Читать книгу Аномалии среди нас. Я ошибка. Книга пятая - Марина Зилотина - Страница 1

Камилла

Глава 1. Пробуждение

Свет скупо падает сквозь высокое стрельчатое окно. «Ранние сумерки или рассвет?» – за неплотно сведёнными панелями вертикальных жалюзи рыхлый снегопад. Белая венецианская штукатурка стен с эффектом мрамора, матированное фактурное стекло шкафов-купе. Высокий зеркальный потолок делает просторную комнату просто необъятной. Сонную тишину периодически нарушает таймер масляного обогревателя. Тепло. Комфортно. Тело пребывает в неге, как после острого приступа болезни. Окинула незнакомое помещение размытым взглядом, убедилась, что его стерильность не является признаком больничной палаты, с облегчением сомкнула тяжёлые веки, снова проваливаясь в сон.

Бредовые сновидения на зыбкой грани с явью развеял деликатный стук в дверь. После продолжительного ожидания в комнату бесшумно заглянули.

– Ну наконец-то! Ты только перекуси. И снова баиньки. Я сам готовил…

– Ты?! – Смущённо кивнул, с подносом в руках переступил порог, и ободрённый моей удивлённой улыбкой, поспешил ко мне. Пелена блаженной неги спала, и меня накрыло паникой. – Марк? Я в больнице? Меня похитили?! А ты… Господи, опять?!

– Похитили?! Бог с тобой. Конечно, нет! – Тот, кто был моей единственной опорой аккуратно водрузил на свободный край гигантской, идеально заправленной постели поднос и настороженно понизил голос. – А раньше похищали?

С подозрением пробежалась взглядом по бокалу с соком, фруктовому салату и румяной творожной запеканке, политой ванильным соусом, пытаясь угадать свою партию и его невербальные посылы.

– Трижды.

– Кто? – Брат прятал глаза и, занимаясь незатейливой сервировкой, прозаичным тоном вытаскивал из меня всю информацию, которую мы оба выучили:

– Они не представлялись. Ты находил меня. А те числились погибшими при неизвестных обстоятельствах. – Марк вскинул брови, рассматривая меня в упор, и я психанула, нарушая установленный нами протокол. – Маркос! Перестань! Ты же знаешь, я ничего не помню! – Силы изменили, как и севший голос. – Где мы?

Потянулась к навязчиво ноющим глазам, словно вместо родных мне вставили два мутных протеза. Он осторожно отвёл мои руки:

– В безопасности. – задумчивый близнец что-то набирал в телефоне. Я не узнавала на себе длинную, декорированную яркими принтами батистовую тунику.

– Сколько я проспала? – Попыталась собрать длинные волосы, приподняться на локтях. Марк успел поймать мою безвольно падающую, тяжёлую руку. Вслух вырвалась ироничная усмешка. – О-о, на этот раз как-то тяжеловато возвращаться…

– На этот? Двое суток. – забеспокоился, помогая мне удобно устроиться в подушках и предположил с какой-то обречённостью. – И ты ничего не помнишь, да?

– Почему ничего? Тебя я точно помню. – Успокаивая встревоженного брата, решилась пошутить, отправляя ему в рот, наколотый на вилку, сочный кусочек запеканки с изюминой. – Вот. Твоя десятина. Десятая часть от всего, чем я владею.

Брат ошеломлённо следил за моими действиями, а я старалась запустить то немногое, что осталось от мыслительных процессов. Тщетно. Оперативная память отсутствовала вследствие неожиданного сбоя.

Видимо, у меня был недопустимо идиотский вид, что Марк, не разжёвывая, проглотил кусок и протянул бокал с соком:

– Я должен позвонить. – Его поведение казалось неестественным, а краткий диалог и вовсе озадачил. – Она меня не узнаёт. Считает, что в больнице. И даже…

– Конечно, узнаю. Макушка, где родители? – Я ковырялась в запеканке, слизывая соус. Марк потел и, не отрывая взгляда от блаженной сестры, слушал абонента. Коньячные глаза всё сильнее выражали нехарактерную растерянность:

– Как ей помочь? Кто ты? Люк?!

– Люк? Какое странное имя. – сделала глоток бодрящего грейпфрутового фреша и, похоже, совсем обескуражила взволнованного брата:

– Она говорит такие вещи… Тут точно без побочки? У Джоржа спрашивал?

– Джорж? Это же Георгий? И кто нам эти «Победоносец» и «Люцифер»? Твои новые друзья? Ты не рассказывал. Видимо, на этот раз я выпала надолго?

– Насчёт Георгия – не знаю. Он твой друг. Но Люцифер?! – Марк переспросил настолько потрясённо, что я подавилась соком. – Лука Гордон не просто друг.

– И чем господин Гордон так отличился?

Он избавил меня от бокала, подал салфетки и отчеканил:

– Он – мой спаситель.

– Ох, Марк. Очередной Миссия? Спасает только Бог. Это не человеческая компетенция. Ты сам учил меня. – Моя печальная улыбка развеялась.

Гордость и будущее Бригов в лице моего идеального близнеца сняли рубашку:

– Смотри! Вот весь я. Вот кем я был. И чем должен был закончить. Ты разве это узнаёшь? – Под глухой басовитый рокот в ужасе смотрела на изуродованные запястья, изрытые шрамами вены, рубцы на шее и груди…

В ушах нарастал грохот шторма, глаза заволакивало едким туманом, сердце захлёбывалось в скорби, набат в висках погружал в другую реальность.

– Замолчи! – Схватила его руки…

Перед глазами проявлялись те, вспоротые вены, безумные глаза. Слух резал жуткий торжествующий хохот. Кровь заливала пол, мою одежду… Он попирал боль, отчаяние и ликовал в горячке: «За тебя! Живи за нас обоих!». Вспышками по нервам и слепым глазам: похоронная процессия, постаревшие родители, свежее надгробье, мраморная плита с краткой эпитафией, и сигнальные огни на посадочной полосе аэродрома дождливого неприветливого города… Нет, городов… Бега.

В сознании господствовал хаос. Конфабуляции1 сменялись тёмным бредом. Прошлое вторгалось в настоящее и, преломляясь, создавало иллюзорную действительность. В ушах звенело, глаза ломило от напряжения. Зажала голову, повалилась на подушки и потребовала у сурового призрака кошмарного прошлого:

– Ты галлюцинация? Или я… умерла? – Меня уже укачивали на живой груди. Я ревела в голос. – Маркос! Не бросай меня! Я одна. Совсем одна. – В макушку родной певучий рокот: «Не одна. У тебя есть я», и я впопыхах искала доказательства его материальности: родинка над правой бровью, единственная ямочка, жёсткий креативный ёжик – пальцы лихорадочно бегали по его лицу. Я всё больше убеждалась в помешательстве. – Кто ты? Тебя не должно быть!

Визави с вымученной светлой улыбкой не развеял опасений.

– Меня и не было бы. – Усадил в подушки, дал воды, бережно промокнул лицо влажными салфетками и, возвращаясь к пуговицам рубашки, озвучивал чудовищную автобиографию. – Тридцать семь неудавшихся попыток. Травился газом, химикатами. Резал вены, глотал режущие предметы, душился, тонул, прыгал с высоты. Девять переломов. Четырнадцать раз в реанимации. В психушке признали годным и выписали в армию. Мать убил своим рождением. Батя отрёкся и упился до смерти. Прогнивший дом отняли. Вот, кем я был. Выродок.