакции. Она взяла его за плечи и хорошенько встряхнула. «Отстань, Раф», – пробормотал Бартоломью, не открывая глаз.

– Барт, пожалуйста, проснись. Хуан уедет без нас, – Женин чуть не плакала.

К ней подошел крестьянин помоложе и протянул кружку с водой. Женин не поняла, что с ней делать. Он сам выплеснул воду на спящего Бартоломью.

Барт вскочил на ноги.

– Доброе утро, Бартоломью, – сказала Женевьева. – Я тебя бужу больше получаса. У Хуана сейчас терпение закончится, и он уедет без нас. Поторопись!

Вещи кто-то уже погрузил. Барт кивнул хозяину и его внучке и забрался в телегу. После холодного душа досматривать сны не хотелось. На него с любопытством поглядывала черноглазая девочка. Барт ей улыбнулся, она спрятала голову старику в колени. Барт достал блокнот. Через пять минут они с ней стали лучшими друзьями. Женевьеве и переводить не надо было, что девочка заказывала нарисовать, так здорово она сама изображала всех этих «ав-ав», «мяу-мяу». Каждый удачный рисунок сопровождался такими взрывами хохота, что Хуан оглядывался и ласково улыбался внучке.

– Женин, – оторвался от блокнота Бартоломью. – Мне кажется или я на самом деле слышу звуки поезда?

– Поезд! – оживилась Женевьева. – Наш прибыл?

Они подъехали к станции. Барт машинально сунул блокнот в карман, но маленькая смуглая ручка потянулась за картинками, а черные глаза смотрели обиженно. Барт рассмеялся и отдал девочке рисунки. Спрыгнул с телеги и помог Женин.

Они не увидели никакого поезда.

– Поезд только что ушел, – меланхолично ответила им служащая.

– Нет, – сказал Барт. – Женин, спроси еще раз. Этого не может быть. Ты что-то неправильно поняла.

Ушел. Только что. Они опоздали буквально на десять минут.

Барт молчал. Он окаменел. Потом заговорил, не глядя на расстроенную Женин:

– Какой же я придурок! Я должен был предвидеть. Я должен был вернуть тебя выяснить у толстяка, во сколько идет поезд.

– Не надо, Барт. – Женевьеву испугали незнакомые нотки отчаяния в его голосе, она даже думать забыла о поезде. – Он сам не знал, я спрашивала.

– Значит, мне не надо было соглашаться на ночевку у Хуана. – Бартоломью сжал кулаки.

– Барт, прекрати. Чем бы мы доехали?

– Нашел бы чем. Пешком бы дошли. А! Зачем меня только понесло собирать сливы! Проспал. Устал и проспал. Вечно эта нехватка денег!

– Деньги нам нужны на билеты. Пожалуйста, Барт!

Барт заехал кулаком по станционному заборчику. Доски выдержали. Кожа на кулаке содралась.

Женин вдруг сорвалась с места и исчезла. Бартоломью безучастно смотрел ей вслед. Женин вернулась.

– Бартоломью. До следующего пассажирского поезда четыре дня. Правда, денег у нас хватает только на полтора билета. Но мы что-нибудь придумаем, да?

– Да, ангел! Конечно, мы что-нибудь придумаем, – встрепенулся Барт, подхватил чемоданы и энергичным шагом направился к кассе.

Бартоломью зарезервировал два билета, оставив в задаток денег только на половину одного. Но он так обаятельно улыбался, что служащая не смогла ему отказать.

Потом он потащил Женевьеву искать почту-телефон-телеграф – что-нибудь, чтобы связаться с «внешним миром». Выглядел он неважно, был такой бледный, что Женевьева не выдержала и заметила:

– Лучше бы мы остались в госпитале и спокойно бы ждали следующего поезда там.

– Нет, только не сидеть на месте! – горячо возразил Барт и уже шутливо-наставительно добавил: – В любой ситуации двигайся вперед! Ничего не потеряешь. А плюс всегда есть.

– Какой у нас плюс? – заинтересовалась Женни.

– Ну… жирком не обросли, – рассмеялся Барт.

На почте Бартоломью заказал телефонный разговор, Женевьева взяла бланк телеграммы. На его удивленный взгляд она ответила вздохом.

– Не хочу зря волновать маму. Очень все запутанно будет звучать. Лучше я потом расскажу, когда вернусь.

Женни сидела и слушала, как Бартоломью давал указания Рафаэлю, кому позвонить, что сказать, где и что заказать.

– Раф, не подведи! Что? Пускай берут прошлогодний, помнишь, у кого хранится? Ничего страшного. Я? У меня все в порядке. Нет, не хочу говорить с родителями. Ну, давай. Мама? У меня все хорошо, скоро приеду, нас сейчас разъединят. Да, успею до карнавала, обязательно. Привет папе.

Барт положил трубку.

Как бы ей тоже хотелось услышать голос своей мамы. Сказать: «Не переживай, мамочка, у меня все хорошо». Но дальше что? «Я отстала от поезда из-за одного молодого человека, нет, мы с ним просто попутчики и, кажется, друзья. Я путешествую с ним вдвоем по этой ужасной стране в надежде добраться до аэропорта, а ночуем мы неизвестно где, и я забыла, когда последний раз ела…»

– Пошли завтракать! – весело перебил ее мысли Бартоломью.

– Поздно для завтрака, – улыбнулась Женевьева.

– Зато никогда не рано для обеда!

Оставшиеся деньги они проели.

– Так, – сказал Барт, выходя из ресторанчика со своими чемоданами в руках. – Чем еще этот город может нас порадовать?

Он плюхнул вещи посреди городской площади и огляделся.

– Ну-ка, переведи мне, что там столь коряво написано? – ткнул он пальцем в сторону театральной афиши на круглой тумбе.

Женин прочитала то, что и без перевода было ясно. «Отелло».

– Отелло? Пошли наниматься! Где они расположены?

Он так быстро пошел в указанном направлении, что Женин пришлось догонять его бегом.

– Ты с ума сошел. Зачем мы им нужны? Ты не говоришь по-испански. Я не умею играть на сцене. Нет, правда, не умею.

– Подметать сумеешь? – оглянулся на нее Барт и весело добавил: – Не бойся, подметать нам не придется. Ты видела, каким ужасным шрифтом было написано объявление? Бьюсь об заклад, что и декорации у них не лучше. Ничего, им повезло, но им придется раскошеливаться.

В театре, к удивлению Женевьевы, в этот час дня царила суета. Вот как рождается сказка! Женни остановилась в дверях и засмотрелась на сцену. Барт потянул ее в кресло последнего ряда. Они сели дожидаться окончания репетиции.

Из Гамлета в местном исполнении просто фонтаном бил темперамент. Из остальных персонажей тоже. Мало того. Актеры прерывали действие и не менее горячо, чем только что произносили диалоги, оспаривали реплики партнеров, ремарки длинноволосого седого руководителя, громко жаловались на необходимость репетировать сегодняшнего «Гамлета», если завтра уже пойдет «Отелло».

Одновременно что-то с грохотом двигали по сцене. Кто-то пытался наладить механизм, опускающий-поднимающий Тень отца Гамлета. Тень в голос возмущалась слишком резким дерганьем.

Женевьева следила за всем этим как зачарованная. Это, пожалуй, получше любого спектакля – его кухня!

Барт обернулся на новые звуки и ладонью пригнул ей голову. Над ними пронесли громадную кровать.

– Вот, сеньора отдала для «Отелло», – вытер пот с лица один из пришедших и сел отдохнуть прямо на эту кровать, занявшую полсцены.

– А! О! – взвыл директор труппы. – А завтра? Завтра она не могла пожертвовать? Зачем мне сегодня в Гамлете кровать? Куда мне ее девать?

– Завтра сеньора уезжает, – раздался почтительный голос с кровати.

– Может, на улице постоит? – спросила сверху Тень.

– Сопрут, – ответил Гамлет.

Актеры забегали вокруг кровати. Посыпались предложения замаскировать ее под могилу. «Мою могилу!» – воскликнул длинноволосый. Перевернуть вверх ногами? А спинки убрать можно? А что же тогда сделать из ножек?

Барт забрался на сцену:

– Но проблеме, сеньоры. – Он знаками показал, что кровать нужно поставить стоймя и прислонить к задней стенке.

Барт поднял какое-то покрывало и ловко задрапировал кровать, оглянулся, нашел и набросил еще одно. Все замолчали и с одобрением посмотрели на нечто стильное и совсем не загромождающее сцену.

Барт отошел на несколько шагов назад. Подумал.

– Можно так!

Сбросил драпировки, воткнул в кровать рапиры и поставил на них щит.

Появилось ощущение древнего замка, с гербом на… ну на чем-то древнем.

Директор застонал от восторга, подскочил к Барту и начал жаловаться, в каких нечеловеческих условиях приходится работать столичной труппе на гастролях.

– Разве это помещение? – взмахнул он руками. – Это курятник, а не театр, а что делать, где играть?

Женин добралась до сцены как раз вовремя, чтобы вытолкнуть вслушивающегося в испанскую речь Барта из-под резко падающей Тени отца Гамлета.

Тень потерла ушибленное место и выругалась.

– Скажи длинноволосому, – попросил Барт, – что очень жаль, что в провинции да еще летом никто не оценит по достоинству такую блистательную труппу.

Директор согласно вздохнул.

– А ведь есть что показать! – Барт поднял с пола скомканную бумажку, разгладил. – Зрителя надо завлечь на представление. Афишей!

Он на обратной, чистой стороне бумаги набросал, как, по его мнению, должна выглядеть привлекательная афиша. Женни удивилась, она ожидала от Барта больше художественности, а у него поперек знакомой кровати очень физиологически подробно мавр душил Дездемону. Лица актеров узнавались. Гамлет и Офелия.

– Сколько? – выдохнул длинноволосый.

Барт назвал цену. Директор труппы рвал на себе волосы, просил справедливой цены, взывал к милосердию. Женни испугалась такой реакции. Актеры равнодушно зевали. Видимо, такую сцену они видели не в первый раз. Барт снизил цену, но запросил аванс. Длинноволосый объявил, что победила любовь к прекрасному и он нанимает нового художника.

– А декорации к «Отелло»? – шепотом спросила у Барта Женевьева.

– Не все сразу. Будут и декорации, никуда он от нас не денется, – подмигнул ей заговорщицки Барт.

– А мне что делать? – грустно вздохнула Женни.

– Ну, если тебе мало переводить, будешь раскрашивать. – Барт уже закатал рукава.

Директору стало слегка обидно, что он так просто сдался.

– Не трогай. Рисуй своими, – отрезал он Барту, разыскавшему банки с красками среди хлама в подсобке.

Барт кивнул и пожал плечами. Минут двадцать провозился, устанавливая и закрепляя кровать с «гербом», потом исчез и вернулся с красками из подсобки. Никто ему ничего не сказал.

Работа закипела. Актеры восторженно цокали языками, особенно будущие Отелло и Дездемона. Барт им явно польстил.

«Ничего выдающегося», – подумала Женин, усердно раскрашивая буквы и стараясь не вылезти за карандашные линии.

Она отводила взгляд от темных пальцев на бледном горле и от высунутого из алых губ языка. «Тоже мне, натуралист».

Вечером они смотрели «Гамлета».

Женин «болела» за Тень отца Гамлета, у нее сердце замирало, когда Тень поднимали-опускали, но все обошлось. Бартоломью переживал за кровать. Всякий раз, когда актеры перемещались в опасной близости, он хватался за спинку переднего кресла. Не упала. Хорошо он ее закрепил.

Во время дуэли зрители повскакивали с мест и закричали, подсказывая героям, куда колоть.

– Вот это я понимаю – сила искусства, – насмешливо заметил Барт.

Женевьева огорченно на него посмотрела.

– Куда мы теперь? – спросила она его после спектакля.

– Как куда? Спать!

Публика разошлась. Уходили последние актеры. Барт демонтировал «герб», кто-то помог ему опустить кровать. Барт поискал покрывало. Себе он набросал тряпья на пол сцены.

– Прошу! – Бартоломью, иронически улыбаясь, поклонился Женевьеве.

Женин забралась на столь неожиданное ложе. Конечно, им надо экономить, гостиница стоит денег. Но спать посреди сцены!

– У! – крикнула Женни в пустоту зала.

– У! – отозвалось эхо.

– Ты что? – показалась над кроватью голова Барта.

Посмотрев на Женни, он сложил руки рупором:

– Вау!

«Вау-вау-вау», – ответило эхо.

Они рассмеялись.

– Ты хочешь стать художником? – спросила Женни.

– Нет, конечно!

– Почему «конечно»? Ты замечательно рисуешь!

– Мало ли что я делаю замечательно. – Барту неудобно было разговаривать снизу, он сел к ней на кровать. – Художеством много не заработаешь.

– А тебе надо много?

– Да, – серьезно ответил Барт. – А как ты думаешь? Все держится на отце. Он уже не молод. Если с ним что-то случится, то вся ответственность за семью ляжет на меня. Врачи говорят, что Рафаэлю станет хуже.

Он вздохнул.

– Сейчас ему лучше, явно лучше. По сравнению с тем, что было.

– А мама? – тихо спросила Женевьева.

– Что мама? Вся на нервах из-за этих проблем с Рафаэлем. У нее сердце больное. Я! Я в ответе за Рафа и за нее.

– И как ты собираешься заработать деньги? – поинтересовалась Женни.

Барт посмотрел на нее. Ну зачем он ей это рассказывает, она не поймет.

– Как-как. Женюсь на американке! – ответил своим обычным насмешливым тоном.

– Американка не обязательно богата, – заметила Женин.

– Я найду дочь миллионера, – цинично пообещал он.

– А у меня мама из Америки. Не богатая, конечно.

У Барта лицо вытянулось от удивления.

– Моя тоже.

Женин всплеснула руками. Таких совпадений не бывает!

– Моя приехала посмотреть на родину своего отца, влюбилась в моего папу и осталась.

– И моя! – воскликнул Барт. – Женевьева, скажи честно, ты – мое раздвоение личности? Сверим? Моя мама была с экскурсией в Меланьи. Отец провел группу американских туристов по замку, они ушли, он смотрит – в кресле семнадцатого века заснула девушка, он ее в группе не видел даже. Вероятно, сразу присела и отключилась. Он укрыл ее одеялом. Говорит, что стоял и раздумывал, целовать «Спящую красавицу» или нет.

Женни разулыбалась. Ах, как она любит такие истории! Она уже воображала себя спящей в бархатном темно-бордовом кресле на низких гнутых ножках.

– Мама проснулась. Отец показал ей замок. Персональная экскурсия. Для нее одной. И она осталась навсегда.

– Мои тоже довольно романтично познакомились. Мама гостила в Порт-Пьере у дальних родственниц. Отец как раз открыл книжную лавочку. На набережной.

«Книги, – поморщился Барт. – От них небольшой доход. Даже если выискивать древние и сплавлять их коллекционерам».

– Папа все стеснялся подойти и заговорить с мамой. И общих знакомых не было, чтобы представили. Однажды к ней прямо среди бела дня стали приставать хулиганы. Она забежала в первую попавшуюся открытую дверь. Книжная лавка, как можно догадаться. Папа взялся провести ее до дома, после чашечки кофе. – Женни захохотала.

– Что здесь смешного? – удивился Барт.

– Мама просто рассвирепела, когда увидела его через несколько дней в компании этих хулиганов. Это были его лучшие друзья! Загнали ему дичь в ловушку, понимаешь ли, – повторила она слова мамы.

– Предприимчивый! – Барт рассмеялся. – Похоже, ты мой двойник из параллельного мира. Флуктуации на заданную тему. Что у нас еще одинакового?

– Не знаю, что может быть сходного, – задумалась Женни. – Я всю жизнь прожила в Порт-Пьере. В детстве я их практически не видела, родителей. Они работали. С нами жила мамина мама, вот с ней мы вдвоем время и проводили, в квартире над лавкой. Представляешь, я заговорила сначала по-английски, а когда стала писать не на родном языке, отец взялся за голову, начал со мной срочно заниматься чтением. Но я быстро схватываю. Мама говорит, у меня способности к языкам.

– Надо же! Ну точно двойник! – удивился Бартоломью. – С нами тоже жила мамина мама. Бабушка занималась мною, пока мама возилась с Рафаэлем. Они вспоминают, что я поздно заговорил, но на двух языках сразу. Говорят, каша была ужасная. Только способностей у меня нет. Вот у Рафаэля есть. Он выучил испанский, готовясь в эту экспедицию. А у вас в Порт-Пьере наша яхта пришвартована. Это, конечно, громко сказано «яхта». Небольшая. Досталась в наследство от одного двоюродного деда развалюха. Мы с отцом привели ее в порядок и переделали под нужды Рафаэля. Раф с ума сходит от моря.

– Я тоже, – вставила Женевьева.

– Он плавает как рыба! Он вообще себя в воде увереннее чувствует. Мы каждое лето с Рафом ездим в Порт-Пьер. Живем на яхте. Все лето ходим под парусами. Зимой она на приколе в Восточном порту.

– Да это же в двух шагах от нашей лавки! Как же мы раньше не встретились? Неужели ты не слышал о Литературном салоне при книжном магазине? Поэты, писатели, художники, музыканты. Летом очень много народу собирается на «Вечера».

Барт покачал отрицательно головой и спросил в свою очередь:

– А ты видела нашу яхту? «Глаз бури».

– Нет. Такое имя я бы запомнила, – задумчиво сказала Женин. – Однако не самое подходящее название для морского судна.

– Рафаэль переименовал в честь одного…

– Камня! – не выдержала Женевьева. – Камня, украшавшего ножны пропавшего кинжала!

– Как? – удивился Барт. – Ты знаешь о кинжале Медичесов?

– Медичесам принадлежали ножны, а кинжал – собственность Мединосов! – строго возразила Женевьева.

– О! – усмехнулся Бартоломью. – Вы с Рафаэлем подружитесь. Он тоже любит точность деталей. Раф одно время пытался выяснить, что случилось с кинжалом.

– Ему удалось что-нибудь узнать? – затаила дыхание Женевьева.

Барт равнодушно пожал плечами, он явно не придавал этой истории должного значения.

– Ничего. Кинжал с ножнами исчез самым таинственным образом. Ну, ты знаешь.

Женни энергично закивала.

– Легенды, как именно он исчез, слегка отличаются в подробностях, но ничто не проливает свет, куда же, собственно, кинжал подевался. Рафаэль не нашел никаких упоминаний в последующие века о чем-нибудь похожем. Ни кинжал, ни ножны, ни даже камень не всплыли. Так, несущественная мелочь разве…

– Что?! – привстала Женни.

– Рафаэль считает, что нашел единственное изображение пропавшего оружия. В замке есть портрет неизвестного. Раф предположил возраст картины, отец с его подачи вызывал экспертов, они подтвердили. Рафаэль уверен, что кинжал в облачении тот самый, с Глазом бури на ножнах. Только он не уверен, кто из Медичесов изображен…

– Почему Медичес, а не Мединос?! – горячо воскликнула Женни.

«Интересно, знает ли Маленький дедушка о портрете? О том, что существует еще один рисунок кинжала».

– В замке Медичесов и портрет Мединоса? – засмеялся было Бартоломью, потом хмыкнул удивленно: – А это мысль! Рафаэль просто облезет от того, что сам до такого не додумался. Вот хохма – у Медичесов под самым носом столько лет висел портрет ненавистных Мединосов!

Он посмотрел на Женни, просто пожирающую его горящими глазами, и улыбнулся.

– Кинжала нет в замке. Мы уже этим переболели. Мы с Рафом обшарили весь замок от подземелий до крыши. Его там нет. Он пропал. Сгинул. Осталась одна легенда. О человеческом вероломстве.

«Да, – подумала Женни, – о вероломстве».

– А в замок можно попасть?

– Конечно. Мы с Рафом его тебе покажем, если захочешь. – Бартоломью помолчал и добавил: – Замок уже двадцать лет как музей.

«Надо же. Маленькие никогда не говорили, что в замке музей. Да бывали ли они там сами хоть раз?!» – усомнилась Женни в разумности действий стариков, не зря же их чокнутыми считают, слишком они верят в то, во что хотят верить. Очень упрямые. Как все Мединосы.

– А твой отец работает в музее экскурсоводом? – догадалась Женни.

– Не совсем. Иногда работает, да. – Барту не хотелось вдаваться в подробности.

Это странности его семьи. Вот увидит сама. И поймет. Или не поймет. Он встал.

– Мне надо выйти. Не боишься остаться одна?

– Нет, – не совсем уверенно ответила Женни.

– А может, тебе тоже надо? Провести в туалет?

Он с ней обращается как с маленькой! Женни покраснела и энергично потрясла головой.

– Я скоро вернусь. – Барт спрыгнул со сцены и пошел к выходу.

– Барт! – Женни все еще переваривала услышанное.

Он обернулся.

– А как Рафаэль ходил по замку? Он же… болен.

– В основном, на моей спине, там где лестницы.

Барт постоял, но Женевьева молчала. Он развернулся и ушел.

Женни лежала и думала. О Маленьких, которые всю жизнь посвятили разгадыванию тайны исчезнувшего кинжала. У них была своя версия. Слова Бартоломью ее разбивали. Маленькие огорчатся, когда узнают, что кинжала в замке нет. Вся жизнь напрасно. Над ними и так все смеются.

Нет, она им ничего не скажет, пусть живут спокойно. Они такие славные, хотя все Мединосы считают Маленьких сумасшедшими. Мама ей как-то заметила, что у Мединосов просто рок какой-то. Сколько бы они не потешались над этой историей, но наступает час, когда кто-то из Семьи сам сходит с ума и поселяется в Меланьи, замещая предыдущих Мединосов. Мама говорила и с опаской посматривала на Женевьеву. Не нравилась ей идея отпускать дочь ухаживать за Маленькими. Женни слышала, как мама высказывала папе опасения, что уж очень Женни впечатлительная, и еще он ей вбил в голову все эти старинные семейные предания. Как бы их девочка не заразилась этой кинжаломанией. Женни тогда усмехнулась. Ей все это интересно, но голова у нее трезвая и рассудительная. И надо же было такому случиться, что в далекой Южной Америке ей повстречался Бартоломью с такими же легендами. И это после очень солидной экспедиции, которая еще больше утвердила ее в мысли серьезно заняться биологией или фармацевтикой. Бартоломью, брат Рафаэля. А Рафаэль, наверняка, добавит интересных подробностей! Женевьева закрыла глаза.

Ей снился Глаз бури, а не кинжал Мединосов. Ножны, в которые был вделан камень, принадлежали Медичесам по воле жадной и скабрезной герцогини. Ворам Медичесам!

Барт вернулся. Взглянул на кровать. Женни спала, по-детски положив ладошку под щеку. Он уселся в ее ногах, прислонился к спинке. Он точно познакомит Женевьеву с Рафаэлем. Рафу понравится такая компания. Рафаэлю вообще не помешала бы хоть какая-то компания. Вечно он всех сторонится. Но захочет ли Женни? Барт посмотрел на Женевьеву, которая уже перевернулась на спину и раскинула руки – ей этой громадной кровати было мало. «Она не злая. Главное, я ей все рассказал о Рафе. Сама решит, будет ли она водить дружбу с инвалидом».

Барт недовольно замычал, получив пинок в живот. Открыл глаза – яркий дневной свет заливал театр. Он лежал поперек кровати, а в живот ему упиралась пятками Женевьева. Ладно бы просто упиралась, а то брыкалась. Барт сел. Женин проснулась. Увидела Барта и улыбнулась.

– Доброе утро, Бартоломью.

– Привет. – Он зевнул и потянулся. – Ну, что там у нас по плану? Декорации?

Директор театра мгновенно купился на идеи Бартоломью и заказал ему новое оформление к «Отелло».

Барт вынес чистые холсты на улицу, ему показалось, что внутри театра недостаточно освещения. Женни покрутилась рядом. Утром легенда о кинжале в ее глазах сильно потускнела. Сказки! Женни еще наслушается их от Маленьких. Может, Бартоломью с Рафаэлем не откажутся поразвлекать Маленьких своим обществом. Барт, впрочем, и сам не собирался продолжать вчерашние разговоры. Он чиркал карандашом – отходил – окидывал взглядом, брался за голову, дергал себя за волосы, опять проводил какие-то линии.

– Ты что, не делаешь эскизов? – удивилась Женни.

Барт так отсутствующе на нее посмотрел, что она сочла за лучшее не мешать и отправилась на поиски дешевого обеда для них.

К ее возвращению он успел уже кое-что нарисовать в цвете. Потрясающе! Женни заметила яркую картинку еще с дальнего конца улицы. Барт сидел на корточках и красил нижний угол нового холста. На его работу засмотрелась местная девушка. Он поднял голову и что-то сказал ей. Женин не расслышала. Девушка рассмеялась и подошла поближе. Барт встал и облокотился на незаконченный еще холст. Его улыбка становилась все шире и шире, поза все расслабленнее. Девушка что-то говорила и звонко смеялась. Все громче и громче. Женин подошла к ним.

– Красавчик, а ты сможешь меня нарисовать? Только скажи когда, – спрашивала, сверкая карими глазами, девушка.

– Ты прекрасна, – отвечал Барт.

«Надо же. Похоже, и переводчик им не нужен». – Женин остановилась в нерешительности.

Девушка оглянулась, увидела Женин, скользнула по ней слишком уж безразличным взглядом, повернулась к Барту и игриво пальчиком повертела его завиток за ухом. Как будто Барт был ее собственностью! А он улыбался. Он не возражал!

– Я купила обед! – Женин ткнула ему в руки пакет и бегом влетела в открытую дверь театра.

Ну и чего, собственно, она расстраивается? Ну не обращает он на нее такого внимания, как на ту девушку. А что, должен?

Женин села в первом ряду, развернула свой бутерброд. Ела, глотала слезы и сочувствовала Дездемоне, которая никак не могла втолковать Отелло, как ее правильно душить. Он уже задыхался от ее объяснений. Пока директор труппы не пригрозил, что поменяет их местами. От этой мысли Отелло наконец озверел и заставил задохнуться Дездемону.

– Женин, о чем она со мной говорила? – раздался голос Барта.

– Просила нарисовать ее портрет.

Он хлопнул себя по лбу.

– Мог бы и догадаться.

Он положил готовых два холста сохнуть рисунком вверх на спинки кресел и ушел.

Женни вытерла руки о штаны – все равно грязные. И платочки все грязные. И заметила, что на коленках протерлись дырки.

«Мне же надо в чем-то ходить, пока я зашью и постираю штаны», – оправдывала себя Женни, вынимая из саквояжа платье. Оно ей еще ни разу не пригодилось за это лето, зря что ли брала.

– Женни, где ты бродишь?! Объясни им, что холсты еще сырые, смажут все краски. Аккуратно, сеньоры! Женни!!!

Женевьева забралась на сцену вразумлять неосторожных актеров. И остановилась, пораженная. Столько экспрессии было в броских щитах, что ставил Барт. Краски кричали. О несовершенстве человеческой души, о смутном терзании, о мрачных подозрениях. Просто абстракции. Просто игра цветом. После натуралистической афиши она ожидала не таких декораций. Барт пятился и налетел на нее. Обернулся.

– Не знаю, надо ли было так подчеркивать. Или лучше бы оттенить игру – и все.

Он оглядел ее и, ей показалось, улыбнулся, одними уголками глаз.

Женни покраснела. Может, он и не заметил, а ей почудилось. Вовсе не для него она надела платье.

На нарядную Женевьеву обратили внимание другие. Посыпались комплименты. Женни засмущалась и готова была сквозь землю провалиться. Последним разглядел нежную голубоглазую блондинку в окружении смугловатых брюнетов руководитель труппы. Вот она, настоящая Дездемона! Румянец загримируем.

– Стоп, стоп, стоп. Все вниз, – закричал он. – А ты возьми текст и прочитай.

– Я? Я не умею. – Но соблазн был так велик, что Женин, сильно волнуясь, зачитала слова с листка.

– Хорошо, – ободрил директор. – А теперь – в действии.

Женевьева посмотрела в зал. Раньше она робела. Она смертельно тушевалась и ни одного слова не могла произнести со сцены, прилюдно. Родители оставили попытки задействовать ее на своих «Вечерах». В Литературном салоне она всегда была просто зрителем. Конечно, ей хотелось. Еще бы. Наедине она так часто разыгрывала всякие сценки. Но то наедине.

Барт краем глаза заметил, как предыдущая Дездемона злобно прищурилась. Он сделал шаг и встал между нею и ступеньками. Так, на всякий случай.

Все ждали. Женин посмотрела на Барта. Ну почему он такой серьезный? Женин открыла рот произнести фразу. Слишком напыщенное предложение, кто только додумался такое написать! Ах, ну да, Шекспир! Ее разобрал смех. А они все под сценой внимательно слушали. Она попробовала еще раз и рассмеялась опять. И опять. Женин покачала головой.

– Нет. Я не смогу.

Она убежала в подсобку. В конце концов, у нее есть важные дела. Саквояж перепаковать!

Барт зашел к ней, притворяясь, что по делу.

– Мне краску нужно поставить.

– Я не расстраиваюсь, – сказала ему Женин, отрываясь от своего чемоданчика.

– Первый раз всегда страшно, – утешил Барт, еще раз проверяя, хорошо ли он закрыл крышки на банках.

– Это я раньше боялась. Сегодня меня почему-то смех душил, – вздохнула Женин.

– Это все же лучше, чем если бы потом тебя задушила Дездемона, оставшись без роли, – серьезно заметил Барт.

Они переглянулись и захохотали.

Барт не дал ей насладиться «Отелло» и повоображать, что это она, Женин, сейчас там на сцене. Он ерзал, вскакивал, садился. Затих только к концу спектакля.

– Я не подумал об их костюмах! – пожаловался он Женин по окончании последнего акта. – Я ориентировался на аляповатые костюмы «Гамлета». Мне и в голову не пришло, что у них есть другие, под старину.

– Решили проветрить все, что у них есть, – улыбнулась Женин.

– Как ты – платье? – подколол он.

Женин покраснела. Барт задумался, глядя на все еще освещенную сцену.

– Переделать?

– А кровать? – вдруг обратила внимание Женин. – Кровать удачно вписывается в декорации.

– Ну конечно. Ее я учел. Не слишком древняя…

Они дошли до сцены, Барт провел ладонью по спинке кровати.

– Жалко, что нельзя переделать костюмы, – пожалела его Женин.

– Ты – гений! Я уговорю их завтра убрать мелкие детали с костюмов. Вот и все! – он присел на их ложе.

Женин устроилась у изголовья.

– Бартоломью. Неужели ты не хочешь стать художником?.. Я понимаю – не можешь. Рафаэль, семья. Но ведь хотел бы, да? С твоим талантом…

– Разве это талант? – Барт пожал плечами. – Умею схватывать детали и правдоподобно передавать их на бумаге. Любой фотограф теперь делает это лучше. Вот где будущее!

Он кивнул в сторону подсобки, где лежал в рюкзаке его фотоаппарат.

– Талант, это когда есть что сказать помимо слепого копирования действительности. Талант, это когда из тебя рвется что-то наружу и ты уже не можешь молчать. – Барт посмотрел на свои руки. – Для меня это всего лишь баловство. Я чувствую, что публика хочет видеть. Всегда угадываю. И не знаю, чего хочу я. Халтура. Зачем делать это профессией и мучиться?

– Удивительный ты человек, – горячо сказала Женевьева. – Я видела у отца в салоне много художников. И половина из них не одарена так, как ты. Но они все до одного кичатся своими работами. Все – непризнанные гении, все – мессии своих идей. Говорить способны только о себе и о том, что они хотели выразить своими работами. Первый раз вижу, чтобы человек так скромно оценивал свои творческие способности.

– У меня их слишком много, – насмешливо развел руками Барт, но добавил грустно: – Правда, я не такой умный, как Рафаэль. Вот у кого способности!

Женин это задело. Рафаэль – то. Рафаэль – это. Ну нельзя же вечно превозносить Рафаэля и умалять себя!

– Почему ты ценишь себя так низко? Ты умный и талантливый! Я знаю, что говорю. Я видела знаменитостей. У них апломба больше, чем талант того заслуживает…

– Сказано, – назидательно перебил ее тираду Барт, – садись на пиру на последнее место, чтобы хозяин пересадил тебя на первое, по заслугам. Ты меня уже пересадила на почетное место. Не брезгуйте претворять библейскую мудрость в жизнь!

Женин открыла рот. Закрыла. И рассмеялась. Вот пройдоха. А она за него распереживалась. Как же. Задвинет он себя на задний план. Попалась на крючок собственного воображения.

Барт улыбнулся.

– У вас что, сильно религиозная семья? – ей не верилось, что он сам изучал Писание.

– Мама ударилась в религию с тех пор, как родился Рафаэль. Отец говорит, она раньше такой не была. Мама нам читала Новый Завет в детстве по вечерам, а мы пытались сбежать. Поиграть в свои сражения.

– А как Рафаэль участвовал в таких забавах?

– Исполнял роль короля. Я ему сооружал трон или лошадь. А сам я скакал и за рыцарей и за их лошадей.

Женин представила и засмеялась. Барт тоже.

– А кто играл женские роли?

– Никто. Мы просили себе сестричку. Сами мы не хотели изображать всяких там королев. Но родители… Родители больше не решились заводить детей после того, как родился Рафаэль.

– А я – единственный ребенок. Слушаю тебя и завидую Рафаэлю. Вот бы у меня был такой старший брат!

«Старший брат?» – разочарованно подумал Бартоломью.

Он лег на бок и подпер голову рукой.

– Я была глупая в детстве, – призналась Женни. – Боялась, что родители будут любить меня меньше, если появится еще один ребенок. Я им однажды заявила, что пусть только попробуют, я его выброшу, если они его принесут. Вот ужас-то! Надеюсь, что не мои слова их остановили.

Она осеклась. Зачем только сказала. Барт подумает, что она эгоистка.

– Нет, – успокоил ее Бартоломью. – Взрослые люди сами принимают решения. Какие же они взрослые, если в важных делах будут оправдывать себя словами неразумного ребенка.

Он помолчал и неожиданно выдал:

– А я ведь чуть не убил Рафаэля. В детстве.

– Как это? – прошептала Женин.

– Вот как ты говоришь. Я решил, что меня разлюбили. Что я никому не нужен. Все заняты только им. «Он маленький. Он больной. Он не хочет есть. Он много плачет». Я взял кухонный нож и пошел ночью его убивать. Мне было лет пять. Или шесть. Раф спал. Его уложили наконец-то. Укачали. Перестал орать. Я решил его разбудить. Негоже рыцарю убивать беззащитного. Потом подумал, что он не сможет дать мне сдачи. Это будет нечестная борьба. Он слабый и не ходит. Я решил сначала научить его давать сдачу, чтобы поединок у нас был на равных.

– И что?

– И отнес нож обратно на кухню. А утром стал учить его драться. Он оказался хорошим парнем. Рафаэль не плакса и верный друг. Научил его на свою голову, – улыбнулся Барт. – Знаешь, какой Раф сильный стал? Он упрямый и очень последовательный. Если что-то делает, то не бросает. Он каждый день качает мышцы. Не против побороться. Только я с ним связываться не люблю. Одолеет же.

Они помолчали.

– Не знаю, почему я тебе все это рассказываю. – Барт зевнул. – Никогда никому не говорил.

– Я никому не скажу, – пообещала Женин. – Даже Рафаэлю.

– Раф знает. От Рафаэля у меня секретов нет, – пробормотал Барт засыпая.

Разбудил Женевьеву голос Дездемоны. Женин села на кровати и попыталась сообразить, снится ей ворчание актрисы или она слышит упреки в адрес Отелло наяву. Тогда откуда?

Пыльная голова Дездемоны показалась над кроватью.

– Сережку потеряла, – пожаловалась она, увидев, что Женин не спит. – Ты не находила? Жаль. Ох, как мне эта сережка сегодня нужна.

Голова исчезла. Женин не раздумывая нырнула под кровать помогать искать.

– Ну точно, она слетела, когда этот идиот меня душил, – ползала по полу Дездемона. – Он же трясет, как ненормальный. Нет чтобы аккуратно, нежно.

Барт заворочался над их головами. Дездемона перешла на многозначительный шепот:

– Карлос сегодня приезжает! Серьги – его подарок.

Они выбрались из-под кровати.

– Здесь Отелло схватил меня и затряс, – встала на место Дездемона.

Попятилась к кровати.

– Швырнул.

Она упала, закинув руки и свесив голову. Женин обошла вокруг, присела, отодвинула копну темных волос Дездемоны и увидела на полу застрявшую в щели сережку.

– Вот она!

Барт резко сел на кровати, испуганно вращая глазами. Обнаружил лежащую Дездемону и открыл рот.

– Доброе утро, Бартоломью, – улыбнулась Женни.

– Привет, – перевел он взгляд. – Что у нас происходит?

Дездемона поднялась, забрала серьгу, сообщила скороговоркой, что сегодня выходной и что актеры вечером собираются в ресторанчике, их ждут тоже. Стрельнула глазками в сторону Барта.

– Главное – Карлос приезжает, – протянула томно и упорхнула.

– Выходной? – огорчился Барт, когда Женни пересказала ему, в чем, собственно, дело. – Здесь нам сегодня не заработать. Ну ладно, что-нибудь придумаем, город большой, до вечера уйма времени.

Он пошел было умываться. Женевьева взялась за канат, на котором летала в «Гамлете» Тень.

– А почему они не убрали?.. – потянула она его на себя.

Барт обернулся, крикнул, предостерегая, но поздно. Женевьева взмыла вверх.

– Держись! – Барт опрометью бросился к механизму.

Чертыхаясь, он дергал все рычаги.

Опс! Женни со свистом понеслась вниз. Спрыгнула, не долетев немножко, и одернула юбку.

– Ничего ножки, – одобрительно заметил Барт, подходя и закрепляя канат узлом.

А она была так горда собой! Не испугалась. Не завизжала. Не упала.

Вот он сейчас вернется, и она сделает что-нибудь такое, такое, чтобы он запросил пощады. «Ничего ножки!» Кто ему дал право оценивать ее ноги…

– Пошли скорее! – позвал ее от дверей Бартоломью. – Посмотрим, какую работу этот город мне сегодня приготовил.

Ах, ну да, она совсем забыла: они отстали от поезда, у них недостаточно денег на билеты.

«Бартоломью, мне нужно серьезно с тобой поговорить, – хотелось сказать Женевьеве. – Почему ты это делаешь?»

Она набралась мужества, отрепетировала фразу и произнесла:

– То, как ты разговариваешь со мной днем, очень сильно отличается от того, что ты говоришь ночью.

Она сделала паузу.

Бартоломью разобрал смех.

– Да? А разве мама не предупреждала тебя, что не надо верить тому, что говорит тебе ночью мужчина? – спросил он.

Женин вспыхнула. «Ну вот, опять».

– Женин, ты что, в школе не училась? – удивился Барт.

– Училась.

– И тебя что, не дразнили?

Женин пожала плечами.

– Не верю, – рассмеялся Барт. – Ты – такой лакомый кусочек!

Женин вспыхнула.

– Ну хорошо, раз ты не постигла эту науку в школе – наверстывай упущенное, пока я рядом. – Он улыбнулся. – Если тебя дразнят или обзывают, никогда, слышишь, никогда не подавай вид, что тебя это задевает. Пропускай мимо ушей, не отзывайся, проходи мимо как ни в чем не бывало. И рано или поздно это надоест даже такому противному насмешнику, как я!

– Вот здесь, – прервала его и показала Женевьева, – я нашла вчера недорогую еду. Позавтракаем?

Барт кивнул.

Они устроились на улице. Хорошее утро – еще не жарко.

– Ты говоришь такие вещи, что невозможно не обижаться, – заметила Женин, задумчиво разглядывая свою тарелку.

– Я говорю ровно те вещи, которые конкретно тебя смущают. Всякие намеки на отношения, – вещал Барт с набитым ртом. – Вот Дездемона, например, только похихикала бы. С ней, чтобы поддразнить, нужно говорить об ее актерских промахах. Рассвирепеет как тигрица.

– А тебя как?

Барт уже проглотил свой завтрак, Женин отломила ему половину своего хлеба, он машинально сунул в рот.

– Меня? Я оброс толстой шкурой.

– Тебя дразнили в школе?

– Ха! Я сам там дразнил. Учителей.

– Учителей? Зачем? – Женин начала есть, стараясь не спешить, она положила Барту еще кусочек хлеба.

– Мне нужно было, чтобы меня выгнали, – улыбнулся он, но как-то невесело.

– Зачем?! – Женни даже привстала.

Он молчал.

– Расскажи! Пожалуйста.

– Длинная неинтересная история. – Барт задумался, что можно забавное извлечь из его пребывания в школе. – У родителей была навязчивая идея, что старший сын должен получить хорошее образование в приличной школе. Связи, имя, то, се. К тому же, один двоюродный дядя еще и год оплатил с условием, что я из штанов выпрыгну, чтоб заработать стипендию. Меня запихнули в Колледж святого Андрея, может, слышала…

– О! Конечно, – с уважением выдохнула Женин. – Частная школа для мальчиков.

– А! – махнул Барт рукой. – Ничего веселого торчать год в закрытой школе. Мама, понимаешь ли, сокрушалась, что у меня плохое образование. Это в компании с Рафом-то плохое? Что у меня нет никакого достойного общения. Кроме Рафа. Мне нужно общество. Можно подумать, я не могу организовать себе это самое общество, если захочу.

– Ты – можешь, – с уверенностью подтвердила Женевьева.

– А вот Раф – нет! Я – его единственное общество. И его лишили этой малости ради моего престиж-но-го, – скривил Барт губы, – образования! Нас разлучили. Ты уже поела? Пошли!

Они зашагали по тесной городской улочке.

– Что дальше? – спросила Женин.

– Ничего. Замучил всех вусмерть, учителя поговорили с родителями, мягко так, они в лоб меня неподдающимся воспитанию не называли, но подразумевали, и меня вернули домой. Новый доктор Рафаэля признал, что Рафу со мной легче. Нас оставили в покое и на домашнем обучении.

Дома пошли реже, с лужайками. Улица стала просто широкой дорогой.

– С Рафом учиться, конечно, сложнее, чем с одноклассниками в школе. Он же умный. Гонит вперед, за ним не успеешь. Но в домашнем обучении есть свой смысл. Сам себе составляешь программу. Вернее, Раф. Наш старичок-учитель был не против. А друзья ко мне до сих пор приезжают. Которых в колледже завел. У нас же весело в Меланьи. Вот то, что нам надо! – неожиданно заключил Барт и решительно направился к розовому дому с колоннами.

Садовник взглянул на них вопросительно.

– Скажи ему, пусть позовет хозяина. Художник из столичного театра заинтересовался их кустами.

Барт деловито прошелся перед домом, заглянул на террасу и даже в окно.

К ним вышел очень солидный сеньор в шелковом халате.

Барт велел перевести, что он прогуливался по окрестностям и, как особа с тонким художественным вкусом, не мог не залюбоваться домом. Но вот кусты. Это же просто безобразие! У него есть пара идей, если хозяину интересно… Аванс вперед.

Барт получил аванс и секатор.

Сеньору принесли чашку кофе, и он прохаживался вокруг куста у самой террасы. Барт сделал из куста идеальной формы шар. Сеньор довольно закивал, пожаловался на жару и скрылся в доме.

Бартоломью энергично щелкал ножницами. Женин, чтобы не чувствовать себя бесполезной, собирала в кучу обрезки веток. Барт витой спиралью «закрутил» живую изгородь до ворот. Прочитал табличку «Доктор Заммит» и удивился:

– Странное место. Никогда бы не подумал, что врачи любят селиться стаями. Вся улица в докторах. Напротив кто там у нас? «Доктор Мускат».

Женни улыбнулась снисходительно: тоже мне, великий путешественник. Целое лето в этой стране, а не разобрался в местных порядках.

– Он не обязательно врач. Они называют так тех, у кого есть высшее образование и даже просто высокое социальное положение. Значит, скорее, «уважаемый человек».

– А! Понятно. – Барт вытер рукавом потный лоб. – А то не тянет наш боров на врача.

Женни огорченно вздохнула: ну что он так грубо дает людям прозвища и вообще судит. Она догадывается, как он доводил учителей в школе.

– Похулиганим? – весело подмигнул ей Барт.

Оставался один куст. Через дорожку от куста-шара.

Щелк-щелк-щелк. Напротив шара из земли вылезла по самый рот морда носатого гоблина с растрепанной шевелюрой и выпученными глазами.

– Ах! – всплеснула руками Женни и выронила ветки.

– Я такого выстриг Рафу, когда он болел. Придумал, как повеселить. Он как раз читал о великанах, троллях. Как он смеялся! – Барт усмехнулся. – Да я, может, и твоим Маленьким что стриг. Врач Рафаэля как увидел эту морду из окна, с улицы ее не было видно, тут же попросил меня нечто такое у него в саду соорудить. И прорекламировал мою работу. Так и пошло. Кое-какие деньги.

– Нет. – Женевьева покачала головой. – У Маленьких нечего стричь. Ах, Барт, какая прелесть!

Она присела и погладила гоблина по шевелюре – на ощупь ветки, конечно, кололись.

Женни подняла на Барта глаза, полные слез.

– Ты… Ты – замечательный брат! Сколько же ты делаешь для Рафаэля! Вплоть до поездки на раскопки!

– Прям уж там, – скрыл свое смущение за ворчанием Бартоломью. – Ладно. Отходи давай. У Заммита несколько другие вкусы, чем у вас с Рафом.

Женни с жалостью смотрела, как гоблин исчезал, превращаясь в шар под ножницами Барта.

– Ну все. Зови Заммита.

Солидный сеньор вышел, одобрил работу и развернулся уходить.

– А деньги? – напомнила ему Женни.

– Какие деньги? Я вам заплатил вперед, – сладко улыбнулся «доктор».

– Но это же был аванс! – с отчаяньем крикнула Женни.

А Бартоломью зевнул равнодушно.

– Скажи борову, что доктор Мускат дает двойную цену, лишь бы я выстриг его кусты красивее, чем эти. Скажи «спасибо» и «до свидания».

Доктор Заммит догнал их у ворот. Барт немного поломался, но доктор был так щедр, что Барт согласился не стричь кусты доктора Муската.

– Когда и как ты ухитрился договориться с соседом? – поинтересовалась Женевьева у пересчитывающего кучу денег Барта.

Барт удивленно поднял на нее глаза, и она прыснула, поражаясь собственной наивности.

Бартоломью и Женевьева в приподнятом настроении возвращались в театр.

– О! Хочешь есть? – увидел Барт ту забегаловку, где они завтракали.

Он остановился в нерешительности и взглянул на Женевьеву вопросительно.

– Уже скоро ужин с актерами. Дотерпим?

Женни сглотнула слюну, но кивнула согласно.

В театре было пусто, темно и грустно. Пахло пыльными кулисами и гнилыми опилками. Барт поморщился и вынес на улицу, освещенную теплым заходящим солнышком, два стула. Женни и Барт присели. Из открытых окон соседних домов потянуло кухонными запахами.

– В отношении Рафаэля ты, конечно, молодец. Это же надо! Даже на раскопки поехал вместо него, – сказала Женни, стараясь не принюхиваться.

Она повертела носом, настроилась на волну кофе. Просто кофе, но, кажется, с булочками…

Барт лениво повернул к ней голову.

– Знала бы ты, почему я на самом деле поехал на эти раскопки, – усмехнулся он. – В любом другом случае я бы твердо сказал Рафу: не сходи с ума, сиди дома. И сам бы остался.

– И что случилось? – широко раскрыла глаза Женни.

– Ой, не смотри на меня так. Ничего хорошего, – скривился в гримасе Барт. – Я проиграл большую сумму денег в карты. Продать было нечего, кроме Кинжала.

«Кинжал! Они все-таки его нашли!» – встрепенулась Женевьева.

– Ллойд Оричес давно на него глаз положил. Можно было ему продать. Но это же мой Кинжал! Занимать я не могу, хоть меня все знают, кто-нибудь да одолжил бы денег. Не могу, это уронит мою честь. Ну и ситуация! В пору вешаться. Раф и выложил мне все деньги, которые скопил на эту экспедицию. Он, оказывается, всерьез готовился, рассчитал, что ему везде надо будет нанимать людей не только вещи таскать. Очень большую сумму припас. Если бы я не брал у него деньги, я бы просто заставил его остаться дома. А так – предложил поехать вместо него. Я и без денег смогу в экспедиции.

Женни была немного обескуражена, пожалуй, даже от Барта она не ожидала такого. Пристрастие к азартным играм.

– Зачем ты играл? – в голосе у нее прозвучала боль.

Ах, каким взглядом она его обожгла. О! Мама смотрела бы так же, если бы узнала. Хорошо, что не узнала. Умеют они, женщины, вынуть душу. Барт попытался объяснить.

– Хотел одним махом решить все денежные проблемы на год вперед.

– Ха, – презрительно сказала Женни и процитировала где-то услышанное: – Если вам нужны деньги – играйте в карты, деньги нужны не только вам.

Барт взвился.

– Да если бы не шулер, я бы выиграл! Я почему продолжил играть – карта шла хорошая! И вдруг – Джек! Джек уже был, я же точно помнил.

– Джек? – переспросила Женни.

– Ну, валет. Пиковый валет. Откуда он взялся второй раз? – Барт вздохнул. – Мне этот проклятый момент до сих пор покоя не дает. В бреду снился. В поезде.

– И ты возмутился? – Женни не представляла, как разговаривают с шулерами, хотя в глубине души она не очень верила Барту: виноватые всегда находят, чем себя оправдать.

– Я не знал. Я решил, что ошибся. Он же муж хорошей знакомой. Раф мне потом на пальцах все объяснил. Как меня убедили попробовать, потом дали выиграть. – Барт протянул к ней открытую ладонь.

– И тут же бац! – он резко сжал пальцы в кулак.

Досказал с неохотой:

– Я спровадил шулера из города. Чтобы он не успел натворить дел. «Пошел отсюда вон, пока тебя не разоблачили!»

– А почему ты не забрал деньги обратно?

– Я же не поймал его за руку. Прекрати меня допрашивать! Пошли к актерам! – Барт вскочил на ноги и добавил более миролюбиво: – Все хорошо, что хорошо кончается.

Раф никуда не поехал, но получит материалы для своих статей. Мама не хватается за сердце. Все живы.

Женевьева поднялась.

– О! – вдруг вспомнила она. – А кинжал? Получается, вы все-таки его нашли?

– Какой кинжал? А! – он рассмеялся. – Так зовут моего коня. Впрочем, в честь того самого кинжала Медичесов.

– Мединосов, – поправила его Женин.

– Какая разница. Увидишь моего Кинжала на карнавале. Очень резвый конь. Ллойд не зря так по нему убивается.

Барт задержался на входе в ресторанчик, заинтересовавшись странным геометрическим узором на ковре. Женин вошла в зал. Дездемона поманила ее к себе за столик. Обняла и зашептала на ухо, что Карлос еще не приехал, она уже просто извелась.

– Пить? А молоко у вас есть? – спросила у официанта Женин.

Он не подал виду, что удивился, принес кувшин на подносе с салфеткой. Женевьева набросилась на еду. Как же давно она не ела досыта! Женин забыла все свои манеры и просто до неприличия наслаждалась ужином. Из стакана отхлебывала со звуком. Хорошо, что мама не видит!

– Что пьете, девочки? – прозвучал над ними голос Барта.

– Молоко! – весело ответила Женин.

Он посмотрел на нее, на кувшин, опять на нее, удивленно поднял брови, но оставил без комментариев. Женин украдкой вытерла молочные усы.

– Пойду к мужикам, попробую чего покрепче. – Барт сел за соседний стол.

«Что же он подумал? – запереживала Женни. – Наверное, вообразил какую-то нелепость. Что я так верю во все наши семейные предания, что специально не стала пить с ним тогда молоко… Ну и пусть! А может, это ему обидно? Не объяснять же, что он так жалко выглядел, что хотелось его накормить. Это будет еще обиднее…»

Женни посмотрела на спину Барта. Хохочет. Чокается. Забыл? Или назло? Она уткнулась носом Дездемоне в плечо, та с жаром принялась жаловаться, что все мужики сволочи, всем надо только одно, они не понимают, что такое настоящая любовь, – грубые животные.

– И Карлос?

– О! Карлос… Исчадье ада! Похотливый кобель! Но как же я его люблю! – застонала Дездемона.

Барт оглянулся, как там Женни. Секретничает с актрисой. Ну ладно. Он поднял тост. Эх, жалко, слов испанских не хватает.

Женни опьянела. То ли от сытного ужина, то ли от винных паров. Ей стало хорошо, любила она всех, кроме Барта, разумеется. Что она и сообщила Дездемоне. Вошла в роль и чуть ли не со слезами стала жаловаться на Бартоломью. Можно подумать, что между ними что-то есть. Но если вообразить… Хорошо, что он не слышит. Впрочем, не поймет. Теперь Дездемона ее утешала, говорила, что Барт ее любит, это видно невооруженным глазом, хотя, конечно, и он – самовлюбленная свинья, как все красавчики. «Исключений не бывает! Поверь мне, уж я-то знаю жизнь!» Женни согласно кивала.

– Ты меня нарисуешь? Нет, прямо сейчас? – покачнулся Отелло.

Барт понял, вынул карандаш и взял салфетку:

– Запросто!

– Выпьем за художника! – сказала Тень отца Гамлета.

– И тебя нарисую! – пытался сфокусироваться на его лице Барт.

– Бартоломью, поднимайся, все уже ушли, – тормошила его за плечо Женин.

Он что, спит? Женин потянула его под мышки.

– Отстань, – проворчал Барт.

Женин увидела салфетки с портретами. Она узнала, кого он нарисовал. Черты были схвачены верно. Линии сильные. Только когда карандаш отрывался от бумаги, нетвердая рука дрожала и смещала его. Если вырезать детали и сложить, то будет сходство, а так – новый вид абстрактной живописи. Женин сунула рисунки в карман и сделала еще одну попытку сдвинуть Барта.

– Давай, помогу. – Дездемона деловито подняла его под мышки, нырнула под его руку и потащила к выходу.

Барт нес какую-то околесицу. Приглашал Дездемону на карнавал в Меланьи. И всю труппу.

– Да переступай ты ногами! – смеялась Дездемона.

Женин шла следом и злилась. Пьяница! Гад!

– Ой! Карлос! – актриса увидела фигуру у грузовика, попыталась переложить Барта на Женин, махнула рукой и поволокла его внутрь театра.

Вдвоем они затащили Бартоломью на кровать.

Дездемона поспешила к выходу.

Женин слышала, как кто-то спросил у актрисы высоким капризным голосом, где всех носят черти, что это за пьяный ухажер у нее завелся и кто эта блондинка, новая актриса что ли?

Ну и где ей теперь спать? Не рядом же с пьяным мужчиной.

Женин попыталась пристроиться на полу: тряпье разъезжалось, и она оказывалась на голых жестких досках. Помучившись, Женин села на кровать, посмотрела на безмятежно спящего Барта почти с ненавистью. У, свинья! Фу, как же от него воняет перегаром.

Но что делать. Женевьева улеглась рядом, ногами к его голове. Соседство ботинок Барта у самого ее носа не радовало. Женин опять села, стащила с него обувь. Нет, услугу оказывать она ему не собиралась! Отнюдь! Женин зашвырнула ботинки в зрительный зал. Пусть поищет с утра. Гад!

Барт с трудом открыл глаза и увидел пятки. Слегка потрескавшиеся, одна с лопнувшим волдырем. «О! Доброе утро, Женин! Вставать или ну его?» – Каждая мысль отдавала гулко в голову.

Они сели на кровати одновременно. Свежая бодрая Женевьева и помятый Бартоломью.

– Доброе утро! – процедила сквозь зубы Женин.

– Я что, вчера что-то натворил? – Барт поднял на нее глаза.

– Нет. – Женин смилостивилась и поздоровалась поласковее. – Доброе утро, Бартоломью.

– Привет-привет. – Барт спустил с кровати ноги. – Пойди сегодня выкупи билеты. А я пока на новые декорации раскручу наших. А куда запропастились мои ботинки? – Удивился он.

Женин молча показала в сторону зала. Она изо всех сил старалась не рассмеяться, когда он ползал, разыскивая обувь. Ей причесаться надо и вообще привести себя в порядок.

– Стой! – Барт нашел последний башмак и выпрямился.

– Я что, все-таки буянил вчера? – Он задумчиво рассматривал ботинки.

Женин не выдержала и прыснула.

– Что смешного? – Барт несколько смутился. – Так что я делал?

– Пил и рисовал.

– Я все время рисую.

Женин показала ему салфетки.

Он долго рассматривал, потом скомкал.

– Вот это надрался!

Прищурился насмешливо.

– Но я же не мог побывать здесь и не попробовать их текилу!

– Попробовал, – пожала плечами Женин.

– Надеюсь, рисунки никто не видел, – пробормотал Барт.

Ей стало его жалко.

– Нет. Что ты.

Женевьева влетела в театр. Бартоломью докрашивал какой-то стенд и разговаривал с мускулистым прилизанным брюнетом.

– Барт! – заорала Женин от входа.

Все повернули головы.

– Барт! – Женин добежала до него, протягивая пригоршню скомканных денег.

– Что случилось?

– Поезд отменили! Мне вернули задаток! Что мы будем делать?!

– Спокойно, – сказал он растерянно. – Я что-нибудь придумаю.

«Какие противные усики, – подумала Женевьева – Ох, ну и мысли мне приходят в голову. Очень вовремя». Она перевела взгляд с брюнета на Барта.

– Товарный? – говорил Барт в отчаянии. – Почтовый?

– Пешком по шпалам, – с грустной иронией продолжила варианты их отъезда Женин.

– Разрешите представиться, – не дождался обладатель противных усиков. – Карлос. Какое удовольствие встретить такую очаровательную сеньориту.

– Карлос, – простонал Барт, – красивой сеньорите и мне нужно в столицу, в аэропорт. Чем быстрее, тем лучше. А в вашей замечательной стране небольшие проблемы с транспортом. Отменили поезд в самый неподходящий момент!

– О! – лучезарно улыбнулся брюнет. – Позвольте помочь. Зачем вам поезд? Сочту за честь, если вы завтра утром составите мне компанию. На грузовике гораздо быстрее будет, чем на здешнем поезде.

– Ради сеньориты, – добавил он по-испански.

– Ах! – благодарно выдохнула Женин.

Желая сделать что-нибудь приятное в ответ на такую любезность, она нашлась и польстила: «Замечательный английский, сеньор Карлос!», про себя добавив, что слишком вычурный.

Карлос чуть не лопнул от самодовольства, начал было о полутора годах в Оксфорде, но продолжить не успел – Женин ринулась к выходу. Обернулась к Барту:

– Раздобуду обед!

К ней вернулось хорошее настроение. Завтра! Завтра они будут в аэропорту! И если не завтра, то точно послезавтра, улетят домой. Домой! Ура!

– Жена? – кивнул Карлос ей вслед.

– Нет. – Барт отступил назад и посмотрел на декорацию со стороны: – Гм, не то.

Он решительно добавил белой краски в банку с серой – в театре и так темно, сделаем камни посветлее.

– А! Подружка, – заключил брюнет.

– Нет. Попутчица, – пробормотал Барт, размешивая краску, вот тоже мне, привязался. – Просто попутчица.

Карлос сидел с ними у входа и безудержно хвастал. Барт и Женни жевали свои бутерброды и лениво поддакивали. Удостоверившись, что произвел должное впечатление, Карлос важно встал, откланялся и, насвистывая, отправился в город.

– Я думала, он никогда не уйдет, – усмехнулась Женни.

– Сынок! – насмешливо определил Карлоса Барт.

– Чей? – не поняла Женни.

– Своего влиятельного и богатого папочки. Видал я таких! Нигде толком не доучился. Ничем по существу не занимается. Проматывает папины денежки.

– А тебе завидно? – съязвила Женни.

– Мне безразлично. Главное, что его занесло сюда и он нас завтра подвезет. – Барт покачал головой. – Ну что ему здесь делать, посуди сама? Просто болтается. «Кон-тро-ли-рую, тот ли реквизит увезут».

– У них любовь с Дездемоной, – мягко опровергла его версию Женни.

– Любовь! – хмыкнул Барт. – Ну ладно, нам повезло, что у них случилась любовь.

– О да! Здесь она случается. Любовь, – насмешливо сказала Женевьева.

Она узнала, кто это там еще издалека так лучезарно улыбается. Бартоломью тоже узнал, встал и приосанился.

– Ну, я, пожалуй, пойду, – прошипела Женин, поднимаясь.

– Останься. Переведешь мне. – Барт даже не посмотрел в ее сторону.

Он лыбился навстречу той самой девушке, что кокетничала с ним на днях и столь бесцеремонно играла его локоном.

– Ну уж нет! – отрезала Женин. – Вы прекрасно понимаете друг друга.

И гордо удалилась. И захлопнула за собой дверь в театр. И приоткрыла ее чуть-чуть: посмотрела в щелочку. Девица уже стояла вплотную к Барту и хохотала. Барт, не оборачиваясь, каблуком нажал на дверь, закрывая.

Ах, вот как! Он подозревал, что она будет шпионить и желал личного пространства?! Да, пожалуйста. Сколько хотите. Вообще-то, было немного неудобно от его уверенности, что она подсматривает. Нет, он просто услышал звук двери.

Женевьева столкнулась с директором труппы.

– Где художник? Что же он делает? У меня спектакль через полчаса, а он провонял все помещение краской. Вели ему вынести стену на улицу.

– Стену? – удивилась Женин.

– Хорошая идея, да? – довольно махнул рукой директор в сторону новых декораций. – Очень компактно для перевозки. А монтируется в стену замка за пять минут.

Для Женевьевы это выглядело кусками каменной светлой стены с вьющимися растениями. Она не успела рассмотреть хорошенько, в чем заключалась идея. Директор просто взмолился, чтобы художник сам распорядился своими сырыми еще полотнами.

Женни набрала воздуха в грудь и распахнула двери. Барт обернулся, девушка расцепила руки. Ой, они, кажется… целовались?

– А эта сеньорита в курсе, что ты завтра уезжаешь? Может, сказать? – Женни шла за Бартом и издевалась.

– Не надо. Не разбивай ей сегодня сердце, – насмешливо ответил Барт.

– Кстати, то, что ты «пробовал» вчера, было вовсе не текилой, – продолжила Женни.

– Что?! – он остановился и посмотрел ей в лицо.

– Актеры ради тебя заказали какой-то американский ликер, – деланно безразлично пожала плечами Женни, пряча улыбку.

– Ах, ты! – Барт захохотал. – Женни, не говори никому в Меланьи, договор?

– Помоги мне, – попросил он. – Нет, лучше позови Отелло. Отнесем в подсобку по одному, чтоб не смазать краски.

– А что это? Такие солнечные светящиеся камни вышли.

– Да? Я хотел мрачные и суровые, – улыбнулся Барт. – Это палаццо Джульетты.

«А разве она жила во дворце?» – попыталась вспомнить Женевьева.

Дездемона фальшивила. Это было ужасно. Аплодисменты тем не менее были, но Дездемона ничего не слышала, ничего не видела. Она сияла. Она послала воздушный поцелуй гордо восседающему в первом ряду Карлосу.

«Что с людьми любовь делает», – вздохнула Женни.

– Уезжаете утром с Карлосом? – прощался с Бартом и Женни после спектакля руководитель труппы. – Какая жалость!

– Да, жалость. Я не успел нарисовать новую афишу, – смущенно посмотрел на него Барт, когда Женин перевела.

– Какая жалость, что вы не увидите наших «Ромео и Джульетту»! Это наша лучшая постановка!

– А! – Барт усмехнулся обиженно. – Конечно, жалко. Хотелось бы посмотреть. Удачи!

Бартоломью развалился на кровати, закинув ноги на спинку.

– Как хорошо быть блондинкой в стране мачо. Зачем я вообще работал? – язвительно спросил он у подошедшей Женин.

– «Сочту за честь, если красивая сеньорита составит мне завтра компанию», – было передразнил Барт, но не разглядел в потемках, как Женевьева отреагировала, поэтому пошел на попятную: – Все! Молчу, молчу!

– Двигайся давай. – Женин толкнула его.

Барт пересел к изголовью.

– Карлос – банальный хвастун. При чем тут я? – возмутилась Женин.

После слов Барта она вдруг со стороны взглянула на ситуацию. Бартоломью разобижен – не оценили его работу по достоинству, плюс еще и дурачится как всегда. Однако противная доля правды в его словах была. Или не было? Нет. Не было!

– Карлосу захотелось показать, как легко и просто он может наши проблемы разрешить, – сердито добавила Женин. – Тоже мне – хозяин.

И сменила гнев на милость:

– Новые декорации просто чудо. Камни как будто светятся изнутри. То, что надо для такой истории, как «Ромео и Джульетта».

– Надеюсь, актерам тоже понравятся. – Тон у Барта стал довольный после похвалы.

Он закинул руки за голову. Потянулся и зевнул.

– Жалко, что ты не успел нарисовать афишу, – заметила Женевьева.

– А! – махнул он рукой. – У меня даже идей не было. Не представляю нашу Дездемону в роли Джульетты. Она и Дездемона-то так себе. Ей бы Клеопатру играть. Романтической девчонкой, которая себя убивает потому, что ей не разрешают выйти замуж, я ее вообще не вижу. Наша – сама кого хочешь убьет!

– Джульетта вышла замуж за Ромео, тайно. Она лишила себя жизни, потому, что считала, что любимый муж умер.

– Я не читал. Литературу я знаю исключительно в пересказе Рафа. А Шекспира он терпеть не может, – улыбнулся Барт. – Есть и у меня пробелы в образовании.

– Рафаэль пересказывал тебе книжки? Надо же, как знакомо.

– Художественные. В двух словах. Он считал, что надо знать популярные сюжеты. Для поддержания светской беседы мне этого вполне хватало, – весело пояснил Барт.

– Я тоже пересказывала! – воскликнула Женин. – В начальной школе одноклассникам. Они ленились сами читать толстые книги. А я их просто глотала. Притворялась больной, лежала дома и читала. В школу с собой таскала по две-три книжки и на ходу прочитывала их за день. Потом пересказывала желающим.

Барт смотрел на нее, улыбаясь.

– Однажды мне объявили бойкот, – призналась Женевьева. – Понимаешь, меня не устраивали некоторые сюжетные линии. Ну почему автор убил друга героя или так рано, без приключений, выдал замуж героиню? Я и додумывала, что бы там могло быть на самом деле.

«На самом деле!» – Барт удержал смешок.

– Некоторые книги меняла просто до неузнаваемости. И тут кому-то из слушателей так понравилась моя история, что он решил прочитать книжку. Обнаружил, что там все не так, рассказал остальным. Мне объявили бойкот. За вранье.

– А ты говорила, что тебя не донимали в школе, – отсмеявшись, поддел Барт.

– Я даже не заметила. Я в тот момент читала что-то интересное. Мне потом подружка объяснила.

– И чем дело закончилось? – поинтересовался Бартоломью.

– Решили, что книжка скучнее моего пересказа, и простили.

Они рассмеялись.

– Но дразнить – не дразнили, – заверила она Барта. «Может, ты и этого не заметила», – улыбнулся он про себя.

– Меня попытались раз дразнить, – сказал Барт. Женевьева ждала, он молчал. Она решила, что продолжения не будет. Неожиданно он заговорил снова:

– Рафаэль плохо, но как-то ходил. А лет в тринадцать ему вдруг резко стало хуже. Стоять не мог. Речь клинило. Трудно было понять, что он пытается сказать. Все болело. Вообще-то он терпеливый, но тут…

Барт хмыкнул.

– Мы в церкви были. С мамой. Не помню, закончилась служба или нет, только Рафаэль больше не мог высидеть. Я вывез его на улицу, мама задержалась. Стою и злюсь, где она, не видит что ли, что Рафу плохо… Подходит компания ребят. Рафаэля обзывать они не стали, решили, что не поймет, нет удовольствия. «Брат чудовища!» «Что там твой урод мычит?» Я не выдержал, развернулся и вмазал. Раф ведь все слышал, хотя он и говорил потом, что ему было все равно.

Барт вздохнул.

– Подрался. Обидно, что рядом с церковью. И что Рафа в таком состоянии оставил без присмотра.

Он посмотрел в дальний угол, где притихла Женни. Ни звука, ни движения.

– Женни, ты спишь? – спросил шепотом.

– Нет, слушаю, – откликнулась она тоже шепотом. – Я бы на твоем месте разревелась бы и бросилась искать маму.

Барт усмехнулся.

– Раф считал, что надо было проигнорировать этих козлов. Он здорово испугался, что или меня убьют, или я кого-то убью, и заорал дико. Нас еле разняли. А Рафа с трудом успокоили.

– Тебе не было страшно? – спросила Женни.

– А! – отмахнулся он. – Если боишься за свою шкуру, то драку лучше не начинай. А раз уж ввязался, то дерись насмерть. Только тогда есть шанс победить. Я и Рафу это сказал.

– Ему-то зачем? – простонала Женни.

– Потому что он когда-нибудь окажется без меня. Вдруг ему придется. Я подарил ему револьвер на совершеннолетие.

– С ума сошел!

– Мама тоже так сказала, – рассмеялся Барт.

– А что Рафаэль?

– Лучше меня стреляет, змей. Впрочем, у меня просто нет времени набить руку. Дела вечно.

– Ему стало лучше? Ну, после обострения? – догадалась Женин.

– Да. Ходить плохо получается, но речь нормальная и руки работают.

– А что вы для этого делали?

– Как всегда. Врачи, монастыри, витамины. Врачи, впрочем, или его хоронят, или обещают ухудшение.

Он привстал и посмотрел на Женевьеву. Лег обратно.

– И почему я тебе все выкладываю? Я не болтливый обычно.

«Как же, поверю», – улыбнулась она про себя.

– А я разговорчивая.

«Но тебя разве переговоришь?» – подумала засыпая.

– Бартоломью, просыпайся, – умоляющий, нежный голосок Женевьевы ласкал ему слух.

– Угу, уже, – перевернулся Барт на живот.

– Барт, вставай. Кровать сейчас будут грузить, – настаивала Женин.

– Меня, пожалуйста, вместе с кроватью… – пробормотал он.

– Аква?! Грасиас, сеньор! – воскликнула Женин, благодаря за воду.

Это Барт понял. Живо вскочил, опасаясь холодного душа.

– Доброе утро, Бартоломью. – Улыбающаяся бодрая Женевьева держала в руке флягу-тыкву. – Вода нам в дорогу. На всякий случай.

– А! – Барт смущенно потеребил затылок.

Кровать в кузов не помещалась. Бартоломью тут же взял размещение мебельного чудовища в свои руки. Деловито измерил. Сбегал в подсобку за инструментами и отвинтил ножки. Под его руководством остов со спинками под углом втиснули в грузовик. Осталось разместить кое-какой реквизит под кроватью. Барт понес ящик в подсобку, бросил последний взгляд на опустевшую сцену, где стояли его новые декорации для «Ромео» – куски стены.

«Бип! Бип-бип!» – сигналили явно ему. Барт быстро выскочил на улицу, еще чего доброго забудут.

– Прошу! – Карлос распахнул перед ним дверцу кабины.

Бартоломью поднял голову, Женевьева помахала ему из кузова.

– Хочешь в кабину? – крикнул он.

– Меня уже здесь устроили.

Барт полез к ней наверх. Карлос захлопнул дверцу и тоже присоединился к ним.

Ну вот. Что же Бартоломью такой соня. Не добудишься никогда. И теперь. Прислонился к матрацу и дрыхнет, а ей отдувайся – развлекай этого противного Карлоса разговорами.

– Да, сеньор Карлос. Просто потрясающе, – ответила Женин брюнету, надеясь, что в тему, поскольку не очень-то она прислушивалась.

Она сидела в углу кузова на тюке с чем-то мягким, зажатая с одной стороны спинкой кровати, с другой – Карлосом. Тот наклонялся к ней все ближе и ближе, горячо дышал в лицо табаком и перегаром. Женин пыталась отодвинуться. Только куда здесь отодвинешься! Карлос положил ей руку на коленку. Ничего себе! Женин так опешила, что сбросила только, когда он погладил. Карлос усмехнулся и полез ей руками за пазуху. Женин завизжала и отпихнула его изо всех сил. Далеко нахал не отлетел – он был тяжелый, а пространство ограничено. Пораженный Карлос уставился было на нее, потом усмехнулся и потянулся обнять.

– Ты что, детка?

Женни вопила и барахталась в его руках. Барт проснулся и не раздумывая бросился на выручку. Он схватил Карлоса за запястья и попытался оторвать от Женни. Карлос выдернул руки и заехал Барту кулаком по лицу. Барт с криком повалил его на дно.

Грузовик подбрасывало на ухабах. В тесноте кузова, поперек которого под углом стояла кровать, натужно сопя, боролись двое мужчин, пытаясь ударить друг друга. Или задушить. Женни выхватила кроватную ножку. Она хотела ударить Карлоса по голове, но прилизанная иссиня-черная макушка то появлялась в пределах досягаемости, то сменялась растрепанными лохмами Барта. Женни поприцеливалась и плюнула, встала на ноги и забарабанила ножкой по крыше кабины.

Их высадили. Прямо посреди дороги. Водитель остановился. Карлос опомнился. И с важным, насколько позволяла его помятая физиономия, видом велел вышвырнуть пассажиров вон. Перепуганная Женни сама выскочила из кузова, увлекая за собой Барта. Им вслед полетели их вещи.

«Хорошо, что этот проклятый чемодан не раскрылся, и не надо собирать эти проклятые рисунки!» – подумала Женни и заплакала.

Барт запустил камнем вслед грузовику. Проорал ругательства. Подскочил к Женни.

– Ух! Ему повезло, что я не взял револьвер! Предлагал же мне Раф…

Обернулся, погрозил кулаком клубам пыли. Женни опустилась на землю, рыдая.

Барт наконец обратил на нее внимание.

– Он что-то тебе сделал? Ты в порядке?

– О, Господи, как противно, – плакала Женни.

Барт растеряно потоптался и присел на корточки.

– Пустяки. Все пустяки, слышишь? – пробормотал он первое, что пришло ему в голову. – Не бойтесь убивающих тело, бойтесь убивающих душу.

– А-а-а-а! – завопила Женни. – Ты!

Она зло пихнула его, он сел на дорогу.

– Проповеди мне будешь читать сейчас?! Да?! Тело? Да что ты понимаешь! Такое унижение!

Глаза ее засверкали.

– О! Уже лучше. – Он улыбнулся разбитыми губами и добавил насмешливо: – В конце концов, мое тело пострадало больше.

Женни посмотрела на него: губа опухала все больше и больше, из нее сочилась кровь. Женни истерически захохотала. Барт сдернул фляжку с ее пояса и плеснул ей водой в лицо. Женни ойкнула. Посидела, поикала, достала платочек и потянулась вытереть ему кровь. Барт перехватил его и сам, скривившись, приложил ко рту.

– Как я в таком виде покажусь на карнавале? – пробурчал. – А! Опять придется в маске, как в прошлом году. Ну, что ты смотришь?! Кто у нас лекарь? Придумай что-нибудь.

Женни заметалась, открыла саквояж. Ах, ну где же ее коллекция листьев?

– На вот, но боюсь, что высохли уже, не помогут, – протянула парочку.

– Как я ему врезал? Наверное, кровавые сопли вытирает, – хвастливо заметил Барт, сплевывая на землю красные слюни.

«Лучше бы меня ударили, чем так трогали, – посмотрела Женевьева на разбитое, но самодовольное лицо Бартоломью. – Хорошо мужчинам – получил по морде, но чувствует себя героем. А я? Как будто с ног до головы облили липкой грязью!»

Она снова зарыдала.

– Женни!

– Отстань! – она закрылась руками и отвернулась.

– Женни, не надо… – Барт не знал, что делать, попытался отнять ей руки от лица, она сопротивлялась, тогда он прижал ее голову к своей груди и погладил, как маленькую. – Ну что ты? Все хорошо.

– Как ты не понимаешь, – всхлипывала она ему куда-то под мышку. – Да я только что потеряла веру в людей!

Барт чуть не рассмеялся, так пафосно это прозвучало в устах Женни.

– Хочешь попить водички? – спросил Барт у ее розового уха, щекой касаясь ее волос.

Женни закивала, все еще уткнувшись ему в плечо.

Барт еще раз провел ладонью, успокаивая. «Шелк. Чистый шелк». Что-то это ему напомнило. Ну конечно. Старинная китайская бархатная скатерть. Была такая в замке, может, есть до сих пор. Они с Рафом в детстве любили трогать ее руками. «Этот бархат сделан из шелка», – сказал экскурсантам отец.

Женни отстранилась, потянулась к фляге.

– Зачем в них верить? В людей? – улыбался Барт, пока она пила.

– Людей надо любить! – Он запнулся, соображая, уместно ли Женевьеве сейчас любить Карлоса, и закончил иначе: – Главное, другую веру не потерять!

– Как? Как это у тебя получается? Одной фразой все возвращаешь на место. Хотя не поймешь, когда ты всерьез, когда шутишь… – широко раскрытыми глазами посмотрела на него Женин.

Она встречала умных, очень умных знаменитостей на Вечерах. Они говорили потрясающие фразы. Женевьева просто дар речи теряла от восхищения, как далеко может зайти игра логики и интеллекта. Если, конечно, Женин не теряла нить разговора. Но этот балаболка умел вставить что-то такое, вроде простое, но что затрагивало какую-то струнку в ее душе. И уже не в первый раз.

– А! Не знаю. – Барт пожал плечами. – Рафаэль пророчит мне будущее политика. Говорит, у меня талант в нужный момент сказать значимые слова, не понимая их смысла.

Глаза у него смеялись. Губу изрядно раздуло. «Я расскажу избирателям, в каком виде я однажды видела их политика», – повеселела Женин.

– Все живы. Все здоровы. В двух шагах от столицы. На дороге. Сейчас нас кто-нибудь подберет. Пошли! – наклонился он за рюкзаком.

– Может, здесь подождем? – предложила Женин.

– Не могу, – признался Барт. – Не могу стоять на месте и ничего не делать. Давай до перекрестка, что ли, дойдем. Больше шансов на попутку будет.

Они тронулись в путь. Женин с саквояжем, Барт с рюкзаком за плечами и двумя чемоданами в руках. Топали они по пустынной каменистой дороге в холмах, поросших скудной растительностью. Солнышко набирало силу. Они действительно дошли до перекрестка с проселочной дорогой. Здесь росло одинокое дерево. Женин бросила свою ношу и рухнула в тень. Барт сел рядом и протянул ей фляжку. Женни сделала глоток, добрым словом вспоминая Тень отца Гамлета, столь любезно позаботившуюся о воде.

– Понимаешь, Бартоломью, – сказала Женевьева, снимая ботинок и рассматривая свеженатертый волдырь, – я так боялась этой поездки! Первый раз одна так далеко и так надолго уехала. Но все встреченные люди и в экспедиции, и вот теперь в театре оказались такими отзывчивыми, такими милыми. Все складывалось так замечательно! И вдруг Карлос…

Женни вздохнула.

– Что? – переспросил Барт. – А, Карлос… Лучше скажи мне, что это за дорога, на которой до сих пор нет никакого транспорта? Ничего, пешком дойдем. Доползу, но на карнавале я буду!

– А Дездемона его любит. Может, написать ей письмо? А вдруг подумает, что я сама виновата. Можно написать анонимно…

– Оставь. Она сама разберется, – посоветовал Барт.

Они замолчали, каждый о своем.

– Как же сложно в нашем мире быть женщиной! – вслух горько выдохнула свои мысли Женевьева. – Каждый гад может обидеть.

– Нет, – сказал Барт. – Сложно быть беззащитным в присутствии гада.

– Что он от меня хотел? – ее передернуло. – Какой ужас!

– Полапать хотел, – рассмеялся Барт. – Не сильно представляю, как в набитом вещами кузове можно исполнить «ужас».

– Ах, так тебе еще и смешно? – набросилась на него с кулаками Женни.

– Эй, угомонись, – закрылся от нее Барт. – Я при чем?

Его спасла появившаяся на проселке повозка.

Спасла Барта. Но мало помогла им в их путешествии.

Странный неразговорчивый старик сворачивал через пару миль в свое селение.

Женни мужественно шагала. Она напихала в башмак травы и старалась не хромать. Не помогло. Плюнула, высунула пятку из ботинка и старалась идти, ступая одной ногой на носок, ранкой наружу. На нее было больно смотреть. Женни старалась, но шла все медленнее и медленнее. Стало понятно, что далеко они не уйдут. Они остановились, расстроенно глядя друг на друга. Барт сорвался.

– А-а-а! – заорал он в отчаянии, выворачивая карманы. – А!

Он чуть не пустил купюры по ветру. Испуганная Женни их отобрала.

– Наконец-то… – Барт и плакал и смеялся… – Наконец-то у нас есть деньги. И мы все равно не можем уехать!

Он захохотал.

– Успокойся, – увещевала его Женевьева. – Сейчас кто-нибудь проедет. Все хорошо. Вот, попей водички. А деньги нам еще пригодятся.

Женни наклонилась, перевязала себе лодыжку платочком.

– Пошли, – улыбнулась притихшему, смущенному после своей вспышки Барту.

– Может, здесь подождем? – потоптался он.

– Пойдем! – решительно тронулась в путь Женни. Не входило в ее планы торчать на солнцепеке – уж если ждать, то в тени.

– Как нога? – поинтересовался Барт через полчаса ходьбы.

– Ничего. – Женин добавила скорости, она увидела деревце.

Доковыляла, села и разулась.

– Ну-ка, покажи. – Барт затянул ей платок, захватив пятку, чтобы повязка не соскальзывала.

– А что у тебя с губой? – спросила Женевьева у его склоненной над ее ногой макушки.

– Какой губой? – Барт поднял голову, изображая недоумение.

Но вдруг он оглянулся на шум и вскочил с криком:

– Повозка!

Им опять не повезло. Мальчик ни за какие деньги не соглашался отвезти их в город. Мол, телега не его, хозяин заругает, он и так задержался. Подвез до следующего проселка и высадил.

Счастье улыбнулось им только к концу дня. Притормозил встречный грузовичок. Молодой веселый парень выслушал сбивчивый рассказ Женевьевы и развернулся. В тесной кабине Женин пришлось сесть Барту на колени, но она махнула рукой на приличия, доехать бы. Водитель пел арии, расспрашивал их о Европе, об их приключениях, ругал дорогу и советовал непременно попробовать что-нибудь из местной кухни. Он отказался от денег, когда довез их до ближайшей гостиницы на окраине. Пропел что-то на прощание и укатил.

В гостинице Бартоломью выложил на стойку пару скомканных бумажек, не торгуясь. Портье довольно сгреб деньги, взглянул на их грязные измученные лица и сунул ключи, даже не регистрируя.

– Туда! – махнул он в сторону коридора.

Женни вошла в номер, выронила саквояж и упала на узкую кровать. Сказала: «Как же я проголодалась!» – и мгновенно уснула. Барт повернулся к ней растерянно. Ну вот: никаких сил нет, а придется идти выяснять насчет ужина. Обнаружив, что она спит, вздохнул с облегчением, выключил свет и повалился на свою кровать, успев удивиться про себя, что румянец у Женевьевы не замажешь никакой дорожной пылью. Свое умывание он тоже отложил до завтра.

– Доброе утро, Бартоломью! Надеюсь, я не всю воду израсходовала. – веселая бодрая Женевьева промокала полотенцем волосы. – Мама не поверит, что я ухитрилась уснуть такой грязной!

– И не говори! – неожиданно поддержал ее Барт. – Ух, доберемся домой – час в ванной отмокать буду!

Женни открыла рот от удивления. Вот, кажется, знаешь человека, а ведь ни капельки не знаешь! Кто бы мог подумать, что Барт обращает внимание на неудобства походной жизни.

– Аэропуэрто! – радостно скомандовал Барт таксисту.

– Хорошо, если бы места были, – переживала по дороге Женевьева.

– Европа маленькая, – заверил ее Бартоломью. – Куда-нибудь улетим. А там проще.

Однако их поджидала неприятность, о которой они и не подозревали. Кассирша отказалась вернуть деньги Женевьеве за сданный по телефону билет.

– Но как же так? – пролепетала Женни. – Мне подтвердили по телефону, что билет сдан. Даже билет Рафаэля приняли по имени.

Барт не понял, о чем идет речь, но услышал «Рафаэль» и протянул паспорт. Кассирша открыла, сверила с записями в толстой потрепанной тетради.

– Все верно. Билеты сданы. Но менее чем за двадцать четыре часа до вылета!

– И даже части стоимости за них не полагается? – ужаснулась Женин.

– Нет. Ничем не могу помочь. Будете оплачивать новые?

Женин молча покачала головой и протянула руку за паспортами.

– Что делать? Где взять такие деньги? – упавшим голосом спросила она у Барта, объяснив в чем дело.

Он потрепал себя по затылку.

– Пошли к начальству! Объясним ситуацию: непредвиденные обстоятельства, сняли с поезда в бессознательном состоянии и отправили в госпиталь…

«Угу. И подробности о “Джеке Смите”?» – подумала про себя Женни. Но что-то же надо делать!

– Сожалею, – сказал им еще не старый и вполне доброжелательный представитель авиакомпании, – но правила есть правила.

Женни принялась рассказывать историю еще раз.

– Мне просто неоткуда взять эти деньги, – развел руками начальник.

Женни повторила все снова.

– Мы – не благотворительная организация! – потерял он терпение и нервно посмотрел на часы.

Взглянул на расстроенную, чуть не плачущую Женни, и вздохнул.

– Персонально я вам очень сочувствую… Обратитесь в консульство, дайте телеграмму родственникам, спросите, наконец, в Генеральном банке, они вам подскажут, как получить поручительство…

– Пошли, Женин, – поднялся Барт.

– Ну, что он тебе посоветовал? – поинтересовался Бартоломью, когда они вышли из душного аэровокзала на свежий воздух.

Женин пересказала и добавила:

– Ох, как бы мне не хотелось просить родителей… Такая сумма! Они уже оплатили мне эту поездку. Меня и так считают в семье несамостоятельной, витающей в облаках. Дополнительные затраты! Мало того, что вовремя не приехала, всех подвела… Интересно, сколько это займет, пересылка денег?

– Нет! – возразил Барт горячо. – Только не это. Втягивать еще и родителей. Я не могу! Я что-нибудь придумаю. Сосчитай, сколько нам не хватает.

На скудную клумбу у здания аэропорта, видимо, с целью ее украсить, были навалены крупные гладкие камни. Женин уселась на один и принялась старательно считать банкноты. Барт пошарил по карманам в надежде, что какие-нибудь еще завалялись. Женщина, проходившая мимо, с такой жадностью посмотрела на пачку в руках у Женевьевы, что Барт непроизвольно улыбнулся. Вот так всегда: кому-то мало, а для кого-то целое состояние. Женщина расстелила фартук на земле под зданием и вывалила на него деревянные фигурки-сувениры. Кивнула вопросительно Барту, тыкая пальцем в свой товар. Бартоломью отрицательно покачал головой. Он вынул фотоаппарат из рюкзака и задумался, что лучше – заложить или продать его?

Какое-то время они выясняли этот вопрос в городе, где, может, и существовали названия улиц, но адреса давались исключительно по ориентирам. «После Верхнего кладбища сразу свернуть направо и прямо до лавки мясника, за лавкой резко налево, а там вам нужен четвертый дом от угла. Все что угодно в залог берут. Какая улица? Я же говорю, четвертый дом от угла». До Верхнего кладбища Барт и Женин из экономии добирались пешком. Дальше Бартоломью решил не идти, повернул назад.

– Все равно нам нужно где-то ночевать. Давай сначала найдем гостиницу подешевле. Бросим там вещи. Наберешь местных газет и изучишь объявления о работе. А я налегке быстро справлюсь.

– А как ты будешь торговаться? – усомнилась Женин.

– Да уж как-нибудь, – усмехнулся Барт.

Найти дешевое пристанище труда не составило. Женин занялась газетами, Бартоломью ушел искать четвертый дом от угла перекрестка, где мясная лавка, которая направо от Верхнего кладбища.

Вернулся он не очень скоро. Швырнул пачку денег на столик.

– Заложил. Жалко стало продавать. Совсем небольшая разница. А вдруг еще выручу. Что там у тебя?

– Мало что интересного, – вздохнула Женевьева.

– Один билет у нас уже в кармане! – улыбнулся Барт. – Не может быть, чтобы нам не повезло. Давай вместе посмотрим.

Но даже Бартоломью с его фантазией не смог сообразить, как выжать необходимые им деньги за разовую работу.

– Ничего, – сказал он, – я что-нибудь придумаю.

– Уже поздно.

– Значит – утром. Давай спать.

Женин решила, что лучше и правда раньше лечь, чем стараться не вспоминать об ужине.

Барт полежал немного, вскочил и принялся перепаковывать все из рюкзака в чемоданы.

Женин повернула к нему голову.

– Ты что?

– Не могу… – признался он. – Ты спи, спи. А у меня меньше вещей будет на таможне. Точно тебе говорю – завтра улетим!

Говорил Барт спокойно, а у самого уверенности не было. С отчаянием он запихивал черепки вперемешку с одеждой в один чемодан. Остатки вещей и рисунки в другой. Часть рисунков не поместилась. Барт сунул их в пустой теперь рюкзак и швырнул его на пол. Сел на кровать и обхватил голову руками. Ну, думай, какой быстрый способ из известных может сработать в этой стране! Встал и подошел к окну, засмотрелся на освещенные витрины напротив.

Женин заворочалась и открыла глаза. На фоне окна маячил силуэт Барта. Она опять уснула.

Бартоломью решился. Стараясь не шуметь, достал все их деньги, замер, взвешивая пачку на ладони, бросил взгляд в сторону спящей Женин и вышел на цыпочках.

Портье дремал. Звуки шагов его потревожили, он встрепенулся и подскочил за стойкой, вопросительно глядя на Барта. Бартоломью демонстративно зевнул и поиграл пачкой денег.

– Чика? – угодливо предложил портье девушку по вызову.

Барт выразительно посмотрел в сторону номера, где осталась Женни, и отрицательно покачал головой.

– Каса дэ хуэго? – перешел портье на шепот.

Барт пожал плечами, но в азартных играх выразил некоторую заинтересованность.

– Покер, покер! – портье показал ему большой палец, выбрался из-за стойки и дружески похлопал Барта по плечу.

«Похоже, то что надо», – оценил Барт заведение без вывески, куда привел его портье. Тот пожал кому-то руки, представил Барта, еще раз жестом подтвердил, что место отличное и испарился. С Бартом заговорили на ломаном английском и усадили за стол, где уже играло четверо.

– Выпивка за счет заведения, – кто-то протянул ему стакан.

– Отлично! – деланно-простодушно улыбнулся Барт.

Он потихоньку выигрывал. Остальные цокали языками: «Гринго просто везет». Подкалывали одного из игроков: «Что, Мигель, попался гринго, который играет лучше тебя?»

Часа через полтора Барт удвоил свои деньги и начал обдумывать, как бы уйти.

Мигель злился, пил, проигрывал, все над ним посмеивались и подбадривали Бартоломью.

– Давай без лимита, гринго! – предложил Мигель.

Барт отказался и поднялся, позевывая.

– Э, нет. Это не по-мужски. У нас так не положено, – зашумели игроки.

Их поддержали непонятно откуда взявшиеся зрители. Окружили плотным кольцом. Не вырвешься!

– Без лимита и один на один, как мужчина с мужчиной! – стукнул по столу Мигель.

– Не связывайся один на один, гринго хорошо играет, – кричали ему вокруг, вроде как подначивая.

– Все твои деньги. Я ставлю столько же, – вошел в раж казавшийся подвыпившим Мигель.

Барт жестом попросил принести спиртное, привстал, отпивая, и покосился на дверь. Покачался пьяно, тем временем продумывая варианты отступления. Ему пришла в голову идея.

– Ноу лимит! – азартно предложил он. – И удваиваю сумму!

Болельщики восторженно зашумели. Мигель поколебался, но достал деньги. Барт полез в карман.

– Эх, деньги остались в гостинице. Сейчас принесу.

Уйти ему не дали. Обступили, плеснули еще из бутылки в стакан и предложили просто позвонить портье. Пусть он принесет.

– А! – пригрозил им пальцем Барт. – Нет. Лучше моя чика привезет!

Женин проснулась от настойчивого стука в дверь. Обнаружила, что Барта в номере нет, и в большом недоумении пошла за портье к телефону. Взяла трубку и услышала веселую скороговорку Бартоломью.

– Привет, солнышко. Знаешь, мой рюкзак? Привези мне его. Он на полу под кроватью. Возьми такси и быстро привези мне. Портье объяснит куда ехать. Привезешь? Да? Целую.

Женни не успела ничего спросить, Барт положил трубку.

Вот он, рюкзак. Только не под кроватью, а рядом с кроватью. С чего это Бартоломью так весел и почему так странно с ней разговаривал? И где он вообще? Наверное, ехать не близко, раз велел взять такси. Где же деньги, чтобы расплатиться за такси? Может, он намекал, что деньги под кроватью?

Женевьева не нашла ничего и под кроватью, но удивиться, зачем Барт забрал все деньги, не успела. Нетерпеливо посигналила подъехавшая машина. Женин подхватила рюкзак и побежала на улицу.

Дорога петляла, однако место оказалось не так далеко, как ожидала Женин. Темнота кромешная, никаких фонарей, вывеска если есть, то не освещена. Женин порадовалась, что она не одна, а на такси. А может, портье дал неверный адрес? Она поколебалась и шагнула из машины в ночь. Водитель проворчал ей вслед, что пусть не надеется исчезнуть, не заплатив.

Женин открыла дверь и закашлялась, так накурено было в помещении. Несколько секунд она вглядывалась в мужские лица. Сквозняк захлопнул за нею дверь. Женин машинально сделала пару шагов вперед, испуганно прижимая рюкзак к груди.

– А вот и моя чика! – услышала она голос Барта, повернула голову и обомлела.

Он держал в руке стакан! Наверное, не первый и явно не с соком! Карты! Он играет! Он снова играет! Ой! Она читала про игроков. Это пристрастие. Они не могут остановиться. Он проиграл их деньги, их шанс улететь домой. Да как он смеет!

– Вот она, моя сладенькая девочка! Лучше нет в целом мире! А какие ножки! Какие стройненькие ножки!

Что за чушь несет этот наглец? Да он пьян! Пьян!

Женни разъяренной тигрицей подскочила к Барту и закричала:

– Как ты смеешь! Ты опять напился! Ты опять играешь!

Барт улыбнулся доброй хмельной улыбкой и забрал у нее рюкзак со словами:

– Куколка моя, ну мне же надо расслабиться!

Покачнулся и заорал:

– Я могу расслабиться на свои кровно заработанные деньги или как?!

У Женни хлынули слезы из глаз:

– Ты опять проиграешься!

Барт, поставивший было рюкзак на пол и наклонившийся развязать тесемки, оставил это занятие, выпрямился, схватил со стола деньги и сунул их Женни в руки:

– А это что? Да мне карта сегодня идет! Смотри, я выиграл! И еще выиграю! А ты?! Чего ты каркаешь?

Женни опустила голову и зарыдала от безысходности.

– Ш-ш! – пьяно попытался успокоить ее Барт, он хотел ее обнять, но Женни увернулась.

– Все-все. Ну, кончай реветь. Пойдем, я посажу тебя в такси, да, куколка? Послушная девочка поедет в гостиницу и подождет, да?

Барт повернулся, ногой задвинул рюкзак под стол, громким шепотом объявил:

– Я сейчас! Одну минуту!

И повел Женни к выходу под еле сдерживаемые смешки зрителей этого спектакля.

– Бартоломью, как ты можешь! – начала было Женни за дверью.

Она просто кипела от гнева.

– Потом. Быстрее в машину, – подтолкнул ее Барт. – Скажи шоферу, чтобы ехал обратно и поторопился.

Он заскочил в машину вслед за Женевьевой, хлопнул дверцей. Догадливый водитель тут же рванул с места без всяких слов.

Барт дрожал как при ознобе, глаза блестели.

– Я сейчас выйду, а вы объезжайте вокруг. Наше окно… – Бартоломью загнул пальцы, высчитывая. – Пятое или шестое от угла.

Он взял Женевьеву за сжатые кулаки и потряс их.

– Если что – действуй по обстоятельствам!

Сверкнул глазами и выскочил из притормозившего такси.

«Если “что” что? Что все это значит?» Женни разжала ладони и обнаружила, что держит деньги. Много денег. Она сунула их в карман и скомандовала шоферу объехать здание. В их окне зажегся свет. Потом погас. Женни стало страшно. «Что такого натворил Барт?» Окно открылось.

Барт прошел мимо портье, разводя руками и сердито морщась, мол, глупая чика не то привезла. Портье его понял и сочувственно покачал головой.

Барт захлопнул дверь номера, включил свет и бросил беглый взгляд вокруг. Вроде все на месте, чемоданы, саквояж, больше ничего не осталось. Он выключил свет, распахнул окно и поставил вещи на подоконник. Выглянул и понял, что спрыгнуть не сможет. Довольно высоко, что там, внизу – не видно: темно. Не хватало ему именно сейчас ногу сломать. А вот оно, такси – рукой подать! К горлу подкатил тошнотворный ком, голова кружилась. «Ничего, прорвусь через дверь», – решил Барт и вышвырнул вещи в окно.

Он вышел в коридор. Проходя мимо стойки, изобразил улыбку и похлопал себя рукой по карману. Портье пожелал ему удачи.

«Пронесло!» На ватных ногах Барт вышел из гостиницы.

Женни видела, как на подоконнике что-то появилось. Потом полетело вниз. Водитель все понял правильно. Выскочил, не вынимая ключ из зажигания, принес чемоданы, сбегал за саквояжем. Из-за угла, пошатываясь, показался Бартоломью, забрался на сиденье и прошептал:

– Аэропорт, быстрее.

Его слегка трясло.

– Зачем нам ночью в аэропорт? – удивилась Женни.

Барт не ответил, скорчился, зажимая рот рукой. Как только машина остановилась у здания аэровокзала, он сделал Женевьеве какой-то неопределенный жест и скрылся в темноте. Женни щедро расплатилась и сама потащила все их вещи внутрь. Она слышала характерные звуки, но пьющих, а потом страдающих, ей было не жалко. Ни капельки! «Интересно, за кого нас принял таксист?» Он был доволен оплатой, но уж очень поспешил убраться.

Барт вошел в полупустой и плохо освещенный аэропорт. Улыбнулся полицейскому и подошел к Женни.

– Никогда не пей натощак! – заметил назидательно.

– Кто тебя заставлял? – разозлилась Женевьева.

– У меня выбора не было, – усмехнулся Барт.

Он был доволен собой, но ему все еще не верилось, что проделка удалась и они выбрались из приключения невредимыми. А Женни стоит, хлопает ресницами и сердится! Она что, ничего не понимает?

– Я обыграл шулеров! Ты представляешь? Ох, Рафаэль не поверит, что мне это удалось. Тебе придется быть свидетелем. – Барт захохотал.

– Почему ты забирал вещи таким странным способом? – ядовито спросила Женевьева.

Ей вспомнился весь кошмар сегодняшней ночи.

– Почему ты так со мной разговаривал? Что мы делаем сейчас в аэропорту?

– Мы ждем в людном месте открытия кассы. Ты все-таки ничего не поняла! Я нашел шулеров. Они дали мне выиграть, а я сбежал у них из-под носа! С твоей помощью! Прости, конечно, что пришлось подвергать тебя опасности, но по-другому не получалось, – смущенно признался Барт.

– Опасность – это ничего, – гордо ответила Женевьева. – Но простить тебе все, что ты мне наговорил! Ни за что!

– Женин, мне нужен был правдоподобный спектакль! А какая из тебя актриса? Это же покерные игроки. Знаешь, какие они физиономисты? Поэтому я…