Читать книгу Царь Ифритов - Мария Руднева - Страница 1

Пролог

– Слушай и запоминай, о, легкомысленный сын дальних земель: какие бы мысли тобой не двигали, какие бы желания тебя не вели, отрекись от своей идеи и навсегда забудь про поиски Царства Ифритов!

Таковы были слова Старика, а Звездочет промолчал, и только улыбнулся загадочно, как всегда улыбаются мудрецы, ибо было ему интересно, что ответит на это странник. Странник же удивленно округлил черные глаза, хлопнул ладонью по синей ткани дорожных своих штанов и произнес решительно:

– Да будет тебе известно, что ни одна сила мира не заставит меня сбиться с пути или изменить моего решения! По всей стране моей ходят легенды и о бесстрашии моем, и о славе моей, и об упрямстве, и каждый с младенчества знает: не тот я человек, кто хотя бы однажды отступит от однажды принятого решения!

Звездочет издал смешок и протянул страннику заново наполненную чарку.

– Так могут говорить только души либо очень юные, либо напрочь лишенные опыта, – сказал он, и морщинки у его глаз сложились в лучистый узор. – Поверь нам, о, упрямый сын не менее упрямого отца, в будущем тебе предстоит повзрослеть и возмужать, и еще не раз переменить свои принятые раз и навсегда решения.

– А коли уж направил ты свои стопы в сердце Белой пустыни, так опасайся вообще хоть в чем-либо быть убежденным или уверенным, – добавил Старик, и голос его показался страннику скрипучим, словно старая сосна. – Много опасностей ждет тебя впереди, многое предстоит тебе увидеть своими глазами и услышать своими ушами. А теперь ответь, зачем тебе нужно Царство Ифритов?

– Затем, чтобы разыскать утраченное. – В ответе своем странник не медлил ни секунды.

– Тяжело тебе придется, – вздохнул Старик и подпер крючковатыми пальцами длинный морщинистый подбородок. – Что такое «разыскать», что такое «утраченное», и откуда в тебе столько самонадеянности, о, юное и безрассудное создание? Разве же может человек просто взять и прийти в Царство Ифритов, да еще и диктовать свои условия там? Ведь издревле всем известно, что Ифриты обладают злобным сердцем, и что ненавидят они всякого зверя и птицу, а более всяких зверей и птиц ненавидят они человека. И, хоть и выбирают себе они царя среди людей, потому что созданы для службы человеку, всячески они ненавидят свою долю и почитают волю царя лишь постольку, поскольку сама земля сокрытого Царства дает человеку полную над ними власть. Не любят они, но боятся: вот вся суть их трусливых душ. Говорят, что ни один человек, кроме самого царя, не может перешагнуть границу этих земель, остаться в живых и сохранить рассудок. Ведь повсюду стоит стража из самых злых и черных душой ифритов. А дворец, говорят, находится так далеко, что идти до него придется несколько дней и несколько ночей! А за это время ифриты набросятся на незваного гостя, даже если удалось ему незамеченным пересечь границу, и растерзают его!

Сказав так, Старик взмахнул руками, и в тот же момент налетевший порыв холодного ночного ветра ударился в костер, и выбросил в синий воздух ночи сноп ярких искр. Странник заметно побледнел, и видно было, как напрягся его рот, и как ожесточился взгляд.

– Не боюсь я ни ифритов, ни всяких россказней о них! – рассердившись, громко сказал он. – В царстве моем побывали ученые мужи, колдуны и книжники со всего света, и все они рассказывали истории, легенды и небылицы об этой стране, но ни от кого не получил я хотя бы один полезный совет! Ты, Звездочет, умеешь читать по звездам – так укажи мне дорогу! Ты, Старик, стар и мудр – так дай совет. Зачем ты продолжаешь запугивать меня, ведь это бесполезно?!

Старик и Звездочет обменялись взглядами, а после чего Старик сел удобнее, погладил длинную бороду и сказал так:

– Есть один способ…

***

Прекрасная и пугающая Белая Пустыня, бескрайняя и коварная, полная опасностей и колдовства! Ступивший раз на ее пески рискует более никогда не увидеть своего дома и родных. Говорят, в недрах ее скрыты пещеры с сокровищами, волшебные оазисы, чьи воды даруют молодость и вечную жизнь, а охраняют их страшные Разбойники Пустыни, что не знают пощады. Для того чтобы пересечь Белую Пустыню от границы одного царства до границ другого, требуется три и более месяца караванного хода, а всадник на быстром коне может обернуться вдвое быстрее, но от того путь его будет преисполнен опасностями.

Всадник в синих дорожных одеждах верхом на вороном скакуне был из тех смелых путешественников, что не брали с собой ни слуг, ни охраны, а только лишь карту тайных путей и троп, на которой также были отмечены и спасительные оазисы: когда нет с собой каравана припасов, одна надежна на сладкие фрукты и чистую воду, пусть и грозят они заколдовать тебя навсегда и оставить пленником.

Царевичу Эшиа было восемнадцать лет, и статью, и молодостью, и красотой он приковывал к себе взгляды мужчин и женщин. Несмотря на юный возраст, он был крепок и широк в плечах, а в осанке его и в том, как сидел он на коне, угадывалось мастерство настоящего воина. К поясу у него была прикреплена длинная сабля, а за голенищами сапог хранились два острых ножа. Волосы у него были чернее воронова крыла; перед тем как отправиться в путешествие, он отрезал свою длинную косу, и теперь волосы кудрявой волной спускались ниже плеч. Он закрыл от яркого солнца голову синим платком, и теперь синий его цвет выгорел на солнце, как и синие его одежды, как и попона доброго его коня по кличке Агат.

Странствия его длились уже долгие месяцы. И не было у него ни малейшей уверенности в том, что удастся ему найти то сокровенное, ради чего он решился на тяжелый путь. Ибо Царство Ифритов открывается далеко не каждому…

– Потерпи, друг мой Агат, совсем немного осталось. – Царевич Эшиа наклонился к шее коня и бережно потрепал его по загривку. – Я посмотрел на карту: здесь отмечен один диковинный оазис буквально за тем барханом. Я знаю, ты устал, но совсем немного нам осталось до желанного отдыха.

Черный конь фыркнул, тряхнул гривой, встрепенулся всем телом и бодрым шагом направился в том направлении, которое указал ему царевич Эшиа: к волшебному оазису, сулящему чистую прохладную воду и сладкие апельсиновые деревья. В самом деле, дорога до оазиса отняла совсем немного времени. Агат радостно взмахнул хвостом и бросился к вожделенной прохладе. Эшиа на полном скаку спрыгнул с коня, прокатился по земле и рассмеялся, раскинувшись на спине в прохладной зеленой траве. Он слышал краем уха, как плещется в воде, фыркает, радуется верный конь, дорвавшийся до возможности вдоволь напиться. У самого Эшиа тоже пересохло в горле, но он осознанно оттягивал момент, когда опустит сложенные пригоршней ладони в ледяной ручей, поднесет их к лицу и вдоволь напьется. Оставлял он себе возможность немного об этом помечтать, и в мечтах своих воплотить, как именно он будет пить желанную воду. И только когда насладился в мечтаниях прохладой ручья, позволил себе спуститься к воде и испить первый, самый сладкий глоток. Он припал к воде, жадно набирал ее в горсти и подносил к лицу, пил жадно, захлебываясь, стараясь перебить навсегда песочную сухость в горле, которая делала голос скрипучим и жестким, потому что ветер носил вокруг пыль, от которой не защищал даже дорожный платок. Затем он умыл лицо, руки и шею, а после некоторых раздумий вовсе сбросил с себя одежду и шагнул в ледяную воду, стремясь смыть грязь, пот и усталость долгого путешествия. После купания разделил он с Агатом скудные запасы еды и собранные неподалеку фрукты, расчесал коню гриву и шкуру, чтобы верный друг и спутник не мучился во время отдыха маленькими досаждающими песчинками и вредными насекомыми, и только потом лег под высокое дерево в спасительную тень и смежил веки. Сон сморил его раньше, чем Ар-Лахад успел сменить золотой трон на серебряный, и первые звезды высыпали на синем небосклоне.

Едва только на горизонте забрезжил розовый рассвет, как царевич Эшиа был уже на ногах и седлал коня. Странный сон снился ему это ночью. Как будто стоял он под высокими стенами древнего города, и были на стенах фонари, и все они были синего цвета. За огромными резными воротами открывался город, полный извилистых переулков. Стены отливали синим, поскольку повсюду сияли изящные синие фонари, и даже окна в домах были заделаны синими стеклами. Что поражало больше всего – город был абсолютно пуст. Во сне царевич Эшиа хотел зайти в тот город и прогуляться по его извилистым улочкам, но что-то его не пустило. Неизвестный доселе страх сковал его чресла и заставил стоять на месте и смотреть на синие отблески на мощеных мостовых до самого рассвета.

Странное чувство осталось у царевича Эшиа от этого сна. Он гнал коня через пустыню так быстро, словно это могло помочь стряхнуть оцепенение, охватившее его. Между тем тревога поселилась в его сердце, поскольку мог он точно сказать, что не было во всех царствах подобного города, и что не было ни у кого в традиции украшать стены свои синими фонарями. Однако чем дальше оставался за спиной оазис, в котором ему довелось увидеть этот сон, тем быстрее стирались из памяти яркие подробности. И вот уже скоро царевич Эшиа совсем забыл о странных видениях и воспрял духом, и пришпорил коня, направляя его вперед.

Слишком долго его путь лежал через пустыню, слишком долго блуждал он под палящим солнцем в поисках неведомого и неизведанного. И принял он решение отправиться в ближайшие земли, где жили люди, и отдохнуть от своих поисков и блужданий, вкусить нормальную пищу, а не сухие припасы, и поспать в нормальных покоях, а не на голой земле.

Карта Белой пустыни, составленная еще его дедом, царем-путешественником Эшиа, всегда была при нем, и он развернул ее на коленях, не слезая с коня, и внимательно посмотрел на нее. По всему выходило, что из всех ныне известных и существующих стран ближе всего к Эшиа лежала страна Ямайн.

– Нам с тобой повезло, друг мой Агат. – Эшиа наклонился к коню и похлопал его ладонью по взмокшей шее. Агат нетерпеливо повел ухом, услышав, что хозяин заговорил с ним. Эшиа сложил карту и продолжил:

– Страна Ямайн простирается совсем недалеко от нас. До самого царства путь неблизкий, но страна эта богата и земли ее обширны, а люди живут даже и у самой границы. Старый царь Ямайн до сих пор правит этими землями. А он был другом моего царственного деда, и не раз и не два мой дед гостил у него, отдыхая в перерывах между долгими странствиями. Я слышал много хорошего об этом человеке. Поспешим же – там мы найдем и воду, и пищу, и достойное пристанище!

И Агат воспрял духом, равно как и его хозяин, и они направились прямо, в том направлении, в котором должна была находиться страна Ямайн. Днем они ехали, полагаясь на карту и на чудесное умение Агата определять стороны света – этот умнейший конь знал в совершенстве слова «север», «юг», «восток» и «запад», и, куда бы он ни шел, никогда не ошибался в выбранном направлении. Вот и сейчас двигались они на восток, и продолжали без привалов и остановок двигаться вперед до тех пор, пока Ар-Лахад не сменил золотой свой трон на трон серебряный, и на Белую пустыню не опустилась темная ночь, принеся с собой покой и прохладу.

Тогда Эшиа разбил небольшой привал, дал Агату напиться воды, запасы которой так удачно пополнил недавно в оазисе, и посмотрел по звездам, правильный ли путь они держат. Звезды твердили, что земля Ямайн находится совсем близко. Оттого принял царевич Эшиа решение не оставаться на ночь спать на холодной земле, а незамедлительно продолжить путь. Таким образом, двигаясь по звездам и доверяя чутью верного Агата, к самому рассвету конь и его всадник достигли самых границ царства Ямайн.

Здесь Белая пустыня заканчивалась, и от земель восточной страны ее горячие пески отделял естественный приток великой реки Ерзалах – Кортияр. Это была небольшая, но бурная река, которая приносила жителям царства Ямайн пресную воду и мелких юрких рыб, коих местные рыбаки сушили особым способом, обволакивая в специях, и продавали потом на рынках, да тем и жили. Царевич Эшиа спешился, чтобы перевести Агата по очень узкому мосту, перекинутому через взволнованные воды реки, отливающей розовым в лучах рассветного солнца, и остановился в удивлении: где же видано, чтобы пограничный вход в другое царство никем не охранялся? Однако и в самом деле не было здесь стражи.

Царь Эшиа, бывало, рассказывая истории о своих путешествиях, упоминал, что каждая страна живет своим порядком. Вот и про царство Ямайн Эшиа слышал, что нет у него высоких стен и крепкой охраны, ибо велики ее территории так, что не сразу можно их охватить взглядом, и что окружают они столицу со всех четырех сторон. То казалось странным царевичу Эшиа, когда слышал об этом, и сейчас еще более удивился. Однако взял Агата под уздцы и повел вперед, намереваясь в первом же поселении просить о крове и пище.

Однако увиденное вокруг поначалу его поразило. Земля казалась выжженной беспощадным пустынным солнцем, и зелени почти не было, лишь низкие кусты, прижимающиеся к земле. Возможно, они приносили плоды в другой сезон года, однако сейчас Эшиа не наблюдал на них ни плодов, ни соцветий. И никого из людей он тоже не видел вокруг этих мест.

Очень скоро он пришел к деревне, и здесь новое поражение ждало его. Он слышал о том, что Ямайн процветает, оттого меньше всего намеревался увидеть покосившиеся, неухоженные дома, во многих из которых недоставало стен или фрагментов крыш, погнувшиеся заборы и тощих, изнуренных собак, которые с жадным любопытством принюхивались к седельным сумкам, но даже не подняли голос на чужака.

Царевич Эшиа остановился у первого дома, где увидел человека. Выглядел тот человек как крестьянин: одежда у него была бедна и залатана не по одному разу, волосы седые, как луна в первые дни весны, и отрезаны совсем коротко, так, что едва доходили до плеч. Лицо крест-накрест перечеркивали грубые, не до конца заросшие шрамы, оттого глаза его казались несколько раскосыми, а рот перекошенным. Однако взгляд у него был теплым, а руки большими и натруженными, и царевич Эшиа сразу испытал к нему добрые чувства, оттого обратился к нему, окликнув через невысокий забор:

– Добрый человек! Не найдется ли у тебя кров и вода для усталого путника и верного его коня?

Человек заулыбался и пошел к хлипким воротам, кивая на ходу, мол, да, все найдется, только подожди, путник. Он вынул из ворот палку, служившую им засовом, и открыл створки, позволяя завести внутрь Агата. После жестом указал на небольшую пристройку, где ютился маленький ослик.

Царевичу Эшиа потребовалось несколько неловких мгновений, чтобы сообразить: этот человек не мог говорить! Он был немым, но изъяснялся жестами так, что его можно было понять. Приглядевшись к его лицу, царевич понял, что ошибся в самом начале, приняв его за старика. Человек был не старше его отца, царя Аймира, а волосы его поседели, видимо, от испытанных им горестей и бед.

– Отец! – Раздался звонкий голос с крыльца, и Эшиа обернулся.

На крыльце стояла молодая девушка, отличавшаяся той юной красотой, для которой мало значения имели ткани, в которые та была наряжена. Шальвары и камиза на ней были из простого материала, но чистые и опрятные, волосы спрятаны под платок, а лица она не прикрывала. В руках она держала корзину с ворохом вещей. Эшиа решил, что она собиралась отправиться на речку и устроить стирку.

– Отец, кто этот человек? – спросила девушка и поставила корзину на землю.

– Мои извинения! Я не успел представиться, – быстро проговорил Эшиа и размотал головной платок, чтобы крестьяне могли видеть его лицо и знать, что им незачем его опасаться. – Я просто усталый путник, долгие дни путешествующий по Белой пустыне, и желающий отдохнуть и набраться сил.

Девушка лукаво сощурилась.

– А имя у усталого путника есть, или осталось потерянным в Белой пустыне?

Эшиа рассмеялся.

– Что вы, прекраснейшая из лучезарнейших, мое имя всегда со мной, так как порой это все, чем только владеет человек. Меня зовут Эшиа, я младший сын царя Аймира, который правит страной Эшиа, что лежит у самого берега моря. Моего коня зовут Агат, и он поистине умнейший из всех лошадей мира!

– Царевич! – ахнула девушка, прижимая руку ко рту. – А я над тобой смеялась!

– Ничего страшного, – покачал головой Эшиа. – Дом, в котором смеются, лучше дома, в котором плачут.

– И все-таки извини меня, царевич, – наклонила голову девушка. – Мы здесь люди простые и к важным гостям не привыкли. Но мы примем тебя так, как только сможем. Располагайся и чувствуй себя здесь желанным гостем.

– Могу я узнать твое имя и имя твоего отца? – спросил Эшиа.

Девушка улыбнулась.

– Наши имена совсем не так красивы, как твое. Я – Тамилла, а моего отца зовут Зариб. Строптивый Зариб, вот как о нем говорят у нас в деревне!

– А как называется ваша деревня?

Тамилла помолчала, потом посмотрела ему в глаза – как Эшиа показалось, с вызовом.

– Наша деревня называется Осмарит. Что значит – «оставленная».

– Кто оставил вашу деревню?

– Царь. А вместе с ним – Ар-Лахад. Впрочем, царевич, история маленькой деревеньки не так интересна усталому путнику, как горячая еда и теплая постель, так? Иди за мной, я дам тебе и то и другое. Отец мой присмотрит за твоим умным конем Агатом. Не беспокойся, ибо у нас достаточно воды и соломы, наш ослик Тимбар поделиться с ним с радостью своей долей.

Тамилла ушла в дом, а Зариб взял Агата под уздцы. Эшиа вошел в небольшой, но чистый дом, и с наслаждением вдохнул запахи горячих лепешек и огня в жаровне.

– Много времени прошло с тех пор, как я ночевал под крышей дома.

– У нас нет роскоши, к которой привык царевич, зато одеяла чистые и насекомые не атакуют наш дом, я слежу за этим и жгу благовония.

– О какой роскоши ты говоришь, прекрасная Тамилла? – Эшиа присел на низкую тахту и с наслаждением вытянул ноги. – Я много дней в пути. Для меня роскошь это не спать на песке и пить из чашки, а не из ладоней. Я благодарен за это.

Тамилла недоверчиво хмыкнула, но ничего не ответила. Она выложила свежие лепешки на деревянное блюдо и посыпала зеленью, и отнесла на стол, и принесла туда же горячий чай.

– Я почти не видел людей. Где все?

– Такой у нас режим: встают позже рассвета, потому что до рассвета делать нам здесь нечего. Мой отец всегда встает очень рано, потому что почти не спит.

– А где стража?

– Стража?..

– Ваша деревня почти на границе земель. Неужели они не охраняются?

– Ох, нет. Стражи здесь нет давно: царю Ямайну стало бы дорого ее содержать. Да и деревня наша не то чтобы сладкая добыча для Разбойников пустыни. – Тамилла горько улыбнулась. – Я бы сама ушла к разбойникам, напади они на нас, и полдеревни бы ушли. Лучше такая жизнь, чем медленное умирание. Такая у нас деревня.

– И давно… так? – осторожно спросил Эшиа, с наслаждением впиваясь зубами в обжигающе-горячую лепешку.

В этот миг ему показалось, что он никогда не ел пищи более вкусной.

– Уже несколько лет. – Тамилла махнула рукой. – Не та это тема, о которой весело говорить за столом. Лучше поешь и ложись спать, путник, и если есть у тебя одежда, которую надо постирать от песка и пыли, сними ее и дай мне. Я как раз собиралась пойти на реку с вещами моего отца, пара лишних тряпок не будет мне в тягость, а тебе приятно будет надеть свежую одежду. А потом, когда ты отдохнешь, и пройдет дневная суета, мы вместе сядем за ужином, и ты развеселишь меня и моего отца рассказами о своих странствиях. Сюда не часто заносит путешественников. Мы рады тебя видеть, царевич.

Эшиа горячо поблагодарил ее и отдал ей свой головной платок, рубашку, штаны и кушак. Тамилла ушла на речку, а Эшиа остался в комнате и не отвлекался от завтрака, пока не доел все лепешки, что лежали на блюде, и не выпил несколько чашек горячего сладкого чая. Позавтракав, он переплел волосы и умылся холодной водой. После лег спать под покрывалом, прильнув головой к подушке, и уснул почти в тот же миг, и никакие сновидения не побеспокоили его в эту ночь.

Тамилла разбудила царевича Эшиа в то время, когда Ар-Лахад уже намеревался пересесть с золотого своего трона на трон серебряный. Он с наслаждением потянулся, разминая затекшие мышцы, провел рукой по волосам, встрепанным от долгого сна, и освободил их от косы, сменил рубашку на одну из тех, что лежали у него в седельной сумке, и вышел во двор, где Тамилла занималась вечерними делами, а отец ее сидел на ступенях и перебирал струны старинного инструмента.

– Что это за инструмент, на котором играет твой отец, благородный Зариб? – спросил царевич Эшиа, спускаясь по ступеням босыми ногами.

Сапоги он оставил перед дверью дома и забыл о них, поскольку за время долгого пути его ноги устали от тяжелой кожи, и больше всего ему хотелось сейчас пройтись босиком по прохладной вечерней земле. От близости реки и колодцев земля не прогревалась за день и обжигала так, как безжалостные пески пустыни. За долгие свои странствия царевич Эшиа отвык от такой роскоши, как прохладная земля и чистая вода, которую можно пить вволю, не опасаясь, что она кончится прямо в ладонях.

– Этот инструмент раньше называли юррой, – сказала Тамилла, отрываясь от своих дел и подходя ближе к царевичу Эшиа. – Были времена, когда юрра считалась придворным инструментом… Потом получила известность благодаря одному опальному сказителю по имени Галиад, и великому Кастару-Путешественнику, который узнал этого сказителя и взял с собой, и много времени они путешествовали вместе. Множество историй о Кастаре-Путешественнике мы знаем теперь именно благодаря Сладкозвучному Галиаду. Он и сделал юрру инструментом, который все могли иметь у себя дома. Сам резал из дерева и натягивал струны, а потом продавал за гроши любому, кто проявлял желание иметь такой инструмент и хотел на нем играть. Уроки же и вовсе давал, не взимая платы. Говорил: хочу, мол, чтобы звучала музыка повсюду.

– И как? – улыбнулся Эшиа. – Звучала?

– Еще как звучала! – с тихой гордостью произнесла Тамилла. – И эта юрра, на которой играет отец, это та самая, сделанная руками Галиада. Он научил играть моего прадеда Сулифа, а он своего сына, а тот, в свою очередь, свою дочь…

– А ты умеешь играть на юрре?

– Умею, но не так хорошо, как отец.

– Можно попросить твоего отца сыграть для меня что-нибудь из старинных мелодий?

Зариб, услышав его, улыбнулся и пробежал руками по струнам. Тамилла рассмеялась, не скрывая веселья.

– О, царевич, мой отец всего лишь немой, но слышит он прекрасно! Ты можешь и сам попросить его, о чем захочешь!

Царь Эшиа поклонился Зарибу, чувствуя себя смущенным.

– Благородный Зариб, не сыграешь ли ты мне что-нибудь из мелодий Сладкозвучного Галеада?

Зариб закивал и снова пробежался пальцами по тугим струнам. Тамилла села на растянутый посреди двора ковер, который до этого чистила длинной щеткой, а Эшиа присел на лестницу рядом с музыкантом. Зариб заиграл, и мелодия полилась из-под его пальцев. Темное дерево юрры отозвалось и откликнулось, и запело, и сердце Эшиа на миг замерло от далеких, незнакомых ему звуков. Не было во дворце царя Аймира юрры, не играл никто на старинных инструментах, не довелось царевичу Эшиа услышать хоть раз мелодии, которых уже несколько десятилетий не играли на улицах его далекого царства. И теперь Зариб увлекал его в далекие, забытые времена, когда люди были другими, и времена были другими, и Кастар-Путешественник пересекал Белую пустыню, и лишь Ар-Лахад все так же наблюдал за своими беспокойными детьми.

Наконец Зариб отложил юрру и поднялся с крыльца.

– У отца еще есть дела по дому, – сказала Тамилла. – А мне пора идти к колодцу за водой. Не составишь мне компанию, царевич? Не слишком сложно для такого, как ты?

– Совсем не сложно! – взвился на ноги царевич, и вызвал этим своим порывом смех Тамиллы и улыбку Зариба. – Дай мне ведро и показывай путь к колодцу, и я принесу воды к обеду.

Эти его слова вызвали новый взрыв смеха у Тамиллы, но ведро она вручила ему в руки, и первая пошла по дорожке к воротам, намереваясь указать путь к колодцу. Царевич Эшиа последовал за ней с ведром в руках.

Колодец стоял в конце деревни, его старые камни выдавали возраст. Чтобы дойти до него, пришлось пересечь одну извилистую улицу и пройти по второй, и улицы были ровными, не спускались вниз и не поднимались вверх. Тамилла шла босиком, заправив длинные волосы под платок и закрыв им лицо, но оставив руки и ноги на виду – рукава ее рубахи были подвернуты к локтям, а шальвары подтянуты к коленям. Казалось, ее совсем не смущали земля и песок, и она шла уверенно и спокойно, как, наверное, шла бы по расписным коврам. Эшиа подумал вдруг, что не видел в своей стране подобных женщин. В царстве Эшиа женщины носили длинные одежды, и тщательно заворачивались в головные платки, и делали так равно во дворце и в деревнях, и отличались только дороговизной и богатством тканей и количеством украшений.

Тамилла же казалась другой. Были в ней повадки, которых Эшиа не встречал у женщин, кроме одной – своей царственной бабушки Несаим. То была женщина, которая смотрела на мужчин без стыда и страха, и имела над ними власть. Она в свое время дала царевичу совет седлать коня и отправляться на поиски царя Эшиа в Белую пустыню. Она всю жизнь провела в уединении в башне среди книг и научных трудов, общаясь в основном с заезжими учеными и колдунами. Тамилла ни в чем не была на нее похожа, кроме, разве что, длинных блестящих волос и пушистых ресниц, но во взгляде ее скользила та же уверенность и власть. Царевич решил, что это хорошее качество для девушки, которая живет со слепым отцом совершенно одна в доме, далеком от колодца, и вынуждена справляться со всем домашним бытом совершенно одна, но плохое для нее, если она намерена выйти замуж. Если бы его спросили, Эшиа не смог бы припомнить ни одного мужчины, который искал бы себе жену, и выбрал бы Тамиллу.

И в то же время в этой девушке было что-то, что нравилось ему, что заставляло симпатизировать ей. Не только потому, что она предоставила ему кров и еду, но и потому, что его сердце откликнулось на искреннее, душевное гостеприимство. К тому же он чувствовал за прямым ясным взглядом Тамиллы скрытую боль, тайну, которую она держала в себе, и ему захотелось разгадать эту тайну.

Колодец, к которому они вскоре пришли, ничем не отличался от множества других, с которым царевичу Эшиа довелось иметь дело во время долгих странствий. Он подцепил ведро на крюк и раскрутил колодезный журавль, в скором времени услышав тихий плес. Подняв ведро обратно, он опустил его на землю и закрепил крюк, и обернулся, опять услышав веселый смех Тамиллы.

– Чем же я теперь развеселил тебя, дерзкая Тамилла? – сощурившись, спросил он, тщетно пытаясь удержать на лице грозное выражение – губы его рвались сложиться в улыбку.

– Меня всего лишь забавляет видеть царевича босоногого, с ведром воды у колодезного журавля, – оскалилась Тамилла, – потому как я плохо думала о царевичах, как и о прочих богатых да благородных людях. Я считала их изнеженными и неспособными выжить без сотни-другой личных слуг, которые делают за них простейшие дела.

– Я не могу сказать, что ты совсем не права, – Эшиа все-таки не сдержал улыбки, и, подхватив ведро, продолжил: – бывают и такие царевичи, каких ты описала. Однако подобные люди встречаются не только в царских семьях, и с ними одинаково сложно иметь дело вне зависимости от того, беден ты или богат. Я считаю, что любой человек должен уметь постоять за себя, добыть еду и огонь и прожить своим трудом.

– Никогда не думала, что услышу такие речи от царевича.

– Моего деда прозвали Царь-Путешественник. Половину жизни он провел в дороге, в дальних странах, и его страсть передалась мне. Я умею все, что должен уметь царевич: охотиться и разделывать дичь, плыть на лодке, сражаться на саблях, но также я умею ориентироваться по звездам, найти в пустыне воду и даже пахать землю, если придется. У моего деда была любовь к апельсинам, и за своей апельсиновой рощей он ухаживал сам, чего и от детей своих хотел, и от внуков.

– И как же звали твоего деда?

– Его звали Эшиа, как и меня. Он был великим правителем.

– Его уже нет в живых?

– То мне неведомо, и поэтому я в пути. Я поклялся разыскать его, чего бы это мне не стоило…

– Расскажешь об этом? Только не сейчас, а позже, когда мы вернемся в дом и я сделаю ужин. Мой отец так любит истории, но здесь некому их рассказывать! Порадуй его?

– Конечно, это принесет мне только радость.

Царевич Эшиа перехватил ведро за ручку так, чтобы она удобнее ложилась в ладонь, и первым двинулся в обратный путь. Всю недолгую дорогу они молчали. Тамилла была погружена в свои мысли, возможно, обдумывала его слова. Сам Эшиа прислушивался к тихому плеску воды в ведре и с удивлением для себя осознавал, что начал потихоньку забывать истинную цель своего путешествия. Как будто бы сухие пески Белой Пустыни потихоньку стирали из его памяти все воспоминания о царе Эшиа, как хорошие, так и плохие. И он обрадовался всем сердцем просьбе Тамиллы, поскольку для него рассказать эту историю ей и Зурабу значило бы также рассказать ее и себе самому, чтобы иначе взглянуть на нее.

Так вышло. Царевич Эшиа вместе с Тамиллой вернулись к ее дому, и он поставил ведро возле глиняной печки, и Тамилла занялась нехитрым ужином: пекла лепешки из воды и муки и посыпала их козьим сыром да заваривала чай. Царевич Эшиа посмотрел на их стол и, пока ужин готовился, сказал, что пойдет и прогуляется еще немного.

И, когда отправился прогуляться по деревне, ноги вывели его на другие деревенские улицы, и убедился он, что, как в любой деревне, даже самой забытой царем и Ар-Лахадом, есть зажиточные крестьяне – наравне с обычными бедняками, коими были и Тамилла с ее изувеченным слепым отцом.

С детства он изучил все признаки богатства и бедности, как и полагалось царевичу, чтобы не оскорбить и не обидеть случайно встреченного человека. Царь Эшиа часто брал его с собой, еще маленького мальчика, переодетым в простые одежды, побродить по базару или по близлежащим деревням. Иногда они уходили на рассвете, а возвращались только под вечер, и эти дни были для царевича незабываемыми. Он считал это лучшей забавой на свете! А вот сейчас пригодились ему эти прогулки для его дел. Немного времени ушло у него на то, чтобы определить самый зажиточный дом в деревеньке. Постучавшись, он обратился к дородной женщине, открывшей ему дверь, с просьбой продать ему, страннику, нашедшему в этой деревне еду и кров, немного мяса, меда и сладких лакомств, а за это просить столько денег, сколько уважаемая хозяйка дома сочтет нужным указать.

Хозяйке дома, зажиточной Мерабе, понравился юноша, его благовоспитанные слова и готовность расстаться с деньгами без торга тоже понравилась, поэтому она снабдила его корзинкой разнообразной снеди и запросила за нее в три раза больше денег, чем стоила эта снедь. Но Эшиа, памятуя, что находится не на базаре, а всего лишь рядом с самой богатой из бедных женщин, отдал ей деньги и сердечно поблагодарил, пообещав молиться за нее Ар-Лахаду. После чего поспешил вернуться к дому Зариба и порадовать гостеприимных людей подарками к столу.

Едва Зариб понял, что сделал царевич Эшиа, он пришел в ужас, стал махать руками и растерянно кривить рот уголками губ вниз. Царевич Эшиа растерялся и обратился к Тамилле, пытаясь понять, что же он сделал не так.

– Отец говорит, что не может принять этот дар, – развела руками Тамилла. – Говорит, что это слишком щедро для таких, как мы.

Царевич Эшиа рассмеялся.

– У тебя такое благородное сердце, Зариб! Но не бойся. Возьми это мясо, и этот мед, и эти сладости в знак того, что я, царевич Эшиа, испытываю к тебе и твоей дочери Тамилле сердечную привязанность и искреннюю благодарность.

– Конечно, мы примем это, щедрый царевич, – твердо ответила Тамилла и забрала у него из рук корзину. – Я уже забыла вкус меда и не помню, когда мой отец в последний раз пробовал горячее сочное мясо. Мы благодарны тебе, и за это я сделаю самый вкусный обед в твоей жизни, потому что, клянусь Ар-Лахадом, я готовлю лучше любой королевской поварихи!

– Это серьезный вызов, храбрая Тамилла! – улыбнулся царевич Эшиа. – На твое счастье, в моем дворце и правда лучшие повара, поэтому я предстану судьей и смогу подтвердить твои слова!

Немой Зариб, слушая их разговор, только махнул рукой и удалился на сундук, обтянутый ковром. Сундук служил ему постелью, по всей видимости, и Зариб забрался туда с ногами, притянул к себе юрру и снова заиграл старый печальный мотив. Царевич Эшиа, чтобы не мешать Тамилле возиться у печи, сел прямо на пол у ног Зариба, чтобы вновь услышать чудесные переборы струн, которые заставляли его сердце сжиматься от неизведанной до этого дня волнующей тоски.

Зариб играл, Эшиа слушал и наблюдал, как ловко справлялась Тамилла со стряпней. Ему показалось, что пролетело несколько мгновений перед тем, как девушка поставила на стол горячие лепешки, и истекающее соком мясо, и сыр, и мед, и сладости, и, громко хлопнув в ладоши, позвала всех к столу. Зариб отложил юрру и ловко спрыгнул с сундука. Эшиа поднялся на ноги и тоже подошел к столу, на котором Тамилла раскладывала еду в грубые глиняные плошки.

Некоторое время они втроем молчали, и ели, и сталкивались руками над столом, потянувшись за еще одним куском мяса или лепешки. Пища была простая и грубая, но Эшиа, после долгих дней в пустыне со скудными припасами, показалось, что не пробовал он раньше настолько вкусной еды.

– Воистину, ты готовишь лучше любого дворцового повара, прекрасная Тамилла! – с чувством сказал он, обмакнув последний кусок лепешки в мед.

Тамилла отвела взгляд и зарделась, и не ответила колкостью на его речь, вопреки своей привычке. Зариб же улыбался довольно и безмолвно благодарил обоих – дочь за вкусную еду, и Эшиа за гостинцы.

– Отец! – вспомнила вдруг Тамилла. – Когда мы с царевичем ходили к колодцу, он проговорился мне, что пустился в дальний путь не просто так. И я попросила его рассказать эту историю тебе. И ты порадуешься, и я послушаю, и, быть может, мы поможем царевичу советом или добрым словом. Много лет никто не рассказывал нам историй…

Тамилла разлила по глиняным чашкам горячий чай, и царь Эшиа начал повествование.

– Имя мое, как вам известно, Эшиа, и имя это самое древнее в моей стране. Когда-то оно принадлежало тому, кто основал государство, и дал ему свое имя, и с тех пор царей часто называют таким именем. Моего деда звали Эшиа, а прозвали его царем-путешественником за то, что половину своей долгой жизни он предпочитал проводить не на диване, обсуждая дела с советниками, а на коне в долгих странствиях. Царь Эшиа побывал во всех странах, был лично знаком с Кастаром-Путешественником, пересекал Белую Пустыню, ходил по морю и бродил в горах.

Немой Зариб жестами обратился к Тамилле. Тамилла повернулась к Эшиа и повторила вопрос отца:

– И теперь ты, царевич, решил пуститься в путь и увидеть то, что видел твой царственный дед?

– Не совсем так. – Покачал головой царевич Эшиа, и в глазах его на мгновение плеснулась грусть. – Дело в том, что я отправился на поиски деда. Много лет назад он… знал одного человека. И человек этот был дорог царю Эшиа, но с ним случилась беда, и никто ничего не ведал о его судьбе. Мой царственный дед потратил несколько лет в бесплодных поисках, но в конце концов вернулся во дворец, взял себе жену, и у него появился сын, а у того сына, моего отца, появился я. И все свое детство я провел, слушая рассказы деда о прекрасном царевиче Ардлете, чья красота затмевала восходящее солнце, и был очарован этими историями. Но мне казалось, что это всего лишь сказка. Казалось – потому что однажды на рассвете мой дед исчез из дворца, взяв с собой лишь припасов и воды на долгое путешествие, да верного коня, способного вынести переход через пустыню. И вот несколько лет спустя я решился последовать за ним, поскольку он пропал, и некому было рассказать нам о его судьбе. Я поклялся найти его во что бы то ни стало. Но я уже давно в пути, а его след успел остыть. Кажется, я брожу, как слепой, и не знаю, куда мне идти.

– Известно ли тебе, царевич, куда мог отправиться твой дед? – тихим голосом спросила Тамилла.

Эшиа кивнул, все еще погруженный в собственные раздумья.

– Он искал путь в Царство Ифритов. Все твердил, что того царевича из его сказок похитили ифриты, что это его вина, и он должен искупить ее, спасти Ардлета из заточения. Только никому неизвестно, где находится Царство Ифритов, да и существует ли оно вообще, или это только старый миф. Я двигаюсь от царства к царству, от дворца ко дворцу, разговариваю с мудрейшими людьми… Но никто еще не смог дать мне подсказки.

Старый Зариб печально покачал головой, и Тамилла вздохнула с той же печалью и проговорила негромко:

– Мне жаль, что и нам нечем помочь тебе, царевич. Разве что накормить и дать выспаться, напоить твоего коня колодезной водой и показать путь от нашей деревни до дворца Ямайна. Я слышала, у царя много слуг. Может быть, кто-то из них и обладает нужной тебе ученостью…

Царевич Эшиа сердечно поблагодарил Тамиллу и ее отца и поклялся Ар-Лахадом, что они сделали для него уже более чем достаточно. Такая роскошь для усталого путника: теплый очаг, горячая еда и вдосталь холодной воды. Однако он заметил, что при упоминании Тамиллой царя Ямайна она помрачнела, и по изувеченному лицу Зариба пробежала тень. Эшиа задумался о том, что это может означать, но не решился спрашивать. Он подумал, что нехорошо будет говорить о царе Ямайне, если его упоминание вызывает горечь. Девушка сказала раньше, что царь Ямайн забыл об этой деревне, оттого все были бедны, и жили в нищете, и потому лучшее, что он сможет сделать, – это встретиться с самим царем и рассказать ему, какие люди живут в его стране. Царевичу было известно, что царь Ямайн водил близкую дружбу с его дедом, царем Эшиа. Сейчас Ямайн должен был быть очень стар, но, как поговаривают, он до сих пор правит своим умом, что не утратил былой ясности и остроты.

Вскоре на деревню опустилась ночь, и царевич Эшиа вновь заснул на старых простынях, и свет луны падал через забранное решеткой окно ему на лицо, тревожа сон. Ресницы его трепетали, и сон его был прерывист и странен. В то время как Ар-Лахад наблюдал за ним через окно, царевич Эшиа обнаружил себя не в удобной деревянной постели, но посреди пустыни в середине ночи в то время суток, когда песок становится серым и холодным, а низкий пронзительный ветер норовит забраться в рукава и заморозить насмерть. Ночи в пустыне бывают не менее опасными, чем дни под палящим солнцем, и царевич поежился, оглядываясь по сторонам, и только тогда понял, что стоит перед высокими воротами, вздымающимися перед ним. Ворота были высоки и прекрасны: витые узоры вздымались намного выше человеческого роста, темное дерево благородно сияло в свете луны, темно-синие и алые камни, которыми была украшена деревянная вязь, тускло мерцали, подобно звездам на небесах. На самом верху ворот были высокие и острые шипы, служащие для того, чтобы птицы не садились на них, и чтобы ни один человек со злым умыслом не посмел перебраться через запертые ворота и остаться в живых. Прямо перед лицом царевича Эшиа оказалось тяжелое кольцо, выполненное не то из меди, не то из бронзы, не то и вовсе из темного, давно не чищенного золота, что сложно было ему понять в окружающей тишине. Он накрыл ладонью кольцо и несколько раз с силой ударил в ворота. Деревянное эхо отозвалось в его руках и в теле легкой дрожью, а после задрожала, казалось, сама земля вокруг, и медленно, словно бы нехотя, с тяжелым протяжным скрипом, похожим на человеческий стон, ворота начали открываться ему навстречу, и царевич увидел перед собой большие синие камни мостовой, уходящей куда-то вверх, и синие стены, и синие фонари, висящие над запертыми дверями.

Сон оборвался так же неожиданно, как и начался. Царевич Эшиа резко сел на кровати, прижимая руку к груди. Сердце его колотилось как сумасшедшее, и не мог он припомнить ни разу, когда такое волнение охватывало его ранее. Сон смутил его не тем, что этих ворот и улиц он никогда не встречал наяву, а тем, насколько знакомыми они ему показались. Как будто ему уже доводилось бывать там, и эти ворота, и этот странный город, и эти сны повергли его в трепет и ужас.

Он тихо, осторожно встал, стараясь не разбудить Тамиллу и Зариба, которые спали в той же комнате, потому что других помещений для сна у них в доме не было, и вышел на улицу. Там он умылся водой из медного таза, заготовленной на утро, после чего долго еще сидел на ступенях и смотрел в круглое, темноглазое лицо Ар-Лахада, сидящего на серебряном троне – полную таинственную луну.

Едва только коснулось утро крыш маленькой деревни, как уже вывел за ворота дома своего верного коня Агата царевич Эшиа. Тамилла и немой Зариб вышли его проводить, и благодарили за то, что он оказал им честь, и воспользовался их гостеприимством, а царевич Эшиа горячо благодарил их в ответ. Напоследок он с чистосердечной искренностью пообещал, что по пути назад обязательно навестит их снова.

– Из столицы царства Ямайн нет иного пути, кроме как через вашу деревню, – улыбнулся он, уже взобравшись верхом на коня. – Так что будьте уверены, я вернусь, и принесу вам еще немало неприятностей.

Зариб заулыбался, услышав эти слова, а Тамилла звонко рассмеялась и тряхнула блестящими неубранными волосами, отчего они рассыпались по ее плечам:

– Не надейся даже, царевич, что смог причинить нам хоть сколько-нибудь хлопот! Для этого тебе следовало бы остаться погостить на долгое время!

– Значит, мне придется исправить это и в самом деле загоститься, – Эшиа крепко сжал поводья в руках. – Ждите моего возвращение, ибо надолго я не намерен задержаться у царя, пусть он и старый друг моего деда.

Царевич Эшиа уже решил про себя, что царь Ямайн не вызывает в нем любви и симпатии. Но так же он понял, что хочет отплатить добром беднякам, у которых были такие благородные сердца. И он во что бы то ни стало намеревался добиться от царя Ямайна перемен в отношении к его народу. Но об этом он пока умолчал, ибо не любил давать обещаний, которые сложно было выполнить, как и не любил ни о чем заранее говорить, если спланировал. Все скрывал у сердца царевич Эшиа, предпочитая дело пусть и самым красивым словам. Так что попрощался он с Тамиллой и Зарибом, пришпорил Агата и направил его прочь из деревни, в сторону царского дворца.

Путь царевича до высоких стен дворца царя Ямайна был легок и не отнял много времени. Он отправился в путь на рассвете, а на закате уже стучал в тяжелые медные кольца на дубовых дверях и велел стражникам нести царю Ямайну радостную весть: высокий гость царских кровей прибыл к его порогу, и не простой, а внук его давнего и близкого друга. Долго ходил стражник, и долго пришлось стоять перед воротами уставшему царевичу, но вот, наконец, железные двери заскрипели, открываясь, и двое слуг с закрытыми лицами забрали Агата и повели на конюшню, где напоили и накормили его вдосталь, а самого царевича повел во дворец человек в богатых одеждах придворного. О себе он сказал только, что зовут его Гаюс, и на том замолчал, и не стремился вступить в разговор. Царевич Эшиа спрятал улыбку под головным платком: в его стране Гаюс была частая кличка для охотничьих царских гончих, и придворный чем-то напомнил ему такую гончую, не то длинными конечностями, не то высоко поднятым носом. Придворный Гаюс провел его по белым улицам, мощенным большими камнями, и привел в высокий стрельчатый вход во дворец. Здесь, во дворце царя Ямайна, царствовал белый цвет. В белый были выкрашены стены и крыши, и ковры были белые и голубые, и мозаики на стенах в голубых оттенках, переплетаясь с белым узором. Все, на что только падал взгляд царевича Эшиа, кричало о том, что царь Ямайн очень богат. Но вот что удивляло его: страна Ямайн не была похожа на богатую. По крайней мере, со стороны притока Кортияр царевичу довелось видеть только упадок и нищету: убогие деревеньки и пострадавшие от засухи деревья. Оттого резала ему глаза роскошь, бросавшаяся в глаза внутри дворцовых стен. И сам царь Ямайн ему оттого не понравился. Хотя внешне он, наверное, вызвал бы симпатию, если бы царевич Эшиа не составил бы о нем впечатление заранее.

Царь Ямайн был очень стар, но состарился красиво, иссохнув как деревянная резная скульптура, истончившись, но не утратив ни благородной осанки, ни ясного взгляда. Лицо его было исчерчено морщинами, а волосы, заплетенные в длинную косу, белыми, как ночное лицо Ар-Лахада. На голове у него изумрудный тюрбан с кистями, а тонкое тело закутано в одежду из бархата и шелка того же изумрудного цвета, и перехвачено янтарного цвета кушаком, а оторочка из драгоценного черного меха. Такой мех, царевич Эшиа хорошо знал это, стоил баснословные суммы и был одним из ходовых товаров горных контрабандистов. Ибо был это мех черной лисы, которая считалась очень редким зверем, оттого охоту на нее не одобряли во всех странах, поэтому и торговля была запрещена. Значит, царь Ямайн закрывал глаза на подобные запреты, ради своего удовольствия позволяя спускать охоту с рук, и это заставило Эшиа еще сильнее проникнуться к нему нелюбовью. Но он заставил себя не щурить глаза с тихой злобой, улыбнуться приветливо и поклониться, обратившись к царю Ямайну с доброй речью:

– Приветствую тебя, царь Ямайн! – сказал он. – Мое имя – царевич Эшиа, я сын Аймира, внук Эшиа, великого царя-путешественника, который был твоим другом. Прошу тебя, во имя этой старой дружбы, не откажи мне в гостеприимстве и угости вином да хлебом, ибо я устал с дороги во время долгого своего пути!

Царь Ямайн сердечно поприветствовал царевича Эшиа и приказал слугам нести самые сладкие лакомства и самое дорогое вино, которое только нашлось бы в его подвалах.

Во многих дворцах доводилось гостить царевичу Эшиа, со многими людьми общаться, в том числе и с теми, кто хорошо знал его царственного деда, но никто из них не произвел на него столь отталкивающего и дурного впечатления, как царь Ямайн. Во всех своих действиях, едва лишь услышав о том, кто перед ним, царь Ямайн принялся стараться угодить царевичу Эшиа. Не то чтобы Эшиа был чужд тщеславию и не любил, когда ему пытались понравиться, вовсе нет, он ценил такое внимание и хорошо понимал, кто он и чего стоит. Однако царь Ямайн делал все так, что, оказывая почтение вроде как гостю, навязчиво переводил все внимание на себя, пытаясь подчеркнуть свое богатство и влияние.

– Эта рыба водится только в одной далекой горной реке, и много сил требуется, чтобы довезти ее в бочках с водой и оставить живой, потому что только свежеубитая и поданная на стол, она сохраняет уникальный вкус, – говорил царь Ямайн и обводил рукой стол, на котором стояли блюда с этой рыбой, которую не больше двух человек могли бы съесть за один присест.

Царевич Эшиа увидел, какими голодным глазами оглядывают стол слуги-разносчики в белых одеждах и подумал сначала, что они в нетерпении перед минутой, когда обед подойдет к концу, и смогут доесть то, что останется нетронутым на расписных тарелках. Позже он узнал, что царь Ямайн никому не позволяет доедать со своего стола и приказывает выбрасывать оставшуюся еду в выгребную яму, и слугам не достается ни кусочка, а если кто будет пойман за преступление, того выпорят плетьми и бросят на весь день под палящим солнцем. Но в ту минуту Эшиа еще всего этого не знал, и только заметил, что под широкими одеждами слуги очень худые, и лица у них изможденные. И от этого зрелища ему кусок в горло не лез, ибо не привык он к такому отношению к слугам. Ко всему прочему, понял он, что это была за рыба, и из какой горной реки вылавливали ее для царя Ямайна. То тоже была запрещенная охота: рыба ап-турифа, как назвали ее, белоперая речная королева, она правда встречалась редко, и требовались усилия, чтобы выловить ее честным путем, только вот контрабандисты ставили сети и губили рыбу в моменты, когда шла она на нерест. Оттого сокращалось ее поголовье, и рыба становилась реже и дороже, а ее все так же продолжали ловить. Но царевич Эшиа заставил себя съесть несколько кусочков и отдать должное ее нежному вкусу, потому что он был голоден, рыба уже мертва, а вызвать раздражение царя Ямайна раньше времени было ему совсем не на руку.

Царь Ямайн между тем продолжал рассыпаться в похвалах самому себе, богатству своего стола и своим охотникам. К великой радости и облегчению царевича Эшиа, кроме рыбы ап-турифа не было больше на столе еды, добытой в обход законов, и к сладостям и фруктам он прикасался без опасения. Но и тут царь Ямайн не преминул рассказать, что только в стране Ямайн растет такой виноград, и такие персики, и делают такие сладости.

– Попробуй персик, внук моего друга, – со сладкой улыбкой уговаривал царь Ямайн, и Эшиа уже не знал, какие пути отступления следует искать. – Сочный персик, удивительный персик, посмотри, как налит солнцем его золотистый бок. Только на моих персиковых деревьях могут вырасти такие плоды. Только в моей стране столько солнца забирают себе свежие персики!

Царевич Эшиа, подчиняясь законам гостеприимства и собственным нуждам, надкусил один персик и вынужден был признать, что был он в самом деле сладок и сочен, но кусок едва не встал ему поперек горла от того, как смотрел на него царь Ямайн. Царь явно ожидал немедленно подтверждения совершенства вкуса персиковых плодов, и царевич Эшиа был рад хотя бы тому, что ему не придется кривить душой для похвал. Он доел персик и тщательно вытер пальцы, и только потом сказал с улыбкой:

– Персики твои и в самом деле потрясают мое воображение, царь Ямайн. Много мне довелось путешествовать и много фруктов отведать, но плоды твоих садов затмевают все.

Царь Ямайн остался доволен его речами и приказал немедленно подать чай. Царевич Эшиа вздрогнул, ожидая, что и чай у царя Ямайна неизбежно самый лучший и крепкий, но, на его счастье, чай оказался вполне обыкновенным, и обед завершился для Эшиа самым лучшим образом.

И только когда слуги убрали тарелки и оставили царя с гостем со сладостями на расписных блюдах и свежим чаем, царевич Эшиа решил, что пора начинать разговор о серьезных своих делах.

– Как известно тебе, царь мой Ямайн, страна Эшиа отделена от твоей страны безжалостной Белой пустыней. Много дней потратил я, чтобы ее преодолеть, много лишений претерпел, чтобы добраться до тебя, и вот я здесь.

Царь Ямайн улыбнулся в ответ:

– Что же подвинуло тебя, юный царевич, на столь опасный путь? Немногие осмеливаются пересечь Белую пустыню без слуг и сопровождения. И еще меньшее количество смельчаков выходят оттуда живыми…

– У меня, мой царь, есть дело, которое только я могу решить, – прохладно улыбнулся в ответ царевич Эшиа. – Все дело в моем царственном деде, царе-путешественнике, чье имя мне выпала честь носить под взглядом Ар-Лахада. С самых моих ранних лет дед, царь Эшиа, воспитывал меня так, как считал правильным. Именно я унаследовал его страсть к путешествию. Мой отец, царь Аймир, вырос правильным царем, и подданные любят его, и правит он мудро и вдумчиво. Но царь Эшиа часто, бывало, печалился о том, что сын совсем не похож на него. И много занимался со мной, многому меня научил. И вот теперь пришла моя очередь странствовать, тем более что я еще не царь, и долгое время царем не стану, а потому не лежит сейчас на моих плечах ответственность перед целой страной.

– Речи твои мудры и рассудительны, – заметил царь Ямайн. – Мне приятно слышать их. Признаюсь честно, порой я находил твоего деда чересчур легкомысленным. Ведь он бросал царство на своих советников и надолго покидал страну!

– Он остепенился со временем, – сказал царевич Эшиа.

Царь Ямайн кивнул.

– Да, я помню это. Однажды он приехал ко мне, усталый и изможденный, и все спрашивал, как ему добраться до царства Ифритов. Увы, мне нечем было ему помочь, так как царство Ифритов – это выдумка для запугивания непослушных детей. После этого, я слышал, он вернулся в свою страну и правил мирно и мудро до тех пор, пока не уступил трон своему сыну. Как он теперь поживает?

– Все дело в том, что я не знаю, – ответил с жесткой улыбкой царевич Эшиа. – Я отправился в путь, чтобы разыскать его. На закате своих лет царь Эшиа снова отправился в путь, чтобы найти царство Ифритов. И теперь я иду по его следу в надежде, что смогу найти его живым и невредимым.

Царь Ямайн всплеснул руками.

– Неужели? Так я и знал, что его нрав так просто не упрятать в клетку! И успешны ли твои поиски?

– Пока нет, мой царь. Я надеялся, что он мог по старой дружбе навестить тебя.

– Если бы это только произошло, каким счастливым я бы тогда был! Но не было его здесь! И не навещал он меня!

Царевич Эшиа горько вздохнул. Его надежды снова рассыпались в прах. Как будто царь Эшиа растворился призраком среди пустыни! Никого из своих прежних друзей он не навестил, нигде не был, и никто не видел его.

– Как жаль мне слышать это, мой царь, – горько сказал он. – По правде сказать, ты оставался моей последней надеждой. Я верил, что хоть в царство Ямайн мой дед обязательно заехал бы по пути, ибо знал он, что всегда тут желанный гость…

Царь Ямайн перегнулся через стол и накрыл своей широкой морщинистой ладонью руку царевича Эшиа. Тот дернулся было убрать руку, но вовремя вспомнил о приличиях и стерпел. Царь Ямайн приблизил лицо к его лицу и проговорил с елейной доверительностью:

– Мой милый царевич… Мое сердце готово разбиться вдребезги от тех слов, что я должен произнести перед тобой, но долг велит мне сделать это. Послушай меня и постарайся понять всю жестокую правду. Когда твой дед, царь Эшиа, стал моим другом и союзником, он был уже немолод. Уже никто не назвал бы его юношей в тот момент. Я же, по воле судьбы и священного Ар-Лахада, взошел на престол в очень юном возрасте. Я был даже младше тебя, царевич, ты только вообрази себе! Но не обо мне речь, а об Эшиа, который, как я понимаю, покинул дворец, уже взрастив сына и внука. А женился он поздно, много позже, чем принято вступать в брак царю. И если юность его, и сила, и навыки, и умения, позволяли ему выжить в Белой Пустыне, то, что может противопоставить ей старик? Прими это, царевич: твой дед не пережил дороги…

Царевич Эшиа не выдержал и выдернул руку из цепкой хватки царя Ямайна.

– Ты лжешь, мой царь, – одеревенев, прошептал он. – Эшиа жив. Мой дед жив. Я клянусь Ар-Лахадом, я знаю это, и я докажу это. Я найду его и приведу его домой.

– Наивная юность, – усмехнулся царь Ямайн и хлопнул в ладони. – Слуги! Несите больше сладкого вина и сладостей: царевичу Эшиа надо подсластить горечь его жизни!

Царевичу Эшиа пришлось выдержать еще несколько часов беседы с царем Ямайном и слушать его похвальбы и хвастовство, ибо, казалось, ни к чему другому царь Ямайн не был расположен. И только когда подошли к концу и сладости, и фрукты, и вино, царевич Эшиа сказал, что желает прогуляться, пока солнце еще высоко, и осмотреть красоты страны Ямайн. Ему было интересно, как выглядит царская столица, как живут в ней простые люди. Он помнил про желание свое обсудить с царем позабытые им деревни, но сначала он хотел дать себе полное представление об этой стране.

Царь Ямайн отпустил царевича Эшиа, но сначала многословно пригласил поужинать с ним, и тот согласился. После чего отправился в отведенные ему покои, и молчаливые слуги сопровождали его, показывая дорогу среди белых коридоров.

Слишком много белого цвета окружало царевича Эшиа со всех сторон так, что у него заболели глаза. Белыми были и стены в его покоях, но покрывала и ковры пестрели синими и зелеными узорами. Слуги нагрели для Эшиа воду в купальне и принесли чистую одежду из синего шелка, и царевич с большим удовольствием воспользовался тем и другим. После многих дней, проведенных в пустыне, волосы его стали еще более жесткими и завивались теперь в тугие кудри, едва опускавшиеся ниже плеч. Царевич помнил еще, как длинные, вьющиеся свободной волной волосы, опускались ему на спину. Его отец, царь Аймир, говорил ему, что царям стоит брить лицо и носить длинные волосы. Эшиа брил лицо, хоть и успел зарасти щетиной, от которой счастлив был избавиться теперь, но считал, что длинные волосы это пережиток прошлого, и что в путешествии и сражении они могут стать лишь помехой, поэтому без сожаления обрезал их. Однако теперь, глядя на свое отражение в высоком зеркале, он начал сомневаться в правильности поступка: волосы падали на шею и лицо, не убирались в узел, выбивались из-под любого платка и лезли в глаза. Эшиа старательно высушил их и убрал под головной платок, надел чистую одежду и покинул отведенные ему покои.

В длинном коридоре уже поджидал слуга, безукоризненно вежливый и тихий, но явно намеревающийся сопровождать царевича следом, куда бы он ни направился.

– Как тебя зовут? – обратился к нему царевич Эшиа, недовольный таким поворотом событий.

– Лабар, – прошептал слуга, не поднимая глаз. – Если мое простое имя будет угодно господину.

– Что ты здесь делаешь?

– Царь Ямайн, да будет его лик всегда ясно прозреваться с небес священным Ар-Лахадом ночью и днем, велел мне сопровождать вас повсюду, дабы сделать ваше пребывание у него в гостях легким и безопасным, – прошелестел Лабар, почувствовав недовольство в голосе царевича.

Эшиа нахмурился.

– Я не нуждаюсь в сопровождении, можешь так и передать своему царю. Или он считает меня беспомощным ребенком? Напомни ему, что я пересек Белую пустыню в полном одиночестве, чтобы оказаться здесь. И не смей за мной ходить.

Лабар съежился и бросил быстрый взгляд на царевича. Хоть жест этот, полный страха, был очень быстрым, от Эшиа не укрылся затравленный черный взгляд.

– Я сделаю, как ты велишь, царевич, – ответил слуга. – Но царь Ямайн будет очень недоволен.

Что-то в его голосе заставило царевича Эшиа смягчить сердце.

– Царь Ямайн наказывает вас, если вы не исполняете его приказы? Даже если эти приказы неугодны, к примеру, его гостям?

Лабар обернулся по сторонам, прежде чем нерешительно кивнуть. Эшиа поднял его лицо за подбородок и заставил посмотреть себе в лицо.

– Расскажи мне, Лабар. Я знаю такой страх: его сложно вызвать на ровном месте.

– Я не могу, царевич, я…

– Пойдем на сделку? – Царевич Эшиа приблизил свое лицо к его лицу и понизил голос до едва уловимого шепота. – Я позволю тебе стать моей тенью и следить за мной столько, сколько ты посчитаешь нужным, и доложить царю Ямайну то, что ты сочтешь нужным. Но ты расскажешь мне о царе. Ответишь честно на мои вопросы. Ты согласен?

Лабар затравленно кивнул. Эшиа отпустил его и улыбнулся.

– В таком случае я хотел бы посмотреть на дворец и дворцовую площадь в первую очередь. А раз уж ты пойдешь со мной, то будешь мне рассказывать, как все устроено, и как здесь живут люди.

Он повернулся на каблуках высоких своих сапог и первый пошел вниз по белоснежным анфиладам дворца. Лабар поспешил за ним следом.

– Ну, Лабар, раз уж ты навязался мне в спутники, покажи мне, где здесь главная площадь? – улыбнулся царевич Эшиа. – Далеко ли?

– Совсем близко, добрый царевич, – прошептал Лабар и показал рукой в сторону слепящего солнца и белых крыш. – Так вышло, что дворец царя Ямайна стоит не в центре столицы, как принято было раньше строить, а в стороне от реки Кортияр и от центра города, где есть храм священного Ар-Лахада, самый красивый храм в мире, чудо света! И там живут торговцы и простой люд, и там же есть большой базар, если царевичу интересны такие подробности.

– Очень интересны, – рассмеялся Эшиа. – Во имя Ар-Лахада, Лабар, перестань смотреть на меня как на хрупкий цветок, никогда в жизни не покидавший стен дворца. Мой отец славился тем, что переодевался в простую одежду и бродил среди простого люда, разговаривал с ними, узнавал, чем живет народ. Вот и меня он научил делать так же. Хочешь узнать царя – посмотри, как живет его страна. Хочешь узнать страну – поговори с теми, кто живет не в богатых дворцах, а в бедных лачугах. Веди меня на базар, Лабар! Такой хороший день, жаль будет упустить его.

– Я проведу тебя на базар, царевич, – поклонился Лабар, – но не сочти за грубость, если я решусь возразить тебе сейчас. Никто на базаре не примет тебя за простого человека! Посмотри, как дорого ты одет, и посмотри на меня, простого слугу.

Эшиа поглядел на Лабара и рассмеялся.

– Но почему же? Ты одет в белое, и я одет в белое. Из цветных шелков на мне только накидка и шарф. Вот что мы сделаем: ты надень мой шарф, и мою накидку, и те драгоценности, которыми я себя украсил. А я возьму твой белый полотняный платок и прикрою им лицо.

– Я не могу, царевич!..

– А вот я еще интереснее придумал! – совсем развеселился Эшиа. – Ты будешь в этот день – царевич. А я слуга, сопровождающий гостя. Так ведь будет намного веселее и интереснее.

– Если царь Ямайн узнает…

Эшиа прижал палец к его губам.

– Не узнает, мой милый Лабар.

Лабар так удивился его словам и действиям, что забылся и, отбросив всякие приличия, посмотрел Эшиа в лицо. Глаза у него были небесно-синие и такие большие, что Эшиа на миг засмотрелся в них.

– Решено? Идем, – сказал он и стащил с головы платок.

Синий головной шарф удивительно сочетался с глазами Лабара, и Эшиа залюбовался юношей. Может быть, день не будет настолько испорчен навязанным сопровождением. По крайней мере, Лабар был красив, знал голод и был достаточно дерзок, чтобы царю Эшиа понравилось и дальше провоцировать его.

Так они и вышли из дворца: Лабар, расправивший плечи под чужими одеждами, гордый, как служанка на маскараде, и усмехающийся царевич Эшиа в белых одеждах, семенящий за ним как подобает слуге. Лабар поспешил скорее вывести царевича с царского двора, подальше от посторонних глаз, и узкими переулками вывел к большой площади, бурлящей людьми, как бескрайнее море.

– Базар, – сказал Лабар и снова показал рукой направление. – Ты уверен, царевич?

– Я тверд в намерениях, – хмыкнул Эшиа. – Иди вперед, Лабар, и забудь на время называть меня царевичем. Для тебя я Эшиа. Или «Эй, ты!».

Лабар закрыл лицо руками, но Эшиа успел заметить мелькнувшую на смуглом лице улыбку.

Что за чудо восточный базар! Неописуемое полотно человеческой жизни. И в каждой стране, в каждом городе полотно это написано особыми красками, выткано в своей самобытной манере на гобелене жизни царства. Воистину, если хочешь узнать, чем живет народ, загляни сперва на базарную площадь, вот там и увидишь все как на ладони. Так и в стране Ямайн базар был сердцем города, раскинувшись на огромной площади между царским дворцом и белым храмом Ар-Лахада, как огромное озеро, в которое стекались шумные реки-улицы со всех сторон. У узких арочных пролетов, соединяющих дома по окраинам улиц, сидели нищие с протянутыми руками и музыканты, перебирающие струны сифара. Прохожие давали им деньги, или угощали фруктами, или громогласно проклинали, и шли дальше по своим делам. Огромной змеей заворачивалась по площади спираль торговых рядов. В самом начале стояли лавки гончаров, и ткачей, и ковровых дел мастеров, и кожевников, и портных, и всякий, кому нужны были ткани, ковры или добротная одежда, останавливались около их лавок, и заводили с торговцами длинный разговор о ценах, о товаре, да о погоде и здоровье дочерей и жен, поскольку все всех знали здесь, а чужаки появлялись все реже и реже. За этими рядами же начинались торговцы фруктами, сластями, сушеным мясом и душистыми специями, и радушно предлагали каждому попробовать свой товар, и никто не мог уйти от них без покупки. В самом же сердце спирали базара стояли торговцы сокровищами: золото, серебро и знаменитый белый ямайнский камень, из которого делали браслеты и серьги, украшали прилавки, а владельцы заманивали женщин и молодых девушек примерить красивые вещи, а мужья потом платили дорогую цену, поскольку не принято было здесь торговаться за украшения. Так базар богател и процветал, лавки ломились от товара, и каждый день именно здесь жители города встречались друг с другом, чтобы обменяться новостями, сплетнями и различными своими радостями и горестями.

Царевич Эшиа и Лабар ходили вдвоем промеж рядов, и смотрели по сторонам, и восхищались вслух всему, что видели. Эшиа достал мешочек с деньгами и сунул его в руки Лабару, и наказал тому покупать все подряд, на что упадет глаз.

– Когда приходишь на базар за удовольствием, не стремись к бережливости! – со смехом наставлял он. – Трать без сожаления, и этим приумножишь удовольствие. Купцы будут в восторге оттого, что торговля идет бойко, и товар разлетается с прилавков, ты же будешь рад самой возможности обретения и трат. Только не забывай – и не мне тебя учить! – что нельзя соглашаться на первую цену, а стоит торговаться до хрипа, ибо это наносит бальзам на сердце любого купца и любого прохожего!

Сказав так, царевич Эшиа пропустил Лабара вперед и последовал за ним на базар. Все в Лабаре восхищало его – то, как быстро юноша забыл смущение и включился в игру, и то, как чудесно он играл свою роль. В стране Эшиа не было таких людей, кто не узнал бы царевича в лицо, оттого трюк с переодеванием на базаре он никак не мог исполнить, хотя придумал его еще пару лет назад. А в чужой для него стране Ямайн легко было переодеться слугой и с наслаждением прогуляться по базару в шкуре простолюдина, оставив все сложности на плечи Лабара. Но сложностей тех почти и не было, а восторг от возможности тратить деньги и обрести все, что только пожелает душа, заставили глаза слуги загореться мягким огнем.

Что еще поразило Эшиа спустя некоторое время их прогулки по нагретым камням площади – Лабар совсем не злоупотреблял выпавшими ему возможностями. Он щедро раздавал монеты и торговался до хрипа, но взгляд его был рассудителен. Первое время он робел, но Эшиа тихо успокоил его, сказав, что все, что Лабар захочет, он может оставить потом себе. Тогда он осмелел и заинтересовался и тканями, и украшениями, и сладостями, рассыпанными по прилавкам.

– Зачем тебе такое развлечение, Эй, Ты? – спросил Лабар, когда они вышли из лабиринта лавок и присели на нагретый солнцем широкий парапет, чтобы отдохнуть и перекусить только что купленными фруктами и сладостями.

– Мне весело и хорошо, – беспечно откликнулся Эшиа, опуская на землю корзины и свертки, которые нес, как и подобало слуге господина. – У себя на родине я часто переодеваюсь в простые одежды и хожу на базар, но меня все равно узнают в лицо и относятся как к царевичу, пусть и переодетому, и без свиты. А мне давно хотелось узнать, как это, когда можно переодеться простолюдином, и все будут думать: вот, идет простолюдин. Тогда люди открываются совсем с другой стороны.

– Странный ты, ца… Эшиа, – улыбнулся Лабар.

– А что ты, царевич Лабар? – подмигнув, спросил Эшиа в ответ. – Каково тебе быть царевичем?

– Быть царевичем, который пошел со слугой на базар, это приятно очень. Тратишь деньги, покупаешь то, на что падает взгляд, и совсем не думаешь о том, что будешь есть завтра, и не вызовешь ли гнев могущественного человека, – покачал головой Лабар. – Но знаю я, есть у царевичей много других дел, и не все они так приятны, и жизнь слуги порой намного проще и веселее. Разве я не прав?

– Мудры твои слова, царевич, – кивнул Эшиа. – Мало я знаю слуг, которые умели бы так рассуждать. Но те, кто обладал схожим с твоим умом, добивались невероятных высот при своих господах.

– Спасибо за слова твои, Эшиа. – Лабар с задумчивой улыбкой посмотрел на суету базара. – И за безумную идею твою спасибо. Этот день в своем сердце я сохраню как самый солнечный и беззаботный за всю мою жизнь.

– А не хочет ли мой царевич винограда? – весело спросил Эшиа и, не дожидаясь даже кивка, полез в корзину за сочной и свежей кистью, наполненной ярким солнцем.

Лабар с удовольствием согласился на виноград, и некоторое время Эшиа развлекался тем, что кормил Лабара виноградом, а тот принимал это как должное.

После чего они выпили сладкого чая и прошли еще по базару, и, к тому времени как солнечный диск преодолел середину дневного пути, Эшиа едва не сгибался под тяжестью свертков и сумок.

– Что ж, царевич, пришло время нам возвращаться во дворец, – кряхтя, сказал он. – А то ты не поспеешь к ужину. А царь Ямайн ждать не любит.

– Это верно, – с достоинством кивнул Лабар, и Эшиа вновь восхитился его манерой держаться, – тогда вернемся во дворец.

И Лабар уверенно направился в сторону дворца и повел Эшиа за собой, иногда оборачиваясь, чтобы убедиться, что царевич не потерял дорогу. Эшиа же нес корзинки и свертки и довольно улыбался, и думал о том, что надо записать про базар царства Ямайн в свиток, и вообще стоит начать записывать о пережитых происшествиях, горестях и радостях. Наверное, приятно будет старой Несаим прочитать о его приключениях потом.

Но раньше ночи до пера и бумаги он не доберется, и он знал об этом. Сначала им с Лабаром надо было дойти до дворца и поменяться обратно одеждой, а потом самому Эшиа стоило привести себя в порядок к ужину, и отдохнуть, и смахнуть с себя пыль дневных приключений.

– Теперь царевич хочет, чтобы я рассказал ему о царе? – спросил Лабар, и в голосе его уже не было прежнего страха.

Эшиа обрадовался этому, потому что не нравилось ему, как держался с ним Лабар, и таким – осмелевшим и более уверенным – он нравился ему больше.

– Да, Лабар. Конечно, мне интересно, что он за человек. Сегодня мне снова предстоит отужинать с ним, и вести разговор о делах, раз мне уж выпала возможность навестить старого союзника моей страны. Но я совсем не знаю его, потому и интересуюсь.

– Ты не прост, царевич Эшиа, – тихо сказал Лабар. – У царя Ямайна есть причины опасаться тебя.

Сказав так, он открыл белые двери, ведущие в купальню, и проводил туда царевича. После дня, проведенного в городе, и веселья на базаре, царевич хотел снова принять горячую ванну и насладиться ей в полной мере.

Лабар помог царевичу Эшиа раздеться и спуститься в купальню, залил в воду душистые масла и удалился в комнату, чтобы принести фруктов и сладостей, из тех, что щедрою рукой набрал на базаре. Налив также сладкого чая, он вернулся с подносом в купальню и поставил сладости и чай в специальную нишу рядом с купальней. После чего присел на мраморный пол и, подхватив за хвостик горсть винограда, протянул ее царевичу.

– Теперь ты будешь угощать меня виноградом? – рассмеялся Эшиа и прихватил сочную ягоду зубами. – Хорош виноград в вашей стране, нигде больше не доводилось мне пробовать настолько сладких ягод!

– Радостно мне, что наш виноград пришелся тебе по душе, – сказал Лабар, и видно было по нему, что в самом деле это вселяло в него радость.

– Наша страна больше славится апельсинами, налитыми солнцем и удивительно сладкими, а такого винограда нам достать сложно. Оттого, о добрый Лабар, будь щедр ко мне и дай вкусить еще ягод.

– Как прикажет мой царевич. – Лабар развернул кисть так, чтобы Эшиа удобно было дотянуться до винограда, не меняя положения. – Так что поведать тебе о царе, мой господин?

– Что за человек он и как с ним ведут дела, вот что мне интересно. Вид он производит один, а на деле явно вижу, что он совсем другой. Где истина?

– Как говорят мудрецы, истина всегда посередине, – Лабар опустил глаза. – Царь Ямайн правит мудро и ум его велик. Многие годы царство наше избегало и войны, и голода, и засухи, хоть и находимся мы не в самом благополучном для жизни месте.

– Стало быть, столица процветает?

– Именно это я и хочу сказать, – ответил Лабар, все так же не глядя в глаза царевичу. – Столица процветает много лет. Царь Ямайн всегда имеет на своем столе все самое лучшее, а слуги его и наложники ни в чем не нуждаются. Торговля всегда идет бойко, и никому не отказывает царь Ямайн, если видит выгоду в союзе.

– А я же ехал сюда через отдаленные деревни и видел иную картину. Видел и голод, и засуху, и бедность. Видел также людей, которые говорят, что царь забыл о них.

Голос Лабара стал сухим и ровным.

– Я так тебе скажу, мой царевич… Царь Ямайн очень стар. И родился в те времена, когда столица и считалась целым царством. Мало что изменилось с тех пор. Вот только людей стало больше.

– Вот так, стало быть… – Эшиа помолчал, а потом задал вопрос: – Скажи, Лабар, а сам ты откуда родом?

– Я родом из деревни на окраине, – коротко ответил слуга и отвернулся, чтобы налить царевичу чай.

Эшиа замолчал. Ответ Лабара был достаточно красноречив. Теперь он убедился в том, что должен попробовать обратить внимание царя Ямайна на происходящее. Он вспомнил Тамиллу и ее отца, и бедность, в которой они жили, и простоту их еды, и красоту их сердец. Ему хотелось исправить это. Благополучие и процветание столицы, которое он мог сегодня наблюдать во время прогулки, ужасающе не сочеталось с бедностью родной деревни Тамиллы.

Ему хотелось сделать что-то для них в благодарность за душевную теплоту.

Кажется, Лабар разгадал его мысли, а может статься, что все они отразились на лице царевича, только тень упала на лицо слуги.

– Зря ты задумал это, царевич, – сказал он. – Но не мне давать тебе советы. Вот что скажу тебе: пей чай и ешь сладости, и наслаждайся моментами отдыха, а о горьком не думай. Горькие мысли отравят тебя.

– Спасибо за заботу твою, добрый Лабар. – Эшиа потянулся под водой и откинул с лица намокшие волосы. – Оставим этот грустный разговор. Вот что я скажу тебе: сбрось свою одежду и присоединяйся ко мне в купальне. Ты провел со мной этот день и тебе тоже надо отдохнуть и сбросить с плеч усталость.

Лабар с сомнением взглянул на синие воды купальни, благоухающие лотосом и жасмином, но Эшиа смотрел на него прямо и уверенно, и намерения его были ясны. И Лабар скинул с себя одежды слуги, и решительно шагнул в горячую воду, в тот же миг оказавшись в руках царевича.

В горячей воде, среди белого мрамора и синих мозаик, провели они много времени, отгоняя усталость, наслаждаясь сладким чаем и фруктами, и Лабар снова кормил Эшиа виноградом из своих рук, и больше в тот вечер не думали они горьких мыслей.

В тот вечер предстоял царевичу Эшиа ужин с царем Ямайном. Царевич Эшиа вышел в самой нарядной своей одежде, волосы кудрявыми завитками свободно опускались ему на плечи. В одежде, даже будучи в путешествии, предпочитал он синие цвета, оттого просто находясь в белых стенах дворца Ямайн, выглядел необыкновенно привлекательным. Всякий, кто посмотрел бы сейчас на царевича Эшиа, решил бы, что юношеская свежесть и красота еще не оставили его, но долгая дорога через пустыню отметила его лицо мужеством и решимостью, что присущи уже взрослым мужьям. Одним словом, царевич Эшиа находился на том рубеже, когда юноша окончательно взрослеет, и взросление это было ему к лицу.

Вот и царь Ямайн пришел к таким же мыслям, увидев его вновь, и принялся нахваливать перед гостем каждое блюдо на столе. Редкие виды мяса, напитков, сладостей и закусок превращались в его устах в еще более редкие, и он не жалел щедрых слов, чтобы украсить ими и без того нарядно выглядящие блюда.

– Ты, мой царь, расскажи мне вот что, – спросил царевич Эшиа, когда поток красноречия царя Ямайна слегка иссяк. – Блюда на твоем столе поставляют торговцы с базара?

– Исключительно они, – склонил голову старый царь. – Но по моему особому заказу. Ты не найдешь на моем столе чего-то, что видел сегодня днем на базаре.

От царевича Эшиа не укрылась его оговорка. Значит, прекрасно было известно царю Ямайну, как провел день его гость. Это не удивило его: именно такой исход он предвидел заранее.

– Видать, талантливые в твоей стране купцы, – спокойно ответил он. – Находят такие редкости! Ты хорошо платишь им?

– За свою еду и одежду я не жалею никаких денег, – с достоинством ответил царь Ямайн. – Ибо процветает лишь та страна, царь которой не знает лишений.

– И ты говоришь, что процветает твоя страна? – тихо спросил царевич Эшиа, и голос его был недобрым.

– А ты имеешь в этом сомнения, юный царевич? Разве не достаточно тебе было прогулки по моему городу, разве ты не видел прекрасный мой базар?

– Видел, да только приехал я к тебе со стороны разоренной деревни. И видел, что ты совсем забросил своих подданных, и никак им не помогаешь.

– Если деревни те существуют лишь в убыток – уместно ли царю думать о них?

– Ты же царь, светлейший Ямайн! – Брови царевича Эшиа сошлись на переносице. – Разве пристало тебе говорить подобные слова о своих подданных?

– А ты, стало быть, дерзкий царевич, считаешь, что тебе позволительно решать за меня, что мне пристало делать, а что нет? – Слова царя Ямайна звучали добродушно, однако нельзя было по нему сказать, что добродушию этому вот-вот не настал бы конец. – С чего ты начал вести такие речи, царевич?

Тут пришло время царевичу Эшиа прикусить губу, ибо законы гостеприимства твердили, что не следует грубить сиятельному царю. Но помнил он Тамиллу, и строптивого Зариба, и разоренную деревню тоже помнил, и не могло его сердце оставить подобную несправедливость без вмешательства. Но как не старался он, все время его разговоры с Ямайном сводились к забытой царем деревне Осмарит. И царь Ямайн с трудом сохранял благодушный вид, ибо видно было, что разговоры эти изрядно ему досаждают. Однако продолжил он угощать царевича Эшиа своими уникальными кушаньями, и расспрашивал изрядно про жизнь в стране Эшиа при нынешнем правителе – царе Аймире.

– Как нынче устроена твоя страна, царевич? – спрашивал он. – Много ли изменилось с тех пор, как сидел на троне твой дед, царь-путешественник?

С удовольствием отвечал ему царевич:

– Не многое изменилось, великий царь. Все так же мою страну с одной стороны омывает море, с другой возносятся неприступные горы. Мой отец, царь Аймир, унаследовал от царя Эшиа мудрость и дальновидность, и прислушивается к советам своих визирей, и правит вдумчиво и осмотрительно. Оттого процветает торговля, и оттого народ нашего царства не знает бедности и войны.

– А что же славная царевна Несаим, чье упрямство не смогли сломить даже годы? Все так же изучает мудрые книги и помогает правителю достойно управлять страной?

– И это так, великий царь. И мудрость царевны Несаим с годами не поубавилась.

– Когда я еще был молод, и едва воссел на этот трон, а случилось это тогда, когда твой дед еще даже не взял себе жену, – царь Ямайн огладил свою белоснежную бороду и пустился в воспоминания, – в те времена многие боролись за право стать мужем царевны Несаим. Много было наглецов и упрямцев, надеющихся сломить ее решимость и укротить ее нрав. А ведь царевна Несаим отличалась всегда не только умом, но и красотой. И так никому и не случилось одержать над ней победу. Отрадно слышать, что она еще жива.

– И мой дед жив, – упрямо сказал царевич Эшиа. – Я уверен, что он достиг своей цели, но не остановлюсь, пока не разыщу его и собственными глазами не увижу подтверждения тому.

– Ну, а если не случится этого, царевич? – Глаза царя Ямайна, посветлевшие от старости, стали колкими и пристальными. – Что от этого будешь делать?

– Коли так случится, решу на месте, – незамедлительно отозвался царевич Эшиа, – и буду действовать так, как велят мне обстоятельства. А до того момента вера моя в то, что царь Эшиа достиг успеха, будет непоколебима.

Царь Ямайн смерил его странным взглядом, о выражении которого сложно было что-то сказать. После рассмеялся громко и отчего-то довольно, и сказал такие слова:

– Вижу я в тебе в самом деле кровь царя-путешественника! Да, именно таким всегда был Эшиа: упрямым, верным себе и полным решимости. Так поднимем чарку за то, чтобы сердце твое не изменяло тебе, юный царевич!

И царевичу Эшиа ничего не оставалось, как поддержать тост и выпить вина, и угоститься сладостями, которые внесли слуги на серебряных подносах, и продолжить пить и есть для того, что прогнать прочь тревогу, навеянную странным их разговором.

К счастью для него, царь Ямайн был стар и оттого быстро устал под вечер, и сказал, что должен покинуть гостя.

– Сердце мое разрывается оттого, что приходится мне оставить тебя сейчас, юный царевич, – покачивая головой, сказал он. – Но годы приобрели надо мной сильную власть, оттого стал я теперь похож более на песочные часы, чем на человека: по утрам я бодр и весел, и многое мне под силу, но под вечер песок времени словно пересыпается мне в ноги, делая их грузными, а меня самого – неповоротливым, и потому вынужден я рано удаляться в свою опочивальню. Но не приходи оттого в уныние, царевич. Ибо в твоем распоряжении весь дворец, и волен ты идти, куда хочешь!

– Благодарю тебя, мой царь, – учтиво кивнул царевич Эшиа. – Я воспользуюсь твоим щедрым разрешением, и погуляю по твоим прекрасным садам, равных которым нет во всех царствах, и после того отойду ко сну следом за тобой, чтобы ранним утром разделить с тобой завтрак.

Для Эшиа было уже ясно, что жизнь в этой стране начинается рано и заканчивается рано – но только в столице, ибо помнил он, что уклад жизни деревенских жителей совсем отличался от того, что наблюдал он во дворце.

Так что дождался он, пока исчезнет со столов вино и сладости, и попрощался с царем Ямайном, и пожелал ему благих сновидений под присмотром блаженного Ар-Лахада, занявшего нынче Серебряный Трон, и следом за ним сам покинул пиршественную залу.

Из большой залы он свернул в сторону галереи резных колонн и с удовольствием прогулялся по коридору, пол которого устилал драгоценный ковер ручной работы, а на стенах повсюду были развешаны прекрасные мозаики. Эшиа залюбовался ими и долго рассматривал подробности сюжетов, изображенных на них. Были то истории из далекого прошлого, и даже один сюжет из жизни Кастара-Путешественника был в них увековечен. С огромной морской змеей сражался Кастар-Путешественник и вышел победителем из этой схватки.

В глубине души царевич Эшиа не отказался бы стать героем подобного подвига. Возможно, это и толкнуло его на путь путешественника, это и заставило его трястись в седле долгие дни и ночи напролет, и мечтать о великой цели. Если с ним в путешествии произойдет что-то чудесное, это изменит его жизнь на все отмеренное ему время. Царевич сначала улыбнулся своим мыслям, а после погрустнел. К его молодым годам уже достаточно узнал он, чтобы понимать, что не всегда чудесные истории приводят к хорошему концу. Ведь случилась же чудесная история в жизни его деда! Чудесная птица, запертая в клетке, которую он так мечтал выпустить на свободу, прекрасный царевич-посол Ардлет, о чьей невообразимой красоте прознали ифриты и похитили, сделав навеки пленником в своей стране. Царевич, чья страна оказалась поглощена песками Белой Пустыни и предана забвению, как и его имя, и сохранились они только лишь в сердце царя Эшиа, который поклялся сердцем и жизнью своею отыскать и освободить Ардлета.

А до этого прожил столько лет в печали, и единственной его отрадой были игры с внуком, с царевичем Эшиа, который так любил слушать волшебную сказку о похищенном царевиче, когда был ребенком… Эшиа сжал кулаки и нахмурил брови, глядя прямо перед собой на мозаичное изображение Кастара-Путешественника. Даже если злые слова царя Ямайна и несут в себе зерно жестокой истины, даже если царь Эшиа в поисках своих потерпел поражение, то он ни за что не отступит от цели, пока не узнает все до конца! Он сможет дознаться до правды, будь она даже сто лет как погребена в песках Белой Пустыни!

– Что-то произошло, что расстроило царевича? – прошелестел мягкий голос Лабара, и слуга незаметно возник рядом с ним, выступив из теней.

Царевич Эшиа не удивился его присутствию.

– Меня одолели мрачные мысли. – Он поднял голову и улыбнулся. – Но, возможно, прогулка по прекрасным садам способна прогнать их прочь? Не составишь ли ты мне компанию, любезный Лабар?

– Моя первейшая обязанность – следовать за царевичем и исполнять его прихоти, – склонил голову Лабар.

Царевич Эшиа двинулся вперед по коридору.

Прогулка и в самом деле позволила ему на время забыть о мрачных думах, занимающих его сердце. Лабар вывел его спиральными коридорами дворца во внутренний двор и показал, как красиво мерцают в темноте ночи почти уснувшие фонтаны, и как цветут белым цветом в тишине высокие деревья. Царевич Эшиа бродил между деревьев и цветов в сопровождении Лабара, и тот тихим голосом разъяснял ему, что это за деревья и цветы, и чем они хороши, и почему именно их выбрал когда-то царь Ямайн для своего чудесного сада. Царевич Эшиа слушал его вполуха, не особенно вдумываясь в слова, поскольку изучал между делом двор. По всему выходило, что был дворец царя Ямайна похож сам по себе на огромную раковину, и закручивался по спирали, как торговые ряды базара, что видел он тем же днем. И что сад и двор для прогулок находился в самом сердце дворца, и не было возможности выбраться отсюда к внешним воротам.

Впрочем, Лабар, разгадав, кажется, мысли царевича, провел его по всему двору, и дал увидеть кованую дверь, что вела из сада за пределы дворца. И хотя прошли они только мимо нее, успел царевич Эшиа увидеть, что была та дверь на замке, и охранял ее мрачный стражник с острой саблей наизготовку. Ни о чем не спросил Лабар, и ничего не сказал ему царевич Эшиа, и продолжили они свою странную прогулку, и только и говорил Лабар что о цветах и деревьях. И, наконец, когда утомился царевич Эшиа слушать о деревьях и цветах, сказал он, что не против отправиться уже в постель. Лабар немедленно показал ему проход на галерею и отвел в его покои. Царевич Эшиа пропустил Лабара вперед и закрыл дверь, и подумал только, что, как бы не тревожил его царь Ямайн и странный его дворец, должен он хорошенько сегодня отдохнуть и набраться сил.

На следующий день царь Ямайн решил их досуг таким образом: объявил царевичу Эшиа, что намерен вместе с ним отправиться в бани. Царевич Эшиа был удивлен таким предложениям, но из вежливости согласился, потому что понимал, что невежливо было бы отказать.

Про бани царства Ямайн он был наслышан с детства – от деда. Царь Эшиа бесконечно удивлялся и восхищался любовью жителей страны Ямайн к публичному мытью. По его словам, это было одним из самых важных актов взаимодействия между людьми Ямайна.

В стране Эшиа же бань никогда не было и не могло быть. Многие века в ней культивировалось одиночество и неприкосновенность во всех вопросах, включая гигиену, поэтому во дворце было бесчисленное множество купален, равно как и в богатых домах. Бедняки же предпочитали банные дни в водах горных рек и соленого моря, и всегда в одиночестве. Поэтому с детства слушал с удивлением истории о стране, в которой есть целые огромные помещения, где мужчины собираются вместе, и моются вместе, и дышат горячим влажным воздухом – как будто это спасало их от множества хворей, что приносил сухой ветер пустыни. Конечно, вино лилось рекой, и красивые наложники приносили сладости – без этого удовольствие не могло считаться полным.

Царь Эшиа рассказывал также, что подобные места есть и для женщин, и что только женщины имеют право входить туда, и что прислуживают им тоже женщины. А еще в его воспоминаниях часто всплывали красивейшие мозаики, устилавшие стены и пол.

Вот мозаики-то и привлекали внимание царевича Эшиа, который совершенно не рад был необходимости снимать одежду в публичном месте, но отказать царю Ямайну не мог. Но он уже успел вдохновиться красотой мозаик во дворце и надеялся, что в банях сможет найти красоту не меньшую.

Между тем от царя Ямайна не укрылось смущение гостя, и тот поспешил заверить его, что в банях не будет никого постороннего, кроме них, и что царевичу Эшиа некого будет стесняться с непривычки. Царевичу ничего не оставалось, как ответить согласием, и про себя вознести мольбу Ар-Лахаду, чтобы не пришлось провести в банях дольше нескольких часов.

Царевич, конечно, предпочел бы светлым днем прогуляться по городу или изучить дворец, но вместо этого проследовал за царем Ямайном в царский паланкин.

Паланкин был огромен. Сшитый из тяжелого белого бархата, он был украшен золотом и держался на золотых перекладинах. Его несли на плечах четыре мускулистых наложника, на которых почти не было одежды, еще двое вышагивали перед палантином и расчищали дорогу от зевак. Казалось, половина города собиралась у дворцовых ворот, чтобы пронаблюдать за каждым выездом царя.

Царь Ямайн был стар и покидал дворец редко, и тяжело ему было ходить своими ногами. Поэтому и сделали для него восхитительный этот паланкин, в котором прекрасно хватало места для двоих. Поэтому царевич Эшиа, чуть помедлив, ступил на золотую ступеньку и шагнул внутрь паланкина, где уже возлежал на мягчайших подушках царь Ямайн.

В нос Эшиа ударил запах благовоний, он опустился на подушки и увидел блюдо со сладостями и вино, уже разлитое по кубкам.

Палантин едва ощутимо тряхнуло, когда наложники подняли его на плечи и плавно понесли, и царевич поежился. Никогда прежде не приходилось ему еще передвигаться на чем-то подобном, тем более, когда использовался труд подневольных людей.

Он слегка приоткрыл занавес палантина и выглянул на улицу. Палантин медленно проносили между резными створками кованых ворот, и на улице уже поджидала толпа, одетая в простые белые ткани. При виде палантина толпа разразилась криками восторга, приветствуя своего царя.

Царевич Эшиа подумал, что их радость от вида Ямайна, собравшегося в баню, было бы более трогательна, если бы не плотный ряд стражи с длинными копьями, выстроившийся перед ними живым ограждением. Время от времени копье опускалось и поднималось вновь, и выкрики из толпы становились более активными и веселыми.

Эшиа закусил губу и вернулся вглубь палантина. Царь Ямайн же как будто не заметил его реакции, поглощенный сладкими пирожными, которые цеплял с блюда серебристой вилочкой.

– И тебе следует угоститься, царевич Эшиа, – сказал царь Ямайн, рукой с вилочкой указывая на роскошное блюдо. – Этим сладостям нет никакого сравнения во всех Царствах. Мои повара используют тайный ингредиент, благодаря чему имеют эти пирожные такой вкус и такую сладость.

Царевич Эшиа подцепил пирожное и отдал должное его вкусу, подтвердив, что ничего подобного ему еще пробовать не доводилось.

– И ты, мой царь, конечно же, не расскажешь мне тайну этих сладостей? – с улыбкой спросил он, вознамерившись сдерживать при царе свой нрав и не говорить ему больше грубостей.

– Безусловно, не скажу, – усмехнулся царь Ямайн и отпил вина из украшенного камнями кубка. – Тогда это перестанет быть такой сокровенной тайной.

– Неудивительно желание сохранить эту тайну, – ответил царевич Эшиа. – Но отчего, мой царь, эти сладости можно попробовать только в твоей стране? Отчего не отсылаешь ты их с караванами в страны, что расположены по эту сторону Белой Пустыни? Отчего в царстве Эшиа ни разу не доводилось мне испробовать их, хотя приходишься ты нам любимым соседом?

Царь Ямайн, сощурившись, посмотрел на царевича поверх кубка.

– Торговлей с другими странами занимаются только те, у кого есть излишек, – вымолвил он.

– Но ведь ты занимаешься торговлей, мой царь! Ямайн – не закрытое царство! Я был на базаре и видел торговцев, и многие из них привозят товар из других стран. Чего стоят драгоценные ткани из Самаканда? Выходит, царь, что у тебя есть желание покупать, но ты не продаешь?

– То, что другие царства производят и считают нужным вывозить из страны, – что за расточительство! – я и могу купить. Раз уж добро все равно идет мне в руки с торговыми караванами, ты же понимаешь… А распылять на ветер сокровища моей страны я себе не позволю.

Сказав так, царь Ямайн огладил бороду широкой ладонью и вновь потянулся за вином, чтобы наполнить кубки. Царевич Эшиа задумчиво наблюдал за ним.

– Выходит, царь, ты любишь лишь скупать чужие блага, а своими делиться не любишь? – наконец, спросил он.

– Да отчего же не люблю, царевич? – удивленно поднялись белоснежные брови царя. – Только пусть сначала гости в мою страну пожалуют. Тут уж каждый оценит мое гостеприимство в той же мере, в которой сейчас наслаждаешься им ты.

По лицу царевича Эшиа в этот момент сложно было бы решить, что он чем-либо наслаждается, но он снова сумел усмирить нрав и лишь спросил:

– А деньги на это где ты берешь, царь?

– Из казны, конечно, – ответил царь Ямайн и подцепил вилкой новое пирожное. – Ведь сказано было уже тебе, царевич: столица и царь ее должны процветать.

Царевич открыл было рот, чтобы задать вопрос о бедных жителях окраины, которым не доводится процветать под рукой царя, но в этот момент палантин едва ощутимо тряхнуло и потянуло вниз. Это наложники опустились на колени, а расторопный слуга подставил золотую скамеечку, чтобы царственные особы могли покинуть палантин. Царь Ямайн вышел первым, и работники бань, собравшиеся у ворот, приветствовали его и кланялись в ноги. Следом за ним ступил на землю царевич Эшиа, и на мгновение тревоги и хлопоты оставили его, поскольку он увидел здание ямайнских бань. И красота этого белоснежного сооружения, больше похожего на храм, чем на купальню, поразила его. На фоне ярко-голубого неба завивался спиралью высокий купол, и полумесяц Ар-Лахада венчал его, как указание на то, что царство Ямайн однажды возникло среди пустыни под чутким взглядом ночного лица божества. Высокие стены украшали мозаичные птицы, взлетавшие с глади озера, а высокие двери были покрыты изысканной резьбой.

Царь Ямайн ступил в ворота и слуги распахнули двери перед ним. Царевич Эшиа помедлил немного, все еще пребывая в восхищении от красоты этого дома, после чего последовал за царем в сумрачную прохладу бань.

Внутри здания царил полумрак. Свет проникал из высоко расположенных узких окон и едва достигал мраморного пола. По стенам висели масляные лампады цветного стекла, и тени от их мягкого света танцевали на стенах. Царевич Эшиа шел по коридору и без устали вертел головой: мозаики на стенах складывались в удивительные истории из жизни Ар-Лахада и повествовали о временах, когда Царь Небесный был еще Первым Царем Земным. Картины были и на мраморном полу, только здесь изображали они диких рыб в буйном океане.

А едва кончился длинный коридор, царевич Эшиа, следом за царем Ямайном, попал в огромную залу с куполом. Была она вся вымощена белым и синим камнем, и выложена драгоценными мозаиками от пола до потолка. И повсюду скакали кони через пустыню, и сражались с морскими чудовищами корабли. Эшиа знал все эти сюжеты: то снова были истории о Кастаре-Путешественнике. Видимо, в Ямайне, царстве, стоящем далеко от больших дорог, и довольно закрытом для внешнего мира, Кастар-Путешественник был народным героем. Царь Эшиа рассказывал, что Кастар-Путешественник подолгу гостил в каждой стране и рассказывал истории своих странствий. Видимо, по мотивам его рассказов и были созданы эти прекрасные изразцы.

Царевич Эшиа отвел, наконец, взгляд от мозаики и огляделся по сторонам. Прямо по центру залы находился огромный бассейн с прозрачной голубой водой, такой же, как в мраморных купальнях его родины, только в несколько раз больше. В воду вело сразу несколько спусков, и бортики были сделаны так, чтобы блюда со сладостями и сладкие вина легко было получить, не поднимаясь из воды. В зале было несколько закрытых дверей, и куда они вели, о том царевичу пока было невдомек. Вдоль стен тянулись диваны, обтянутые синим бархатом, и на один из таких диванов присел царь Ямайн и дал знак слугам. Посмотрев на него, царевич Эшиа присел на другой диван, принялся наблюдать.

По сигналу царя Ямайна несколько юных наложников появилось перед ним. Юноши кланялись царю в пол при каждом шаге, и в руках у них были белые шелковые ткани. В эти ткани они завернули царя Ямайна после того, как сняли с него царские одежды и украшения, а вместо туфель надели на него мягкие тапочки, шитые золотом. В таком виде царь Ямайн поднялся с дивана и пошел к бассейну, кинув при этом требовательный взгляд на царевича Эшиа. Увидев, вероятно, растерянность и непонимание на его лице, он мотнул головой, и наложники, семеня, перебежали к другому дивану. Эшиа почувствовал, как чужие руки вцепились в его одежду, и замотал головой.

– Я могу раздеться сам, – смущенно пробормотал он.

– Так надо, господин, так надо, – залепетали хором наложники, едва не вцепившись в его просторную рубашку.

– Позволь им, мой царевич, ведь если не выполнят они хорошо свою работу так, как им следует, царь Ямайн велит выпороть их плетью на потеху толпе, – прошелестел Лабар за его спиной.

Как слуга незаметно успел проскользнуть в бани, Эшиа не знал, но был ему сейчас благодарен. Он вспомнил стражников в толпе, и их копья, время от времени упиравшиеся кому-нибудь в спину, и подумал, что тяжело быть слугою в царстве Ямайн. Глубоко вздохнув, он повиновался и позволил наложникам стащить с себя рубашку, и развязать кушак, а затем избавить себя от штанов и сапог. Взамен он получил белоснежную ткань, которой его замотали так, чтобы прикрыть самые стыдные места. На ноги ему надели мягкие тапочки и повели к бассейну. Так царевич Эшиа, наконец, оказался в прохладной воде, где уже с наслаждением расслаблялся царь Ямайн.

Наложники, разбежавшиеся было по углам, немедленно появились снова, неся в руках серебряные блюда с фруктами, сладостями и медовыми орехами, другие же несли кувшины с вином и кубки на широких подносах. Угощения они выставили на бортики бассейна так, чтобы купающиеся могли легко дотянуться до них.

– Удобно устроено, да, царевич? – усмехнулся царь Ямайн, в два гребка оказавшись у бортика, на котором высились горы свежих фруктов. – Ты можешь расслаблять тело в воде, прячась от удушающей пустынной жары, и вместе с тем наслаждаться хорошей едой и вкусным питьем!

Эшиа прикусил язык и решил не задавать вопроса, который снова мог расстроить царя, а именно – откуда в достаточно засушливом Ямайне берется так много воды, чтобы наполнять ей бассейн, которым пользуются два человека. Правда, тут пришло ему на память, что бани пользуются успехом у всех слоев населения, но вряд ли кому-то позволят посещать их после визита царя. Банный день царя Ямайна, должно быть, был уникальным событием, и простой люд не имел права приближаться на иное расстояние, нежели то, с которого мог выражать свое почтение царю.

– Удобно, мой царь, – наконец отозвался он, поняв, что пауза, взятая им, неприлично затянулась. – Это и в самом деле приятно, когда так много воды, что можно даже плыть по ней, и повсюду фрукты, сладости и сладкие вина.

– А я гляжу, что ты умеешь плавать, мой царевич, – довольно сощурился царь Ямайн. – Редко доводилось мне видеть человека, если живет он не на берегу реки, которому даровано это умение.

Эшиа усмехнулся.

– Странные вещи говоришь ты, мой царь. Каждый человек в царстве Эшиа рождается с умением плавать. Это у нас в крови.

Тут царевич немного преувеличил то, как все было на самом деле, но цели своей добился – глаза царя Ямайна заинтересованно заблестели:

– Неужели-таки и все?

– Истинно так, мой царь. – Эшиа подцепил гроздь винограда и прихватил зубами налитую солнцем ягоду. – Ведь известно тебе, что часть моей страны лежит на берегу моря. Многие люди находят себе работу в его водах. Кто-то ловит рыбу, а кто-то торгует на кораблях со странами, которые лежат далеко отсюда. Другая же часть страны затеряна в высоких горах, которые полны бурными, рыбными горными реками. И там тоже стоит хорошо плавать, иначе река закружит и унесет. Что-то еще удивляет тебя, мой царь?

– Для простого люда умение, быть может, и нужное, но ради чего оно царевичу?

– О, мудрейший Ямайн, ты, видимо, смеешься надо мной. Ведь царевич должен уметь все и превосходить в этом умении любого простого человека. Мой дед учил меня ходить в море, выживать в пустыне, торговаться, охотиться, находить путь по звездам… Все это не было одной лишь его прихотью и желанием вырастить человека под стать себе, но было осознанной необходимостью царя.

– Твой дед, мой сердечный друг, был странным человеком, – улыбнулся Ямайн, – оттого твои рассказы не удивляют меня.

Эшиа рассмеялся и в несколько гребков пересек глубокий бассейн. Ему хотелось вина и дать работы застоявшимся мышцам. Прошло всего лишь несколько дней с той поры, как покинул он Белую пустыню, а уже начало ему казаться, что он слишком долго отдыхает и расслабляется, такова уж была его натура.

Царь Ямайн еще немного побеседовал с ним о том, как царевич находит убранство зала его бань и мозаики, а потом предложил покинуть бассейн и проследовать дальше.

– Ведь суть бань не в плавании в бассейнах и даже не в услаждении себя прекрасной едой, – поднимаясь из бассейна по мраморной лестнице, наставительно сказал он.

Двое наложников встали на одно колено, помогая ему подняться.

– У меня найдется, чем еще удивить тебя, царевич Эшиа. Следуй за мной, и узнаешь новое о наслаждении.

Царевич Эшиа поднялся из бассейна следом за ним, отказавшись от чужой поддержки.

– Что ты намерен показать мне, царь?

– О, сокровище моих бань! Горячий воздух сотворит чудеса с твоим телом и душой! Прошу тебя проследовать сюда, мой драгоценный гость, ибо это величайшее из наслаждений: тамма!

Двое юношей отворили перед ними резные двери, и царевич оказался в помещении, со всех сторон украшенном мозаичными рисунками сверху донизу. По сторонам тянулись мраморные лавки, у дальней стены возвышались мраморные же столы, покрытые белой мягкой тканью, а по центру вздымался фонтан, полный ледяной воды. Наложники вошли в комнату следом за царем и его гостем, и двери в тот же момент захлопнулись за их спинами.

– Что такое тамма? – спросил царевич Эшиа.

Царь Ямайн опустился на мраморную скамью и жестом предложил царевичу последовать его примеру.

– Сейчас сам увидишь, царевич. Вернее – почувствуешь.

Царевич Эшиа боязливо оглядывался по сторонам. В таком помещении раньше ему бывать не доводилось. Один из наложников повернул незаметный рычаг, расположенный у дверей, и комнату почти тут же заволокло горячим паром. Пар был влажный и приятный, и Эшиа глубоко вдохнул его ртом, и выдохнул, и боязливость его постепенно уходила. Пар поступал откуда-то снизу, и царевич счел за лучшее забраться на скамью с ногами и устроиться так.

Воздух становился все горячее, и легкие капли пота уже выступили на теле царевича. Наложники черпали воду тонкостенными чашками и поливали скамьи, чтобы вода испарялась быстрее, и не было так горячо сидеть. Вскоре царевич Эшиа за волнами пара перестал различать лицо царя Ямайна.

Счет времени оставил его, и он с трудом понимал, сколько времени уже проводят они в этом месте. Чресла его охватила расслабленность, и вскоре он уже позволил себе вытянуться на лавке во весь рост, ибо длина ее позволяла. Он слушал тихое шипение, которым сопровождалась подача пара, и прикрыл глаза, наслаждаясь тем, как горячий влажный воздух, так не похожий на обжигающий сухой сжигающей в жару пустыни, обволакивал его.

– Видишь, царевич? – как сквозь туман донесся до него голос царя Ямайна. – Тамма – это сокровище. Только с ее помощью и можно поддерживать в себе красоту и молодость.

Царевич Эшиа хотел возразить ему, что есть много способов поддерживать в себе молодость и красоту, но ему стало лень спорить. Сладкая истома охватила его, и ему не хотелось разговаривать, а только лежать, растянувшись на горячем мраморе, и наслаждаться ощущениями, новыми для него.

Царь Ямайн дал ему возможность познать всю глубину удовольствия, и сам с наслаждением предался томлению, но вскоре снова позвал царевича Эшиа по имени. Эшиа приоткрыл один глаз, хоть в клубах пара по-прежнему почти ничего не различал, но вслушался в голос Ямайна:

– Это ведь еще не все, чем я хотел удивить тебя, мой царевич. И, хоть мое сердце и разрывается от того, что придется прервать твой сладкий отдых, хочу уверить тебя, что ты не будешь разочарован, если сейчас проследуешь за мной к тем высоким столам.

Царевич Эшиа сел на мраморной скамье, потянувшись, и послушно проследовал за царем Ямайном в сторону столов. Разум его немного поплыл от тяжелого влажного воздуха, и двигался он плавно, точно выпил перед тем слишком много вина. Один из наложников помог ему лечь на мягкие ткани, которыми был устлан стол, и Эшиа послушно лег ничком, положив под голову сложенные руки.

На соседний стол так же лег царь Ямайн. Он услышал звуки, которыми обычно сопровождает вскрытие склянок с маслом, и мягкий аромат достиг его чуткого носа. Когда наложник опустил руки, смоченные маслом, ему на спину, и сдвинул с плеч промокшие белые ткани, Эшиа даже не удивился, и только повел лопатками, устраиваясь удобнее. Наложник принялся разминать его спину и плечи, а после бедра и ноги, и делал это с таким умением и такой аккуратностью, что ни разу не испытал царевич боли, а лишь удовольствие.

Так провели царевич Эшиа и царь Ямайн долгие часы в мозаичных банях среди горячего пара и прохладной воды. Побыв долгое время внутри таммы, вернулись они к бассейну, и пили вино, и ели фрукты, и говорили о тех вещах, о которых обычно говорят люди, когда их чресла расслаблены, и рассудок ленив, и не хочется говорить ни о чем серьезном, и поднимать ни единой важной темы, и поэтому разговоры их в такие моменты лишены какого-либо смысла и приятны в процессе.

Когда же все вино было выпито, фрукты и сладости съедены, а тела сковала приятная усталость, царь Ямайн хлопнул в ладоши и приказал снова наложникам появиться, чтобы переодеть их обратно в те одежды, в которых они прибыли сюда, и проводить назад к паланкину.

Обратная дорога показалась царевичу Эшиа в два раза более длинной, но, возможно, было то потому, что снедала его сонная усталость, и мечтал он о том, как окажется в своих покоях и сомкнет глаза. Царь Ямайн довольно наблюдал за ним, и было видно, что нравится ему, как выглядит гость после посещения бань, ибо значило это, что до дна испил он чашу наслаждения.

Лабар, сопровождавший паланкин и в ту и в другую сторону, помог царевичу Эшиа сойти по золотой скамеечки следом за царем Ямайном и, дождавшись, чтобы Эшиа распрощался с царем всеми известными ему словами вежливости, взялся проводить его до его покоев.

Едва только Эшиа оказался в своих покоях, упал на кровать и блаженно зажмурился.

– Мой господин… – осторожно заметил Лабар, – мне кажется, вам хорошо бы снять одежду и лечь в постель, как подобает.

– Я не собираюсь долго спать, – промурлыкал в ответ царевич, и голос его звучал совсем сонно. – Во имя Ар-Лахада, еще только середина дня. А я намерен посмотреть закат в этом дворце. Ты покажешь мне закат, всезнающий Лабар? Тогда подумай, откуда мне будет лучше всего его наблюдать, пока я предамся легкой дреме…

Сказав так, царевич сомкнул глаза и погрузился в глубокий сон, оставив Лабара неодобрительно качать головой да дежурить возле закрытых дверей.

Перед самым закатом Лабар разбудил царевича Эшиа.

– Не изволь гневаться на меня за дерзость, мой царевич, но ты так горячо высказывал желание посмотреть на закат, и непременно в моем обществе, что я решил позволить себе прервать твой сон…

– Все в порядке, милый Лабар, не утруждай себя… – Эшиа сел на постели и потянулся с тихим стоном.

После бань и таммы его тело все еще пребывало в расслабленной усталости, а сон развеял туман рассудка, и царевичу снова хотелось исследовать дворец и страну, в которой ему довелось гостить.

– Покажи мне закат. Я слышал, что закатов красивее, чем в Ямайне, не бывает ни в одном царстве, и своими глазами хочу убедиться, правдива ли молва.

– Уверяю тебя, царевич, молва правдива, – покачал головой Лабар. – И если уж вздумалось тебе обязательно посмотреть, как заходит солнце над страной Ямайн, то позволь помочь тебе обуться, и после следуй за мной.

Царевич Эшиа хмыкнул и обуть себя не позволил, а высокие мягкие сапоги зашнуровал сам. Перехватив взгляд Лабара, ответил:

– Не смотри на меня так укоряюще! Я не выдержу тяжести твоего взгляда. Но и излишне опекать меня не пытайся. С меня хватило сегодня заботы наложников светлейшего царя Ямайна, что заботились о нас в банях. Я много путешествую и отвык полагаться на чужие руки, да и приятнее мне заботиться о себе самому. А ты лучше покажи мне дорогу туда, откуда откроется самый лучший вид.

Лабар скрыл за ресницами укоризненный взгляд и подчинился, открыв двери и устремившись по белостенному коридору вперед, увлекая за собой любознательного царевича.

Царевич Эшиа полагал, что Лабар выведет его из дворца и приведет на крепостную стену или на иное возвышение, с которого удобно будет любоваться закатом. К его удивлению, Лабар толкнул почти незаметную белую дверь, сливавшуюся со стенами, и за дверью этой оказалась витая лестница, устремляющаяся вверх. Царевич предположил, что Лабар выведет его в одну из дворцовых башен с высокими окнами, но снова не угадал.

Витая лестница уводила их вверх, пока последняя ее ступенька не уперлась в маленькую деревянную дверь. Лабар открыл эту дверь ключом, что висел у него на шее под рубашкой.

Эшиа открылась еще одна лестница. Но эта, в отличие от предыдущей, куда больше напоминала садовую. Несколько грубых ступеней, крепко сбитых между собой деревянными балками, упирались в люк, который казался надежно запертым, однако Лабар одной рукой подцепил крышку и откинул ее, открывая проход. Он первым поднялся по лестнице и пролез в узкое отверстие люка. Эшиа последовал за ним, занервничав поначалу, что широкие его плечи не дадут ему пролезть в люк с тем изяществом, с которым удалось это Лабару. Тем не менее ему удалось и это, и он обнаружил себя на крыше дворца. Встав на ноги, он огляделся и убедился, что в самом деле понял правильно: узкий парапет, к которому вела лестница, через несколько шагов переходил в широкое пологое пространство, чуть скошенное вниз. Эшиа повернул голову: прямо за его спиной вздымался, изгибая белоснежные резные узоры, огромный дворцовый купол. Резьба, покрывавшая его, была старше самого старого дома во всем царстве, ибо говорили, что дворец Ямайна был построен в те времена, когда Ар-Лахад еще не был небесным царем, а только царем земным.

Зачарованный красотой древней резьбы, Эшиа провел ладонью по каменному куполу и восторженно выдохнул.

– Мой царевич! – окликнул его Лабар. – Мне знакомы твои чувства, но я прошу тебя подойти ко мне поближе, поскольку зрелище это только наполнит твою грудь восторгом.

Эшиа с тоской отнял ладонь от резного купол и проследовал вперед к небольшому заграждению, которое не спасло бы от падения даже небольшую собаку. Лабар стоял возле него и смотрел прямо перед собой. Царевич встал рядом с ним и направил взгляд в ту же сторону, интересуясь, что столь прекрасное видит там слуга. И вновь у царевича перехватило дыхание. Ибо увидел он царство Ар-Лахада, царя небесного и земного, тонущее в золоте и рубинах, вечное и величественное.

Огромный солнечный диск медленно опускался за горизонт. Царевич Эшиа никогда в своей жизни еще не видел солнце таким огромным. Его лучи окрашивали все, к чему могли прикоснуться, во все оттенки золотого, оранжевого, розового и алого. Крыши домов, мостовые, фонтаны, приспущенные под вечер флаги и знамена – все казалось поглощенным ярким торжеством закатных лучшей. Словно, падая за горизонт, солнце намеренно собиралось забрать с собой весь город.

А город был как на ладони. Эшиа жадно изучал его взглядом, пытаясь запомнить каждую мелочь, так восхитило его увиденное. С высоты дворцовой крыши убедился он, что и в самом деле и дворец, и город вокруг него построены в форме раковины или спирали. И что как дворец закручивается вокруг садов, так и город – вокруг дворца. Видел царевич и рыночную площадь, откуда ушли уже в столь поздний час все торговцы, и дальние улицы, и жилые районы, и сады, и стражу. И почти не было людей на улицах, и город казался безлюдным, и дворец купался в тишине заката, и зрелище это захватило царевича Эшиа целиком.

– Пойдем, мой царевич, – коснулся его плеча Лабар, позволив сначала вволю насмотреться. – Поднимается ветер, и тебе легко будет заболеть. Вернемся, и я позабочусь о тебе.

– Да… Конечно, – отозвался царевич и позволил увести себя с крыши, но мыслями витал далеко, далеко отсюда и не услышал, что именно говорил ему Лабар.

Так царевич пребывал в рассеянности, пока спускались они обратно вниз по лестнице и шли по длинному коридору к покоям. Возле дверей, меж тем, уже поджидало их двое слуг. Слуги были с ног до головы замотаны в белые полотна, такие же, как у Лабара, и скрывали свои лица, хоть и находились внутри дворца.

– Царь Ямайн желает видеть светлоликого царевича на ужине вместе с собой, – приглушенным шепотом сказал один из них.

– Царевич Эшиа желал отдохнуть и провести вечер в своих покоях, – так же тихо ответил Лабар.

Эшиа подумал, что такая манера речи, должно быть, требование царя Ямайна, и что наедине с ним Лабар говорит в полный голос, и что ему больше нравится так. Этот шепот выглядел зловещим и неестественным и вызывал в сердце царевича неясную тревогу.

– Царь Ямайн настаивает, – продолжался между тем разговор между слугами. – Он хочет провести вечер в компании гостя.

– Гость провел с ним целый день и устал, – твердо ответил Лабар.

– Если гость устал, царь Ямайн сделает все, чтобы наполнить его силами, – покачали головой слуги. – Ступай за нами, светлоликий царевич,

Эшиа посмотрел на Лабара, но тот опустил глаза и уставился в пол как положено слуге. Просьба царя Ямайна напоминала приказ, и это расстраивало Эшиа, потому что намеревался он провести остаток вечера в покоях в обществе Лабара за разговорами и утехами, и вовсе не намерен был слушать опять бахвальство самолюбивого царя. Однако чутье подсказало ему, что лучше не поднимать спор и не привлекать внимания к тому, как сильно общество царя ему в тягость, а согласиться и проследовать за слугами.

– Пойдем, Лабар, – громко сказал он, и сам обрадовался звучанию своего голоса после разлитого по коридору шепота. – Не к лицу гостю заставлять гостеприимного хозяина ждать.

И царевич устремился по коридору следом за слугами, не оставив Лабару ничего иного, кроме как тихой тенью последовать за ним.

Царевич Эшиа вошел в огромный зал и легким кивком головы приветствовал царя Ямайна, вольготно расположившегося на мягких подушках.

– Садись, царевич. – Царь повел рукой, приглашая гостя к столу. – Вот и ужин уже стынет, а главного угощения нет.

Видимо, такой смешной показалась ему собственная шутка, что он залился смехом. Эшиа нахмурился, но ничего на это не ответил, решив продолжить сдерживать свой нрав, и прошел к столу, и сел на подушки подальше от царя Ямайна. Но, заметив его маневр, царь похлопал по дивану рядом с собой, и Эшиа ничего не оставалось, как подчиниться.

Слуги внесли ужин, и кувшины с вином, и подносы со сладостями, и царевич посмотрел на богатство и роскошь стола, не испытывая и тени аппетита. Ему вдруг начало казаться, что он просто теряет время, находясь во дворце Ямайна, и что пора ему отправляться дальше на поиски своего царственного деда и таинственного царства Ифритов, а на этой земле он не найдет ответов на вопросы.

– Как провел ты вечер, царевич? – принялся тем временем за расспросы царь Ямайн. – Где бродил, что наблюдал ты?

– Любовался закатом, – ответил царевич. – И закат этот был прекрасен.

Царь Ямайн нахмурил белоснежные брови. Не иначе, как услышал в словах царевича что-то, что пришлось ему не по нраву.

– Рад, что зрелище пришлось тебе по вкусу, царевич, – тем не менее любезно ответил он. – И что ты отдохнул и пришел ко мне в добром здравии.

– Вот, что я хотел спросить у тебя, мой царь, – начал царевич Эшиа, дождавшись, пока слуги нальют вина в серебряные чарки. – Отчего и дворец твой, и город твой так похожи на раковину? С чем это связано?

– Любопытный вопрос ты задаешь, мой царевич! – Вскинул брови царь Ямайн. – А все оттого, что не помнишь ты истоков жизни Ар-Лахада, в те времена, когда он был еще царем земным, а не небесным. Ямайн – самое древнее из всех царств, и первым было воздвигнуто в песках белой пустыни, и сам Ар-Лахад был первым его царем, а самый первый правитель, носивший имя Ямайн, принял царский перстень из его божественных рук, когда звезды забрали его на небеса править. Но ты ведь помнишь, что Ар-Лахад пришел издалека, а откуда, то никому не ведомо?

– Помню. Помню и то, что Кастар-Путешественник всю свою жизнь стремился отыскать родину божественного Ар-Лахада, но так и не преуспел.

– Не преуспел, но в то же время многие пребывают в уверенности, что только мудрость Ар-Лахада вела Кастара-Путешественника во всех его странствиях, и что в конце смертной жизни своей Ар-Лахад забрал его живым на небеса, и теперь он наслаждается праздной жизнью среди звезд в золотых и серебряных покоях.

– И это я помню… Но причем здесь раковина?

– Все дело в том, что, когда Ар-Лахад пришел в Пустыню, у него с собой была вода, которую он нес в больших раковинах, закрученных спиралью, и раковины эти надежно привязал к себе. И были они глубоки, и хранили много воды, и стенки раковин сохраняли ее прохладу. Поэтому, когда Ар-Лахад велел заложить первый город по эту сторону гор, он увековечил в нем раковины, что поддержали в нем жизнь и не дали погибнуть в пустыне.

– Про раковины мне раньше слышать не доводилось, – с почтением сказал Эшиа. – И в целом я знаю, как мало времени провел, уделяя внимание жизнеописаниям дел и творений божественного Ар-Лахада, да не устанет глаз его созерцать нашу землю.

– Значит, впереди тебя ждет множество открытий, царевич, – добродушно рассмеялся царь Ямайн. Он хлопнул в ладони и слуги тут же принесли еще вина и разлили по кубкам.

– Скажи, мой царь, – заговорил вновь царевич Эшиа, – отчего в твоем дворце не звучит никакая музыка? Где все умельцы и музыканты?

Добродушие вмиг оставило морщинистое лицо царя Ямайна.

– Я не люблю музыку, царевич, и считаю большим дурновкусием развлекаться, перебирая струны трухлявых юрр. Так что не думай об этом и позволь мне развлечь тебя другими способами.

Внутренне царевич стал весь как натянутая струна. Ведь помнил он слова старика Зариба, что древний это инструмент – юрра, что не осталось умельцев, играющих на ней, выходит, знал Ямайн Зариба. Так может, и языка он его лишил? Чем так прогневала царя музыка, лучшее из всех искусств?

И такой гнев поднялся в тот момент в душе царевича, что забыл он об осторожности, и едкие слова сорвались с его языка:

– Интересно мне знать, что за развлечения ты приготовил для меня! Быть может, покажешь мне, как поступаешь с теми, кто, вопреки твоим капризам, играет на юрре и говорит смело в лицо тебе то, что думаешь?

Кровь бросилась в лицо царю Ямайну, а Эшиа продолжал:

– Твоя страна гибнет, пока ты купаешься в роскоши и набиваешь брюхо дорогими кушаньями! Солнце окрашивает красным твои земли, и цвет этот больше напоминает кровь, а не доброе вино. Я был в разоренных тобою землях и видел обиженных тобою людей. Чем они провинились? Были недостаточно хороши для тебя? Или слишком мудры, слишком умны, слишком прозорливы, чтобы не видеть, в какую пропасть ты ведешь свой народ? Твое правление разрушительно, царь Ямайн! Ты гордишься древней историей своего царства, но пройдет еще сотня лет – и от твоего царства останется только труха и пыль, потому что ты не удержишь его в своих дряхлых руках.

– Да думаешь ли ты что и кому говоришь, мальчишка!.. – прорычал царь Ямайн.

Царевич Эшиа резко вскочил на ноги и задел стол. Кубки пошатнулись, опрокинулись, и вино разлилось по столу, точно кровь.

– Тошно мне рядом с тобой находиться, царь Ямайн, – сквозь зубы сказал он. – Так что позволь мне покинуть твое общество и удалиться спать, как мне и хотелось до того. А на рассвете я оседлаю коня и отправлюсь дальше. Я должен разыскать деда. И не только: теперь я вижу, что должен найти помощь в стороне от твоей страны для тех, кто погибает под твоей царственной рукой. Прости, мой царь, жестокие слова, но других для тебя у меня нет.

Сказав так, царевич Эшиа быстрым шагом покинул зал, и оглушительная тишина сопровождала его до покоев. Эшиа ворвался в них и принялся за сборы дорожных сумок, не намереваясь дольше оставаться в этой стране.

Лабар бледной тенью последовал за ним по пятам и молчал. Эшиа встретился с ним взглядом, едва только слуга появился на пороге, и жестом прогнал прочь.

Этой ночью он заснул не быстро, промучившись в тоскливых думах о печальной судьбе Ямайна, а также о том, куда дальше держать ему путь. По всему выходило, что следующим должно было навестить царя Сиаля в стране-оазисе, что носила имя Самаканд, но до нее было не менее трех недель через Белую Пустыню. Но ведь царь Сиаль был когда-то другом и почти учеником царя Эшиа, сможет ли он дать подсказку?.. Что-то нехорошее заскребло на душе царевича, когда вспомнил он о том, что и царь Ямайн когда-то приходился его деду другом. И вряд ли царь Эшиа был бы счастлив узнать, во что он превратил себя и свою страну. Что, если и царь Сиаль?.. Царевич прогнал злые тревожные мысли прочь. Ни к чему строить домыслов, пока судьба не сведет его с царем Сиалем напрямую. С такими мыслями царевич лежал на неразобранной постели, и сон, наконец, одолел его.

Во сне он стоял на синих камнях булыжной мостовой, круто забиравшей вверх. Светильники на стенах едва заметно покачивались от ветра, которого он не мог ощутить. Сумрачная тишина окутывала безлюдный город. Как зачарованный, он пошел вперед, по синим, почти прозрачным камням, в синюю темноту, манящую, будоражащую воображение. Никого не встретилось ему на пути. Только издалека слышались тихие звуки юрры. Чьи-то пальцы перебирали струны, и мотив был незнакомым, и очень далеким, тоскливым и плачущим, навевающим мысль об одиночестве и печали. Однако это, несомненно, была юрра – никакой другой инструмент не мог бы сравниться с ней в благородстве звучания. И что-то влекло царевича туда. Ему мнилось, что, увидев музыканта, он получит ответы на многие свои вопросы. Но едва он принял такое решение, синие камни мостовой растаяли под его ногами…

Эшиа проснулся. Сердце его неистово колотилось, и по вискам тек холодный пот. Так бывало всегда, когда его мучили кошмарные сны, но сейчас сложно ему было вспомнить сон. Воспоминания и образы ускользали из памяти. Но сон закончился, а смутная тревога не проходила. Царь Эшиа в былые времена учил его, что тревоге такой стоит доверять, и чем меньше под ней разумности, тем более велик шанс, что чувства гонят нас прочь от неявной еще опасности. Самого царя Эшиа такое чутье не раз уводило от беды, и царевич счел нужным довериться ему теперь. Его дорожный мешок был собран, и оставалось только одеться в свою прежнюю одежду и замотать вокруг головы чистый синий платок.

Сделав так, царевич Эшиа скользнул в темноту коридора.

Он медленно шел вперед, и сам о себе думал, что крадется, словно разбойник. И в другое время эта мысль вызвала бы у него улыбку или смех, но сейчас было ему не до веселья. Словно и в самом деле он совершал побег или кражу. Иногда ему казалось, что чувствует он спиной на себе чей-то взгляд. Но никто не шел за ним следом, не окликал его и не пытался остановить, хотя тревога не проходила. Однако когда он уже был готов распахнуть двери, ведущие прочь из дворца, чтобы навсегда покинуть Ямайн, он остановился, услышав странный шум.