Читать книгу Паркер Джонс, помоги - Мария Игоревна Чинихина - Страница 1

I

Из актового зала доносились приглушенные звуки электрогитары и теряющиеся в этом неясном потоке музыки барабанные дроби. Лера поднималась по ступенькам и шла на певучий голос мужа, как завороженная. О чем пел Максим, какой смысл вкладывал в текст, долетавший пока в виде отдаленного эха и не различимых на слух отголосков, разобрать не получалось.

На верхней площадке Лера вдруг остановилась. Она увидела свой черный шарфик из шифоновой ткани, с приметной, растрепавшейся за годы вышивкой «LERA». Шарфом, давним подарком Максима, кто–то завязал глаза… мраморному бюсту. Одним движением, резко и без раздумий, Лера сорвала повязку. Картонная коробка с недавно испеченным, теплым яблочным пирогом выскользнула из пальцев и шмякнулась на пол. В этот момент Лере было не до пирога. Она замерла возле бюста, не в силах отвести от него взгляд.

Эти волосы, немного кучерявые, эти накачанные, мускулистые плечи, эти губы, вытянутые трубочкой. Нос – с такой изумительной, волнующей воображение горбинкой. Эту горбинку замечали на фотографиях кумира абсолютно все, горбинке поклонялись и мечтали о такой же, потому что он имел ее, родился с ней. Паркер Джонс, или несравненный Пак. Рок-звезда. Мировая знаменитость.

«Parker Johns, май 2008», – значилось на самодельной табличке, приклеенной скотчем к подставке бюста.

Под пристальным взглядом мраморного Пака Лера подобрала измявшуюся коробку с пирогом. В коридоре, ведущем к актовому залу, звуки репетиции уже не были приглушенными. Электрогитара то раскатывалась в реве и стонала, то заливалась в триолях и жалила, как будто иголкой. И голос Максима не казался отдалённым эхом. Четкие отрывистые слова постепенно, от куплета к куплету, обретали смысл. На припеве Максим крутанул ручку регулятора резко вниз, а следом прибавил побольше тона, и исходящий от его гитары звук обрел сочность и теплоту.

…., – пел Максим. Это была новая песня, обращение к сыну Павлику, такому талантливому, уязвимому, любимому.

….

….

….

У стены, где висели все значимые альбомы, когда–то записанные в студии при ДК, Лера вдруг поняла, что идти дальше она не в силах. Позади, там, где лестница – глаза. Не карие, как на фотографиях Пака, не белые мраморные. Призрачные.

Призрак Паркера Джонса мерещился Лере повсюду. Когда она возвращалась домой в плотной завесе темноты, невидимая тень скользила по стенам кирпичных домов. Тень не пугала ее, и не преследовала. Скорее хотела убедиться, что Лера благополучно вошла в подъезд, поднялась на лифте на седьмой этаж и сунула ключ в замочную скважину. Если Леру пытался кто-то обидеть, невидимый защитник тихо возникал за спиной. Призрачный Паркер Джонс подбадривал, когда ей было трудно. Вот и сейчас мраморный бюст пытался сказать – все хорошо.

Все яснее звучала песня Максима, от которой вот–вот и потекут самые настоящие слезы. Лера вздохнула, расправила плечи и решительно вошла в актовый зал, где ничто не изменилось с прошлого четверга. Пластиковое окно распахнуто настежь. Пыльная лепнина тянется по неровно выкрашенным стенам. Хрустальные люстры под потолком, в которых не горит ни одна лампочка, поблескивают словно кучи льда.

На репетициях Лера обычно занимала крайнее кресло в первом ряду, но сегодня присесть не решилась. Кто–то из зрителей порезал дерматиновую обивку, и на сидении зияла огромная дыра.

Он… Задел своей песней. Теперь мешает сосредоточиться и думать. Пришла с великолепной новостью, а он все испортил.

Он. Максим. Высокий, худой, с тремя яркими прыщиками на четко очерченном подбородке. Как будто ослеп у своей микрофонной стойки и глаза открывать не желал, не хотел замечать ее, Леру.

– Черт! – выругался он внезапно. Его коричневый ботинок запутался в мотке проводов, и он с трудом освободился, стряхнув пыльные петли.

Лера пошатала откидное сидение, чтобы скрипом привлечь к себе внимание. И хлопнула в ладоши. Из мятой коробки с пирогом шел чудесный запах ванили. Но Максим, как будто Леры и не было вовсе, ушел подальше от микрофонной стойки. Яркий луч софита ударил ему в лицо. Глаз Максим так и не открыл.

А вот и Славик, лучший друг Максима. Он извлекал из старенькой электрогитары вариации только что прозвучавшей темы и смотрел в пустой зал, будто бы он весь был забит публикой. Настоящий цвет его глаз определить невозможно, но Лера помнила, что глаза у Славика красивые, а когда он говорит о чем–то с воодушевлением – еще и очень выразительные. Вот Славик понимает влечение Леры к Паку и к его музыке.

– О, Лерка, привет! – Славик наконец заметил Леру, а нос его учуял запах пирога.

Едва Славик произнес имя жены, Максим вздрогнул, открыл глаза и сделал рукой короткую отмашку. Первой утихла барабанная дробь, после замолк глухой бас, умер сочный звук электрогитары. Потом он увидел Лерку. Она стояла у первого ряда зрительских кресел, показывая всем свою кривую коробку. Через плечо у Леры тряпичная сумка, а из нее торчит свернутый в трубочку глянцевый журнал. Пришла в своем лучшем цветастом платье. Стоит и смотрит на него как–то странно. Обиженно и скривив губы.

– Лерка, добрый тебе денек! – снова поздоровался Славик, явившийся сегодня на репетицию в черной кепке с козырьком, как у соло–гитариста Пака.

Везде этот Пак! Максим без дрожи не мог думать об этом человеке. Даже на гитару Славик наклеил эмблему в виде трилистника, как у «VictoryGA» в текущем туре. И в глаза линзы вставил, лишь бы они имели желтоватый, как у Пака, цвет.

– О, яблочками и корицей пахнет! – Славик забрал у Леры коробку и поспешно открыл. Барабанщик потер пухлые ладони в предвкушении сладкой паузы, а басист взял с подоконника бутылку с водой и начал жадно глотать.

Лера молчала и все так же смотрела на него, Максима. А Славик резал расквашенный пирог на мятые ломти.

– Видела бюст? Папаня купил в Лондоне, – похвастался он. – Мрамор. Истину говорю.

Лера кивнула.

– Узнала? – Максим поставил гитару в стойку. – Я ж глаза Паку завязал.

– И что? – спросила Лера.

– А ничего. Зачем пожаловала? Ты же по четвергам забегаешь? Мы не пишемся сегодня, только репетируем…

– Знаю, – Лера вынула из сумки журнал и зачитала набранное крупным шрифтом: – Паркер Джонс приедет в сентябре Москву.

– Серьезно?

Максим подошел к Лере и открыл отмеченную загнутым уголком страницы статью. Пробежал взглядом по строчкам.

– Все верно, фанатки дождались звездного появления и теперь по всей стране массово ликуют. В России этого короля все еще почитают? Жаль…

Журнал полетел из рук Максима в пустую корзину для бумаг. Но Лера среагировала быстро, вытащила журнал и разгладила нужные страницы.

– Я иду на этот концерт. Билеты поступят в продажу после полудня.

– Нет, – Максим покачал головой. – Я против.

Лера смотрела на него в упор.

– Да пойми, это пошло! – воскликнул Максим и снова взял гитару, лишь бы занять руки и не стоять под осуждающим Леркиным взглядом по стойке «смирно».

Барабанщик тем временем дожевал, припрятал второй кусочек пирога и пригладил ладонью длинные светлые волосы. Славик подал Лере стул, чтобы она могла сидеть на сцене, мучить и слепить, подобно софиту с балкона. Максим прикрыл глаза рукой и отвернулся к окну. Нет, не помогало. Лера сверлила дырку в его затылке и молча требовала объяснений. Да, он врал ей десять лет! Они оба врали друг другу все время, пока жили вместе.

– Я пойду на Пака, – медленно проговорила Лера. – И Маринка тоже пойдет.

– Глупо, – возмутился Максим. – Ваш обожаемый Пак – пустота, иллюзия! Зачем он вам сейчас? Варшавского концерта было недостаточно?

– Я все равно пойду, – продолжала твердить Лера.

– Фонограмму послушать? – усмехнулся Максим.

Он мельком заглянул в коробку с остатками пирога. Там его дожидался кривой увесистый ломоть, измазанный сахарной пудрой. О том, чтобы набить живот сладким, даже думать не хотелось. Приторный пирог и приторный Пак вызывали дурноту.

– Ваш Пак только фанатов дразнить обожает, – произнес он с сарказмом. – Вы рты разинете, ждете у отеля, а Паку и дела до вас нет. Его музыка – пресная, ванильная, сахарная, под такую только шарики запускать и блестки разбрасывать, на радость полному стадиону идиотов.

– Макс, перестань. – Лера с трудом подбирала слова. – Пак, в отличие о многих других, умеет петь.

Если бы не новая песня Максима о сыне Павлике, она бы соображала быстрее, и не пришлось бы безмолвно просить поддержки у Славика. Славик заметил, что губы Леры стали сухими, и протянул пластиковую бутылку с водой. Уже без крышки. Лера стала пить. Вода освежала, возвращала уверенность и бодрый настрой.

– Голос Пака не обработан электронными программами, – уже четче сказала Лера. – Пак держит ноту, опевает, растягивает.

– Похвали звукорежиссера, – Максим сел на усилитель и вытянул длинные ноги. Кто–то пролил воду на грубое дерево пола, подошвы попали в лужу. – Немного умения, и курица запоет и полушепотом, и с придыханием.

– Макс, ну хватит уже, – возмутился Славик. – Пак действительно умеет петь, и об этом известно всем.

– Умел, – хмыкнул Максим. – Лер, а детей с кем оставишь? Кто будет сидеть с Павликом и Кристиной?

– Мама.

– Мам-а-а-а… – протянул Максим. – У мамы твоей ток–шоу с восемнадцати до двадцати. Попробуй, заставь выключить телевизор.

– Она не откажет.

– Ребята! – Славик встал между Лерой и Максимом. – Лично я на концерт пойду. Если дело в деньгах, папаня оплатит. А давайте пойдем всей компанией. Я еще друзей приведу. Это же праздник, Макс!

– Дело не в деньгах, Слава, – ответил Максим и отвернулся.

Нет, Паркер Джонс никогда не перестанет беспокоить. Никогда. На плече Максима татуировка с названием любимой песни «VictoryGA», и буквы никак не свести. Мастер тату недавно вынес вердикт. Теперь вот всю жизнь смотреть на вычурный шрифт: и в ванной, и в спальне, где висит широченное зеркало… От Пака не спрятаться. Теперь даже вагоны метро запестрят яркими афишами. А дома Лера без конца будет крутить свой обруч под ритмичные мелодии «VictoryGA».

Сполна хватает, что присутствие Пака без конца проявляется в их собственных мотивах. Призрачные ноты, гармонии и ритмы, не осознанно перетянутые из ранних альбомов.

Нет, это отец Славика предложил играть в стиле Пака. Чиф, как называет его вся группа, спонсор, менеджер, первым уловил в мелодиях Максима трезвучия, как у Пака и моментально принял решение:

– Стоп! Играем так и только так…

Теперь Максима будто бы душили, заставляя петь чужим голосом. Он не особо и противился. Нужно было зарабатывать на семью. Он терпел, когда теща сидела перед телевизором и упрекала, что зятя–музыканта на телевидение не зовут. Не сопротивлялся, когда Лерка сравнивала его внешность с внешностью Пака, измеряла сантиметром не только толщину и длину носа, но и искала у него, Максима, горбинку, такую же как у Пака.

Положит на подушку журнал с фотографией Пака, повернет голову Максима в профиль и сравнивает.

И в спальне до сегодняшнего утра висели постеры Пака. Максим не выдержал. Содрал их все до одного. Потом пришел на репетицию, а в ДК вдруг бюст появился. Хорошо, шарфик лежал в чехле для гитары.

– Макс! Макс! Ау! Макс!

Голос Славика вытащил Максима из задумчивости. Пак остался там, по ту сторону воображения, мертвый, живой, недоступный. Все чаще он проскальзывал в их с Лерой жизнь и внезапным своим появлением пугал.

Обычно это случалось ночью. Максу казалось, что лицо Пака маской прирастает к его собственному лицу, и Лера видит не густые брови и длинный нос мужа, а хрустальные глаза с дьявольским огоньком в черных зрачках. После лицо отслаивалось. Лицо смеялось, лицо плавало по комнате, лицо приказывало разбить стену реальности и следовать за ним…

– Нет!

– Что «нет»? – возмутился Славик. – Решено. Идут все. Я беру билеты. Пятнадцать штук. Компания у нас большая.

Максим вздохнул. Лера сидела рядом со Славиком и взволнованно наблюдала, как его соло–гитарист разбирается с сайтом, куда вот–вот организаторы концерта «VictoryGA» выкинут билеты. Как он там регистрируется и ругается, если палец вдруг попадет не на ту кнопку.

– У меня Марина, Иришка и Светка, – Лера поочередно загибала пальцы. – Нет, постой, Маринке два купи. У нее парень вроде есть теперь.

– Заметано! – Славик и Лера ударились ладонями.

Поникший Максим слез с усилителя и сел на холодный пол. Чего–то не хватало. Понять бы, чего? Голова распухла. Для пения не оставалось сил. Посторонние мысли мешали.

– Я с вами, – вдруг сказал Максим и увидел, что в глазах Леры заблестел благодарный огонек.

– Круто же было в Варшаве? – напомнил Славик. – В тот год ездили ты и я из нашей группы. Теперь мы вместе. Команда. Говорят, Пак звучит в новом туре нереально.

– Скорее, гитара Пака, – поправил Славика Максим.

– Нет, Пак… Он!!! Если бы не его руки, голова, умение сделать сначала так, а потом так…

– Вы…

– Да брось, Макс, – Славик оставил возню с телефоном и торжественно приклеил к своей гитаре вторую эмблему «VictoryGA», взятую из журнала Леры. – Сам же пытаешься играть в стиле Пака. Так ведь?

– А вот и нет. Я хочу быть собой… Рискнул и отправил наши записи в Лондон. На днях ответ должен прийти.

– Ага. Долго будешь ждать, дружище… Бритам ты даром не сдался. У них свои Паки кругом.

Максиму захотелось крикнуть: «Замолчи!». Но он боялся потерять группу. Верных и преданных друзей. Как и Леру, ее он тоже потерять не мог.

– Пак говорит, что обожает Россию, – прочитал Славик. – Пак хочет понять, чем мы живем и что нам интересно.

– Врет он все, – перебил друга Максим.

– Написано так.

– Покажи.

Максим пробежал взглядом по странице.

– Говорит, у россиян отличный музыкальный вкус, а сам даже не смог толком перечислить артистов, у которых много поклонников.

Максим хотел читать дальше, но увидел фотографию. Пак стоял на крыльце своего особняка в смокинге, бабочке и босиком.

– Да-а-а, – протянул Максим. – Гусь лапчатый.

– Сам ты гусь, – обиделся Славик.

– Время, Славик, – вмешалась в разговор Лера и постучала пальцем по своему запястью.

– Точно, – Славик подключился к интернету и перешел по ссылке на нужный сайт.

А Максим стал ходить из угла в угол. Изредка он поглядывал на гитару в стойке, на допотопный комбик-усилитель. Нужно репетировать, искать звук для песни, а при Лере, когда она или смотрит с укором, или думает о концерте несравненного Пака, и не заставишь инструмент звучать, как нужно.

– Здесь, Славик. Желтая кнопочка и F5.

– Да вижу я. Вот… – Славик удерживал курсор на кнопке «добавить», чтобы сразу, на первых секундах, обновить страницу и отложить в корзину нужные билеты. – Есть! – Славик поднял указательный палец.

Лицо Леры просветлело. Но она не встала, не подошла к нему, своему мужу. Максим в эту минуту как будто перестал для нее существовать. В мыслях Леры был только Пак и его горбинка. И Максим еще больше обозлился на своего звездного соперника.

– Десять минут первого. А sold out не предвидится, – с презрением сказал он.

– Да подожди, Макс. Не все проснулись. Сбился из–за тебя! Так, сорок два семьдесят шесть… – Славик вводил данные банковской карточки, а Лера с воодушевлением за ним наблюдала.

– Ну–ну…, – Максим ушел к окну.

Когда он покупал билеты на варшавский концерт «VictoryGA», ему пришлось соревноваться в ловкости и скорости с многочисленными конкурентами. Он и Лере ничего не говорил, пока на почту не пришли e–tickets.

Как же кружилась она по залитой солнечным светом спальне, когда узнала о поездке. И поцеловала его, горячо и страстно, и бросила свой обруч на коврик, и взяла за руки и закружила вместе с собой. Лера уже мысленно была в Варшаве, она никогда не видела старый город, но смогла представить его. Она воодушевленно описывала башню с черной полукруглой крышей, навесной мост через реку и тот самый стадион, где должен был состояться концерт «VictoryGA». Пак со своими портретами еще не поселился в их квартире, не было его и в ДК. Славик не привел на репетицию отца, и группа играла только свою музыку.

II

В то ранее утро Максим мчался за Лерой по набережной Вислы. Лучшая Лерина подруга Марина, такая же фанатка Паркера Джонса, и ее спутник, долговязый чел в шапке с лисьими ушами, остались где–то позади. Впереди виднелся мост, а сразу за ним, на противоположном берегу, эллипсоидный, похожий на корону, стадион. Вчера, когда стемнело, он весь переливался в золотых огнях, сегодня едва прочерчивался в ранней заре, казался расплывчатым. Вчера венчавшие стадион гигантские металлические иглы подсвечивались по кругу и в небе мерцал радужный отблеск, сегодня холодный металл едва поблескивал и выглядел жестко, угрожающе. Вчера Лера грезила наяву, представляя, как будет вручать Паку свое письмо. Сегодня она, вся сосредоточенная на главной цели быть первой в очереди, не проронила ни слова с тех пор как они вышли из отеля и спустились по узкой лестнице на совершенно безлюдную набережную. Максим как мог поспевал за Лерой, но иногда он останавливался, унимая резкую боль под ребрами от быстрого бега.

Жену Максим нагнал у металлической решетки, ограждавшей входной павильон. Через минуту, запыхавшись, подвалили Маринка и ее бойфренд. Поддерживая друг друга, они поплелись к белому шатру.

– Пятый, шестой, седьмой и восьмой, – распорядитель мест в очереди, крупный качок с лицом старшеклассника, нарисовал маркером черные цифры на тыльной стороне их дрожащих ладоней.

Лера вытащила из рюкзака туго свернутый плед и бросила его прямо на асфальт вблизи шатра. Максим неохотно повалился наземь.

– Теперь что? – спросил он.

– Ждать, – Лера, усевшись рядом, зевнула. – Двери в пять вечера откроют.

– Зачем же мы пришли так рано?

– Макс, ты видишь, сколько народу? Если бы не мои ноги, были бы вы с Маринкой в хвосте.

– Лерочка, ты лучшая, это так мило… – пробормотала Маринка и выхватила у своего бойфренда бутылку с питьевой водой.

Со всех сторон к белому шатру стягивались поклонники Паркера Джонса. Кто-то в драных джинсах и в мешковатых куртках с портретом кумира, кто-то в строгих отглаженных брюках, в футболках и в стильных панамах. Кто-то с пирсингом в ноздрях и в черной коже с ног до головы. Совсем молоденькие девчонки с шариками и хлопушками приперлись к стадиону в розоватых накидках из перьев. Выглядели они довольно комично.

Все фанаты толпились у входа в шатер, галдели на польском и на немецком, толкались, лупили друг друга, пинали, выясняя, кто пришел первым. Глядя на них, Максим подумал, что это беженцы, штурмующие вокзал.

Двое парней, судя по их произношению, соотечественники Паркера Джонса бесцеремонно пробрались к шатру. Один был высоким и худощавым, другой – приземистым и полным. У высокого было вытянутое длинное лицо, невыразительный скошенный подбородок и светло–зеленые, близко посаженные глаза. У полного – светлые брови, высокий лоб и очень маленький рот с тонкими губами. Оба были одеты в мешковатые штаны и толстовки.

– Самый ранний вход, пожалуйста, – потребовал высокий и высокомерно посмотрел на распорядителя в шатре.

– Сожалею, ваши номера – двести и двести один, – распорядитель взял со стола маркер, но начертить числа на руках фанатов не успел. В татуированном кулаке приземистого блеснуло что–то острое. Усмешка на детском лице качка сменилась ужасом. Он, должно быть, вызвал подмогу. Неподалеку раздался вой сирены, а дежурившие у входного павильона охранники сорвались с места. Схватили и высокого, и приземистого. Крепко удерживая обоих, потащили куда–то.

Максим заметил, что Леру происшествие нисколько не впечатлило. Она без конца ощупывала задний карман и проверяла в нем наличие письма для Пака.

– Лерочка! Да глянь же! – крикнула Маринка. – Бритишей повязали!

– Марин, отстань! – отмахнулась Лера и вытащила из кармана письмо. На конверте были нарисованы голубые слезки и алые сердечки. Гелиевой ручкой Лера разборчиво вывела слово «dream»и погладила рукой место склейки.

Максим зевнул, закрыл глаза и задремал, свесив руки между колен. Очнулся ближе к полудню. Голова гудела. Во рту пересохло. Он поглядел по сторонам и понял, что Леры нет рядом. И на месте, где она сидела, лежал сложенный вдвое черный шарф с вышивкой «LERA».

– Марин, – Максим дотронулся до Маринкиного плеча. – Лерка где?

Марина, видимо, не услышала его.

– Аккуратнее воду пить не пробовал? – нападала она на своего спутника, показывая ему мокрую руку с размытой черной кляксой. – Как теперь докажешь, что у меня седьмой номер? Как?

– Ну Марин… Марин… – ныл спутник.

– Что Марин? Иди маркер мне ищи.

– Да где ж я найду?

– Где хочешь!

– Марин, где Лерка? – повторил свой вопрос Максим.

– Там! – Марина тыкнула пальцем в сторону коричневой будки, куда ранее увели драчунов.

Максим обернулся. У входного павильона царило оживление. В толпе, среди девчонок, напиравших на металлическую сетку, Леры не оказалось. Она стояла чуть поодаль. Прижимала обе ладони к груди и смотрела туда, откуда вот-вот должен был появиться кортеж Пака. Пока в поле зрения были панельные пятиэтажки, трамвай с номером «семь», выпустивший из салона очередных фанатов, и развязка у моста.

Вдруг вдали появился черный лимузин. Спустился с моста и проскользнул вдоль ряда зеленых кустов. Фанаты, идущие от остановки, увидели машину и побежали к ней. А Лера застыла на месте и только мешала бегущим.

– Пак! Пак! Пак! – закричали девчонки у ворот.

Но лимузин катился гладко и притормозил только перед железной решёткой забора. В стекле дверцы с пассажирской стороны промелькнуло усталое лицо Пака. Кумир приподнял ладонь и мгновенно растворился в глубине кожаного салона.

Ворота со скрипом разъехались. В воздухе что–то хлопнуло и на головы девчонок, захлебывающихся в обожании и страсти, горстями посыпались бумажные звездочки. Лимузин Пака тронулся с места. Самые ловкие, самые смелые бросились следом. Девушка в джинсах и в белой куртке споткнулась и растянулась прямо перед воротами, но никому дела до нее не было.

– Лерка! Затопчут! – испугался Максим, вспомнив, что его жена одета также.

За оградой охранники обгоняли лимузин и вылавливали из–под его колес обезумевших фанаток. Максим оглянулся туда, где только что стояла Лера и с облегчением выдохнул. Слава Богу, у нее хватило ума не кинуться к воротам, не броситься под колеса, не прилипнуть на окно лимузина, за которым скрывался кумир.

Лера вернулась к пледу со слезами на глазах, присела на шарф и обняла свою тряпичную сумку.

– Ну вот. Фанатка, называется. Ничего не могу. Те девчонки побежали, а у меня ноги будто к земле приросли!

– Успокойся, скоро увидишь своего Пака, – ласково сказал Максим.

Но Лера отстранилась и не позволила себя обнять.

Запускать начали ровно в семнадцать часов, как указано в билете. Служитель стадиона в ярко-салатовой форме отодвинул ограждение, крикнув по-английски и по-польски, что проходить следует небольшими группами.

– Первые десять, – скомандовал он.

Все с билетами наготове бросились наперегонки к входному павильону. Побежал и Максим. За Лерой, за Мариной и ее ушастым спутником.

– Быстрее, Макс! – кричала Лера, задыхаясь.

– Пи, пи, – запищал считыватель штрих–кода, проверяя билет у кого–то в руке.

Максим втиснулся в соседнюю с Лерой очередь. Лера еще только предъявляла свой билет контролеру, а Максим уже стремился к пункту досмотра. Там он попал в распоряжение сутулого парня в тонкой спецовке, говорившего очень быстро и неразборчиво:

– Открываем, открываем… Проходим…

Максим благополучно миновал контроль, а Лере снова не повезло. Рамка металлоискателя завыла и предательски замигала по краям, едва сквозь нее прошла девица, успевшая втиснуться в очередь на секунду раньше. Максим обернулся и понял, что Лера не бежит за ним. Она застряла на той стороне. Стояла там и тряслась, и как безумная оглядывалась, и жестами показывала:

Беги, беги!

Только без нее Максим бежать дальше не решился. Перетаптываясь, он ждал.

Двадцать человек…

Пятьдесят…

Семьдесят пять…

Прошедшие досмотр спотыкались, кричали, размахивали руками. Ушастика окатили пивом. Маринку толкнули. Она с визгом полетела на бетон и с трудом поднялась, отряхивая колени.

У распахнутых настежь дверей в фан-зону завязалась драка. Лера тем временем ожидала, когда отпустят девушку с подозрительным содержимым карманов. Вот и ее черед. На улице была пятой, внутри оказалась сотой… Они снова бегут вдвоем, держась за руки. Едва в стену не впечатались – грудастая девица подножку подставила… Но нет. Успели… К подиуму.

– Кто олдфаг, ваша цель – подиум! Ньюфаги – главная сцена! – вещал в мегафон распорядитель.

– Третий ряд! Третий! – задыхаясь сказала Лера Максиму. – И ладно.

Максим не ответил. Его тошнило от духоты и бесили визжавшие у главной сцены фанатки в розовых накидках.

– У них вместо головы шарик, а внутри хлопушка, – возмутился он. – Ты бы слышала, какой альбом «VND» выпустили! Гитары жужжат, рычат, шипят, скрипят как гвозди по металлу! Я куплю тебе эту пластинку, обещаю… Только, прошу, забудь своего Пака!

– Макс, не начинай! – перебила его Лера и вынула из кармана телефон.

Пространство стадиона поражало. Три яруса зрительских трибун, еще пустых, шли полукругом. Защищал их белый пластиковый навес. Солнце, проходя сквозь него, становилось мягким, молочным. А здесь, на арене, солнце было яростным и пекло в спину. Максим понял, что лучше и правда молчать сейчас. Нет, молчать он не мог. Когда она стоит рядом и даже не смотрит на него. Сгорбилась, вот. И пальцами стучит по экрану… Что–то пишет. В заметках.

Максим легонько толкнул ее.

– А…, – отстранилась Лера. – Минутку…

Максим ждать не хотел.

– И концерта теперь никакого не надо, – с досадой проговорил он. – Смысл подниматься в такую рань, даже если из первого ряда до Пака не дотянуться. Смотри, какое расстояние до сцены. И охрана вряд ли позволит тебе передать письмо.

– Не изобретай сложностей, Макс, – Лера оторвала глаза от экрана и погладила Максима по руке. – Голоден? – спросила она. – Потерпи. Маринка вернется, и мы пойдем в бар.

Максим вместо голода ощущал мутную тошноту. Он хотел, чтобы изнурительный день закончился. Жажда увидеть Пака на сцене уже не была столь сильна, как на рассвете, когда Максим, еще не успевший проснуться, несся по набережной Вислы вслед за резвой женой. И обстановка на стадионе напрягала. Визги и громкая музыка не прекращались. Славику и его отцу сейчас хорошо. Они, видимо, все еще гуляют где-то в городе и на концерт придут к началу. По их дорогущим вип-билетам полагается отдельный вход, фуршет и комфортные места на трибуне нижнего яруса.

А в фан-зоне продолжалась толкотня. Все стремились пробраться поближе к сцене. Парень в синей майке задел локтем и его, и Леру, хотел пролезть во второй ряд, но Лера среагировала быстро. Подставила подножку и заговорила по–английски:

– Эти места наши.

– Sorry, – донеслось неуверенное в ответ.

– Лера! – возмутился Максим.

– Что Лера! Куда, по–твоему, встанут Маринка и ее спутник?

– Не успели войти, а кому–то уже понадобились носилки, – пожаловался Максим. – Лер, туда глянь. Что-то с девушкой. Дышит в ингалятор… Парень еле волочет ее. Идем, поможем.

– Макс, стой на месте! Я же сказала. Не уходим, пока Маринка не вернется.

– А справа вопят… Как думаешь, там Пак?

– Где Пак? – Лера взглядом обвела пустую сцену. – Что ты несешь, Макс! Дымовую шашку взорвали!

Тут Максим посмотрел на свою жену и понял, что не узнает ее. С самого утра она казалась ему чужой. Лера мечтала о мимолетной встрече с Паком, а Максим мечтал, чтобы она вернулась к нему. Спустилась по лесенке на землю с условной планеты «VictoryGA» и вновь окружила заботой и вниманием.

И Лера будто бы прочитала его мысли. Поспешно убрала телефон в карман куртки и обняла:

– Ты даже не представляешь, Макс, как будет круто и горячо, когда Пак выйдет. Маринка отзывы читала. Потерпи… И не дуйся.

– Пак порадует меня, если сыграет «Silence of Sound».

– Ну что ты такой унылый, Макс. Марина! – Лера, заметив Маринку, подняла руку, чтобы ее подруга знала куда идти.

– Цены адские, – возмутилась втиснувшаяся в их ряд Маринка. – Мы так, перекусили. Вы идете?

– Чуть позже.

Лера стала болтать с Маринкой, а Максим посмотрел на часы. Без пятнадцати семь… Только…

На трибунах появились первые зрители. Изредка человек из технической команды поднимался на специальный помост возле подиума и садился, подогнув колени. Максим видел потное лицо, короткие шорты и рацию с наушником. Техник проверял провода, инструменты, шептал в динамик рации и спускался по приставной лестнице обратно.

Лера и Маринка делали совместное селфи и добивались, чтобы в кадр попадали и экраны, и бегущая по ним световая дорожка с просьбой поднимать руки, когда будет указано, и сцена с огромной, как целый оркестр, ударной установкой: со множеством барабанов, больших и маленьких, тарелок и микрофонов.

И тут Максим решил, что он уйдет из этого зала и подальше. Сейчас он был готов на что угодно, даже бросить Леру с ее Паком. Он представил, как сбежит со стадиона в старый город. Как будет слоняться там в одиночестве по извилистым улочкам в поисках бродячего музыканта. Как одолжит у него расстроенную гитару и станет играть на ней для людей о людях.

– Я выйду, Лер, – сказал он.

– Проголодался? И мне хот–дог купи, – ответила она ему, удаляя из памяти телефона неудачные фотографии.

– И футболочки прихвати, Макс. Мы, когда выходили, очередища до рамок растянулась. – Мне – «M». Лерочке – «L». Ушастик – перебьется.

– Ладно, – махнул рукой Максим.

В холле стадиона было намного свободнее. И дышалось полегче. В крытый павильон заходили с улицы не фанаты, а люди, просто любившие музыку Пака. И они никуда не спешили. Показывали контролеру билеты, выкладывали на столик ключи, мелочь и ждали, сколько требуется.

К таким людям и относил себя Максим. Он вздохнул и пошел дальше.

В специальных киосках продавали футболки, диски, магниты, кружки. На каждой вещи – лицо Пака. Даже на сувенирном стакане для пива. Максим пошатнулся, едва увидел эти глаза. Эти волнистые волосы. Эту ненавистную горбинку.

Девушка со скрученными в объёмный пучок волосами снимает рюкзак и натягивает через голову футболку с портретом Пака на спине. Максим пятится и бежит. Бежит, спотыкаясь и расталкивая идущих навстречу. У лифта на верхний ярус останавливается и пытается отдышаться. Поднимает голову и понимает, что круг замыкается. Снова киоск. Снова голограмма Пака. Только теперь в полный рост. Снова девушка, светловолосая и растрепанная, примеряет майку, прыгает и верещит от радости, пока ее смуглая подружка прячется в сторонке и пересчитывает купюры.

Максим подходит ближе, прикидывает, что имеющихся денег хватит и на еду, и на пиво, и на футболку для Леры. Нужно купить, он обещал.

Свет вспыхивает ровно в девять. Лучом бежит по головам зрителей под нарастающий гул электрогитары.

Фанаты, уловив знакомые ритмы, подпрыгивают и визжат.

– Пак! Пак! Пак! – доносится со всех сторон.

Крики усиливаются. На сцене из ниоткуда материализуется Паркер Джонс. У него короткие светлые волосы и черный, сверкающий стразами, пиджак. Очень медленно и неторопливо кумир идет по дорожке, соединяющей сцену и подиум, и вдруг замирает. Тысячи рук тянутся к нему, пытаясь ухватить его за лодыжки. Неудержимо ревет обезумевшая толпа, готовая стянуть его к себе в бушующую бездну.

– Начинаем! – говорит Пак и, покрасовавшись, возвращается на сцену.

Разноцветные огни вспыхивают у него над головой. Пак берет акустическую гитару и наигрывает воркующее вступление какой-то песни из последнего альбома. Воркование Максиму ни о чем не говорит. Он ждет «Silence of Sound» и проборматывает заученные наизусть строчки, как молитву. В каждом сыгранном аккорде он пытается уловить родственное сходство с любимым хитом. Но нет, Пак-музыкант прячется за веселенькой аранжировкой пустоты. Все это похоже на разноцветные шарики его фанаток в розоватых перьях. Вот они довольны и разницы между старыми и новыми альбомами не замечают. Прыгают, раскачиваются в такт, визжат. Бесятся и лезут друг на друга, когда видят Пака.

Кто-то бородатый и в панаме с трудом выбирается из людского месива. У него разбита губа и кровь на руках. Испуганный Максим приобнимает Леру, удерживая ее возле себя. Но она всеми фибрами души стремится поближе к сверкающему на сцене кумиру.

– Макс! Пусти! – просит Лера, выпутываясь из его объятий. Но Максим держит ее крепко, пока кто-то не наступает ему на ногу. От неожиданности он ослабляет хватку. Лера тут же вырывается и, расталкивая всех, пробирается в бурлящую гущу.

Она несется по кругу вместе с сотней таких же беснующихся фанатов. Она то врезается грудью в спину здоровенного парня с мокрыми от пота волосами, то смеется, запрокинув голову, то прыгает в обнимку с Маринкой, попадая каждым прыжком в свирепый ритм барабанов, то сама получает толчки в плечо. Отпихнув Леру с Мариной, трое татуированных влетают в круг и, пьяно шатаясь, начинают мутузить друг друга. Один падает, корчится на земле.

– Макс! Ты лучший!

Запыхавшаяся Лера, устав от прыжков и бега, падает Максиму в объятия. Только Максим не чувствует радости. Никакой. Особенно, когда Пак садится за синтезатор и наигрывает мотив главного сегодняшнего хита, основанный на долгих трезвонящих нотах. На экран выводят картинку крупным планом. Пальцы Пака судорожно бегают по липким клавишам. В кульминационный момент, когда гитары устремляются вверх, синтезатор вдруг умолкает, а Пак произносит:

– Is there anybody in there?

В фан-зоне кричат. Зрители на трибунах топают.

– I can’t hear! Is there anybody in there? – повторяет Пак и закрывает глаза.

Теперь топают и в фан-зоне, а на трибунах пускают волну. Начинают справа и так по рядам. По кругу. Поднимают руки. Встают. Опускают руки. Садятся. Поднимают руки. Встают. Опускают руки. Садятся.

– Loudly! – Пак ставит руку на клавиши…

Теперь топают и кричат абсолютно все, в один голос. Техник приносит Паку гитару. Но Пак не берет инструмент. В одном прыжке он пролетает до подиума и падает на колени. Зловещая партия соло-гитариста вступает в диалог с его мягким и простодушным вокалом.

Лера вопит. Подпрыгивает. Пак направляет микрофон в зал. Откуда–то справа доносится сначала «вау», а после восторженный свист.

Максим не выдержал, увел Леру к будке звукорежиссёра, где можно было стоять, а не тереться о чужие тела. Она обняла его, такого надежного и горячего, и зашептала на ухо, что он подарил ей лучший вечер на свете.

– Не он, Пак. А ты, Макс. Мой Макс.

Откуда-то потянуло сухим варшавским воздухом. Захотелось тишины… Нет, когда Пак на сцене, тишины быть не может. Как и спокойствия. Застоя. Только подумаешь об одиночестве, о поцелуе…

В толпе мелькнула Маринка. Лера вывернулась и побежала к своей подружке и к своему развеселому кумиру.

Только Пак веселье изображает. Все сегодняшние песни – на какой-то темной подкладке. И почти все мелодии «VictoryGA» на ритмичные биты не ложатся совсем, или ложатся плохо. В прошлом и в настоящем. И ноги не пускаются в пляс. Поднимать руки и прыгать тоже не хочется. Хотя лица у всех в фан-зоне потные, глаза затянуты пеленой, и многие, самые активные и преданные, скучиваются в толпу и напирают на ограждение, тянутся к кумиру. А Пак высоко–высоко. Над ними. И на его голову падают звезды из фольги. И тогда – будто бы замедленная съемка. Лера выхватывает звездочки, сердечки и ленточки из подсвеченного красным воздуха, запихивает затоптанную бумагу в правый карман джинсов и вдруг теряет свое письмо. На бледный конверт тут же наступает чей-то каблук.

Над стадионом вспыхивает фейерверк. Фанаты в экстазе или орут, или тянут распевку:

– «О–Оа–а, О–Оа–а, О–Оа–а»

А у Максима звенит в ушах. Несуществующая тень Пака отделяется от Пака танцующего, от Пака реального. Тень Пака присаживается на краешек подиума и поглядывает на телесную копию заплаканно, с сожалением. Максим видит второго Пака, и ему жаль его. Именно этого Пака боготворила Лера, писала ему и хотела, чтобы ее муж был таким же. Таким же.

Максим улучил момент и бросился к затоптанному конверту. Сгреб с пластика и засмотрелся и на кодовое слово «dream», и на голубые слезки, и на красные сердечки, и на отпечатки чужих подошв на столь дорогой для Леры бумаге.

А Лера прыгала, Лера танцевала. Вдруг бросилась толкаться в более опасный круг. Внутри этого круга фанаты, не стесняясь, колотили друг друга. Леру задели по носу, но она не скорчилась от боли. Лера вытянула руки, видимо, хотела затащить к себе и его, Макса, только Максим отстранился. Не мог отвести взгляда от конверта. В синем луче прожектора он казался серым, неоновым. Максим, не раздумывая, стряхнул приставшую к письму грязь и спрятал его в кармане куртки.

Как же хорошо им было после концерта. У Маринки кровоточила коленка после падения, у Леры вспухла ссадина на скуле. И к выходам не пробраться. Никто не спешил. Многие пели, а они… Они упали на пол и закопались в бумажные ленточки, звездочки и думали каждый о своем. Звезда Паркера Джонса осветила их, признал Максим. Был вынужден признать, когда услышал «I’am trying…», хит со второго альбома «VictoryGA».

Лежа навзничь, Максим смотрел на варшавское небо, где из-за электрической подсветки не было ни одной звезды. Белый навес простирался будто крыло. Он взял Леру за руку и ощутил исходившее от ее пальцев тепло.

– Тебе что музыка Пака разонравилась? – спросила она уже в номере отеля. – Весь концерт стоял столбом.

Шумела за окном ночная Варшава. Там, на темных улицах старого города, гуляли бессонные счастливчики. Они сбивались в компании и распевали хиты Пака.

– Не желаю прыгать и скакать, подобно Паку, или звездить с фанатами, – ответил Максим, откинув одеяло на кровати. – Но в технике у него есть чему поучиться. Жаль, играют мало старых вещей. Вернее, почти не играют. Из первых двух альбомов три песни! И то хиты. А о «Silence of Sound» будто забыли. Как можно было не сыграть «Silence of Sound»?

– Эта песня мрачная и тяжелая. Бе–е–е, – протянула Лера. – Веселье, слэм, мош… Петарды… Хлопушки! Незабываемый вечер!

– Да понял я уже. Ты передала письмо?

Лера взяла со стула свои джинсы и ощупала карманы. Внутри было все: и согнутые пополам сердечки, и мятые звезды, и крылья бумажных бабочек.

А письма для Пака не было.

– Потеряла, – сказала Лера упавшим голосом, бросила джинсы обратно на стул и нехотя забралась в постель. – Надеюсь, охранники найдут конверт, передадут Паку и он узнает то, что я хотела сказать.

Максим не ответил. Промолчал. Просто лег рядом и обнял ее.

– Что было в том варшавском письме? – спросил Максим, едва Славик показал всем пришедшие на почту электронные билеты.

Лицо Леры стало белым как мел. Она подошла к нему. И заглянула прямо в глаза.

– Я уже плохо помню, – явно соврала Лера. – Я напишу новое, слышишь, встречусь с Паком и лично отдам в руки. И ты не отговоришь меня!

Лера схватила сумку и выбежала из репетиционной. Максим взглядом указал друзьям на инструменты. Музыка спасет от дум. Не дребедень от Пака, а его собственная музыкальная мысль.

III

– Лерочка, проходи, проходи!

Маринка за руку втащила Леру в тесный зальчик со стенами из необожжённого кирпича и прикрыла за ней дверь. В этой кофейне Маринка работала администратором и потому маленькая комнатка, украшенная в честь кумира, была в полном распоряжении фан–сообщества.

Все стены покрывали плакаты с Паком. На полу были рассыпаны бумажные звездочки, вырезанные из цветной бумаги, вперемешку с сердечками. На полках разместились фотографии в позолоченных рамочках с концерта в Варшаве. По диванам были разбросаны новенькие сувенирные подушки. Лера выбрала черную, с аппликацией желтого парашюта, того самого, с обложки первого диска «VictoryGA».

– Вот, недавно на «Store» заказала, моя любимая эта, – Маринка прижала к груди мягкий валик с зеленой бабочкой.

– Лучший альбом – четвертый? – Лера повесила сумку на крючок и заняла единственное свободное место в обнимку с желтым парашютом.

– Не всем по вкусу пришелся первый, как тебе, Лерочка… Ты вот с Ириной скооперируйся, она, такие же как, ты хотела. Точно знаю. Доставка в два раза дешевле обойдется. Только Ирина опаздывает. Как всегда.

Лера тратить деньги по пустякам не планировала. Она копила на одну редкую кассету «VictoryGA». Британский критик писал об этой демке в релизе – «Гитара Джонса звучит грязно, гаражно, но как! Минутное вступление на акустике и сквозь темноту на свет прорывается умиротворенный голос певца и околдовывает».

На сайте группы продавали диски в любых обложках и форматах – японское издание с бонусами, британское с би–сайдами, американское с ремиксами. А демо–кассету, о которой мечтала Лера, надо было ловить на e–bay за немалые деньги.

– Лер, чего смурная? Где же радость и счастье от Валерии Осиповой?

Маринка сунула Лере под нос крошечную шоколадку, которую получила вместе со своим кофе. Лера положила шоколадку за щеку и потянулась к салфетнице, повертела пластмассовую штуковину, и увидела на ней приклеенную скотчем картонку с названием главного хита Пака – «I’m trying…». Маринка в восторг приходила от распевки после припева, Лера тоже. Да и все в активе фан–сообщества были к этой песне неравнодушны.

На встречу в кофейне пришли все, кроме вечно занятого Собирателя новостей и Ирины. Лера редко встречала сидящих за столиками людей в реале, чаще всего она общалась с каждым в сети, а вместо лиц привыкла видеть аватарки.

Зазывала вообще склеил себя и Пака. Пак высокий, смуглый, глаза горят. Зазывала ниже, не такой загорелый, и стоит, держа кумира под локоток.

Зазывала в онлайне постил фотографии с концертов «VicktoryGA», а в обычной жизни трудился на должности топ–менеджера в строительной компании.

– Угощение, угощение, – пропел он голосом Пака, предлагая всем разноцветные миндальные печеньки, лежавшие на общем блюде.

– Лер, я тебе кофе заказала, – радостно воскликнула сияющая Марика.

Лера кофе не любила, но ей нравилось снимать ложкой густую молочную пенку.

– Ого! – восхитилась Поющая, вторая активистка, забирая с блюда горсть печенья. Платья для встреч в кофейне Поющая подбирала в тон помаде. Сегодня ее оттенок – ярко–бордовый.

В группе Поющая отвечала за составление плей–листов и рецензирование музыкальных новинок, а в реальности пела на караоке–вечеринках и много путешествовала.

– Радость! Радость! – вдруг воскликнула Доночка Жана, вскакивая со стула. Она подняла хлопушку, дернула за нитку и цветные ленточки посыпались на ее окрашенные в платиновый цвет волосы. Во время прямых онлайн–трансляций концертов «VictoryGA» эта няшная девочка отвечала за непрерывный поток комментариев, а в обыденной жизни училась на филфаке

Лера подумала и удивилась: тоже семья. Третья по значимости. Макс, дети, мама. Потом Пак… Теперь и они, актив.

По сигналу Доночки Жаны все собравшиеся сорвались с мест. Они пели и прыгали, как дети. Поднимали с пола бумажные звездочки и бросали их в воздух. И радость активистов буквально наполнила кирпичный закуток до потолка. Маринка сбила с ног Поющую. Обе засмеялись. Зазывала сдернул с шеи дорогой, запачканный кофе, галстук и надел его на разгоряченную Доночку Жану, а та ничего не сказала в ответ – просто обняла.

– Лерочка! Ау?

– Что?

– Как что? – надула губы Маринка… – Пак приедет в Москву! Пак! А тебя нет с нами. Нет!

Лера не могла со всеми танцевать и веселиться. Двумя часами ранее Максим обозвал Пака конченым придурком и спросил о письмах. Или… Какую он там характеристику прицепил Паку? Нет… Лера напряглась и не смогла вспомнить, но она помнила, как муж смотрел на нее. Максим даже репетировать не мог. Все ходил по сцене и тер свой подбородок.

– Что тут у вас? – чужой голос ворвался в душный закуток кофейни и вывел и Леру, и остальных из виртуального блаженства. – Я прикрываю тебя, Марин, но всему есть предел!

– Знаю, – успокоила Маринка мужчину в форме охранника, покрасневшего от злости. – Еще час и мои друзья уйдут. Обещаю. Клянусь…

Тут Марина бесцеремонно вытолкнула мужчину обратно в коридор и закрыла за ним дверь. Коротко стриженая брюнетка одобрительно кивнула. На шелковом вороте ее белой блузки болтался бледно–зеленый бейдж с именем и фамилией, но брюнетка предпочитала, чтобы ее называли Улыбкой Счастья, ником в сети.

В стеклянной башне–высотке Улыбка Счастья работала ведущим инженером проектного отдела и была серой мышью без семьи и друзей. В сообществе Маринки эта девушка расцветала.

– Всем счастья! – обычно говорила она и хлопала в ладоши.

Разгоряченная от прыжков и танцев Маринка рухнула на стул рядом с Лерой, схватила со стола плохо заточенный карандаш и заявила:

– Особенный, неземной прилив радости, как в свежем треке Пака. Все слышали? Будто из пушек воздушные шары выпускают и будто внутри головы хлопушки взрываются.

Лера понимала Маринкины ощущения. Наверное, дни Пака наполнены счастьем, звездами и радостью, как в его последних песнях. Пак танцует и поет для друзей, и он душа компании. Его белоснежный особняк в два этажа полон гостей, и гости восхищаются Паком – любимцем публики, молодым Паком – шатеном. Они знают о кумире что–то недоступное, таким как, Лера. Знают, где у него спальня, где балкон или какого цвета обивка мебели в гостиной, из какой ткани шторы, и что Пак готовит на кухне, умеет ли он жарить мясо и растапливать камин… И прочее… Прочее…

Лера могла бесконечно любоваться кумиром в его сказочно–игрушечной жизни. Каждый вечер она заходила в специальное приложение и палец сам тянулся к закладке «недавнее». Тот же белоснежный особняк. Паркер Джонс стоит на каменных ступеньках. На нем широченные штаны. На голове вытянутая шапка, похожая на чулок. Пак смотрит куда–то вдаль. На лужайку. И лужайка в жизни кумира залита солнцем, и трава зеленая–зеленая. Свежая.

А бывало, что фотографии в приложении меркли и Лера переносилась в мир своего воображения. В мрачном средневековом замке Пак–шут перекатывался на руках колесом, смеялся, и бубенчики на тряпичной шапочке звенели. А она, Лера, стояла на галерее со смычком. На худом плече покоился инструмент, подобный скрипке. И смычок от каждого прикосновения к сияющим струнам пел и осыпал небесными звуками людей в большом зале под каменными сводами.

А еще Лера видела Пака по ночам. Во сне. Утром она мало что помнила, разве только размытые силуэты и приспущенную штору на окне. Почти всегда занавеска колыхалась на странном сквозняке.

– Эй, Лерочка! Ты с нами?

От голоса Марины Лера очнулась.

– С вами. Вот бы увидеть Пака воочию, – вздохнула она. – Слушай, Марин, а meet в Москве планируется?

– Билеты плохо разобрали на старте. Скорее ближе к событию организаторы проведут розыгрыш в нашей группе. Ну, репост на страницу. Может в качестве приза meet и будет. Ну, если Пак пожелает. Наш Паркер стал нелюдим. Уже лет пять как.

– Откуда ты знаешь? – Лера вцепилась Маринке в руку, а та с удивлением моргнула и раскрыла блокнот.

– Ну, имеется один агент, не здесь, там, за бугром. В Варшаве в очереди обменялись контактами. Свеженький его зовут. Ни одного концерта «VictoryGA» не пропустил!

– Богач?

– А то. Самолеты, особняки, выставки и с Паком в обнимку за кулисами, не липа, как у Зазывалы на стене.

– И на московский концерт Свеженький приедет?

– А то… Слушайте все! – Марина стукнула кулаком по столу и в закутке воцарилась тишина. – Предлагаю во время концерта Пака подиум шариками закидать, или цветами, а на табличках написать слова из «I’m trying…» и встать так, чтобы получился куплет, припев, куплет.

– А какие цветы купим Паку? – спросила Поющая.

– Нарциссы! – предложила Доночка Жана.

– Георгины! – Зазывала продемонстрировал на экране айфона пышный цветок ярко–алого цвета.

– Незабудки! – высказала свое мнение Улыбка Счастья.

– Хризантемы, – не слушая никого стала записывать Марина в графу «цветы».

– Постой, Марин! Все не то, – забеспокоилась Лера.

– Браво, Лерочка! – Маринка недовольно бросила карандаш. В графе она успела написать только «хриз…». – Оказывается, ты слушала!

– Представляешь, слушала. Нарциссы – символ победы валлийцев над англосаксами, георгины – символ неразделенных чувств. Хризантемами, цветами скорби и печали, закидали тут у нас одного земляка Пака, Макс рассказывал. Но артист цветам не обрадовался.

Маринка прикусила губу. Зазывала перестал улыбаться. Даже в глазах Улыбки Счастья Лера не заметила прежнего огонька, а Поющая демонстративно вынула из сумки круглое зеркальце, помаду и принялась подкрашивать губы.

– Какие же цветы предлагаешь купить ты, мисс всезнайка? – поинтересовалась Маринка. – Думала муж у тебя выскочка. Считает себя лучше Пака. Надо же, и к тебе дурость прилипла.

– Марин…

– Не Марин, а предложение. Мы слушаем. Внимательно.

Зазывала смотрел на Леру недоверчиво, Доночка Жана с подозрением, а Лера боялась озвучить свою мысль. Она все еще обнимала подушку с желтым парашютом. В нетронутой кофейной чашке молочная пенка осела, а кофе давно остыл…

– Розы, – тихо произнесла Лера. – Паку следует дарить розы.

– Банально, – засмеялась Марина и схватила карандаш. – Розами московские помойки переполнены. Всем надоели уже.

– Розы – национальный символ его страны, – стала защищаться Лера. – Розы – олицетворение страсти и любви. Мы Пака любим, а не скорбим о нем.

– Я в символы не верю, Лерочка, – хмыкнула Марина и дописала в графе «цветы» – «…антемы. Закупить сто штук».

– И я не верю, – поддержал Марину Зазывала. – На западе букеты рок–звездам дарить не принято. Решено, хризантемы. Их бросать проще, не поранишься.

– Ребята, без разницы, какие цветы, главное, чтобы Пак понял: мы не хуже европейцев умеем петь и веселиться. И чтобы пообещал нам вот прямо со сцены заехать в Москву в следующем туре.

– Да!..

Лера не расслышала, кто выкрикнул «да». Маринка… Зазывала… Поющая… Доночка Жана… Неважно… Активисты смеялись, проживали вторую жизнь в виртуальном сообществе, были на одной волне и пели песни Пака. Пак своей музыкой убаюкивал или радовал. Фортепианными балладами выбивал слезу, а в экстазе был способен превратить спичку в воздушный шарик.

Сейчас по телевизору в кофейне крутили клип «VictoryGA». Из динамиков не доносилось ни звука. Лера наизусть знала текст песни, но этого мало. Ей хотелось услышать голос. Мелодичный, чувственный. Она подумывала как бы ей незаметно стащить со стола пульт и прибавить громкость. Голос Пака заглушил бы смех Маринки, заставил бы говорить тише Зазывалу и Доночку Жану. Улыбка Счастья перестала бы раскидываться радостными репликами, от которых подташнивало.

Смелости не хватило. Другой голос зазвучал совсем рядом. Отголосками. Максим… Словно муж перенесся из репетиционного зала ДК в кирпичный закуток кофейни и смеялся над Паком.

– Да, Зазывала, желтый парашют в памяти застрял навечно, чтобы там рокеры ни писали в крутых журналах, – рассуждала Маринка. – Но только после четвертого альбома частота в моем приемнике всегда 95,2 или 103,7 вместо 106,2. Отстойные станции больше не слушаю. Сначала Пак, потом брит–поп и гранж, постпанк и новая волна, нью–метал и треш, психоделика и хард–рок.

– Маринка! Да ты крута! – Поющая докрасила губы и щелкнула колпачком помады.

– Конечно! Я бы еще с Паком выпила. Знаю, кто поможет ящик с бутылками на площадку протащить. Главное первый ряд занять. Лерочка, с тебя яблочный пирог, дорогая…

– Ну, в родной Москве мы хозяева. Иностранцев вперед не пустим. С оргами спишемся, договоримся, – сказал Зазывала. – Марин, скинешь контакты агентства в чат?

– Как узнаю, кто занимается привозом Пака, обязательно, – Маринка пометила в блокноте – «найти орга…».

Дописать не получилось. Карандаш затупился совсем. Маринка бросилась искать в кармане запасной. Не нашла. Простую шариковую ручку Маринке одолжила Улыбка Счастья, а Лера вдруг улыбнулась. Она уже знала, кто ей поможет встретиться с Паком.

– Лерочка преподносит пирог и желает Паку доброго дня. Поющая ответственная за распевку.

– Здорово! Как раз серебристую помаду в kiko прикупила, а платье… До сентября вагон времени. В Милане подберу что–нибудь броское…

Тем временем Лера, уткнувшись в телефон, листала ленту в facebook.

– Лерочка, да что с тобой? – окликнула ее Маринка. – Ты вообще меня слышишь?

– Марин, прости, срочное дело! – Лера поспешно сорвалась с места, сняла с крючка сумку и понеслась прочь из кирпичного закутка, из кофейни.

Снаружи было дождливо, пахло прелыми листьями и дышалось легко. Прохлада освежала. Идея Леры была ясной, разумной и реальной. Больше часа Маринка и активисты обсуждали, как будут выслеживать Пака. А у Леры есть вариант, о котором никто не знает. Никто. Даже Максим.

Одноклассник… Олег… Вот кто поможет.

Лера дружила с Олегом в сети и лайкала его фотографии на стене. Олег каждую неделю постил снимки с вечеринок. По пятницам он тусовался на коктейльных пати, по субботам – в клубе «Поднебесный». И Олег был владельцем успешного детективного агентства. Лера читала его интервью. Олег сидел за большущим столом и, улыбаясь, рассказывал как легко он и его партнер разоблачают неверных друзей и подруг.

Лера вздохнула.

Олег…

Олег поможет найти Пака. Лера снова вошла в messenger facebook, нашла в контактах Олега и нажала на звонок.

IV

Всю дорогу от кофейни до бывшего завода, где Олег арендовал помещение под офис, Лера представляла, как будет умолять одноклассника: «помоги выследить Пака, помоги, ты моя последняя надежда». И как Олег встретит на проходной, выслушает и не откажет, будет говорить: «Лерочка, я так рад, заходи, заходи. Пак? Паркер Джонс? Все сделаю, не переживай, не волнуйся».

И неважно, что они не виделись с выпускного, и что Олег до девятого класса забывал здороваться, если Лера проходила мимо него. И что за слезы на уроках он подсыпал в яблочный сок слабительное и смеялся, если Лера тянула руку и отпрашивалась в туалет.

А Лера была влюблена в Олега. И даже событие одно произошло. Одна ночь. Но об этом лучше забыть.

Вздохнув, Лера толкнула плечом обшарпанную дверь и вошла в просторный холл, где пол был выложен протертым кафелем и вдоль стен стояли стулья с низкими спинками, на которых никто не сидел.

И в душной проходной в разгар рабочего дня тоже никого не было. Совершенно безлюдно. Олег не спустился, не встретил. И куда идти дальше, Лера не знала.

Она повернулась к стене и увидела доску с объявлениями.

«Стильная стрижка за пятьсот рублей», – гласила надпись на самой большой бумажке.

«Тайский массаж и спа–услуги. Недорого», – значилось на втором.

«Хастл, постановка свадебного танца. Четвертый этаж», – было написано на третьем.

Не найдя объявления нужного ей агентства, Лера подошла к стеклянной будочке вахты и постучала. Темноволосый мужчина с пунцовым от жары лицом отвлекся от развернутой газеты и приглушил громкость радиоприемника.

Лера пригнулась к окошку и спросила:

– Как мне найти детектива Олега Ермошина?

Охранник, не торопясь свернул газету и положил в лоток. С полки стащил толстую книгу в картонной обложке, полистал разлинованные страницы, дошел до буквы «Е» и дежурным голосом произнес:

– Пятый этаж, комната пятьсот шесть.

– Спасибо, – Лера улыбнулась.

– Только обед у них, – предупредил мужчина и снова извлек газету из лотка. – У всех обед. Еще сорок минут.

– Ничего, – Лера посмотрела на экран телефона. Двадцать минут третьего. А у нее три свободных часа, пока дети на занятиях в музыкальной школе. И она решила ждать Олега.

Окошко стеклянной будочки захлопнулось. Охранник закрылся газетными страницами и вернулся к чтению, а Лера завернула за угол и пошла по коридору, в конце которого стояло пальмовое дерево в пластмассовом горшке.

Кругом царила сырая тишина. Только кофейный автомат гудел. Возле него стояла высокая девушка, стильно причесанная и ярко накрашенная. Она сунула в щель купюру и стала давить на кнопку, но автомат упрямился, хихикал, а кофе не давал.

Лера вызвала лифт. Едва раздвижные двери сомкнулись, а она нажала на цифру «пять», как единственная лампа замигала и погасла. И от железных содроганий кабины бросило в нервную дрожь, а после резкой остановки вообще показалось – все, застряла.

Но нет, лифт открыл двери на пятом этаже. Лера выбежала из кабины в коридор и, следуя указателям на стене, свернула направо. Она шла мимо одинаковых обитых темным ламинатом дверей, на которых номера менялись в порядке возрастания. Пятьсот, пятьсот один, пятьсот два…

Лера искала офис с номером «пятьсот шесть».

«У Пака есть песня с таким названием».

Леру кольнуло. Песня, где нет припева и где замедленная струнная партия переходит в сверхбыстрое агрессивное соло гитариста, а Пак, под негромкие звуки фортепиано в самом конце, томным голосом просит ангела с небес услышать его.

«Это знак», – подумала Лера и ускорила шаг.

Пятьсот три, пятьсот четыре…

Пак… Призрак Пака соткался из воздуха и бледным пальцем указал на желтую ручку и на криво прибитые к двери офиса цифры – пять, ноль и шесть. Лере показалось, что ноль скорее на букву «О» похож, чем на цифру. Слишком широкий, округлый.

Постучать она забыла и нажала на ручку. Дверь поддалась и приоткрылась. Лера увидела сидящего на краешке стола Олега. Мраморный бюст Пака будто бы ожил, получил тело, ноги, руки, оделся в скроенный по фигуре костюм, сбежал из ДК и устроился на работу в детективное агентство.

Те же волосы, кучерявые и модно зачесанные, как у Пака. Те же глаза, только карие, такой же длинный нос, но без волнующей воображение горбинки, тот же длинный рот и мускулистые плечи. Казалось, что Олега, как и бюст Пака, изваяли из лучшего мрамора на свете. Настолько одноклассник был гладок и безупречен.

И вполне себе живой Пак–Олег жестикулировал, улыбался, сиял и весь был обращен к неподвижной спинке черного кресла. Кто сидел в нем, Лера не видела, но лицо Олега после каждой произнесенной им реплики таяло от нежности, во взгляде читалась чувственная сладость, а мягко звучащий голос был столь участливым, что Лера на минуту подумала, что Олега пришла проведать жена или возлюбленная.

Лера погрустнела, посчитав себя лишней. Уже собиралась тихонько попятиться и подождать в коридоре. Но тут увидела, что на высокий подлокотник черного кресла опустилась мужская рука, гладко выбритая как у манекена.

– Ой! – прошептала Лера и поняла, что поцелуй Олега с молодым лейтенантом во время выпускного не был забавной шуткой.

Она попятилась и споткнулась. Но ее никто не услышал. Олег так и не повернулся, а сидящий в кресле лениво смял конфетный фантик и бросил в чистейшую пепельницу.

– Да, да, – произнес он. Приподнял два пальца с безупречным маникюром и на полусогнутом мизинце блеснуло золотое кольцо. – Только Европа, страну выберем, когда она официально подпишет отказ. Ты же звонил? Договаривался?

– Конечно. Представляешь, сама позвонила!

Собеседник Олега рассмеялся и сказал:

– Желание желанием, а реальность реальностью.

Лера сглотнула слюну.

– Она зайдет сегодня.

– Ну, ну.

– Все будет гуд, Костик.

Тут Костик повернулся в своем кресле к Лере и, весь такой ухоженный и холеный, замерцал под светом ламп. Темные волосы были выстрижены острыми прядками, а на высокий лоб падала длинная челка и лезла в янтарные глаза, выразительно подведенные черным карандашом.

А Олег говорил и говорил. И Костик, моргая длинными, накрашенными ресницами, слушал его, лениво вращался в кресле и не замечал стоявшую за дверями Леру.

Уставшая, обессиленная Лера засмотрелась на них, машинально переступила порог и прижалась к стеллажу, где стояли золотые и серебряные кубки, грамоты в деревянных рамочках и всякие затейливые безделушки. Вдруг от одного неловкого движения Леры керамическая статуэтка грохнулась на пол.

– О, ты уже тут? – спросил дёрнувшийся Олег и прищурился. – Проходи.

– Олежек, недолго только, мы клиента ждем, – напомнил Костик, покачивая красивую кожаную сандалию на кончике большого пальца. На узкой щиколотке блеснула золотая цепочка.

Лера неохотно подошла к столу и присела в ярко-желтое гостевое кресло напротив Костика.

– Про Ниро Вульфа читала? – самодовольно спросил Олег. – Там тоже кресла для посетителей желтые.

Лера поежилась. Стало холодно. Невидимый Пак, ее защитник, который беззвучной песней помогал справиться с волнением, куда–то пропал.

– Вот видишь, Костик, – с нежностью сказал Олег. – Я же говорил шнеле все будет. Вот и гуд. Зачем пожаловала? – обратился он к Лере.

– Я? – переспросила Лера, опешив от недоброжелательного тона.

– Ну не я же!

Олег переглянулся с Костиком и Лера уловила в их взглядах подтекст. Эти двое будто бы мыслями обменялись. Олег кивнул, а Костик улыбнулся и по–особенному посмотрел на друга.

– Мне… мне помощь нужна…, – невнятно пробормотала Лера.

– Помощь?

Олег с важностью занял хозяйское место за большим письменным столом. Взгляд Олега мазнул по Лере, и она спрятала под сумку обе руки. Олег свои не прятал. Уперся локтями в подлокотники. Лера глаз не могла отвести от длинных пальцев, как у Пака, и пальцы барабанили по ярко-синей коже кресла в ритм песни с последнего диска «VictoryGA». На мизинце Олега поблескивало кольцо, такое же, как у Костика.

Леру от недомолвок бросило в озноб.

– Значит вы Лера? – спросил Костик и сложил обе ладони домиком.

– Да.

– Так вот, Лера. Что мы хотим вам предложить…

Костик не успел договорить. Олег резко стукнул кулаком по обширной столешнице и перебил его:

– Костик, я сам!

– Нет, Олежек. Не стоит упускать момент. Раз Лера пришла. Олег рассказал, в какую ситуацию мы попали?

– Костик, – засмущался Олег. – Подожди.

– Олежек, что такое?

– Да понимаешь…

Олег свел тонко выщипанные брови. Его глаза забегали. Пальцы забили по подлокотнику невпопад. Личная музыка будто бы замедлилась, стала тревожной.

А Костик сохранял внешнее спокойствие. Ни один мускул не дрогнул на безмятежном лице.

Олег нажал на кнопку на панели стола. Что–то сказал вполголоса. Лера попыталась разобрать, но не вышло. Она осторожно осмотрелась и увидела на стенах несколько фотографий в рамках. Похоже, Костик и Олег часто путешествовали по Европе. Они позировали в обнимку на фоне светящихся в ночи кабинок Лондонского колеса обозрения. Гуляли, держась за руки, по улочкам Парижа. Загорали в знойный полдень на скамейке у Ратуши в Стокгольме.

– Мой отец состоятельный человек, – небрежно произнес Костик. – Крупная сумма денег завещана сыну, которого пока у меня нет.

– Не шнеле, Костик, – бормотал под нос Олег. – Не гуд.

Но Костик продолжал говорить. Он смотрел на Леру и обстоятельно рассказывал о порядках и законах в странах, где, как поняла Лера, ему и Олегу разрешат иметь детей.

– Вам нужен сын? – перебила Костика Лера. – При чем тут я?

Костик не успел ответить. Дверь со скрипом приоткрылась. В кабинет зашел высокий мужчина с круглыми глазами и мягкими светлыми кудрями. На нем была голубая рубашка с коротким рукавом. На шее пестрел платок. Мужчина держал поднос. А когда увидел Леру нахмурил бесцветные брови.

«Кофе…», – догадалась Лера. Ароматный, пряного сиропа не пожалели, и пенка. Плотная, густая, бело–коричневая.

– Вы то как раз и при чем, – задумчиво произнес Костик.

Лера взяла ближнюю к ней чашку, отпила из нее немного и обожгла язык, настолько кофе оказался горячим.

– Костик! Давай не сейчас. Лучше пусть Лера скажет, зачем мы ей понадобились, – встрял Олег.

– Ну хорошо, послушаем Леру, – согласился Костик.

И оба уставились на нее. Мужчина с платком на шее что–то прошептал Костику на ухо и выскользнул в коридор.

– Мне нужно выследить Паркера Джонса, – сообщила Лера. – Он приедет в сентябре в Москву. У меня к нему дело. Сами понимаете, где я и где Паркер. Организаторы скрывают, где он будет жить. Мы не знаем, в каком аэропорту сядет его самолет. А мне нужно вручить Паку одно письмо. Важно, чтобы он прочел его и ответил мне.

– Паркер Джонс? – усмехнулся Костик. – Хм, понимаете, Лера, мы не занимаемся подобными делами.

– Не занимались, так займемся! – перебил Костика Олег.

Он порывисто встал из своего синего кресла, подошел к Лере и схватил ее за руку. Лера опешила. Грубая хватка обожгла, как кофе минуту назад. И запахло от Олега терпким парфюмом с примесью чего-то восточного.

– Но есть условие, – жестко произнес Олег.

– К… какое?

Чашка в трясущейся руке задрожала и кофе плеснул на юбку.

– Деньги? – спросила Лера. – Если деньги, назови любую сумму, я позвоню Славику и он одолжит. Учились вместе, помнишь?

– Что, тот самый Славик? – усмехнулся Олег. – Костик, прикинь, этот Славик себя возомнил великим музыкантом. И тот прыщавый Макс, его дружок, тоже.

– Олежек, ты достал россказнями о неудачах своих одноклассников.

– Не, эти пели тра–та–та и тра–ра–ра. Помнишь?

– Олежек! – Костик повысил голос и Олег на минуту умолк.

Костик глубоко вздохнул, откинулся на спинку черного кресла, взял со стола книгу и вынул из средины оранжевую закладку.

– Лера, имей ввиду. Услуги нашего агентства стоят дорого, – сказал Олег. – Очень дорого. Но от тебя денег не нужно.

– Олег, отец у Славика состоятельный человек. Я заплачу.

– Я сказал, никаких Славиков! – Олег отшвырнул руку Леры, будто это неодушевленный предмет, и забарабанил по спинке желтого кресла. Теперь его личная мелодия ускорилась, стала агрессивной.

– Хорошо, – сдалась она. – Чего ты хочешь?

– Помнишь, что было той ночью?

Плечи Леры дернулись. Она сузила глаза и расправила юбку, на которой расползалось горячее кофейное пятно.

– Нет, не помню, – соврала она Олегу.

Но она помнила. Каждую минуту и до мельчайшей детали. Как Олег привел ее в родительскую спальню. В просторной комнате, подсвеченной торшером, крутилась на старом виниловом проигрывателе пластинка. Какая–то женщина протяжно пела по–английски. Они с Олегом танцевали под блюзовую мелодию, пили из тонких бокалов и Олег, обнимая ее, шептал на ухо жаркие глупости. Он говорил и нежно, и шутливо, будто бы все было взаправду. И Лера верила его искренности до тех пор, пока утром в школе Олег не прошел мимо нее, когда она окликнула его.

И сейчас взрослый Олег смотрел на нее сверху вниз и долбил спинку ее кресла как дятел. Он, конечно, и не знал, сколько слез она пролила, сколько раз пыталась убедить себя – «забуду, забуду, забуду», а забыть не получалось.

Костик отложил книгу и постучал пальцем по циферблату наручных часов. Потом он со скучающим взглядом зевнул и демонстративно посмотрел на стену, где висела огромная карта Европы.

– Лера, мы знаем правду, – с нажимом произнес Олег, обнял Леру и, касаясь сухими губами мочки уха, спросил. – Павлик мой сын?

– Павлик – сын Максима, моего мужа, – как можно увереннее ответила Лера.

– Неа, – покачал головой Олег. – Я видел мальчика. Он похож на меня. Русоволосый. Глаза карие.

– Ты ошибаешься, Олег. Мне нужно идти…, – Лера встала.

– Я не разрешал! – Олег пихнул ее обратно в кресло. – Мы организуем наружку за Паркером Джонсом, но взамен ты позволишь мне и Костику прогуляться с Павликом, мы сводим мальчика в кино, купим ему подарок.

– У Павлика все есть, – Лера снова попыталась встать. Мысленно она позвала Пака–защитника. И серая тень возникла на карте мира: Пак словно владел всеми континентами. Но тень не двигалась, не бросалась спасать. А защита была необходима, потому что Олег, крепко ухватив Леру за локоть, презрительно процедил сквозь зубы:

– Можешь отрицать очевидное, только мы с Костиком знаем правду и скоро получим доказательства.

– Это шутка? – спросила Лера.

– Нет, – ухмыльнулся Олег. – Мы же не в школе.

– Пусти меня, – Лера попыталась вырваться. – Не нужно было приходить.

Олег, пренебрежительно скривившись, отпустил ее. Лера потерла свой локоть. Олег будто бы притворялся, что говорит серьезно. На самом деле он, как и в школе, смеялся над ней и втягивал в игру, где в качестве главного приза, как вишенку на торте, разыгрывали ее сына. Ее Павлика. Мальчика, которому Максим посвятил песню и который был нужен другу Олега Костику.

Олег продолжал что–то говорить, а Лера не слушала его. Она вертела головой и видела фотографии на белой стене. Костик и Олег обнимались и безмятежные лица обоих светились от счастья.

– Ладно, совсем ты Леру запугал, – Костик провел ладонью по своей безупречной стрижке. – Понимаете, Лера. За встречу с Паком мы хотим кое-что другое. Мы и так с Павликом погуляем. Я прав?

– Не шнеле Костик, – только и смог вымолвить Олег.

– Нет, шнеле Олег. Лера… За встречу с Паком мы попросим сенсацию. Вы сфотографируете Паркера Джонса, когда он поцелует фанатку, или чихнет, или кто–то станет драться в его гримерной. Мы хотим знать, как Паркер Джонс, который пропагандирует здоровый образ жизни и не ест мясо, ведет себя за кулисами.

– Зачем?

– Помимо агентства мы владеем интернет–изданием о звездах шоу–бизнеса. И наш журнал набирает среднюю стабильную популярность, но нужна привлекающая внимание новость. Паркер Джонс – то что нужно.

– Я могу подумать? – Лера встала.

На этот раз Олег не удерживал ее. Он снова взгромоздился на краешек стола и начал перебирать какие-то бумаги. Лера решила, что нужно бежать, пока он сидит и в ее сторону не смотрит. И она пошла к выходу.

– Хорошо, подумай, – мягко произнес Костик. – Только недолго.

Лера снова засмотрелась на его гладко выбритые запястья и сложенные домиком ладони.

– Возьми у секретаря в пятьсот пятом офисе мою визитку и позвони до конца недели. Мне. С Олегом, вижу, ты не захочешь говорить.

Лера кивнула.

– Ну вот и хорошо.

Костик впервые оставил свое кресло. Лера увидела, что он высокий, стройный и очень гармоничный. Костик вежливо проводил ее и приоткрыл скрипнувшую дверь. В коридоре, как угорелые, носились от лифта и обратно сотрудники с бумагами и телефонами. Из пятьсот пятого офиса вывалились сразу двое. Жестикулируя, они болтали и смеялись.

– Павлик…, – негромко пробормотала Лера, глядя на Костика. – Мальчик – не сын Олега.

Но Костик не ответил, любезно улыбнулся и аккуратно прикрыл дверь в кабинет. Сразу раздались голоса. Лера невольно прислушалась.

– Так Павлик не твой сын? – взвинчено спрашивал Костик.

– Мой, Костик! Все гуд будет. Не переживай. Ради своего Пака…

– Замолчи, Олежек. Ничего знать не хочу.

– Костик!

– Не высовывайся, ясно? Сам правду узнаю. Ты спугнешь ее.

Лера отшатнулась от двери и к лифту зашагала в тревоге. На кнопку в кабине нажимала в подавленном состоянии. Погасшая лампа и скрежет показались мелочью по сравнению с заговором, о котором она догадалась в детективном агентстве.

Нет!

Лифт распахнул дверцы на первом этаже и Лера, не оборачиваясь на предупреждающий шепот призрака Пака, побежала через проходную прочь.

Неровные шаги Леры удалялись по коридору. Загрохотал в шахте лифт, увозящий ее на первый этаж. Костик с размаху плюхнулся в свое черное кресло.

– Ну ты чего надулся! – ласково спросил Олег.

Костик вскинул ладонь, призывая умолкнуть. И Олег послушался, хотя воцарившаяся в кабинете тишина его напрягала. Он не знал, о чем думает сейчас Костик. А роднее человека у Олега не было. Родители бросили, уехали за границу, едва узнали о нем правду. Мент–лейтенант пользовался им и вызывал к себе в обитый старыми фанерными панелями кабинет, когда Олег был ему нужен. А если услуги Олега не требовались, мог запросто сбрасывать звонки и не отвечать неделями.

Костик был рядом всегда. Костик утешал, Костик готовил в кофе–машине вкуснейший мокко. Костик читал книги вслух, и Олег любил слушать его голос. Костик планировал их путешествия и всегда знал, что они увидят в центре города и какой музей посетят.

Олег никогда не скучал в компании Костика. Он любил путешествовать с ним вдвоем.

У них даже появилось в Европе свое особенное место. Сам городок не был примечательным, но с холма открывался удивительный вид. Узкие, будто гравированные улицы, острые шпили соборов, морской залив и скользящие по нему треугольники парусов.

И каждый раз он и Костик старались заехать в этот городок, чтобы еще раз испытать ту особую близость, которая возникала между ними на заветном холме. Олег верил, что Костик – это его судьба и что Костик думает также.

В тот день моросил противный дождик. Но они все равно решили забраться на холм. И весь недолгий путь Олег держал Костика под руку и нес над ним большой черный зонт.

– Олежек, чувствуешь какой воздух? – спросил Костик и сделал вдох поглубже.

– Воздух прекрасен, – согласился Олег. Хотя без Костика он бы подосадовал на ветер, изморось и слякоть под ногами.

– А теперь вниз посмотри, – сказал Костик уже на вершине холма.

И Олег посмотрел на раскинувшуюся внизу панораму. Привычные очертания города утратили четкость, но краски стали намного ярче. Можно было увидеть и желтый автобус, виляющий по жилым кварталам, и тронутое пеленой дождя море. И красную черепицу бесконечных крыш. И миниатюрные трубы, из которых струйками тянулся слабенький дымок.

Костик расстелил на мокрой скамейке свой шарф и оба присели.

– Отец мой болен, как ты знаешь, – сказал Костик. – А на прошлой неделе он вызвал нотариуса, составить завещание, и меня перед этой нашей поездкой с последней волей отца ознакомили… Олежек, представляешь… Недвижимость, машины, акции… Все отписано моему сыну, которого у меня быть просто не может… И отцу прекрасно известно об этом, но он, по словам нотариуса, решил такими невыполнимыми обязательствами наставить меня на путь истинный. Я возмутился и попросил передать мое несогласие отцу. Тем же вечером меня отвели к нему в спальню, и отец прямо в лицо прошипел, а говорить ему, Олежек, было трудно, что ничего в завещании он не изменит… Как бы я не просил его понять… Войти в мое положение. Так что, если я не женюсь, и жена не родит мне сына, все состояние моей семьи отойдет социальным фондам и благотворительным организациям…

– Да нет, Костик, – поспешил успокоить друга Олег. – Сына заиметь не проблема. Бегает тут за мной одна курица. По уши была влюблена в меня в школе. Ну я с ней ради спортивного интереса и переспал. Представляешь, после той ночи она залетела. И отец ребенка, кажется я. Недавно в ее аккаунте смотрел фотографии… Выложила со дня рождения сыночка. Дата, если посчитать по срокам, вроде совпадает… Замуж она вышла позже. Костик, смотри какой мальчуган…

Олег вытащил из кармана кожаной куртки телефон и показал Костику фотографию светловолосого мальчика в красном колпаке. Парнишка стоял возле стола и задувал девять свечей на очень большом торте.

– Да! – воскликнул Костик. – Пацанчик симпатичный. Он мне нравится. Заметил, какой живой взгляд…

– И, между прочим, этот мальчик талантливый музыкант, будущий Рихтер, так у курицы в постах написано, – восторженно произнес Олег и показал Костику еще одну фотографию, где маленький Павлик сидел на сцене актового зала музыкальной школы за очень большим роялем.

Костик долго смотрел на снимки и на лице его возникла тихая улыбка.

– Ну да, ну да, – задумчиво пробормотал он. – Олежек, а мы… мы сможем доказать, что этот мальчик твой сын?

Олег кивнул.

– И у нас получится забрать его себе?

Олег снова кивнул.

– И ты знаешь… знаешь как?

– Придумаем, – сказал Олег. – Но как запасной вариант, предлагаю рассмотреть и детский дом. Так надежнее.

– Разумеется, – согласился Костик.

Тем временем желтый автобус достиг подножия холма, на котором они сидели, немного постоял возле остановки и снова двинулся в путь. А в низких облаках над морем появился первый просвет. Олег сложил зонт.

Спустя неделю Олег вернулся в Москву и добавил Леру «в друзья». Он внимательнейшим образом изучил ее аккаунт, просмотрел все альбомы с фотографиями и почти под каждой влепил «лайк», хотя ему запомнилась только одна. Лера здесь была похожа на ту, которую он пригласил когда–то давно пойти с ним. И она стояла где–то в парке между деревьями в золотистой листве и казалась счастливой и влюбленной… Позировала своему мужу, Максиму. Именно он разместил фотографию на странице Леры…

Сегодняшний визит Леры стал для Олега неожиданным подарком. Он раздумывал, как к ней подступиться, а тут она явилась сама. И не просто так.

Олег видел ее фотографии в социальной сети, но все равно ужаснулся, когда заметил бывшую одноклассницу в дверях офиса. Располневшую, неумело накрашенную, в вытянутой трикотажной кофточке и в стоптанных босоножках, явно купленных в стоковом магазинчике.

В школе Олегу казалось, что доводившая всех мальчишек до смеха нерасторопная и неуклюжая Лера замуж никогда не выйдет и будет вечно мечтать о нем. И Олега забавляла влюбленность Леры, поэтому он и пригласил ее на ту прогулку…

А сейчас она имела то, что было нужно Костику. Лера имела сына, Павлика.

– Олежек, думаю Павлика нам не отдадут, – сказал Костик, вращаясь и покачиваясь в своем кресле.

– С чего взял? – удивился Олег. – Костик, поверь, наш план осуществим. Все будет гуд. Тебе же понравились фото пацанчика? В детском доме был же один похожий и ровесник. Такой же светловолосый, правда глазенки голубые, а не карие.

– Да был…, – перебил Олега Костик. – Но мы на такие неприятности нарвались, вспомни. Я уже и договорился, и бумаги собрал, и подписи всех чинуш. По всему городу бегал. А у мальчика сестра вдруг нарисовалась и их обоих отдали в полную семью. Да… Одинокой женщине не просто усыновить ребенка, а одинокому мужчине…

Костик вздохнул.

– Вот видишь, Костик! Это наш реальный шанс. При успехе мы создадим и полноценную семью, все же Павлик мой биологический сын, и выполним условие по завещанию.

– Условие то выполним, – скептически произнес Костик. – Сына я получу, как и свои двадцать четыре с половиной процента в медиахолдинге. Но Лера… Она беспокоит меня. Твоя Лера не так проста и туповата. И бумаги добровольно она не подпишет.

– Дурында она… Думает о своем Паркере Джонсе. Приперлась в офис с просьбой помочь выследить его. Такой дуре сын явно не нужен. Она же замуж вышла и родила, чтобы мать из дома не выгнала. Мне Ирина, Леркина подружка, попьяни всю правду выложила…

– Тише, Олежек, – сказал Костик, поглядывая на дверь. – Есть одна идея… Если ты уверен, что семья Лере не нужна, можно попробовать свести ее с обожаемым Паркером Джонсом. Она в него по уши влюблена, это же заметно. Паркер Джонс в нее – вряд ли. Он даже не подозревает о существовании Леры. Но можно Леру одеть, причесать и накрасить, как ему нравится. Тогда, может, и обратит он на нее внимание. Уверен, в сети столько фоток его возлюбленных можно найти… Мы и найдем, тщательно изучим каждую, создадим из Леры идеальную пассию и подсунем Паркеру Джонсу. Только деликатнее с Лерой. Олежек, прошу.

– Все будет гуд, – обрадовался Олег.

– Принарядим Леру и пусть шагает к своему счастью. Лера и не заметит, как после встречи с Паркером Джонсом отдаст мальчика тебе, родному отцу. Павлик просто станет ей не нужен… Как и семья… Если будет так, то я согласен следовать плану и дальше.

– Точно, точно…

Начинавший соображать Олег снова задумался. По его лицу проскользнула довольная улыбка. Костик молчал не потому, что злился на него, Костик вносил поправки в его, казалось бы, продуманный план. И самые главные пункты в этом плане, свести Леру и Паркера Джонса. И он, Олег, с радостью это проделает. Возьмет у знакомой в бутике платье, заставит Леру причесаться, накраситься, прокатит ее на шикарной машине и лично толкнет в объятия кумира…

– Олежек, самое главное не поддаваться эмоциям сейчас и с Лерой быть обходительным, вежливым.

– Да понял я, – воскликнул Олег.

– И нужно договориться с ней о встречах с Павликом. Мы будем гулять с мальчиком, забросаем его подарками. Музыканту много нужно. Современный компьютер, программы и примочки всякие, электропианино… Веронику к делу привлечем, если потребуется. А Лера… Лера сбежит после московского концерта с Паркером Джонсом. И Павлик не так болезненно к этому отнесется, если полюбит нас, привяжется к нам…

– Сделаем, – улыбнулся Олег. – Не переживай.

Буквально в тот же день детективное агентство приступило к работе. На протяжении двух часов Костик не отходил от компьютера, пытался найти в сети заметки о личной жизни Паркера Джонса.

– Олежек, он что из наших? Ничего нет. Только бешеные европейские или американские фанатки бросаются под лимузин или виснут у Паркера Джонса на шее где–то за кулисами! И все как одна в рваных джинсах и в майках с его портретом!

– Быть такого не может. Паркер Джонс – точно не наш. Поищи еще, Костик.

Костик вздохнул и ввел в строке название зарубежного поисковика. Следующие два часа он потратил на просмотр статей на англоязычных сайтах и только ближе к вечеру показал Олегу одну интересную фотографию.

– На эту глянь, Олежек. Есть что–то общее с Леркой. Только эта девица не серая забитая мышка, а вполне себе страстная и обаятельная женщина. Паркер Джонс был влюблен в нее. Она работала у него второй ассистенткой. Где мисс Софи сейчас неясно, но ты запиши, Олежек…

– Подожди, Костик!

Олег раскрыл блокнот и жестом показал, что он готов записывать.

– Волосы строго до плеч, – диктовал Костик. – По цвету – светло–русые. Глаза – серые. Ага… У Лерки такие же. Супер. Платье с открытыми плечами, не слишком длинное. Желательно – белое. Макияж у оригинала не слишком яркий, но мы добавим красок. Глаза необходимо строго черной подводкой, а не карандашом подкрасить, чтобы взгляд околдовывал. Все записал?

Олег кивнул и закрыл блокнот.

– Теперь нужно придумать, как мы этого Паркера выследим, – сказал он. – Ну чтобы с Леркой свести.

– Конечно! – воскликнул Костик и снова защелкал по клавишам.

Мгновенно, практически синхронно, у обоих появились идеи, кому позвонить и как узнать, где можно будет застать Паркера Джонса в Москве во время его визита.

Костик предложил мента, их покровителя, теперь подполковника. Олег знакомого официанта Гоху в Поднебесном. Олег почему–то сразу догадался, что мега–звезду вроде Паркера Джонса повезут тусить именно в этот клуб.

Сначала Гохе позвонил Костик. Договорился с ним о встрече. Уже дома приоделся, надушился и тайком от ревнивого Олега сбегал со смазливым официантом на свидание, но о визите Паркера Джонса так ничего и не узнал.

Утром Олег принялся звонить сам. И не Гохе, а сразу в компанию «VAS», крупнейшее московское концертное агентство. Олег притворился директором одного известного певца, имя ему подсказал Гоха, после обеда лично явился в «VAS», нашел там секретаршу ведущего промоутера, который занимался букингом зарубежных артистов и сам, по ее словам, планировал программу приема Паркера Джонса.

Немного полюбезничал с пухленькой девицей (кому-то ее формы показались бы соблазнительными, но Олегу она напомнила тесто в кадушке), сводил девушку на свидание в Поднебесный и на следующее утро благодарная секретарша мигом свела его со своим шефом.

И за две личных встречи в одном пафосном ресторане «новый приятель» Олега выложил о визите рок – звезды все, что знал:

– Запоминай, Олежек. Посадка в вип–терминале аэропорта Внуково, поздний завтрак в отеле, закрытый ужин, preparty в Поднебесном, там же встреча с победительницей конкурса meet&great, саундчек, выступление разогревающей группы, концерт «VictoryGA», afterparty в Поднебесном, самолет в Новосибирск… Пометка – под окнами отеля обязательно должны быть фанаты! Круглосуточно.

– Круто, чувак! – воскликнул Олег, довольный тем, что в его ежедневнике появилась программа визита Паркера Джонса.

– Если что–то изменится, звякну, – пообещал ведущий промоутер.

V

Лера шла по улице, обсаженной кленами. Щебетали птицы. Сквозь молодую листву проглядывало ясное небо. Еще вчера она бы наслаждалась тугими пестрыми тюльпанами и дурманящим запахом черемухи. Сегодня было не так. Лере казалось, что зелень поникла, а щебетание птиц было похоже на металлический стрекот ножниц.

И Пак в наушниках тихо напевал что–то грустное и меланхолическое, а Лера не прислушивалась. Вспоминала, как кричал Олег:

«Павлик мой сын! Мой!».

Лера вздрогнула, сняла наушники и спрятала плеер в сумочку. На скамейке под высоченными липами сидели двое. Один усатый, со сведёнными в суровую линию бровями на смугло–румяном лице, ковырялся в телефоне. Второй, в светлой бейсболке и со сломанным носом, прятал толстые руки в оттопыренных карманах ветровки и смотрел то на мусор, валявшийся у него под ногами, то на яркую растяжку с рекламой кухонного гарнитура, то на Леру.

Лера остановилась у входа в музыкальную школу. Сначала из открытых окон донеслись протяжные звуки скрипки. Затем кто–то отчаянно заколотил по клавишам и фортепиано загремело, застонало. Потом был голос. Высокий, лиричный. Пела незнакомая девочка.

Лера спиной чувствовала, что двое смотрят на нее. Мир благоухающей весны окончательно померк. Она позвонила Олегу.

– Слу-у-у-шаю, – пропел одноклассник.

– Я разрешу тебе и Костику увидеться с Павликом. Только прикажи своим людям уйти. Не нужно следить.

– А, заметила, значит. Тогда говори, когда приведешь Павлика. И Костик снимет наружку. Временно.

– Суббота, – нехотя пробормотала Лера.

– Суббота так суббота. Еще позвоню. Не ответишь шнеле, так мужу наберу.

В трубке раздались протяжные гудки. Сидящие на лавочке зашевелились. Тот, кто ковырялся в телефоне, услышал вызов и поднес аппарат к уху, а тот, кто в бейсболке вытянул шею, прислушиваясь к разговору. Лера догадалась, что шпионам позвонил Костик. Потом оба лениво поднялись и вразвалку побрели прочь.

Лера с облегчением вздохнула. Она открыла дверь, переступила через высокую ступеньку–порог и оказалась в просторном холле с высокими потолками, где ярко и мертвенно горели лампы дневного света, а на деревянных скрипящих половицах лежала затертая ковровая дорожка.

Лера присела на низкую скамеечку у раздевалки. Хлопнули одновременно двери классов, расположенных рядом с учительской. В коридор выбежали ученики и один за другим понеслись, галдя, открывать шкафчики.

А Лере показалось, что кто–то поет совсем близко. Голосом Пака. Она заозиралась, но никого не увидела.

Тут ее дернули за руку.

– Павлик! – Лера обняла сына и поняла, что никому она его не отдаст.

– Мама, ты представляешь! – выпалил Павлик. Глаза у него загорелись ярко–ярко, а лицо засветилось. И посмотрел он на Леру, как Пак на фотографиях в журнале. Весело и приветливо. – Я впервые отобрался на конкурс пианистов. Только все лето нужно будет заниматься.

– Здорово, сынок, – Лера потрепала сына по русой макушке и поднялась на ноги. – Я рада. И папа будет тоже очень рад.

Тут Лера снова услышала музыку.

– Посиди здесь немного. Я сейчас, – сказала она и пошла как завороженная на фортепианные звуки, доносившиеся из класса напротив раздевалки.

На минуту показалось, что самый настоящий Пак нашел на Варшавском стадионе письмо, прочел, проникся просьбами фанатки, быстро купил билет на самолет, тайно прилетел в Москву, в музыкальной школе отыскал фортепиано, сел за инструмент и стал играть концовку из песни «506». И тихая мелодия звала, а голос вел по тоннелю на свет.

Лера осторожно заглянула в класс. Пака не увидела, но разглядела на подоконнике засохшую фиалку в горшке, толстый слой пыли на закрытой крышке рояля, высокие книжные шкафы и девочку с косичками лет восьми, со скрипкой. Ученица, прикрыв глаза и напрягая лоб, старательно водила смычком по струнам, а ее преподаватель, сидевший на стуле к Лере спиной, говорил отрывисто «раз и, два и, три и» и счетом помогал не сбиваться с ритма.

Лера извинилась, прикрыла дверь и вернулась в раздевалку.

Павлик ждал у шкафчика. Пришла с урока и Кристина. Дочка сидела на скамеечке и переобувалась. Лера бросилась помогать ей.

Кристина была на два года младше Павлика, и в музыкальную школу захотела, потому что Павлик взахлеб рассказывал ей об интересных уроках и как здорово самому уметь читать музыку с листа и наигрывать мелодии, когда родители не просто слушают, а хвалят и аплодируют.

– Мама, – Кристина подняла голову, и Лера увидела, что глаза у дочери красные, круглые щечки опухли от слез, а колено разбито. Лера молча потрогала ушиб. Кристина зашипела сквозь сжатые зубы.

– Болит, – пожаловалась она.

– Мама, смотри! – Павлик показал Лере кулаки. Лера ахнула, заметив у сына сбитые костяшки указательного и среднего пальцев на правой руке.

– Кристина подралась с хористом, – гордо пояснил сын. – Я, как старший брат, вступился. Папа говорит, нужно уметь давать сдачу.

– Зачем вы в драку лезете? – возмутилась Лера. – Сколько раз говорила, руки беречь нужно. – Сама до дома сможешь дойти? – обратилась она к дочери.

– Я ей помогу, – Павлик предложил сестре руку. – Кристина, держись за меня.

Лера поспешно завязала дочери шнурки, поправила курточку. Павлик подхватил Кристину под локоть и повел сестру к двери. Лера пошла за детьми.

– Валерия Павловна, завтра в три часа к директору не забудьте зайти! – послышалось за спиной.

Лера обернулась. Высокая девушка в светлом брючном костюме стояла у зеркала и приглаживала короткие черные волосы. Рядом на стуле лежала большая сумка, из которой выглядывала пачка нотной бумаги.

– Вы мне? – спросила Лера.

– Вам конечно, – ответила брюнетка и повернулась.

Теперь Лера узнала Веру Станиславовну, учительницу Павлика и Кристины. Новая стрижка и новый цвет волос сильно ее изменили.

– Кристина не сдала зачет по сольфеджио. Я не могу перевести вашу дочь в третий класс, – строго сказала Вера Станиславовна.

Лера вздохнула:

– Хорошо, я поговорю с директором об успеваемости.

– Родители Смирнова тоже придут. Ваш Павлик ударил его. У Смирнова синяк под глазом.

– Знаю, Павлик похвастал.

– Нашел чем хвастать. – Вера Станиславовна пожала плечами. – Накануне конкурса портить репутацию… Учтите, на поведение тоже будут смотреть.

– Муж поговорит с сыном, – пообещала Лера.

– Да уж пожалуйста.

Вера Станиславовна сощурилась и в ярко накрашенных глазах проскользнула усмешка. Лере показалось, что Олег приходил в музыкальную школу, и не только успел полюбезничать с преподавателем, но и все ей рассказать. И Вера Станиславовна уже знала правду, которой Лера боялась столько лет.

– Я пойду, – сказала она. – Павлик и Кристина там одни…

– Ну идите, – Вера Станиславовна осуждающе покачала головой и направилась в класс, а Лера выбежала на улицу.

Павлик и Кристина сидели на скамейке под липами. Русые волосы на голове сына шевелились на ветру. И аккуратно подстриженные прядки переливались в солнечных лучах. И встреча с Паком будто бы состоялась, а Олег и Костик забыли обо всем и сбежали в свою Европу.

Та же самая музыкальная школа много лет назад. Контрольная по сольфеджио.

– Определи тональность, размер и количество нот в такте. Голосом напой мелодию и сама поймешь, как все легко и просто, – убеждал Максим.

– Ничего себе просто! – возмутилась Лера и сунула свою тетрадь Максиму.

И Максим безропотно написал за нее диктант за семестр. Лере впервые поставили отлично и после урока она долго смотрела на записи в нотной тетради и налюбоваться не могла пятеркой.

– Лер, а давай на улице посидим, – предложил Максим, когда в классе стало совсем пусто.

Лера закрыла нотную тетрадь и положила ее в рюкзак к учебникам по специальности.

– У меня кое–что есть, – не сдавался Максим. – Один крутой альбом. Тебе понравится.

– Ну идем, – согласилась Лера и встала. – Послушаем что ты там принес. – Она улыбнулась и вышла из класса.

– Да! – воскликнул Максим. Стащил со стула свой рюкзак и побежал за Лерой.

Уже на улице, когда они присели на скамейку под липами, Максим передал ей черный наушник с буквой «R» и включил кассетный плеер. Лера услышала, как кто-то играет на пианино, а вокалист тихо поет «open your eyes, open your eyes…».

– Лер, я что хотел сказать…

– Ты что–то спросил? – Лера вынула наушник.

– Нет, просто мне нравится, когда кончики твоих волос щекочут мне руку, – сказал Максим смущенно.

Тут Лера заметила, что ее волосы и правда касаются запястья Максима. А сам Максим блаженно улыбается. Лере он вдруг показался лишним. Под музыку тогда еще неизвестного Паркера Джонса получалось думать только об Олеге. Она попыталась скрутить волосы в тугой пучок, но Максим не позволил. Резко схватил за локоть.

– Макс, перестань! – крикнула Лера.

Максим отпустил руку.

– Всегда так…, – пожаловался он.

Лера достала из кармана рюкзака длинную шпильку и все же сделала пучок. В тот весенний вечер все цвело и благоухало. Дорожка–аллея пустовала. Занятия в музыкальной школе давно закончились, и над крышей деревянного крыльца зажегся одинокий фонарь.

– У тебя же день рождения на этой неделе? – спросил Максим.

– Ну…

– Ты…

– Хочешь спросить, почему не зову тебя?

Максим кивнул.

– Я пригласила Маринку и Иру, – быстро ответила Лера. – Будет странно, если и ты придешь.

– Почему? – удивился Максим.

– У нас девичник. И кстати, где ты эту музыку взял? – Лера нарочно сменила тему. Самым желанным гостем на празднике должен был стать Олег, только Олег жил своей жизнью, подшучивал над ней и не догадывался, что Лера собиралась с духом, чтобы отправить ему приглашение.

– В «Пурпурном легионе». – Максим показал Лере коробку из–под кассеты. – Искал гитару, а купил альбом крутой рок–группы.

– Необычно звучит. Громко и мелодично.

– Тоже так думаю. И в «МузОбзоре» статья вышла. Критики поставили этот альбом на первое место. Прислушайся. В каждой песне важна не только мелодия и голос лид–вокалиста. Но и дух, и скрытый смысл, и отсылки к древней культуре, шаманству. Уловила?

– Я просто музыку слышу, – Лера засмеялась. – И голос у вокалиста приятный.

– Хотел бы я также научиться петь, – Максим вздохнул. – Чтобы пробирало.

– А что мешает? – строго заметила Лера.

Максим пожал плечами и прибавил громкости.

– Вот эта как тебе? – спросил он.

Леру оглушил грохот. Звуки гитары перекрывала барабанная дробь. Спокойствие и тишина улетучились. И пел вокалист напористо, будто бы бежал. Лера закрыла глаза.

– Ну как? – поинтересовался Максим.

– А другие альбомы у тебя есть? – спросила очнувшаяся Лера.

– Ну ладно. Хотел на день рождения подарить, но раз девичник, то вот.

Максим бережно вытянул из рюкзака бумажный конверт. На лицевой стороне был нарисован желтый парашют. И парашют этот медленно спускался на землю с черного неба.

«VictoryGA», – прочитала Лера.

– Японское издание, с бонусами. Держи.

– Мне? – удивилась Лера, принимая из рук Максима легкий, практически невесомый конверт. Она не удержалась и позволила виниловой пластинке выскользнуть ей на ладони.

– С днем рождения, – поздравил Леру Максим и сморщился, когда она пальцем провела по идеальной поверхности винила, отливавшей черным шелком в свете фонарей, прикоснулась к желтому кругу со списком песен в самом центре, перевернула пластинку на оборотную сторону, увидела портрет человека с русыми волосами и воскликнула:

– Вау!

– Если понравится, месяца через три приходи в ДК, – Максим помог Лере убрать пластинку в конверт. – Мы со Славиком пробуем играть эту музыку вживую.

– О, Макс! – воскликнула Лера и впервые обняла его. Максим смотрел на нее, а Лера видела на его месте Олега. Ей казалось, что загорелый и мускулистый Олег спускается по солнечному лучу на землю и поет голосом вокалиста группы «VictoryGA».

– Мама! – Павлик схватил Леру за руку. – Вера Станиславовна нажаловалась? Обещай, что не будешь ругать Кристинку. Я схожу с ней на пересдачу.

– Разве я ругаю за оценки? – ответила очнувшаяся Лера. – Идем уже.

Лера помогла Кристине встать со скамейки и, держа за руку, повела прихрамывающую дочь по улице.

Павлик всю недолгую дорогу от музыкальной школы до дома прыгал и хвастался, что по всем предметам ему пятерки поставили. А Кристина шла молча. Глаза дочки были красными, но она не плакала.

Лера опустилась на корточки, ласково погладила дочку по голове и еле слышно сказала:

– Если трудно, так и скажи. Летом заберем документы.

– Трудно, – произнесла Кристина.

В почтовом ящике вместо газет и счетов обнаружились две молочные шоколадки. Их оставляли детям соседи. Пожилой Линдеман говорил по–русски с ужасным акцентом, а его высоченная жена с грубыми чертами лица только улыбалась, склоняя набок голову, если с ней здоровались.

Когда эти люди поселились у них в доме, Лера не помнила. Впервые она заметила их во дворе поздним вечером, когда возвращалась из музыкальной школы, злая и расстроенная, что не получилось списать у Максима. Ее поразил высокий красный велосипед с большим треугольным сидением и красиво выгнутым рулем, который катил к подъезду тогда еще молодой Линдеман. В то время он был брюнетом, на руках не было старческих пятен, и на улицу он выходил в добротных брюках темно–коричневого цвета, в светлой рубашке и в начищенных до блеска ботинках.

Мама из-за занятости в больнице так и не познакомилась с соседями. Но Лере было интересно. Она засматривалась на казавшуюся неприступной дверь, которая была не такой, как у всех остальных. Металлическая с бронзовым отливом, с тремя замками, с позолоченным номером «двадцать три», с изогнутой латунной ручкой и маленьким, почти незаметным, глазком.

Соседи сплетничали о Линдемане и его замкнутой жене. Не здороваются, молчаливые, непонятно, где работают и чем занимаются. И шторы на окнах всегда задернуты, так как есть что скрывать. За все годы Лера и парой слов не перекинулась с соседом и его женой. Просто проходила мимо. Линдеман всегда широко улыбался навстречу, если замечал Леру во дворе, но Лера опускала глаза.

Впервые она попала к нему в квартиру, когда пришла забирать застрявшего там Павлика. Оказалось, Линдеман работает преподавателем английского языка в гимназии, а его жена запекает в духовке вкуснейшие ребрышки и выращивает цветы. У них в гостиной Лера увидела фиалки, пышные кусты розовой герани, две тяжелые кадки с фикусами, разросшееся пальмовое дерево и ползущую по стене комнатную лиану…

– Мам, – позвал ее Павлик. – Шоколадки? От дяди Густава?

– Да, малыш, – ответила Лера и снова задумалась.

Павлик вынул из почтового ящика обе шоколадки и отдал их Кристине.

Лера мельком посмотрела через давно немытое окно во двор. Там мелькнули две фигуры. Показалось, те самые, в кепке и с телефоном, что сидели на скамейке под липами у музыкальной школы. Лера схватила Павлика за руку и сжала его ладонь так крепко, что сын вскрикнул.

– Мам, да что с тобой! Ты странная…

– Странная иностранная, – передразнила с набитым ртом Кристина. Лера сморщилась. Мордочка у дочери была измазана шоколадом.

– Дай сюда, – сказала ей Лера и забрала у Кристины лакомство. – После ужина.

– Мам, так что произошло? – не унимался Павлик.

– Все хорошо, малыш, – Лера улыбнулась и впустила детей в квартиру.

В прихожей свет не горел. Но мама с работы уже вернулась. Лера слышала голос ведущего, доносившийся из телевизора, и зрительский хохот. Мама тоже смеялась. И Лера любила ее смех. Мама веселилась редко. Всегда ходила сосредоточенная, вечно о чем–то думала, ей постоянно звонили с работы и просили помочь. И она отвечала всем. Ходила по комнате с телефоном и, поливая цветы, консультировала медсестру или пациента. И с Павликом и c Кристиной мама тоже помогала, сидела с ними, если Лера просила, спешно менялась дежурством в больнице, а утром читала жалобу от пациента, который не увидел ее на приеме. Днем ранее она обещала ему быть на работе и обещание не выполнила.

И мама никогда не злилась. Никогда. Лера не помнила ее злой. У нее, наверное, была самая добрая и понимающая на свете мама, пусть и островатая на язык. Привычку говорить всем правду в лицо Лера плохой не считала.

Жаль, ей такой не стать. Но и врать она не умеет. Павлик вот сразу почувствовал, что с ней что–то не так. Но Лера не была готова говорить с сыном об Олеге и Паке. Она бережно и молчаливо хранила внутри себя свой собственный мир, где царил со своей музыкой Паркер Джонс, где все еще жила первая любовь к Олегу и где поселилась привязанность к Максиму. Ничего, кроме признательности, Лера к мужу не чувствовала. Мама приняла его сразу, но упрекать из–за отсутствия постоянной работы с трудовой книжкой так и не перестала. Музыкант – не профессия. Певец на эстраде – да. И признание, и талант, и публика, и достаток. Гитарист с непонятным, непопулярным музыкальным материалом, маму не впечатлял. Она не могла понять, что такое важное и существенное пытается донести до людей Максим, когда до него уже все сказано.

Маме хотелось радости, особенно после разбора жалобы пациента, который просто вымещал злость на весь мир. Маме хотелось магии и иллюзии. И все это ей дарили телевизионные ток–шоу.

Пока Лера помогала снимать Кристине ботинки и куртку, она думала, что ей нормальной матерью никогда не стать. Особенно теперь, когда Олег обещал привнести в ее жизнь много новых проблем.

Тем временем Павлик успел забежать в гостиную и даже рассказать бабушке о драке со Смирновым.

– Молодец! – похвалила Павлика мама и потрепала его по русой голове.

Павлик гордо выпрямился, а Лера повесила куртку Кристины на вешалку и вошла в комнату. Плоская плазма на стене показывала ток-шоу. Ведущий с неприлично гладким лицом расхаживал по студии, демонстрируя зрителям белые зубы. Мама сидела на диване, прикрыв уставшие за день ноги пледом. Телефон лежал рядом, на подлокотнике. Каждые две минуты мама проверяла сообщения во врачебном чате.

Кристина скромно стояла у двери. Лера поняла, что дочка ждет, когда она вернет ей сладкое.

– Ба, я выступать на конкурс поеду, – похвастался сын.

– Павлик, не мешай бабушке, – строго сказала Лера и положила обе шоколадки от Линдемана на верхнюю полку стеллажа. Не достать, даже с табуретки. – Идем на кухню.

– Что за конкурс, Павлуша? – заинтересовалась мама, приглушив звук. – Ты уже готовишься?

– Да! – воскликнул Павлик с энтузиазмом. А мама притянула его к себе и обняла.

На экране ведущий напряг смуглый лоб. Между бровями образовалась характерная складка. В студии с яркими декорациями повисло напряжение. Крупным планом показывали искаженное гримасой лицо главной героини, ухмылку эксперта и уставшие физиономии приглашённых зрителей в первых рядах, которые как по команде закивали и захлопали. Ведущий подсел к героине на белый диван и что–то спросил у нее. Снова аплодисменты.

Мама, обнимая Павлика, поверх его макушки смотрела на экран. Рука ее лежала на пульте.

– Ну все, Павлуша, иди, – мама отстранилась от Павлика, повернулась и Лера увидела ее лицо. Отечное, измученное после рабочего дня. Под глазами залегли серые тени, а губы были бледны.

– Я могу забирать Павлика с дополнительных занятий, если нужно, – предложила она. – И отводить.

– Посмотрим, – быстро сказала Лера и повела детей на кухню.

– А Макс домой не приходил. И не звонил, – послышался из гостиной обеспокоенный мамин голос. Но Лера закрыла дверь и ей не ответила.

Не пришел Максим и после ужина. Дети спали, а Лера сидела в затемненной спальне и по привычке ждала, когда муж телефонным звонком подаст сигнал и можно будет подходить к окну. Обычно он появлялся на дорожке между деревьями в девятом часу. Останавливался возле детской площадки и высматривал ее. Лера махала ему рукой, а он махал в ответ и только потом заходил в подъезд.

Сейчас часы показывали двадцать минут одиннадцатого. И на звонок он не ответил. От беспокойства Лера стала расхаживать по комнате. Дважды отодвигала штору и выглядывала во двор. Никого. Черную улицу освещал единственный, но очень яркий фонарь. Детская площадка пустовала.

Лера резко задернула штору. У нее проблема. И с мужем не поговоришь. Олег не просто материализовался из прошлого, Олег активно начал вредить… Чтобы успокоиться, она намазала руки кремом и допила успевший остыть чай. Затем надела любимые тапочки и завела, тихо–тихо, проигрыватель. Она ходила по комнате, раскинув руки, кружилась под голос Пака, танцевала и пела, чего никогда не делала на людях. Единственный раз, когда получилось раскрепоститься, был концерт Пака в Варшаве.

Запыхавшись, Лера повалилась на заправленную пестрым покрывалом двуспальную кровать. Они с Максимом купили всю мебель сразу после свадьбы. Тогда он все время крутился со Славиком, пропадал и приходил домой только ночевать.

Иногда он пел для Леры. Просто потому что хотелось.

– Песня успокаивает, – говорил муж и вынимал из правого кармашка в рюкзаке белый конверт. В первое мгновение Лера думала, что внутри письмо от Пака.

Но в конверте всегда лежали деньги…

Лера незаметно задремала. Ей снился кинжал с окровавленным кончиком. Да, она решилась и воткнула нож в самое сердце тому, кто гнался за ней по пропахшим пивом и сигаретным дымом улицам. Над головой чернела ночь. Морозный воздух сливался с царившей в тесном переулке тишиной. Лера бежала, кричала, стучалась в запертые двери, трясла железные решетки и требовала позвонить в полицию. Но никто не отзывался в ответ. Никто.

Один раз она обернулась, когда стояла под фонарем. Только гнавшийся за ней не спешил выходить из тени на свет. И Лера злилась, что не может понять, кто он такой и почему бежит следом.

Вдруг дверь одного дома поддалась, и Лера оказалась в черном и продуваемом насквозь подъезде. Кто–то специально выкрутил лампочки на всех этажах, но Лера даже во мраке уверенно поднималась по лестнице. У квартиры старика Линдемана она замерла. Отяжелевшей рукой нащупала привязанную к рулю корзинку для покупок и узнала его велосипед.

В шахте загудел лифт. Лера вошла в распахнувшую двери кабину. Стены были исписаны маркером, пол под ногами в разводах, к кнопкам «четыре» и «пять» прилипла жевательная резинка. Лера нажала на цифру «семь» и мгновенно очутилась в своей квартире. Сидящая у телевизора мама и играющий на гитаре Максим ее не узнавали. На кухне взбивала тесто для яблочного пирога особа с незнакомым лицом. И пробежавший совсем рядом Павлик назвал ту женщину мамой…

– Нет!..

– Мама!

Лера очнулась в мокром поту. На кровати сидел сын. Она приподнялась, включила ночник и обняла Павлика крепко–крепко.

– Ты кричала, мама. Я слышал.

– Ничего, сынок. Сон дурной приснился.

Из колонок слышалось электрическое шипение. Пластинка давно перестала крутиться. С книжной полки свалился конверт из–под пластинки. В свете лампы мелькнул желтый парашют. Засветился ярко–ярко. Замерцал.

– А что за сон? – насторожился Павлик.

– Да так, история школьницы, – успокоила сына Лера. – Как она праздновала день рождения.

– Весело было?

– Ну, как сказать, – Лера улыбнулась. – Музыка была. Одноклассник подарил ей альбом супер–группы. Собравшиеся за столом подружки ругались и спорили, кто первым возьмет пластинку домой, а школьница грустила. Даже музыка не могла ее развеселить. Тот, кого она ждала, не пришел.

– А как его звали?

– Школьница забыла имя, но она надеялась, что он придет и имя вспомнится само собой.

– И они больше никогда не виделись?

– На другой день. Школьница простила и злые шутки, и неприязнь, и невнимание, и забывчивость…

– Почему?

Лера пожала плечами:

– Не знаю, Павлуша. Я проснулась.

– Поэтому ты плакала?

– Павлик, идем в кроватку

– Мама…

– Не сейчас. Поздно. Папа вернется с выступления, увидит, что ты не спишь и расстроится. Идем.

Лера взяла Павлика за руку и повела его в детскую.

Много лет назад мама уступила детям свою комнату и перебралась в гостиную. Там был телевизор и любимый телеведущий. Он вел разные передачи и в разное время суток. Кулинарные, сад и огород, ток–шоу и тематические программы с приглашенными гостями.

Работал телевизор и сейчас. На дверь падал бледноватый отсвет от экрана. Лера тихонько заглянула в гостиную, увидела, что мама крепко спит, и выключила телевизор.

Кристина тоже спала, обнимая книжку итальянских сказок в затертой обложке. Лера читала эту книгу в детстве, особенно ей нравилась сказка о трех апельсинах. Кристина до нее еще не дошла. Лера вообще удивлялась, что дочку смог увлечь голый текст без ярких картинок на страницах. Этим вечером она не капризничала и даже забыла, что после ужина ей полагались шоколадки.

Лера укрыла Кристину одеялом и положила книгу на подоконник. Павлик сам забрался в свою кроватку возле двери. Лера вздохнула. В этой комнате никогда не висели плакаты Пака. Обои были целые, без прилипшего к ним скотча, как у них с Максимом в спальне. Все пространство занимали полки для школьных учебников, нотных тетрадей и детских книг. Напротив висело огромное зеркало. Кристина часто крутилась возле него, рассматривала, как сидит на ней то или иное платье. Как завязаны банты на голове. Иногда она прикладывалась к зеркальной поверхности и оставляла отпечатки своих губ, за что ее ругала бабушка.

Хлопнула дверь. Звякнули упавшие на трюмо ключи. Лера быстро поцеловала заснувшего сына и осторожно пробралась в прихожую.

На колченогом стуле возле вешалки пыхтел Максим. Не замечая Леру, он расшнуровывал уличные ботинки. Лера включила свет и Максим резко выпрямился. Они встретились взглядами. В черных зрачках мужа таилась тревога, а губы дрожали, как в тот злосчастный день в одиннадцатом классе, когда она ушла гулять с Олегом.

Олег сам подошел к ней на перемене. Не ухмылялся. Не подшучивал. Предложил пройтись после уроков. Максим, стоявший неподалеку, тревожно следил за ними. А когда Лера на приглашение Олега закивала и уронила рюкзак, то вообще отвернулся и слова ей больше до звонка не сказал.

– Встретимся на крыльце в два часа, – заулыбался Олег, развернулся и пошел своей дорогой. Какое у него было лицо, о чем он думал Лера не видела и не понимала. Она смутно помнила, как добиралась до класса. Нет, она не просто шла, она как обезумевшая неслась на урок и все сорок пять минут поглядывала на тикающие на стене часы.

И это были самые долгие сорок пять минут в ее жизни. Коротко стриженная математичка в очках, испачканных мелом, водила указкой по зеленой доске и выписывала из учебника примеры, а Лера смотрела на Олега, который сидел со своим лучшим другом на дальней парте и тоже заданиями не интересовался. Олег что–то писал на листочках, смеялся и подсовывал их одноклассникам. Они тоже смеялись и передавали дальше по ряду.

До Леры записки Олега не дошли. Странным образом никто не передал ей ни единого листочка. Зато в голове звучала музыка. Пак играл на гитаре и пел, а она слушала его голос и представляла на месте лирических героев – себя и Олега. Стеснительный Олег не решался заговорить с одноклассницей, которая ему нравилась. Он ходил по безлюдному пляжу на рассвете. Стоял на улице под проливным дождем и страдал. Мучился от безответного чувства и даже не делал попыток что–то изменить, да просто сказать «Привет». Вместо этого глупо шутил и неудачными розыгрышами пытался обратить на себя внимание. Одноклассница намеков не понимала. Она тоже думала об Олеге и притворялась, что обидные шутки – дело обычное и ее совсем не ранят. Не причиняют боли. На самом деле одноклассница плакала в кабинке туалета, пока никто не видит.

В последней песне герой–Олег обрел уверенность, позвал возлюбленную погулять и даже с легкостью ухватил для нее с неба самую яркую звезду.

Так было в придуманном мире Пака. Реальный Олег на прогулке звезд не дарил. Он купил ей мороженое, обычное, клюквенный пломбир в вафельном стаканчике. Такое Лера никогда не любила, предпочитала эскимо в шоколаде. Но в тот день – это было самое вкусное мороженое на свете. Потому что его купил тот, кого она ждала на свой праздник и кто туда не пришел.

Они гуляли с Олегом до позднего вечера. Лере казалось, что все улицы, по которым они бродили – поют и переливаются в электрическом свете. А прохожие все до одного приветливые и счастливые.

Они шли мимо станции метро. Вдруг заорал кто–то:

– Сматываемся! Мент!

Стихийный рынок у входа в метро заволновался. Лера вздрогнула, а Олег заметил продавщицу цветов и в один миг оказался рядом с пожилой дамой в перекошенной набок беретке. Дама наспех скидывала в клеенчатую сумку тюльпаны, хризантемы и вялые розы. Остальные уже разбежались. А она не успевала. Цветов на фанерном ящике, игравшем роль прилавка, было слишком много.

– Мне один букетик, – потребовал Олег.

Дама внимания на него не обратила. Со вздохом взвалила на плечи тяжеленный баул. Тут Олег резко схватил ее за локоть:

– Вы не понимаете. Мне нужны цветы!

– Возле булочной, молодой человек, – отчеканила женщина и быстрым шагом пошла по дорожке прочь.

Только она свернула за угол, как из перехода выскочил запыхавшийся милиционер. Растерянно посмотрел на опрокинутые тарные ящики, на черное крыльцо магазина, на ржавую крышу газетного киоска и только после короткого вздоха сообразил куда следует бежать.

– Подожди немного и все будет гуд, – нежно прошептал Лере на ухо Олег. Лера уже не хотела ни цветов, ни подарков. Ей не понравилось бежать по темному и мрачному переулку сразу за мусорными баками, в который, не спрашивая согласия, затащил ее Олег.

У панельной пятиэтажки он вдруг оживился. Мимо них промелькнул тот самый милиционер из перехода.

– А я знаю одного мента настоящего, – похвастался Олег. – Ваньком зовут, хотя ему лет тридцать пять. И у его родаков на даче огромный экран в спальне. Вот такой. И стереосистема. Мы фильмы с ним смотрим, бывает. А какие в этих фильмах мужчины! Потные, накаченные, крутые, каждые пятнадцать минут дерутся с врагами и изо всех драк выходят победителями.

Леру драки не интересовали. Она и фильмы такие не особо любила. И что ответить Олегу не знала. А Олег все говорил и говорил. Рот его не закрывался.

За углом пятиэтажки Олег отыскал булочную и возле нее даму в беретке. Покопавшись в бауле, он купил тюльпаны и грубо сунул их Лере в руку. Головки цветов ослабли и совсем не пахли. Но Лера вздохнула посильнее и представила, что от тюльпанов исходит чудесный аромат.

– Шашки любишь? – вдруг спросил Олег.

Лера пожала плечами.

– Идем со мной, научу.

Олег поволок ее дальше. К высоченному дому, красиво облицованному красным кирпичом. Леру поразил просторный подъезд с дремлющей консьержкой.

– Предки свалили, никто не помешает, – сказал Олег и как–то странно посмотрел.

Лера смутилась, но с пониманием кивнула. Ей не было страшно. И желания сопротивляться она не ощущала. Просто шла за Олегом к лифту и не переставала любоваться его длинными мускулистыми ногами.

В квартире оказалось темно. Забежавший туда первым Олег включил в коридоре не яркий свет. Лера удивилась, что в прихожей у Олега висит хрустальная люстра. Она оглянулась и не нашла куда бы присесть.

– Тут подожди, – Олег за руку втащил ее в просторную гостиную, где были два дивана, покрытые потертым гобеленом, такое же кресло и телевизор с запыленным экраном, который, видимо, редко включали. Пульт от него лежал на полке книжного шкафа и все кнопки тоже покрывал густой слой пыли.

Лера плюхнулась на крайний диван и осмотрелась. Полированная стенка была полна хрусталя. Над диваном висела репродукция Шишкина в кудрявой раме фальшивой позолоты. Вместо шахматной доски Олег приволок бутылку коньяка и два бокала. Лера не стала отказываться. Олег включил музыку. В колонках зазвучало хриплое меццо-сопрано, а Олег сел рядом.

Выпил он, выпила она. Улыбнулся он, улыбнулась она. Все это недолгое время он пронзительно смотрел на нее и совсем не смеялся, хотя говорил сущие глупости и небылицы. В танце и шепча нежности на ухо, Олег увлек ее в спальню. Расстегнул молнию на платье. Белье на кровати его родителей показалось непривычно тонким, а от поданной Олегом подушки приятно пахло чем-то цветочным.

Лера молчала. Ждала. Слушалась. Момент, когда Олег вдруг переменился в лице, отстранился, встал с постели и сбежал от нее к окну, заставил испугаться. С ним что–то случилось. Она сразу почувствовала. Оставаясь лежать в родительской кровати, она прикрылась съехавшим на пол одеялом и решила, что с Олегом нужно говорить, пока он не разозлился на нее окончательно.

– Пак поет о том, что с нами произошло…, – тихо прошептала она.

– О чем это? – усмехнулся Олег, не поворачиваясь. Обнаженные плечи дрогнули и снова опустились.

– О шутках, о прогулке и о признании…

Лера говорила о любимой музыке с таким воодушевлением и мечтой в глазах. Жаль, Олег теплеть не собирался, как и возвращаться к ней. Он был и близко, и далеко. Все стоял в тени и смотрел, как один за другим гаснут уличные фонари.

– Детские сопли, – грубо произнес он, резко схватил бутылку конька с полки и стал пить залпом из горлышка. О стаканах и Лере будто бы забыл.

Олег пил и пил, не уходя от окна и не поворачиваясь. А Лера смотрела на него молча, и по–прежнему любовалась загорелой спиной и длинными руками. Пусть Олег и не был меломаном, как Максим, и на гитаре не играл, а Лере нравилось, когда играют на гитаре, когда поют. Когда мелодия расцветает после второго припева в кульминации подобно распускающемуся цветку лилии…

Что–то грохнуло…

Лера подскочила и в тревоге уставилась в темноту. Это Олег рухнул в пухлое кресло рядом с платяным шкафом, а пустая бутылка выпала у него из руки. Его отяжелевшие глаза медленно закрывались. Олег смеялся над собой, корчил странные рожицы, бормотал себе под нос, что мент Ванек был прав, а он не верил… Не верил…

Через пару минут Олег засопел. Лера осторожно, стараясь, чтобы одеяло не упало, а ножки кровати не скрипнули, поднялась и наспех натянула на себя белье, колготки и платье с короткой юбкой. Не зажигая свет, она стала бродить по пустой Олеговой квартире. Шла наощупь и натыкалась то на дверь, то просто на стену. На кухне машинально схватила с полки керамическую кружку с дельфинами, ей показалось, что из нее пьет чай Олег. В тумбочке для обуви увидела зеленые тапочки. Оглянулась. Из спальни, где развалился в кресле Олег, не доносилось ни звука.

Не раздумывая, Лера запихнула найденные вещи в рюкзак, быстро обулась и бегом выскочила на лестничную площадку. На первый этаж она спускалась, перепрыгивая через ступеньку. Отдышалась только когда пискнула дверь подъезда и уличный ветер ударил в лицо.

У детской площадки она обернулась. Все окна в Олеговой квартире были темны. Вздохнув, Лера побрела через темный двор к проспекту. К груди прижимала рюкзак. Впервые было не страшно идти по переулкам и дворам в столь поздний час. Она старалась не думать о гопниках, которые могут неожиданно появиться из темноты, вырвать из рук рюкзак и навсегда лишить ее двух лежащих в нем частичек ЕГО.

Фонари тусклым светом своим указывали дорогу. Лера брела, напевая песни Пака о герое–Олеге. Плеера у нее не было, но она помнила тексты наизусть. И волнующая воображение музыка всегда звучала в голове.

– Что с тобой? – спросила Лера у Максима, когда он отстранился от поцелуя.

– Неприятности, – ответил он. – Мы будем играть на разогреве у твоего Пака. Чиф договаривается. Но мне даже думать противно об этом.

– Макс! – Лера бросилась ему на шею.

– Теперь еще противнее, – Максим отодвинул ее и зашел в спальню.

Лера с непониманием смотрела на него. Максим медленно стягивал с себя куртку и футболку. Таким же злым он проснулся сегодня утром и без особых причин потребовал снять со стены плакаты Паркера Джонса. Один плакат содрал сам, тот, где Пак сидит на бронзовом троне с кованой спинкой, приложив большой палец к горбинке. Звук срываемого скотча резанул по ушам. На обоях в мелкий цветочек остались шрамы. Макс ранил Леру, а она в отместку выдрала страницы из журнала и развесила новые фотографии Пака по стенам на кухне.

– Не понимаю, зачем, какая цель…, – бормотал Максим, падая в постель.

А Лере было не по себе. Она весь вечер ждала его, беспокоилась и вот, он заявился домой после репетиции и вместо того, чтобы успокоиться и обнять ее, поносил на чифа, ярого фаната «VictoryGA». Как тот не понимает, во что ввязывается, соглашаясь на путанные по смыслу пункты в договоре менеджмента Паркера Джонса.

– Курам на смех! – раздражённо сказал Максим, ударив рукой по стене так сильно, что засыпавшая Лера вздрогнула и мгновенно распахнула глаза. Кругом царила непроглядная темнота. Даже окна не было видно. Единственным живым был его раздраженный голос. Лера не узнавала эти нотки. Интонации казались чужими, недобрыми.

– Специально пел вяло и мимо нот. Думал сойдет, нет, заставили перезаписывать вокал сотни раз, звукорежиссера модного и профессионального пригласили, Славик в студии все размахивал руками. То ли от радости, то ли от желая набить мне морду… Или задушить. Свинью такую неблагодарную… Да… Чего молчишь?

– Просто, – Лера пожала плечами. Думала подкатиться к нему и обнять, но вместо этого отодвинулась на самый край.

– Ну молчи. На разогреве может и сыграем, только Пака твоего нам не покажут. Не доросли по уровню.

– Макс…

– Что Макс. Никуда от этого Пака не спрячешься. Везде он. В метро, на рекламных щитах, в телевизоре и даже ресторан его имени, как прилетит в Москву, сразу откроется. Пак–бургерами будут народ кормить. Славик похвастался. Чиф и такую сделку планирует провернуть. Не только концертный тур…

– Макс… Сегодня я видела Олега.

Лера через силу произнесла это ужасное имя. Но Максим, пребывавший в досаде и в обидах на Пака, не понял, не услышал. Засыпая, бормотал, как будто он иностранец и у него акцент.

VI

Школьный выпускной пришелся на жаркий день. Было очень душно и ждали грозу. Узкое платье с пышной юбкой давило в талии, красный ремешок с пряжкой застегнулся только на вторую от конца дырочку. Лера чувствовала себя неуклюжей, опухшей, во рту появился привкус железа. И сделанный пару дней назад тест показал две полоски. Да, у нее будет ребенок. От Олега. Верилось с трудом, но записываться на прием в поликлинику, где маму знали все врачи, Лера пока не могла решиться. Ей казалось, что маме сразу доложат и она разболеется от расстройства. И директрисе, дружившей со всеми в районе, тоже донесут. А от нее узнают в школе. Все…

В том числе и он.

Максим.

Он явился на выпускной в джинсах и в кожаной куртке. На голове залаченный начес. И с лицом что-то. Цвет кожи стал теплее. Даже прыщики с подбородка куда–то совсем исчезли. И смотрел Максим на Леру уверенно. И говорил он иначе. Директриса отчитала его за недостойный внешний вид, а он ответил нахально:

– А у меня такой праздник сегодня.

Лера думала, что Максим единственный из класса пришел не в костюме. Но нет. Был еще один такой, рокерский. Славик. Только он крутился где–то с друзьями и Лера встретила его всего раз, а Максим не переставал ее преследовать. Лера в класс, а Максим оказывался рядом и спрашивал, что принести. Лера в коридор, а он за ней.

У актового зала вообще вынул из рюкзака коробку с любимыми шоколадными конфетами, открыл и предложил ей. Лера неохотно взяла одну, самую маленькую, с ореховой начинкой. Надкусила, медленно прожевала. Но вкус начинки показался каким–то неприятным, наслаждения она не получила. И проглотила растаявший во рту шоколад с трудом. Закашляла.

– Подавилась? – заволновался Максим.

– Нет, все хорошо, – улыбнулась Лера натужно, а сама с нетерпением стала ждать, когда же он оставит ее в покое и уйдет. Но Максим не уходил. Говорил и говорил. О Славике. Какой он замечательный и талантливый. О чифе. Какой он понимающий и как много делает для группы. Вот усилитель им купил недавно. И на фирме открыл бесплатную столовую для сотрудников.

– Просим всех пройти в актовый зал, – объявила директриса в микрофон. – Через десять минут начнем.

Лера обрадовалась. Появилась причина сбежать. Она просто пошла за всеми к распахнутым дверям актового зала и довольно быстро заметила Олега, но догнать его не успела. Максим в одно мгновение оказался рядом с ней и резко остановил.

– Идем со мной.

Лера подчинилась. Крепко удерживая за локоть, Максим довел ее до первого ряда и почти насильно усадил на жесткий стул рядом с собой. Обернулся. Увидел сидящего неподалеку Олега и как–то странно на него посмотрел. А Олегу дела до Максима не было. Судя по отблеску на гладком лице, он с кем–то общался в чате по телефону. Лере стало интересно, кто же его собеседник…

– Как Пак? – отвлек ее внезапным вопросом Максим. – Какие новости читала о нем?

Лера неохотно повернулась и дрожащим голосом ответила:

– Группа занята записью четвертого диска вроде…

– Тоже слышал. Еще говорят, Пак сейчас живет в Уэльсе. Нашел в развалинах замка старую часовню и записывает вокал. А я не поленился и видео посмотрел. В сети есть. Так вот. Стены в этой часовне белые–белые, одно узенькое окошко на балконе. Я слышал голос девушки–туристки, стоявшей на другом конце часовни. Ощущение, что звук летит над огромным пустым пространством, голос парит в воздухе, плывет вокруг тебя.

Максим вздохнул. Договорить он не успел. Зазвучала бравурная маршевая музыка, оглушившая Леру, и на сцену поднялась директриса. Махнула рукой, как волшебница из сказки. И тут же дрогнул красный занавес. Воздушные шарики взлетели к потолку. А из–за кулис вынесли стопку аттестатов казенно–голубого цвета и положили на стол.

– Ну все, все, – засмущалась от обилия аплодисментов директриса и два раза постучала указательным пальцем по микрофону, проверяя звук. – Начнем, – по–доброму сказала она.

На выпускной эта статная женщина пришла в атласном платье. Синий цвет выгодно подчеркивал ее густую седину. Гранатовое ожерелье искрилось и мерцало на полной груди. Сама она улыбалась, зачитывая с листа фамилии выпускников.

Лера смотрела, как к столу с аттестатами подходят один за другим ее одноклассники. Вот Олег в ладно сидящем костюме. После него на сцену взлетела Маринка и роскошным платьем из разноцветного кружева вызвала всеобщий восторг и зависть. Маринка сияла, как самая настоящая звезда, и была похожа скорее на знаменитую певицу, чем на выпускницу.

Следующим был Максим. Его внешний вид никого в зале не удивил. А директриса сморщилась, когда снова увидела взлохмаченные волосы и дырки на коленях, но в этот раз ничего не сказала. Только головой покачала и охнула.

– Калинина, – назвала она фамилию Леры.

Лера неуверенно поднялась с жесткого стула. На отекших ногах потащилась к сцене. В руке у директрисы голубел подписанный ее рукой заветный аттестат, а Леру больше беспокоили сидящие в зале. Она чувствовала на себе взгляд каждого. Ей казалось, что все они видят, что красный поясок платья врезается в талию и очень больно давит. В какой–то момент Лера даже обернулась…

Маринка, расправляя свои кружева, болтала с Максимом, Олег забросил ногу на спинку сидения перед ним и глаз от экрана телефона не отрывал. Остальные просто ждали, когда их вызовут.

– Ну, Калинина, быстрее можно? – поторопила ее директриса.

Уже на сцене Лера получила в дрожащие руки свой аттестат. Ничего для нее незначащую бумажку. Куда идти дальше – Лера понятия не имела. Цели у нее не было. Она даже Олега не спросила, в какой институт он поступает. И за ним она пошла бы. Чтобы видеться с ним каждый день. Как сейчас. Лера смотрела на него, а Олег по–прежнему ее не замечал. Сидел задумчивый с телефоном и весь был там.

– Ну как? – спросил Максим, когда Лера вернулась на место. – Куда дальше?

– Не знаю, – пожала Лера плечами.

Мама тоже спрашивала, каждый вечер приставала, убеждала, что следует пойти туда и туда. А у Леры от расспросов кружилась голова и она сбегала от мамы в свою комнату, запиралась там и включала проигрыватель. Музыка Пака успокаивала, музыка Пака дарила несуществующую надежду.

– А я на заочное, – сказал Максим. – Чиф обещает группе работу. Некогда лекции слушать.

– Я рада, – сморщилась Лера и захлопала, как все.

На сцену выходили и выходили… И всем аплодировали. А Лере становилось все хуже. Особенно, из-за того, что рядом сидел приставучий Максим, обнимал за плечи и горячим дыханием пытался отогреть руку. Лера машинально отняла у него ладошку.

В это время директриса торжественно поздравляла медалистов и желала им успеха. Маринка с подружкой смотрели на Леру и шептались. Лера прикрыла живот локтем и съежилась. Ей даже не помогли и мысли о Паке.

Вдруг все резко вскочили и гудящей толпой потянулись к выходу. Максим за руку поднял Леру со стула и потащил к дверям. И Лера не смогла обернуться и выяснить, куда же пропал Олег. То, что его нет в актовом зале, она поняла сразу. На Олеге летний голубой костюм и найти его легко. Но сейчас он куда–то подевался. Исчез. А все самые красивые девчонки из класса на месте. И даже Маринка. В своем роскошном платье.

– Тут подожди, – уже в коридоре сказал ей Максим, усадил возле окна, а сам направился к фуршетному столу.

Спустя время он принес полную тарелку еды. Но Лера, как только увидела жирный сыр, корзиночки со скользкой икрой, шипящие пузырьки в бокале с шампанским, то сразу почувствовала, что в горле застрял тошнотворный комок. В глазах помутнело. Ни к чему из того, что лежало на тарелке, она не притронулась. И пить тоже не стала.

– Может торт принести? – обеспокоенно спросил Максим.

– Нет! – воскликнула Лера. – Пойдем потанцуем лучше.

– Ну пойдем, – согласился Максим.

Многие уже были на танцполе. Маринка с подружками. Девчонки из параллельного класса. Славик с друзьями. Другие малознакомые Лере выпускники. И все они танцевали в неярких кругах света под однообразные песни и иногда подпевали.

Лера загрустила. Олега не оказалось и здесь. Она захотела уйти, но Максим, крепко удерживая за талию, втащил ее в колыхание пар. И Лера притворилась, что песня ненавистных Иванушек ей по душе. Вдруг медляк сменился каким-то бодрым хитом. Лера поняла, что ритм ее заводит, что она непроизвольно двигается в такт и на припеве у нее получается присесть и резко подпрыгнуть, как у всех.

Лера почти освоилась на танцполе. И все было бы хорошо, если бы не Максим. Во время очередной лирической песни он возомнил себя крутым инструктором по хастлу, который умело кружит по паркету неопытную, но счастливую партнершу. Но Лера себя счастливой в его крепких объятиях не ощущала. И Максимом восхищаться она не могла. В нос ей бил резкий запах лака от его нелепой прически. Грубый кожаный рукав его куртки натирал плечо. И ноги у обоих от каждого неловкого движения путались.

– Макс, может ты сыграешь, – капризно протянула Маринка, когда они с Максимом столкнулись спинами. – А то скучно… Когда не Пак поет.

– Марин, в ДК, ок? – тут же отозвался Максим.

Мелодия оборвалась. Максим отпустил Леру. На минуту она почувствовала себя свободной. Отстранилась и, пока Максим болтал с Маринкой, выскользнула в коридор. Тащилась она, держась за выкрашенную в цвет протухших огурцов стену и мечтая, что неплохо бы телепортироваться к себе домой. В прохладной комнате лечь на мягкую кровать, прикрыть глаза и включить пластинку Паркера Джонса.

– Ой!

Выбравшись на лестничную площадку, Лера вдруг поняла, что она ошарашенно смотрит на сутулого мужчину в милицейской форме. Он коленкой придавливал Олега к стене и выкручивал ему руки.

«Что же Олег натворил», – испуганно подумала Лера.

Но Олег молчал. И не сопротивлялся. Лера осторожно спустилась на две ступеньки и все поняла. Милиционер не планировал забирать у нее Олега и сажать его в тюрьму. Мент грозной тучей навис над нежным блондинистым Олегом и грубо Олега пожирал, как чудовище в фильмах- ужастиках. Мент не арестовывал Олега, а целовался с ним. Жадно, ненасытно. И руки мент Олегу не выкручивал, а позволял ему свободно поглаживать себя по бедру.

Лера тихонько ахнула. Рот наполнил тошнотворный вкус слюны. Она не знала, что делать, куда бежать. И что говорить теперь Олегу. Ее Олегу.

Кто–то протопал за спиной, совсем рядом. Лера повернулась и увидела вылетевшую из коридора директрису.

– Позор! Стыд! Ермошин! – орала она, отпихнув Леру и ковыляя вниз по ступенькам.

Мент услышал крики и от Олега отстранился. Замешкался. Лера увидела его лицо. Губы у мента были такими яркими, даже багровыми, словно их ему накрасили, как женщине. Смуглые щеки заливал румянец. И в прищуренных глазах затаилась не тайна–загадка, а другое чувство. Лера не смогла понять, рад был мент, что его застали с Олегом или не рад.

Музыка в зале резко оборвалась. Все выбежали на лестницу. Максим. Славик. Маринка. Им было интересно узнать, что произошло и почему директриса орет так, будто ее режут ножом.

– Ах ты, такой поганый извращенец! – продолжала она захлебываться в воплях. – Вы что творите? А если дети увидят! Ермошин! Ты кого притащил! Вон из моей школы! Вон!

Разъярённая директриса занесла руку, будто готовилась надавать Олегу оплеух. Мент не стал дожидаться дальнейших неприятностей. Он фыркнул на притивших выпускников, схватил с подоконника фуражку и сорвался с места. Олег тут же поднырнул под рукой директрисы и побежал вниз по лестнице, крича на ходу:

– Ванек! Подожди меня!

– Характеристику тебе, Ермошин, подправим, – надрывалась директриса ему вслед. – А про мента сообщим кому следует. Что встали тут? – обернулась она на столпивших выпускников. – Все на танцы! На танцы! – Она, задыхаясь, поправила брошку на платье и потащилась вверх по ступенькам.

Выпускники расступились перед директрисой и неохотно потянулись за ней. Лера идти не могла.

– Ты что, не знала? – удивился Максим. – Олег ходил по школе, отпускал глупые шутки о голубых и вот тебе, мент его жена типа. Или муж. Давно об этом болтают.

Отяжелевшая Лера в изнеможении прислонилась к Максиму. Ей не хотелось обсуждать с ним ужасную и противную сцену.

– Макс, не наговаривай, – вмешалась Маринка. – Ермошин разыграл всех. В его духе. Захотел на ярость директрисы посмотреть и все. Только до приступа довел. Наверное, ей уже скорую вызвали.

– Нет, Марин. Я точно знаю, Олег голубой, – покачал головой Максим.

– Макс, у Ермошина Оксанка из пятнадцатой школы. Вчера их в кино видели. И неделю назад в торговом центре. Олег ей красную кофточку из новой коллекции покупал. Не думала, что ты сплетник.

– Не сплетник я…

– Макс, проехали, – Маринка кокетливо оправила разноцветную юбку и поспешила уйти.

А Лера следила, как исчезает в дверях последнее яркое пятно из ее школьной жизни. Что будет завтра, она не знала. Но была уверена, музыка Пака останется с ней. Найдется место и для малыша. И мама со временем его полюбит. А Максим… Как вписать его в новую страницу, Лера не представляла. Он снова удерживал ее в объятиях и смотрел на нее с надеждой. Лоб его взмок, а залаченные пряди превратились в сосульки.

– Макс, а что за Оксанка? – вдруг спросила она. – Ты ее знаешь?

– Тебе какое дело! – удивился Максим. – Но, если интересно, у Ермошина этих Оксанок полно. И с ментом я его не в первый раз вижу. Не думай об этом извращенце больше. Послушай меня. Мы вот со Славиком устраиваем сегодня свой вечер. Сыграем на сцене новую музыку. Маринка народ обещала собрать. Круто должно быть. Мы эйпишку записали, ты знаешь, на входе будем продавать.

Лера молча подняла уставшие глаза на Максима. Слишком много всего. И эти Оксанки. И трущийся об Олега мент. Она вдруг захотела, чтобы Максим не приставал к ней с идеями и расспросами, а просто проводил домой.

– Тебе бесплатно…, – улыбнулся Максим. – Так ты придешь?

– Приду, – через силу произнесла Лера. – Что–то мутит от духоты, – пожаловалась она и пожалела.

Максим забеспокоился, засуетился. Растолкал всех в очереди к кулеру и принес воды в пластиковом стаканчике. Лера, с трудом соображая, жадно глотала холодную жидкость под его заботливым взглядом. Максим объяснял, как найти сцену в ДК, а Лера не могла забыть мента, Олега и Оксанок. Она чудом не поперхнулась. Стаканчик дрогнул в ее руке, смялся и вода ручьем полилась из него на пол. Воображение рисовало двоих на лестнице. Как мужчина в форме высосал из ее Олега все жизненные соки. Как две загорелые ладони обхватили Олега за щеки и притянули к выпяченным губам. Олег не отстранился, а заулыбался, словно он школьница из Паковской песни, которая дождалась возлюбленного на день рождения и очень рада.

– Олега в армию отправят. Тут у кулера обмолвились, что директриса поспособствует, – шепнул Максим и посмотрел на Леру. – А мента с работы попрут.

– Макс, больше не говори мне об Олеге, – попросила Лера. Противно ей пока не было. Было странно и необычно. Ненависть к Олегу Лера испытывать не могла. Она уверяла себя, что Максим заблуждается и права Маринка. Поцелуй на лестнице – шутка. Может уже завтра она встретит Олега под руку с той самой Оксанкой из пятнадцатой и он их познакомит.

– Ну как хочешь, – согласился Максим. – Честно, мне все равно, что там с Ермошиным и какая у него ориентация. Я знаю наше будущее. Приходи в ДК и тогда поймешь, что мы со Славиком настроены серьезно.

– Я приду, сказала же, – раздраженно произнесла Лера.

Разговорами о своем ДК Макс напрягал. Или дело в духоте, оттого голова кружится и опять хочется пить. Или в том, что Максим снова пытается быть Паком с первой пластинки, но не получается. На всех его концертах, на которых была Лера, Максим и голосом, и манерой игры на гитаре подражал Паку, но Леру заинтересовать не мог. Они даже внешне не были похожи. Пак – искрил, от Пака исходило сияние. Лера никогда не видела кумира вблизи, но знала, если Пак пройдет мимо нее по улице даже в бурю, когда сильный ветер сбивает с ног и выворачивает зонт, то непогода прекратится. Солнце мгновенно выйдет из–за туч, а улыбка Пака ослепит, согреет.

– Ты не представляешь, Лера, как это здорово быть в группе, когда твои идеи поддерживают. Славик. Ему нравится играть в стиле Пака, но когда я показываю свой набросок текста и мелодии, он тут же забывает о «VictoryGA».

– Зато Маринка не забывает, наверное, виснет на шее у диджея сейчас и требует включить песни Пака. Слышишь. Наверху тихо.

– Странная она, твоя Марина! Да под Пака танцевать невозможно. Что–то мне подсказывает, четвертый диск «VictoryGA» уже на волне прежнего успеха выпустят. Вот увидишь, никакой по звуку его новый альбом будет. На гитаре стало немодно играть на большой сцене. Мелодии какие–то у всех ломанные. Изогнутые дугой зарисовки, сыгранные задом–наперед. И голоса электронные. Как будто один певец на сотню проектов.

– Макс, а ты споешь в ДК мою любимую…

Лера перебила его специально. Она не выносила, когда Пака критикуют.

– Спою, – дрогнувшим голосом ответил Максим. – Если ты хочешь.

– И четвертый альбом Пака сразу, как выйдет, мне купишь?

– Куплю, – без раздумий ответил Максим, и Лера впервые за вечер улыбнулась. – Тогда и ты обещай мне одну вещь.

– Какую? – насторожилась Лера.

– Что сходим в загс и подадим заявление.

Нет, хотела ответить Лера. Но потом вспомнила о полосках на тесте, вспомнила мента и как Олег шарил по его бедру. Она поняла, что теперь ей тошно. И противно. И что она злится на Олега. Это Олег играл ее чувствами, это Олег внимания на нее не обращал с того самого дня. Даже привет утром не сказал. Просто прошел мимо. А Максим смотрел на нее тепло. И глаза его светились, и говорил он вполне разумно:

– Чиф, отец Славика, человек состоятельный. Обещает нам помогать. Финансово. Группа раскрутится. И я смогу прилично зарабатывать…

– Я согласна.

Лера перебила Максима на полуслове и позволила ему себя обнять. Он обрадовался, а она не сдержалась и зарыдала, едва повисла на таком надежном плече.

На концерте Максима в ДК время остановилось. Замерло. Самые важные картины из жизни Леры пронеслись у нее перед глазами. Вялые тюльпаны Олега, его обнаженные плечи в комнатных сумерках и побег из его квартиры. Призрак Пака, скользящий ледяной тенью по стенам кирпичных пятиэтажек. Появляться он стал намного чаще. Преследовал. Никогда не говорил с ней. Но смотрел пристально и тревожно. Максим на сцене. Он не спел ту самую. Соврал. Но Лера не злилась на него. Он спел другое. Что–то про звезды и солнце. К словам она не прислушивалась. Музыка. Вот что захватило ее воображение. Барабаны. Она любила, когда их не заглушают. И гитара. Призрачной струей лилась мелодия Максима и настолько ее очаровала, что впервые Лера задумалась о написании письма. Не Максиму. И не Олегу. А… Паркеру Джонсу.

«Привет, Пак. Это снова я. Лера. Я пишу тебе, потому что не знаю, кому еще выговориться. Рассказать. Ты далеко от меня сейчас, где–то в Латинской Америке гастролируешь. Или в Уэльсе записываешь вокал, как сказал мне Максим. Я не знаю. По телевизору мало о тебе говорят. Все об «Иванушках» да о группе «Звери».

Но вчера у Макса в репетиционной, в свалке старых пластинок на усилителе, я нашла англоязычный журнал. Весь помятый. Последние страницы выдраны, а обложка вся в пятнах и кофейных кругах…

Мне все равно, Пак. Главное, что твое интервью на месте. И я перечитала текст несколько раз. Фотографий не было, но я и без них смогла представить тебя сидящим в элегантной гостиной. При приглушенном свете фарфоровых ламп. Как ты, веселый и довольный, рассказываешь стильно одетому журналисту о записи четвертого диска и что премьерные концерты пройдут в Латинской Америке.

Я бы поехала, Пак. Нашла бы деньги и поехала. (Славик бы одолжил). Но не могу. Многое изменилось в моей жизни. Олег пропал. Съехал от родителей, и никто его больше в нашем районе не видел. Даже Маринка.

И Оксанка из пятнадцатой… Ее я так и не встретила. Не знаю, как она выглядит и где живет. А если бы знала, то не испугалась и пошла бы к ней домой. Я бы силой выволокла из ее квартиры укрывшегося там Олега и высказала бы все, что думаю. И, может быть, ударила. Украсила бы его наглую морду синяком…

Нет… Нет… Пак…

Про Оксанку было много в первом письме. Как я ее ненавижу. Даже больше, чем мента по имени Ванек. Но я порвала то письмо. Второе про обиды на Олега сожгла. Это третье. И набираю я его в телефоне, в заметках, сидя на горячих ступеньках крыльца. Пишу, обливаясь слезами. Потому что в столь важный для нас день, как пафосно сказал накануне Максим, я злая и расстроенная. Я обманываю его, вру маме. Злость, как комок копится внутри меня. Подступает к горлу и не дает дышать.

Остался всего час.

Час, Пак!

И я стану его женой.

Ты бы видел, как три дня назад чиновница из загса, вся такая надушенная и интеллигентная, глаза сощурила и брови свела, когда Максим протянул ей через стол наши заполненные заявления. Но чиф выручил нас. Он тихонько пододвинул к руке чиновницы небольшой конвертик, и она тут же забыла и о правилах, и что поиздеваться над «молодыми» нужно.

Но больше всего меня угнетает, Пак, что платье у меня не белое и одолжено у Маринки. То самое кружевное с выпускного. А вчера мы с мамой телевизор смотрели. Сериал, где главная героиня выходит замуж. Мама вдруг сказала, что и мне пора невестой становиться. А я не знала, что ответить, промолчала. И сейчас смс написать маме боюсь. Особенно, когда вижу невест повсюду и себя настоящей невестой не ощущаю. Невесты везде. И возле скамеек под цветущими яблонями, и на парковке у машин, и у декоративного мостика с красным сердцем на веревочных перилах и табличкой со словом «love». И рядом со мной на ступеньках крыльца.

Шумно, Пак. Но не так, как в фан–зоне на твоих концертах. Недавно я пересмотрела их все. Но сейчас, Пак, лишний шум меня утомляет. Я сама не знаю, чего хочу. А вообще-то нет… Пусть мой малыш будет счастлив. И ради него я готова снова соврать. Максу. Он думает моя мама на дежурстве, поэтому не пришла. Это полуправда, Пак. Мама на дежурстве… И увидит она Максима после регистрации, а о малыше узнает не раньше, чем через месяц.

Макс спросил, может ли он жить у нас. В его квартире одна комната – и там бабушка. А у нас с мамой три. Но жилищный вопрос меня мало заботит, лишь бы малыш был счастлив. Олег бросил его, но я его не брошу. Я позабочусь о нем, Пак. И он вырастет таким же, как ты. Сильным, уверенным. Может и петь станет, как ты. И пластинку покруче твоей, той, что с парашютом, запишет. Я буду ждать, Пак, и надеяться.

И гостей вообще мало будет. Да никого. Только группа Максима и одна вокалистка из ДК. Я незнакома с ней. Но она как бы моя свидетельница.

Вот уже и Славик приехал. О, да! Он в кожаных штанах и черной футболке с твоим портретом на спине, Пак. Аж в сердце кольнуло. Едва увидела твою знаменитую горбинку.

Следующим из лакированного авто вывалился отец Славика. Одет он представительно, как положено на свадьбе. Да, как же ловко он оправил воротник у пиджака, разглядел каждую невесту и сразу же нашел сидящую на солнцепеке меня. Но я не хочу подходить и здороваться. Помню, что проблему с несговорчивой чиновницей в загсе решил по просьбе Максима именно он, но все равно не подойду.

Хотя нет, Пак. Отец Славика – единственный взрослый и солидно выглядящий среди нас. Оторванных от жизни малолеток.

Пак, чиф сам шествует мимо меня. В мою сторону не смотрит. Спокойно поднимается по ступенькам и исчезает в дверях ЗАГСА. А Славик не пошел за ним. Видимо остался дожидаться Макса. Который задерживается.

Наш правильный и заботливый Максим, Пак, опаздывает.

Я не верю. Но это так. Пробки, чужие проблемы и просьбы… Макс редко отказывается помочь. И я понятия не имею, где он застрял. Велел ждать на крыльце вот и жду его здесь. А спину как ломит. Сидеть неудобно, но я не встану. Допишу письмо. Ты должен узнать. Ты должен помочь мне.

Твоя музыка больше не помогает. Мне нужен ответ, Пак.

Прошу. Приди и помоги.

Прошу…»

– Что это у тебя?

Лера услышала знакомый голос и машинально бросила телефон в сумочку. Максим с роскошным букетом роз в руках заслонил солнце и навис над ней. В его облике мало что изменилось. Он тоже не стал покупать костюм и наряжаться. Пришел в джинсах, как на выпускной, и в кожаной куртке. Лера на секунду задумалась: кольца?.. Кольца он купил?

– Так кто это тебе пишет? – забеспокоился Максим. – Ты нервная какая–то. И бледная.

– Мама желает нам счастья, – улыбнулась Лера и с помощью Максима поднялась на ноги.

– Папаня внутри. Скорее туда, – сказал появившийся из–за спины Максима Славик. –Тамарка тоже ждет.

– Ну идем, – решительно скомандовал Максим и первым шагнул в холл здания. Внутри Лера сразу ощутила прохладу. Исходящую от задрапированных белоснежных стен. От расписных потолков. От тихонько гудящих кондиционеров. И дышалось здесь намного легче. Медленная музыка, доносившаяся отовсюду, успокаивала и на какой–то момент Лера забыла, что не дописала Паку письмо.