Читать книгу #неклассика. Сборник стихов - Мария Романовна Затонская - Страница 1

МАРИЯ ЗАТОНСКАЯ

***

всем, боящимся прыгнуть с высокой скалы, – посвящается.

не обычной, конечно, а больше метафорической.

всем, впитавшим в себя

вместе с манной кашицей

с детства нравственность пышную – её величество:

стыдно выкрикивать, быть растяпой и

не дай бог, обидишься -

и губу закусишь.

но может быть, (исключая библейские заповеди)

мораль – это всё-таки дело

вкуса?

не нравится, пережуй (и – делов-то). швах с ней.

есть и другое, за что душе уцепиться.

так хорошо самому по себе -

шляться,

быть не одним из, а целостной единицей,

ты ведь большой, ты сможешь, когда увидишь -

как позвоночник вытягивается – сквозь время,

сквозь опустевший город, сквозь своды крыш и

ты вырастаешь над прежним собой и всеми.

***

Люди уходят в безвестность, просвет двери.

И хотя они есть – по ту сторону твоего мира -

для тебя – это не факт, потому что внутри

комнаты не разглядеть квартиру,

дом, облезший фасад – всё же, он для других,

стоящих под козырьком, во дворе, – напротив.

Для уносящих с собою свои шаги,

последний взгляд на блёклую краску бросив.

Для них -

едва встреченных или – совсем совпавших -

и тем не-присутствие тягостней и больней.

Становятся неощущаемыми, вчерашними,

растворяясь в пространстве за,

в бесконечном вне.

***

В доме у моря, там, где причал долговязый и

где пена дней

на берег белёсый брызжет,

я вижу, как,

улыбаясь,

тебе рассказываю

о самой лучшей

из всех наших прошлых жизней.

Они друг на друга похожи, но, если серьезно, -

эта была как будто бы совершенная…

Люди ходили не в шубах, а в небе звёздном,

оттиснутом

прямо на теле

в момент рождения.

И нет рисунка, на следующий похожего.

Каждый здесь под своим созвездием-талисманом.

И если б мы все собрались – то мог быть сложен

по миллиметру

купол вселенной над нами.

Я говорю тебе: наше с тобою небо,

как выяснилось, продолженье одно – другого.

Ты хмуришь брови, думая: я нездорова,

и обнимаешь меня

под флисовым пледом.

Я не сержусь, ты считаешь: мне снилось чудо

в доме у моря

солнечной акварели.

Дурочка, в самом деле. Тогда откуда

я

знаю

каждую из

этих звезд

на

твоем теле.

***

давай отменим на завтра все наши планы,

пусть гости набухнут, останутся по домам.

а мы с тобой на полинявшем диване

будем смотреть кино про чопорных англичан.

такое размеренное, неумолимо скучное,

про камердинера, пышные платья дамы.

пусть чернота за окном наступает, скучивается,

дрожью дождя по подоконнику барабанит.

в комнате тоже почти темно, лампочка в абажуре

отсвечивает в телеэкране, моя спина

чувствует твою руку. я слышу дежурное

"да, сэр" – голос, натянутый, как струна:

дворецкий откланялся, интрига не накалилась.

завтра дадут отопление, и будет уже не ясно нам,

почему горячи плечи и на животе линии

там, где ты водил пальцами, -

раскаленные,

ярко-красные.

***

Босыми ногами пройти по спине океана,

вдохнуть в себя небо – пусть в легких оно полощется.

В мире, по швам растянутом долгими днями,

люди не говорят;

и не приходит почта.

Пишется только в стол,

в комод расшатанный

сложены чувства. И мне бы туда – с ними.

Я выхожу на улицу косолапую,

вижу тебя – ты, в тесном пальто увязая,

медленно вырастаешь Над, опускаешь глаза и

пробредаешь мимо.

Если бы рот не слипнут был вязко, едко -

я бы тебе закричала, как кричат "грабят!"

или "пожар!", размахивая береткой.

Не отпустила, не выпустила тебя бы,

как зверь не выпустит жертву из пасти.

Если была бы разница хоть ничтожная:

чтоб быть услышанной – говорить, молчать ли…

Кричи-не кричи – вникуда, всё одно и то же.

В маленькой лодке

к застывшей в тумане пристани

игрушечными вёслами себе раздвигаю путь я.

Если б ты смог на мгновение обернуться!

Хоть словом тебе

звучащим бы

в душу

выстрелить!

***

мАстера высекли. вытащили на площадь зубами исклацанное тело.

он подволакивал ноги, мотался разбито, едва не падал.

авторитетно с трибун голосили – правильно, мол, за дело.

где это видано, чтобы на улицах – тысячерукий дьявол

жёг фонари-папиросы и сбрасывал пепел мимо

урны, а также шлёпал босыми – в уши спокойно спящих.

если всмотреться поближе – выходит: бродит такая махина -

что пульсом гремящим

можно свободно гвоздить

и выдалбливать марши,

дыханием – вместо трубы трубить, а носом свистеть – как флейта,

(мыши – в подвалы забились, невольно выпучились мэтры),

щёки горите, руки дрожите, губы – сейчас – алейте -

здравствуйте, перед вами здесь – (бам-с!) человек-оркестр.

только слишком уж громкий, басистый, мясистый и – больно жилистый.

бабушка поднесла иконку высеченному уродцу:

"вы бы его того, в лесок тихонечко отпустили бы…"

"дура! если отпустим его, то он никогда не заткнётся!"

***

Судьба ограждает меня от славы – я слышала, это благо:

чудо должно быть робким, остерегаться чужих ладонищ.

Чудо пугливых слов, рассыпанных по бумаге,

будто дрожащих под пальцами, если ты их чуть тронешь.

Наверное, чуда должно быть немного, и лучше спрятать -

а спрятанное – твоё, пока не закостенеет.

Так до конца игры не вскрывают карты,

и тем безрассуднее ставят, чем масть крупнее.

И крепче вцепляются – чу!– не дай бог увидят -

ты береги его,

не спеши к толпе.

Как вечный миф, сакральная Атлантида,

будь незаметен. Сиди в своей скорлупе.

Судьба ограждает меня от глаз, осматривающих священное:

кутает в плащ, натягивает капюшон.

Стихи, день и ночь стучащие дробью в темя мне -

мой проводник

между миром-вне и душой.

И только сквозь них я

вижу. Мыслю. Чувствую.

Отдать их под суд? Уж лучше бы просто взять и

Оставить себе. В себе. Укрыть. Не мучить их.

Судьба ограждает меня.

Хватит.

Хватит!

Я хочу знать, что

случается с теми,

кто наконец прогремел, обрушился -

громом, грохочущим божье имя в забвении.

Стать черным небом, яростным, всемогущим.

И разразиться, разверзнуться, разбросаться б мне

морем из слов,

дрожащих

под вашими

пальцами.

***

Человек без хребта, здравствуй!

Садишься за стол клеёнчатый.

Непрозрачные занавески

чуть подрагивают тревожно.

У меня не слова – железки,

и не каждому по позвоночнику

эту тяжесть ночную вынести,

и меня выносить тоже.

Правда – горе. И осознать её

иногда – будто сердце выколоть,

непорочное тело выложить

на колоду для палача.