Русский Монпарнас. Парижская проза 1920–1930-х годов в контексте транснационального модернизма
Описание книги
Эта книга – о роли писателей русского Монпарнаса в формировании эстетики, стиля и кода транснационального модернизма 1920–1930-х годов. Монпарнас рассматривается здесь не только как знаковый локус французской столицы, но, в первую очередь, как метафора «постапокалиптической» европейской литературы, возникшей из опыта Первой мировой войны, революционных потрясений и массовых миграций. Творчество молодых авторов русской диаспоры, как и западных писателей «потерянного поколения», стало откликом на эстетический, философский и экзистенциальный кризис, ощущение охватившей западную цивилизацию энтропии, распространение тоталитарных дискурсов, «кинематографизацию» массовой культуры, новые социальные практики современного мегаполиса. Претворив травму изгнания, маргинальность и отчуждение в источник вдохновения, они создавали гибридную прозу в переходной зоне между разными национальными традициями, канонами и языками. Прослеживая диалог их произведений и ключевых западных интертекстов, Мария Рубинс выявляет неочевидные на первый взгляд эстетические и концептуальные параллели между творчеством Газданова и Гессе, Немировски и Морана, Г. Иванова и Элиота, Одоевцевой и Кокто, Шаршуна и Бретона, Яновского и Г. Миллера, Бакуниной и Лоуренса, а также между приемами ар-деко в литературе и живописи, фотографиями Брассая и «парижским текстом» русских эмигрантов, режиссерскими стратегиями Лербье и поэтикой Газданова. Русский Монпарнас, таким образом, предстает полноправным участником общеевропейского литературного процесса межвоенных десятилетий, во многом предвосхитившим более поздние тенденции к диаспоризации и глобализации культуры.
Оглавление
Мария Рубинс. Русский Монпарнас. Парижская проза 1920–1930-х годов в контексте транснационального модернизма
Введение
Часть I. Эгонарратив: экзистенциальный код литературы 1920–1930-х годов
Глава 1. На «бесплодной земле» послевоенной Европы
Глава 2 «Искусства нет и не нужно»: человеческий документ и стратегии саморепрезентации
Глава 3. Человеческий документ или autofiction?
Часть II «Парижский текст» и его вариации
Глава 4 «Родина всех иностранцев»: парижский миф
Глава 5. Иллюзорный город: «денационализация» и «миссия» диаспоры
Глава 6. Другой Париж
Часть III. Литература ар-деко
Глава 7. Посттравматический синдром
Глава 8. Кинематографизация литературы
Глава 9. Отзвуки «эпохи джаза» в романе Гайто Газданова «Призрак Александра Вольфа»
Часть IV. Альтернативный канон. Парижское прочтение русской классики
Глава 10 «Третьестепенный стихотворец… но гениальный поэт»: Лермонтов и русский Монпарнас
Глава 11. Литературa «на задворках»: Розановский код русского Монпарнаса
Глава 12. Диалог с Толстым
Заключение
Список литературы
Список иллюстраций
Отрывок из книги
В годы после Первой мировой войны Париж благодаря либеральной иммиграционной политике, масштабному строительству и живой творческой атмосфере превратился в центр притяжения для иммигрантов, среди которых были тысячи художников, писателей и музыкантов. В «безумные годы» (les années folles), как называют во Франции «эпоху джаза», город стремительно приобрел репутацию культурной столицы мира, превратившись в огромную художественную лабораторию, где зарождались многие транснациональные эстетические течения. Кроме того, с 1925 года французская столица стала основным центром многомиллионной русской диаспоры, протянувшейся от Китая до Европы и Южной Америки. Русская община Парижа насчитывала около 45 тысяч человек, превосходя численностью даже американскую. Однако, в отличие от американцев, большинство русских попали во Францию в качестве беженцев, а отнюдь не в поисках богемного образа жизни, алкоголя в свободной продаже, развлечений и вдохновения. При этом среди них был весьма высок процент творческой интеллигенции, и в межвоенные десятилетия ей удалось создать русскую парижскую литературу, которая по значимости своей могла бы сравниться с творчеством американских парижан – Г. Стайн, Э. Хемингуэя, Ф. С. Фицджеральда или Г. Миллера. По целому ряду причин достижения русских литераторов не получили столь же широкого признания – среди этих причин недостаточная оснащенность эмигрантских культурных институтов, мизерные тиражи, редкие переводы на европейские языки и отчаянная вера лидеров диаспоры в скорое возвращение в Россию, что делало для них освоение западных книжных рынков менее актуальным[1].
Возможно, самым значимым фактором, препятствовавшим росту популярности русской эмигрантской литературы, стало намеренное замалчивание культурной деятельности диаспоры в СССР. Русские парижане, лишившись родины, оказались отрезаны от национальной культурной жизни и значительной читательской аудитории. В этом и состоит главная специфика положения русского зарубежья по сравнению с добровольными эмигрантами из других стран, которые, обосновавшись в Париже, продолжали пользоваться социально-культурной инфраструктурой на родине, хотя и могли находиться в оппозиции к господствующей там политике или идеологии.
.....
Упомянутый выше традиционный подход к творчеству младоэмигрантов в последнее время был поставлен под сомнение в некоторых исследованиях. В монографии Леонида Ливака анализируется ряд культурных мифов, сформировавшихся вокруг писателей русского Парижа, в том числе и миф об их изоляции от европейской культуры[20], и прослеживается влияние на них таких важных представителей французской литературы, как Пруст, Жид и Селин[21]. Ирина Каспэ, опираясь на социологические теории, обращается к механизмам формирования поколенческой модели в документальных текстах русского Монпарнаса[22]. Анник Морар, вслед за Ливаком и Каспэ, подвергает сомнению представление о «незамеченности» этого поколения писателей и характеризует их положение как вполне сознательный «отрыв от корней» (déracination)[23]. Притом что я учитываю выводы, сделанные в этих исследованиях, я помещаю наследие русского Монпарнаса в более широкий литературный контекст, не ограничиваясь отдельными влияниями или осознанной рецепцией писателями младшего поколения хрестоматийных текстов французских модернистов. Задачей параллельного обсуждения авторов как русского, так и не-русского Монпарнаса является выявление общих тематических, эстетических, философских и идеологических парадигм, которые выходят за мононациональные и моноязыковые границы и демонстрируют, что русские эмигранты были активными участниками панъевропейского литературного модернизма.
В каждом из четырех разделов книги выбран особый подход к исследованию транснационального литературного диалога. Наиболее характерные аспекты эстетики и поэтики русского Монпарнаса представлены в следующих ракурсах: жанр, локус (современный мегаполис), западная массовая культура и русский классический канон. В части I, «Эгонарратив: экзистенциальный код литературы 1920 – 1930-х годов», заданы культурологические параметры для последующего анализа модернистской прозы, включая экзистенциальные и эстетические сдвиги, которые привели к кризису романа и расцвету исповедальных и интроспективных модусов письма. Прослеживая эволюцию «человеческого документа» от первых попыток его теоретического обоснования у Эмиля Золя и Эдмона Гонкура до его возрождения и трансформации в творчестве Селина, я показываю, как этот жанр предоставил писателям русского Монпарнаса матрицу для выражения их собственной поколенческой идентичности. Далее рассматривается их поэтика маргинальности как механизм сопротивления доминантному нарративу русской культуры, а затем анализируются процессы одновременной ассимиляции и деконструкции, которым подвергся в творчестве младоэмигрантов человеческий документ, постепенно превратившись в смесь фактографии и вымысла и став предшественником autofiction.
.....