Читать книгу Школа Добра - Марина Ли - Страница 1

Пролог

В общем зале тишина стояла нездоровая. Студенты замерли на своих местах, вжавшись в кресла. Те, кто умел, стали невидимыми, а кто не умел – тот яростно об этом мечтал. А причиной всему был ректор, стоящий за кафедрой на сцене.

Первокурсники боялись вздохнуть, не понимая, что старый чёрт делает в Школе Добра; второкурсники, зная о происхождении Вельзевула Аззариэлевича, лишь гадали, кто мог довести уравновешенного ректора до боевой формы и зверского настроения. Третьекурсники почти все были пьяны, ибо уже начали праздновать медиум, поэтому единственные плевали на происходящее в зале. Студенты четвертого курса испуганно сжались под сценой, опасаясь, что ректорский гнев как-то связан с каникулами по обмену. И только пятикурсники совершенно точно знали, что происходит, а потому мечтали испариться, растаять утренней дымкой и одновременно провалиться сквозь землю.

– Всех с началом учебного года! Чтоб вас разорвало! – начал Вельзевул Аззариэлевич, и голос его, многократно усиленный, докатился до школьных ворот, вспугнув задремавшего охранника.

– За двести лет, за все двести моих директорских лет у меня не было такого идиотского выпуска! – продолжал грохотать ректор. После его слов большую часть зала отпустило. И правда, чего бояться, если дело касается «выпуска». – Как такое возможно? Почему все сразу? За что мне это?

Вопросы были исключительно риторическими, поэтому никто даже не пытался на них ответить.

– Начнем по порядку, – рыкнул старый черт. – Где проклятые всеми богами ботаники?

Ботаники в лице старосты курса побледнели и встали со своих кресел. Ректор смерил поднявшегося студента презрительным взглядом и спросил:

– Вас за пять лет хоть чему-нибудь научили?

Тяжелый студенческий вздох был засчитан за неудовлетворительный ответ. А потому Вельзевул Аззариэлевич продолжил:

– Это что за ерундовина была с говорящим деревом? Это же международный скандал! Да я вас за этого Буратину со свету сживу, вы у меня до ГОСов не доберетесь!

– Мы не виноваты, – пискнул староста курса. – Дерево нормальным было, это нам химики экспериментальной живой воды подсунули просто…

– Химики???? – прохрипел Вельзевул Аззариэлевич и правой рукой схватился за грудь. – Я вам сейчас дам химиков! Свою голову иметь надо! Где эти химики?!

Щупленький парень вскочил с предпоследнего ряда, и вокруг него сразу образовалась полуобморочная боящаяся вздохнуть зона.

– Вельзевул Аззариэлевич, – проблеял староста химиков тонким голосом. – Ну, вы же сами говорили, наука любит риск. Вот мы и рискнули… К тому же ботаники сами опытный вариант упёрли, никто им его специально не подсовывал… И вообще… Кто ж знал, что у этого реактива будет побочный эффект?..

– Побочный эффект? Иди сюда, умник, я тебе этот нецензурный эффект знаешь, куда засуну?.. Вы хоть представляете, что этот ваш Буратино на детском празднике устроил? Да я заеба… кх… заколебался на гневные письма родителей отвечать! Вы где вообще таких слов набрались, сволочи? Это школа Добра. ДОБРА!!!!! – рявкнул так, что хрустальная люстра под потолком испуганно звякнула и задрожала. – Вам такие слова по определению знать не положено!

Химик хлюпнул носом и опустил очи долу.

Вельзевул Аззариэлевич тяжело выдохнул.

– Ладно. – Отбросил со лба длинную чёлку, ещё тёмную, но уже украшенную серебристыми прядями. – Теперь феи. Что вы там нафеячили в лагере лесорубов? Вы за каким… за каким… вы им зачем любовное зелье в колодец подсыпали? У них же там на двадцать километров вокруг ни одной бабы нет, сволочи!!

Огромный двухметровый фей поднялся с первого ряда и, смущённо проведя ладонью по синему лицу, пробасил:

– Виноваты, простите, мы пьяные были…

– Что-о-о-о-о-о??? – Вельзевул Аззариэлевич даже закашлялся от такой наглости. – Да вы вконец обалдели, чтобы ещё и говорить мне об этом?

– А что? – насупился фей. – Мы ж на каникулах и в неурочное время… И потом, дровосеки не в обиде… Мы с химиками договорились, они нам стирающее память зелье дали…

– Убью… – просипел ректор и, кажется, раздулся еще больше…

Прятавшиеся под сценой студенты четвёртого курса клялись, что слышали, как трещала рубаха на его могучих плечах.

– Там хорошее зелье, Вельзевул Аззариэлевич! Не переживайте, – пытаясь спасти ситуацию, подал голос староста химиков. – Вы в конце учебного года сами проверять изволили.

Но попытка не увенчалась успехом, ибо ректор громко и тяжело задышал, стараясь не вспоминать о том, как именно он проверял это зелье. А потом махнул рукой:

– Чёрт с вами. – Химики с феями выдохнули. – Теперь зоологи. Кто подговорил ёжика бегать по лесу и петь матерные частушки? Признавайтесь сами, иначе будет хуже. Где вообще ваш староста?

– Это не ёжик был, – послышалось справа.

– А кто? – опешил ректор.

– Колобок.

– А почему он тогда матерился на весь лес, как рота королевских гвардейцев?.. – скрипнув зубами уточнил чёрт. – Так, стоп, молчите! Я догадался! Химики, вы сколько литров этой экспериментальной бурды выгнали?

– Не переживайте, Вельзевул Аззариэлевич, больше не осталось…

– Понятно! – процедил ректор. – Вопрос дисциплины в этом учебном году беру на личный контроль. И все эксперименты впредь только в лаборатории и с моего письменного разрешения!

Пауза затянулась.

– Ладно. Зоологам по практике незачёт.

– Почему незачёт-то? – возмутились зоологи скопом.

– Зачет поставлю, когда Колобка поймаете, – рявкнуло студенческое начальство, – и объясните ему, что он не ёжик. А то он уже всех ежих в волшебном лесу перепортил.

На заднем ряду громко заржали, и ректор внимательно посмотрел в ту сторону. Нарушитель вмиг забыл, из-за чего он смеялся, и очень резко задумался о смысле бытия.

– Теперь предметники. И предметницы, мать их за ногу!! – заорал ректор и охранник у школьных ворот на всякий случай спрятался в сторожку.

– Не выдай, – пискнула я затравленно, когда сидящий рядом со мной Веник начал подниматься. Он бросил на меня злобный взгляд и ничего не ответил.

– Где эта фея-крестная?

– Она не фея, – проворчал Веник. – Феи на другом факультете учатся.

– Кто эта идиотка, я тебя спрашиваю? И не притворяйся, ты прекрасно знаешь, о чём речь.

Веник вздохнул и, скосив правый глаз на молитвенно сложившую руки меня, решил идти напролом.

– Я не вполне уверен, о чём именно вы сейчас говорите, Вельзевул Аззариэлевич. В моей команде пятнадцать человек, так что я немного растерян… Неужели и мы завалили практику?

Ректор пошёл красными пятнами.

– Какой именно инцидент вас беспокоит? – прямо спросил Веник, надеясь, что старый чёрт не пойдет против личной просьбы «пострадавшего» и не станет рассказывать, что именно я натворила.

– Вениамин… – В голосе главы Школы Добра послышались ласковые нотки. – Просто назови имя.

Веник вздохнул.

– И я клянусь освободить тебя от ГОСов

На этот раз вздохнул весь зал.

– Все ГОСы автоматом, Вениамин. Ты меня хорошо слышишь?

Веник набрал полную грудь воздуха, и я зажмурилась.

– А давайте она сама разберётся, Вельзевул Аззариэлевич, а?

От такой наглости ректор растерялся, даже как-то сдулся немного. Осуждающе посмотрел на нашего старосту.

– Смерти вы моей хотите, – махнул на нас рукой Вельзевул Аззариэлевич и вышел вон из зала.

– А что у вас случилось-то, а? – ткнула меня в спину одна из феек, когда дверь за ректором закрылась.

– Понятия не имею, – отмахнулась я, стараясь не смотреть на Веника.

Из личного дела студентки Юлианы Волчок

Сочинение на тему «Почему я хочу учиться в Школе Добра»

Мама моя, Элеонора Волчок, была потомственной целительницей. И когда я говорю «потомственной», я имею в виду, что целительницей была не только моя мама и бабушка, но и бабушка бабушки, и бабушка бабушки моей бабушки, и бабушка бабушки бабушки моей бабушки.

А потом родилась я.

Увы, но дар целительницы во мне не отразился вообще. Абсолютно. Даже в той степени, чтобы вылечить себя саму. Максимум, что я могла сделать самостоятельно – это забинтовать порезанный палец.

Я мамин позор.

– Если бы я не знала, что ты моя дочь, – глядя на меня печальными прозрачно-голубыми глазами, частенько говорила моя родительница, – я бы подумала, что ты не от меня.

А папа трепал меня по темным волосам…

Кстати, да. Вот еще одна трагедия Элеоноры Волчок. Свою дочь рыжеволосая красавица стеснялась показать свету. Увы, не было у меня ни молочной белизны ее кожи, ни буйного медновласия, ни прозрачной голубизны горного озера в глазах, ни пухлости утренних роз на губах. Ничего этого не было. Обыкновенная я. Волосы тёмные, прямые и ровные, как солома. Глаза серые, ничего особенного, губы как губы. Зато на носу веснушки – моя извечная печаль и, я даже не побоюсь этого слова, персональная трагедь.

Но я же не про это, я про папу.

– Ну, подумаешь, – смеялся папа. – Не целительница! Вот увидите, она пойдет в меня…

Если кто вдруг не знает, то папа у меня потомственный универсальный маг. И когда я говорю «потомственный»… Ну, вы, короче, догадались. И дедушка, и дедушка дедушки, и дедушка дедушки моего дедушки… В общем, тот самый Иннокентий Волчок, чье имя написано в самом низу нашего семейного дерева, уже был придворным королевским магом. А потом мой папа женился на моей маме, и родилась я. Ну, то есть сначала, конечно, пять моих талантливых братцев. А я уж потом.

Но я опять не про то.

В пятнадцатый день моего рождения папа подарил мне магический кристалл. Дорогущий, красивущий – нет слов – и совершенно бесполезный, потому что в моих «золотых ручках» он на веки вечные остался обычной синей каменюкой.

Я папино разочарование.

И папа, смирившись, стал смотреть на меня… В общем, как мама, с тоской и раздражением.

Целый год до шестнадцатого моего дня рождения наш дом посещали: учитель танцев и пения, мастер виртуозной укладки волос, практикующий косметолог и еще одна странная дама, в обязанности которой входило ходить за мной повсюду и читать мне вслух сентиментальные романы.

И, да. Когда я поняла, что мама прочит мне будущее студентки в Институте имени Шамаханской царицы, я собрала чемодан и сбежала из дома.

Во-первых, я боялась, что будет, если я туда не поступлю. В смысле, боялась, что будет с мамой… И во-вторых, еще больше боялась того, как станет смотреть на меня папа, если все-таки поступлю.

А по сему смиреннейше прошу зачислить меня в Школу Добра на факультет Предметников и Предметниц, ибо идти мне больше некуда.

Часть первая

Глава первая

– И что будем делать с трупом?

Это было первым, что я услышала, ступив на этаж, где мне предстояло прожить, как минимум, год, как максимум, пять, если нас в другое место не решат переселить.

Братья рассказывали, что они все студенческие годы по этажам и корпусам путешествовали. Как заведено в Школе Добра, я не знала. Никто из моей родни здесь не учился. Что, в общем-то, понятно.

– Не знаю… Я как-то с покойниками раньше дел не имела… – Эта фраза была второй. – Может, в ковер завернем и вместе с ним выкинем?

– Да, а коменданту ты как о пропаже скажешь?.. Слышала, что он на заселении говорил: под личную материальную ответственность!.. Видела, как он при этом смотрел? Я чуть от страха не обделалась!

Вконец заинтригованная диалогом, я заглянула в комнату. Пыльное мрачное помещение, оснащённое одним окном, имело кривой платяной шкаф с треснутым посередине зеркалом, одну трехэтажную кровать, один обитый зеленым плюшем стул, один письменный стол и один грязно-зелёный ковёр, строго по центру которого, театрально раскинув тоненькие лапки, лежала одна дохлая мышь.

Кашлянула, привлекая к себе внимание, а когда мои соседки, вздрогнув от неожиданности, наградили меня укоризненным взглядом, мило улыбнулась.

– А что если я избавляюсь от трупа, – сказала, наклонившись над маленьким тельцем и пряча за завесой из волос брезгливую гримасу. – А вы мне за это уступите нижнюю койку? М?

Двумя пальцами попыталась взять труп за хвост и едва разрыв сердца не заработала, когда тот вдруг пискнул, приоткрыл глаза, трогательно дёрнул смешным носиком и пропищал:

– Умоляю! Глоток воды!

Маленькие черные бусинки глаз закатились, и в ту же секунду, просипев паническое:

– Боги! – На пыльном ковре оказалось ещё одно тело. Женское, в розовом платье, со сложной и очень дорогой причёской (со мной лично королевский парикмахер занимался, уж я-то в этом знаю толк).

– Кажется, у нас третий этаж на кровати пустовать будет, – прокомментировала соседка, чьи нервы оказались крепче.

– Думаешь?

– Зуб даю. Сбежит, как только очнётся…

И оказалась права. Ибо выбравшись из обморока, сложная причёска поправила юбку и дрогнувшим голосом сообщила:

– Вы как хотите, но я, кажется, передумала здесь учиться…

Я даже проблеяла что-то утешительное, пока макала мышонка серой мордочкой в блюдце с водой, но несчастная, рассмотрев, чем я занимаюсь, побледнела еще больше и, спотыкаясь на высоких каблуках, выскочила в коридор.

– В Шамаханскую до восьмого числа документы принимают! – на всякий случай крикнула ей в спину я и вернулась к своему пациенту.

– И как же тебя зовут? – спросила у вновь очнувшегося мышонка и испуганно вздрогнула, когда за спиной раздалось:

– Аврора Могила! А тебя?

Я вытаращилась на девчонку с пугающим именем и представилась. А мыш тем временем ткнулся мордочкой в мои пальцы и проворчал:

– Не отвлекайся, пожалуйста, я тут, вроде как, умираю…

Глянула с удивлением на маленького симулянта. Тот почесал задней лапкой ушко и произнес:

– Мне бы хлебушка, а лучше сыра. Или копчёной колбасы.

Переглянувшись, мы с Авророй рассмеялись. Поторопилась соседка насчёт третьей кровати. Кажется, я знаю, кто там теперь будет жить.

– Колбасы ему… – усмехнувшись, протянула я. – Может, для начала всё-таки представишься?

Мышонок протяжно вздохнул, трагично прикрыл лапкой глаза (Такой талант пропадает!) и простонал:

– Выпиздох…

Аврора густо покраснела, а я закашлялась.

– Это что за имя такое странное?

– Научно-экспериментальное, – вздохнул мышонок. – Означает «ВЫше Поднимай Исследовательское Знамя ДОбрых Химиков». Я раньше у химиков жил… Они на мне опыты ставили…

И в глаза мне посмотрел так жалобно-жалобно, а потом добавил:

– Не отдавайте меня им, пожалуйста, а? Я не хочу больше пить! – И вздрогнул всем маленьким тельцем, а потом под кривой шкаф метнулся со скоростью ветра, когда в приоткрытую дверь из коридора долетел голос:

– И тут что-то тихо… Ни тебе визгу, ни мне писку… Был бы здесь, мы бы уже услышали… Мистер, ты не перепутал? Первокурсниц точно на этот этаж заселили?

– На этот… кстати!

В нашу незапертую дверь стукнули для проформы, и на пороге нарисовались две мужские фигуры. Одна из них окинула меня взглядом пустым и Аврору заинтересованным, а потом произнесла:

– Через пятнадцать минут в холле общее собрание. Быть обязательно! – И вышел.

– Ни тебе здрасьти, ни мне до свидания… – пробормотала я в удаляющуюся спину.

Спина замерла на секунду и произнесла:

– Ты это слышал? Вообще малявки оборзели. – А потом ушла, так и не обернувшись.

Пока Аврора надежно закрывала за ушедшими дверь, я полезла под шкаф:

– Эй, ты, неприличный! Вылезай, они уже ушли.

– Я очень приличный, – послышалось обиженное из-под шкафа. – Невезучий только.

И мыш показался.

– Не плачь. – Я почесала маленькую серую спинку указательным пальцем. – С нами не пропадешь.

– А не выдадите? – засомневался Выпи… в общем, мыш засомневался.

– Да я вообще Могила! – Аврора воинственно постучала себя по груди. – Но «выше поднимай исследовательское знамя добрых химиков» – это не имя, это издевательство какое-то…

– Тем более, ты у предметников теперь живешь… – задумчиво пробормотала я, прокручивая в голове несколько вариантов.

– Как тебе Вепрь?

– Почему Вепрь?

– Вперед, предметники! – и я вскинула вверх сжатую в кулак руку.

– «Вперед, предметники!» – это Впепрь, – разумно заметила Аврора, а мыш закашлялся и пропищал:

– Нет-нет! Пусть лучше будет Вепрь!! И вообще, вам на собрание пора.

Окинув напоследок заросшую до потолка грязью комнату торопливым взглядом, мы с Могилой вышли в коридор. А там, у дальней стены, засунув половину туловища в камин, стояла уже знакомая нам… пусть будет, спина… и ласковым голосом уговаривала:

– Ну, хватит прятаться, вылезай! Тебе там печенья купили, овсяного, и молока…

И ведь мы уже почти прошли мимо, оставалось сделать только два шага до поворота на лестницу, когда я все-таки не выдержала и громким шепотом поделилась с подругой наблюдениями:

– Какая прелесть! И в наше просвещенное время есть люди, верящие в Санта-Клауса.

Спина замерла, чертыхнулась и медленно начала выбираться из камина. И была эта спина пугающе зла и огромна.

– «Чудище ужасное обернулось к красавице и, разинув беззубую пасть, зарычало…» – жутким голосом процитировала Аврора известную страшную сказку, и мы со всех ног бросились к лестнице, путаясь в юбках и хохоча при этом.

Внизу собралось много народу, кто-то еще был в домашнем, но многие уже надели формы своих факультетов. Мы бы тоже, наверное, переоделись, если бы с Вепрем возиться не пришлось.

– Надо еды для соседа раздобыть, – вспомнила я, и мы рванули к столикам с угощениями, которые надёжно оккупировали старшекурсники. Они с легким чувством превосходства на лицах косились на неловких новичков и время от времени отпускали ехидные фразочки, порождая очаги хохота.

– Не смотри!! – вдруг зашептала мне прямо в ухо Аврора, и я, конечно же, посмотрела туда, куда был устремлен ее горящий бешеным восторгом взгляд.

На пороге зала стоял старшекурсник. В черной форме предметников, высокий, подтянутый, китель небрежно накинут на плечи, не до конца застегнутая рубашка притягивает взгляд к ямке между ключицами. Резким движением он отбросил темную челку с глаз и недовольно глянул на собравшихся.

– Это кто, сын Тёмного Бога? – забыв вдохнуть, выпалила я, а Аврора только хмыкнула. И главное, лицо у неё при этом было такое… Мол, какой там сын Бога, бери выше…

– Ты не знаешь? Это же…

– Кто здесь Юлиана Волчок? – скривив губы, спросил этот таинственный, чьё инкогнито Аврора не успела мне раскрыть.

– Тут!!! – закричала моя соседка и замахала руками, привлекая к нам всеобщее внимание.

– Ты? – парень посмотрел на девушку, кивнул и решительно произнес:

– В ад!!!

Аврора охнула и плюхнулась на диванчик.

– Ик…

– Вообще-то, это я Волчок, – уточнила я. А неизвестный, не обращая на Аврору никакого внимания, только плечами пожал и повторил:

– Отлично. В ад. Тебя проводить?

Сначала я подумала: «Туда ещё и провожают?» А потом расстроилась: «За что?»

– Ну, проводить… – Тут я кивнула, и к растерянности и испугу присоединился восторг. Что уж врать, как тут без восторга? Да меня никто кроме одного из старших братцев не провожал никогда и никуда. А тут сразу та-а-акой парень. Так что следующей мыслью после «За что?» было «Надеюсь, что до ада далеко». Плечи расправила, голову подняла, грудь вперёд и иду такая, гордой походкой, равнодушная к перекрестному огню любопытных взглядов.

А сын Тёмного Бога стоит на пороге, губы в ухмылочке кривит и смотрит на меня. Капец, как мне повезло!!! И главное, не один же он смотрит, все таращатся, думают, наверное, за что это её в ад вот так сразу, не дожидаясь экзаменов. Вон и давешний поклонник Санты к общему собранию присоединился. Так что к выходу я подошла вся такая гордая и равнодушная, но на полусогнутых, да.

– А как же общее собрание?

В последний момент мне как-то вдруг расхотелось в ад.

– А, ерунда! – Махнул рукой. – Ничего важного, тебе твоя соседка потом обо всём расскажет.

И это была хорошая новость. Ну, это я про то, что после ада будет «потом». Настроение резко улучшилось, и мы вышли на улицу.

– Тебя как зовут? – Я решила быть вежливой и дружелюбной, а он посмотрел на меня удивленно. И, пожалуй, даже слегка шокированно.

– Александр?

– Ты у меня спрашиваешь? – Нет, ну просто интонация была вопросительная.

– Не спрашиваю.

Он подозрительно сощурился, пытаясь взглядом просверлить дырку в моём лбу, а потом будто что-то понял и взгляд из подозрительного превратился в злой.

– Ладно, забыли, – обронил он, отворачиваясь

– Ладно.

Я растерялась, конечно, но спорить не стала. Кто его знает, этого Тёмного Бога… Может, ему собственное имя не нравится. У каждого свои тараканы, не мне его судить.

– Моего старшего брата тоже Александром зовут, – сообщила я, чтобы не молчать, уж больно угнетающе выглядели пустынные улицы Школы. – Сандро для домашних.

А мой провожатый только нахмурился еще больше и проворчал:

– Шире шаг!

Зануда.

И вот только я вошла в ритм, и даже почти уже стала успевать за действительно широким шагом старшекурсника, как тот вдруг остановился. Нет, не так. Он вдруг ОСТАНОВИЛСЯ. Словно на невидимую стены налетел, превратившись в статую себе прекрасному. А потом медленно обернулся ко мне и осторожно уточнил:

– Сандро Волчок твой брат?

– В логике тебе не откажешь.

– Тот самый Александр Волчок????

Началось.

– Тот самый… Слушай, а давай уже ты лучше проводишь меня в ад, а?

Нет, правда, что не так с этим миром, если уже даже та-а-акие мужчины реагируют на имя моего самого старшего братца ровно так же, как и все мои подруги по девичьему клубу?

Александр посмотрел на меня задумчиво, затем почему-то застегнул сначала рубашку, потом китель. И даже про ремешок на воротнике не забыл. Затем вытянулся в струну, щелкнул каблуками, тряхнул лохматой головой и произнес:

– Разрешите представиться, Александр Виног!

– Счастлива-счастлива… – пробубнила я ворчливо и даже кривой реверанс сделала, а потом мстительно добавила:

– Но предупреждаю сразу, брат с меня слово взял: я с его поклонницами не знакомлюсь, не разговариваю и вообще держусь подальше.

– Что? – И зачем-то назад китель расстегнул и даже рукава закатал. Проклятье! Предупреждал же меня Кешка, что длинный язык меня до неприятностей доведёт! – Мне на секунду послышалось…

– Тебе послышалось! – радостно ухватилась за предоставленную возможность выкрутиться я.

– Вообще-то у меня очень хороший слух, – задумчиво протянул Тёмный Бог.

– Слушай, – я закатила глаза, – Александр Как-Там-Тебя, может, уже…

– Виног, – вскинув брови, повторил он и очень странно на меня посмотрел.

– Ага. Точно. Постараюсь запомнить, – искренне заверила я и похлопала парня по плечу. – Мне в аду ждут. Помнишь?

А Александр подался вперёд, словно хотел о чём-то спросить, но тут я за его спиной увидела огромную деревянную дверь, над которой висела табличка «АД», и воскликнула радостно:

– Вижу ад!! – и улыбнулась старшекурснику. – Спасибо за компанию, было приятно познакомиться, Александр Виног. Пока.

– Увидимся, – ответил он, и я впорхнула в обитель грешных душ.

В приёмной АДа не было ничего примечательного: обычный кабинет с массивным столом, кожаными креслами и секретаршей, прижавшей ухо к смежной двери. Я помялась секунду-другую на пороге, переступая с ноги на ногу, после чего вздохнула демонстративно громко. Никакой реакции.

– А почему на двери написано «АД»? – устав ждать, наконец, спросила я. – Почему не «Администрация»?

– Потому что это не администрация, – не отрывая ухо от двери, ответила секретарша. – Это… А ты почему не на общем собрании?

Она выпрямилась и теперь смотрела на меня с легкой досадой и злостью.

– Мне велели явиться в ад, – я пожала плечами и повторила свой вопрос.

– Администрация и дирекция, сокращенно «АД».

Женщину просто разрывало от желания вернуться к подслушиванию и невозможностью сделать пока я мнусь на пороге. А если к этому прибавить мечтательное выражение глаз работницы администрации и дирекции…

Где-то под сердцем появилось гаденькое тревожное предчувствие: будто я забыла сделать что-то важное и мне сейчас за это ой как прилетит.

– Значит, велели явиться? – Женщина решила-таки внутренний спор в пользу рабочих обязанностей и, отлипнув от двери, двинулась к своему столу. – Фамилия.

И бумажками деловито зашуршала.

– Моя – Волчок. А ваша?

– А мою тебе знать неза… Ах! Юлианочка!

Или я ничего не понимаю в жизни, или передо мной ещё одна поклонница одного из моих знаменитых братцев. Интересно знать, которого.

– Скажи, а вот твой брат…

Вот хоть бы раз ошибиться в своих предположениях! Но нет.

– Так кто меня вызывал-то? – бессовестно перебила я и демонстративно нахмурила брови. Как мама учила, мол, недосуг мне с разным плебсом тут общаться.

Секретарша губы поджала и, не уменьшая количество сахара в голосе, ответила:

– Так директор тебя ждёт. – И с придыханием добавила:

– Не один.

А я, понимая, что ни мама, ни папа не могли своим визитом вызвать у женщины такую нездоровую, но ставшую привычной реакцию, обречённо понурилась и вздохнула. Хоть надышусь свободным воздухом напоследок. Когда ещё придётся?..

Толкнула дверь в директорскую обитель и проворчала:

– Чего припёрся?

Сандро подскочил на месте, взволнованный, прекрасный и самую чуточку растрёпанный, бросился ко мне бегом и сжал в крепких объятиях.

– Маленькая! – выдохнул шепотом. – Во имя всех святых, ты представляешь себе, как мы волновались?

Я пожала плечами.

– Почему ты не сказала никому ни слова? Что мы должны были подумать, когда ты просто исчезла?

– Если бы я сказала, вы бы никуда меня не отпустили, – возразила я, смущённо покосившись на Вельзевула Аззариэлевича. Вот обязательно при посторонних меня отчитывать? Но Сандро не был бы Сандро, если бы умел читать по лицам и между строк.

– Принцесса! – рявкнул он ещё громче. – Ты представляешь, что было с папой, когда он узнал, что ты сбежала?

– Ругался?

Я послала директору Школы Добра извиняющуюся улыбку, чувствуя себя жалкой-жалкой, как выброшенный в дождливую ночь котёнок, и вновь посмотрела на брата.

– Да ему плохо стало! – заорал он. Громко так заорал, даже стекла в окнах звякнули. – Хорошо, мама дома была, смогла вытащить…

Понуро ковырнула правой ногой угол директорского ковра.

– А мама? Ты думала о маме?

Вот мне интересно, почему никто не спросит, думала ли я о себе?

– Ты знаешь, что случилось с мамой, когда она узнала, КУДА ты поступила?

Я промолчала, посчитав вопрос риторическим, а вот Вельзевул Аззариэлевич, молчать не стал, для начала недовольно кашлянув. Но Сандро на его покашливание, конечно же, никакого внимания не обратил.

– Ты думала своей головой, что мама станет говорить подругам, когда те спросят, где учится её единственная дочь? А при дворе? Что о них с отцом при Светлом дворе говорить будут? Да она неделю из спальни не выходит! Не знает, как после всего, что ты натворила людям в глаза смотреть!

Директор вновь закашлялся. Надсадно и я бы даже сказала, разгневанно.

– Короче, принцесса, – подвёл черту под разговором Сандро, – иди за вещами, мы возвращаемся домой!

А я беспомощно уставилась на него, думая лишь о том, как бы не расплакаться. Александр Волчок, мой самый старший брат, он такой. Он же схватит меня сейчас за шиворот и утащит силой. И всё. Прощай, свобода, жизнь и гордость. Здравствуй, Шамаханская царица.

– Боюсь, дорогой друг, вы плохо слушали меня, когда я вам зачитывал устав нашей школы, – неожиданно подал голос директор Школы Добра и пробарабанил пальцами по столу то ли походный марш, то ли незамысловатую фанатскую речёвку: «Та-да, та-да-да, Та-да-да-да. Та-да».

– Прошу меня простить, Вельзевул Аззариэлевич, но я вообще не слушал, – отмахнулся Сандро. – Единственное, о чём я мог думать в тот момент – это моя сестра.

– Я так и понял. – Вельзевул Аззариэлевич кивнул. – Только это вас и извиняет. Поэтому повторяю один из основных пунктов нашей конституции: «Мы не выдаём своих».

Александр Волчок посмотрел на директора так… вот если бы он на меня так посмотрел, я бы сразу молча встала, прошла бы через весь кабинет и встала в угол. А директор только плечом дёрнул. Силен мужик!

– И это должно меня волновать? – рыкнул Сандро.

– Если ваша сестра не хочет оставлять нашу школу… – И взгляд в меня вопросительный бросил, а я только головой затрясла истово. – … то, боюсь, вы не можете ее забрать.

– Вы серьёзно?

– Более чем.

И тут я с ужасом увидела, как темнеет лицо моего самого старшего брата, как наливаются кровью глаза, теряя свою зелень, как руки сжимаются в кулаки, а плечи, наоборот, становятся шире; и запоздало вспомнила, что популярен Волчок-юниор не только из-за внешности выразительной, а в первую очередь, из-за своих гладиаторских подвигов.

– Сандро! – я подорвалась с места, собираясь подскочить к брату, закрыть руками ему глаза, согласиться на всё, на всё, только чтобы он не… Если он разнесёт кабинет директора Школы Добра, это будет такой скандал, такой…

Но Вельзевул Аззариэлевич перехватил меня на полпути, приобняв легонько за плечи, весело подмигнул и строгим голосом поведал моему братцу:

– С сожалением вынужден сообщить, Александр, что ваша виза внезапно утратила свою актуальность. Немедленно покиньте территорию нашего государства.

Громкий хлопок – и мы с директором одни в его кабинете. Я недоверчиво моргнула, озираясь по сторонам.

– А Александр, он…

– За воротами. Можешь сходить попрощаться.

– Ох! – Я как подкошенная рухнула в кресло и схватилась руками за голову. – Ой, мамочки! Что же теперь будет?

А Вельзевул Аззариэлевич устроился в своём кресле, удобно вытянув ноги и откинувшись назад, довольный, как кот, который только что съел хозяйскую канарейку.

– Ты совершенно точно хочешь учиться у нас? – то ли спросил, то ли мурлыкнул. И я кивнула в ответ.

Ну, да. Хочу. А зачем я, по-вашему, сюда поступила? Три вступительных экзамена на «отлично» сдала, между прочим.

– Будет нелегко. Представители высшего сословия обычно выбирают другие университеты.

– Именно, что «выбирают», – пробурчала я. – Я вот тоже выбрала и…

– И не боишься? – директор наклонился вперёд и впился в меня цепким взглядом. – Ведь скажут, скажут, что младшая дочь Волчков в обслугу подалась. Не постесняются тебя носом ткнуть в твоё происхождение.

– Чего я боюсь, так это того, что Сандро вас уговорит меня выгнать. Или папа. Или, что ещё хуже, мама приедет, плакать начнёт… И я сама… Уговорюсь.

Вздохнула и опустила глаза, чтобы Вельзевул Аззариэлевич не заметил, как они блестят от не пролитых слёз. Так жалко себя стало – просто жуть!

– Хорошая девочка, – мягко похвалил директор, а потом неожиданно хлопнул в ладоши и зачем-то злорадно хмыкнул. – Возьми у Ирэны документы, мы тебе выдадим временное политическое убежище. До совершеннолетия. И никто не сможет забрать тебя отсюда силой. А там сама решишь, хочешь ли ты получить школьное гражданство.

Обалдеть!!!

Школьное гражданство? Да об этом гражданстве во всём мире легенды ходят!!!

– А вы не врёте?

– Иди уже! А то ещё передумаю…

– Не надо! – пискнула я и, подхватив юбки, рванула к дверям, но на полпути передумала, развернулась и повисла на директорской шее.

– Спасибо, Вельзевул Аззариэлевич! Спасибо! Вы даже не представляете, что я… Да я…

– Лучшей благодарностью будет твоя отличная учёба, Волчок, – ответил директор, погладив меня по волосам. – А тепери иди. У Ирэны уже, наверное, ухо вспотело подслушивать.

Тряхнув головой я выбежала в приёмную, где за столом сидела та самая Ирэна, со вспотевшим ухом и недовольно поджатыми губами.

– Можно было и повежливее с братом-то… – попеняла она мне. – Ну, что смотришь? Иди документы заполняй! Недоразумение.

– Почему недоразумение-то? – обиделась я, но кипу протянутых бумаг взяла.

– А потому что мы четыре года назад уже дали одно политическое убежище… На свою голову. Ой, что опять начнётся… Что начнётся…

Она зажмурилась и почесала кончик носа.

– А что начнётся? – активно рисуя крестики в вопроснике, спросила я. Но тут из-за двери донеслось:

– Ирэна, зайди ко мне! – и секретарша, вильнув хвостом на пышной юбке, умчалась, оставив меня наедине со своими тревожными мыслями.

Сначала я просто заполняла анкету, потом начала переживать, потом вспомнила про Сандро и хотела бежать к школьным воротам. А потом мне попался Устав Школы Добра, который я должна была прочитать, подписать и выучить наизусть. Ну, то есть не прямо сейчас, но в обозримом и самом ближайшем будущем.

УСТАВ ШКОЛЫ ДОБРА

1. Школа Добра, в дальнейшем ШД, была основана Любомиром Первым в году 536 от Разделения Миров с целью объединения в одном месте всех направлений магического обслуживания для увеличения качества обучения и синтеза между различными сферами.

2. ШД является учебным заведением и государством, поэтому на время обучения студенты приравниваются в правах и обязанностях к гражданам этой страны.

3. На территории каждого государства в Разделенных Мирах, если оно пожелает, может быть открыто консульство либо представительство ШД.

4. Гражданами ШД являются учителя, администрация, студенты, обслуживающий персонал и свободные от учёбы люди и магические существа.

5. ШД – школа по обучению обслуживающего магического персонала. Обучение ведётся по пяти направлениям: Химики, Ботаники, Зоологи, Предметники и Феи. В Школу Добра может поступить любой, но это не означает, что у каждого хватит сил окончить все пять курсов.

6. Студенты Школы Добра сами зарабатывают себе на жизнь, обеспечивают комфорт проживания и учебного процесса, а также выплачивают стипендию преподавателям и зарплату старостам факультетов. Любой, кто не хочет работать на благо ШД или не хочет учиться, вправе в любой момент покинуть ШД и, тем самым, автоматически лишиться гражданства и годовой визы.

7. Права граждан ШД. У каждого гражданина ШД есть право на учёбу, а также на участие в культурной, политической и социальной жизни страны.

8. Обязанности граждан ШД. Гражданин обязан служить на благо школы и защищать её интересы за пределами страны, соблюдать законы ШД, а также не нарушать правил проживания в студенческом общежитии, с которыми каждый учащийся обязан ознакомиться не позднее первого дня каждого нового учебного года.

9. Директор ШД является главой школы и государства. В его же руках находится судебная власть. Только он вправе наказывать студентов, а также других граждан Школы. Высшая мера наказания – исключение из школы и лишение гражданства. Законодательная власть принадлежит администрации школы, а также студенческому совету, выборы в который проводятся каждый год в первый вторник нового учебного года. Исполнительная власть остается за старостами факультетов, помощниками старост и дежурными по общежитию.

10. За все действия, совершённые учащимися и другими гражданами за пределами государства ШД, администрация ответственности не несёт, но по закону о свободных учебных заведениях школа имеет право не выдавать своих граждан на суд в других государствах.

К середине списка я слегка прибалдела, а к концу десятого пункта икнула от ужаса.

Это что же теперь получается? Из дома я после всего случившегося точно не получу ни копейки. Тут мне стипендию давать не будут, наоборот, это ещё и я должна приплачивать своим же преподавателям… Вот так так… А где мне средства на обеды-ужины взять? Я и так уже почти неделю на одних яблоках живу! Благо, в Школе Добра яблони повсюду… А что я буду делать зимой? Ой, раздери меня дракон… Ой-ёй…

Я подперла щёку рукой и, горестно вздохнув, задумалась. Если бы среди неудачниц устраивали конкурс, мне бы точно достался первый приз. Вот вроде же сбылась мечта, я удрала из дома, избежав участи, которая хуже смерти, и вместе с тем…

Рычание, многократно усиленное магией, ворвалось в распахнутое окно и заставило меня подпрыгнуть от испуга.

– Р-р-р-разнесу всё к чертям собачьим!! – голос Сандро не узнал бы разве только тот, кто не прожил с ним под одной крышей шестнадцать лет. – Мелкая, иди сюда немедленно! ПРРЯМО. ССЕЙЧАС!!

– Ууууй! – взвыла я и рысью поскакала на выход и едва не навернулась, зацепившись за подол, когда мне в спину ударило спокойное:

– Ты документы заполнила?

Одной рукой я ухватилась за дверную ручку, а второй вцепилась в подол проклятой юбки, приподнимая, чтобы удобнее бежать было.

– Честное-пречестное, я всё вечером доделаю и завтра принесу, – проблеяла я, оборачиваясь назад.

– Уверена? – Следом за голосом появился и сам хозяин кабинета в сопровождении своей верной секретарши. – Если не хочешь, можешь никуда не ходить. Он не достанет тебя отсюда и не обидит. Никто не обидит. Ты теперь под защитой Школы. Под моей защитой. Веришь?

– Верю. – Я грустно и преданно посмотрела в глаза самому лучшему ректору в мире. – Но, Вельзевул Аззариэлевич, вы просто не знаете. Сандро… Он же дурной совсем, когда злится! Совсем-совсем! Взаправду может всё здесь разнести… к этим самым… к собачьим…

Под конец речи я почувствовала, что краснею. А ректор вместо того, чтобы проникнуться моим предостережением и грозящей Школе опасностью, подмигнул мне и весело заявил:

– О! Думаю, что наша защита не по зубам даже твоему брату! Какой он там чемпион, напомни, будь любезна?

– Абсолютный. В гладиаторской борьбе, в индивидуальной, в магической, в тактической… Ой, мамочки!! – Я в ужасе схватилась за голову. – Вот же я овечка, так вас подставила! Вы же не знаете! Его ведь в Институт Годрика Воинственного, и он теперь у них там…

– Инструктор, – мурлыкнул от удовольствия Вельзевул Аззариэлевич, а преданная Ирэна мечтательно облизнула пухлые розовые губы. – По стратегии боя!!

– Эээ… Ну. Типа того.

– Типа того? – противным голосом передразнил Вельзевул Аззариэлевич. – Типа того? Это что за жаргон? Какая птица Рок его в твою пустую голову на своём хвосте принесла? – Щёлкнул пальцами перед моим носом. – Учиться немедленно! Под моим личным контролем! Типа того… Бегом в общежитие правила проживания и Устав зубрить! Нет, Ирэна, ну ты слышала? «Типа того»!!

– Гадость какая, – подобострастно скривилась гнусная подслушивательница под дверями и, пользуясь моментом мстительно погрозила мне пальцем. – И с братом ещё таким тоном разговаривала. Дрянная девчонка!

– Нормальная, – улыбнулся ректор своей помощнице. – Не ревнуй…

И добавил, уже мне:

– Волчок, с братом попрощайся, но за ворота всё же не вздумай выходить. И помни, я жду от тебя не просто хороших – отличных результатов в учёбе. Не разочаруй.

– Постараюсь, – заверила я и, дождавшись ректорского благословения, ринулась со всех ног к воротам. Сандро у нас никогда особым терпением не отличался. Разнести, может, и не разнесёт ничего, но попортить стены и нервы вахтёру может.

Он ждал меня у проходной. Широко расставив ноги и заложив руки за спину, буравил злым взглядом задёрнутое решёткой окошко дежурного. Я высунула нос между прутьями ворот и позвала его по имени.

– Принцесса! – встрепенулся брат и впился в меня больным тревожным взглядом. – Мелкая… – Заметил, что при мне нет ни чемоданов, ни желания пересекать границу Школы Добра, и хмуро вздохнул:

– Не пойдёшь домой, значит?

– Не пойду, – покаялась я.

– А как же мама?

– Она сама меня хотела в Шамаханскую сослать.

Сандро скрипнул зубами и ноздри раздул.

– Юл, ты же знаешь, что я не смирюсь.

– Знаю, – противным голосом согласилась я. А потом вздёрнула нос и, старательно пародируя маму, выдала:

– Сандро, учись проигрывать. Признай, в этот раз малявка тебя сделала. Я не вернусь домой, даже не надейся. Привет домашним! А мне устав и… эти… правила проживания учить надо!

Развернулась, красив смахнув юбкой пыль с придорожных кустов, и двинула в сторону общежития, а в спину мне громко так, на всю нашу маленькую школьную страну, ударило:

– Я только напомню, Юлка, я не папа. Поймаю – и выпорю.

– А ты поймай сначала, – проворчала я на всякий случай совсем тихонько, чтобы он не услышал, и спряталась за углом ближайшего строения.

– Зарраза! – рявкнул напоследок Сандро, а я, высунув нос из укрытия, пожелала ему в спину:

– Чтоб ты провалился.

А когда он скрылся из поля зрения сторожа и тот, выйдя из сторожки, омыл мокрой тряпкой порог, надеясь, никогда больше моего братца не увидеть, выдохнула:

– Фффу!

Даже почти успела обрадоваться и развернулась в сторону своего общежития, чтобы немедленно наткнуться на довольно-ехидную физиономию сына Тёмного Бога.

– Принцесса, значит, – протянул он задумчиво, даже не пытаясь скрыть наглую ухмылку.

– Ну хоть не фанатка, как ты.

И пока Александр моргал, соображая, к чему я это сказала, вытянулась в струну, щёлкнула пальцами по невидимому воротничку на шее и, старательно подражая высокомерной манере старшекурсника, проговорила:

– Разрешите представиться, Александр Виног. Вы мне как человек, ни разу не интересны, но задницу вашему знаменитому брату я бы с огромным удовольствием поцеловал. Если позволите.

И ещё уничижительное «Бе-бе-бе» на конце добавила.

А Александр вместо того, чтобы разозлиться вдруг рассмеялся.

– Ты просто удивительный человечек, Юлиана Волчок, – поведал он. И я сначала подумала, что глумится, но он добавил:

– Я таких наглых мышат, как ты, пока не встречал.

Точно издевается, хмуро констатировала я и проворчала:

– Ты что-то конкретное хотел или просто пришел сделать мне комплимент?

– Два раза мимо, – оголил в наглой улыбке зубы. – Меня Аззариэлевич прислал. Велел проследить, чтобы ты к воротам близко не подходила. Ну и вступиться, если всё же хватит мозгов подойти.

Очень. Очень сильно хотелось показать ему язык или какой-нибудь другой ещё более неприличный       жест, но я сдержалась.

– Хорошо быть остряком на сытый желудок, – вместо этого буркнула я. – Можешь и дальше веселить своими остротами придорожную пыль и спрятавшегося в сторожке вахтёра, а я, пожалуй, пойду. Мне еще с правилами проживания знакомиться… и бардак у нас в комнате… и есть хочется… После новости о стипендии смешно надеяться на то, что здесь кормят, да?

На общем собрании я ничего перехватить не успела, а последние деньги, честно стыренные из заначки моего самого младшего брата, были потрачены ещё позавчера вечером, на ужин… С тех пор же были одни яблоки. А ими разве наешься? Вот уж нет! Разве что бурчание в животе заработаешь – а больше ничего.

Где-то в районе солнечного сплетения во мне что-то тоскливо булькнуло – с таким звуком жабы ныряют в пруд, спасаясь от полуденного зноя, – а Александр, окинув мою худосочную фигуру презрительным взглядом, проворчал сквозь зубы что-то вкусное, про кости и суповой набор, после чего отбросил чёлку с глаз и, наконец, ушёл, оставив меня наедине с моим подвывающим желудком.

Глава вторая

Мы с желудком прикинули свои шансы на сытный ужин и грустно побрели к общежитию. Может, повезет умыкнуть что-то у Вепря. Аврора же должна была ему еды принести. И чем ближе я подходила к своему новому дому, тем поганее становилось на моей душе. Докатилась: строю планы, как стырить еду у мыша… У бедного мыша, узника совести и жертвы химических экспериментов.

А в комнате меня ждал сюрприз. Всё буквально блестело, сверкало и дышало чистотой, а стол ломился от всевозможных яств и лакомств, а на единственном стуле гордо восседала Аврора Могила и снисходительно смотрела на увивающихся вокруг нее парней.

– А что тут происходит? – испуганно спросила я. – Я комнатой не ошиблась?

– О! Юлиана! – Моя соседка вскочила, всплеснув руками и как-то подозрительно засуетилась. – Мальчики, познакомьтесь, это Юлиана Волчок, мы с ней живём вместе. Только ей, к сожалению, стула не хватило…

И посмотрела на высокого кучерявого блондина, чем-то похожего на суслика, такими печальными глазами, что если бы я не была так голодна, у меня бы точно кусок поперёк горла встал. Однако лютый голод помог плохо прожёванной куриной отбивной проскользнуть внутрь. Блондин ретиво тряхнул волнистой гривой и рванул с места со скоростью породистого рысака, разве что без игривого ржания. А я, откашлявшись и отправив вслед за отбивной (ну, чтоб не заскучала) варёную картофелину, пролепетала, блаженно жмурясь от ни с чем не сравнимого удовольствия:

– Аврор, а это тут… как вообще?

Желудок так громко скулил от первобытного счастья, что заглушал глас разума, и ничего более внятного я сформулировать не смогла.

– А это мне поклонники подарили, – пояснила соседка. – Ты жуй, не стесняйся.

(Стесняться? Я? Вот уж дудки!) А пока я закидывала в топку всё, на что глаз упадёт, прошла к недобитому зеркалу и придирчиво осмотрела себя со всех сторон.

– Сказать им что ли, чтобы зеркало целое раздобыли?.. А, и так сойдет.

Девушка резко развернулась в мою сторону, устроив небольшой юбковорот вокруг своих ног, и взмахнула руками:

– А ты? Ты где была? Что от тебя в АДу хотели-то?

Судя по тому, как спокойно Могила произнесла слово «ад», ей уже объяснили, что это такое. Но я и рта раскрыть не успела, как в нашу дверь стукнули чем-то тяжелым, а затем со счастливым лицом на пороге появился блондин, держа перед собой на вытянутых руках кресло-качалку.

О-БАЛ-ДЕТЬ! Пребывая в состоянии полного восторга, я откусила ещё один кусок, устраиваясь на удобном сидении. Вот ещё бы плед… Скосила на Аврору один глаз, обдумывая, будет ли совсем уж наглостью припахать ее ухажёров к поискам одеялка для меня… Но тут в дверь снова стукнули, и снова чем-то нелегким, и на пороге появились сразу два поклонника – не видимых мною ранее – нёсших одну маленькую раскладную софу.

Аврора тяжело вздохнула и глаза закатила:

– Я же просила маленький диванчик, – протянула, капризно кривя алые губки. – Ладно, поставьте где-нибудь! Да не туда! К окну давайте… Левее. Цвет совсем не подходит…

Вот же нахалка. Я в неё почти влюбилась. Как она это делает?

А Могила между тем раскинула на свежепринесенной софе свои юбки и пожаловалась нежно, с придыханием:

– Устала… Я бы отдохнула, мальчики. А?

И мальчики, посмотрев на предмет своего обожания грустными собачьими глазами, попрощались и беспрекословно вышли вон.

Минуты три я ела в абсолютной тишине, а когда желудок заткнулся, дало о себе знать любопытство.

– Аврорка, скажи, а у тебя в роду суккубов не было? – поинтересовалась я.

– Суккубов нет, – зевнула она. – Но бабушка – химик знатный, потрясающие духи гонит… только для семейного пользования.

– С феромонами? – От восторга я понизила голос до шепота. – Респект.

Она кивнула, а я покосилась на кресло, на софу, на горы еды, на до блеска вылизанную комнату и предсказала:

– Но завтра будут бить.

«А может быть, даже сегодня», – упаднически подсказал внезапно зачесавшийся копчик – не иначе неприятности чуял. А Аврора только рассмеялась:

– Это ты правила проживания не читала еще. Оттого и боишься. Почитаешь – и поймешь: ничего они нам не сделают.

– А мне все-таки кажется, что сделают, – аппетит от нехороших новостей, странное дело не пропал, а наоборот даже увеличился. Наверное, именно поэтому приговоренным к казни положен самый лучший в жизни ужин. Меня к казни, конечно, никто не приговаривал, но когда ещё получится так налопаться? – Как поймут, что ты их провела… – Я вцепилась зубами в курицу и посмотрела на головку сыра. – Так шражу желачь нашнут.

– Что?

И тут в дверь снова постучали. Я вскочила со своего шикарного трона и, вгрызаясь в сочный розовый помидор, продефилировала к выходу.

– Значит, есть тебе нечего, да? – ровным голосом поинтересовался Александр Виног, обнаруженный мною в коридоре. Правой рукой он облокотился о дверную коробку, а в левой держал корзину, в которой я успела рассмотреть виноград, длинный батон, очень свежий, если судить, что один его аромат заставил наполниться жадной слюной мой рот, и что-то еще.

– Почему нечего? – удивилась я. – Помидоры вот… Курица…

Тыльной стороной ладони – маму б инфаркт хватил, если бы она увидела! – я вытерла блестевшие от жира губы и подбородок, а Александр поставил корзину на пол и, с такой яростью чеканя шаг, что на мраморном полу, скорее всего остались следы, прошествовал до поворота на лестницу.

Неловко получилось.

Я закусила нижнюю губу и нерешительно посмотрела в сторону лестницы. Ну, не бежать же за ним следом, объясняя, что здесь произошло, честное слово. Да и станет ли он слушать?..

Вряд ли. А посему что? Правильно, лишним бывает только третий угол в любовном треугольнике, но никак не еде, поэтому я, шикнув на голос совести, подхватила с полу корзинку Александра и вернулась в комнату, где Аврора уже начала устраивать домик Вепрю.

Девчонка забралась на последний этаж нашего трехъярусного ложа и о чём-то переговаривалась там с мышом, но, услышав, что я вернулась, свесила вниз голову.

– О! Посмотрите-ка! – одобрительно поджала губы. – Ты и без феромонов справилась! От кого дары?

– Это совсем не это! – возмутилась я искренне. – Это просто вот…

– М-м-м… Я так и подумала. Кто это хоть был?

Может, Виногу автограф Сандро подарить, чтобы подмазаться? Если он мне его, конечно, даст после сегодняшнего?..

Аврора спустилась на землю с Вепрем на плече.

– А поточнее нельзя?

– Их темнейшество Александр Виног… – нехотя сообщила я и попыталась уточнить:

– Тут такая история получилась…

– С ума сойти!!! – Аврора плюхнулась на пол мимо стула.

– Осторожнее!!! – возмутился мыш, который от резкого движения слетел с плеча и, кувыркнувшись через голову, оказался на полу у моих ног. – Я редкий экспериментальный вариант. Можно сказать, единственный в мире! В обоих из миров!

Аврора отнеслась к словам маленького соседа без должного уважения, невежливо хмыкнула и, потирая ушибленное место, уставилась на меня.

– Александр Виног собственной персоной принёс тебе корзину еды?

– Ну, прям уж корзину. Один батон и семь виноградин. И немного сушеной говядины. И два яблока. И печенье…

– …домашнее, – шёпотом уточнила Аврора, присоединяясь к ревизии корзины

– И бутылка кваса, – закончила я выкладывать на стол добычу.

Я говорила о том, что устыдилась? Если и да, то соврала. Я почувствовала себя жуткой, гадкой, наглой свинюгой, которая, возможно, забрала у бедняги-старшекурсника последний кусок.

С дикой ненавистью глянула на помидор, что всё ещё держала в правой руке…

Нет, тут одним автографом не отделаешься. Тут надо ещё и не самого старшего братца задействовать…

Волевым усилием отогнала от себя неприятные мысли, взяла себя в руки, и доела всё, что успела надкусить, а потом поинтересовалась:

– Так что там с правилами проживания?

– А фто с правилами? – Вепрь замер с виноградиной в зубах. Хоть бы Александр не узнал, что я его фруктами мышей кормлю, а то вообще некрасиво получится.

С другой стороны, куда уж некрасивей-то?

– Ну, даст мне кто-то прочитать эти ваши правила?

Аврора гаденько захихикала, положила на стол недогрызенное яблоко, подошла к нашему кривому шкафу, открыла зеркальную дверь и извлекла на свет…

– Боги! – пискнула я. – Это что такое? Кирпичей такого размера в природе не существует!

– О! – моя соседка ласково погладила фолиант по корешку и произнесла замогильным голосом. – Это не кирпич. Это эпопея под названием «Правила проживания в студенческом общежитии».

– Это не эпопея! – Я все-таки подавилась последним куском курицы. – Это же опупея настоящая! Кому-то же было не лень все это писать. – Схватилась руками за голову. – Слуша-а-ай, а что делать-то! Я как раз сегодня в Уставе читала, что мы к первому учебному дню должны это назубок выучить.

Аврора легкомысленно махнула рукой.

– Ай, ерунда! Мне тут по секрету сказали, никто ЭТО… – Зловеще потрясла в воздухе кирпичом. Тем, который книга. – …толком не читал. Главное, вот что запомнить: обучающийся всегда прав, если он не прав – значит, эксперимент не удался. А любой эксперимент, как известно, это не вредительство, а похвальное стремление к знаниям. Так что пусть докажут сначала, что злой умысел был… И вообще, Юлка, не порти мне настроение!

Я хихикнула.

– Не буду.

– Вот и умница. Я вообще о чём? А! После полуночи и до шести утра из здания общежития не выходить, – менторским тоном продолжила Могила. – Алкогольные напитки не распивать, а после десяти вечера и экспериментальными не злоупотреблять. Ну, и мальчиков-девочек в гости по ночам не водить… Кажется, всё… Вепрушка, я ни о чём не забыла?

– Ещё животных домашних заводить нельзя, – подсказал Вепрушка, доедая Александровский виноград.

А я задумчиво на него посмотрела. Интересно, говорящий мыш подпадает под разряд домашних животных? Или это домашний вредитель? Или ещё что-то… кто-то? И почему он вообще говорящий?

– Слушай, а разве на факультете химиков изучают магический интеллект? – спросила я у Вепря.

– Нет, магический интеллект изучают у зоологов, – он деловито сел на попу и тонким хвостиком маленький острый подбородок важно подпёр. – И у ботаников немного. Но у ботаников там вообще только азы, ничего интересного. А вот у предметников неодушевлённый магический интеллект очень подробно рассматривается. Профессор Фростик по нему диссертацию писал, между прочим… А ты к чему спросила?

И уставился на меня чёрными бусинками немигающих глаз. Я же, в надежде найти поддержку, скосила взгляд на Аврору, но соседка в мою сторону не смотрела, она что-то быстро царапала в маленьком перекидном блокнотике, и у меня создалось странное впечатление, что она конспектирует за Вепрем.

– Ну, ты же разумный мыш… экспериментальный… говоришь очень хорошо. Отлично даже! – начала я издалека, но Вепрь догадался, к чему я веду, и возмутился. Клянусь, у него даже кончик мордочки покраснел.

– Да ты что! – возмущённо заверещал он. – Ты что, думаешь, что я под магическим интеллектом?

– Ну… – Я неопределенно рукой махнула и настойчиво повторила свой аргумент:

– Ты же сам говорил, что экспериментальный…

– Да на мне философский камень испытывали!! – фыркнул он. – А говорить я уже сам научился, потом… Не научишься тут, за столько-то лет.

Схватил в зубы кусок колбасы и к себе на галёрку полез. Обиделся.

– Капец, – прошептала Аврора. – Сколько ж ему лет?

– Меня больше волнует, – призналась я, – что сделать, чтобы этот кладезь полезной информации не сбежал от нас к тем же химикам…

Могила понимающе кивнула, и мы до глубокой ночи задабривали свое тайное домашнее животное и уговаривали его не обижаться на глупых наивных девчонок, которые ровным счётом ничего в настоящей взрослой жизни не понимают.

А утром был первый учебный день, начавшийся со стука в дверь.

– Открой! – крикнула я Авроре из-под подушки, но мне никто не ответил.

Сползла с кровати и заглянула на второй этаж. Соседки не было. А в дверь все барабанили, и барабанили, и барабанили…

– Да что ж такое!?

Я и по жизни-то не очень дружелюбная, а с утра – так сущая смерть! (Кто вообще придумал выражение «С добрым утром!»? Как показывает практика, утро добрым не бывает. Даже если оно начинается в полдень – а отразившиеся в треснутом зеркале стрелки и циферблат бодро сообщили мне о том, что до полудня еще почти пять часов.) Так что на стук я побрела в настроении зверском и где-то даже хищном, пожалуй. Хотелось этого утреннего барабанщика предать жестокой смерти, потом оживить, а потом снова предать. Но каковым же было моё удивление, когда я обнаружила, что им оказался вчерашний даритель кресла-качалки!

– Что надо? – хрипнула спросонья я и попыталась захлопнуть дверь перед недовольным носом, но ноги у парня оказались быстрее моих рук. Поэтому весь удар пришелся на вставленную в дверной проем ступню.

– Ч-ч-чёрт! – взвыл он.

– А нечего!

– Совесть имей, а?

Он оттеснил меня плечом и ввалился внутрь.

– Какая совесть в семь утра? – праведно взбунтовалась я и двумя ногами в пол упёрлась, пытаясь вытеснить оккупанта из вверенного мне комендантом общежития помещения.

– У вас и в семь вечера совести не было, насколько я помню.

Моё сопротивление он преодолел без труда и решительно шагнул в сторону уже полюбившегося и ставшего родным кресла.

И снова так обидно стало.

– Ну и пожалуйста! – Руки на груди скрестила и отвернулась. – Можешь подавиться!

Помолчали. Я на него не смотрела – ну, просто боялась, что сердце не переживёт вида выносимой из комнаты мебели, – и что он там за моей спиной делал, не видела.

– Было б чем… – жалобно протянул грустный барабанщик. – Слушай, дай пожрать, а? А то твоя соседка вчера ликвидировала мои недельные запасы…

Осторожно покосилась в его сторону, осознав, что кресло, кажется, забирать никто не собирается. Настроение из сектора «я обиделась» резко перепрыгнуло в сектор «ой же я невоспитанная свинья».

– Ну, ты тогда это… тебя как зовут?

– Вениамин.

– Юлиана. – В пижаме книксен делать, конечно, не совсем правильно, но я с успехом справилась с поставленной задачей. Главное, чтобы мама об этом никогда не узнала. – Ты тут устраивайся, а я умоюсь быстро и будем завтракать.

И помчалась по гулкому коридору в сторону туалетной комнаты для леди.

Одна ледь как раз эту комнату покидала с махровым тюрбаном на голове.

– Там у нас гость, Могила! – крикнула я на ходу и проскакала к умывальнику. – Из твоих вчерашних.

Аврора сокрушенно всплеснула руками и губы поджала:

– А я, как назло, без духов!

– Да он не из буйных, – поспешила я успокоить подругу.

– Да при чем тут это! – она расстроено побрела к нашей комнате и до меня донеслось:

– Останемся без горячего кофе. Маловероятно, что он без обработки помчится мне кофе искать, хотя попытка не пытка.

Минут через семь, закончив водные процедуры, я вернулась в комнату и едва не рухнула прямо у порога: Вениамин с важным видом сидел в моем кресле-качалке, а Аврора с томной улыбкой на сахарных устах заглядывала парню в ясные очи и кормила его с ложечки густым вишневым вареньем.

– Венечка, точно не хочешь еще чайку? – участливо поинтересовалась Могила. – Я сбегаю, если что.

Я громко икнула и подозрительно посмотрела на Венечку.

– Любовь – такое дело, – пояснил он моим удивленно приподнятым бровям. – Сегодня ты, а завтра тебя…

Подмигнул рыжим глазом и впился зубами в последнее Александровское яблоко, продемонстрировав мне тяжелый перстень на мизинце. Вот если бы у отца не было точно такого же колечка, я бы еще заподозрила незваного гостя в злоупотреблении духами с феромонами, а так… Вздохнула и, глядя на Аврору, головой покачала:

– Как там было? Если учащийся не прав, то эксперимент не удался?

Вениамин довольно хохотнул.

– Кресло мне хоть оставишь?

– Да, пользуйся на здоровье… – задумался, откинувшись назад. – Только я к вам на ужин приду, ладно? Хорошо у вас, уютно.

– Приходи, – изображая искреннее радушие, закивала я. – Только с нас уют и приятная компания, а с тебя что-то к ужину. Например, мясо и овощи. Или сыр. Или вот я, например, еще пирожки очень люблю, разные…

– Пирожки… – проворчал Вениамин, отдирая от себя обвившуюся вокруг тела Аврору. – Где ж я тебе сегодня пирожков достану?.. Ладно, приводи в порядок эту соблазнительницу, отражение еще минут десять, думаю, продержится. На парах увидимся!

– Если придешь с пустыми руками, – пригрозила я исключительно для того, чтобы последнее слово осталось за мной, – расскажу Авроре про то, что здесь только что произошло.

Он вздрогнул, демонстрируя наигранный испуг, а потом рассмеялся:

– Веселые вы девчата. Все. Убежал переодеваться! Увидимся, Юл!

Кстати, о переодевании. Не обращая внимания на зависшую в пространстве Могилу, я достала из шкафа новенькую форму – спасибо школе, хоть за нее не пришлось платить – оригинальная черная длинная юбка, очаровательная черная рубашка с круглым вырезом и рукавами фонариком, будоражащие воображение черные ботинки и нарядный серенький жилетик на шнуровке. Премиленькое зрелище будет, когда я все это натяну на свои тощие косточки…

Аврора в себя пришла как чертик из табакерки, словно кто-то кнопку нажал.

– А что это я сижу!? – вдруг воскликнула она. – А почему я волосы не высушила? И не накрасилась? И почему я до сих пор не одета? И… и… и что, вообще, происходит?

– Главное правило проживания в общежитии помнишь? – спросила я, вплетая в косу веселенькую черненькую ленточку.

– Ты же сейчас не про распитие алкогольных напитков? А то у меня такое чувство, что я что-то распивала… кажется, почему-то с вишневым вареньем, – она страдальчески нахмурила брови.

И мне даже захотелось ей обо всем рассказать, но пирожки победили. Поэтому я просто посоветовала ей не взрывать мне мозг и собираться на пары. Некрасиво будет, если мы опоздаем в первый же учебный день.

А этот день хотелось запомнить надолго. Все-таки это же официальное начало моей новой жизни. Хотелось солнца, света, радости и улыбок. Полевых цветов и цветов радуги. Музыки громкой еще хотелось. Смеха. И модельер формы факультета предметников приложил максимум усилий для того, чтобы поднять нам всем настроение.

Стая разудалых, непоседливых взъерошенных ворон – вот кого напоминала наша веселая компашка, когда мы собрались во внутреннем дворике учебного здания. Мужчинам форма даже шла. Черные брюки, рубашка и приталенный китель, украшенный золотыми пуговицами и золотой же пряжкой под горлом. А вот девушки смотрелись на фоне солнечного утра более чем уныло.

«Введение в магическую предметологию» сегодня стояло первой парой. У меня все внутри подрагивало от нетерпения, так хотелось скорее приступить к учебе. Я даже неосознанно приплясывала у щита с расписанием, пока остальные члены моего курса суетились по огромному холлу первого этажа, выясняя что такое «а.101б вход через второй этаж». Это же магическая предметология!!!! Это же все так чудовищно интересно!!! Почему меня сейчас должно волновать, что никто из нашей группы не понимает, что такое «а.101б вход через второй этаж»? Когда до начала занятия уже оставалось не более пяти минут, меня, как и остальных, начала охватывать легкая паника, но тут в поле нашего зрения появился Вениамин. Он был красный, потный, запыхавшийся и злой.

– Сволочи эти… – выдохнул он, хватаясь за бок.

– Кто? – участливо спросила я, а он только рукой махнул и громко сообщил:

– Народ, я нашел!..

И мы все черными рысаками кинулись за Вениамином по длинному коридору. С правой стороны на одинаковом расстоянии друг от друга располагались деревянные двери с табличками: «101а», «102», «103» и далее по порядку. В промежутке между табличками «101а» и «102» моя группа слегка подвисла, но Вениамин звонко крикнул:

– За мной! – и помчался дальше по коридору. Мы поднялись на второй этаж, пробежали по коридору, явно идущему над тем, который мы только что преодолели, возвращаясь назад, спустились по лестнице на два этажа, покорили еще один коридор и, наконец, увидели вожделенную дверь с табличкой «101б».

Стоит ли говорить, что энтузиазм мой к этому моменту слегка поумерился. Не способствовал его укреплению и вид профессора, ожидающего нас за кафедрой. Первые пять минут урока, пока преподаватель, коверкая наши фамилии сверялся со списком присутствующих, мы с Могилой строили предположения насчет того, почему из-за кафедры видна только учительская голова.

– Может, он на стуле сидит? – шепотом предположила сидящая слева Аврора.

– Если сидит, то представляешь, какого он роста будет, когда встанет? – не согласился Вениамин, устроившийся по правую руку от меня.

– Так! – скрипучим голосом объявил профессор. – Приступим-с… Дежурный, будьте любезны, озаботьтесь чистотой доски.

После слова «дежурный» мой правый сосед подорвался с места и с заговорщицкой улыбкой поспешил к преподавателю. Аврора проворчала:

– Подхалим…

– Не скажи… – возразила я, когда Вениамин зашел в профессорский тыл. На данный момент он был единственным человеком в аудитории, узнавшим тайну говорящей головы. Глаза парня округлились, и он послал мне непонятный безмолвный сигнал.

– Что там? – одними губами спросила я.

– Что там? – вслух нетерпеливо прошептала Аврора.

А Вениамин не спеша вымыл доску, неторопливо вернулся на свое место, медленно развернул тетрадь и только после этого произнес:

– Не поверите. Он там… – и паузу взял театральную, паразит, но после моего тычка в бок улыбнулся и закончил:

– …висит, – и пальцем в сторону кафедры ткнул, чтобы у нас сомнений не возникло, кто именно и где висит.

– В смысле?

– На локтях, – и изобразил, как именно профессор висит на локтях, скрестив руки перед грудью. – И ножки, – снова пальцем в сторону доски ткнул, – болтаются.

– Слушайте, ему ж тяжело, наверное,.. – сочувственно пробормотала Аврора.

– Разговорчики! – крикнула говорящая голова, и мы уткнулись носами в конспекты. – Молодой человек, вам неинтересно? Встаньте!

– Вы пока еще не успели чем-то заинтересовать, – заявил Вениамин, поднимаясь.

Я от такого нахальства только рот раскрыла. И не только я, но и весь наш курс, кажется, тоже. А профессор только зубами щелкнул и целую минуту молча смотрел в глаза моему соседу, а потом спросил:

– Как ваша фамилия?

– Ну, Фростик… – нехотя проговорил Вениамин.

И вот если до сих пор кто-то в аудитории еще сидел с закрытым ртом, то теперь-то уж точно его открыл, Аврора уже привычно икнула, а я немного обиделась. Мог бы, между прочим, сказать утром, что он родственник того самого знаменитого Фростика…

– Тогда понятно… – злобно хмыкнула говорящая голова и сделала пометку в списке учащихся.

Вениамин сел на место, и я его сердечно по коленке похлопала, а Аврора грустно прошептала:

– Бе-э-э-дный… – и посмотрела на парня такими глазами, словно утренний инцидент еще не закончился, и она по-прежнему под действием отражения.

Оставшаяся часть моей первой в жизни лекции прошла без каких-либо и без чего-либо. Монотонный бубнеж профессора, тоскливый скрип карандашей и перьев по бумаге, вздохи, шорохи… Короче, под конец я даже умудрилась задремать. Потому что это тоска дикая, а не «Введение в магическую предметологию», как оказалось.

А в перерыве мы снова метались по факультету в поисках нужной аудитории.

– Специально они нас гоняют, что ли? – пыхтела я, карабкаясь по узкой винтовой лестнице на последний этаж башни, в которой располагалась кафедра Истории Алхимии.

– Меня больше волнует, нафига нам алхимия? – ворчала за спиной Аврора, которая в день поступления на факультет предметников, как выяснилось, плясала и пела от радости, что алхимии в ее жизни больше не будет. Могу ее понять, с такой-то бабушкой…

– Вень, – окликнула я ползущую впереди спину. – А профессор Фростик тебе кто?

– Дедушка… И если ты хочешь попросить автограф…

Я неприлично громко рассмеялась, а когда Вениамин поинтересовался, что в его словах вызвало такое веселье, ответила:

– Ой, автографы – просто моя больная тема. Я тебе за ужином расскажу, ладно? – и немедленно поймала пятой точкой недовольный сигнал от Авроры.

Обернулась на ходу и увидела, как подруга изображает пантомиму «Ты офонарела?!!!» Ну, то есть у виска указательным пальцем крутит и при этом делает большие глаза, а губы безмолвно произносят: «ЧТООООО??» Сигнализирую в ответ: «Отстань, я тебе потом все расскажу!»

Но потом была лекция по Истории Алхимии. И еще одна, которая в расписании загадочно называлась «ПЗУ», а на практике оказалась Плетением заурядных узлов. И по этому ПЗУ нам в первый же день задали столько, что я даже успела пожалеть о своем решении не возвращаться домой с Сандро.

Последующие дни от первого отличались только наименованием предметов и количеством заданного. Времени не было даже на то, чтобы изучить студенческий городок, как следует. И это нам, в отличие от старшекурсников, везло, потому что те еще и работали. Кто-то удаленно, кто-то в столице, до которой от нашей маленькой страны было рукой подать, кто-то прямо в школе. Мы же…

По негласному школьному правилу, первокурсники не принимали участия в заполнении школьной казны, первый семестр мы должны были заниматься благоустройством школьной территории, по необходимости, учебой – по максимуму, и «заботой о старших товарищах» – денно и нощно.

Группами по 3-4 человека мы, в свободное от учебы время, убирали помещения общего пользования и следили за тем, чтобы на кухне всегда было что-то горячее, благо, старшекурсники исправно заполняли кладовую провиантом и не требовали от нас кулинарных изысков.

Наше общежитие представляло собой пятиконечную звезду, каждый луч которой был крылом одного из факультетов. В центре же здания находилась общая гостиная, где, по логике, студенты должны были собираться для внеклассного общения, на которое у первокурсников просто не оставалось времени. Поэтому впервые после общего собрания в этом помещении я очутилась только в день выборов. И как раз этот день стал нашим первым с Авророй дежурством по общежитию.

«Выборный вторник» для меня начался в пять утра. И уже в пять утра, наблюдая за тем, как Вепрь бодро грызет булочку, я этот день возненавидела. Сначала кухня. Ни я, ни Аврора и представления не имели о готовке. Оставалась надежда на Веника. Тот приплелся последним, при этом широко зевал и был в пижаме.

– Девчата, я все равно в этом ничего не понимаю, – «обрадовал» он. – Так что, давайте вы все приготовите, а я потом уберу и помою.

Мы с Могилой зарычали синхронно, и внук великого профессора угрюмо голову повесил.

– Послушайте, – неуверенно произнесла Аврора, когда мы все трое ввалились в кладовую. – Ведь в правилах говорилось «что-то горячее», так?

– Угу…

– Я, например, виртуозно готовлю чай! И даже знаю способ, как сохранить его горячим!

Мы с Вениамином переглянулись. Конечно, с одной стороны, правила звучали именно так, но с другой:

– Могут бить… – предсказала я.

– Могли бы, – уточнил Веник. – Но сегодня же выборы. Сначала все будут полдня тусить в общем зале, а потом праздновать… Ну, или наоборот.

– А ты-то откуда знаешь? – недоверчиво спросила Аврора, на что получила лаконичный ответ:

– Дедушка.

В общем, когда Аврора закончила возиться с чаем, и на кухне появились первые старшекурсники, мы были спокойны, как стадо бегемотов. Спокойны – потому что перед смертью все равно не надышишься, а как бегемоты… Ну, просто кухня же… И еще и кладовая эта бездонная… В общем и целом, не так это и сложно – быть дежурным. Я даже поклялась себе к следующему дежурству разузнать у кого-нибудь, как варить самый простой бульон. Ну, или хотя бы какао.

Невысокий парень с третьего курса был первым, кто оценил наши кулинарные способности.

– Что тут у нас? – деловито потирая руки, он открыл кастрюлю с чаем. – Чай? Офигительно! Хвалю! – и заржал довольно нам на удивление. – Я как раз на то ставил, что в первой смене дежурства обязательно кто-нибудь догадается так сделать.

Налил себе кружку и вышел.

– То есть прокатило? – не поверила я.

– Не понял, они на нас что, ставки делают? – возмутился Веник.

– Чувствую себя кобылой… – уж совсем неожиданно разоткровенничалась Могила.

У Веника вытянулось лицо. Он окинул девушку внимательным взглядом и даже тряхнул головой:

– Почему кобылой-то? Ты совсем не похожа.

– Дурак! – Аврора обиженно шлепнула его ладонью по плечу. – Я про бега подумала, про скачки, про ставки… А ты кобыла…

Авроре вдруг бросилась кровь в лицо, а глаза наполнились слезами.

– Дурак! – крикнула она еще раз и выбежала из кухни, подстегиваемая нашими удивленными взглядами.

– Вень, а ты уверен, что твой перстень короткого действия? – спросила я у товарища. Товарищ задумчиво посмотрел на упомянутый артефакт и удивленно пробормотал:

– Вот до недавнего времени был уверен, что да… – а потом заинтересованный взгляд в мою сторону бросил и полюбопытствовал:

– Слушай, вы же девчонки, вы же там вечерами болтаете о своем о женском, когда меня нет. Она ничего не…

– Я тебя умоляю! – мы вышли из кухни и разговаривали уже в коридоре. – Что значит, когда тебя нет? Да ты уже, по-моему, прописался в нашей комнате. Еще немного – и переселишься полностью.

– А что, хорошая идея, а то я только время трачу, бегая туда-сюда между этажами…

– Запрещено правилами проживания! – раздалось неожиданно и резко за нашими спинами, и мы даже подпрыгнули от испуга.

Александр Виног, с которым я не разговаривала со дня злополучного посещения АДа, как всегда, был в форме. Свеж, бодр и подтянут. Он выглядел так, словно сейчас не семь утра, а, как минимум, пять вечера. Я завистливо вздохнула. Умеют же люди…

– Не знаю насчет правил проживания, – оскалился Веник, отвлекая меня от важных мыслей о моем внешнем виде. – Но вот подслушивать личные разговоры некрасиво.

Я только глянула на него удивленно. И чего так взъелся, спрашивается?

А Вениамин ухмыльнулся криво и продолжил:

– Мне искренне жаль, что тебя папа в детстве правилам этикета не обучил! – и руку мне на талию положил.

И вот я стою, открыв рот, и безмолвствую, а они друг друга разъяренными взглядами прожигают. Осторожненько снимаю с себя Фростикову конечность и не менее осторожно произношу:

– Ну, я пойду… Вень, я тебя в комнате жду, да?

Вениамин кивнул и широко улыбнулся, а Александр громко скрипнул зубами и процедил:

– К началу выборов чтобы в общем зале был чай!!! – развернулся и ушел, широко шагая, а я только хохотнула по-дурацки ему в спину.

Когда их темнейшество исчезло за поворотом, любопытство и нетерпение одержали безоговорочную победу над правилами хорошего тона. Поэтому я обратила к Вениамину свой удивленный взор и спросила:

– Это что это было сейчас?

– А пусть не смотрит на тебя так, – проворчал Веник и попытался свернуть разговор:

– Пойдем уже за Авророй…

Пока мы шли по коридору и поднимались по лестнице, я пыталась осмыслить услышанное, но оно как-то не осмысливалось.

– Да как он на меня смотрит?! – наконец не выдержала и дернула товарища за рукав пижамы.

– Как будто ты его любимого хомячка живьем съела…

Все. Я в ауте. Серьезно, что ли? Что-то темнит Фростик, не иначе.

– Да он на всех так смотрит. На всех хомячков не напасешься…

Веник в ответ только пренебрежительно хмыкнул, и я поняла, что большего от него не добиться.

– Вот возьму, и не проголосую за тебя сегодня! – мстительно припугнула я, прекрасно понимая, что лучшей кандидатуры на должность нашего старосты просто невозможно найти. Веник и сам об этом отлично знал, зараза, поэтому на мою угрозу отреагировал приподнятой бровью и нетерпеливым взмахом руки, мол, давай, шевелись уже.

Но у дверей нашей комнаты будущий староста сообразил, что принимать участие в выборах надо не в пижаме, а как минимум, в домашней одежде. А лучше – в форме. Поэтому мы договорились встретиться внизу минут через двадцать. И Веник убежал приводить себя в порядок, а я отправилась к себе.

Минут десять я успокаивала Аврору, которая дулась на кровати, отвернувшись лицом к стене, а потом мы все-таки отправились голосовать.

В общем зале народу было… Я как-то даже не представляла, что в нашей школе учится столько людей. Ну, правильно. Все же курсы со всех факультетов собрались. Розовые феи, химики в белых халатах, зеленые ботаники, синие зоологи, ну, и мы сбоку, немым укором радуге.

– Начнем с самого простого, – магически усиленным голосом объявил ректор. – Первые курсы, вы со старостами определились?

В ответ раздалось нестройное и разномастное:

– Определились…

– Не определились…

– Да зачем нам староста?

И в наступившей на секунду тишине совершенно неожиданное:

– Да он пьет как конь, какой из него староста?

Вельзевул Аззариэлевич рассеянно моргнул и внимательно посмотрел на произнесшего последнюю фразу химика. Тот немедленно стушевался и спрятался за спинами товарищей.

В общем, старост мы выбрали и успокоились. Особенно успокоился Веник. Он сразу нос задрал важно и, кажется, даже выше стал.

А ректор раздал избранникам первокурсников фолианты, размером не уступавшие ППвО, а затем сделал объявление:

– Немного отступая от обычной программы проведения выборов, – пятый курс дружно и в голос застонал, заставив меня волноваться. – Вынужден сообщить, что в этом году наша школа примет участие в общешкольных военных тренировках не на правах вспомогательной силы, а как отдельный участник.

Теперь застонали все от пятого до второго курса. Мы же по-прежнему молчали и ушами хлопали.

– Ну, и на первый семестр нашим основным спарринг-партнером заявился Институт Годрика Воинственного.

– Вот же ж …ть!!! – не сдержалась я громко, привлекая к себе взгляды всех. Ну, то есть вообще ВСЕХ!

Просто до меня до первой из самых младших дошло, что здесь происходит, и кто во всем этом виноват. Попыталась спрятаться за Аврору, но что уж там…

– Кхм-кхм, – ректор демонстративно прочистил горло, перетягивая всеобщее внимание на себя. – Итак, общая физическая подготовка начнется с завтрашнего дня. Занятия по тактике и стратегии вводятся у всех курсов и факультетов… Кажется, все?

Вельзевул Аззариэлевич вопросительно посмотрел на пятикурсников, и один из них злым голосом произнес одно слово:

– Барбакан.

– О! Ну, это на ваш выбор, – отмахнулся ректор. – Просто не забывайте о благоразумии… А теперь можно переходить к основной части собрания, собственно, к выборам в студенческий совет.

Ожидать результатов голосования я решила, забаррикадировавшись в своей комнате, а потому, когда все были увлечены подсчетом голосов, предприняла стратегический отход через боковые двери. На цыпочках прокралась к лестнице, как никогда мечтая о шапке-невидимке, и уже собралась было вздохнуть свободно, как кто-то схватил меня сзади за жилетный хвостик, потянул назад и злым шепотом поинтересовался:

– Куда собралась?

– К себе, – буркнула недовольно, пытаясь вывернуться из стального Александровского захвата.

– Напрасно. Хватай совет, пока я добрый: лучше сразу показать всем, что тебе плевать, а то только хуже будет.

Вздохнула тяжело. Прекрасно понимаю, что пятикурсник прав, но как же боязно возвращаться назад, в общий зал, где почти все из-за моей несдержанности догадались о том, по чьей вине у нашей школы такой соперник. А в том, что это происки моего старшего брата, сомневаться не приходилось.

– Мне просто страшно, – честно призналась я.

Александр поморщился.

– Слушай, прекращай, а? Мне с тобой целый семестр в барбакане сидеть, а там нет времени бояться.

– В барбакане? – ужаснулась я. – Как в барбакане? Ректор сказал, что это…

Александр ухмыльнулся.

– Виновные всегда сидят в барбакане. Можешь мне поверить, я получил политическое убежище четыре года назад. И угадай, из-за кого Школа впервые жизни была полноценным участником соревнований?

Я совсем погрустнела. Бли-и-и-ин, но я же ничего не умею. Вообще ничего…

– И кто тогда был вашим партнером? – спросила я.

– Лига Темных, конечно! – хмыкнул старшекурсник. – Кто же еще?

Действительно, кто же еще, как не школа прирожденных убийц, покровителем которой является один из Темных богов. Так и знала, что у Александра божественные корни. Мысленно похихикала над своими глупыми мыслями и решила их не озвучивать, разумно предположив, что их темнейшество моей шутки не оценит. И да, сделала себе отметку, не называть его больше их темнейшеством даже мысленно, а то так можно и заговориться.

Глава третья

Преподавателя по тактике и стратегии звали Зерван Да Ханкар. Он был лысый, невысокого роста, с короткими ногами, непропорционально длинными руками, с большими оттопыренными ушами и приплюснутым носом. Недостаток растительности на голове с лихвой окупала густота бровей, а из волос, оккупировавших широкие ноздри, можно было бы сплести прекрасную тугую косичку, и одна моя знакомая кухарка умерла бы от зависти, увидев эту радость цирюльника.

– Я полевой командир! – хриплым голосом начал капитан Ханкар вместо приветствия. – Я старый полевик-легионер! На моем счету не одно выигранное сражение. Гадаете, что делает этот полуорк в Школе Добра? Почему ректор Ясневский не нашел кого-нибудь из клана боевых эльфов или темных ассасинов, чтобы тренировать вас? Может быть, на эту должность подошёл бы даже человек? И я вам отвечу. Просто ни один из них не стал бы возиться с такими задохликами, как вы.

Зерван Да Ханкар отсчитал пять шагов до окна, развернулся через левое плечо и, чеканя шаг, промаршировал в обратную сторону, продолжая говорить:

– Стратегическая ошибка каждого тренера в этой игре – не считать вас серьезными соперниками. Они не берут вас в расчёт, потому что ваша школа полностью на гражданском положении. А зря. Вашу видимую слабость мы превратим в силу. Сила же – в таких играх всегда означает победу.

Капитан остановился посреди аудитории и задумчивым взглядом окинул наши полосатые ряды – просто в АДу решили, что по причине военной обстановки сотрудничество между факультетами должно быть усилено. И этот курс мы слушали совместно с химиками.

– Не стану скрывать, эта победа очень важна для меня. Для моей дальнейшей карьеры.

Преподаватель с тоской посмотрел на старосту другого факультета, тощего мальчишку с маленьким носом и большими прыщами. И вздохнул громко и протяжно.

– Для начала уясним себе семь основных правил, которые помогут нам победить.

Зерван Да Ханкар подошел к доске и размашистым почерком написал:

1. Дисциплина.

2. Дисциплина.

3. Дисциплина.

После чего обернулся к аудитории и рявкнул:

– Кто хочет, может записывать. Мне всё равно. За сдачу экзамена по своему предмету я засчитаю только вашу абсолютную победу.

После этих его слов Веник наклонился и едва слышно прошептал мне прямо в ухо:

– Думаешь, он знает, кто наш соперник?

Капитан нехорошо на нас покосился. Я притворилась овощем, а Аврора так сильно возмечтала исчезнуть, что, кажется, даже стала немножко прозрачной.

– Новобранец, встать! – отрывисто приказал преподаватель, и Веник нехотя поднялся, бормоча себе под нос:

– Можно подумать, что мы в казарме…

– Разговаривать на моей лекции можно только после озвученного мною вопроса. Это понятно?

– Понятно… – И хмыкнул презрительно.

– Десять отжиманий! – неожиданно объявил Зерван Да Ханкар, по-прежнему глядя на Вениамина.

– Физическая подготовка у нас по расписанию сегодня была в семь утра…

– Пятнадцать отжиманий!

– Да что такое!? – Староста явно планировал откосить от наказания.

– Двадцать отжиманий! – полуорка, кажется, заклинило, но и Веник же упрямый, как осёл.

– Не буду! – И губы в тонкую линию сжал, а капитан пугающе оскалился и совсем уже тихо проговорил:

– Десять отжиманий всем присутствующим.

Аудитория зависла и затаила дыхание. Кто-то начал возмущаться, а лично я, уяснив принцип прогрессии наказания, быстро вскочила со своего места и, упав на пол между партами, приступила к выполнению упражнений. Ну, как приступила? Попыталась. Потому что я и отжимания – это очень весело.

Я старалась приподнять тело над землей, используя силу своих фантастических мышц. И когда я говорю «фантастических» – именно это и имею в виду, ибо оные были только в моих нездоровых фантазиях. Да Ханкар хмыкнул и озвучил помилование:

– Достаточно, бригадир! Остальным пятнадцать отжиманий.

Я отряхнулась и с довольной миной поднялась с пола, наблюдая за тем, как все, наоборот, туда укладываются. И даже не знаю, кого в этот момент студенты ненавидели больше: Веника, преподавателя или меня, как изначальную причину своих бед. А Да Ханкар подождал, пока все закончат отжиматься и, как ни в чем не бывало, вернулся к лекции.

– Отвечу на вопрос нерадивого новобранца. Да, я знаю, кто наш соперник. Мало того, я имел честь учить их командира. Правда он тогда маленький совсем был… – и подмигнул мне весело. – Но возвращаясь к теме урока. Повторюсь. Дисциплина! Дисциплина в военное время – это всё. Сейчас на наглядном примере вы имели возможность убедиться в том, что, если один член команды выпадает из строя, страдают все.

Он помолчал немного, пожевал губы, почесал лысину и неожиданно извиняющимся голосом произнес:

– Я знаю, что каждый из вас талантливая личность. Что через год-другой вы в своих областях заткнёте меня за пояс. Я не ставлю себе целью унизить вас или показать, что вы ничтожества. Давайте возьмем за отправную точку тот факт, что у нас война. Пусть это всего лишь игра и вашим жизням ничто не угрожает. Но есть же у вас чувство собственного достоинства, в конце концов! Хватит быть расходным материалом и подсобными работниками. Пора доказать всему миру, что и Школа Добра чего-то стоит.

Общий градус эмоций в аудитории слегка повысился, а полуорк продолжил:

– Железная дисциплина поможет вам победить и более сильного соперника. Я не говорю, что это будет легко. Но я знаю, это возможно. Известная пословица гласит: кто не умеет повиноваться – тот не умеет побеждать. Не забываем об этом, беспрекословно слушаемся командира в боевой обстановке, а также во время тренировок – и это станет первым шагом к победе.

Да Ханкар обвел притихших нас довольным взглядом и продолжил, подходя к доске:

– Следующим правилом после дисциплины, о котором нельзя забывать даже во сне, является тренировка.

И он записал на доске:

4. Тренировка

5. Тренировка

Я задумалась над склонностью учителя к повторам, а он пояснил:

– И дело даже не в физической подготовке, которая у вас ни к черту. Дело в умении быстро и правильно реагировать. Поэтому тренироваться мы будем не один раз в неделю, как было принято раньше, но каждый вторник, среду и пятницу, – он заглянул в свои записи. – С шести до восьми на школьном полигоне.

Вся аудитория, памятуя о недавнем наказании взвыла безмолвно, и я затылком почувствовала несколько убийственных взглядов. Капитан же, не выпуская мела из рук, озвучил следующий пункт:

– Знания. Не удивляйтесь, но и тут есть свои хитрости и секреты, о которых вы пока, к сожалению, и не подозреваете. Моя задача вас этому научить. Да! И последнее, но, наверное, самое важное правило – это командное взаимодействие, без которого немыслима ни одна победа. Ибо войны в одиночку не выигрываются.

Затем повернулся к доске и записал два последних пункта:

6. Знания.

7. Работа в команде

– Думаю, на сегодня хватит. Увидимся завтра на полигоне.

Легко ему говорить, увидимся завтра, а мне до этого ещё дожить надо, ибо общий градус ненависти в мой адрес сегодняшнее занятие основательно повысило. Хотя, казалось бы, куда уж выше-то…

На общем собрании никому ничего объяснять не хотелось. Да, и что я должна была им говорить? Оправдываться? Доказывать, что у меня не было выбора? Пояснять, что Сандро Волчок, конечно, известная личность, но проигрывать вообще не умеет? Да он даже в детстве когда мы в догонялки играли, ни разу мне выиграть не позволил! Ну, а про то, кто руководит кафедрой тактического боя в Институте Годрика Воинственного, я умышленно умолчала… Нет, их темнейшество, конечно, предупреждало, что проще отмучиться сразу. Но одно дело отмучиться, и совсем другое – обзавестись толпой навязчивых подруг и друзей, желающих познакомиться с моим невыносимым братцем.

Урок по тактике и стратегии закончился минут на двадцать раньше положенного срока, и мы с Авророй и всё ещё недовольным Веником аллюром помчались на факультетскую кухню, радуясь своему преимуществу перед остальными студентами. Поэтому, когда предметники со старших курсов подтянули свои голодающие желудки поближе к еде, мы втроём уже заперлись в комнате и совмещали полезное с необходимым: слушали байки Вепря и готовились к практическому по ПЗУ.

Наша троица, наверное, была единственной в общаге, которая додумалась тренировать плетение магических узлов не в специально отведенных для этого дела аудиториях, в которые из-за обилия желающих было не пробиться, а у себя в комнате, используя вместо магических нитей нитки от старого шарфа Авроры. Тем более, что таким образом можно было готовиться сразу к двум предметам. Ибо маленький серый мыш был большим любителем поговорить. В этот раз он с важным видом читал нам лекцию по истории становления школьного государства.

Кстати, несмотря на занудство повествования, рассказы Вепря были весьма полезны и поучительны.

Выдержки из истории школьного государства, рассказанные экспериментальным мышом Вепрем во время домашних посиделок

Любомир Первый в конце 535 года от Разделения Миров столкнулся с проблемой не систематизированности знаний в области обычной артефакторики. Идея организовать школу, в которой будут обучаться производству банальных предметных артефактов, возникла не сразу, но уже в начале 536 года в здании, где сейчас находится тренировочный зал, были организованы курсы для вольных слушателей.

Сначала эти курсы посещали только члены магического сообщества, несмотря на то, что в состав Объединенных Королевств к тому времени уже входили эльфы, тролли, орки и дриады. По действующему в те времена законодательству магическое образование могли получать только колдуны и ведьмы, но ещё и полукровки, которых тогда было совсем немного.

Со вхождением в Объединенное Королевство Темной стороны ситуация изменилась. Темные маги и демоны не хотели мириться с существующей традицией. В 600 году Школа отказалась от государственных дотаций и вступила в состав ОК на правах отдельного государства. Тогда же открылся второй факультет химиков, а курсы артефакторики переквалифицировались в полноценное направление предметников.

В году 617 от Разделения Миров Школа предоставила первое политическое убежище бежавшей из Фейристауна фее и таким образом открылся третий факультет и началась первая муждушкольная война.

В 703 году Школа расширилась территориально до современных размеров, получив землю от Эльфийского Волшебного леса в обмен на обещание открыть факультеты Ботаники и Зоологии.

К 705 году Школа окончательно закрепила за собой территорию, обрела современный вид и размер. В конце этого же года во всех официальных документах государство стало называться Школой Добра и получило признание обоих миров. На пяти факультетах на сегодняшний день учатся представители семи наций: маги, эльфы, дриады, феи, джинны, дэвы и демоны. Ну, и полукровки, конечно.

С тех пор увеличилось только количество предметов на факультетах. И ещё изменились правила участия в междушкольных соревнованиях. Теперь гражданские учебные заведения играли исключительно вспомогательную роль, уступив место военным академиям.

Четыре года назад Лига Тёмных нашла в правилах проведения междушкольных соревнований пункт, в котором говорилось о том, что военная школа могла бросить вызов гражданской. И теперь Школа Добра может участвовать в соревнованиях на равных.

Счастье-то какое!

***

Пятничная тренировка началась неожиданными словами Да Ханкара:

– Сегодня будем строить барбакан!

– Но у нас есть барбакан, – возмутился кто-то из химиков. – Его во время прошлой кампании возвели.

Капитан Зерван шмыгнул волосатой ноздрёй и, ехидно оскалившись, огорошил:

– Поправка. У вас БЫЛ барбакан…

И мы всей толпой, не дожидаясь разрешения, кинулись к воротам, возле которых уже истерили феи с пятого курса. Прекрасный круглый кирпичного цвета барбакан, встречавший посетителей своей надежностью и крепостью, превратился в груду камней. Не было зубчатых стен, бойниц и башни для лучника. Не было коридора, соединявшего строение с главными воротами, не было тяжелой решетки… Зато была пугающая своими размерами куча мусора.

– Что за …ня? – возмутился один из фей.

На фейский факультет вообще-то поступали, в основном, девушки: этакий рассадник красоты и прелестниц. Но встречались и мужчины. Я за неполные две недели учебы повстречала пятерых, но Вепрь уверял, что всего у нас учится два дэва и семь джиннов.

Один из последних, как только что выяснилось, учился в выпускном классе. И он был очень зол. А матерящийся, как сапожник, синекожий огромный мужик со светло-голубыми волосами, собранными в высокий хвост, в полупрозрачных розовых шароварах, в розовых же туфлях без задников и с внушительным голым торсом испугал бы и самого смелого. Что уж говорить про меня?

А вот на Да Ханкара он не произвел свои видом никакого эффекта. Преподаватель бросил на джинна равнодушный взгляд и привычно поинтересовался:

– Новобранец, как звать?

Пятикурсник нахмурился, потом грустно покосился на нашу чёрно-белую толпу и шёпотом поведал:

– Динь-Дон…

Капитан закусил нижнюю губу и сквозь сдерживаемый смех выдавил из себя:

– Я понимаю, что жизнь тебя уже наказала, новобранец Динь-Дон, но за нецензурную брань в присутствии девушек, несовершеннолетних коллег, а главное, своего преподавателя – десять отжиманий.

Мы с химиками, глядя на упёртое выражение лица джинна, загрустили и затаили дыхание. Я мысленно прикидывала, до какой цифры дойдет Да Ханкар, но Динь-Дон поразил всех нас своей прозорливостью, и ещё до того, как капитан произнёс фразу «пятнадцать отжиманий», провинившийся студент упал на землю и легко выполнил упражнение.

Вот мне бы так…

Затем джинн поднялся с земли, стараясь не смотреть в сторону полевого командира.

– Можешь быть свободен, – подсказал Да Ханкар, но Динь-Дон с места не сдвинулся. Он хмуро глядел на нас с химиками. И от этого взгляда мне делалось нехорошо.

– То есть вот это вот, – синекожий махнул рукой в нашу сторону, – будет строить барбакан. Вы серьезно?

– Кхы-кхы, – вместо ответа капитан покашлял.

– Нет! Не подумайте, что я вам не доверяю! – поторопился уточнить джинн. – И я готов отжаться ещё сто пятьдесят раз, но вопрос всё равно останется. Как эта мелюзга будет строить фортификационное укрепление, от которого зависит престиж нашей школы?

– А ещё, – сообщила одна из феек, и она действительно выглядела как фейка: невысокая, воздушная, совершенно очаровательная, – в Институте Годрика Воинственного одна солдатня учится! – здесь мне на одну коротенькую секунду стало обидно за Сандро. – Они же не посмотрят на то, что мы женщины! И если им удастся прорваться на территорию школы…

– Феи свободны! – решительно повторил Да Ханкар. – Химики и предметники, начинайте тренироваться работать в команде.

Химики и предметники решительно потерли руками и обменялись не менее решительными взглядами.

– Ну? – Веник вопросительно посмотрел на тощего «химического» старосту.

– Ну… – вежливо согласился тот.

– И? – мы дружно глянули сначала на них, затем на преподавателя, а после почему-то на Динь-Дона, который, несмотря на слова Да Ханкара, и не думал уходить. Как и весь его курс.

– То есть это не шутка, – хмуро осознал джинн. – Вы всерьез хотите, чтобы они сами строили барбакан.

– Я хочу, чтобы они уяснили себе, что такое командная работа, – отрезал капитан. После чего обратился к нашим двум группам:

– Итак, у вас два часа. Не знаю, что вы будете делать, но по истечении этого времени мне должны быть предоставлены доказательства того, что вы умеете сотрудничать.

И просто ушёл, бросив нас на произвол судьбы и на растерзание хищным пятикурсникам.

– Давайте, может, сначала место расчистим… – предложила я, стараясь не смотреть на мрачных коллег в розовом.

– А давайте мы без командирши обойдёмся! – тут же окрысились химики.

– Я и не претендую, – заверила искренне и на несколько шагов в центр группы предметников попятилась.

– Вообще-то, Да Ханкар назначил Юлку бригадиром, – вот от Веника я точно не ожидала удара в спину. – Так что, если кому и командовать, то именно ей.

«Да-да! И тогда, скажите мне, кто будет наказан в случае провала?» – подумала я, хотя и так было понятно, кто. Видимо тот же, по чьей вине все это вообще началось.

Плюнула на всех и потащилась к развалинам. А следом за мной Аврора Могила. А за нею следом Вениамин Фростик, староста предметников первого года обучения собственной персоной. А вдогонку к нему голос синекожего Динь-Дона:

– Ну, и куда вы попёрлись, желтопузые?

– Сказал синепузый, подтягивая розовые штанишки… – пробормотала я, сама себе делая страшные глаза и сама себя уговаривая заткнуться.

Динь-Дон удивлённо завис. В прямом смысле завис в воздухе, примерно в полуметре от земли. И вот он висит, такой весь синий, в розовых штанах и с голубыми волосами, а вокруг меня медленно мертвая зона образовывается. И даже Аврора, участливо пробормотав:

– Ну, не убьёт же он тебя, на самом деле, – отступила под защиту толпы первокурсников, успешно изображавших из себя зебру. Не в том смысле, что они бросились врассыпную, спасаясь от разъяренного льва, а в том, что они стройными черно-белыми рядами жевали жвачку и рассматривали землю в поисках подножного корма. Прекрасные фейки потупились. Вениамин прикидывал, есть ли смысл получать звание героя посмертно. А я гордо вздёрнула нос, пусть хоть веснушки вечернему солнцу порадуются напоследок, раз жизнь все равно не удалась.

инь-Дон оглушительно захохотал и хлопнул меня по плечу с таким энтузиазмом, что я пробежала несколько шагов прежде, чем до меня дошло, что это он так своё одобрение выказывает, а не пытается меня прибить за мой длинный язык.

– Как звать, новобранец? – не прекращая ржания, поинтересовался джинн, а я подумала, что плюну ему в глаз, если он сейчас велит мне отжиматься.

– Юлиана Волчок, – представилась и в кривом реверансе присела. Ну, не удавались мне никогда реверансы, что уж тут поделаешь?

Динь-Дон изогнул длинную, почти белую на синем лице бровь и уточнил:

– Та самая?

– Единственная, – вздохнула я, нерационально расстраиваясь из-за того, что даже после общего собрания, где в мою сторону только ленивый пальцем не ткнул, меня все равно не узнают и не замечают.

– Какая-то ты… – Джинн помахал в воздухе пальцами, подыскивая подходящее слово, и, наконец, вынес вердикт:

– Тощая… Кушать хочешь?

Я сглотнула. С тех пор, как я ушла из дома, «хочется кушать» было моим непреходящим состоянием.

Аврора икнула, Вениамин закашлялся, одна из феек опрометью кинулась в сторону общежития, а я стояла, раскрыв рот, и не знала, что сказать. Хотя стоит отдать должное Динь-Дону, он и не ждал ответа, а развернулся лицом к куче мусора, которая ещё недавно была нашим барбаканом и произнес, потирая руки:

– Значит, этот лысый гоблин хочет, чтобы мы без помощи троллей поставили укрепление?

– Вообще-то, он полуорк, – подала голос Аврора, которая, едва осознав, что убивать нас никто не будет, вмиг осмелела.

– Вот именно, – нелогично согласился джинн и хлопнул в ладоши.

– Девоньки, – оглянулся на свою розовую братию… ээээ… сестрию. – А что, Да Ханкар ведь ничего не говорил о том, что посторонних к работе нельзя привлекать?

– Не говорил, – подтвердила я, глядя на синекожего почти влюбленными глазами. Почему почти влюбленными? Да потому, что у него был вид человека, который совершенно точно знал, что делать.

– Зарянка, ты как думаешь? – Динь-Дон улыбнулся низенькой рыжеватой девушке, но подмигнул почему-то мне.

– О! Это хорошая идея! – согласилась Зарянка.

Действительно? В словах своего старосты она сумела расслышать какую-то идею? Я задумчиво почесала бровь, пытаясь вспомнить, освоили ли феи телепатию. И если освоили, то насколько хорошо, и стоит ли мне попридержать коней, когда я думаю о всякой чепухе в их присутствии.

– Но не успеем за два часа, – встряла в наш разговор ещё одна фея, высокая и тонкая, как ивовый прут.

– Да… в два не уложимся… – протянул Динь-Дон, и я сразу его разлюбила и погрустнела.

– А вот если, допустим, – прыщавый староста химиков сделал осторожный шаг в нашу сторону. – Если капитан, например, уснёт… Случайно… Примерно на девять часов и семь с половиной минут, может, немного меньше… – И задумчиво глаза закатил, что-то подсчитывая.

– Сонное зелье на территории Школы запрещено категорически! Даже в лаборатории… – предупредил джинн.

– Ещё чего! Амадеус Тищенко о сонное зелье ни за что не станет марать свои гениальные руки.

И Амадеус Тищенко потряс этими самыми, гениальными, в воздухе.

– Тогда что? – заинтересовался синекожий, а прыщавый уклончиво ответил:

– Есть у меня один… экспериментальный экземпляр…

Джинн поскрёб всей пятернёй покрытую голубой щетиной щёку, скептически посмотрел на меня, дождался кивка от Зарянки и хлопнул руками.

– Ладно. А подействует?

Тощий пожал плечами.

– Ну, других предложений всё равно нет… А я с вероятностью в восемьдесят семь процентов смогу вам… – Тряхнул головой, исправляясь. – Нам! Предоставить недостающее время.

Зарянка грустно заметила, что лично она при наличии тринадцати процентов неуспеха не хотела бы тянуться в другой конец мира, но если Динь-Дон настаивает, то только ради него и во имя их долгой дружбы… Тут я не выдержала и закатила глаза, а Вениамин неожиданно сказал:

– Если очень надо, то у меня есть дедушкина циновка, только она на два полета заряжена…

– Ну, ты силён! – восхитился Динь-Дон и стукнул Фростика по плечу, от чего тот немного присел даже. – Ты приволок в школу летающую циновку, и её у тебя на входе не отобрали?

– Дело в том, что она уже была здесь, когда я приехал… Говорю же, это дедушкина циновка… Он её…

– Так, я не понял, – совершенно беспардонно перебил нашего старосту синекожий, оглядывая злобным взглядом нестройную черно-белую толпу первокурсников. – Чего стоим, кого ждем? Вы что, распоряжение бригадира не слышали?

После его слов две группы первокурсников ринулись разбирать завал, а я громко вскрикнула, подпрыгнув на месте, потому что в конце предложения джинн вместо вопросительного знака поставил мне хлопок по попе. А потом покровительственно волосы взлохматил и односложно велел Венику:

– Тащи!

И Веник умчался, а Динь-Дон уставился на меня заинтересованно.

– Это даже хорошо, что ты такая худющая, – неожиданно похвалил он.

А я… я вдруг стали терзать какие-то смутные сомнения. Такие смутные, что отчего-то сразу очень-очень сильно захотелось вдруг в Шамаханскую…

– На циновках летала уже?

В ужасе попятившись, я затрясла головой.

– Не летала и летать не собираюсь!

От одной мысли о том, чтобы взлететь верхом на хлипкой тряпочке за облака, начинало слегка подташнивать.

– А придётся! – со злорадной улыбкой констатировал синекожий. Я попыталась что-то вякнуть, но он перебил меня радостным:

– А вот и Трясогузка…

Вернулась фея, которая убегала в торону общежития. И едва до инфаркта меня не довела вручив мне огромный, сочный, горячий… нет, не пирожок, пирожище! У меня немедленно рот наполнился слюной, да такой вкусной, что я даже про летающую циновку забыла.

Динь-Дон покровительственно кивнул и погладил меня по голове большой синей ладонью:

– Маленьким кушать надо хорошо, а то не вырастешь… Ешь давай, не зли дядю!

Пока я давилась, игнорируя голодные взгляды однокурсников, вернулся запыхавшийся Веник с видавшим виды ковриком под мышкой. Джинн расстелил транспортное средство на земле, внимательно изучил его, даже на свет посмотрел сквозь один угол, а потом вынес вердикт:

– Отличная штука! Жаль только, у нас в школе из студентов его никто зарядить не сможет, слишком сложное плетение. Надеюсь, твой дед знаком со специалистом?

Фростик промычал что-то неопределённо-утвердительное в ответ, а Динь-Дон улыбнулся мне, широко и страшно, и ласковым голосом произнёс:

– Ну что, маленькая, готова?

Я отчаянно замотала головой.

– А надо… Циновкой одному сложно управлять, а вы с Зарянкой примерно одной весовой категории.

Чёрт! Чёрт! Чёрт!

– Я не могу, я боюсь… – проблеяла жалобно.

– Она не может. Она боится, – пояснил Веник, чтобы Динь-Дон лучше понял.

Но не нуждающийся в суфлёрах Динь-Дон, пренебрежительно изогнул голубую бровь и поинтересовался:

– Так, новобранец, а тебе что, отдельное приглашение надо? – и в сторону таскавших камни студентов кивнул, а когда Фростик позорно удрал заниматься физическим трудом, джинн хмуро буркнул:

– Бояться надо было, когда ты из дома сбегала. А теперь уж, будь добра, – и указующим перстом в середину циновки ткнул.

Зарянка, присутствовавшая при этой позорной сцене, сделала вид, что ничего не заметила, а мне на глаза навернулись обидные слезы. Поэтому я почти ничего не видела, когда, скрестив ноги и поминая Веника недобрым, я бы даже сказала, злым и неприличным словом усаживалась на ковер. А потом и вовсе зажмурилась и в оборванный край двумя руками вцепилась.

– Тебе делать ничего не надо будет, – успокаивала меня тем временем фейка. – Просто сиди с той стороны. Одной очень сложно равновесие удерживать…

Я глаз все ещё не открывала, чувствуя, как подо мной подрагивает плотная ткань. Ощущение было такое, словно я сижу на покрывале, которое из-под меня кто-то пытается вытянуть. А ещё поднялся сильный ветер, сквозь который доносились обрывки фейских слов.

– Что? – проорала я во все горло, перекрикивая шум ветра.

Зарянка ответила, но я опять не поняла ни слова, кроме:

– Чтоб его разорвало…

А потом вдруг ветер стих, и стало так тихо-тихо и спокойно-спокойно, словно я из центра урагана шагнула в тёплую комнату, где мирно потрескивал огонь в камине, а тяжёлые шторы укрывали от страшного мира.

– Я говорю, – негромко повторила Зарянка, – что Динь-Дон упёртый, как баран, ты на него не обижайся. Все равно бесполезно.

Я приоткрыла один глаз. Ровно секунды мне хватило, чтобы понять следующие вещи:

1. Да, мы летим.

2. Да, очень высоко.

3. Да, Зарянка накрыла циновку прозрачным куполом, защищая нас от ветра, а лучше бы этот купол был непрозрачным, а циновка вообще лежала на земле.

4. Нет, ничто, никто и никогда не заставит меня снова подняться в воздух на этом. И обратно в Школу я, видимо, пойду пешком.

Больше всего я боялась даже не высоты – меня пугало это чувство беспомощности. Казалось, что циновка в любой миг выскользнет из-под меня. Или перевернется в воздухе, или наклонится, а я соскользну вниз, дико крича и размахивая руками при этом.

– А куда мы все-таки летим? – спросила я у Зарянки, лишь для того, чтобы не думать о количестве воздуха между мной и землей, и не представлять себе во всех красках картины моей ужасающей смерти.

В ответ она рассмеялась.

– О, ну конечно, к тому, кто умеет строить лучше всех.

В мозгу промелькнуло сразу несколько вариантов, один другого неожиданнее, но вслух я не рискнула озвучить ни один.

– И кто это?

– Луский Бань Гуншу, конечно же. Хотя ты его так не называй, ему больше по душе обращение Бань Лу.

Вот после этих слов я поняла, что оказывается, есть вещи, которые могут заставить меня забыть о страхе. Я вмиг распахнула оба глаза, отпустила края циновки, разжав пальцы, и повернулась к Зарянке.

– Ты же не хочешь сказать, что прямо сейчас мы летим к богу… – Не может быть. Нет, мне не могло ТАК не повезти! Я на шаткой циновке, на безумной высоте, в компании свихнувшейся фейки.

– К нему, к родимому, – хихикнула Зарянка, не замечая моего не наигранного ужаса. – Характер у него, конечно, мерзкий, но он мне должен. Поэтому…

И плечами пожала.

А я смотрю на её чистое красивое лицо, в глаза заглядываю в поисках безумия. И пугаюсь ещё больше, потому что вид у феи совершенно нормальный, если, конечно, не считать того, что она явно наслаждается полётом.

– К богу… – зачем-то повторила я и снова зажмурилась.

В детстве мама и бабушка мне сказок не читали, потому что у них времени не было. И у папы не было. А вот у братьев наоборот – более чем достаточно. И вот они-то мне не о прекрасных принцессах и отважных рыцарях рассказывали, не о розовых единорогах и дочерях благородных разбойников… Хотя разбойники, в принципе, в них фигурировали, и часто. Наряду со свирепыми драконами, безжалостными наёмниками Смерти, чудовищами, мертвецами, жуткими стражами Пограничья, что скрывают свои лица бескровные под низкими серыми капюшонами… Ну, и Лу Бань Гуншу. Про него я тоже прослушала всё, что только можно было.

Ну, просто Бань Лу был любимым персонажем моего среднего брата. Кешка с детства был влюблён в истории про этого бога ибо считал, что в мире нет ничего более прекрасного и нужного, чем умение строить дворцы и возводить мосты, надёжные и лёгкие, будто бы из стального кружева сплетённые… Он мне маленькой такие замки из песка строил, что все мои подружки рыдали от зависти, а уж про домик для кукол я вообще промолчу. Скажу лишь, что отец нашей соседки по даче хотел обменять его на огромный участок земли, но мой папа решительно отказался, даже нашего мнения с Кешкой не спросив. Сказал только:

– Я поделками своих детей не торгую. Они бесценны.

И этим вопрос закрыл.

Ну, а Кешка в шестнадцать лет в Трольскую академию поступил. И теперь он у нас известный на оба мира архитектор. Зодчий, как он любит себя называть.

Что же касается Лу Бань Гуншу, то он был богом. Или, правильнее сказать, есть богом. Он живёт в горах Шандунь, в прекрасном дворце, который возвышается над землей на четырех высоких столбах. На крыше этого дворца сидят четыре дракона. Золотой смотрит на юг, серебряный – на север, бронзовый – на восток и медный – на запад. Сам же Лу Бань, когда солнце опускается за горизонт, превращается в огромного чёрного дракона и каждую ночь строит на небе мост из россыпи звёздной пыли.

А как только солнце выкатывается из-за моря, дракон снова превращается в человека и летает по миру на огромной деревянной сороке, которую сам смастерил, и учит людей строительному делу. Благословляет смелых и старательных, наказывает ленивых, карает тех, кто строил дорогу от Школы Добра до столицы.

Бог-зодчий. Что он ещё должен делать?

– Зарянка, – позвала я, отбросив воспоминания. И на всякий случай покрепче в края циновки вцепилась – кто её знает, эту фейку, может, она только выглядит как нормальная, а на самом деле давно и прочно не в своем уме. – Но ведь Бань Лу – это всего лишь сказочный герой.

– Ага, – легко согласилась она. – Только ему об этом не говори, пожалуйста. Он страх до чего мнительный и обидчивый. Лучше всего будет, если ты станешь на него смотреть примерно так, как смотришь на меня сейчас, словно ты напугана, словно подозреваешь меня в чём-то нехорошем и словно, словно… Ну, будто не веришь, что всё это с тобой происходит наяву, а не во сне.

Ох, лучше бы и вправду во сне! Тогда я бы могла проснуться в своей комнате в общежитии. Аврорка бы бухтела о том, что у неё крем для лица закончился, Вепрь бы требовал другой сорт сыра…

Но увы. На горизонте сквозь толщу голубоватого воздуха сначала обозначились синие горы, а затем в их тени мною был замечен огромный сверкающий дворец на четырёх высоких столбах. Медный дракон на крыше издал оглушительный приветственный рёв, и мне, как никогда в жизни сильно, захотелось потерять сознание.

Циновку дёрнуло и немного задрало кверху с левого края.

– Ворон не считай, чтоб тебе крылья поотрывало! – заорала на меня Зарянка. – Следи за равновесием! Иду на посадку!.. Роза ветров, мать ее так! Как только чёртовы драконы здесь крылья не ломают!?

Следить за равновесием? Что она хотела этим сказать? Я что, должна… В ушах засвистело, потому что циновка резко накренилась в сторону фейки и на бешеной скорости помчалась вниз. Я придавила дальний угол ногами, надеясь, что моего веса хватит для посадки, после которой все останутся живы и здоровы, и на всякий случай завизжала так, что в горле засаднило. Ну и зажмурилась – по тем же причинам. А то мало ли. Не хочется смотреть в лицо собственной смерти. Хочется её, ежели что, именно так встретить – с закрытыми глазами и сорванным голосом.

Когда свист ветра стих, а проклятая всеми богами (и мною лично) циновка перестала дрожать под моим едва живым телом, я просто перекатилась набок, на спину, снова на бок и на живот, после чего – аллилуйя! – наконец, очутилась на твердой земле. Ну, в смысле, на крыше.

И сразу же со всех сторон раздалось холодящее кровь рычание и комментарии:

– Ого! Круто сели!

– Ты видел эти ножки?

– А как она равновесие держала? Я хочу эту малышку!

И уже совершенно пугающее:

– И не смотрите в её сторону, она моя… С моей стороны прилетела, значит мне и достанется.

Я вскочила, одёрнула по-траурному прекрасную школьную форму, стрельнула глазами по таращившимся на меня дымящимся мордам и попятилась ближе к Зарянке. Фейка же хлопнула меня по плечу, мол, всё под контролем и презрительно произнесла:

– Клыкастые, боженька дома?

Клыкастые в ответ засвистели, зашипели и заулюлюкали. И один даже облизнул в мою сторону свою огромную голодную пасть. А потом на крышу явился Бань Лу собственной персоной.

Он был невысок. Совершенно точно ниже меня ростом, смуглый настолько, что почти красный, кривоногий, большеголовый, усатый – просто ужасный, если коротко и в двух словах.

Он выстрелил похабной, золотозубой улыбкой в мою сторону и радостно пропел:

– Зорька, счастье моё, ты все-таки привезла мне жертву?

На секунду в груди остановилось сердце, и я испугалась, что после всех сегодняшних потрясений оно уже не заведётся. Но завелось. Было бы странно, если бы этого не случилось, после того, как САМБОГ шлёпнул меня по заднице.

Что ж за день сегодня такой, задницешлёпательный?

– Спятил совсем? Это мой балласт! – возмутилась Зарянка, а я задумалась над тем, радоваться ли такой защите.

– Вот так всегда, – совершенно не божественно обиделся любимый персонаж моего среднего брата, а потом добавил:

– Ну, раз такое дело, пойдёмте, что ли, чай пить?

Ещё раз посмотрел на меня внимательно и уточнил:

– Или лучше немножечко тёпленькой водочки?

Меня передернуло.

– Спасибо, но мы откажемся, пожалуй, – озвучила мои мысли Зарянка, а потом Бань Лу по лысине хлопнула и объявила:

– С тебя должок, не забыл, надеюсь?..

– С тобой забудешь, – проворчал великий зодчий и махнул рукой, чтобы мы следовали за ним.

Четыре пары светящихся глаз с интересом проследили за тем, как мы спускаемся в люк на крыше. Надеюсь, мы друг друга больше никогда не увидим. Потому что я не знаю, что у Зарянки в планах, а например, я – однозначно домой пешком пойду.

И это не обсуждается.

– А циновка? – запоздало вспомнила Зарянка. – Мне Динь-Дон за неё голову снимет!

– Да что с ней станется… Потом заберете… Зорь, я тебя сто лет не видел! – Бань Лу фривольно приобнял фейку за талию. – Ты где пропадала, сердце моё?

– Учёба, учёба и снова учёба, – печально вздохнуло боженькино сердце. – Ты ж сам знаешь, как оно бывает. Дел – во! – Зарянка стукнула ребром ладони по своей шее. – Проблем – во! – Повторила жест, а потом крайне не дипломатично закончила:

– Короче, на тебя вся надежда…

– Бедные дети, бедные дети… – сокрушался тем временем Бань Лу. – Все мозги себе этой учёбой высушили…

– И не говори. – Зарянка согласно закивала. – А ещё и война эта…

Они были явно давно и хорошо знакомы, и я, невольно подслушивая их дружескую беседу, чувствовала себя слегка неловко

– Слышал-слышал… А я-то тут каким боком?

– Строитель нам нужен. Очень, – покаялась фея и руки молитвенно сложила. – А ты же самый-самый лучший, самый прекрасный и самый божественный.

– К тому же, должен тебе…

– Ну, и это тоже…

Бань Лу выдохнул тяжело и протяжно, открывая перед нами двери одной из комнат своего дворца.

Все три стены помещения были сделаны из стекла, открывая нам безумный в своей фантастичности вид. Горы алели в рассветном пламени, да и не только горы. Алым было бесконечное небо над ними, снег на острых вершинах, лес, покрывающий склоны, и, казалось, сам воздух поменял плотность и стал жидким и густым, будто клубничный сироп…

Я заметила, что Зарянка только скользнула взглядом по залитым красным солнечным светом горам, и поняла, что девчонка здесь не впервые. Я же глаз от сказочного пейзажа оторвать не могла. Пока фейка спорила с Богом, я, не дожидаясь предложения, уселась на одну из разложенных повсюду подушек и просто наслаждалась красотой, не особо прислушиваясь к беседе.

Отвлекла меня от созерцания прекрасного, как ни странно, тишина. Оглянулась на спорщиков. Зарянка недовольно пыхтела, насупившись, а бог поджал губы и руки в бока упёр. Когда я повернулась к ним, он меня словно только тогда и заметил, улыбнулся вдруг и спросил, кивнув на окна:

– Нравится?

– Обалденно просто! – искренне призналась я. – Я ничего красивее в жизни не видела!

Бань Лу сощурил на меня и без того узкие глаза и задумчиво пожевал правый ус, а потом вдруг решительно щелкнул пальцами и объявил:

– А ладно! Полетели к вам! – При этом почему-то недовольно зыркнул на Зарянку. – Но только потому что девочка больно хороша! – И подмигнул вмиг растерявшейся мне.

Ох, ты ж!.. Что значит, полетели? Я на ещё одно «полетели» не подписывалась!

Тем временем Бань Лу подхватил нас с Зарянкой под руки и потащил из комнаты. И если моя спутница шла сама, то меня Богу приходилось реально тянуть волоком.

– Летать боишься? – догадался он.

– Ага! – Я с кислым видом кивнула. – Ваши драконы ещё месяц, наверное, будут ухохатываться, вспоминая мое феерическое приземление…

– Ай! Ерунда! На циновке вообще только феям и нравится передвигаться. Самоубийцы! Вот я тебе свою птичку покажу – и ты сразу поймёшь, что полёт – это совсем не страшно.

Очень сомнительное заявление, между прочим.

Зарянка фыркнула недовольно и проворчала:

– Ну, это уж без меня! Летите в вашем деревянном гробу, а я своим ходом, спасибо! – вырвалась из захвата Бань Лу и добавила:

– Встретимся у Школы.

После чего рванула по коридору в сторону люка на крышу, а грустная я и довольный Бог, наоборот, отправились вниз. Спустя несколько шагов моя грусть сменилась злостью. Значит, сюда Зарянка одна лететь не могла? Значит, ей необходим кто-то для равновесия, да? А обратно, получается, я уже не была нужна? Ну, Динь-Дон!! Вот же нехороший фей! Нарочно меня отправил, я уверена, чтобы отомстить за мои неосторожные слова.

И так мне стало обидно, ну прямо до слез.

Раз в десятый за этот день.

– О чём задумалась? – окликнул меня Бань Лу.

– О непорядочности разных джиннов, – хмуро призналась я, с ужасом и трепетом рассматривая огромную деревянную сороку, стоявшую в центре нарисованного на земле круга. Не знаю, как некоторым, а мне всё равно, на чём подниматься в воздух: на дрожащей циновке, на деревянной птице, на драконе или ещё чёрт знает на чём… Меня ужасало само понимание того, как больно будет падать с такой высоты. Но Бань Лу я благоразумно решила об этом не сообщать.

– Джинны – да, – согласился Бог, помогая мне забраться внутрь птицы через небольшую круглую дверь в основании шеи. – Непорядочны, коварны, а уж злопамятны… Ну, и феи не лучше.

– А как же Зарянка? – удивилась я, устраиваясь на небольшой скамеечке в голове птицы.

– Так племянница она моя! – широко улыбнулся Бог. – Только не говори никому, ладно?

Так вот почему фейка так спокойно и раскованно вела себя в обществе Бань Лу!

– А как же должок? – спросила, почти уверенная в том, что никакого долга нет и в помине, и Бог решил нашей Школе помочь просто так, по-родственному.

– Проспорил я, – нахмурил чёрные брови. – Думал, она без семейной поддержки с первого курса вылетит, а видишь, как оно получилось? – Бань Лу щёлкнул пальцами, и мы полетели.

Было страшно. Не так, как на циновке, которая с восседавшей верхом на ней предательницей Зарянкой мелькала впереди, но всё равно…

Поэтому в окна я не смотрела. Болтала с богом о всякой всячине, а когда на горизонте появились очертания Школы, вдруг обратилась к Богу с просьбой об автографе. Думаю, за клочок с именем обожаемого бога мне Кешка всё на свете простит: и побег из дома, и мамину истерику, и папины седые волосы и унижение Сандро…Впрочем, последнему злорадный Кешка, допускаю, только порадовался…

– У меня брат в вас просто влюблён… Всё детство мне о вас сказки… ну, то есть истории рассказывал. Разные. Он известный архитектор. Иннокентий Волчок. Не слышали?

Сказать, что это польстило Бань Лу – ничего не сказать. Внутри него словно лампочка включилась, круглые красноватые щеки надулись, а усы радостно затопорщились.

– Правда, что ли?

– Ага. Все книжки в доме про ваши приключения мне вслух перечитал.

– Что, правда? – и чуть не лопается от довольства.

Удивительный бог. В том плане, что удивить его очень легко.

– Да. Он теперь мосты строит. Очень красивые!

– Молодец какой! – похвалил Бань Лу моего среднего братца. – Обязательно надо будет к нему наведаться. А автограф дам. Чего ж не дать-то?.. Сейчас держись. Идём на посадку.

Я двумя руками вцепилась в края скамейки, на которой сидела, и мы со страшным свистом понеслись к земле, прямо к куче камней, недавно бывшей барбаканом. Интересно, почему за время нашего отсутствия эта куча не уменьшилась в размерах? И где вообще все? Разве нас не должны встречать?

Ни у школьных ворот, ни у развалин барбакана, ни на полигоне не было ни души. Мы с Бань Лу удивлённо оглядывались по сторонам. Вскоре к нам присоединилась Зарянка.

– А что происходит? – возмутилась она. – Мы что, зря летали?

Я недоумевала, а Бог с сокрушённым видом рассматривал руины.

– Кто ж это так нехорошо сделал? – нахмурился он. – Некрасиво… Надо исправить.

Он взмахнул руками, и камни зашевелились, задвигались сами по себе, закрутились на месте, вытягиваясь, уменьшаясь, увеличиваясь и изменяя свою форму по велению бога-строителя. Мы с фейкой глаз от Бань Лу и того, что он творил, оторвать не могли. А посмотреть было на что.

Великий зодчий взлетел над землей, подхваченный лёгким порывом ветра, и подобно дирижёру руководил невидимым оркестром. Заплакали скрипки – и из земли выросли круглые стены. Вступила флейта – и башня для лучников появилась сама по себе. Ударные выбили пунктирную дробь – и в сторону Школы от уже почти готового барбакана отпрыгнул коротенький кирпичный коридор. Грянули духовые – коридор расширился и в две стороны побежал вдоль границы нашего маленького государства, огибая его высокой неприступной стеной. Зазвенел клавесин – и крепость готова.

Бань Лу опустил руки – наступила тишина.

– С ума сойти! – выдохнула я.

– О, мой бог! – подхватила меня Зарянка.

– Это правда, – скромно кивнул головой Бань Лу, когда его ноги вновь коснулись земли. – Именно им я и являюсь.

Я все ещё в легком шоке смотрела на крепостную стену, которая теперь опоясывала школу. Не знаю, сколько времени прошло от начала строительства и до его конца: миг или вечность, но то, что в итоге получилось – выглядело потрясающе. Красиво, мощно, неприступно.

– Значит так, – начал свое объяснение Бань Лу. – Я подумал и решил немного тут всё улучшить. Стены у вас были больно хлипкие, поэтому я возвёл новые, из заговорённого камня, ага. Симпатичненько так… По углам – наблюдательные башни, между ними дозорные будки. Без них никуда. По краям фонари – обратите внимание, в виде летящих птичек… В твою честь, Зарянка, засранка неблагодарная… Бойницы тут вот сделал, видите, в шахматном порядке. По-моему, очень красивенько получилось… Так, теперь барбакан. Башня для лучников только одна, но здесь больше и не надо, опять-таки бойницы… Коридор к главным воротам… Здесь механизм для подъема решётки… А, совсем забыл!

Бог снова взмахнул рукой, и над тяжёлой решёткой появилась красивая вывеска «Школа Добра».

– Ну, и последний штрих! – У ворот возник симпатичный домик с аккуратными клумбами под резными окнами. – Сторожка, – пояснил Бань Лу и, наконец, замолчал, глядя на нас в ожидании оваций, которые, понятное дело, не замедлили последовать. И следовали минут пятнадцать. Мы с фейкой откровенно прибалдели. Не знаю, о чём думала она, а я была счастлива, как поросёнок в луже.

Лишь тревога о том, что в поле нашего зрения так и не появилось ни одной живой души стала ложкой дёгтя в море этого медового счастья. И как только хвост божественной сороки скрылся за облаками, мы с Зарянкой, не сговариваясь, помчались в сторону общежития, выяснять, что тут без нас произошло.

Глава четвертая

Хищное рычание Мы с Зарянкой у кустов рододендронов, и мы застыли, испуганно глядя на сочные зелёные листья. Где-то там, в глубине клумбы что-то огромное и страшное рычало, утробно всхлипывало, булькало и так душераздирающе стонало, что у меня кровь стыла в жилах.

– Думаешь, это животное? – прошептала я.

– Уж точно, не человек… – очень тихо ответила фейка. – Буньип¹ или якумама², или даже нахзерер³. – Мы синхронно поплевали через левое плечо и отступили назад. Но тут Зарянка выдвинула нелогичное и нерациональное предложение:

– Слушай, а давай, посмотрим? Когда ещё настоящего буньипа увидеть доведётся…

– Или нахзерера, – кивнула я и мы раздвинули мясистые зеленые листья, чтобы засунуть внутрь куста свои любопытные носы.

– Я сплю… – прошептала фейка.

– Ты – нет, а вот он – так точно, – возразила я, глядя на капитана Зервана Да Ханкара, издающего жуткое рычание, которое заменяло ему храп.

Да уж… а мы губу раскатили на редкое чудовище.

Редкостное!

Он лежал в позе эмбриона, подложив левую руку под щеку и прикрывая правой свой голый живот. Из одежды на нем были только белые трусы и розовые тапки без задников с загнутыми кверху носами.

– Интересно, почему он в таком странном виде… – пробормотала фейка. Я была с ней полностью солидарна, но высказать свою солидарность вслух не успела, потому что в окне АДа появилось испуганное, бледное до синевы лицо Ирэны, а потом раздался свистящий шепот, перекрикивающий даже храп нашего преподавателя:

– БЕГИТЕ!!!!

– Сейчас, вот только разгон возьму… – проворчала Зарянка, глядя на скрюченную фигуру полевого командира.

А я подумала, что прав оказался Динь-Дон: бояться надо было раньше, а сейчас нужно жить.

– Он опасен! – вещала из-за стекла Ирэна. – Опасен и невменяем! А Вельзевул Аззариэлевич, как назло, в отъезде!

– А что случилось-то? – воскликнули мы с фейкой в один голос.

– Зайдите внутрь, хотя бы… – словно сомневаясь, предложил адский секретарь. – Неудобно через стекло разговаривать…

Мы поднялись по крылечку, послышался лязг цепи и щелканье ключа, а затем дверь распахнулась. Ирэна пропустила нас внутрь и немедленно заперлась на все засовы.

История внезапного помутнения рассудка, рассказанная ответственным секретарем АДа за рюмкой горячего кофе

Вечер не предвещал ничего из ряда вон выходящего. Рабочий день закончился, но домой идти не хотелось. Ирэна сидела у окна с маленькой чашечкой кофе, в которой кофе было ровно половина, а остальную часть прекрасно заменял ректорский ароматный коньяк. Благо, сам Вельзевул Аззариэлевич изволили отбыть в страшной спешке и в неизвестном направлении сразу после обеда. То есть, конечно, это для студентов и преподавательского состава направление было неизвестным, а уж Ирэна-то прекрасно знала, что директор отправился на военные переговоры в Институт Годрика Воинственного.

Кофе был горяч и восхитителен, погода, несмотря на первый месяц осени, все еще по-летнему расслабляющая и безмятежная. Над Школой парили тишина и идиллия. Где-то далеко слышался смех, кто-то пел… И было так покойно и хорошо…

А потом всё закрутилось. Сначала в сторону студенческого общежития мимо окна промелькнул розовый батист формы фей. И Ирэна только проворчала в спину:

– Ходить ногами надо, разлетались тут… – её почему-то ужасно раздражала природная особенность учащихся розового факультета. Возможно, это связано с тем, что ответственному секретарю АДа так и не удалось освоить левитацию.

Эхо от возмущёенных мыслей ещё не успело умолкнуть, а феи снова промчались мимо окна. На этот раз, целой толпой.

Ирэна нахмурилась и поджала губы.

Когда же спустя пять минут мимо того же многострадального окна табуном пронеслись предметники и химики в сопровождении нового не очень приятного преподавателя по тактике и стратегии, женщина раздраженно захлопнула ставни и ушла вглубь здания.

Ушла, обновила кофе коньяком и, движимая любопытством, вернулась назад для того, чтобы увидеть, как мимо снова мелькнула фейка, а за ней следом тощий химик, и ещё через секунду лохматый внук профессора Фростика.

В Школе явно происходило что-то нехорошее. А ректор отсутствовал… Должен ли ответственный секретарь предпринять что-то в этой ситуации? Ирэна сделала задумчивый глоток, когда под окном снова появился Вениамин Фростик. И под мышкой он тащил летающую циновку. Летающую циновку! Ну, это уж точно ни в какие ворота!

Женщина решительно отставила чашечку в сторону и направилась к выходу, размышляя, идти ли разбираться с нерадивыми студентами самой, или позвать на помощь кого-нибудь из преподавателей. А на крыльце она замерла немым изваянием, потому что со стороны полигона донеслось жуткое рычание, а следом за ним многократно усиленный чудовищный мат, заставивший Ирэну заалеть маковым цветом.

– Да что ж такое?

Мат повторился… Нет, не так. Он НЕ повторился, потому что говоривший был исключительно изобретателен и очень хорошо подкован в этом вопросе.

– Твою ж ма-а-а-ать! – раздалось очень близко за спиной, и ответственный секретарь громко взвизгнул и подпрыгнул на месте.

Тот самый тощий химик, но уже украшенный симпатичненьким синяком во всю скулу, задыхался и нецензурным шёпотом вспоминал чью-то маму.

– Что тут происходит? – спросила Ирэна, но парень, не снижая скорости, только махнул рукой и произнёс непонятное:

– Непредвиденный побочный эффект, – и уже издалека и извиняющимся голосом. – Я же на орках опытов не ставил…

После чего растворился в направлении общежития.

И вот тогда в поле зрения появился Зерван Да Ханкар. Он шёл быстрым шагом, матерился и при этом на ходу срывал с себя одежду.

– Е…ть! – воскликнул он радостно, заметив ответственного секретаря. – Иди сюда, голуба, я тебя поцелую!

Ирэна сдавленно пискнула и ринулась назад в АД, захлопывая за собой все двери, замыкая замки и активируя защитные заклинания. Затем женщина, с ужасом слушая, как грохочут и стонут массивные дубовые доски под ударами взбесившегося преподавателя, пробежала в кабинет ректора и распахнула дверцы шкафа, в котором находилось огромное зеркало в золотой раме.

Она хлопнула в ладоши и почти провизжала:

– Заводись, давай, зараза!

– Что за хамство? – возмутилось зеркало и пошло рябью.

– Ты мне потом всё выскажешь, ладно? А сейчас покажи крыльцо администрации.

Да Ханкар всё ещё топтался там. Не то чтобы Ирэна в этом сомневалась, ибо в дверь молотили непрестанно. Но зато теперь стало заметно, что бывший легионер полностью разоблачился, оставив на себе из одежды только белые трусы, которые смотрелись весьма экстравагантно, оттеняя черноту волосяного покрова преподавателя. Да. Недостаток волос на голове капитана Зервана с избытком компенсировался густой порослью по всему телу.

– Омерзительно… – брезгливо пробормотала Ирэна, с интересом рассматривая мужчину.

А тот вдруг замер, словно прислушиваясь к чему-то. И, слава Богам, создавшим оба мира, наконец, оставил многострадальную дверь в покое, чтобы, смешно виляя белым задом, умчаться в сторону ворот.

– Ой, мамочки! – простонала Ирэна. – Хоть бы он за территорию не вышел. Позору же не оберемся…

– Переключить? – живо поинтересовалось зеркало.

– Спрашиваешь… Твою ж… Это что такое? А где барбакан?..

Чёрно-белая группа студентов уныло копошилась на развалинах, розовые следили за ними издалека. Летающая циновка нигде не наблюдалась.

– Ох, не нравится мне всё это… – задумчиво протянуло зеркало одновременно с появлением недообнаженного полуорка.

– Ох, и не только тебе… – согласилась Ирэна, наблюдая за тем, как на картинке все замерли.

Ближе всех к капитану находился один из джиннов. Женщина перекинулась с зеркалом парой слов:

– Это, как его, Динь?

– Угу. Как его, Дон…

А потом Зенвар Да Ханкар широко улыбнулся, раскинул руки и проревел, глядя на синекожего студента:

– Иди сюда, дурак, я тебя поцелую…

– Как-то он неоригинален, – поморщилась Ирэна.

А Динь-Дон и весь нестройный ряд феек вместе с ним взлетел ввысь.

– Отставить! – возмутился с земли капитан и, подпрыгнув на месте, схватил джинна за ногу.

– Убью безрукого экспериментатора! – загадочно прорычал синекожий и, дёрнувшись всем телом, избавился от капитана и от одного розового шлепанца.

– Спасайся, кто может! – донеслось из чёрно-белой толпы, и студенты с диким визгом бросились врассыпную.

– …ть, как же мне давно не было так весело!! – закричал преподаватель, дико вращая глазами, и пустился в погоню.

– За ним! – односложно велела Ирэна, словно планы зеркала могли отличаться от её интересов.

Погоня длилась минут сорок. И, что удивительно, никто из студентов так и не попался. Один раз Да Ханкар почти зажал у стены белую дрожащую фигуру, но был атакован с воздуха розовыми шлепанцами, и химик удрал.

Преподаватель рычал, прыгал на месте, пытаясь достать хохочущих феек, бросался их же тапками, в конце концов, плюнул, и развернувшись на сто восемьдесят градусов куда-то побежал. Уже через пять минут стало понятно, что бежит он к АДу.

– Проклятье! – в один голос выкрикнули зеркало и Ирэна, когда в двери снова начали молотить.

– Открой, красавица!! – ревел Да Ханкар. – Не бойся! Я тебе ничего не сделаю.

Взбесившийся преподаватель неистовствовал еще минут десять, а затем решительно полез в кусты рододендронов и там затих.

***

– И вот, крадусь я к окну, а тут вы, как две самоубийцы, – закончила свой рассказ Ирэна, и мы с Зарянкой переглянулись.

Не знаю, о чём думала фейка, но лично я – о гениальных ручках Амадеуса Тищенко. И ещё о том, что же будет, когда в Школу вернется ректор. А уж о том, что скажет Зенвар Да Ханкар после пробуждения, даже заикаться не хотелось…

Дойдя до своей комнаты, не раздеваясь и не задумываясь над тем, где может быть так поздно Аврора, я рухнула на кровать и немедленно отключилась.

А утром меня разбудила взъерошенная Могила. Она влетела в спальню, громко хлопнув дверью, и заорала:

– Всю жизнь проспишь, соня! Тут та-а-а-а-кое!!!!

Я разлепила глаза и, подперев голову руками, посмотрела на соседку с ненавистью.

– И что такого? Вряд ли ты мне можешь рассказать что-то более удивительное, чем полет на летающей циновке в гости к богу и история о внезапном безумии преподавателя по тактике и стратегии.

Аврора сникла.

– М-м-м… ты уже знаешь… И про крепостную стену? – глянула на меня с надеждой.

– Я даже видела, как ее строили.

– А про общее собрание в главном зале?

Тут я была вынуждена признать поражение. Вернулись все вчерашние страхи, и захотелось снова упасть на кровать и спрятаться под одеялом от всего мира. Лет на сто. В крайнем случае, до окончания проанонсированного собрания.

В главный зал народу набилось уйма, но тишина при этом стояла как на кладбище в полночь… Не то чтобы мне приводилось бывать среди ночи на кладбище, но…

Ох, разорви меня дракон! О чём я только думаю?

За кафедрой на сцене стоял Вельзевул Аззариэлевич. По правую руку от него – Ирэна, по левую – капитан Зерван Да Ханкар. Увидев меня, ответственный секретарь, чтоб ей провалиться, зашептал что-то на ухо ректору. Внимательно выслушав говорившую, глава Школы Добра кивнул и поманил меня пальцем.

На сцену под перекрестным огнем студенческих взглядов я поднималась, как на казнь.

– Встань там, – велел ректор и ткнул в сторону правой кулисы, где уже переминалась с ноги на ногу Зарянка и тосковал гениальный Амадеус Тищенко. Кстати, синяк у него был знатный!

– Как думаешь, что будет? – зашептала фейка, как только я подошла.

Начальство грозно нахмурило на нас брови, и мы не рискнули продолжить разговор. Хотя, если бы мне дали ответить, я бы сказала:

– Капец нам всем…

Мысленно я успела упаковать чемоданы, вернулась домой, извинилась перед Сандро, покаялась перед родителями, согласилась на Шамаханскую и еще много чего сделала, в основном, печального и слезоточивого. А тем временем главные двери зала закрылись за последними вошедшими, и Вельзевул Аззариэлевич начал собрание:

– Нас всех ждет очень серьёзный разговор.

Три студента за кулисами (и я в их числе) повесили головы, остальные замерли на своих креслах в зале.

– Вопрос первый. Барбакан. Тут я, в общем и целом, разобрался. Итак, первокурсники. Первая стратегическая группа, – косой взгляд в сторону капитана Зервана. – Я понимаю, что вы выполняли приказ, поэтому ругать за разрушения не собираюсь. Ответьте только: как вы его взорвали так, что никто ничего не слышал?

Тоненькая фигурка в розовом поднялась со стула и тихим голосом ответила:

– Мы его защитным куполом накрыли и потом уже…

– Защитным куполом?

– Который для открытых полетов, – пояснил кто-то невидимый в зале. И я поняла, что речь идет о том щите, который Зарянка сделала, когда мы на циновке летали.

– Понятно, – ректор кивнул. – Теперь о полётах. Где Фростик?

– Я тут! – вскочил Веник.

– Где циновка?

– Какая циновка?

– Не зли меня, Вениамин! – глава Школы постучал указательным пальцем по краю кафедры, и Вениамин вздохнул протяжно. – Отдашь деду. Пусть он с тобой сам разбирается.

Наш староста повесил голову и сел на место. Ректор же помолчал, по-прежнему отстукивая пальцем только ему слышный мотив, а потом продолжил.

– Теперь вторая стратегическая группа, – Амадеус Тищенко попытался спрятать свои гениальные руки за моей тощей спиной, но после короткого сражения получил пинка под зад и вылетел из-за кулис на середину сцены.

В зале раздался тоскливый стон. И я почти уверена, что страдал Динь-Дон, голос уж больно похож. Да Ханкар мстительно сощурился, Ирэна коварно улыбнулась, а староста химиков гордо выпятил грудь и заявил:

– Да, это сделал я!

Зенвар после этих слов кровожадно зарычал, а я мысленно похоронила беспечного старосту химиков.

– Полагаю, ты знаком с правилом о сонном зелье? – спросил Вельзевул Аззариэлевич.

– Да вы что, Вельзевул Аззариэлевич! Какое сонное зелье? – возмутился Тищенко и потряс в воздухе своими гениальными ручками. – Это экспериментальный образец гипнотического распылителя. Был.

– Подробнее! – одновременно произнесли ректор и преподаватель.

– Моё гениальное изобретение, – без ложной скромности начал, судя по выражению лица полуорка, будущий покойник. – Аэрозоль гипнотического действия. Достаточно брызнуть в лицо человеку – пока, к сожалению, только с близкого расстояния… – И украшенную синяком скулу потер. – И испытуемый выполняет любое ваше приказание.

Вельзвул Аззариэлевич сделал успокаивающий жест в сторону возмущенного Да Ханкара и произнёс:

– Боюсь представить, что же ты велел сделать своему учителю… И главное, за что так жестоко?

Тищенко покраснел:

– Это всё побочный эффект… Неожиданный и непредвиденный, между прочим. Я не учёл сопротивляемость магии гена орков… И вот…

– Велел ты мне что, задохлик? – не выдержал неизвестности бывший легионер.

– Раздеться и лечь спать, – признался химик. – Я не ожидал, что вы впадёте в бешенство и… и станете делать прилюдно… это и всё остальное.

Ректор снова выбил дробь по краю кафедры.

– И что, на людей аэрозоль действует без… побочных эффектов?

– На людей, на фей, на эльфов, на дриад… Теперь вот я про орков знаю… Еще бы про чертей выяснить… – и просительный взгляд такой изобразил.

– Обойдёшься! – проворчал Вельзевул Аззариэлевич и обратился к капитану:

– Как видим, злого умысла не было.

Воздух в зале заметно потеплел, и я поспешила взять обратно свои мысли про Шамаханскую.

– Не было, – согласился преподаватель по тактике и стратегии. – Но зачем? Ради эксперимента?

– Вы нам просто только два часа дали, а нам больше требовалось. Мы за два часа никак не успевали новую крепость построить.

Ректор и полевой командир синхронно закашлялись:

– Два часа? – просипел ректор.

– Да я ни слова не говорил, что они её за два часа должны построить! – возмутился Да Ханкар.

И тут зал взорвало. Заговорили все и сразу. И те, кто присутствовал в момент эпического приказа капитана, и те, за кем взбесившийся вояка гонялся по территории школы, и те, кто обо всём узнал с чужих слов, и даже я.

– Я просто хотел, чтобы они начали работать в команде! – обиделся полуорк. – А то это ваше деление на факультеты, знаете ли, как-то уж очень сильно их разделило…

Я замолчала на полуслове, я бы даже сказала, на полукрике, потому что поняла: преподаватель совершенно прав. Да, он не приказывал нам построить барбакан за два часа. Он просто сообщил, что мы его сегодня будем строить. И да, он велел доказать ему, что мы можем работать в команде.

Об этом же, по всей вероятности, думал и ректор.

– Полагаю, что крепостная стена вокруг Школы служит хорошим доказательством того, что вторая стратегическая группа… кхым… сработалась.

Полуорк кивнул и рассеянно добавил:

– Да, только придется расширить состав группы выпускным классом фей… Раз уж они так хорошо работают вместе…

Вельзевул Аззариэлевич улыбнулся и хлопнул расстроенного капитана по плечу. Что уж говорить, не повезло мужику. И пострадал, но за правое дело. И виновный нашёлся, но, вроде как, наказывать его не за что.

– И последнее на сегодня, – ректор поманил нас с Зарянкой пальцем. – Выношу благодарность присутствующим здесь студенткам Зарянке Фью и Юлиане Волчок.

И нам с фейкой вручили по целому мешку монет (я в силу своих финансовых проблем чуть в обморок не упала от счастья) и по красивому золотому листу с надписью: «В благодарность за преданность и неоценимые услуги». Я просто обалдела. Зарянка, видимо, тоже. Потому что мы только глазами хлопали, разинув рты.

– Конечно же, можно было ограничиться той мемориальной доской, которая висит на стене возле сторожки, – проговорил ректор, смеясь над нашими растерянными лицами. – Но я подумал, что пусть и у вас что-то останется в память об этом незабываемом дне.

После этого легко щелкнул Зарянку по носу и прошептал:

– Привет дяде. И спасибо.

А потом усиленным голосом и для всех:

– Собрание окончено! Можете расходиться по аудиториям.

Наверное, не стоит уточнять, что из актового зала на лекции не побежал ни один студент. Все дружной толпой рванули к сторожке, смотреть на мемориальную доску.

Она действительно нашлась. Маленькая, бронзовая, почти незаметная, с простой короткой надписью: «Крепость имени Юлианы Волчок и Зарянки Фью. Божественная благодарность прекрасным дамам за возможность хорошо поработать». И подпись, от которой половина присутствующих выпала в осадок: «Великий зодчий Лу Бань Гуншу».

Глава пятая

Две недели нас гоняли по полигону, как проклятых. Две недели сумасшедший легионер срывал нас с лекций и с криком «На позицию!» гнал на крепостную стену. Ну, то есть всех на крепостную стену, а меня, Их Темнейшество, Зарянку, Веника, Динь-Дона и Тищенко – в барбакан. И если мы с Александром там находились по воле своих коллег, мол, виновные пусть и огребут на орехи больше всех, то остальные – исключительно из-за мстительного характера Да Ханкара.

Две недели я почти не спала, я устала, я бредила на лекциях. А однажды мне приснился сон, что я сплю и вижу сон о том, что никуда не надо идти, а можно дрыхнуть до потери пульса, до опупения, до розовых соплей, до… И тут меня будит Аврорка, во сне будит, и говорит замогильным голосом:

– Вставай, Юла! Труба зовёт!

А я такая:

– Ну, пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста! Ещё хотя бы минуточку…

Проснулась в слезах. Вздохнула облегчённо, осознав, что никто и не думает меня будить, перевернулась на другой бок и тут же отключилась.

В те две недели мой лексический запас удивительно сильно расширился словосочетаниями и идиомами, которыми можно описать восхитительную радость сна. Да и не только мой. Нашу студенческую братию тогда волновали только две вещи: поспать бы да поесть бы. Ну, и иногда некоторые вспоминали об учёбе.

Мы с Авророй всё так же тренировались в плетении узлов. А в связи с тем, что у нас же был личный тренер в лице Вепря, который гонял нас по истории и теории заклинаний, мы обе значительно опережали программу первого курса.

А ещё я взяла себе дополнительный семинар по Длительной Циклистике. Не из-за того, что я такая безумная заучка, а потому что преподаватель настойчиво советовал… Ну, а как ему отказать? Мне же ещё экзамен сдавать…

Ну а потом закономерно случилось пусть и ожидаемое, но всё же бесконечно страшное.

– На сссссте-е-е-е-н-ннн-у-у-у-у, – раздалось оглушительное и разрывающее мозг примерно в четыре утра в субботу.

– Сволочь! Какая же он сволочь! Ненавижу лысого паразита! – возмущалась Аврора, сползая со второго спального этажа. – Боги, пожалуйста, сделайте так, чтобы он умер! Эта бровастая свинья не знает ни жалости, ни… Юлка!

Я предпочла не тратить время на бессмысленное поношение преподавателя по тактике и стратегии, а быстро натянула тренировочный костюм и теперь пальцем запихивала в рот последний, оставшийся с вечера бутерброд.

Могила бросила на меня обиженный взгляд, Вепрь похвалил за находчивость и скорость. Ну, и всё закрутилось в диком темпе, как на волшебной карусели, на которой я в детстве каталась.

Сначала бег с препятствиями, пока я удирала от Могилы с недожёванным бутербродом в зубах. Потом бег на короткую дистанцию, когда капитан Да Ханкар, бешено вращая глазами, орал:

– Это не учения, новобранцы! Нас атакуют! Все на позицию! И только попробуйте просрать всё то, чему я вас научил!

Потом, уклонение от летящих объектов, когда Динь-Дон с воздуха метал в меня тапки с воплем:

– Мелочь, я из-за тебя никогда не высплюсь!

А потом наша маленькая бригада влетела в барбакан, и Александр Виног произнёс радостным голосом:

– Ну что, самоубийцы, повеселимся?

То, почему нашу малочисленную команду называют самоубийцами, я выяснила ещё в первый день тренировок. И оказалось, что всё элементарно и грустно. Люди, сидящие в барбакане во время настоящей (не игрушечной) войны погибают первыми. История говорит, что мало кому удалось выжить.

Ну, а если говорить о войне понарошечной, то нас обычно просто очень сильно колошматят.

– Девчонок тоже, – блестя злым бирюзовым глазом пугал Александр Виног.

Именно поэтому я, взобравшись на позицию и увидев под стенами своего самого старшего брата – кстати, с задумчивым видом изучавшего мемориальную табличку, –прокричала, волшебным голосом увеличив громкость звука:

– На врага!!

Ну, а чё? Терять-то мне уже нечего!

Сандро вздрогнул и немедленно отыскал меня обиженным взглядом. Укоризненно покачал головой, а потом прокричал весёлым голосом:

– Принцесса, это как раз та стена, которую я готов взять голыми руками!

– Как-то я вдруг разлюбил твоего брата, – поделился наблюдениями Их Темнейшество Александр Виног, за что получил от меня полный благодарности взгляд. Наверное именно он сподвигнул парня на то, что он, приобняв меня за талию (очень волнительно!), чуть наклонился вперёд, и прокричал наследнику рода Волчков:

– А руки не отвалятся, часом?!

Сандро в Александра просто ткнул пальцем, мстительно сощурился и вежливо предупредил:

– А меня – нет! А вот тебе я их с о=огромным удовольствием оторву!

Винога угроза не впечатлила, а отвечать он не захотел или поленился, не знаю, я не спрашивала. Я с любопытством следила за тем, как его длинные пальцы плетут какое-то замысловатое, мною не опознанное заклинание.

Сандро выстрелил первым, и я едва успела прикрыть нас с Александром щитом от сложного комбинированного наговора. Не знаю, что это было, но щит прогнулся от удара основательно.

– Принцесса, – рявкнул мой брат. – Какого бешеного дракона ты под удар бросаешься?Свалила оттуда быстро! Или так всыплю по заднице – месяц сидеть не сможешь.

Мои невольные товарищи по барбакану гнусно захихикали, а я от этого просто в бешенство впала. Я вообще незлая и, в принципе, отходчивая, но тут словно красная пелена на глаза упала. По какому праву брат меня перед друзьями, недругами и, главное, перед криво оскалившимся Виногом, унижает? Вот я ему…

– Ты нарвался, Сандро! – закричала я со стены и властным жестом велела Их Темнейшеству, рискнувшему открыть было рот, заткнуться. Нет, ну разозлил же до предела. И это мой брат? Во-первых, преподаватели вообще не имеют права принимать участие в битве. Только наблюдать. Во-вторых, он выстрелил в меня таким сложным заклинанием (Плевать, что не в меня целился)! В-третьих, опозорил перед всеми, пообещав выпороть. В-четвёртых… В-четвёртых я пока не придумала, но придумаю обязательно!

– Я всё расскажу папе! – ябедным голосом пообещала я и кулаком яростно так погрозила.

– Расскажешь! – крикнул в ответ мой противник. – Как раз после того, как я тебя домой за шиворот приволоку.

И выстрелил в нас ещё одним заклинанием, которое прочертило в воздухе красивую ярко-синюю стрелу и разбилось о щит хмурого Александра.

– Твой родственничек, конечно, нарушает все существующие правила, – проворчал Виног. – И ему влетит от руководства. Но, боюсь, что к тому времени ты и в самом деде будешь дома. Вряд ли мы долго продержимся против такого соперника.

Я почувствовала, как на глаза навернулись слёзы. Вот так вот, да? Мои коллеги по несчастью смотрели сочувственно, Зарянка даже по руке похлопала, а Динь-Дон заметил глубокомысленно:

– Ну, подумаешь, придётся домой вернуться… Там же мама с папой, они знают, что для тебя лучше.

Лучше? Лучше?

Ух, как я разозлилась! Динь-Дона аж качнула от бешенства в моём взгляде. А дальше всё как в тумане.

Не знаю, что послужило катализатором моей яростной злости. Очередное ли заклинание Сандро, «чуткие» ли слова джинна, или просто всё наложилось одно на одно, но пальцы сами по себе сплели простую циклическую петлю.

– Что делаешь? – поинтересовался Александр, а я вместо ответа схватила его за золотую пуговицу под воротником и резко дёрнула.

– Эй! – возмутился парень, когда оторванный кругляш оказался у меня в руке.

Недолго думая, да, если честно, вообще не думая, я привязала к недавней собственности Александра Винога магическую нить самым простым узлом, тем самым, который нам на первом уроке ПЗУ показывали, и, широко размахнувшись, метнула пуговицей в брата.

Не представляю, почему Сандро не выставил щит, но моё орудие просвистело по воздуху и врезалось прямо в центр красивого и близкородственного лба. Волчок-юниор пошатнулся, вызвав изумлённый вздох у всех присутствующих на крепостной стене, но всё-таки удержался на ногах. Тогда пуговица сделала круг и припечаталась в то же самое место. Братец взмахнул руками, пытаясь устоять на ногах, но настырный метательный снаряд, изловчившись, контрольно ткнулся в висок вражеского военачальника и…

На глазах у всех студентов Школы Добра, которые согласно распределению Зервана Да Ханкара находились на этой части укрепления, известный своей яростью и волей к победе знаменитый спортсмен, абсолютный чемпион в гладиаторской борьбе, любимчик дам и заведующий кафедрой тактического боя в Институте Годрика Воинственного Александр Волчок-младший рухнул на землю, сражённый… пуговицей? Или, правильнее будет сказать, мной? Как в таких случаях считается?

Папа меня прибьёт.

Пуговица же между тем, повисела еще некоторое время в воздухе, покружила на месте и, наконец, упала на тело поверженного врага, к которому уже спешили на помощь его студенты.

Над школой повисла тишина. Секунд на тридцать. А потом всё взорвалось, заулюлюкало, заверещало, запищало… Короче, добрые студенты праздновали свою первую победу. И только я грустно смотрела на своего старшего брата, представляя себе мрачные картины папиного негодования. Нет, даже моей буйной фантазии не хватало, чтобы придумать, что он со мной сделает за такой позор. Хорошо, если ограничится лишением наследства…

– Мне вот интересно, как он узнал, что ты будешь именно здесь, а не в какой-то другой части крепостной стены…– вырывая меня из моих недобрых мыслей, угрюмо произнёс Александр Виног, при этом внимательно рассматривая моё лицо. – Или, думаешь, он тут случайно оказался?

– А?

– Сдал тебя кто-то, Юлка, – объяснил Динь-Дон. – Как пить дать.

– Как сдал?

Совсем не хотелось верить в предательство. Как же студенческое братство, Устав Школы и остальное? Ведь, несмотря на всеобщее недовольство, усталость, ворчание и тренировки эти изматывающие, мне всерьёз никто дурного слова не сказал. И не обидел ни разу… А тут вдруг…

– Стукнули твоему братику, где именно ты будешь в момент нападения, не иначе, – и Зарянка снова меня сочувственно по руке похлопала. Веник же просто обнял за плечи.

Вот же ж… А я считала, что все плохое со мной сегодня уже случилось. Теперь ещё и доброжелатель за спиной объявился. Что же делать и как себя вести? И где искать этого…

– И кто бы это мог быть? Я вроде никому ещё не успела… – Договорить мне помешали удивлённо изогнутые брови пятикурсников. – А… Ну, да… Думаете, из-за войны?

– Я думаю, что военные действия со стороны Годрика Воинственного прекратятся в тот день, когда ты окажешься под сенью родного дома, – озвучил мои мысли Александр.

– А я думаю, что стукача надо искать… Не дело это… – неожиданно подал голос Амадеус Тищенко, и джинн посмотрел на него с нежностью, по-моему, даже забыв на миг о неудавшемся опыте с гипнотическим распылителем.

В коридоре, ведущем от крепостных стен к барбакану, раздалась торопливая дробь шагов, и Александр, приложив палец к губам, велел:

– Пока никому ничего. Не маленькие. Сами разберемся.

Поэтому запыхавшемуся Да Ханкару мы не сказали о возможном предателе ни слова. Капитан окинул нас мрачным взглядом. Мрачным! А я, между прочим ожидала благодарностей, поздравлений, дружественных похлопываний по плечу и уточняющих вопросов в стиле «Как вам это удалось?» и «Чья гениальная рука это сделала?» Поэтому, когда раздались первые слова полуорка, я банально закашлялась от удивления.

– Виног, вы почему в неуставном виде?

Рука Александра метнулась к расстегнутому воротничку, обнаружила отсутствие вырванной мною пуговицы, после чего пятикурсник широко улыбнулся и так многозначительно мне подмигнул, что моё сердце ощутимо увеличилось в размерах и странно заворочалось в груди.

– А это бригадир Волчок на мне одежду в порыве страсти порвала, – приподняв над бесстыжими глазами тёмные брови, выдал Виног.

Ах, он!.. У меня уши вместе со щеками до стыдных слёз запылали. Да я чуть не взорвалась от возмущения, особенно чувствуя, как подрагивает рука Веника на моём плече и видя, как старательно Динь-Дон с Зарянкой грызут губы. Я тут помираю от стыда, а они ржут! Сволочи.

Тем временем капитан вскинул на меня пронзительный взгляд и уточнил:

– Это правда?

Можно ли было в этой ситуации покраснеть ещё больше? Как выяснилось, можно. Мысленно помянув Александра недобрым словом и пожелав ему нехорошего – весь мир, оба мира вздрогнут от коварности моей мести! – я честно призналась:

– Можно сказать, что да…

Да Ханкар осуждающе поджал губы и головой так ещё покивал, мол, ай-ай-ай, а потом добил меня окончательно:

– Неуставные отношения только в свободное от учёбы время!

Тут пятикурсники все-таки не выдержали и захохотали, я же только зажмурилась сильно, надеясь, что, спрятав глаза, я и себя немножко спрячу от позора.

– Куда уж свободнее, – выдавил из себя сквозь смех коварный Александр. – Ночь с пятницы на субботу! О какой учёбе вообще может идти речь!

– Отставить балаган! – спас меня от совершения жесткого убийства полуорк. – Доложить по форме, что тут произошло!

Ну, и Александр доложил. Коротко, отрывисто и по-военному чётко. Откуда у него эта военная выправка, эта казарменная строгость? Почему Да Ханкар не поинтересовался моим неуставным видом? И я не говорю уже о том, что Тищенко вообще в пижаме под белым халатом…

Ох, знает что-то старый легионер… А сын Тёмного Бога та ещё лошадь. В смысле, лошадка. Тоже тёмная. Я ухмыльнулась получившемуся каламбуру и, увлеченная своими мыслями, упустила часть разговора. А речь как раз зашла обо мне.

– Волчок! – окликнул меня капитан таким тоном, что я сразу поняла: не первый раз зовёт. Ох ты ж, замечталась…

– А?

– Вы какое заклинание использовали?

А-а-а-а… Это он про пуговицу.

– Не использовала я заклинаний, – покаялась я откровенно. – Просто на тройственный цикл завязала обычным узлом, а потом пульнула.

Полуорк оторопело посмотрел на меня, на мои руки, на Александра, ткнул в неполный ряд пуговиц и спросил:

– Вот такую вот пуговицу?

Я утвердительно дёрнула плечом, а Да Ханкар стремительно вскинул руку и, не обращая внимания на возмущенное Александровское «Эй!», содрал с его кителя ещё один кругляш.

– Ничего не понимаю, – пробормотал капитан, рассматривая красивую букву «П», украшающую пуговку. – Обычный гузик…

– Золотой, между прочим… – недовольным тоном вставил Виног.

Пижон. Обычные пуговицы его не устраивают…

– То есть никакого заклинания не было? – зачем-то переспросил полуорк, хотя я и в первый раз очень понятно все изложила. – И ты простой… пусть даже золотой пуговицей пробила хрустальный щит?

Ну, прямо…

– Не было там щита, – я почему-то даже обиделась. – Сандро не думал, что…

– Сандро. Всегда. Прикрывается. Щитом, – отрывисто произнес капитан. – Всегда. Ты его сестра, тебе ли не знать…

Действительно, мне ли не знать? Но я не знала. Что я вообще знала о своём брате помимо того, что о нём знают в обоих из миров? Что он беспринципный и жестокий? А именно таким мой брат показал себя сегодня. Что ради достижения цели способен на подлость? Думать же о том, как он относится ко мне, если позволяет себе такое поведение, вообще не моглось. Любовь? Семейные привязанности? Внезапно подумалось, что для всей своей звёздной семьи я вовсе не бесталанная обуза, как я думала раньше, а нечто вроде забавной домашней зверушки. Собачки. Хомячка, которого удобно держать в клетке, смешно следить за тем, как он бегает в барабане, как запихивает за пушистую щёку гигантский кусок морковки…

Я точно как тот хомячок. Моего мнения не спрашивают. Захотели – и переселили из одной банки в другую. Захотели – на безморковную диету посадили. Захотели – забыли обо мне. Это у них вообще лучше всего получается.

И так вдруг обидно стало. Очень. Очень-очень даже.

– Можешь повторить фокус с этой пуговицей? – Капитан перешел «на ты» и протянул мне Александровскую собственность. А я шмыгнула носом.

Издеваются они надо мной что ли? А всё Сандро виноват. Не привык он, видите ли, проигрывать… И вообще! Почему брат приехал возвращать меня домой? Ему что, больше всех надо? Почему за все время здесь ни разу не появились папа с мамой? Ладно, с мамы корона свалится, если она в Школу приедет. Но папа! Неужели королевские дела важнее единственной дочери?

Почувствовала, как внутри всё закипело и забулькало. Сплела петлю, выхватила из коротких волосатых пальцев золотую пуговку, завязала на ней все тот же банальный узел и со всей силы запустила своё орудие в никуда.

Их Темнейшество, полуорк, Гениальные Ручки, староста и парочка в розовом рванули к краю стены, чтобы проследить за пуговичным полетом, и только застонали в один голос.

– Ты куда её запустила? – спросил капитан.

– Не знаю. Конкретно я не целилась…

Полуорк бросил задумчивый взгляд на китель Александра Винога, и парень сделал осторожный шаг назад. Да Ханкар вздохнул.

– Ну, ладно. Ступайте по домам. Все молодцы, – подвёл итог сегодняшней ночи и даже немного расщедрился:

– На понедельник освобождаю вас от тренировок!

И уже только мне:

– А с пуговицей твоей мы в лаборатории разбираться будем.

Все потянулись к выходу, а я, спрятавшись за один из выступающих на краю барбакана зубцов, следила за тем, что происходит внизу.

На самом деле, смотреть особо было не на что. Сандро пришёл в себя и, хмуро выслушав отчет своих студентов, растворился в темноте. Вслед за ним потихоньку стали растворятся и студенты его института. Наши тоже потихоньку потянулись к общаге, откуда вскоре стали доносится радостные крики и песни. Ночное небо разукрасил цветастый фейерверк, где-то кто-то визжал…

А я всё сидела, сидела и сидела. Впервые с моего поступления в Школу Добра мне не хотелось поскорее вернуться в комнату к Аврорке и Вепрю. Веселье видеть не хотелось. И уж тем более принимать в нём участие.

Я спрятала лицо в ладонях и разревелась. Так глупо, так по-детски, так невыносимо обидно, что шестнадцатый день рождения начался триумфальной победой, обернувшейся полным поражением.

Зачем Сандро выбрал именно этот день? Хотел побольнее сделать? У него получилось.

Не знаю, сколько я проторчала в барбакане. Подозреваю, что довольно долго. Потому что, когда я спустилась по винтовой лестнице, небо уже слегка посветлело, но луна была по-прежнему яркой и не думала растворяться в предрассветной дымке.

Впрочем, особого шума уже не было, да и праздничные огни над Школой перестали вспыхивать, так что я подумала, что у меня есть все шансы остаться незамеченной. Даже порадоваться этому успела.

Однако уже на первом школьном подворье, слева, сразу за тяжелой створкой ворот, наткнулась на Александра Винога. Он сидел, поджав под себя одну ногу, вытянув вторую и облокотившись спиной о крепостную стену, и мрачно на меня взирал. Меня же удивило даже не его присутствие, а то, что на его кителе вновь все пуговицы были в порядке.

Мистика прямо…

Увидев меня, Александр вскочил на ноги и недружелюбно проворчал:

– Ну, наконец-то! Сколько можно?

Он меня тут что ли ждал? Меня? Зачем?

– Я подумал, что ты не очень обрадуешься, если тебя кто-то увидит, – сморщив тонкий нос, пояснил он. Хотя клянусь! Я ни звука не произнесла! – Такую…

Это он намекает на мою помятую форму или на зарёванный вид?

– Поэтому я просто покараулил тут, чтобы тебя никто не потревожил.

– Понятно, – я кивнула и незаметно вытерла грязные руки о юбку Хорошая у нас форма. Грязи на ней, ну, совсем не видно! К тому же ещё совсем темно. Не видно, что я на фоне этого Тёмного принца замарашка замарашкой…

– Вот. Это тебе, – не меняя мрачности тона сообщил Виног и протянул мне маленькую красную коробочку, перевязанную розовой лентой. Я даже руки за спину спрятала, чтобы не схватить ее сразу, потому что огромная черная вишня, нарисованная на упаковке, не оставляла места для фантазии. О! Сколько таких коробок прошло через мои руки! Раньше.

– Это что?

– Конфеты, не видно, что ли? – ответил Александр и левой рукой потёр шею над туго застёгнутым воротником.

– Мне?

Вздохнул.

– Нет. Капитану Да Ханкару… Проклятье, Юлка, просто возьми эту коробку!!

Ну, что ж… Не могу отказать, когда меня так вежливо просят. Александр всунул мне упаковку и немедленно руки почти по локоть в карманы брюк засунул. Ну, а я стою, ковыряю розовый бант и невнятно так:

– Э-э… спасибо…

Он перекатился с пятки на носок и обратно, кивнул и спросил:

– Ну, что? Идем?

– К-куда?

– Провожу тебя, – проворчал он и, не дожидаясь моего ответа, пошёл к сияющему огнями общежитию. Ну, и я за ним, само собой. Побежала. Чувствовала себя странно, если честно. Непонятно, кто кого провожал, это, во-первых. Во-вторых, конфеты жгли руки. Ну и, в-третьих, вообще неясно, с чего вдруг столько внимания к моей скромной персоне.

Пробегая через пустой общий холл, глянула в зеркало и ужаснулась. Мамочки! Форма мятая, серый жилет в грязных разводах, на голове воронье гнездо и нос красный. А в руках коробочка с празднично-наивным розовым бантом. Жуть жутская!

У двери в мою комнату Александр вдруг развернулся на сто восемьдесят градусов и, опершись рукой о стену, преградил мне путь.

– Пришли, – почему-то шепнула я, рассматривая облупившуюся краску на двери за его спиной.

– Я знаю, – согласился он, а потом, лишая меня дара речи, наклонился вперёд, поцеловал в щеку.

– С днем рождения! – шепнул, задевая тёплым дыханием мочку уха.

А я моргнула, прокашлялась и «очень умно» поинтересовалась:

– Э-э-э-э, а ты как узнал?

– Сорока на хвосте принесла, – рассмеялся Александр и, видимо, чтобы окончательно добить мой умирающий мозг, без труда подтянул к себе, ухватившись одним пальцем за шнуровку на жилете, и ещё раз поцеловал. Легко, быстро и… неправильно. Потому что прямо в губы. И потому что от этого поцелуя стало нёбу щекотно, а голове до звона пусто. И… и я, поднырнув под его руку, проскочила к себе в комнату и дверь перед его носом захлопнула.

Ну и ночка, разорви меня дракон!

Глава шестая

Впрочем, и утро не порадовало утомительным однообразием. Не успели мы с Авророй проснуться и привести себя в порядок, как в нашу дверь настойчиво забарабанили.

– Да что ж такое опять? – возмутилась Могила в лицо стоявшему за порогом одногруппнику.

– Волчок, в АД! – буркнул тот и смылся в сторону кухни.

А Аврора мне путь своей идеальной грудью перекрыла и говорит:

– Э, нет! Так не пойдет! До утра где-то шлялась. Ничего не объяснила, про эпическое сражение не рассказала… Имей совесть! Я же погибну от любопытства!

Ну, я в извиняющемся жесте руки сложила, мол, от меня-то что зависит, я же не виноватая! Могила подозрительно прищурила правый глаз и нехотя вынесла постановление:

– Так и быть. Иди. Но учти, что от допроса с пристрастиями тебе не отвертеться!

«Да пожалуйста! – подумала я. – Всё равно про Их Темнейшество я никому даже под пытками не признаюсь».

И убежала в АД, недоумевая, кому я там могла понадобиться.

В приемной же вместо Ирэны обнаружился Вельзевул Аззариэлевич. Он мерил комнату нервными шагами, о чём-то размышляя, но, заметив меня, обрадовался:

– Ну, наконец-то! Идём скорее!

Повинуясь жесту ректора, я почти бегом проследовала в его кабинет, добежала до распахнутого шкафа и испуганно остановилась у высокого зеркала.

– Ой! – пискнула шокированно, когда поняла, что зеркало отображает не меня, а гостиную в нашем родовом поместье, маму, папу и Сандро. Причём мама выглядела восхитительно, а у мужчин в центре лба стояло по аккуратному круглому красному клейму с красивой буквой «П».

– Ой! – повторила я, когда поняла, куда улетела вторая пуговица.

– Ой-ой-ой! – и за ректора попыталась спрятаться, когда папа поднялся с дивана и наклонился вперёд.

На мгновение мне показалось, что он выступит из зеркала прямо в приёмную и та-а-ак мне всыплет – мало не покажется.

Но нет.

– Явилась… – Сандро зажмурился и стал похож на большого довольного кота.

– Помолчи! – Бах! Это папа старшему сыну подзатыльник отвесил. – И так уже наворотил дел, остолоп!

«То есть, это что? Меня ругать не будут?» – я даже икнула с перепугу.

– Вот это что такое? – И папа, глядя на меня сквозь тонкое стекло зеркала ткнул длинным пальцем в свой идеальный лоб, а мама осуждающе головой покачала.

А нет. Нормально всё. Будут ругать. На мгновение вдруг померещилось странное…

– Детка, у нас же приём завтра…

– Эля, не сейчас! – Папа бросил на маму хмурый взгляд. Может, и ей тоже подзатыльник достанется?.. Было бы прикольно. Хотя папа после этого, несомненно не выжил бы.

– Юлчонок, – ласково окликнул меня родитель, тем самым вырывая из мыслей. – Ты как это сделала?

– Ты о чём?

Вместо ответа Сандро провёл пальцем по своему лбу, и я, вздохнув, с грустью призналась:

– Я просто разозлилась сильно. И ещё обиделась немножко. А так вообще ничего не делала. Пап, тебе очень больно было? Меня полуорк заставил. Прости, пожалуйста!

– Больно? Малыш, больно мне было, когда ты из дому сбежала. А всё остальное – ерунда.

И улыбнулся так ласково, так по-дружески, что я вмиг вспомнила о том, что я вообще-то папина дочка, и что папа мой – он же самый лучший в мире папа!

– Принцесса, вернись домой.

Хотя, конечно, при этом и тиран.

Я захлебнулась горечью разочарования и обиды, а папа продолжил, не замечая моего состояния:

– С этим надо разобраться, малыш. Ты не понимаешь пока, но это твоё заклинание – это что-то удивительное просто! Твоя пуговица… она…

Папа поднял с пола небольшую баночку, в которой что-то мельтешило, суетилось и агрессивно звякало. При ближайшем же рассмотрении я поняла, что этим чем-то была золотая Александровская пуговица.

– Она какая-то агрессивная… – заметила мама, скривив красивые губы.

– Просто она на тройственный цикл завязана, мамуль, – извинилась я, переводя взгляд. – По логике, не успокоится, пока не завершит три круга…

– Да? – Папа с интересом рассматривал обитателя стеклянной банки. – Очень интересно… Так, домой не вернёшься?

Я покачала головой.

– Прости.

Папа пожал плечами.

– Принцесса, не за что. Это твой выбор. Мы с мамой…

Изображение в зеркале моргнуло, покрылось рябью, и уже через секунду я смотрела в свои растерянные глаза. О том, что папа с мамой думают по поводу моего бунтарства мне узнать не пришлось. Они отключились.

Я с минуту проторчала у шкафа, осмысливая произошедшее и борясь с собой. А потом в кабинет вернулся Вельзевул Аззариэлевич.

– Поговорили? – Ректор подмигнул мне заговорщицки.

– Э-э-э… ну, да…

– Подвинься-ка.

Начальство оттеснило меня от шкафа, закрыло дверцы, пряча зеркало, выдвинуло левый нижний ящик, покопалось в нём раздражённо и скрючив спину, а после извлекло на свет резную деревянную шкатулку.

– А вот и ты! – Вельзевул Аззариэлевич любовно погладил крышку и ещё раз мне подмигнул.

Я же окончательно растерялась, не ожидая от умудренного сединами руководителя Школы Добра такого панибратства в адрес обычной студентки.

– Всю жизнь собирал, так и знал, что пригодится однажды, – полушёпотом поделился со мной ректор. – Короче, держи, Юлиана! С днём рождения! Поздравляю, желаю… в общем, все остальное сама себе додумай!

И он вручил мне коробочку.

Я с тоской подумала: «Интересно, в этом мире есть хотя бы один человек, кроме моих родителей, кто не знает о том, что у меня сегодня день рождения?»

– Спасибо!.. – ответила я, наконец, не очень радостно, решив, что удавиться всегда можно успеть и за пределами ректорского кабинета.

– Ну, открывай уже! – поторопил Вельзевул Аззариэлевич и устроился в своем кресле, не сводя с меня восторженного взгляда.

Подарок я вскрывала неуверенно. Почему так? А черт его знает, что там может внутри оказаться, если на крышке шкатулки вырезан жуткий оскалившийся череп. И глаза у этого черепа горели рубиновым огнем. Точно, рубиновым. Не поддельным. Так что было мне неуверенно и страшно, но крышку я приподняла, чтобы замереть, изумленно подбирая слова.

Каменные, деревянные, костяные, металлические, стеклянные, большие, маленькие, разноцветные… Пуговицы! Пуговицы, разорви меня дракон! Они все сговорились что ли и решили окончательно испортить мне праздник?

Ректор замер в кресле, ожидая моих восторженных писков. А я… Я улыбнулась натянуто и произнесла несколько вяло:

– Ух-ты! Вот это да…

– Класс, да? – оживился Вельзевул Аззариэлевич. – Вот никогда не знаешь, что в жизни пригодится! И так все удачно совпало, а?

– А?

– Ну, твой день рождения с тем, что я тебе лабораторию на три часа в неделю выделил для экспериментов…

Вот радость-то! Куда теперь только эти три часа всунуть. Сутки же не резиновые!

– А главное, не надо будет больше портить школьное имущество!

И ректор мне в очередной раз подмигнул и пальцем погрозил. Это он на Александровский китель намекает, что ли? Так то не школьное имущество было. Я проверяла. В нашей форме пуговицы ни фига не золотые!

Но, само собой, ничего из этого я вслух не произнесла, подумала только. Вслух я сказала совсем другое.

– Вельзевул Аззариэлевич, это такая честь, что я даже не знаю, что сказать…

Ректор решил сделать вид, что не осознал риторичности моего высказывания, поэтому лаконично произнес:

– Ну, «спасибо» ты уже сказала. Так что теперь будет достаточно простого «Постараюсь оправдать оказанное доверие», – И снова подмигнул. Может, у него тик? – И ещё одно.

Начальство поднялось, опершись на руки и нависнув над столом. И для пущего эффекта брови нахмурив.

– У тебя сегодня праздник, я понимаю. Тем более выходной. Тем более эта победа ваша ночная… – И вздохнул так тяжело-тяжело и грустно-грустно. – Но правила проживания никто не отменял. Поэтому очень прошу, не пейте много, пожалуйста!

– Вельзевул Аззариэлевич! – возмутилась я праведно. – Я вообще не пью.

– Я поэтому и предупреждаю… – Ректор опустился в кресло и уткнулся курносым носом в свои важные школьные дела. – Ладно, иди, Юла. Тебя уже друзья заждались.

История празднования одного шестнадцатого дня рождения, или Явление Григория

В общежитие я возвращалась с одним желанием: залезть на третий этаж к Вепрю, чтобы точно никто не нашёл, и завалиться спать до понедельника. Никого не видеть, никого не слышать, спрятаться, может быть, пожалеть себя немного…

Но шум я услышала ещё на лестнице, где-то между вторым и третьим этажом. В груди что-то дрогнуло, но я решительно велела своему плохому предчувствию заткнуться. В конце концов, не обязательно же шумели в нашей комнате! Мы же с Могилой не одни в общежитии живём!

К четвёртому этажу звуки стали ярче, сильнее, и я засомневалась, идти ли дальше. Может, сразу вернуться в общий холл? А лучше на барбакан. Там тихо и нет никого. В конце концов, решив, что сбежать я всегда успею, я завернула на свой этаж и сразу же поняла: ни при каких обстоятельствах, никогда нельзя оставаться глухой к интуиции. Не с моим везением полагаться на случай. Потому что, во-первых, шумели всё-таки у нас. А во-вторых, двери были нараспашку, и на пороге комнаты возлегал развесёлый Динь-Дон.

И пройти мимо него не замеченной было совершенно невозможно.

– Ага! – прокричал джинн по-пьяному радостно, заметив мою помятую фигуру. – Вот и она!

– Слушай, когда ты успел так набраться? – поразилась я. – Десять утра!

– А мы с ночи празднуем, – поделился синекожий, поднимаясь на ноги. – Такое событие!

Приятно, конечно, что мой день рождения студенты Школы Добра считают «таким событием», но хотелось бы, наверное, чтобы празднование проходило в присутствии именинницы.

– Без меня? – спросила хмуро.

Что он вообще делает в нашем крыле? И я уже не говорю о своей комнате…

– Без тебя. Но проходи, не стесняйся, – разрешил Динь-Дон и рукой махнул, приглашая меня войти в мою собственную комнату. – Ты, конечно, звезда, никто не спорит. Но и мы не лыком шиты!

– А?

– Или ты считаешь, что нашей заслуги во всем этом нет? – Он подозрительно сощурился, глядя на мое недоумение. – Думаешь, мы только примазались к твоей славе?

Проклятье, о чём он говорит? Удобно ли уточнить? Как может отреагировать пьяный джинн на неадекватный вопрос?

– Не думаю, – ответила осторожно, но Динь-Дона ответ полностью устроил, он осклабился совершенно пьяно и возвестил громогласно:

– Тогда надо немедленно выпить. За победу.

Зараза! Я от стыда и расстройства даже зажмурилась. Неприятно-то как! Я подумала, что они мои шестнадцать отмечают, а они поражение Годрика Воинственного празднуют…

– Ну, и за тебя, конечно, – хохотнул синекожий за границей моего зрения. – Тебе сколько вообще стукнуло? Пить-то тебе можно?

И захохотал громогласно, свинтус.

– Юла, ну, правда! – Приобнял меня за плечи, подталкивая в комнату, где я заметила тонкую фигурку Зарянки, почему-то сидящую на коленях у Тищенко. – Не думала же ты, что получится зажать банкет.

– Нет?

Я, если честно, вообще ни о чём таком не помышляла. Но не признаваться же в этом. Под прицельным огнём любопытных глаз спрятала шкатулку ректора в тумбочку (знали бы вы, как гармонично она смотрелась с бонбоньеркой Александра!)

Молниеносная оценка ситуации подсказала: в комнате из трезвых людей только я. Ну, ещё Аврору, наверное, можно считать условно трезвой, потому что за час моего отсутствия она никак не могла напиться до состояния аут. Или могла?

В момент моих размышлений Зарянка горестно всплеснула руками и воскликнула:

– Ох, мамочки! Мы, кажется, Григория забыли?

Кто мы? Где забыли? И кто такой, разорви меня дракон, Григорий?

– Не забыли! – отмахнулся от ее паники Веник. – Гир… Геор.. Гирго… Черт, кто вообще ему такое имя дурацкое дал?

Староста окинул присутствующих мрачным взглядом, и я поняла, что Динь-Дон ночью праздновал не один.

– Ты и дал, – проворчал Тищенко. – Когда кричал о том, что пить втроём пошло.

– Ага, – поддакнул Динь-Дон. – Втроём пошло, а в компании с говорящим соленым огурцом – оху… охе… ээ… круто очень короче. Странный вы народ, предметники.

– Да сколько можно! – возмутился писклявый голос. – Я уже сто раз говорил, что я не огурец! Я ка-ба-чок!

Я повернулась на голос и увидела его. Огурца? Кабачка? В общем – Григория. И мне стало немного дурно.

Короткая История появления Григория, рассказанная сторонним наблюдателем

Барбакан оставляли с песнями. Ну, а как не петь-то? Потому что эмоции хлестали через край, а душа хотела праздника. И даже шиканье капитана и его требования вести себя прилично не смогли испортить настроения. А потом Тищенко сказал:

– Если что, у меня есть настойка…

– Экспериментальная? – подозрительно сощурился Динь-Дон.

– Обыкновенная, – проворчал Амадеус примирительным тоном. – Вишнёвая. Бабушкина.

Зарянка взвизгнула, взмыла ввысь и, совершив элегантное сальто, приземлилась прямо возле обладателя гениальных рук и бабушкиной настойки:

– Обожаю вишню… – и влажный поцелуй на одарённой щеке запечатлела. А потом снова взмыла в воздух и оттуда прокричала:

– Мальчики, я переоденусь – и к вам. Без меня всё не выпейте только!

– Что это было? – выдохнул Амадеус и заботливо потрогал прыщи, которые совершенно точно ещё утром были на месте.

Динь-Дон хохотнул и хлопнул химика по плечу, Вениамин многозначительно поиграл бровями.

– Шуточки у вас… – проворчал покрасневший от эмоций химик. – Пошли ко мне.

– А соседи не взбунтуются?

– Чего им бунтовать-то? После моих настоек покойники не бунтуют. – И заржал, когда у товарищей вытянулись лица. – Да пошутил я. Нет у меня соседей. Съехали.

Вся компания переместилась в крыло химиков.

– Хорошо устроился, – заметил джинн, раскладывая на столе закуску и при этом обводя скромную комнату заинтересованным взглядом.

Амадеус проворчал что-то неопредеёенное и полез под кровать.

– Я сейчас… где-то у меня тут… нет, это не оно… это слабительное…

– Эй, ты осторожнее там! – возмутился Веник и поёрзал на стуле. Как-то не доверял он химикам вообще и этому, в частности.

– Да нормально всё! – Тищенко выполз из-под кровати и вытащил на свет огромную немножко пыльную бутыль насыщенного вишневого цвета.

Разлили по стаканам. Вениамин посмотрел на всё это с высоты своего небогатого опыта и произнёс, брезгливо сморщив нос:

– Нет, ну слушайте, мы как герои анекдотов. На троих соображаем. Не солидно как-то. Я бы даже сказал, пошло.

– А ты что предлагаешь? Зарянку ждать? – возмутился джинн. – Да она может до утра переодеваться, что я, баб не знаю?!

– Она не баба, – вяло возмутился Тищенко.

– Да ладно!? – с наигранным удивлением протянул Динь-Дон, а когда химик отказался улыбаться, вздохнул и схватил свежий цукини, который зачем-то притащил вместе с остальной закуской, видимо, в темноте перепутав его с огурцом. Огляделся, выхватил из стоящей на столе карандашницы две кисточки и воткнул их в овощ со словами:

– Это у нас ручки, – ещё два карандаша. – Это ножки. Теперь рисуем рожицу…

И наконец:

– Такой собутыльник тебя устраивает? – усадил в центре праздничного стола смешного уродца.

Веник хохотнул и потянулся за стаканом. Выпили.

– Он на меня осуждающе смотрит, – закусывая яблоком, вдруг сообщил Тищенко. – Неловко как-то… Мы ему даже не налили…

– Действительно, нехорошо получилось, – согласился Веник и, не обращая внимания на ужасные глаза Динь-Дона, налил кабачку вишневой настойки в подставленную Амадеусом колбу.

Выпили.

– После второй не закусывают! – объявил джинн и потянулся за настойкой, но замер, глядя на кабачка.

– Он нас не уважает… – резюмировал староста фей, тыкая пальцем в нетронутую колбу.

После чего потряс головой и подозрительно поинтересовался:

– Тищенко, это точно настойка? Какой-то у меня от неё странный и быстрый приход…

– Точно… – неуверенно ответил химик и на всякий случай принюхался к своему стакану.

– Ну, что? – Веник потёр руки. – Ещё по одной?

– И по второй тоже, – буркнул Динь-Дон, разливая.

На душе стало тепло и весело.

– А хорошо мы их сегодня сделали, – выдохнув в булочку с изюмом, пьяным голосом вспомнил хозяин комнаты.

– Это да! – благодушно кивнул джинн.

– Не поспорю, – Веник поднялся и ткнул в кабачка пальцем. – Но этот тип снова пропустил…

Все трое посмотрели на овощ осуждающе.

– У меня где-то оставалась живая вода… немного экспериментальная… – между делом заметил химик.

– А у меня дедушка на неодушевленном интеллекте собаку съел…

– За что мне это? – простонал джинн и закрыл лицо руками.

К приходу Зарянки кабачок не только разговаривал и бодро ковылял по центру стола, но и активно поглощал вишневую настойку, радостно пища на всю комнату:

– За победу! А ещё «Вперёд, наш клуб! Вперёд, родной! Мы за тебя стоим горой!»

Увидев фейку, овощ похабно улыбнулся, чем вызвал приступ неудержимого веселья у всех присутствующих мужчин, а потом заявил:

– Хочу выпить за присутствующих здесь дам! С дамой набрудершафт.

Прекрасная дама присоединилась к общему хохоту и сквозь смех поинтересовалась:

– А звать-то тебя как, алкоголик?

– Григорий! – немедленно ответил Веник и пожал плечами. – Ни одного Григория среди знакомых нет, просто… А теперь будет…

– Логично, – согласился Тищенко, у которого, видимо, тоже Григории среди знакомцев не значилось.

Динь-Дон лишь рукой махнул – толку с этими пьяницами спорить – и предложил присоединиться к озвученному тосту.

Потом за дам пили стоя. Потом за родителей. Потом все дружно потащились в подвалы в сауну для старост, потому что Амадеусу пришла в голову гениальная идея – попарить Григория.

Григорию в бане не понравилось. Он возмущённо пищал, требовал свободы и земли. И ещё угрожал, что если пьяные сволочи его здесь сварят, он им будет до смерти являться в кровавых и ужасных снах.

А потом Веник вспомнил, что «сегодня же у Юлки день рождения, дебилы»!

– Урррра! – громче всех завопил овощ, узрев в этом сообщении возможность смыться из сауны живым.

– Действительно, ура! – согласился Динь-Дон. – Но настойка-то, тю-тю. С чем поздравлять пойдем?

– Кхе-кхе! – раздалось из угла, в котором укрылись Зарянка с Амадеусом, и джинн только глаза прикрыл раскрытой ладонью, думая о том, что эти выходные вряд ли получится пережить.

***

Из-за чьего-то далекого пения голова трещала неимоверно. Казалось, ещё чуть-чуть, и мозг брызнет в разные стороны, найдя себе выход через все отверстия в голове. А может, и новых наделает…

Повернулась на бок и голову под подушку засунула, чтобы приглушить звук. Так, стоп! Голову под подушку засунула? Напряглась, пытаясь вспомнить, как ложилась спать. Но вспомнила только, как шли по коридору первого этажа и хихикали, зажимая рты руками. Что мы делали на первом этаже? Не помню… Напряглась ещё немного и застонала, вспомнив вкус абрикосовицы, мандариновицы и брусниковицы, которая была последней. Ненавижу химиков… Зачем я так надралась? Как-то даже слишком, для первого раза…

– Проснулась? Пьяница малолетняя…

Ох ты ж, разорви меня дракон! Я знаю, кому принадлежит этот голос!

Приподняла подушку и одним глазом оглядела комнату.

А вот в помещеньице-то этом я впервые. И как я тут оказалась, спрашивается?..

Спрятала голову и попыталась прийти в себя. А главное, придумать, как выйти из этой позорной ситуации с достоинством. Кстати, о позоре и достоинстве… Аккуратно ощупала себя под одеялом на предмет наличия одежды.

– Ты что там делаешь? – развеселился Александр. Глазастый чёрт!

– А?

Он же на самом деле не думает, что я стану отвечать на этот вопрос.

Села на кровати и уставилась на него хмуро. Уместно ли будет спросить, как я здесь очутилась? Проклятье! Я безнадежна, я пытаюсь соблюсти приличия и не нарушить этикет, даже находясь в полной жо… В полной, короче.

– Пить хочу, – прохрипела не своим голосом, обращаясь к плечу Александра.

Он сидел в кресле у стола. В чёрных форменных брюках, в наполовину расстегнутой рубашке и босиком. Интересно, я у него в комнате? У него, конечно, где же ещё… И что я здесь делаю?

Александр встал, налил воды в стакан, подал мне и плюхнулся на кровать рядом. А я подскочила немедленно и шарахнулась от него в другой угол комнаты.

– Ничего не хочешь объяснить? – улыбнулся он моей резвости.

Я? Хорошо ему издеваться, а я не помню ни черта…

– Не знаю, как здесь очутилась, ничего не помню после брусниковицы. А раз ничего не помню, значит, ничего не было, – залпом ополовинила стакан и вдоль стеночки, не сводя глаз с тёмной фигуры на кровати, осторожно покралась к выходу.

Но Их Божественное Темнейшество был по-божественному быстр. Я моргнуть не успела, а он уже упёрся рукой в дверь, отрезая мне путь к побегу.

– Что, вообще-вообще ничего не помнишь?

И наклонился к самому лицу, зараза. Тряхнула головой и одновременно дёрнула за дверную ручку.

А Александр ещё ниже наклонился и мерзким таким голосочком:

– И как в спальню ко мне в обнимку с невменяемой фейкой вломилась?

Ответ тот же.

– И как про родословную мою требовала объяснить?

Про родословную? Это он о чём?

Ближе наклониться уже было невозможно, но у него получилось.

– И про… остальное?

– Никакого остального не было, – не выдержала я, зловредно обдав наглого вруна винными парами, и отпихнула ещё со всей силы. – Врёшь ты всё!

И в коридор выскочила. Уф! Хорошо, что он на последнем курсе учится. Всего год придётся в глаза своему стыду смотреть. А он мне в спину контрольным выстрелом:

– И нет у меня в роду богов, ни тёмных, ни светлых, вообще никаких, если тебя все ещё волнует этот вопрос!

З-з-зараза! Запретила же себе его так называть! Удрала под весёлый хохот. Позорище! И отправилась на поиски вчерашних собутыльников, через дамскую комнату и душевую, само собой.

Собутыльники нашлись все и сразу. И даже ещё до того, как я в душ попала. Потому что все дрыхли в нашей с Могилой комнате. На моей кровати Тищенко нежно обнимал Веника, рядом с Могилой дрыхла Зарянка, ну, а джинн забурился в гости к Вепрю.

Я потихоньку схватила полотенце и удрала в душ. Что-что, а выяснять, знает ли вся честная компания, где я провела ночь, не очень-то и хотелось. Да, и не пришлось. Когда я вернулась в комнату после водных процедур, народ с мрачными лицами сидел вокруг стола и взирал на храпящего в центре Григория.

– И что с ним теперь делать? – вздохнула Зарянка. – Жалко, живой же…

– Живой… – прошипел Динь-Дон. – Экспериментатор этот недоделанный… Сколько твоя вода на него действовать будет. Обещал же, что к утру развеется…

– Обещал, – покаялся Тищенко.

– С другой стороны, – размышляла фейка, – по поводу овоща пусть теперь у Юлки голова болит.

После последних слов все дружно поморщились, а я возмущенно эйкнула:

– Почему это у меня?

– А мы его тебе вчера подарили! – обрадовано вспомнил Веник и по лбу себя хлопнул.

– Не вопи! – зашипели на него со всех сторон. – Разорался он…

– Свиньи вы, – возмущалась я, когда мои вчерашние собутыльники разбредались по своим комнатам, повесив на меня дрыхнущего пьяного овоща. – Это не подарок! Это вредительство какое-то…

– Не переживай! – успокоил на прощание Амадеус. – Ты лучше это… записывай всё в тетрадочку… Мне бы эксперимент завершить, а?

Глава седьмая

Как получилось, что ночь после спонтанного празднования своего дня рождения я провела в комнате Их Темнейшества, так и осталось загадкой. Почему? Ну, во-первых, я так и не смогла найти в себе смелости, чтобы поведать друзьям о том, где ночевала. Во-вторых, Зарянка между делом сообщила, что для неё праздник закончился на мандариновице… А я всё-таки аж до брусниковицы была при сознании. Ну, почти при сознании.

Спрашивать же о событиях пропавшей ночи у Александра… К дракону в пчёнку его! И вообще, я от Винога теперь пряталась, передвигаясь по территории школы перебежками, лишь бы только его не встретить. А это, скажу откровенно, было весьма и весьма утомительно, ибо перебежки приходилось совершать не только стремительно, но ещё и тайно, то есть, по секрету от друзей. В противном случае пришлось бы им рассказывать о причинах моей внезапной александробоязни. Вот уж ни за что в жизни!

Отметила, называется, день рождения. Теперь до следующего буду последствия разгребать. Стыдно признаться, но во всей истории, связаной с празднованием моего шестнадцатилетия, оказался лишь один положительный момент. И им был, как бы дико это ни звучало, говорящий кабачок Григорий.

Придя в себя наутро после празднования, Григорий первым делом извинился за свое поведение. Мы с Могилой просто в осадок выпали от такой вежливости. Ни один из наших собутыльников, кстати, до этого не додумался. Затем кабачок сообщил, что быть подаренным на шестнадцатый день рождения такой очаровательной и милой девушке (мне то есть) – это невероятная честь, и что он постарается не подвести, оправдать и всё такое. Помимо прочего, Григорий отказался от ног, потребовал горшок с землёй, поселился на подоконнике, молчал и притворялся овощем, когда в комнате появлялись посторонние. В общем, был такой лапой, что мы с Авроркой в него совершенно влюбились.

К тому же Григорий подружился с Вепрем.

Однажды, вернувшись с занятий, мы с Авророй застукали наших жильцов за игрой в «Тысячу».

– С ума сойти, – пробормотала Могила.

– Игорный дом! – вынесла свой вердикт я.

А Вепрь презрительно фыркнул и, смерив нас высокомерным взглядом, выдал:

– Не с вами же, безголовыми, играть. Я на вас три месяца угробил, пытаясь научить, а человек за один вечер понял, что к чему.

Человек… Н-да…

А между тем шел четвертый месяц моей учебы.

Занятия по стратегии и тактике никто не отменил, и на нас ещё два раза нападали. Правда, такой абсолютной победы, как в первый раз, у нас больше не получилось. Но от нас и первой-то никто не ждал, поэтому всё было в порядке.

Лабораторные часы по моему «пуговичному казусу» не привели ни к какому результату. То есть, снаряды, как их обтекаемо называл Вельзевул Аззариэлевич, лично помогавший мне с исследованием, работали только в том случае, если их заряжала я сама. И если в качестве подсобного материала использовались пуговицы из подаренной шкатулки. Ну, или любые другие, конечно. На колбы, стеклянные шарики, дротики и разные бытовые предметы мой непонятный дар не распространялся.

От домашних ничего не было слышно, и я уже даже начала думать, что Сандро признал-таки поражение и успокоился. Подумывала наведаться домой. Потому что беглянкой быть конечно интересно и, пожалуй, даже романтично, но я любила родителей и братьев и искренне скучала без них.

И я бы так и поступила, клянусь, нагрянула бы с сюрпризом в один из выходных дней, вооружившись улыбками и подарками, если бы не моё похищение.

Впрочем, обо всем по порядку.

Дело близилось к празднованию Ночи Разделения Миров. И всё общежитие запасалось вёдрами, тазиками, склянками, колбами и бутылками. Потому что АД категорически запретил устраивать ежегодные водные баталии и предупредил, что ровно в полночь воду на территории Школы полностью отключат. И холодную, и горячую. (Что мы, звери какие-то, горячей водой обливаться?) Как будто такая мелочь могла нас остановить.

В этой битве Динь-Дон с Зарянкой и Амадеус не были в нашей команде, потому что, по сложившейся традиции, воевали факультет на факультет. Задача перед игроками стояла простая: облить противника водой и при этом не попасться никому из учителей и, упасите боги, светлые и тёмные, ночному коменданту, вездесущей Леониде Юлиановне.

Первой ошибкой, которую допустил Вельзевул Аззариэлевич, начиная этот учебный год (если не считать моё зачисление в Школу Добра), стало введение в обязательную программу такого предмета, как Основы тактики и стратегии. Второй – опять-таки, это если про меня забыть, – оказалось приглашение талантливого и преданного своему делу преподавателя Зервана Да Ханкара. Ну, а уж выделять мне три часа на то, чтобы я научилась виртуозно пользоваться пуговицами, было просто недальновидно.

Потому что, если верить старожилам, этот год стал первым, когда к праздничным водным сражениям было решено применить научный подход. Адмиралом единогласно – моё мнение в расчет не принималось, я пряталась за колонной, – был избран Александр Виног. И пусть не врёт, что у него в родне нет Тёмных богов. Ибо когда он, возвышаясь над нашей предметницкой радостной черно-серой толпой, вещал о том, как мы впервые за долгое время одержим победу в праздничной битве, лично я  от него глаз не могла оторвать. Пялилась из-за колонны на него такого тёмного, такого высокого, красивого такого с этой вечной чёлкой ниже бровей. И мне прямо до чесотки захотелось подойти, протянуть руку и отвести волосы в сторону, ну, чтобы узнать, наконец, какого цвета у Их Темнейшества глаза… Синие? Зелёные? Может быть, чёрные, как горький кофе, к которому я с недавних времён пристрастилась?

Тёмный же адмирал, не ведая о моем внезапном интересе, раздавал указания, распределял роли, назначал позиции, но вдруг замолчал, обернулся и изумленно посмотрел прямо на меня. Ну, или почти посмотрел, потому что я, кажется, успела спрятать за колонну свой любопытный нос. Предметницкая толпа зашевелилась, недоумевая, почему же Александр замолчал вдруг на середине предложения. Я, откровенно говоря, тоже заволновалась, но немного по другой причине.

После минутного замешательства – может, даже больше, чем минутного, потому что у меня за это время сердце едва не остановилось – Александр заговорил снова:

– Так, значит вопрос со стратегическими запасами мы решили… Теперь переходим к запрещённым методам. И я предлагаю воспользоваться нашим не тайным, но очень действенным оружием.

Попа моя почувствовала неладное и прокричала бы мне прямо в ухо, если бы смогла:

– Беги! – Но не успела, и Их Темнейшество таки закончило свою мысль:

– Так как Юлка Волчок единственный существующий в мире пуговичный снайпер, думаю, стоит задействовать её уникальное умение в сегодняшней важной битве.

«Он меня ненавидит!» – мысленно воскликнула я, выбираясь из-за колонны с независимым видом. Нос задрала повыше, руки в карманы юбки засунула поглубже и маминой равнодушной походкой прямо в пасть к адмиралу шагнула. При этом сияя и улыбаясь, как праздничное дерево, в которое Вепрь сегодня утром Григория нарядил. Потому что улыбка, если верить маме, самое сильное оружие женщин.

Александр сначала растерянно моргнул, глядя на мой стратегический оскал, но довольно быстро опомнился. Усмехнулся, ладонью отбросил со лба волосы…

Глаза у него были как море в середине лета. Не синие, не зелёные, и близко не чёрные! Искрящиеся шкодливыми смешинками, солнечно-бирюзовые. Бывает же… Я даже с шага сбилась, зачарованная их тёплым сиянием и, кажется, даже шум прибоя услышала. Впрочем, насчёт последнего не уверена. Возможно, это шумела кровь прилившая к моим щекам.

– Никто, кроме Юлы, толком не знает, как это работает, – продолжил свою мысль Александр. – Но я готов пожертвовать всеми пуговицами со своего кителя, чтобы только ей удалось лишить соперника стратегических запасов.

Среди серо-чёрных рядов послышались смешки. Что же касается меня, то я сначала начала говорить, а потом поняла, что собираюсь сказать:

– Смотри, раздену тебя догола… Не боишься?

– Не боюсь, – ухмыльнулся Александр и из-под ресниц стрельнул в меня хищным взглядом. – Боится пусть противник, а я готов на любые жертвы.

Готов, значит… Ну, ладно…

– Тогда раздевайся, – отзеркалив насмешливо вздёрнутую бровь, велела я. Хотя поджилки тряслись так, словно мне было не шестнадцать, а все сто шестнадцать лет. – У меня пока прицельно, безотказно и безошибочно только с золотом получается.

Александр воздуху набрал, чтобы ответить, но вместо ответа вдруг выдохнул. И медленно, прожигая меня своими невозможными солнечными глазами, поднял руку к воротнику и вытащил пуговичку из петли..

«Главное, не покраснеть, главное не покраснеть!» – подумала я, играя с Его Темнейшеством в гляделки. И клянусь! У меня почти получилось. Я даже бровью не повела, когда Виног стряхнул с широких плеч китель и протянул его мне. И когда рубашку принялся расстёгивать, стойко держалась, забыв о том, где мы находимся и для чего вообще это всё затеяли. Но когда он вдруг провёл кончиком языка по своей нижней губе, словно остатки десерта слизнул, неспешно, с каким-то совершенно непонятным мне удовольствием, будто предвкушая новый аппетитный кусочек, меня не в краску, меня в адово пламя бросило. По-моему, даже собранные в косу волосы заалели, как маков цвет. Ну и…

Сбежала я, короче, такого стрекача дала, подобрав юбки, что только пятки засверкали.

– Куда же ты? – рассмеялся мне в спину Виног.

Зараза. Я ему это обязательно припомню. Только пока не знаю, как.

– Юл, ты куда? – Веник повторил фразу Винога, хватая меня за локоток, когда я уже к выходу подлетела.

– Пойду займу стратегически важную позицию на кухне, – честно призналась я и двинула к факультетскому пищеблоку, окна которого выходили прямо на вражеский корпус.

Староста завистливо посмотрел мне вслед. Его Александр сегодня определил водомётчиком, а водомётчиков мочат первыми. Так что, быть Венику мокрому как цуцик сегодня ночью.

На кухне никого не было, что понятно. Все же разбегаются по основным позициям, готовятся к веселью и предвкушают постпраздничное пьянство. Я уселась на подоконник, зловредно оторвала от кителя Александра все четырнадцать пуговиц и десять из них спрятала в карман. А что, он же клялся, что готов всеми пожертвовать. А четыре ровненьким рядком разложила перед собой на подоконнике в ожидании полуночи.

Когда часы на башне ударили в первый раз, я сплела петлю, представляя себе комнату Тищенко, где хранился стратегический запас. Ох, зря Гениальные Ручки понадеялись, что я только дружески моргну, заметив огромную бочку, неожиданно возникшую в центре его покоев. Привязала узел, ехидно представляя волну, которая всего через несколько ударов хлынет из комнаты старосты первокурсников и затопит весь химический корпус. К девятому удару снаряд был полностью готов, рука отведена для замаха. Десятый удар. Одиннадцатый. И вместо двенадцатого внезапно довольное и злое:

– Попалась!

А затем огненным кнутом по рукам так больно и неожиданно, что из глаз брызнули слёзы. И путы на ноги, а на голову совершенно не магический, холщовый мешок. Я почувствовала, что задыхаюсь, выпустила из рук заготовленный снаряд, подумала о том, что Александр убьет меня за невыполненное задание, и провалилась в удушающую темноту.

В себя пришла от холода и от того, что рядом со мной ругались два голоса, негромко, но очень зло.

– Тебе-то что до этого? Не понимаю! – в шипящем говоре опознала Сандро. Странно, если бы обошлось без него. И я решила, что признаков жизни пока проявлять не буду. Может, хотя бы поволнуется…

– Я, кажется, в прошлый раз доходчиво объяснил, – ответил братцу некто и выругался некрасиво. – Черт! Идиоты твои… она же мёрзнет!

Меня встряхнули слегка, заворачивая во что-то тёплое и пахнущее вкусно-вкусно.

– Они не мои – твои, скорее… И вообще, Ясень, не суйся, это семейное дело!

Всё-всё папе расскажу: и про огненный хлыст, и про мешок на голове, и про похищение это, брат называется… И про то, что мёрзнуть оставил на мёрзлой земле. А мама всегда запрещала мне на холодном сидеть! Вот ему дома устроят!

– Не ори! – отозвался неизвестный мне Ясень громким шепотом. – Разбудишь!..

Замолчали. Лежу – не дышу. Охота всё-таки узнать побольше подробностей, прежде чем папе наябедничать. А уж я не постесняюсь. Тут одним подзатыльником не обойдется!

– Уже разбудил! – недовольно заметил заботливый мистер Икс, и я поспешила распахнуть глаза, любопытно же посмотреть, кто тут так обо мне печётся.

И ничего не увидела. Темнота, хоть глаз выколи.

Ослепла?!.

Паника накатила девятым валом, я снова почувствовала, что задыхаюсь, хотя никакого мешка на голове на этот раз не было, потому что морозный воздух весьма ощутимо щипал за щёки. И я закричала страшно и громко. И, кажется, сама от своего крика немножко оглохла, потому что в голосе Ясеня послышались знакомые нотки, такие знакомые-знакомые, тягучие, прправленные острой насмешкой и горьким шоколадом сожаления… Вот только идентифицировать их я не успела. Потому что этот недоузнанный голос прошептал ласково:

– Ш-ш-ш… спи…

Меня окатило ласковой волной согревающего тепла, и я послушно провалилась из зимней ночи в жаркое лето сна.

Проснулась от того, что кто-то пел неприятным голосом где-то далеко и фальшиво. Всё пел, и пел, и пел… Да что ж такое-то! И ещё голова болела очень сильно. И всё тело, словно на мне пахали. И руки, особенно запястья… Меня же похитили – вспомнила внезапно и подскочила на месте.

Я ожидала увидеть что угодно. Не знаю, тюремную камеру, пиратский корабль, бандитское логово… (На крайний случай, злорадствующего Сандро). За пять секунд, прошедших с момента пробуждения до того, как я открыла глаза, моё нездоровое воображение успело соорудить целую вереницу предположений и возможностей. Увиденное же превзошло все ожидания.

В этой комнате я уже была. И если честно, одного посещения оказалось достаточно для того, чтобы дать себе зарок не появляться здесь впредь. Радовало, что хозяин отсутствовал, значит, есть шанс удрать и спрятаться. Пробежалась до двери легко и быстро, распахнула, а на пороге Веник, взлохмаченный, сонный, с синяком под глазом. Сидит.

– Ты что тут делаешь? – брякнула я рассеянно, хотя, по всей строгости, эти слова должен был произнести наш староста.

– Тебя караулю, – проворчал, поднимаясь, Фростик недовольно, назад в комнату меня ненавязчиво оттеснил и сам зашёл следом.

Не поняла…

Друг выглядел утомлённым и разбитым, как старый бабушкин заварочный чайник, что устал от жизни уже задолго до моего рождения. Плюхнулся в кресло и глаза прикрыл рукой.

– Ты чего такой… никакой?

– Знатно отпраздновали, – мрачно похвастался Веник, и я успела позавидовать и расстроиться: надо же, пропустила свою первую водную баталию. – Не, сначала-то нормально всё было, а потом этот твой прискакал весь в мыле… ну, и всё…

– Что всё? – шепнула я, хотя спросить хотелось совсем не об этом, а о том, что он имел в виду, произнося загадочное словосочетание «этот твой».

– А то, – огрызнулся друг и рукой махнул. – Когда твои пуговицы в ход не пошли, прибежал ко мне на пост и орёт: «Где она? О чём вы с ней там шушукались?» Ну, а я ему: «Не твое дело, о чём…» А он мне… вот! – и обиженно пальцем в центр синяка своего ткнул.

– Да кто, он-то?! – прохрипела я, уже догадавшись, о ком Веник вёл речь.

– Виног твой… – проворчал Веник.

Почувствовала, как меня бросило в жар. А ещё вдруг коленки подогнулись и я вынужденно присела на край кровати.

– Чего это он вдруг мой?

– Ну, не твой, – легко согласился староста. – Но всё равно псих. Сначала в глаз дал, а потом думать начал. Говорит, мол, пуговицы не полетели, тебя нет… Что-то случилось… Хоть убей, не пойму, как он определил, что тебя нет. Ну, рванули мы на кухню, а там китель его валяется, и три пуговицы в рядок на подоконнике сложены, а четвертая во лбу у Смирнова торчит.

– Какого Смирнова? – изумилась я.

– Нашего, – Веник вздохнул тяжело. – За первой партой сидел всегда, с рыженькой Милкой, помнишь?

Ну, помню… Только какое отношение это ко мне имеет, не понимаю.

– Адмирал его в чувство быстро привёл, – продолжил рассказ староста, а потом вдруг сбился на постороннюю тему:

– Юлка, ты страшный человек. Клянусь, чтоб мне сдохнуть! У Смирнова клеймо от пуговицы на всю жизнь останется, ты ж его до кости приложила!

– Ничего я не делала! – отмахнулась, чуть не плача. – Это вообще случайно. Я её для бочки у Тищенко в комнате зарядила, а тут мне кто-то по рукам хлыстом как жахнет! А потом мешок на голову…

– Кто-то… – проворчал Веник. – Смирнов и жахнул. Они с твоим братцем сумасшедшим сговорились, что под шумок тебя из Школы вынесут. На празднике бы никто не заметил. Вот он тебя бы домой доставить и успел…

– Так, подожди… Что-то не так. Если Смирнов в кухне остался, то кто ж меня тогда Сандро сдал?

Точно же помню, что Сандро с этим деревом, как его, ругался. Да как же его звали? Клён? Кедр?

Староста зубами скрипнул зло:

– Смирнов-то остался, а вот ещё трое ушли… – И костяшками пальцев хрустнул. – Так что мы тебя у твоего бешеного братца с трудом отбили всей Школой.

Как всей школой? Не было Школы! Был Сандро и дуб. Граб? Баобаб? Проклятье! Что-то с памятью моей в последние дни стало…

– Сандро твой чистый псих, хуже Винога. У него глаза покраснели, раздулся весь… – Ох ты ж, разорви меня дракон! Надеюсь, он хоть боевую форму не принял? – Ну, мы его и остудили немножко… Чтоб стратегические запасы не пропали даром…

Веник задумчиво изогнул бровь и заговорщицким шепотом поинтересовался:

– Ты видела когда-нибудь, как человек плавает в луже? Презабавное, я тебе скажу, зрелище. Попроси потом у феек, они тебе в капле покажут. Обхохочешься.

Обхохочешься… Не до жиру, быть бы живу. Как-то меня совсем не тянет веселиться.

– Так это брату Смирнов про барбакан рассказал… – догадалась я. Обидно так, я же ему не сделала ничего. Мы-то и знакомы даже не были толком.

– Он.

– И кто с ним? Тоже… наши?

Вот если бы химики были, или фейки, или зоологи с ботаниками, было бы неприятно, конечно, но не больно, а так, совсем свои, однокурсники – противно.

– Наши, – кивнул Фростик. Я видела, что ему тоже неприятно от этой мысли. Может, даже больше, чем мне. Он же староста.

– Плюнь на них, Вень! – неожиданно для себя самой начала я утешать друга. – Я уже плюнула… Чёрт с ними… А где Аврора? И все? И Александр? И вообще, – спохватилась запоздало, – почему я у него в комнате и зачем ты меня караулишь?

Веник посмотрел на меня, как на маленькую.

– Понятно же! Когда Сандро в заплыв пустился, Динь-Дон тебя из-за стены вытащил…

– Динь-Дон? Какой Динь-Дон? Там дерево было! –  вслух возмутилась я. Было дерево, заботливое и тёплое. И пахло от него вкусно.

Вениамин испуганно замер.

– Ты себя хорошо чувствуешь? Сколько пальцев?

И чуть глаз мне своими граблями не выбил. Хорошо я себя чувствую! Не надо из меня дурочку делать! Помню же все отлично, Сандро злился, я мёрзла, Дуб заботливо укрыл одеялом… Ну, или не Дуб… зар-раза! Дырявая голова!

– Рассказывай дальше! – велела я, отпихнув руку Фростика.

– Ну, достал тебя синий из-за стены, а ты дрыхнешь наглым образом… Аврорка кричит: «Тащите её к нам, там разбудим!» А Виног так… слушай, не знаешь, у него тёмных в роду нет? Я его после сегодняшней ночи реально побаиваться начал…

– Нету. То есть не знаю я… – Вяз? Кипарис? – Дальше что?

– Короче, говорит: «К вам нельзя! Мы пока ещё этих трех козлов не поймали! Так что давайте её ко мне. И под дверями караул выставьте!» Ну, и всё. Я тебя приво… принёс, спать уложил… А ты даже «спасибо» не сказала.

– Спасибо, – пробормотала я задумчиво. – А кто с Сандро разговаривал?

– Смеёшься? – Веник у виска пальцем покрутил. – У нас в Школе самоубийц нет, слава богам. Да я к твоему брату психованному теперь на километр не подойду! И не только я, если честно. Понимаю, почему он выигрывал всё время. Его соперники от ужаса дохли, да?

Как же так? Мне что, всё приснилось? Не может быть! Так же отчётливо помню! И запах этот… Понюхала своё плечо и улыбнулась. Не приснилось. Запах-то остался!

– Ты что делаешь? – заинтересовался Веник, наклоняясь ко мне.

– Чем пахнет, Вень? – Я пододвинулась ближе, привстав в кресле, и староста повёл носом, принюхиваясь.

– «Морским сиянием», – выдал авторитетно. – Хорошо после бритья освежает. У меня такая же вода… Эй! Ты чего дерёшься?!

Всё расследование мне испортил, поганец! Я-то уж собралась Баобаба этого по запаху вычислять…

– Извини… – покаялась перед другом. – Просто я взвинченная такая вся. Меня после этой ночи, наверное, ещё больше все ненавидеть станут.

– Спятила? – Веник снова у виска покрутил. – Да ты первая звезда! Ясень приходил с утра, объявил, что из-за выходок твоего братца Годрика с соревнований сняли. Так что мы на первом месте теперь…

Я аж подскочила в кресле, да как заору на всю комнату:

– Кто приходил?!

Фростик поморщился и демонстративно пальцем в ухе поковырялся.

– Чего ты орёшь? Ясень приходил. А ты думала, кто такие новости сообщать должен?

Я вообще-то не про новости в этот момент думала, а про то, что дерево моё точно Ясенем Сандро называл, но Венику ответила со всей вежливостью:

– Не знаю. Вельзевул Аззариэлевич, например.

Фростик посмотрел на меня, как на буйно помешанную:

– Юл, ты точно не от мира сего… ректора нашего, как зовут, знаешь?

– Знаю.

Издевательски усмехнулся.

– И как же?

– Ну, Вельзевул Аззариэлевич.

– А фамилия у него какая?

Я прошептала:

– Ну, Ясневский…

– Не нукай, не в конюшне… Ты точно с луны. Неужели не слышала? Да его старшие курсы только Ясенем и называют между собой.

Нет. Я так не играю! Фигня и неправда. Уж за время наших лабораторных исследований я голос директора успела изучить. Не он это был. То есть, Вельзевул Аззариэлевич может быть каким угодно деревом. И даже Ясенем, но другим. И пахнет от него по-другому. Сбегать что ли в АД, ректора понюхать?

– Вень, а это твое «Морское сияние» – вообще популярная вода?

– Волчок! – Вениамин вдруг решительно поднялся. – Ты меня пугаешь. Виног предупреждал, что тебе после удара может быть нехорошо, но он и словом не обмолвился о том, что ты двинешься!

– Да нормальная я, Вень! – поспешила я заверить друга, но он уже принял решение.

– Ага! Ты не обижайся, но мне этот псих голову оторвёт, если я вовремя не доложу… Так что я за ним, а ты тут пока…

– Веник, не смей! – Рванула к нему, но он уже дверь перед моим носом захлопнул и ключ в замке с той стороны повернул.

– …посиди.

– Я тебя сама прибью!! – прокричала я зло в дверь забарабанила. Гадство!

Ушёл. А ещё друг называется… Затравленно огляделась по сторонам. Стоило столько времени от Их Темнейшества прятаться, чтобы вот так глупо попасться… Но с другой стороны, не съест же он меня…

Я нервно ходила по комнате и ногти грызла, время от времени останавливаясь у двери и прислушиваясь к происходящему в коридоре. Где их черти носят? Скорей бы уже! Мучение какое! А Веника я побью. Натравлю на него снаряд какой-нибудь. Костяной, а лучше каменный. Лежала там в ректорской шкатулке одна симпатичная пуговка каменная, с изображением черепа и двух скрещенных костей. Её и отправлю в бой. Запер он меня тут, видите ли, предатель!

Послышались шаги. Сжалась вся, злясь на себя и на свой иррациональный страх. Шаги замерли под дверью, я забыла вдохнуть, а потом раздался легкий стук и женским голосом:

– Винчик, ты тут? Вин, ну не злись… Это я…

Тихонечко прыснула в кулак. Ой, Винчик! Не могу-у-у! А я его Их Темнейшеством про себя обзываю…

– Вин? – снова позвала девица.

– Винчика сейчас нет, к сожалению, – выдавила я из себя сквозь смех. – Но я передам, что его искали.

В коридоре возмущенно ахнули, пнули ни в чём не повинную дверь ногой, а потом, судя по скорости цокота, убежали.

Ну, и прислушиваясь к цокоту, я проворонила нужные мне шаги. Опомнилась только, когда ключ в замке щёлкнул и дверь распахнулась, едва не стукнув меня по лбу.

– Винчик! – нагло улыбнулась я, глядя в обеспокоенное виножье лицо.

Александр вздрогнул и сморщился брезгливо, а Веник хохотнул из-за его плеча.

– И Венчик… – Закивала радостным балванчиком. – Бли-и-и-ин! Вы братья-акробаты! Ходите всегда вдвоем! Забавно же, все будут говорить: вон Винчик и Венчик идут.

– Говорил же, что она неадекватная… – проворчал обиженно предатель, а грозный сын Тёмного Бога перед его носом дверью хлопнул, а потом на меня внимательно посмотрел.

Веселишься?

– Ага! Нельзя?

Александр плечом пожал, прошёл к столу и сел ровно на то же место, где совсем недавно Веник сидел. Ну а я стою перед ним, словно школьница провинившаяся. Помолчали. Я с видом отвлеченным рассматривала узор на обоях, краем глаза следя за тем, как Виног хмурится и пальцами по столу барабанит.

– Иза приходила? – вдруг спросил он.

– Я тебе не секретарь… – огрызнулась и сама своей непонятной злости удивилась. – Она не представилась, когда Винчика звала.

Александр снова скривился:

– Она. Меня так больше никто не называет.

– Это только пока, – заверила я.

– И ты не будешь!

Он страшным взглядом на меня посмотрел, нахмурился ещё так… угрожающе. Я с деловым видом села на стул и ногу за ногу закинула. Пугает он меня! Да я завтра же всей Школе…

– Хотя… – Виног выпрямился и заложил руки за спину, улыбнулся. – Мне тоже есть, что о тебе рассказать…

Что-то как-то в комнате сразу жарко стало, коленки приняли привычное положение одна возле одной, а девичья память про Винчика мгновенно позабыла.

– Что там Фростик нёс? – уже совсем другим, серьёзным тоном спросил Александр. – Выглядишь нормально… Чувствуешь себя как?

– Терпимо я себя чувствую, – пожала плечами. – Только запуталась немножко…

– Давай все подробности. Эти идиоты тебя из школы через изнанку выносили, так что, сама понимаешь… Дело нешуточное и последствия могут быть ого-го какие. Юл, ты чего?

Я ничего. Но что-то такое Виног сейчас сказал, что у меня аж в носу зачесалось, чую тут что-то… Изнанка?! Ох, ты ж разорви меня дракон! Я что на изнанке мира побывала?! И опять всё проспала! Обидно, блин, до слез… Да что ж за жизнь такая!?

– Ничего… Приснилось, наверное… Ерунда!

Александр опустился передо мной на корточки и снизу вверх мне в лицо заглянул.

– Давай я решу, ерунда или нет?

– А давай… давай я Вельзевулу Аззариэлевичу всё расскажу… – Нашла я выход из ситуации, а то сидит тут, важного из себя строит. – Пусть он и решает, в адеквате я или нет.

Заодно и понюхаю его. Кстати, раз Их Темнейшество уже так близко, чем чёрт не шутит. Тихонько втягиваю носом воздух, а он меня за подбородок хватает двумя пальцами и встревожено так:

– Ты что делаешь?

Можно ли в ситуации, когда ты пытаешься понюхать, чем пахнет от мужчины, а он тебя за этим делом ловит, соврать что-то правдоподобное?

– Сопли замучили! – тут главное грубости немного, глаза честные сделать и брови грустные, и ещё раз уже демонстративно громко воздух в себя втянуть…

Да что ж такое! Расстройство одно… Вместе с воздухом втянулся и знакомый уже запах. И если Виног, возможно, и поверил бы моему вранью про насморк, то предельно расстроенное лицо от него спрятать не удалось. Держит же двумя пальцами и глаз не сводит.

– Юла?

– У вас что, один флакон туалетной воды на всю общагу? – зло спросила я и руку его оттолкнула.

– Юл, ты себя хорошо чувствуешь?

Глаза закатила. Не отцепится же теперь…

– Это из-за изнанки, наверное… привиделось… – решила признаться я, а то бедняге скоро с сердцем плохо станет. – Может сон, но реальный такой. С тактильными ощущениями и с запахами… Там Сандро был и ещё… дерево одно…

Александр моргнул:

– Почему дерево?

– Звали его так! – разозлилась я.

– Кого?

– Дуба того или Баобаба… Не помню! Который с Сандро разговаривал… – Ну не могу я ему про Ясеня этого призгаться. Хватит того, что меня Веник на смех поднял.

– Да с чего ты взяла, что Баобаб? – привязался Александр.

– Ну, не Баобаб… Каштан… Не знаю, как-то так его Сандро по-деревянному называл… Какая разница-то?!

– Действительно… – Виног нахмурился. – И что там с этим… деревом?

– Они с Сандро ругались, а потом он меня в одеяло закутал… тёплое. И пахло от него этой вашей «Морской фигней».

Я окончательно смутилась, чувствуя себя полной дурой… дался мне этот Ясень с его запахом!

– Какой фигней? – смотрю, у Александра нервы на грани, глаз дёргается. Ну что ж он так, взрослый уже, а в руках себя держать не умеет…

– Туалетной водой этой, у Веника такая же…

Виног выпрямился, сощурился, посмотрел на меня как солдат на вошь. и вдруг огорошил вопросом:

– А ты-то откуда знаешь, какая у Веника вода?

Стоп. О чём мы вообще разговариваем?

– Значит, так. То, что рассказал Фростик, не совпадает с тем, что видела я. – Я тоже поднялась, чтобы не смотреть на Александра снизу вверх. – Вот и пытаюсь разобраться, как же так! Потому что Сандро и… и дерево это мне не приснилось! Вот, смотри!

Придвинулась к Виногу и даже на цыпочки привстала.

– Куда смотреть? – хрипловатым голосом уточнил он и зачем-то спрятал руки за спину.

– В смысле, нюхай! Чем пахнет?.. Чувствуешь? Значит, не приснилось же, раз запах остался!

Виног отвел в сторону глаза. Губы его задрожали.

– Юла, ты где спала? – неожиданно спросил он, а я покраснела мгновенно и яростно. По ощущениям, от макушки до пят.

– Правильно, – кивнул Александр и бровь насмешливо изогнул. – А в моей кровати пахнет моей туалетной водой… И ты теперь ею тоже пахнешь. – И вдруг взял и понюхал меня. Это было откровенно, возбуждающе и, кажется, не очень правильно. – Немножко. Мне нравится. Так что и запах, и Сандро, и… – Хмыкнул. – Дерево это… всё тебе, Юлка, приснилось.

И вот тут настал он, момент осознания ситуации. А ещё я вдруг ярко представила, как картина со стороны выглядит: стоим мы с Александром вдвоём посреди его спальни и друг друга нюхаем…

Мама убьёт, если узнает.

Бежать мне надо.

Ну, я и побежала. Правда, в дверях с запозданием вспомнила, что либо я двигаюсь, как черепаха, либо Их Темнейшество всё-таки сын Тёмного Бога… Потому что до двери мы дотронулись одновременно: я тяну на себя, а Александр рукой упёрся. Не пускает.

– Чего ты вдруг испугалась? – спросил он у моего затылка.

Ой, мамочки!

Я не испугалась, просто мне… э-э-э…

– Ну, да. Э. Конечно же.

Виног меня за талию приобнял, и у меня как-то сразу в груди сердце увеличилось, а лёгкие наоборот уменьшились очень. Потому что дышать стало нечем.

– Юл? – позвал он тихонько, а у меня от его голоса мурашки табуном по позвоночнику побежали вниз, и под коленками защекотали, заразы такие… Я зажмурилась и затаилась. Всё. Меня нет.

– Ю-ла… – отрывисто произнёс Александр, руку с талии убрал и на мурашиную тропу ее переместил плавно. – Я… я сказать хотел…

– Что? – Ведь точно помню, умела раньше дышать.

– Многое… чёрт! – уткнулся носом мне в то место, где шея с плечом соединяется, и предательские мурашки немедленно мигрировали на затылок. – Ты пахнешь…

Он там принюхивается опять, что ли? Ну, хватит! Нанюхались уже!

– Тобой я пахну! – рявкнула я, разозлившись, и Александр хрипло согласился:

– Мной.

И назад шагнул. А мурашки сразу пропали, хотя дышалось по-прежнему с трудом.

– На самом деле я хотел сказать, что тебе больше нечего бояться. Предатели пойманы и отчислены. Сандро с утра уже побывал в АДу с извинениями и поклялся ректору, что больше не будет пытаться тебя выкрасть…

Я оглянулась на него. Он пятерню в челку запустил и смотрел на меня непонятно.

– Спасибо, – буркнула и в легком книксене присела. – Пойду.

И провожаемая грустным бирюзовым взглядом, сбежала к себе. К Аврорке, к Вепрю, к Григорию. Завтра первый день каникул. Все разъедутся по домам, а мне-то ехать некуда. Тоска.

Аврора засыпала меня вопросами и сочувственными восклицаниями, успевая в процессе рассказывать о событиях минувшей ночи. Григорий переживательно молчал на подоконнике, а Вепрь суетился вокруг и щекотал мои руки кончиком хвоста.

Вот она, моя компания на ближайшие десять дней: кабачок, жертва химического пьянства, и экспериментальный мыш. Я их, конечно, очень люблю, но это не те люди, с которыми мне хотелось бы провести каникулы, даже если при этом они и не совсем люди. То есть совсем не люди.

Могила паковала сумку, а я сидела на кровати, поджав ноги.

– Юл, ну не грусти… – уговаривала подруга. – На Сандро злишься?

– И на Сандро тоже, – согласилась я и вдруг разоткровенничалась:

– Меня из домашних никто с днем рождения не поздравил, хотя у меня с братьями очень хорошие отношения были всегда. Обидно, понимаешь? И в праздничную ночь – тишина. А теперь я тут вообще одна останусь… На десять дней. А ты говоришь, не грусти.

Аврора замерла над сумкой, держа в руках бутылочку с шампунем.

– Вот ты завтра поедешь домой и…

– Я не еду домой! – возмутилась она. – Мне предложили подработку.

И я об этом узнаю только сейчас! Ещё один повод удариться в депрессию.

– Бабуля подсуетила десять дней в Шамаханской. Хочешь со мной?

В Шамаханской? Оригинальное стечение обстоятельств. С другой стороны, делать мне всё равно нечего.

– Предлагают хорошие деньги, но мне немного боязно одной. Вдруг не справлюсь? – уговаривала Могила.

Как будто меня нужно было уговаривать! Уже через час я отпрашивалась у ректора, потому что согласно моему статусу беженца покинуть территорию Школы без специального разрешения я могла только через изнанку. Интересно, как об этом узнал Сандро? Вельзевул Аззариэлевич уверял, что это закрытая информация.

Впрочем, в тот момент я об этом не думала, потому что голова была забита мыслями о предстоящей поездке и работе. Ну, мы с Авроркой прямо как взрослые!

Глава восьмая

Выдержки из мемуаров завхоза Института имени Шамаханской царицы

В первый день зимних каникул, который в тот год пришёлся на послепраздничную субботу, в зеркальном холле главного корпуса Института имени Шамаханской царицы, ровно в три часа пополудни появились две девицы, одетых бедно и до издевательства грустно. Блондинка в черном платье и сером жилете выглядела как горничная, а брюнетка из-за прозрачности кожи на фоне невзрачного одеяния походила на недокормленного эльфа.

Стоит ли говорить, что все наши кумушки бросились к бедняжкам с матриархальными воплями, с сокрушительными писками и в абсолютном стремлении накормить и обогреть. Особенно брюнетку, которую за глаза все называли бедным Цыплёночком. Бабьё, что с них взять. Лет через пять этот Цыплёночек их всех пережует с костями и выплюнет, не заметив. Потому что у Цыплёнка были ноги длинные, грудь высокая, глаза большие и беспомощные, а на рот нормальный мужчина без внутреннего содрогания смотреть не мог, потому что цыпленочку, по виду, было лет пятнадцать, а вот желания он вызывал весьма неоднозначные.

Девицы приехали по приглашению декана кафедры Абсолютного преклонения, чтобы зарядить устаревшие артефакты, но мы-то знаем, с какой целью в Институт приглашают школьниц-первокурсниц… Поэтому вид Цыплёночка немного испугал ещё в первые минуты знакомства.

Что ж, посмотрим, как оно пойдёт.

Приезжих устроили в гостевой комнате. Хорошая комната: потолки высокие, окна светлые, мягкие кровати, пушистый ковер. Пусть сравнивают, сокрушаются, завидуют, возможно. Зависть – хорошее чувство. Блокирует работу мозга и играет на руку практиканткам.

Перед ужином Цыплёночек постучался в дверь.

– Евпсихий Гадович, – и даже не ухмыльнулась и не споткнулась ни разу, произнося сложное имя. – У нас с Авророй маленькая проблема возникла. А Липа Валентиновна велела к вам обращаться по всем вопросам.

– И что у вас?

– Куда-то пропали наши сумки… А там же все вещи, одежда…

Цыплёнок расстроенно шмыгнул покрасневшим носиком. Отлично сработали девочки, а главное вовремя! Не хватало нам двух ворон в бальном зале.

– Ай-ай-ай! – проворчал сокрушенно. – Затерялись где-то. Будем искать. А вы не переживайте, найдутся ваши вещички. До отъезда – так точно.

– Ка-ак до отъезда! – пискнула и испуганно затрепетала ресничками. – Но нам же сейчас надо… Там же одежда наша, зубные щетки… пижама… всё! Не можем же мы десять дней в одной форме ходить? – И покраснела слегка, но очень волнительно. – А спать в чём?

На секунду я даже перепугался немного, не перестарался ли? Потому что дымчатые глаза влажно заблестели, и девица определённо собралась разреветься на моем пороге.

– Ну, не надо так расстраиваться, – поспешил утешить и поймал двумя руками ее маленькую прохладную ладошку. – Ничего непоправимого не произошло. Не бросим же мы вас на произвол судьбы! Плакать не надо…

Пока не надо. И уж точно не здесь.

– Ступайте к Венере Ниловне, кастелянше, она вам выдаст что-нибудь из вещей, пока ваши одежки не отыщутся.

И еле удержался от того, чтобы поморщиться брезгливо. Моя бы воля, я бы их форму сжёг в лунную ночь, вместе с тем, кто её придумал.

Визит в святая святых Института не помог. На ужин девицы явились в чёрном. У директрисы дёргался глаз, Венера в чем-то клялась на ухо Липе… Цыплёнок и Горничная с важным видом пили чай за угловым столиком, хихикали и зачем-то стащили из столовой булку. А между тем, выносить еду строжайше запрещено. Хотел поймать их с поличным, но передумал.

Всю ночь не спал, размышлял о причинах своего неожиданного добросердечия и человеколюбия.

Воскресенье.

Цыпленок на завтрак явился при полном параде, Горничная пожертвовала жилеткой, оставив ее в комнате, немедленно заслал к ним домовых и, не дожидаясь окончания завтрака, сжёг отвратительную вещь, запершись в своей ванной. Немного полегчало. Настроение не испортила даже небольшая стычка с девицами, возмущавшимися фактом воровства в институте.

– У нас в Школе такого бы никогда не случилось! – бушевала Горничная, а Цыплёнок задумчиво покручивала пуговку на платье и ничего не говорила.

В обед одна из студенток, не иначе готовясь к практикуму по стервозности, случайно опрокинула на блондинку тарелку супа, до безобразия замарав форменное уродство, которое школьницы именуют гордым словосочетанием «предметницкая форма». Приезжая расплакалась, потому что местная сказала ей что-то, я не расслышал что именно, но, видимо, что-то крайне неприятное, потому что Цыплёночек нахмурился и глянул на стервочку совершенно не цыплячьим взглядом.

Я даже разволновался слегка, но не забыл отправить человечка в прачечную. Проследить за тем, чтобы платье Горничной затерялось там на веки вечные.

Сегодня же. Немного позже.

Чёрное безобразие спрятано в сундуке в моей комнате. Дождаться бы вечера – изрежу на мелкие куски и сожгу в котельной. Все лучше, чем страдать от бессонницы, размышляя о странном.

А Стервочка на ужин вышла с аккуратным пластырем на симпатичном лобике. По требованию куратора предъявила врачу к осмотру ранку непонятного происхождения. Странное ранение выглядело как клеймо: круглое и с буквой П посередине. И оно неуловимо напоминало что-то знакомое, кажется, что я уже где-то видел нечто подобное. Но где?

Додумать мысль помешало появление в столовой Горничной и Цыплёночка. Горничная была в приятном домашнем платье с высокой талией и низким вырезом. Голубой – это определенно её цвет. Цыпа же, само собой, облеклась в уже всем опостылевшую форму. С моей стороны было глупо понадеяться, что она, по примеру подруги, оденется во что-то из предложенного Венерой.

Чуть не забыл!

Заинтересовала реакция Стервочки на Цыпу. Стоило на пороге столовой мелькнуть черно-серому платью, как пострадавшая с изумительной резвостью приклеила на лоб пластырь, наотрез отказалась отвечать на вопросы встревоженного руководства о том, откуда на идеальном лобике появилось клеймо, молниеносно съела предложенную к ужину вареную морковь и исчезла.

Все интереснее и интереснее.

Директриса стреляла в меня недовольными взглядами. Надо что-то предпринять с этим чёрным платьем! Выхожу из доверия!

Велел домовым стащить форму Цыплёнка ночью, когда она будет спать.

Этой же ночью.

Всё сорвалось.

Из-за жуткого ночного скандала платье Горничной пришлось подбросить в прачечную, где его утром, конечно же «найдут». И, как бы ужасно это ни звучало, радует, что я его не успел порезать. В данной ситуации успокаивает, что обошлись своими силами, без вмешательства директрисы и международного позора.

Рассказываю подробно и по порядку, так сказать, по свежим следам. Часов в одиннадцать вечера прикрепленный за гостевой домовой сообщил, что девушки легли спать. Я приказал выждать для надежности минут тридцать, а потом приступить к операции «Похищение уродства». Домовых отправил надёжных, проверенных. Поэтому сам я на дело решил не идти. Ну что может помешать трем опытным взломщикам стащить задрипанное платьишко у одного несчастного Цыплёночка?

Боги покарали меня за самонадеянность.

Надо было идти самому.

Надо было задействовать помощь родственников, подключить весь клан… Кому сказать – меня, потомственного домового, живущего в стенах Института имени Шамаханской царицы сто пятьдесят четыре года… Меня, чьи предки принимали участие в возведении этих прекрасных стен… Меня, опору всего Института и единственную надежду директрисы, обвела вокруг пальца…

Не удержался и принял полфлакончика валериановой настойки. Успокоился. Возвращаюсь к рассказу.

Ровно в двадцать три часа тридцать минут коридор огласил жуткий вой, от которого кровь стыла в жилах. Я, грешным делом, подумал, что на территорию Института пробрался баньши… Хотя что бы он тут забыл. Наши стервочки три года назад на выпускном балу вампира в гроб укатали… В смысле, до полусмерти довели… Ну, короче, нервы попортили капитально, а уж баньши-то…

На вопль, доносящийся из гостевой комнаты, мы с Венерой примчались одновременно. Два испуганных домовых хлопотали над третьим, который лежал посреди коридора и, судя по всему, был без сознания. Кастелянша бросилась на помощь бедолаге, а я, на свою беду, сунулся в комнату девчонок, будь они неладны!

Взрывной волной меня вынесло из спальни, пронесло мимо ругающихся домовых и испуганной Венеры и основательно приложило о дверь в конце коридора. Вся жизнь пронеслась перед глазами, вспомнились печальные глаза директрисы и представилось, как она роняет скупую слезу над моею свежею могилой и говорит: «Спи спокойно, Евпсихий Гадович! Хоть ты и не оправдал моих надежд и не исполнил возложенной на тебя миссии, был ты верным товарищем и хорошим домовым…»

Тут я пришёл в себя и понял, что это была не взрывная волна, а кричащая. Сигнализация, чтобы её драконы разорвали.

– Двери закрой! – проорал я Венере, стараясь перекричать омерзительный звук. Но Венера, видимо, и сама догадалась, что к чему, потому что бросила ошалевшего домового на произвол судьбы и ринулась в комнату к девицам, захлопнув за собой дверь.

И наступила благословенная тишина. Хотя в ушах у меня еще долго звенело и шубуршало, а сердце испуганно колотилось о рёбра. Отправил неудавшихся грабителей по домам, а сам, шепча благодарственные молитвы тем богам, которые надоумили меня поселить пособие для практических занятий в удаленном флигеле, прижался ухом к замочной скважине.

– Девочки, какого лешего здесь происходит! – бушевала Венера.

– Скорее, какого домового! – не осталась в долгу Цыпа. – У вас, вообще, что за заведение? Балаган? Бардак? Или институт?

Да как ты…

– Вы как хотите, но я буду жаловаться папе! – фыркнул Цыплёночек и, хоть я и не видел сквозь дверь, уверен, что руки на груди сложил важно. И нос, наверное, задрал.

– А кто у нас папа? – Молодец, Венера, правильные вопросы задает.

– Папа у нас Александр Волчок-старший, – ответила девица, и я понял, что нам конец, и стукнулся лбом об дверь.

– Кто там подслушивает? – возмутилась Горничная. – Что за гадство! Откройте дверь и войдите, немедленно!

– Нет! – взвизгнула кастелянша. – Вы что? Какое войдите? Только тишина наступила.

– Кстати, а что это было? – поинтересовалась Цыпа. – Я не про домовых, которые зачем-то пытались проникнуть в нашу спальню среди ночи. Я про этот вопль жуткий.

– Стандартная сигнализация типа «Крик баньши», – пояснила Венера. – Запрещает мужчине войти в комнату к девушке в вечернее и ночное время суток, в любое время, если девушка не одета, и может даже покалечить, если девушка в момент покушения лежит в кровати.

Молчание.

– Вас разве не предупредили, когда ставили? Вообще-то, это нарушение техники безопасности. И вы должны были оповестить директрису либо Евпсихия Гадовича о вспомогательных мерах в момент заселения. Вам кто заклинание наносил? Папа или жених?

– Бред какой! Да я впервые об этом слышу! А ты, Юл?..

– Бред и враньё! – отрезала Цыпа. – Веник у нас в комнате сколько раз почти до утра сидел? И ничего.

Венера зависла в молчаливом изумлении. Могу ее понять. Разрешение на «Крик баньши» немалых денег стоит, а тут девчонок даже не предупредили… Странно это всё.

– Тайный поклонник? – оживилась кастелянша. – Как романтично!

Бабы! Куда разговор уводишь? Прокашлялся под дверью, возвращая Венеру к реальности.

– Ничего не знаю про эту вашу сигнализацию, – упрямилась Цыпа. – Ну, допустим… Пусть… А с какой целью домовые к нам ночью лезли?

Прямо зло взяло! Всем дело до домовых! Все в наши дела свой нос всунуть стремятся! Да мы днём и ночью аки пчелы трудимся.

– Значит, что-то понадобилось… – уклончиво ответила Венера.

– Аврорка, не зевай! – Ты смотри, маленькая, а строгая какая. – Венера Ниловна, всё это как-то не очень хорошо выглядит… И даже если я поверю в историю с сигнализацией, то ситуация с домовыми… Давайте договоримся.

Помолчала с минуту, мерзавка, видимо, ожидала, пока Венера кивнёт, а потом продолжила:

– Верните нам наши вещи, хотя бы платье Аврорино, и я ничего не скажу отцу.

Далось им это платье! В голубеньком же так хорошо было… Венера промычала что-то невнятное о том, что платье обязательно найдется.

На том и порешили.

Понедельник.

За завтраком из происшествий было только недовольное лицо директрисы. Пришлось донести до руководства новость о высокопоставленном папаше.

– Евпсихий Гадович, не хотите же вы предложить мне запустить двух ворон в бальный зал?.. – почти взвизгнуло начальство и нервно аккуратные пальчики к ярко-красным губам прижало.

Я попытался что-то промямлить, но был решительно перебит:

– Ничего не знаю. Традиции Института не позволяют нам… Мы просто не можем Зимний бал красоты омрачить… этим.

Директриса ткнула пальцем в сторону завтракавших у окошка приезжих.

– И даже лучше, что у подруги рекомендованной девушки оказались такие родители. Они нас еще благодарить будут.

Руководство меня всегда вводило в лёгкий ступор и лишало подвижности мой язык одним своим видом. Но не в это утро.

– Я не имею права вам указывать и давать советы, но не лучше ли будет найти новую мишень? – спросил я, пугая себя своей смелостью.

– Верно. Не имеешь права, – разочарованно протянуло обожаемое руководство и отвернулось от меня, поджав губы.

Боги! Боги! Столько лет безупречной службы – и такой конфуз. Как пережить начальственный гнев? Как вернуть благосклонную улыбку на лицо директрисы?

Во всех моих бедах виноваты Цыпа и Горничная. Если Венере не удастся убедить девчонок, придется самому расставлять все точки над i.

Понедельник. Вечер.

Венера совершенно бесполезна. Разочаровала меня. Она даже не попыталась поговорить с приезжими.

– Они весь день с артефактами возились, зайки, – оправдывалась она. – Вымотались…

На мой стук Цыпа отозвалась радушным:

– Какого чёрта?

Я засчитал это многозначное словосочетание за разрешение войти и вошёл.

Горничная крутилась у зеркала в выданном Венерой домашнем платье, Цыпа сидела за столом, обложившись учебниками и конспектами.

– Евпсихий Гадович? – малышка снова не допустила ни одной ошибки и даже не улыбнулась, чего нельзя было сказать о её подруге. Та хрюкнула что-то невнятное и скрылась в ванной комнате. И готов поклясться, что там она с кем-то шепталась. Слух у меня уже не тот, что прежде, поэтому не удалось расслышать, о чём там шла речь – а главное, с кем??? – но факт остается фактом: наши скромницы кого-то прячут в ванной.

– Я к вам с серьёзным разговором, – бесстрашно произнес я и уселся с другой стороны стола. – В вашей Школе, конечно же, есть свои правила и традиции…

– Есть Устав, – согласилась Цыпа и головку наклонила.

– И у нас такой имеется, – сообщил я. – А вы плюете нам в лицо одним своим видом.

Каюсь, решил давить на жалость и чувство вселенской справедливости. У таких Цып оно, как правило, очень сильно развито. Девчонка удивленно приподняла брови и испуганно руки к груди прижала:

– Правда? Мы не знали… мы не хотели… мы же…

– Институт не терпит уродства! – отрезал решительно и рукой еще рубящий жест сделал.

Сначала Цыпа побледнела до цвета нездорового, затем покраснела чудовищно просто, потом вскочила со стула и дрожащим голосом:

– Ч-что? Уродство? Я… я…

– Вы, – буркнул из-под насупленных для пущей острастки бровей. – И ваша форма просто убивает дух нашего заведения.

– Форма? – спросила она недоверчиво. – Но ведь мы же сюда работать приехали…

– Это неважно! Венера Ниловна ведь предложила вам воспользоваться школьными закромами, можно сказать, вручила вам ключ от сокровищницы, а вы всё равно почему-то ходите в… этом…

Цыпа посмотрела на меня задумчиво. Покрутила пуговку на платье. Сморгнула непрошеные слезы:

– Я… поняла. Спасибо. Извините.

Остаток дня мучился совестью. Переживал. На ужин девицы не явились. Директриса все ещё стреляла в меня гневными взглядами. А Венера наоборот задумчиво кусала губу, поглядывая в мою сторону. Почему у меня такое чувство, что тучи сгущаются?

Вторник. Десять утра.

Трясутся руки. От расстройства едва могу писать. Будь проклят тот день, когда порог Института пересекли две маленькие худенькие вороны. Хотя какие они вороны? Как выяснилось, чертовки умело маскировались. Лебеди. Черные, грациозные, пугающие и завораживающие.

Венера уволилась. Директриса в бешенстве. Липа в истерике. Стервочки кусают локти. Чувствую, дни мои в Институте сочтены…

Рассказываю по порядку, хоть и не без помощи корня валерианы.

В девятом часу утра, точнее, в восемь сорок девять, створки дверей, ведущих в столовую, распахнулись, явив народу Цыпу и Горничную. И первых секунд пять я прятал брезгливую гримасу, заметив чёрный цвет. А потом – словно обухом по голове. Они изменились. Они не отказались от формы, но всё же выбросили её на помойку (Надо поискать и сжечь, а то мало ли что). Я сразу понял, что без Венеры не обошлось. Только она могла так легко и элегантно сотворить волшебство.

Кастелянша Института хорошо знала своё дело. Чёрные юбки и серые жилетки превратились в элегантные траурные платья. Длинные и узкие. Смелый разрез на правом бедре целомудренно открывал серую нижнюю юбку из стрэйч-атласа. Голые плечи выглядели бы шокирующее, кабы не были спрятаны под полупрозрачным шифоновым рукавом. И декольте, не сказать, чтобы очень глубокое, но определенно интригующее, потому что золотая кайма по краю притягивала взгляд и… и… и в общем, как-то вдруг вспомнилось, что Евпсихий Гадович, я то бишь, не только смотритель в этом женском цветнике, но и еще вполне ничего себе мужчина. В самом расцвете сил, смею признаться.

Виновных в нереальном преображении школьниц нашли моментально. Венера и я. Венера была уволена сразу же, мне вынесли строгий выговор за то, что пригрел змею на широкой груди Института.

– Саботаж? – шипела директриса, и я впервые заметил, как от глубоких морщин на гладких щеках трескается краска. – Это как называется?

– Вы же хотели, чтобы было красиво, – почти плакала Венера.

– Я хотела, чтобы не было формы! – взвизгнуло начальство, и я поспешил прикрыть двери в кабинет, где и происходила беседа. – Вы же все каноны нарушили! Женщина в форме не может выглядеть красиво и женственно! Это подрывная деятельность! Мы чему наших девочек учим?

Директриса отмерила семь шагов до стены кабинета, развернулась и отсчитала еще десять назад.

– Роль женщины в современном мире сложна. Женщина – не только прекрасная и воздушная пена, оседлавшая гребень волны, – начала директриса нравоучительным тоном, и я едва смог сдержать стон от внезапно вспыхнувшей зубной боли. – Женщина – центр вселенной. Мать, богиня домашнего очага, жена, красота, тень мужчины, эхо мужа, зеркало любви… И вы хотите мне сказать, что она при этом может вырядиться в форму и заниматься своими делами?

Венера хлюпнула носом, а я спрятался за спинку стула, мечтая, чтобы начальство не вспомнило о том, что я мужчина, хоть и домовой.

– Единственное дело, которым может заниматься молодая незамужняя женщина без угрозы опозорить своё имя и уронить достоинство – это быть красивой и учиться покорять мужские сердца. Покорять и держать их в абсолютном подчинении, в ежовых рукавицах… Быть королевой, когда думают, что ты раба. И никак иначе!

Венера плакала, когда получала расчёт, а я угрюмо молчал в углу.

Был ли в моей жизни человек, подобравшийся к моей душе ближе, чем эта маленькая суетливая женщина? Не думаю. Но…

Сегодня я потерял её. Кто в этом виноват? Две маленькие девочки, директриса или я? Выбросил в окно валериану. Сегодня вечером напьюсь всем назло.

***

Аврора рыдала надрывно и горестно, спрятав голову под подушку, а я себе ногти до мяса обгрызла от волнения. Свинский этот институт! Зачем мы вообще сюда приехали!? Надо было в Школе остаться…

С Ифигенией Сафской Могила познакомилась в столовой. Знакомство было немного болезненным, потому что опрокинутый на форму суп обжёг до красноты.

– Ну, не болит же больше! – пыталась я успокоить подругу, когда мы уже вернулись в комнату, а она вдруг взвыла в подушку и невнятно выдала:

– При чём тут э-это?… Она меня блондинкой крашеной обозвала-а-а…

Что, простите? Весь скандал из-за цвета волос?

– Юлочка, пожалуйста, заряди ей от моего имени, а?

Заслуживает ли Сафская мести? Вот в чём вопрос. Не преувеличивает ли Аврора степень своей трагедии? И если не преувеличивает, то много ли шансов, что в Институте знали о моей пуговичной гениальности?

– Да ноль! – уверял Вепрь, вгрызаясь в булочку с изюмом. Мыша мы провезли в Институт контрабандой. И именно он сообщил нам, что чемоданы наши никуда не пропали, их просто спёрли и заперли в одном из чуланов учебного корпуса.

– Откуда знаешь? – сощурила небесно-голубой глаз Аврорка.

– Местные девочки на ушко нашептали, – хмыкнул тогда этот бесстыдник и деловито лапкой расправил усы.

А теперь он тем же жестом стряхнул с мордочки крошки и важно пояснил:

– Информация о твоей успешности несёт угрозу здешним устоям и даже конституции, хотя её у них, кажись, нет. А вот запрет на успешных женщин имеется.

Я рассмеялась громко. Я успешная женщина?

– Успешная-успешная, и не отнекивайся! – Мш привычно подпер хвостиком подбородок. – И опасная ещё, потому что красивая. – Кровь прилила к моим щекам, но спорить я не стала. Вепрь старше, ему виднее. – Так что молчи, не говори никому про свой пуговичный опыт, и упаси тебя Светлые Боги упоминать тут, что ты из дома сбежала. Ты думаешь, с платьем вам Венера помогла – и на этом всё? Девоньки, я предупреждал вас сразу, не суйтесь в этот серпентарий.

– Но бабуля… – заикнулась было Аврора.

– Бабуля совершенно явно воспитательный момент для тебя задумала, – оборвал её Вепрь. – Уж слишком ты о себе высокого мнения, с её точки зрения. Вот и решила обломать тебя немножко.

– Обломать? – Голос у Могилы охрип до замогильного. – Меня?

– Ну, не меня же! – Мыш смешно дёрнул носиком. – А я предупреждал! Я говорил, что не стоит сюда ехать. Вы вообще знаете, как они вас тут называют?

– Как? – Я улыбнулась, ожидая веселого откровения, да так и застыла с кривой усмешкой на губах, потому что Вепрь и не думал веселиться, а весьма серьёзно пискнул:

– Пособие к практическим занятиям.

Аврора возмущенно ахнула. Могу её понять. У меня лично сердце замерло и пару ударов пропустило, пока я обдумывала услышанное.

– И что они на нас практиковать собираются? – Сердце после короткого перерыва заработало с бешеной скоростью, разгоняя кровь и посылая в мозг различные мстительные сигналы.

– По-разному… Вы уже послужили наглядным примером того, как отвратительно может выглядеть работающая женщина, – откровенничал Вепрь, не замечая, что у Авроры после слова «отвратительно» сжались кулаки и лицо вытянулось. – Теперь, думаю, должно последовать «прекрасное преображение». Думаю, не обойдётся без косметического вмешательства… Опять же, практикум по стервозности…

Мыш хихикнул своим мыслям и зажмурился от удовольствия.

– Местные девочки, в большинстве своём, в магии не очень сильны. Это если фурий не считать, само собой, – огорошил Вепрь и я сразу по сторонам стала озираться, мне вдруг представилось, что демонессы окружают меня со всех сторон, а я такая маленькая и беззащитная, беспомощная-а-а… – Суккубы, опять-таки, – невозмутимо продолжал свою лекцию мыш.

– Определённо! – Он с довольным видом кивнул и окончательно добил нас своим приговорм:

– Думаю, вас собираются принести в жертву во время Зимнего бала красоты.

Мы с Авророй синхронно ахнули. Ну ничего себе, у них тут порядки! И почему Вепрь так спокойно об этом говорит? Драпать отсюда надо, наплевав на украденные вещи, пока есть время.

– Ой, ну вы наивны-е-е-е-е! – рассмеялся мыш, глядя на наши перепуганные мордашки. – Не в том смысле жертва! Не кровавая, а ментальная… душевная порка, сердечный стриптиз, позор, слёзы и тоска. Поняли?

– Нет! – произнесли мы одновременно, и я головой потрясла, а Аврорка кивнула почему-то.

– Будут вас на балу на место ставить, – пояснил Вепрь. – Покажут, какой должна быть, по их мнению, настоящая женщина, унизят, до слёз доведут. Опозорят, короче. Не знаю точно каким образом, ноо Ифигения сегодня уже начала обработку, столкнувшись с Авроркой в столовке.

Могила снова хлюпнула носом, вспоминая обидные слова, а я только зубами скрипнула и в карман полезла за Александровской пуговичкой.

– Эта Опупения у меня получит… – шепнула я уверенно, ибо после мышиного рассказа в рациональности мести больше не сомневалась. – Офигели тут совсем… – Сплела петлю, завязывая её на пуговицу, а потом со словами:

– Сама блондинка крашеная! –Запустила снаряд в окно.

Ещё посмотрим, чья возьмет! И пусть я не совсем понимаю причину Авроркиного расстройства – подумаешь, усомнились в подлинности цвета её волос – но Могила моя подруга, а у нас в Школе друзей не бросают.

Ибо нечего.

В тот же день, незадолго до обеда, я выяснила, что моя снайперская стрельба обрела неожиданный, как бы выразился Тищенко, побочный эффект. Александровская пуговица настигла Ифигению в коридоре и, по словам свидетелей, трижды врезалась нахалке в лоб со словами «Сама блондинка крашеная!» Не знаю, правда ли, но в столовой Офигения шарахнулась от меня как от чумы.

Видимо, всё-таки, правда. Надо будет Вельзевулу Аззариэливечу рассказать.

Или не надо. За такую подрывную деятельность ректор вряд ли по головке погладит.

Всю неделю мы с Авроркой работали, как проклятые. Хотелось побыстрее развязаться с этим ненормальным Институтом. Никаких нервов на местных дамочек не хватит же. И это я уже не говорю о золотых пуговицах. На местной почве моё оригинальное умение получило неожиданное развитие. Во-первых, пуговицы заговорили. Во-вторых, они стали возвращаться назад. Первой вернулась та, которую я отправила на расправу с Ифигенией. Вечером, сразу после того, как мы с Могилой узнали об оригинальной сигнализации «Крик баньши».

Сначала мы не поверили. Потом испугались. Потом возмутились и решили обратиться к местному магу, чтобы он немедленно снял с нас эту гадость. Но, в конце концов, здравый смысл победил.

– Лишняя защита не помешает, – раздирая зевотой рот, промямлила Аврора.

– Это точно, – согласилась я и отвернулась от подруги, привлеченная легким дребезжащим звуком за окном.

Если честно, я подумала, что это лезут настырные домовые. Но нет. Распахнув стеклянные створки, я с удивлением обнаружила золотую Александровскую пуговицу.

– Я начинаю тебя бояться, – заявила Аврора, глядя на мою находку.

– Я уже сама себя бояться начинаю, – вздохнула тяжело. – Разговаривают, домой возвращаются. Того и гляди, завтра начнут давать ценные указания и стратегически важные советы.

– Или лекцию прочтут по особенностям ведения партизанской войны, – хихикнула Аврора.

– И подрывной деятельности, – подхватила я, со смехом падая на кровать.

Смех смехом, но пуговичная проблема взволновала меня не на шутку. Поэтому назавтра, капитально уставшая от зарядки артефактов и плетения циклических петель, я не стала отдыхать, как это сделала Аврора, а вместо этого притащила из библиотеки целый ворох книг, обложилась конспектами и записками, которые мы вместе с ректором составляли, и попыталась найти ответ. Могила в это время красовалась у зеркала в шамаханских платьях.

– Жалко, что ты такая принципиальная, Юлка, – вздыхала она печально, примеряя пятый или шестой наряд. – Такая фееричность пропадает. Я в этом наряде просто богиня… Ты так не думаешь?

– Отстань, – проворчала я, пытаясь за недовольным тоном легкую зависть спрятать. Всё-таки подружка у меня чудо как хороша! – Я тут важным делом занимаюсь, между прочим.

– Зануда ты, – беззлобно сообщила Могила.

Я задумалась, стоит ли ответить, но тут в дверь постучали.

Евпсихий Гадович. Аврора хрюкнула и сбежала в ванну, шептаться с Вепрем – на солидного домового она без смеха смотреть не могла. И зря. Милый дядечка, хоть и непонятно, сколько ему лет, сорок или четыреста сорок. Но у домовых это всегда так. Такой уж они народец забавный. Евпсихий Гадович, если сравнивать, например, с нашим семейным Пуком Ясуковичем, который смешил меня в детстве одной своей тенью, был мужчина видный: не очень высокий, но широкоплечий, всегда в строгом костюме, усики аккуратные, виски импозантно убелены сединами, голос тихий, но внушительный… А имя… ну, что тут сказать. Будем откровенны: встречали мы среди домовых и позаковыристее имена.

Уже через минуту я поняла, что Аврора правильно поступила, сбежав. Боюсь себе представить, что бы с нею было, при ее-то душевной организации, если бы этот Гадский сын при ней о нашем уродстве рассуждать начал. На совесть давил, объяснял, почему мы не можем в форме по Институту ходить. Наглец, знаем мы правду. Благо, добрые люди… то есть, мыши, рассказали. Ну, ничего. Александровских пуговиц у меня целый карман, отомстить я всегда успею. А вот насущный вопрос формы надо было решать оперативно. Пришлось идти к Венере Ниловне с нижайшим поклоном и смиренной просьбой о помощи.

Кастелянша обрадовалась, засуетилась, вывалила целый ворох шелков и ситцев. Я думала, Могиле плохо с сердцем станет, честное слово. Она чуть не плакала, когда отказывалась от атласных юбок и ярких тканей. Впрочем, Венера Ниловна своего все равно добилась – стрэйч-атлас в форму нам впаяла, а я-то знаю, какой он дорогущий! У нас с мамой ночные платья только из этого материала были.

– Это потому что, детка, – объясняла Элеонора Волчок, – что быть самой красивой в спальне гораздо важнее, чем блистать при дворе. Впрочем, о спальне я тебе потом объясню, когда ты подрастёшь…

– Это когда? – поинтересовалась я. – Через год?

– Через десять! – отрезала мама. И больше я к этому вопросу не возвращалась.

Венера же Ниловна до середины ночи возилась с нами, снимала мерки, уточняла пожелания по фасону, а к утру принесла нам не форму, но настоящее волшебство. Аврорка повизгивала от счастья, а я чуть в обморок не упала, когда свое отражение в зеркале увидела.

– Это не я… – выдавила из себя. – Это какая-то совсем другая, неизвестная мне Юла…

– Ты! – смеялась подруга, и смех её походил на радостное журчание ручейка. – Здорово получилось, да? Думаешь, нам разрешат и в Школе это носить? Было бы круто!

Я об этом, если честно, не думала, а складывая Александровские пуговицы в карман новой формы, размышляла о своём невезении. Не давалась мне загадка моего уникального умения. Не раскладывалась по полочкам. А я уже почти успела представить себе фанфары и признание, гордый блеск в глазах отца, недоумение на мамином лице… Поторопилась. Какая польза от заклинания, если им, кроме тебя, никто воспользоваться не может? Как можно прославиться при помощи пуговицы? И что я на защите курсовой в конце года говорить буду? Вельзевул Аззариэлевич мне тему назначил, а у меня наработок ноль. Только хуже с каждым днем становится…

Не знаю, было ли мое плохое настроение предчувствием, или же просто так совпало, но уже к обеду Венера Ниловна, по нашей с Авроркой вине, между прочим, была уволена. И пусть нас никто прямо не обвинял, мы все равно чувствовали за собой вину.

В сопровождении Евпсихия Гадовича вышли провожать бывшую кастеляншу к воротам Института, и она, едва сдерживая слезы, сказала:

– И пусть, я не жалею. Вы хорошие девочки. Я рада, что мы познакомились.

Домовой порывисто обнял женщину, нахмурился, мне даже на секунду показалось, что он сейчас заплачет, а затем развернулся и, так и не сказав ни слова, скрылся в здании. Мы же с Могилой стояли на дороге до тех пор, пока одинокая фигурка Венеры Ниловны не скрылась за горизонтом. Да и после того ушли не сразу.

До пятницы нам удавалось избегать общения с руководством школы, работа по зарядке артефактов заканчивалась, и мы надеялись, что получится покинуть негостеприимные стены Института имени Шамаханской царицы раньше оговоренного в контракте срока, когда нас неожиданно вызвали в кабинет директрисы.

Мы с Авроркой и без предсказания Вепря уже поняли, что нас там ждет.

– На бал будут приглашать, – предсказала я.

– А нам надеть нечего… – грустно согласилась Могила, даже не предполагая, что этот вопрос начальство серпентария уже решило.

В главном террариуме нас ждала директриса, прекрасная до рези в глазах, пригласившая нас в Институт Липа Валентиновна и два бальных платья. Розовое с белым для Авроры и темно-синее для меня.

– Милые мои! – нежным голосом воскликнула Липа, как только мы вошли в кабинет. – Мы с Изой Юрьевной приготовили для вас подарок.

Иза Юрьевна стрельнула в нас чёрным глазом, и, не знаю насчет Авроры, а я захотела немедленно удрать отсюда. Первым же дилижансом. И можно даже на летающей циновке.

– Девочки, в качестве поощрения за отлично проделанную работу руководство нашего Института счастливо пригласить вас на Зимний бал красоты, который состоится в ночь с воскресенья на понедельник. Кроме того, лично от себя Иза Юрьевна дарит вам по бальному платью.

И Липа Валентиновна улыбнулась так ярко, что я едва не ослепла.

– О! Эта такая честь, такая честь! – заохала Могила. – Мы и мечтать не смели…

Конечно, зачем мечтать, если это приглашение Вепрь ещё в начале недели предсказал.

– Евпсихий Гадович вам выдаст бальные книжки… Да и вообще по всем вопросам смело можете обращаться к нему, – продолжала щебетать Липа Валентиновна, подталкивая нас к манекенам с нарядами. – А пока, может, займемся примеркой?

Аврора не успела радостно закивать, потому что я категорично воскликнула:

– Спасибо, вы так любезны, но нам неловко отнимать у вас драгоценное время. Уверена, что вам и без нас хватает хлопот… Правда, Аврор?

Подруга, видимо, поняла, что с примеркой можно и до комнаты потерпеть, пропела короткий дифирамб красоте платьев и любезности руководства, а затем мы в сопровождении двух домовых, которые несли за нами нашу бальную сбрую, отправились к себе в комнату.

И знаете что? В детстве все самые страшные страшилки, которые мне рассказывали братцы, были о Стражах Пограничья или о жутких монстрах.

Теперь я знала, что они просто в Институте Шамаханской никогда не бывали. Иначе у их историй был бы совсем другой окрас.

Глава девятая

Ежегодный Зимний бал красоты в Институте имени Шамаханской царицы глазами очевидцев и участников

Из личных записей Евпсихия Гадовича Рода

Готовить большой бальный зал к празднику мы начали за месяц до назначенной даты. Шутка ли! Такое событие! Тем более что темой бала в этом году стало Время. Я себе голову сломал, думая, как все украсить и преподнести.

Для начала мы разделили круглую комнату на четыре сектора: белую зиму, голубую весну, зеленое лето и оранжевую осень. Затем художники превратили пол зала в огромные часы с теневыми стрелками, а в центре установили чёрно-белую статую Жизни и Смерти. Ну и простор для танцев и волшебных сюрпризов с забавными розыгрышами оставили.

Я ожидал прекрасного вечера и замечательной ночи, полной музыки, красоты и восторгов. Однако мои надежды на то, что все пройдёт без сучка и задоринки, развеялись как дым, когда гости только начали съезжаться. Потому что среди прибывших в первых рядах я с ужасом опознал королевского мага с женой и всеми своими звёздными сыновьями. Не знаю, что задумала директриса, но чувствую, дело пахнет грандиозным скандалом.

Представил, ЧТО скажут Волчки, когда узнают, что Цыпа «гостит» в Институте, и решил заранее принять настойку корня валерианы. (Возможно, заменю её коньяком. По обстоятельствам), обежал глазами зал в поисках тёмно-синего шедевра, над которым корпел две ночи. Я даже успел испугаться, что маленький поросёнок испортит мне тонкую месть за увольнение Венеры, но девчонка, наконец, появилась.

Это я хорошо цвет подобрал. И фасон. И ткань. А вот причёску, украшения и косметику она сама додумала, ну, или подружка помогла. Хорошая девочка! Не буду ее больше Цыпой называть. Она не Цыпа. Она Журавлик. Изящный, подвижный, немного напуганный и определённо очень красивый. Хотя, кажется, и близко не представляет, насколько. И Горничная тоже хороша, хотя над ее платьем я не трудился лично, отдав эскизы помощникам.

Девушки впорхнули в зал, как птички. Как птички, потому что яркие и щебечущие. Улыбались. Шептались. Залюбовался ими.

А потом мой Журавлик заметил кого-то в толпе и испуганной молнией шарахнулся за колонну в зимней зоне. Проследил за её взглядом. Удивительно, но Волчков в той стороне не наблюдалось, они в весне любезностями с хозяйками бала обменивались. Покосился на Горничную и икнул от удивления, потому что она, чуть присев от страха, спряталась там же, где и подружка. Что происходит? Пойду выпью семьдесят три капли коньяку для успокоения нервов.

Пятнадцать минут спустя.

Решил не бегать за коньяком. Утешился бокалом шампанского и отправил одного из домовых с подслушкой за интересующую меня колонну. По итогам разведданных отказываюсь от предыдущих выводов. Журавлик всё-таки наивный Цыпленок, а Горничная ничем не лучше. Планируя свою месть, я рассчитывал на участие двух женщин и не учёл того, что они пока ещё оставались детьми. Надеюсь, малышки не сильно пострадают на сегодняшнем балу.

Для истории передам суть разговора.

Цыплёнок испуганным голосом:

– Кошмар какой-то! Кошмар! Я сплю… Слушай, а что будет, если мы сейчас сбежим отсюда и закроемся у себя в комнате?

Горничная:

– Да где кошмар? Кошмар вон с другой стороны стоит… А врал же, врал, нехороший человек, что к родне на каникулы уезжает… Хотя идея про комнату мне очень нравится…

И почти без паузы:

– Проклятье, я такая… такая… а он не один!

А потом случилось то, чего я боялся:

– Катастрофа, Аврорка! Это катастрофа! У меня истерика! Я вижу папу, маму… и всех своих братцев.

Это, действительно, катастрофа. Потому что мысль у женщин скачет, как горная серна. И захочешь – не угонишься. Теперь любопытство не даст мне уснуть. Кого они поначалу-то испугались?

***

Когда мне исполнилось двенадцать лет, родители решили, что будет здорово, если я выйду замуж за сына папиного друга. Микаэлю уж стукнуло тринадцать, он был рыж, худ и прыщав. Любил дёргать меня за косичку, щипать за бок и щекотать. На мой пятнадцатый день рождения он подкараулил меня в саду, зажал за скамейкой у пруда и сказал:

– Юлианочка, я полюбил тебя с первого взгляда! Мне плевать на то, что у тебя нет никаких талантов. Ты всё равно станешь моей женой…

А потом полез целоваться. Бу-э!

Не знаю, что меня возмутило больше: слюнявое лобзание или заявление о моей бездарности, но я поклялась себе, что это был наш последний разговор. И что я и его мокрый рот больше не окажемся в одной плоскости.

Ни-ко-гда!

Теперь же мой рыжий кошмар стоял в компании двух своих сестёр, улыбался и призывно махал рукой. К счастью – не мне, к несчастью…

Мамочки!

– Катастрофа, Аврорка! Это катастрофа! У меня истерика!!! Я вижу папу, маму… и всех своих братцев.

Могила ничего не ответила, я оглянулась и заметила только, как светло-розовый хвост скрывается в коридоре, ведущем в крыло, где находится наша комната.

«Предательница!» – подумала я ей в спину.

Удрать у меня теперь не получилось бы при всем моём желании, потому что Липа Чтоб-её-дракон-сожрал-Валентиновна, улыбаясь акульей улыбкой, прямо в этот момент плыла на меня. Дрожащей рукой нащупала в ридикюле Вепря. Ну, хоть какая-то поддержка!

– Милая моя Юлиана! – обратилась ко мне заведующая кафедрой Абсолютной красоты, при этом голос её был так звонок, я бы даже сказала, зычен, что я струдом удержалась от того, чтобы зашипеть. – Вы что же, прячетесь тут?

– Я не прячусь. – Вспомнив все мамины уроки о том, как должна вести себя настоящая женщина, я гордо распрямила плечи, выпятила грудь (ну, то есть то, что у меня вместо неё), втянула живот и небрежно соврала:

– Я тут подругу жду. Она… эээ

– Носик попудрить убежала?

– Угу, носик! – согласилась я, представляя себе, как уже сегодня Могиле не только носик, но и глазик, а также шейку, основательно так напудрю…

– Ну, ничего! – пропела Липа Валентиновна. – Она нас найдёт! Идёмте, я вас пока с нашими гостями познакомлю!

И поволокла меня за руку в толпу. Хорошо, хотя бы не в сторону моего семейства и рыжего Микаэля.

Первым же человеком, с кем меня решила познакомить эта не в меру радостная женщина, оказался папин секретарь. Ну, что за невезение? Он улыбнулся мне не узнающей улыбкой, а затем изумлённо губы округлил, когда Липа Валентиновна поспешила меня представить.

– Юлианочка, безумно рад! Вы так повзрослели! И расцвели! Тоже тут учитесь? – тараторил, не позволяя мне слова вставить. – Наша Фифи уже на третьем курсе.

– Я…

– Вы знакомы? Она ничего не писала…

– Нет, я…

– О! Я вас обязательно познакомлю! А батюшка ваш и словом не обмолвился…

– Да не учусь я тут! – наконец, удалось проговорить мне возмущённым и, следует признать, довольно громким голосом, что немедленно привлекло к нам несколько любопытствующих взглядов.

– Вы тут пока пообщайтесь, – немедленно сориентировалась Липа Валентиновна. – Я на секундочку!

И убежала, змея! Явно почувствовала, что дело пахнет моим позором. Помчалась директрису радовать… Проклятье! Вепрь же настойчиво просил держать себя в руках. Досчитала до десяти мысленно и мило улыбнулась господину Как-же-его-зовут.

– Я тут по приглашению руководства Института, – окончательно взяла себя в руки. – Очаровательная Липа Валентиновна любезно предложила нам…

– А вон и моя Фифи! – невежливо перебил папин секретарь, указывая мне за спину.

Оглянулась и внутренне похолодела. Ифигения Сафская – Фифи?! – потупив глазки, стояла перед моим отцом, а папа с задумчивым видом рассматривал лоб дочери своего секретаря. И я даже знаю, что именно привлекло его внимание. Движение губ Волчка-старшего указало на то, что он что-то произнес, не иначе Сандро позвал, потому что братец шагнул к ним, бросил быстрый взгляд на Фифу, сморщил нос и указательным пальцем непроизвольно почесал место между своими бровями. А потом они в четыре глаза стали внимательно рыскать по толпе гостей. Ой, мамочки!

– Господин Сафский! Вы нас с Фифи… мы тут… прошу прощения, мне это… – Взгляд выхватил из толпы высокую причёску Липы Валентиновны, и я мысленно возблагодарила её за нечаянно подаренную подсказку:

– Надо немедленно носик попудрить! – выдохнула, пожалуй, даже слишком радостно, поймала недоумённый взгляд и вдоль стеночки, вдоль стеночки, не сводя глаз со своих Александров Волчков, от колонны к колонне, осторожненько, в сторону заветного коридора…

Хорошо бы с Вепрем посоветоваться, но не стану же я посреди зала разговаривать с собственным ридикюлем.

Ох, не надо было сюда ехать! Ох, не надо было… Лучше б я в общежитии поскучала пару недель, не растаяла бы…

Когда до вожделенного выхода оставалось всего несколько шагов, кто-то обхватил меня горячей рукой за талию, а другой рукой, не менее обжигающей, рот закрыл. Секунда – и я растерянная и напуганная до потери пульса стою в небольшой нише, уткнувшись носом в стену, а таинственный некто меня спиной от всего зала загораживает.

Я как раз размышляла над тем, что лучше сделать для начала: укусить зажимающую рот ладонь или каблуком на ногу похитителю наступить, когда мне в ухо зашипели:

– Не дёргайся! Там твоя мама…

Мама – это даже хуже, чем папа и Сандро вместе взятые. Поэтому я замерла, я застыла, я вжалась в стену и одновременно всем богам взмолилась о том, чтобы они наделили меня сиюсекундно умением становиться невидимой.

– Так и знал, что ты тут, как только историю про говорящую пуговицу услышал! – зашептал на ухо незнакомец с каким-то очень уж знакомым голосом. – Они у тебя теперь ещё и разговаривают?

Опупения, чтоб ей провалиться! Сложно что ли было рот на замке держать? Ну, или хотя бы лоб пластырем заклеить! Героиней вечера решила стать, не иначе!

– Муми мя! – промычала я в ладонь и локтем по чужим рёбрам проехалась.

– Сама, говоришь, блондинка крашеная? – веселился некто, и не думая меня отпускать.

– Муми! – решительно повторила я и ногой нахала пнула.

– Уй! – зашипел он, убирая руки. – Опасная ты женщина, Юлка. И неблагодарная!

Обретя свободу, я немедленно оглянулась, чтобы в лицо своему спасителю посмотреть. И взвыла. Мысленно. И кажется, вслух тоже, немножко. Интересно, в этом зале сегодня собрались все люди, которых я стараюсь избегать, или директриса всё-таки забыла кого-то пригласить?

– Что ты тут делаешь? – спросила я, глядя в солнечно-бирюзовые глаза.

Александр Виног, странно было бы, окажись мой незнакомец кем-то другим, нахмурился и признался, наклонившись к самому моему ушку:

– У меня тут… сестра учится. Не говори никому, ладно?

– Нет. – Кивнула я, стараясь понять, почему вдруг стало так щекотно нёбу. – То есть, да… То есть, я не скажу…

– А ты? – не отрываясь от пылающего уха, прошептал Виног. – Подрывную деятельность здесь ведёшь?

– Ага… То есть, нет, мы с Авроркой…

Александр вздохнул.

– И почему я не удивлен?.. Вы всей своей тёплой компанией тут, или кто-то всё-таки уехал домой на каникулы?

Я даже обиделась.

– Вообще-то мы работали!.. Пусти!

Подняла руку, чтобы оттолкнуть Александра, как вдруг на зал упала кромешная тьма. Виног немедленно прижал меня к себе еще крепче, и я забыла о возмущении, слушая, как бьётся его сердце.

– Бом! Бом! Бом!.. – понадобилось три удара, чтобы понять: звук исходит не из груди парня, это бой часов оглушает присутствующих своим звоном.

Колокол пробил девять раз, раздался шелест, что-то невидимое коснулось моего лица, по толпе гостей волной пронеслось восхищенное «Ах!», а потом яркий свет ударил по глазам, заставляя зажмуриться.

– Что это было? – выдохнул Виног изумлённо, а потом рассмеялся. – Я и забыл о том, как это бывает!

Мне понадобилось на несколько секунд больше, чтобы понять, что происходит. Очевидно, это и был один из тех сюрпризов, о которых предупреждал Евпсихий Гадович. Протянула руку и указательным пальцем дотронулась до золотой бабочки, которая маской прикрывала лицо Александра.

– Красиво… – прошептала тихонько.

– Очень красиво! – согласился Виног, глядя на меня. – И очень удобно. Теперь у тебя появилась реальная возможность спрятаться от родных.

А тем временем в воздухе зазвучали первые аккорды кадрили, и невидимый распорядитель бала объявил:

– Первая фигура женского танца! Дамы выбирают кавалеров!

– Потанцуем? – Александр улыбнулся мне из-под маски и потянул в середину зала, где пары уже начали выстраиваться в ровные ряды.

– Эй! – возмутилась я. – Это я должна тебя приглашать!

– Ну, теперь ты знаешь, что я отвечу… Юлка, не упирайся! Идем!..

***

Из записок Евпсихия Гадовича Рода

В десятый раз за вечер передумал в своих выводах относительно Журавлика.

Она не просто продержалась до первого танца, она вступила в него феерично, вызвав завистливое шипение наших стервочек и недовольные взгляды директрисы. Впрочем, последние, скорее, достались мне, а не ей. Видимо, я разумно поступил, упаковав вещи ещё до начала праздника.

Она вышла в середину зала, ведомая за руку молодым человеком в черном костюме и золотой маске. И чтоб у меня все эскизы сгорели, если это не августейший родственник директрисы. Впрочем, я могу и ошибаться, мальчишка в прошлом году не появился ни на одном из наших мероприятий, а молодежь в этом возрасте меняется так стремительно.

В любом случае, кем бы ни был кавалер Журавлика, смотрелись они красиво. Она – грациозная и завораживающая в трепещущей серебряными крыльями маске. И он – стройный, таинственный, немного пугающий…

Нет. Она не Журавлик. Она Акула! Такой лакомый кусочек отхватила, назло всем нашим. Горжусь Цыплёночком, пойду отмечу первые глотки сладкой мести бокалом шампанского.

***

Когда после очередного танца Александр оставил меня, отправившись за лимонадом, я вдруг словно ото сна очнулась и вспомнила, что, во-первых, я тут не для того, чтобы веселиться, а чтобы подрывную деятельность в рядах противника вести. Между прочим, спланированную по всей строгости стратегической науки. Капитан Да Ханкар точно будет нами гордится, если всё пройдёт так, как запланировано. А во-вторых, куда пропала Аврора? Кто её так напугал, что она сбежала, наплевав на свое желание поразить всех на балу своим новым платьем и неземной красотой.

Я из-за этого Винога обо всём забыла! Стыд и позор мне!

Первым делом, решила закрыться в дамской комнате и держать совет с Вепрем. Было немного неловко перед Александром: он вернёся с напитками, а меня нет. Нехорошо. Решит, что я сбежала. С другой стороны, не спускать же шамаханкам с рук кражу вещей и попытку использовать нас вместо пособия для практических занятий!

Именно там, где дамы обычно пудрят носик, я и нашла Аврору. Нет, сначала-то я её не заметила, но когда из комнаты ушли все посторонние, а я забралась в свой ридикюль, чтобы помочь мышу выбраться, мы и услышали плач. Даже не плач, а тихое горестное всхлипывание. Вепрь, вскарабкавшись по рукаву мне на плечо, указал кончиком хвоста на крайнюю от окна кабинку.

Ещё раз оглядевшись, я легко ударила костяшками пальцев по двери кремового цвета и позвала:

– Аврора, это не ты там случайно?

– Я-а-а… – ответила она с надрывом.

– Ревёшь?

– Реву-у-у-у…

Мы с Вепрем переглянулись, и он снова ткнул хвостиком в сторону двери.

– Могила, открой, а? Что хоть случилось?

– Он меня не любит! – уж совсем неожиданно раздалось из-за двери. – Я так к нему, я так его, я здесь совсем, а он… та-ам…

У Вепря сделалась такая морда, что я сразу поняла, он отчаянно жалеет о том, что мышиная физиология не позволяет ему покрутить пальцем у виска, и развела руки в стороны. Безмолвно с ним соглашаясь и как бы одновременно намекая на то, что не бросать же Аврорку теперь.

– Могилочка! – ласково обратилась я к подруге. – Возьми себя в руки! У нас же большие планы на эту ночь, а ты истерику закатываешь…

Подруга судорожно и громко втянула в себя воздух, после чего в туалетной комнате наступила тишина, пугающая своей густотой.

– Аврорка?

Дверь со щелчком распахнулась, едва не стукнув меня по носу, и мы с Вепрем увидели Аврору. Как есть Аврору. В розовом платье с белыми вставками, с распущенными, цвета спелой пшеницы волосами и с кроваво-красной бабочкой на лице.

– Богиня! – выдохнул мыш подобострастно, и я не могла с ним не согласиться.

– И черт с ним! – решительно возвестила Могила. – Вперёд, предметники! Покажем им всем!

Первый «бом» застал нас в коридоре, со вторым выключился свет. Когда часы отсчитали десять, я снова почувствовала легкое прикосновение к лицу и поняла, что маска меняется. Нестерпимо захотелось найти зеркало и посмотреть, на кого я теперь стала похожа. Взгрустнула по тому поводу, что теперь-то мы с Александром не узнаем друг друга в зале, а потом раздражённо стунула каблучком по паркету. Вот же Виног! Опять забрался мне в голову!

– Аврор, я, пока тебя не было, все осмотрела подробно. Ловушки на месте, пуговицы у меня с собой, Вепрь…

– Вепрь всегда готов, – пискнул мыш из сумочки, а я задержала дыхание перед тем, как выдохнуть, надеясь, что это нехитрое упражнение поможет мне успокоиться.

– Юла, ты волнуешься, – констатировала подруга спокойным голосом, аккуратно дотрагиваясь пальчиками до умопомрачительной розы на своем лице. Все-таки подружка у меня чудо до чего хороша!

– Переживаю о последствиях, – призналась я. – Вельзевул Аззариэлевич точно по головке не погладит, когда узнает, кто бал сорвал.

Могила неопределенно пожала плечами. И я этот жест восприняла как нечто среднее между «у нас не было другого выхода» и «чему быть, того не миновать».

В зал, как и было условлено, вошли через разные двери. Аврора осталась у центральных ждать сигнала, а я зеркальным коридорчиком побежала в «оранжевый сектор», попутно любуясь ультрамариновым васильком, который заменил серебряную бабочку на моём лице.

Когда двери осенней части зала уже появились в поле моего зрения, я заметила Липу Валентиновну, которая в сопровождении нескольких старшекурсниц удалялась в сторону классов.

«Интересно, куда это они в разгар веселья?» – мелькнуло в голове. Времени на размышления не оставалось: решаться надо было немедленно. Я подумала, что Аврора подождёт, и неслышно отправилась за шамаханками.

***

Липа Валентиновна гордилась своей работой и тем важным делом, которое она несла в мир. Пусть сама она не добилась в жизни и десятой части того, чего достигли многие из ее учениц, но что бы стало с ними, не будь у них такой замечательной наставницы, никто не знает. Уж точно ничего хорошего!

Кафедра Абсолютной красоты, которую метресса возглавляла без малого двадцать лет, изучала не только то, как женщине сделать себя красивой, но и, например, как добиться того, чтобы окружающие считали её таковой. Не всем повезло родиться эмпатами, но у многих может получиться ими стать. Непростая эмпатическая наука на кафедре делилась Липой Валентиновной на три ветви: эмоциональную, когнитивную и предикативную.

Эмпатические эмоционалисты, все как один, были простаками. Много ли ума надо для того, чтобы по мимике определить, что сейчас испытывает человек? Когнитивисты любили позанудствовать и своими аналогиями и предположениями могли довести неискушенного человека до истерики. Да и не к лицу женщине быть интеллектуалкой.

Самой же сложной и интересной, конечно, была предикативная составляющая эмпатической науки. Потому что уметь чувствовать других людей, находить их слабые и сильные места, предвидеть их реакцию на события, распознавать ложь и тайный умысел, заставлять работать на себя так, чтобы люди этого не замечали, чтобы думали, что они поступают так, как поступают, только потому, что это их решение и ничье более, – это даже не наука, это искусство. И пусть злые языки выпускниц эмпатического отделения Института имени Шамаханской царицы за глаза называют стервами и стервочками! Разве это важно? Важно лишь то, чего девочки добиваются в жизни.

Зимний бал красоты был всего лишь очередным уроком в череде других. Ни наставница, ни ее ученицы даже не помышляли сегодня о веселье: анализ, предугадывание, разбор полётов и, как результат, катастрофичный эмоциональный взрыв пособия к концу занятия. Вот чего Липа Валентиновна ждала от этой ночи. Простое задание осложнялось лишь тем, что в этом году девочки должны были уследить за двумя жертвами одновременно.

И завкафедрой решила немножко схитрить, подключив к делу директрису. Изазэль Й'Уркхой, которую в Институте все по-простому называли Изой Юрьевной, была не просто урожденным эмпатом, она целостно объединяла в себе все три направления науки и, кроме того, умела путешествовать по снам. Поэтому не надо было искать рычагов давления, школьницы сами на них указали, даже не зная об этом.

Испугать, взбудоражить, оголить нервы, достать кровоточащее сердце из груди – тяжёлый урок, но других жизнь не преподносит.

Липа Валентиновна подождала, пока ученицы рассядутся в низких креслах, стоящих полукругом, и сама опустилась на диванчик у учительского стола.

– Итак, мои дорогие, – начала она последнюю консультацию. – Подведём итоги. Что мы имеем к началу второго часа бала?

Она щелкнула пальцами и доска за ее спиной задрожала зеркальным озером, а затем явила присутствующим бальный зал, только начинающий принимать гостей.

– Благодаря данным, полученным от Изы Юрьевны, испытуемые поставлены в сверхкритическую ситуацию, – начала отчитываться одна из студенток. – Аврора Могила, более вспыльчивая, эмоционально неустойчивая, обладает завышенной самооценкой и болезненным восприятием своей собственной красоты. Достаточно было пригласить объект, не отвечающий на нежные чувства жертвы, на бал, – доска снова дернулась, показывая присутствующим высокого темноволосого молодого человека. – И результат на лицо!

Изображение меняется, и бальный зал превращается в дамскую комнату, в которой рыдает девушка в розовом платье.

– Предполагаемое развитие событий, – продолжала отчитываться студентка. – Выяснение отношений, взрывная ссора и скандал. Липа Валентиновна, мы узнавали. Родители девочки не простят ей подобного выступления и, скорее всего, Аврора Могила после бала будет переведена на домашнее обучение.

Липа Валентиновна задумчиво постучала пальцем по столу.

– Хорошо… с этим понятно. Какова погрешность?

Девушка заглянула в записи и объявила:

– Учитывая ситуацию с говорящей пуговицей, – после этих слов эмпатки загалдели дружно и вразнобой, но говорившая только голос повысила, – думаю, смело можно говорить о пятнадцати процентах. Поэтому я настаиваю на дополнительных мерах.

Наставница почесала мизинчиком кончик носа и произнесла:

– Нет… Дополнительные меры могут иметь необратимый эффект. Вы готовы разбираться с родственниками Могилы? Я – нет. Поэтому остановимся на том, что есть. В конце концов, о чем говорят пятнадцать процентов? О том, что есть еще семьдесят пять шансов на успех.

– Восемьдесят пять, – исправила одна из девушек, и Липа Валентиновна сделала себе в мозгу пометку напротив её имени. Слишком умная. А большой ум женщину не красит. От большого ума только лишние морщины появляются и волосы выпадают.

– Это не принципиально, – снисходительно улыбнулась наставница. – С цифрами пусть возятся мужчины. А также дурнушки! – И бросила на студентку презрительный взгляд. – Главное помнить, что мы не варвары, девочки. Не варвары! Мы можем покалечить, но не калечим!

Женщина поднялась на ноги и сделала круг по комнате, остановилась у зеркала, поправила выбившийся из прически локон и продолжила:

– Мы преследуем благие цели. Девочки не должны пострадать. Даже если события сегодняшней ночи и покажутся им трагедией, они их многому научат. И в первую очередь, конечно, чему?

– Укажут на место женщины в мире? – неуверенным голосом спросила одна из учениц.

– Ну, конечно же, моя лапочка! – Липа Валентиновна приветливо улыбнулась любимой ученице. – Расскажешь нам о втором объекте?

***

Второй объект тем временем подслушивал под дверью, и ему ничуточки не было стыдно. Ещё чего! Стыдиться? Да они нас с Авроркой, как лабораторных крыс обсуждали! Я знаю, о чём говорю. Амадеус Гениальные Ручки так о своих экспериментальных растворах рассказывает! С теми же интонациями и безумным блеском в глазах…

Эти гадкие, свинские, подлые шамаханки! Бешенство зашкаливало, от него слегка зарябило в глазах и даже возникло желание побежать и пожаловаться папе. Ох, что он им устроит!

В борьбе зловредности с гордостью победила последняя. Просто на её стороне было ещё и любопытство. Интересно же узнать, что они там себе обо мне напридумывали! Ну и главное, вдруг ярко представилось, как мы с Авроркой им всем, таким умным, нос утрём. Вдвоём, без посторонней помощи. И как потом своим в общаге об этом рассказывать будем.

Да нас не только полуорк, нас даже Динь-Дон похвалит и поставит на бесплатный паёк в фейском крыле. Я хоть и не была голодной, а всё-равно сглотнула, представляя джиннско-фейские разносолы, но тут длинная шамаханка с противным голосом (та сама, которая разглагольствовала о месте женщины в мире), заныла:

– Липа Валентиновна! Ну, она совсем неадекватная! Может, ну её а?

Мне даже обидно стало. Я неадекватная? Я? Да я воспитанная, прилежная, танцую хорошо, вон у Их Темнейшества спросите, он подтвердит. Ещё уникальная очень.

– У нее же эмоции нестабильные, хуже, чем у ребёнка!.. – продолжала длинная, а я внимательно к ней присмотрелась, чтобы не забыть, на кого Александровскую пуговицу натравить. Сегодня же вечером. И обязательно со словами «Сама неадекватная!» Или, ещё лучше: «Сама ребёнок, дура!»

– Кариночка, – заведующая кафедрой, которая, на минуточку только, звала нас не для того, чтобы поиздеваться, а чтобы мы им тут артефакты зарядили, слащаво улыбнулась. – Мы же всё решили. Именно второй объект и представляет основной интерес сегодняшней ночи. Не спорю, сложно! Но ведь интересно! Это же вам не одна безответная любовь! Это и внутренний конфликт, и не взаимная любовь, и придворный маг, и Тёмный двор, и куча комплексов, и даже, – Липа Валентиновна понизила голос, – внук самой Изы Юрьевны!

Я под дверями слегка зависла, раздумывая над тем, что меня больше напугало в этом монологе: то, что у меня, как оказалось, куча комплексов или то, что в отношении меня говорят о не взаимной любви. Уж я-то точно ни в кого ни на одну коротенькую секундочку не влюблена! Так что же это значит? У меня есть поклонник, и я об этом ни сном, ни духом? Завидую Аврорке втихоря, а сама чуть ли не роковая женщина. Капец какой-то! Да за такую новость я даже готова их не бить, когда они будут лежать и просить пощады.

– Картинку, пожалуйста! – Женщина щёлкнула пальцами, и я глазами прикипела к доске.

А та мигнула послушно, предоставляя общему вниманию крадущуюся вдоль стены меня. Гадство! Выглядела я до отвращения забавно и шамаханки немедленно подтвердили это, весело рассмеявшись.

– Факторы! – отдала очередное указание Липа Валентиновна, и доска снова пошла рябью.

Первым на экране появился скучающий возле прекрасной мамы папа, затем Сандро, раздающий автографы у окна, ехидствующий по этому поводу Кешка, Вик, кусающий костяшки пальцев, – не иначе, досадует, что старшего братца опознали раньше, чем его, и, наконец, Мечик, о чем-то шепчущий на ухо хохочущему Святозару. Как мне их всех не хватает! Сердце заполошно затрепыхалось и рвануло в горло, предприняв попытку побега. А потом что-то предательски защекотало в носу, и я едва не заплакала, наплевав на часовой Авроркин косметический труд.

К счастью, доска прекратила транслировать мою семью и переключилась на следующий, как изволила выразиться Липа Валентиновна, фактор. Господин Сафский. Папин секретарь с изумлённым видом крутил на пальце перстень, слушая рассказ своей дочери о том, как её прокляли говорящей пуговицей.

Изображение меняется, показывая замершим у доски шамаханкам и затаившейся под дверью мне рыжего Микаэля, а спустя всего полминутки – совершенно незнакомую мне девицу. «Она-то тут каким боком?» – возмутилась я мысленно. Но поскольку вслух свой вопрос я не озвучила, то и ответа, само собой, не получила. Вместо ответа Липа Валентиновна отдала очередное приказание доске:

– Антидоты!

Я даже задуматься не успела над тем, что бы это могло означать, как изображение на стене подмигнуло мне лохматой головой Вениамина Фростика. Что за?..

– Так получилось, – извиняющимся тоном объявила длинная Кариночка, что фактор из первого случая является антидотом во втором.

Разозлилась безумно. Неужели нельзя по-человечески объяснить!? Здесь, между прочим, подслушивают люди (и мыши), которые не понимают этой их тарабарщины. Кстати, о мышах!

– Я понимаю, что тебе до конца дослушать хочется, но если Аврорка там без нас найдет Веника, – пискнул мне на ухо Вепрь, – то бабахнет так, что нам только ахнуть останется.

С тоской поняла, что мыш прав, в последний раз взглянула на доску и вздрогнула всем телом, наткнувшись на бирюзовый взгляд. Ох, как же хотелось послушать, что они там будут про Александра анализировать, но Вепрь порыкивал (мыши, оказывается, и так умеют) над ухом:

– Шевелись! И без того минут на двадцать от графика отстаём!

Я просто разрывалась между необходимостью уйти и возможностью остаться.

– Одна секундочка ничего не решает! – отмахнулась я от мыша и приложилась ухом к двери.

– Липа Валентиновна! – В голосе длинной послышались истеричные нотки. – Только что погрешность второго объекта с восемнадцати подпрыгнула на девяносто пять!

– Проклятье! Что там могло случиться за полчаса? Картинку!

Секунды три я переваривала услышанное, а потом Вепрь заверещал:

– Драпаем!

Моя левая рука сама по себе нырнула в карман, выуживая уже полюбившуюся золотую пуговку, а пальцы правой привычно закрутили петлю на магической нити. Размах – и доска не успевает показать меня, подслушивающую в коридоре, покрывшись сеткой трещин.

– Теперь драпаем, – согласилась я и под аккомпанемент визгов и писков понеслась по коридору, высоко задрав юбки бального платья.

– Жаль только, что спалились раньше времени! – сокрушалась я, думая об оставшемся в руках врага снаряде.

– Не спалились, – возразил Вепрь, вцепившись коготками в шёлковый рукавчик. – Во-первых, они думают, что это Аврорка снайпер. А во-вторых, твоя пуговица летит сзади за нами.

Я от удивления даже затормозила. Вот так сразу? Оглянулась. Действительно, золотая молния метнулась мне прямо в руку.

– Я не просто уникальная, – поведала я мышу с радостной улыбкой. – Я – богиня.

– Беги уже в зал, богиня! – фыркнул Вепрь. – А не то мы на мой бенефис опоздаем!