Читать книгу Гром небесный - Мария Славкина - Страница 1

Пролог

30 июля 2000 года

Струи дождя барабанили по лобовому стеклу. Где-то вдали ослепительно сверкали молнии, громыхали раскаты грома. Шоссейная дорога была почти пуста. Изредка в дождевой пелене проносились встречные машины. Водителей, желающих оказаться в такую погоду на трассе, было немного. Ирина Верт сбавила скорость с разрешенных 70 до 60 миль в час, но все равно чувствовала себя за рулем неуютно.

На соседнем пассажирском сиденье, свернувшись калачиком, спала дочь. «Хорошо, что спит, – подумала женщина, – скоро приедем».

Вот уже несколько недель они гостили у родителей Ирины, эмигрировавших в Штаты. Навещая родных, мать и дочь старались как можно больше путешествовать. «Пока есть возможность, надо смотреть и впитывать», – говорила Ирина. Она брала внедорожник отца и вместе с четырнадцатилетней Настей колесила по окрестностям Денвера, которые славились живописными маршрутами и природными достопримечательностями. На этот раз они возвращались из национального парка «Сад Богов», расположенного недалеко от города Колорадо-Спрингс. Во время поездки Ирина много рассказывала дочке об этих местах – о том, что традиционно Колорадо-Спрингс считается одной из столиц зимних видов спорта, что в конце XIX века знаменитый Тесла основал здесь лабораторию по изучению электромагнитных волн, вызванных грозовыми разрядами. Но самое большое впечатление на девочку-подростка произвел тот факт, что именно в этих краях разворачивалось действие ее любимого сериала «Доктор Куин, женщина-врач».

С каждой минутой картина за окном автомобиля становилась все тревожней. Гроза приближалась. Вспышки участились и теперь походили на гигантские огненные деревья со стволами, перевернутыми ветками вниз. Удары грома были такой силы, что, казалось, громадный «Шевроле Тахо» вот-вот подбросит в воздух. «И как можно спать при таком грохоте?» – удивилась Ирина и с нежностью погладила дочь по плечу. Нехорошее предчувствие кольнуло в груди. «Как молния», – грустно улыбнулась женщина.

Грозу она не любила и даже боялась. Маленькой девочкой она пережила ужас пожара, когда во время грозового шторма сгорел дачный домик ее семьи. Все произошло в считаные секунды. Удар молнии, загоревшаяся проводка и пепелище, над которым горько рыдала бабушка. Слава богу, никто не пострадал. Но буйство стихии врезалось в детскую память на всю жизнь. «Недаром, – считала Ирина, – давным-давно боги-громовержцы считались главными. У греков – Зевс, у славян – Перун».

В какой-то момент у нее мелькнула мысль – может, остановиться и переждать непогоду. Дождь лил практически стеной. Но до саборба, где жили родители, оставалось всего ничего. Ирина увидела знакомый съезд. Значит, не больше мили езды. Она включила левый поворот и начала выполнять маневр. Внезапно ее оглушил резкий пронзительный гудок. Последнее, что увидела Ирина, была ослепляющая вспышка света. Женщина не заметила летящий прямо на нее огромный грузовик. Позже полиция написала в заключении, что смерть Ирины Верт была мгновенной. Так и не проснулась ее дочь Настя.

* * *

6 лет спустя…

12 апреля 2006 года. Среда

В 10 часов утра в офис компании «РИНО» вошел Николай Константинович Верт. Он неспешно поднялся на 4-й этаж бизнес-центра, как всегда, приветливо поздоровался с охранником и по длинному коридору направился в свой директорский кабинет.

«Ничего необычного я не заметил, – спустя несколько часов скажет охранник. – Может, только усталый он был какой-то, а может быть, плохо себя чувствовал». Действительно, утром профессор Верт был не в самой лучшей форме. Под огромными синими глазами залегли темные круги, а лоб перерезала глубокая вертикальная морщина. Впрочем, в свои 52 года профессор выглядел неплохо. Крепыш, среднего роста, копна густых волос с редкой проседью, маленькая бородка а-ля кардинал Ришелье и черные кудрявые усы.

Сегодня ночью он отвратительно спал. Как только закрывал глаза, его начинали мучить кошмары. Отключиться он смог только после трех таблеток снотворного. Утром вставать на работу решительно не хотелось. Голова гудела, все было будто в легком тумане. Но сегодня был важный день. Надо было быть на работе. Николай Верт собрался и приехал в офис.

С самого утра кабинеты «РИНО» гудели, как растревоженный улей. Сотрудники небольшой сервисно-консалтинговой фирмы, аббревиатура которой расшифровывалась как «Российское инновационное нефтяное общество», пребывали в приподнятом настроении. Все ждали важного гостя. Ближе к вечеру обещал приехать сам Матвей Серебровский, президент крупной нефтяной компании «Юнгфрау». Ближе к полудню все было готово: офис вылизан до блеска, приготовлена вкусная еда и напитки. Оставалось самое сложное – дождаться.

В томительном ожидании сотрудники «РИНО» взахлеб обсуждали нефтяного магната. Дамы с упоением спорили о внешности Серебровского. Совсем недавно он сильно похудел и кардинально сменил имидж, выбрав неброский стиль. В прическе – короткую стрижку-ежик, в одежде – никаких вычурных аксессуаров.

Мужчины не без удовольствия рассуждали о футболе. Два года назад Матвей Борисович приобрел футбольный клуб «Прометей», который тогда был на грани вылета из Высшей лиги. В духе времени пригласили именитого тренера-итальянца, обзавелись игроками-легионерами, начали строить собственную спортивную базу в Подмосковье. И потихоньку дело пошло. Второй год подряд «Прометей» демонстрировал неплохие результаты. Но мнения любителей спорта разделились. Одни восхищались тем, как за короткое время Серебровский сумел привести в надлежащий порядок аутсайдерскую команду, оставить позади позорные проигрыши. «Ну и что тут такого? – доказывали другие. – Опять ставка на иностранных звезд. Своих игроков нет, молодежь не учим. Серьезных успехов на международных турнирах ожидать не приходится».

Всех же без исключения волновал один вопрос: с какой целью приедет Серебровский? Почему президент нефтяной компании решил почтить их своим присутствием. Что произошло? Версии были самые разные. «Видимо, лично поздравит нашего директора с получением правительственной награды?» «А может быть, все-таки договорились о покупке Серебровским “РИНО”?» И лишь несколько человек знали истинную причину визита нефтяного магната, но хранили многозначительное молчание.

Профессор Верт с самого утра был собран, часто смотрел на часы, будто ожидая каких-то известий. Интрига сохранялась.

* * *

В нефтяной бизнес он пришел в середине 90-х. Успешный финансист и банкир, Серебровский как-то вдруг решил перевести капитал в новое дело. Вложил часть своих денег и мобилизовал заемные средства. Партнеры недоумевали. Зачем ему это нужно? В нефти он ничего не понимал. Никаких связей не имел. Цены на углеводороды оставляли желать лучшего. Добыча нефти в стране снижалась. В прессе тех лет рисовалась апокалиптическая картина недалекого будущего, в котором страна навсегда простится со статусом крупнейшей нефтяной державы и превратится в импортера «черного золота» и продуктов его переработки. Ставка Серебровского на нефть тогда казалась чистой воды безумием.

Поначалу дела действительно шли тяжело. Серебровский никак не мог взять в толк, в чем же дело. Он верил в универсальные законы делового мира, но в данном конкретном случае они почему-то не работали. Одну за другой компания приобретала лицензии на разработку нефтяных месторождений, но все они оказывались мыльными пузырями. Деньги тратились немалые. Консорциум швейцарских банков, которому принадлежало 30% акций компании, проявлял растущее недовольство огромными тратами. Время шло, Серебровский был близок к отчаянию. И вот тут-то судьба свела его с директором «РИНО» профессором Вертом.

В отрасли этот человек был хорошо известен. Геолог, доктор наук и основатель собственной сервисно-консалтинговой фирмы, Николай Константинович Верт считался настоящим гуру в деле экспертизы геологического строения и запасов нефтяных месторождений. Его оценки всегда оказывались самыми точными и неожиданно оригинальными. Хотя профессор никогда не делал тайны из своих методов и технологий анализа геолого-разведочной информации, повторить его результат не удавалось. «Пианина» вроде бы одна и та же, да мелодии разные. Верт безошибочно определял, стоит ли браться за то или иное месторождение, оценивал природные риски, прогнозировал уровни возможной добычи, рентабельность проекта. Крупные компании буквально строились к нему в очередь, чтобы заполучить нужные им экспертизы. И Серебровскому пришлось приложить немало усилий, чтобы добиться согласия профессора поработать на «Юнгфрау».

В тот момент небольшой коллектив «РИНО» был загружен контрактами на полтора года вперед и шел на пределе своих возможностей. Но уговорить Верта помог начальник геологического отдела «Юнгфрау» Евгений Чернокозов, оказавшийся как нельзя более кстати однокашником профессора по учебе в Московском нефтяном институте. Он поехал к своему знаменитому приятелю и в прямом смысле рухнул в ноги с мольбой о помощи. «Николай, выручай. А то, гляди, разгонят нас всех. Время, сам знаешь, какое. Будем мыкаться без работы». И сердце Верта дрогнуло. Он согласился посмотреть материалы «Юнгфрау». Вскоре у компании Серебровского началась новая жизнь.

Всего за несколько лет «Юнгфрау» превратилась в преуспевающую компанию. Благодаря экспертизам «РИНО» Серебровский сделал несколько очень удачных вложений. Казавшиеся обычной мелочевкой месторождения, за которые никто не хотел браться, стали настоящей сенсацией и принесли «Юнгфрау» статус одной из заметных нефтяных компаний страны. Это была уже не амбициозная фирма-выскочка, а предприятие с хорошей ресурсной базой и продуманной стратегией развития.

Серебровский много раз размышлял о том, что было бы с его нефтяным начинанием, если бы не Верт, ставший за это время его другом. Они как-то сразу нашли общий язык. В тот момент, когда они познакомились, им обоим было за сорок. Оба родились и выросли в интеллигентных московских семьях. Прекрасно образованным, начитанным, им было легко общаться друг с другом. Серебровскому искренне нравилась раздражавшая многих «колючесть» Верта. Профессор никогда не задумывался о форме подачи информации, выдавал свое мнение резко и безапелляционно, легко говорил тяжелые вещи в глаза собеседнику. В свою очередь, директору «РИНО» необыкновенно импонировали острый ум и удивительная обучаемость нефтяного магната, который буквально все схватывал на лету.

В самом начале их знакомства Серебровский несколько раз приглашал Верта на должность первого вице-президента «Юнгфрау». Он мечтал заполучить профессора целиком, предлагал баснословный оклад и невероятные бонусы, в общем, делал предложения, от которых обычно не отказываются. Но Верт не соглашался. Его объяснения о том, что он слишком ценит свободу, казались Серебровскому дурацкой благоглупостью. «Тогда давай мы купим “РИНО”, – предложил он Верту. – Ты сохранишь коллектив, учеников. Но твои идеи и разработки будут только для “Юнгфрау”». Сумма сделки, казалось, не оставляла профессору иного варианта, кроме согласия. Но и здесь Серебровского ждало разочарование. Ему пришлось выслушать длинную лекцию о том, как устроен научный коллектив, и прочую, по его мнению, дребедень. Время от времени он возвращался к теме покупки «РИНО», но Верт держал оборону с завидным упорством. «Я в неволе не размножаюсь», – отшучивался Верт и добавлял:

– Не волнуйся, Матвей Борисович. Все, что нужно для «Юнгфрау», сделаем.

Так и работали.

В последние несколько месяцев Верт был занят крупным проектом как раз для «Юнгфрау». В Ханты-Мансийском округе были объявлены аукционы по довольно большой группе месторождений, остававшихся прежде в нераспределенном фонде. Все как будто лучшее давно разобрали. С виду ничего особенного, обычные малоперспективные малыши, но Серебровский попросил Верта проверить один из объектов. Рожковское месторождение уж больно хорошо располагалось. Совсем рядышком находились другие активы «Юнгфрау», вся инфраструктура была налажена. Как говорится, а вдруг?

По заведенному порядку был заключен договор и сформирована экспертная группа, в которую вошли пять человек. От «Юнгфрау» – начальник геологического отдела Чернокозов и его заместитель Дмитрий Санников, от «РИНО» – два молодых кандидата наук геологи Андрей Шведов и Татьяна Волкова. Пятым был сам Верт. Группа работала полтора месяца и пришла к неожиданным выводам. По полученным данным Рожковское месторождение оказывалось весьма привлекательным объектом с очень приличными запасами. Конечно, не месторождение-гигант (их время все-таки прошло), но и не обычная мелочевка. Главной привлекательной чертой Рожков была прогнозируемая высокая продуктивность эксплуатационных скважин. Мечта любого нефтяника: хорошая нефть могла быть взята с минимальной себестоимостью. За такой приз, очевидно, стоило побороться. В случае победы компания получала прекрасную возможность быстро и без больших затрат нарастить добычу на 3–4 миллиона тонн нефти в год.

Когда Серебровскому доложили о результатах экспертизы, он пришел в крайнее возбуждение. Выходит, не зря ему приглянулись Рожки. Теперь главное – не упустить. На узком совещании с членами экспертной группы был разработан подробный план действий. Чтобы не привлекать излишнего внимания, решили заявиться на аукционы по нескольким месторождениям. Кроме того, для аукциона по Рожковскому лицензионному участку была выделена очень значительная сумма, которая должна была обезопасить «Юнгфрау» от каких-либо неожиданностей. Торговаться в Ханты-Мансийск был направлен один из вице-президентов компании, не посвященный в подробности результатов экспертизы, но имеющий четкие установки.

День торгов был назначен на 12 апреля. Никто из членов экспертной группы да и сам Серебровский не сомневался в предстоящей победе. Собственно, эту самую победу и собирались отметить в офисе компании «РИНО», куда должен был прибыть Матвей Борисович. Вечер обещал приятное торжество.

* * *

В 11 часов Верт уединился в своем кабинете и попросил секретаря никого с ним не соединять и никого к нему не пускать. Не пускать, однако, было сложно. Верт устроил служебное помещение «РИНО» таким образом, что «доступ к телу» начальника осуществлялся не через приемную, хотя такая и существовала, а непосредственно из длиннющего коридора. Верт искренне считал, что в развивающемся научном коллективе нужны демократичные и, как он говорил, «антиофисные» порядки. Директор должен был быть доступен, потому что это не только руководитель, но и первый ученый. К тому же была важная деталь. Значительная часть научных сотрудников «РИНО» являлась учениками профессора Верта в прямом смысле этого слова. Это были бывшие студенты, магистранты, которым Верт преподавал в МГУ, молодые кандидаты наук, прошедшие через его аспирантуру. Последние 15 лет он был по совместительству профессором геологического факультета МГУ. Кроме того, в «РИНО» работали коллеги, дружба и идейная общность с которыми сложилась в те времена, когда еще совсем молодой геолог Верт начинал на производстве, дослужившись до должности главного геолога экспедиции. В общем, все были свои.

Впрочем, демократизм Верта не мешал ему занимать огромный отсек служебных помещений, арендуемых «РИНО» в одном из московских бизнес-центров. Здесь размещались внушительных размеров кабинет и комната отдыха, в которой происходили приватные посиделки с гостями. Покои Верта были оснащены ванной комнатой и неким подобием курилки под мощной вытяжкой. Вход в комнату отдыха был как со стороны коридора, так и из кабинета профессора.

У Верта была некая странность. Время от времени он уединялся в своем кабинете или приватной комнате и категорически требовал, чтобы его не беспокоили. Попытки подчиненных и друзей вырвать его из этого уединения заканчивались скандалами. Обычно на повышенных тонах он предъявлял одну и ту же претензию: «Так нельзя, я лишен элементарной возможности подумать. Кто-то умер, или бомбу взорвали?» Вообще гневливость была самой неприятной чертой Верта. Порой он жестоко оскорблял достоинство людей, потом, конечно, извинялся, но осадок все же оставался.

* * *

Заместитель Верта Марков и ученый секретарь Алиев, хотя и были на 20 лет старше, считались ближайшими личным друзьями директора «РИНО». Они называли Верта Колей или Колькой, а он весьма бестактно именовал их стариками или саксаулами.

Ближе к обеду «старики» уселись в кабинете Алиева, открыли бутылку водки и по принятой в их узкой компании традиции выпили по рюмке. Серебровский Серебровским, но привычный режим нарушать не следует.

Священная традиция насчитывала много лет и была обязана образу жизни старых геологических коллективов. Посидеть в компании и принять свои 100 грамм за обедом – это было святое.

Соломон Давидович Марков, первый заместитель директора «РИНО», много лет проработал начальником сейсмических партий на Северах. Невысокого роста, кряжистый, он производил впечатление какого-то небольшого дубочка. При этом однокашники любили вспоминать интересную историю, как однажды в институтские годы на осенней «картошке» колхозный бригадир подошел к интеллигентнейшему москвичу Белоусову и сказал следующую речь: «Ну и хитрые же вы, жиды, люди, так и смотрите, как бы от мешка увернуться. Вот, посмотри на этого хорошего русского парня. Посмотри, какой он мешок тащит». Хорошим русским парнем бригадир считал Соломона Давидовича, уроженца Жмеринки, выросшего в местечковой еврейской семье. Безотказность, ответственность и чувство долга делали Соломона любимцем всех геологических коллективов, в которых он работал. В «РИНО» Марков занимался вопросами экономики и финансов. Как шутил Алиев, Соломон был одновременно и правой, и левой рукой профессора Верта.

Марков потягивал предобеденный аперитив не один, а вместе с Рауфом Агаларовичем Алиевым. Это был высокий представительный мужчина, даже в старости сохранивший превосходную осанку и замечательную шевелюру, всегда тщательно зачесанную назад. Человек редкого обаяния и интеллигентности, он происходил из бакинской семьи, в которой неприемлемы были ни национальные, ни конфессиональные, ни какие-либо иные предрассудки. Рауф окончил знаменитый Азербайджанский нефтяной институт, затем отучился в московской аспирантуре, защитил кандидатскую диссертацию и на многие годы уехал работать в Сибирь. Когда его называли морозоустойчивым азербайджанцем, это доставляло ему несказанное удовольствие. При этом, однако, он любил поправлять собеседника и уточнял, что он не азербайджанец, а бакинец. Хороший ученый классической школы, Рауф сразу подружился с новатором Вертом, и их научный симбиоз давал прекрасные результаты. Но была у Рауфа Агаларовича еще и тайная страсть. Он безумно любил русский язык. Во всем окружении блестящего профессора Верта никто так не владел этим предметом в его письменной и устной форме, не вникал в тонкости грамматических и синтаксических построений, как он. И это при том, что в Россию Алиев приехал в 23 года.

– Как-то все-таки нехорошо без Коли, – сказал Рауф Агаларович.

– Ничего, – прокряхтел Соломон Давидович, – приедет Серебровский, он наверстает свое, только бы не сглазить. Да ладно! Уверен, что все будет в порядке. Может быть, стоило рюмку предложить Чернокозову? Обидится еще чего! – мурлыча, произнес Марков.

– Да что ты, Соломон, – ответил Алиев, – чтобы он перед приездом Серебровского… Чтобы был запашок?!

Но дверь кабинета распахнулась и – легок на помине – в кабинет вошел Евгений Петрович. Алиев подумал – вот что значит, когда говорят: на человеке нет лица. Крупный красавец лет пятидесяти часто моргал, рот у него был открыт, руки дрожали.

– Что случилось, Женя?

Чернокозов с трудом владел собой:

– Только что позвонили. «Юнгфрау» с треском проиграла аукцион. Победила компания «Беаройл», черт бы ее побрал! Подробности мне не сказали. Но Серебровский уже в курсе дела. Похоже, эта новость застала его в машине. Я не знаю, что будет. Он вне себя. Похоже, там есть что-то еще, о чем не следует говорить по телефону.

– Слушай, Женя, нужно срочно рассказать об этом Верту, – предложил обеспокоенный Марков.

– Уверен, он уже знает.

– Все равно пойдем, поговорим, – сказал Алиев. Он первым решительно вышел из кабинета и направился к дверям кабинета Верта. Соломон Давидович заглянул в приемную – секретарша развела руки. Подергав ручку двери, он убедился, что дверь заперта.

Чернокозову позвонили из приемной Серебровского, его помощник с придыханием сообщил, что шеф никак не может дозвониться до Верта даже по приватному телефону. Дело принимало дурной оборот.

Трое взрослых мужчин нерешительно топтались перед запертой дверью кабинета директора.

– Теперь-то все ясно, – сказал Чернокозов. – Переваривает плохие новости. Он, конечно, все знает. Но кто ему сообщил?

Все вернулись в кабинет Алиева. Марков задумчиво смотрел на расположенную во дворе парковку, где стоял синий «Фольксваген Пассат».

– Ладно, все в порядке, ребята, машина Лики на стоянке, давайте ее найдем и попросим воспользоваться своими ключами. На нее Верт никогда не орет. А нам нужно помочь ему прожевать неприятность.

Для Чернокозова, как и для всего окружения Верта, Лика Мирошина была официальной любовницей Верта и, как модно выражаться, его гражданской женой. Только Марков и Алиев знали, что Лика была не гражданской, а именно законной женой Верта. Два месяца тому назад они присутствовали на церемонии их бракосочетания. По не вполне понятным старикам причинам молодожены держали свой брак втайне. Вроде бы Лика хотела сменить место работы и после этого оповестить своих коллег о произошедших в ее жизни изменениях.

Чернокозов первым бросился к жене друга и начал сбивчиво описывать ситуацию. Его взволнованный рассказ прервал всегда спокойный, выдержанный Алиев, который объяснил Лике, в чем заключалась проблема. Нужно было войти в кабинет Николая Константиновича, вернуть его к реальности с минимальными затратами нервной энергии и при этом избежать Вертовских вспышек гнева.

Вся компания прошла к кабинету. Лика достала из сумочки ключ, подошла к двери, отперла замок и сказала ожидавшим ее мужчинам:

– Простите, я на минуточку загляну к нему одна.

Лика проскользнула в кабинет директора, и через несколько секунд оттуда раздался какой-то животный, душераздирающий крик. Мужчины буквально ворвались в директорский кабинет и увидели страшную картину. Точнее – они не сразу поняли, что картина страшная. Верт сидел в кресле за письменным столом, откинув голову на подголовник. Глаза его были широко открыты. На лице застыла удивленная улыбка. На Верте была строгая белая рубашка с застегнутым воротником. И все бы ничего. Но на левой стороне груди расплылось большое красное пятно. Постепенно к вошедшим приходило понимание того, что близкий им человек мертв. Все были в остолбенении. Как всегда, присутствие духа сохранил Алиев. Он не дал Лике приблизиться к мертвому мужу. Проверять, действительно ли это смерть, не имело никакого смысла. Но все-таки он подошел к Верту, приложил пальцы к его шее и негромко, но четко сказал:

– Всем выйти. Ничего не трогать.

Мужчины помогли выйти еле стоявшей на ногах Лике, и Марков запер дверь на ключ, который тут же положил в карман. Алиев посмотрел на часы: было 14 часов 23 минуты.

Марков сказал Алиеву:

– Старик, не отойдем от этой двери, пока не приедет милиция. Сделаем все, чтобы найти мерзавца.

После этого он крикнул старшему охраннику, чтобы из помещений «РИНО» никого не выпускали.

Через пять минут к старикам подошел взволнованный старший охранник и сказал о том, что он не знает причин поднятой тревоги, но за последние два часа из помещений «РИНО» никто не выходил.

– Хорошо, – выдавил из себя Марков, – милиционеры будут смотреть записи с камер. Камеры-то работают?

– А как же! – сказал охранник. – Все в порядке. Камеры и видеонаблюдение функционируют исправно.

Сквозь слезы Лика Мирошина прошептала:

– Значит, кто-то из своих.

Ошеломленный Чернокозов, проявив завидную настойчивость, связался с Матвеем Серебровским. После того как Матвей Борисович услышал страшную новость, на линии повисло тяжелое молчание.

– Евгений Петрович, – вымолвил наконец магнат. – Немедленно приезжай к нам в офис. Дело не терпит отлагательства.

– Матвей Борисович, – осмелился возразить Чернокозов, – очень быстро не получится. Я должен дождаться милиционеров, переговорить с ними, дать какие-то показания, хотя показывать мне особенно нечего. В противном случае мой поспешный уход из офиса «РИНО» может быть воспринят как-то не так.

– Ты, конечно, прав. Дожидайся начала расследования, а потом как можно скорее добирайся в офис.

* * *

Милиция приехала быстро. Случай был из ряда вон. Заслуженных деятелей науки в Москве среди бела дня убивают не так уж часто. В бригаду входили старший оперуполномоченный МУРа майор Измайлов, криминалист Сидорова, следователь капитан Рогожин и судмедэксперт Танеев.

Майор Федор Петрович Измайлов, руководитель оперативной бригады, производил на окружающих сильное впечатление. Это был двухметровый исполин с огромными руками, крупной головой и простецким, но очень приятным лицом, на котором выдавались мощный подбородок и высокие хорошо очерченные скулы. Его побитые уши и слегка свернутый в сторону нос не оставляли сомнения в том, что Федор Петрович в свое время отдал должное благородному искусству бокса. Вообще, он производил странное впечатление: напускная строгость не могла скрыть природную доброту и расположенность к людям. Майор слыл прекрасным опером, на счету которого числилось раскрытие множества запутанных дел и несколько сложных операций по силовому задержанию опасных преступников. При этом у Измайлова не было высшего образования, в свое время после армии он окончил московскую специальную среднюю школу милиции и в те годы даже не задумывался о получении вышки. В свои 43 года он четко понимал, что перспектив карьерного роста у него никаких. Но это не слишком огорчало великана-майора.

Картина преступления была очевидной. После всех протокольных действий – первичного опроса свидетелей, фотографирования, дактилоскопирования, получалось следующее.

Преступник выстрелил в сердце Верту, по-видимому, из пистолета ПСМ, который валялся под тумбочкой для телевизора. Пуля застряла в районе сердца. Это было ясно из того, что выходного отверстия не было, входное читалось достаточно ясно. Конечно, предстояли баллистические экспертизы, но было очень похоже, что Верта убили одним выстрелом из найденного пистолета.

Со следами дело было хуже. Нужно было тщательно исследовать толстый мягкий ковер, который закрывал пол в кабинете Верта. Не лучше обстояли дела и в комнате отдыха.

Майор Измайлов обратил внимание на интересную деталь. Входная дверь в приватные покои со стороны коридора была оснащена современным замком, который работал по типу английского. Стоило плотно прикрыть за собой дверь, замок защелкивался и дверь нельзя было открыть снаружи. Но изнутри сколько угодно. В противоположность этому дверь кабинета запиралась добротным замком со специальным круглым запорным устройством. Это означало, что если дверь была заперта, ее в любой момент можно было открыть ключом, или же находящийся в кабинете человек должен был открыть ее с помощью запорного устройства. Немного подумав, Измайлов сказал:

– Схема отхода убийцы очевидна. Как он проник в кабинет директора нам неясно, но отход мог быть через дверь интимных покоев, которая выходит в коридор. Он вышел из кабинета в комнату отдыха, тщательно помыл руки в туалете Верта, аккуратненько прикрыл дверь и все. Обе двери заперты, а убийца благополучно выбирается на свободу. Ручки протерты. Или другой вариант – у убийцы был ключ от кабинета. Люба, как бы ты определила время убийства?

Эксперт задумалась:

– Тело обнаружено в 14:23. Думаю, что убийство произошло часа за полтора до этого плюс-минус 15 минут. Хотя тут есть вопросы. В кабинете профессора собачий холод, так что обычные временные нормы остывания и окоченения при комнатной температуре требуют корректировки. Ты согласен, Саша? – обратилась она к Танееву. Тот согласно кивнул головой и добавил, что дополнительная информация появится после вскрытия.

– В общем, так, – подытожил Измайлов. – Труп в морг, а я начинаю предварительный опрос свидетелей. Все должно быть по уставу, хотя устав в таком дрянном деле несильный помощник. Итак, кто обнаружил тело убитого?

* * *

В конце рабочего дня Матвей Серебровский пригласил к себе начальника службы безопасности компании «Юнгфрау» Кирилла Дунаева. Кирилл Дунаев, полковник МВД в отставке, много лет проработал в МУРе и ГСУ, считался одним из лучших специалистов. В перспективе была хорошая карьера. Но времена были тяжелые. Дунаев откровенно говорил, что перейти в «Юнгфрау» его побудила, как он выражался, зарплата, «которую не стыдно отдать жене».

Серебровский начал обсуждение сложившейся ситуации. Потом президент компании выругался и сказал:

– Ты не знаешь главного. Когда аукцион по Рожкам закончился, представитель «Беаройл» случайно или умышленно вывалил на стол экспертное заключение по Рожкам. Сделал он это таким образом, чтобы хорошо была видна последняя страница с характерной подписью Верта и голубая печать. Наш Кошеваров, увидев это, чуть не упал в обморок. Кстати, он уже прилетел в Москву и был у меня. По его словам, «Беаройл» с ходу объявил сумму в 5 раз большую, чем наш предполагаемый лимит.

– Пойми, Кирилл, против нас разыграли дьявольскую комбинацию. Посмотри на ее составляющие. Во-первых, убит наш многолетний партнер, и я могу сказать, мой друг, дружба у нас была деловая, но это тоже дружба. Во-вторых, ты знаешь, как Верт не любил бандитские компании. Кроме того, что он не желал с ними работать, он несколько раз давал отрицательные заключения по, казалось бы, очень выгодным для них проектам. Когда не самые честные чиновники хотели отказать очередному проходимцу, они часто кивали на Верта. Не дай бог этот деятель начнет «бороться за правду» и мобилизует свои связи наверху. Ненавидели его многие. Но решил разделаться с ним кто-то один. По совпадению дат и событий все указывает на «Беаройл». Но может быть, это такая хитрая подстава. Надо разбираться. В-третьих, мы потеряли великолепный лицензионный участок, на котором через 5 лет раскочегарили бы добычу не менее 5 миллионов тонн в год. А наши враги создали впечатление, что мы проиграли аукцион по Рожкам из-за предательства Коли Верта. Ты сам знаешь, что в нашем деле такое бывает. Хотя сразу тебе скажу, что в предательство Николая не верю ни минуты. И наконец. Злодеи обставили смерь Верта таким образом, будто бы это наша импульсивная месть за якобы имевшее место предательство. Ты знаешь, что 30% акций нашей компании принадлежат швейцарским банкам. Они редко вкладываются в нефтяные проекты, но нам они поверили. Их капитал – хорошая база для развития компании «Юнгфрау». Сейчас швейцарцев активно прессингуют по проблеме золота Холокоста. А тут пойдет волна, что банки имеют дело с компаниями, которые в лучших традициях коза ностра убивают своих «предателей». Конечно, никто ничего не докажет, но наши добрые западные партнеры организуют такую бурю в СМИ, что швейцарцы могут дрогнуть. В общем, Кирилл, задача, и прежде всего твоя задача, найти злодеев, изобличить их и, самое главное, отдать под суд. Никакие другие способы наказания негодяев и мести за смерть профессора Верта нам не подходят.

В кабинете повисла густая недобрая тишина.

Наконец Дунаев выдавил из себя следующую фразу:

– Матвей Борисович, все еще гораздо хуже, чем вы себе представляете. Для следственных органов будет существовать дело об убийстве профессора Верта. Если будет работать хороший следователь, он будет тянуть за разные ниточки. Но вряд ли в центре его внимания, окажется Рожковская экспертиза. Прежде всего будут изучаться мотивы самые стандартные: женщины, ревность, месть, зависть. Все, вплоть до картежных долгов. Вы только что обрисовали логичный замысел преступления, но для следователя это дальний свет, иной мир.

– Вот ты, Кирилл, и подсказал бы своим бывшим коллегам реальную подоплеку этого дела. Ввел бы их в реальный мир этого преступления.

– Матвей Борисович! Все будет зависеть от уровня руководителя следственной группы и от того, насколько я с ним пересекался в прошлой жизни.

– Но вот что я тебе скажу, нам может помочь то, что Верт был достаточно крупной фигурой. Заслуженный деятель науки, награжден двумя орденами. Он оказывал определенные услуги администрации президента и правительству. Постараюсь поговорить наверху, чтобы оттуда подсказали товарищам из прокуратуры и МВД отнестись к расследованию убийства крупнейшего ученого со всей серьезностью. Думаю, что в этом случае следствие охотнее пойдет на контакт с нами, и тогда вместо зависти и ревности на передний план выйдут реальные мотивы этого мерзкого преступления.

Дунаев встал, но Серебровский властным жестом задержал его.

– Кирилл, – сказал Серебровский, понизив голос. – Сотрудничество с властью – святое дело, но нам нужно и внутренне расследование. У нас крыса. Окажется эта крыса убийцей или нет, мы не знаем.

Дунаев нахохлился:

– Допустим, найду я эту крысу. Что дальше?

Холодные серые глаза Серебровского превратились в тонкие щелочки. Он сломал дорогой паркер, который вертел в руках, и ответил:

– Посмотрим.

* * *

13 апреля 2006 года. Четверг

На следующий день ближе к полудню Анна Германовна Захарьина, старший следователь по особо важным делам при Генеральном прокуроре, государственный советник юстиции третьего класса, ехала в служебной машине по Садовому кольцу в сторону Сухаревской площади и предавалась невеселым размышлениям. К сложным, а иногда опасным расследованиям ей было не привыкать. Собственно, если бы их не было – она никогда бы не смогла в свои 39 лет достичь такого положения.

Жизненный путь молодой красивой женщины складывался с какими-то удивительными поворотами. Аня училась в математической школе, когда вдруг директору учебного заведения в соответствии с духом времени захотелось создать юридическое направление. И надо же было случиться такому, чтобы введение в юриспруденцию вела очень интересная женщина – действующий полковник МВД Ирина Степановна, совмещавшая практическую работу с научно-исследовательской деятельностью. Она преподавала в этой школе, потому что ее сын по своим способностям мало соответствовал высоким требованиям учебного заведения. Преподаванием и просветительской работой в школе Ирина Степановна во многом «отрабатывала» за сына.

Так часто бывает в жизни, что именно оригинальный и сильный преподаватель оказывает судьбоносное влияние на выбор профессии. В результате Анюта, закончившая школу с золотой медалью, поступила в Высшую школу милиции. Родители были в изумлении и откровенно не одобряли выбор дочери. Отец Ани был знаменитым нейрохирургом, мать – терапевтом. Тем не менее родители уважали выбор дочери и всячески опекали ее, решая все бытовые и жизненные вопросы. Аня окончила Высшую школу с отличием, осталась в аспирантуре и через два года блестяще защитила диссертацию. Чего уж греха таить, Ирина Степановна, получившая к этому времени генеральские погоны, немало способствовала росту и продвижению молодого юриста.

Изначально Анюта хотела работать в милиции. Сыщик, опер – вот профессии, в которых она мечтала реализовать свои способности. Но когда ее как молодого и перспективного специалиста пригласили в органы следствия прокуратуры, она не колеблясь согласилась.

Дальнейшая ее работа стала чередой запутанных расследований, которые она завершала с неизменным успехом. На дворе стояли лихие 90-е годы, и работы было много. Отличные аналитические способности и прекрасное образование делали девушку заметной даже на фоне опытных и, казалось бы, более квалифицированных коллег. Кроме того, карьерному росту благоприятствовал и кадровый дефицит. В те годы многие специалисты из различных силовых структур переходили в частный бизнес.

Дочь обеспеченных родителей, она была далека от бренной прозы жизни, размеров зарплаты, заграничных поездок и изысканного времяпрепровождения. Работа, работа и еще раз работа…

Аня Захарьина грустила, но понимала, что ее уже поглотила таинственная страсть к борьбе с самыми изощренными формами преступности. Ее работа становилась для нее все интереснее и интереснее.

Анна Германовна хорошо понимала, что оборотной стороной такой ориентации ее профессиональной жизни было полное отсутствие какой-либо жизни личной. В этом вопросе она считала себя законченной неудачницей и старой девой. Правда, что-то не сходилось. Анна оставалась человеком веселым, добрым, отзывчивым, легким. Но подруг она растеряла, с друзьями тоже не складывалось. Быстрый карьерный рост плохо сочетался с установлением прочных горизонтальных связей.

Она знала, что ее считают красивой, и удивлялась этому. Смотря в зеркало, она видела самую обычную фигуру, типичную для женщин чуть выше среднего роста и активно занимающихся спортом. Длинная шея, пропорциональные черты лица. Анна любила ярко краситься, что многим казалось явным перебором.

Стремительное продвижение по службе, естественно, порождало многочисленные предположения о якобы имевших место близких отношениях с высокопоставленными руководителями правоохранительных органов и даже политиками. Все это не имело никакого отношения к действительности. Но разве может смазливая бабенка дослужиться до должности «важняка» без несомненного покровительства очарованных ею мужчин?! Анна знала и об этом, но ее это мало трогало. Гораздо большее значение для нее имело то, что коллеги по работе и руководящие товарищи то ли в шутку, то ли всерьез называли ее «наш главный аналитик». Сейчас, сидя в машине, мчащейся по Садовому кольцу, Анна думала о том, что расследование убийства профессора Верта будет непростым. Еще одно испытание для ее способностей.

С момента смерти ученого не прошло и суток, а власть уже поставила на уши руководство прокуратуры и МВД. Более того, ей было открыто сказано, что созданная следственная группа (Захарьина была руководителем) должна активно сотрудничать, разумеется, неофициально, со службой безопасности крупной нефтяной компании «Юнгфрау». С ее руководителем Кириллом Дунаевым она и должна была встретиться в офисе компании Николая Верта «РИНО».

* * *

У входа в офис «РИНО» Захарьину встретил заместитель покойного директора Соломон Давидович Марков. Анну поразила его внешность. Ростом он был на полголовы ниже старшего следователя по особо важным делам, но при этом плечистый, крепкий и какой-то мужиковатый. Его голову украшала седая шевелюра и очень странно смотревшаяся рыжая борода. Лицо было приятным, взгляд ласковым. Соломон Давидович был явно удивлен тем, как выглядела высокая гостья.

Ни с того ни с сего он прошептал:

– Я представлял вас совершенно другой.

Поздоровавшись, Анна спросила почтенного старика о том, приехали ли ее коллеги.

– Да, – ответил Марков. – Майор Измайлов, капитан Сидорова и следователь Рогожин уже здесь. Ждут вас. – И немного смутившись, добавил: – Приехал Кирилл Владимирович Дунаев, начальник службы безопасности «Юнгфрау», – он вопросительно посмотрел на следователя по особо важным делам.

– Все в порядке, Соломон Давидович. Меня предупредили. Пойдемте. – Анна Германовна приняла несколько надменный руководящий вид и легкой походкой направилась в офис, где совсем недавно произошло дерзкое преступление.

Члены следственной группы и Кирилл Дунаев расположились в небольшом уютном кабинете Маркова. Захарьина представилась, показала служебное удостоверение и поздоровалась с каждым по-мужски за руку. Ее неприятно удивило то, как по-хозяйски держался начальник службы безопасности «Юнгфрау». Немолодой, но весьма привлекательный мужчина сидел, развалившись в кресле, пил кофе. Здороваясь с ней, он едва приподнял свою грузную фигуру. Но самым досадным было то, как он улыбался, точнее, ухмылялся.

На лице Дунаева было написано разочарование, граничащее с полным неприятием. «Господи, – думал Кирилл, – это ж надо, поручить такое расследование накрашенной девчонке, надменно прикусившей губку! Неужели наверху всем на все наплевать? Или у них уже и вовсе не осталось нормальных следаков? Тоже мне, Гдляны и Ивановы».

Но поведение высокопоставленной фифы поразило его еще больше, чем броская внешность. Сухим голосом она попросила остаться в кабинете только членов следственной группы. Таким образом Дунаев и Марков должны были покинуть помещение. «Я должна ознакомиться с материалами дела, – сказала Захарьина, – мы вас позовем».

Кирилл Дунаев приготовился ответить что-нибудь этакое, но тут Соломон Давидович ласково взял его под руку и предложил пройти в кабинет Алиева. «Так сказать, скоротать время», – выразился заместитель покойного Верта.

– Ну как вам эта фифа? – спросил Дунаев, когда они шли по коридору. Он был вне себя.

– Очень интересная и, по-моему, умная женщина. Дорогой Кирилл, в чем в чем, а в этом я разбираюсь. 71 год за плечами все-таки. Да и к тому же она красотка. Косметикой, правда, злоупотребляет. Ну и что? Только бы она помогла найти того, кто устроил весь этот кошмар, – в глазах старика блеснули слезы. – Зря ты так сразу записал девушку в стервы.

– Она не девушка, а государственный советник юстиции третьего класса, по-нашему генерал-майор. Каким образом она сделала такую карьеру, можно только догадываться. Ладно, не все потеряно. У Серебровского серьезные ходы наверх. Может, еще поправим ситуацию. Надо избавляться от этой фифы.

– Ох, – только и вздохнул Соломон Давидович.

* * *

А в это время «фифа» Анна Германовна Захарьина, внимательно читала материалы, отражавшие результаты вчерашних следственно-разыскных мероприятий, проведенных под руководством майора Измайлова. Анна сразу отметила, что все было сработано четко. Бумаги были в идеальном порядке. Конечно, сейчас она сама осмотрит место преступления, поговорит с людьми. Но картина преступления уже была схвачена по горячим следам. Она с уважением посмотрела на майора, который, как огромная глыба, застыл, ожидая слов и оценок Захарьиной.

Захарьину несколько огорчил его настороженный вид. Но Анна Германовна не могла знать, что сегодня утром коллеги Федора Петровича успели выразить ему горячее сочувствие по поводу того, что придется работать под руководством Захарьиной. Несмотря на молодость, у нее была репутация человека въедливого, скрупулезного и достаточно противного. Известно было, что от нее доставалось на орехи не одному и не двум опытным милицейским операм. Всегда же есть упущения.

Анна озвучила свою высокую оценку материалов, представленных Измайловым, и лица ее коллег просветлели.

– Ну что ж, коллеги, – сказала Захарьина, – способ совершения преступления оставляет нам только один путь его раскрытия. Это поиск комбинации мотива и возможности. Понятно, что мотивы могут всплыть не сразу. Да и возможности могут быть разными. Но все равно. Нужно найти искомую комбинацию мотива и возможности. Для начала хочу сама еще раз посмотреть офис «РИНО», проникнуться обстановкой. Пойдемте со мной. А после начнем беседовать с людьми.

Пройдясь по коридорам офисного помещения, они зашли в кабинет Верта. Майор Измайлов вкратце поведал об устройстве кабинета покойного директора.

– Главное, у него не было приемной в обычном понимании, – отметил Измайлов. – Его секретарь сидела в соседней комнате. Кроме того, кабинет Верта был совмещен с покоями для отдыха, где есть отдельный вход. Там стоит английский замок, который защелкивается при закрытии двери. По всей видимости, убийца вышел именно через эту дверь.

– И остался незамеченным, – добавила Захарьина.

– Это было обеденное время, – объяснил Измайлов. – Большинство сотрудников обедали в столовой, которую мы проходили. К тому же, как я понял из разговоров, убитый очень не любил хождений по коридорам. Сотрудники об этом знали и старались не раздражать директора.

Выйдя из кабинета Верта, Захарьина остановилась.

– Скажите, Федор Петрович, у вас сразу сложилось впечатление, что убийца «свой»?

– Вы знаете, – ответил Измайлов, – мы с Любовью Николаевной очень внимательно посмотрели записи камер наблюдения, расположенных на посту охраны у входа в офис «РИНО». Никого из посторонних, все идентифицируются. Вариант переодевания и грима тоже исключен. Классический детектив – убийство в замкнутом пространстве. Невероятно, но факт.

– Федор Петрович, по-моему, напрашиваются два вывода. Во-первых, убийца был абсолютно свой. Настолько свой, что обнаружение его отступления через дверь с английским замком никого бы не удивило. Вхож был. Во-вторых, оружие подобрано со вкусом. Мы сейчас с вами можем зайти в кабинет Верта, взять пистолет, выстрелить 4 раза и при закрытых окнах и дверях никто ничего не услышит. Конечно, ПСМ – не боевое оружие. Калибр 5 мм, полная длина 15 см, отталкивающего воздействия никакого, зато и шума нет. Про этот пистолет говорят, что он сделан для начальников, которые должны им пугать других начальников. Но подойти и выстрелить в сердце – это не бой, а убийство. При таких дверях и стенах никто не мог ничего услышать. Все очень четко спланировано убийцей.

Захарьина и Измайлов готовились начать серию разговоров с потенциальными подозреваемыми. Ситуация была непростой. Вчера на офисном этаже «РИНО» присутствовал 51 человек. Провести качественный и взвешенный опрос всех было попросту невозможно. Задумавшись, Анна Германовна сказала:

– Будем играть по швейцарской системе.

– А что это такое? – смутившись, спросил Измайлов.

– Я вижу, вы не поклонник шахмат, – улыбнувшись, ответила Анна Германовна.

– Да нет, почему же, я знаю, как ходят фигуры. Когда-то в детстве играл во дворе.

– Ну, тогда я вам расскажу, что швейцарская система – это такая схема организации шахматных турниров, которая позволяет в 16–17 туров выявить победителя из числа ста участников. Суть ее в следующем. Сначала по жребию играют 50 пар, во втором туре те, кто выиграли первые партии, опять-таки по жребию играют между собой, а те, кто проиграли, – между собой. В третьем туре те, кто набрали наибольшее количество очков, играют по жребию между собой, а те, кто набрали наименьшее количество очков, – между собой. В Результате к 15 туру по математическим закономерностям все сильнейшие шахматисты обязательно сыграют друг с другом. А еще за 2 тура произойдет окончательное определение турнирного положения участников.

– Откуда вы все это знаете? – спросил восхищенный Измайлов.

– Мне приходилось играть швейцарку.

– Может, вы и чемпионкой были? – поинтересовался Измайлов.

– Нет, но звание кандидата в мастера спорта по шахматам я имею, – улыбнулась Анна Германовна.

– Так чего же дальше не продвинулись? Не пришлось бы сейчас преступников ловить.

Захарьина оценила незамысловатый юмор собеседника.

– Я играла только в женские шахматы, а это не очень интересно. Интересно то, где приходится соревноваться наравне с мужчинами. А в шахматах этого сумела достичь только одна венгерка Юдит Полгар.

– Так как же будет выглядеть наша швейцарка? – Федор Петрович поспешил перевести разговор в практическое русло. Его всегда пугали разговоры о равенстве полов, соревнованиях мужчин и женщин.

– Сначала мы поговорим с главными свидетелями. Подчеркну – не с подозреваемыми, а со свидетелями. Они дадут нам новых свидетелей, которые, кстати, из второстепенных могут выдвинуться в главные. В свою очередь те нам тоже покажут какие-то связи и взаимоотношения людей, которые мы должны будем изучить и отработать. Так начнет складываться паутина отношений, цепочки. В математике это называется теория Графов.

– Понятно, – ухмыльнулся Измайлов и немного смущенно пробурчал. – Как говорил вождь мирового пролетариата, таким образом мы найдем то звено, ухватившись за которое мы вытащим всю цепь.

– Именно, – весело воскликнула любительница аналогий Захарьина. – А можно поинтересоваться, вы в каком году школу закончили?

– Со стороны дамы считаю такой вопрос неуместным, – отшутился Федор Петрович. – Захотите – посмотрите в личном деле. Цитаты Ленина я знаю не из школьного курса. Можно встречный вопрос, – продолжил Измайлов. – Анна Германовна, по-моему, вы очень отрицательно относитесь к сотрудничеству с представителем «Юнгфрау». Почему? Процессуальные ограничения?

– Конечно, это важно, но не главное. Я сейчас готова наплевать на любые процессуальные ограничения, такую я получила накачку от руководства. Потом все подгоним под стандарт. Дело в том, что мне известно, что у деятелей из компании «Юнгфрау» существует какая-то своя версия произошедшего. А для начала нам надо составить собственное мнение о случившемся.

– Да, – подтвердил Измайлов. – Хочу только вам сказать, что Кирилл Дунаев был прекрасным милиционером и мы все сохранили о нем самую лучшую память. Многие до сих пор жалеют, что он ушел из системы МВД. Но жизнь есть жизнь. А у него семья.

– Ну ладно, – примирительно ответила Захарьина. – Давайте позовем Маркова и Дунаева. Она набрала номер мобильного Соломона Давидовича, и вскоре все собрались в кабинете Маркова.

– Соломон Давидович, ознакомьтесь вот с этим списком, – попросила Захарьина, доставая листок из материалов дела. – Сегодня в офисе присутствуют все, кто был вчера во время трагических событий?

– Наши люди все, – ответил Марков, бегло просмотрев фамилии из списка. – Я еще вчера распорядился, чтобы все были. Никаких командировок, отлучек и прочее. Нет только Чернокозова и Санникова, которые работают в «Юнгфрау».

– Господин Дунаев, – подчеркнуто сухо промолвила Анна Германовна, – будьте добры, обеспечьте явку упомянутых господ сюда. – Мы сейчас будем разговаривать с людьми, скорее всего, под протокол. Но, может быть, придется поговорить и по душам. Капитан Рогожин, обеспечьте аудио и видеозапись всех предстоящих разговоров. Я надеюсь, вы подготовлены к этому?

– Конечно, – ответил покрасневший от важности момента капитан.

– Да, – хлопнул себя по лбу Марков. – Сегодня нет еще одной дамы. Марии Колывановой, она у нас кормящая мама, находится в отпуске по уходу за ребенком, и ее сегодня нет.

– Но вчера-то она была, – заметила Захарьина.

– Да, Маша часто бывает в офисе, помогает коллегам. Должен признаться, она рвалась приехать сегодня. Но я сказал, что мы посмотрим по обстановке. В случае чего – она живет недалеко. Я вам больше скажу, сейчас здесь присутствует даже вдова Верта госпожа Мирошина. Если это не нарушит ваши планы, постарайтесь, Анна Германовна, поговорить с ней как можно раньше. Ей очень тяжело, да и похороны надо организовывать.

– Так и сделаем. Но сначала я хочу поговорить с вами. Мне нужно, чтобы вы рассказали мне о людях, которые работали с Вертом. Если вас не затруднит, будьте моим Вергилием. Помогите мне с краткими характеристиками тех, с кем мне предстоит беседовать. А может быть, потом что-то прокомментируете. Идет?

– Анна Германовна, если мне скажут, что для того чтобы найти убийцу Коли, нужно подводу с дерьмом везти, я сделаю и это, – взволнованно сказал Марков. Он был явно польщен доверием Захарьиной.

– Ну и сравнения у вас, Соломон Давидович, – усмехнулась следователь по особо важным делам.

* * *

Разговор с Соломоном Давидовичем Марковым оказался неожиданным. Старик сам взял инициативу в свои руки:

– Анна Германовна, вы, наверное, будете задавать мне вопросы двух типов. Сначала о том, где я был и что я делал вчера в впервой половине дня, ну а другие вопросы, видимо, будут касаться общей ситуации в компании «РИНО» – что-нибудь о наших сотрудниках, ну и вообще. – Соломон Давидович сделал неопределенный жест рукой. – Только не начинайте с того, что вы скажете, что здесь вопросы задаете вы. Я и так это знаю.

Захарьина с улыбкой заметила:

– Вы поражаете меня своей осведомленностью в вопросах технологии ведения следствия.

– Ну как же, – промолвил Марков, – сегодня детективные романы читают почти все.

– Итак, Соломон Давидович, начнем мы все-таки немного с другого. Как бы вы могли охарактеризовать профессора Верта? Что могло стать каким-либо толчком, причиной жестокого и хладнокровного убийства?

Старик сосредоточился.

– Понимаете, Верт был моим ближайшим другом. Мы знаем, то есть мы знали друг друга почти тридцать лет. Я не могу быть объективен. Такие люди, как он – большая редкость. Не хочу говорить, что они редкость сейчас. Они всегда были и будут редкостью. Талантливейший ученый, умница, человек чести. Когда нам всем было плохо, очень многие, как крысы, побежали с корабля. Не таков был Николай. Наряду с научным талантом, он обладал прекрасными организаторскими способностями и он все время делал, делал и еще раз делал… Он был делателем. Не дельцом, не делягой-болтуном, а именно делателем. Он старался создавать новые рабочие места, кормил людей, спасал коллективы, в которых он работал, от нищеты и разрухи конца восьмидесятых и в девяностые. Вместе с тем он был человеком сложным – жестким, бескомпромиссным, очень требовательным к людям, которые с ним работали. Иногда эта требовательность перехлестывала через край. Но более всего он был требователен к себе. Поэтому многие близкие люди прощали ему часто незаслуженные обиды. И еще: есть два Верта. Если выражаться вычурно, Верт XX века и Верт XXI века. Шесть лет назад, на рубеже веков, его постигла страшная катастрофа, он потерял в автомобильной аварии жену и дочь. Это случилось в США, Штате Колорадо. Там живут его тесть и теща. После этого Николай очень сдал. Мне кажется, он так и не смог пережить случившееся. Его подтачивала неизбывная тоска.

– Да, – сказала Захарьина, – и врагу не пожелаешь. Соломон Давидович, а не было ли в последнее время, месяц, несколько месяцев, чего-нибудь странного, чего-либо выходящего за рамки обычной жизни и работы профессора Верта?

К удивлению Захарьиной, Соломон Давидович ответил сразу и решительно.

– Дело в том, что месяц назад Верт женился. Он женился на нашей сотруднице Лике Мирошиной, с которой он жил последние 4 года в так называемом гражданском браке. Это сейчас так молодежь выражается.

Захарьина откровенно удивилась.

– В чем же здесь элемент необычности?

– Да в том, видите ли, что после гибели Ирины Верт решил, что никогда в жизни больше не женится и не создаст новую семью. Он даже целую теорию создал, что это будет предательство и что ему неясно, как тогда он встретится с женой и дочерью в ином мире.

– Профессор был верующим человеком?

– Да. И даже весьма. Конечно, он не соблюдал посты. По-моему, не посещал литургию. Но вера в нем была крепка. Он часто думал над этими вопросами.

– Любопытно, – сказала Захарьина, – так с чем же связан такой неожиданный для вас брак?

– Вы знаете, у Верта был пунктик по поводу того, что он умрет в достаточно раннем возрасте. Никто из мужчин рода Вертов – ни отец, ни дед Николая не доживали до 55 лет. Коля был страстным поклонником генетических теорий и грустил по поводу возможной скорой кончины. Я заставлял его обследоваться, буквально с матюгами гонял к врачам – здоровье у него было в пределах возрастной нормы. Но переубедить его было невозможно. Верт все время настаивал, что час смерти каждого человека определен на небесах, а саму смерть он воспринимал как некое проявление божественной силы. Он любил повторять – грянет гром небесный, и нет человека. Я ему ехидно говорил: может быть, прием нужных лекарств – это тоже высшая воля. Откуда ты заешь? Но он только смеялся. Я предполагаю, что где-то здесь причины его женитьбы. Не хотел оставлять прекрасную женщину и чудесного человека «во грехе и блуде».

– Так, – задумалась Захарьина. – Вы сообщили много необычного, Соломон Давидович. Скажите теперь, с кем бы вы мне посоветовали поговорить в первую очередь? На ваш взгляд, кто наиболее ценные свидетели?

– Да, свидетели, – ответил Марков, – но они же подозреваемые. Как и я, впрочем. Хочу сказать, что меня вам придется вычеркнуть из списка подозреваемых. У меня жесткое алиби. Начиная с 11 часов и кончая тем моментом, когда мы вошли в кабинет Верта, мы с Алиевым сидели у него в кабинете, готовились к приезду Серебровского, выпили немного – как говорят англичане, открывали желудок (опен ауа стомак). Ближе к двум к нам вломился Евгений Петрович Чернокозов, начальник геологического департамента «Юнгфрау», и сообщил удивительную новость о том, что «Юнгфрау» проиграла проходивший в Югре аукцион по Рожкам. Потом мы все вместе двинулись в кабинет Верта. А там у майора Измайлова уже все записано.

– Скажите, Соломон Давидович, а с чем был связан ожидавшийся приезд Серебровского? Федор Петрович в общих чертах рассказал мне о завершении какой-то крупной работы и намечавшемся суаре.

– Серебровский, – ответил Марков, – время от времени приезжает к нам. Это такая особая форма благоволения. Даже лично встречается с нашей молодежью. Вообще-то, он собирался купить «РИНО», но Верт упирался. Вчера в Сибири происходил очередной раунд аукционов на право пользования участками недр. Мы помогали руководству «Юнгфрау» определиться по поводу одного очень интересного объекта. Была создана экспертная группа из наших специалистов и геологов «Юнгфрау». Но все это так, ерунда. Главное заключалось в том, чтобы Верт посмотрел особым образом обработанные и проинтерпретированные материалы и вынес свое заключение. Впрочем, об этом вам лучше поговорить с Алиевым и Чернокозовым. Я все-таки больше отвечаю за финансово-хозяйственную деятельность «РИНО».

– Понятно, – заметила Захарьина. – А что со свидетелями?

– Я бы выделил, конечно же, вдову Верта, Лику Мирошину, его ближайшего друга Алиева и двух присутствовавших сотрудников «Юнгфрау» – уже упомянутого мной Чернокозова и нашего бывшего сотрудника Санникова. Водители, в том числе личный водитель Верта, и наша официантка вряд ли смогут помочь. Водители не поднимались на этаж. А официантка в течение всего обеденного перерыва с без пятнадцати двенадцать до двух была у всех на глазах. Столовая у нас маленькая, обедаем в три смены. Кстати Анна Германовна, не желаете ли отобедать с нами? Мы тогда освободим столовую, еда на всякий случай заказана.

– Вы очень любезны, Соломон Давидович. Я думаю, что мы с коллегами с удовольствием перекусили бы у вас. Одна просьба – за столом мы наши разговоры продолжать не будем.

– Но это само собой, – согласился Марков.

* * *

После короткого, но вкусного обеда Захарьина вновь уединилась с Измайловым.

– Что ж, – сказала она, – план действий вырисовывается. Конечно, старик золотой. Столько информации, и так все ясно, сжато. Ну что, поговорим с вдовой?

Захарьина попросила Измайлова пригласить Лику.

В комнату вошла красивая женщина лет тридцати пяти. Изящно и неброско одетая. Захарьина автоматически фиксировала в сознании: «Рост 172–174 см. Вес около 65 кг. Волосы черные, прямые, скорее всего, крашеные. Лицо очень привлекательное. Густая челка удачно скрадывает излишне высокий лоб. Фигура идеальная. Ноги длинные», – усмехнулась про себя Анна. Тут ей пришла в голову мысль, что Лика, пожалуй, повыше своего покойного мужа, особенно когда она на высоченных каблуках. В установочных данных рост Верта 170 см.

Лика выглядела абсолютно спокойной и даже безучастной. Казалось, что все происходящее не имело к ней, Лике Мирошиной, никакого отношения.

Анна пыталась поймать взгляд женщины, но ей это не удавалось.

«Ээээ, – подумала Захарьина. – По-видимому, ее накачали транквилизаторами. Все не так просто».

Разговор не клеился.

После дежурных соболезнований Захарьина задала Лике тот же вопрос, который она перед этим задавала Маркову:

– Анжелика Васильевна, вы не замечали в обстоятельствах жизни профессора Верта в последние месяцы чего-нибудь необычного?

– Как тут не заметить, – ответила Лика. – Коля взял и решился оформить наши отношения. Я на это абсолютно не надеялась, и для меня это было как гром среди ясного неба.

– Почему вы считаете, что в женитьбе мужчины на такой красивой женщине, как вы, есть что-то необычное?

– Видите ли, наша связь с ним длится 4 года. Длилась, – поправилась она. – Когда мы сошлись, мы договорились о том, что как только кто-нибудь из нас заговорит о любви, мы немедленно расстаемся. О каком уж тут браке могла идти речь? Коля был человеком с принципами и таким вещами не шутил.

– И все же… – вклинилась Захарьина.

– По-видимому, случилось нечто такое, что подтолкнуло Колю к принятию неожиданного решения. Я знала, что он не любит меня. Он был очень добр, внимателен, создал мне райскую жизнь. Но я прекрасно знала, что в его сердце есть только одна женщина – его покойная жена. Да я и ни на что не претендовала, – сказала Лика и при этом нервно отвела глаза в сторону. Захарьина поняла, что Мирошина или лжет или чего-то не договаривает.

– Скажите Лика, кто мог желать зла вашему мужу настолько, чтобы пойти на столь дерзкое преступление?

Лика ответила:

– Николай был человеком жестким, иногда обижал людей. Но чтобы вызвать такую злобу…

– Анжелика Васильевна, – осторожно спросила Захарьина, – а где вы были в час дня?

– Утром я была в нашем академическом институте, из которого все мы вышли. После решения деловых мелочей, которые мне все еще доверяют, мы с девочками, бывшими моими сотрудницами, долго сидели, пили чай и перемывали кости всем подряд. Вы, наверное, знаете обстановку, которая сейчас царит в Академии наук. Потом села в машину и приехала сюда. Николай предупредил меня, что я обязательно должна быть на предполагаемой встрече с Матвеем Борисовичем Серебровским. По тому, как он сказал, что нужно выглядеть особенно хорошо, я допустила мысль, что он собирается представить меня в качестве законной жены. Без двадцати час я пришла на свое рабочее место или, как у нас это называется, в свой закуток с тем, чтобы привести себя в порядок. Этим я и занималась до того момента, как меня вызвали в приемную. Ну а дальнейшее вы знаете.

– Анжелика Васильевна, кто-нибудь может подтвердить ваше нахождение в «закутке» около 13 часов?

– Наверное, нет. Со мной в комнате рядом сидят две девушки, одна из которых несколько дней отсутствовала на работе из-за болезни ребенка, а вторая, Маша Воронина, вышла по делам, к тому же был обед. Да и не могла я приводить себя в порядок при посторонних людях.

– Понятно, – несколько разочарованно сказала Захарьина. – Анжелика Васильевна, – тихо продолжила Анна Германовна, – я задам вопрос, выходящий за рамки моей компетенции следователя, если не захотите – не отвечайте. Вы вышли замуж за Верта, а еще раньше сошлись с ним в возрасте, в котором заключаются вторые-третьи браки. Вы очень красивая женщина и, как говорят англичане, вы женщина с историей. Что было с вами до того, как в вашей жизни появился Верт?

– Так вот вы о чем… – без особого чувства протянула Лика. – Буду отвечать. У меня был гражданский брак. Сейчас так называют эту форму сожительства. С очень симпатичным умным и добрым человеком. Однако довольно скоро выяснилось, что я не смогу иметь детей. Понимаете, никогда. То, что у меня, не лечится ни у нас, ни за рубежом. Мы расстались. Я считаю, что правильно сделали. Нельзя создавать семью, в которой заведомо не будет детей. Когда началась моя связь с Вертом, она и не предполагала наличие зримых результатов. Так по крайней мере тогда казалось. Очень скоро я поняла, что люблю Верта больше всего на свете, больше жизни. А я уже говорила, что первое мое невольное признание привело бы к разрыву. В этих делах Коля был суров. И еще хочу сказать – не подумайте, что мой предыдущий мужчина мог мстить Верту или что-то в этом духе. Он давно женился. Старается быть счастливым, как может.

Захарьина молчала.

– Вы разрешите мне незаметно присутствовать на похоронах Николая Константиновича?

– Конечно, но похороны будут очень скромные. Мало того, что он боялся ранней смерти, он много раз настойчиво объяснял мне, как следует его похоронить. Представляете, каково это слушать от человека, которого любишь. Он будет похоронен на Востряковском кладбище рядом со своими родителями. Я вас извещу, – сказала Лика и не очень твердой походкой пошла к выходу.

– Я думаю, Анна Германовна, что, может быть, нам что-то прояснит близкий друг покойного – Рауф Алиев, – обратился к Захарьиной майор Измайлов.

* * *

В комнату вошел высокий седовласый мужчина. Стройный, красивый, смуглый, горбоносый. «Однако есть какое-то сходство с верблюдом», – подумал склонный к юмору Измайлов, отметивший также безукоризненный синий костюм, дорогую рубашку с манжетами и какими-то изысканными с восточным орнаментом запонками.

Захарьина вкрадчиво обратилась к изящному старику:

– Рауф Агаларович, мы уже знаем, что вы были чрезвычайно близки с покойным Николаем Константиновичем. Можете ли вы предположить, что стало причиной разыгравшихся событий?

Алиев, подумав, ответил:

– Объяснить конкретно вчерашнюю трагедию не могу. Но определенные предположения у меня есть. – Измайлов чуть не подскочил на стуле.

– Что это за предположения? – спросила Анна Германовна.

– Понимаете, Верт любил окружать себя плохими людьми.

– Как это? – удивилась Захарьина.

– У Коли было две слабости. Это старые институтские друзья и карты.

– Верт играл в казино? – удивился Измайлов. И тут же осекся, поймав недовольный взгляд Захарьиной.

– Да нет. Люди его класса играют не в казино. Есть специальные встречи. Картежные квартирники. Так называются сборища очень небедных людей с положением, которые в скромной обстановке за закрытыми дверями проигрывают друг другу многие тысячи долларов за вечер. Вот этим и любил баловаться Верт. На правах его старшего товарища я много раз говорил ему, что с этим пора заканчивать. Но все напрасно. В карты Коля начал играть еще в институте.

– А в какие игры? – спросил Измайлов.

– В любые, – ответил Алиев. – Он играл и в коммерческие игры вроде преферанса. Но более всего любил азартные игры. Покер, очко и всякая другая дрянь. Есть одно обстоятельство, в которое трудно поверить. Но это так. Верт всегда выигрывал. Не было случая, чтобы он проиграл хотя бы рубль за вечер. Я, конечно, материалист. В потусторонние силы не верю. Но в этом было что-то мистическое. Знаете, господа, я очень люблю романы писателя Акунина. У него там есть интересный герой – Эраст Фандорин, который постоянно выигрывает в разные игры при самых критических обстоятельствах. В принципе в это трудно поверить. Но я знал Верта и считаю, что такое вполне возможно. Какая-то особая магия. Выигрыши Верта были огромны. В его компании почти все чаще или реже проигрывались ему в прах. Некоторые были должны ему большие деньги.

– Вы знаете имена этих людей? – спросила Захарьина.

– Всех, конечно, не знаю. Но вечно проигравшимся и вечно ему должным был, например, человек, которого вы сегодня будете допрашивать. Это Евгений Петрович Чернокозов. Они институтские друзья. Были. Конечно, Николай Константинович Верт никогда жестко не взыскивал со своих карточных должников, вел себя, как джентльмен. И эти негодяи пользовались таким гуманным отношением. Чернокозов – вообще гнусный тип. Любил рассуждать об их нежной дружбе с Вертом, а за глаза говорил всевозможные гадости. Одна дама рассказывала мне, что в узкой компании этот гад называл Верта чуть ли не шулером. Такие вот у Коли были институтские дружки. Другие не намного лучше. Еще в советское время один из этих институтских друзей накатал на Верта анонимку, когда его вместе с другими молодыми ребятами выдвинули на премию имени Ленинского комсомола в области науки. Была такая премия, – мечтательно зажмурился Алиев. – Все тогда было не так.

В ходе этой страстной речи Захарьина и Измайлов незаметно, но выразительно переглядывались. Случилось важнейшее событие – они услышали донос. Конечно, не напрямую, но сказано было достаточно.

– Рауф Агаларович, – изменила тему разговора Захарьина, – вы не могли бы нас просветить по поводу того, чем занимался Верт в последнее время. Ну, в ретроспективе, скажем, полугода.

– Это легко, – сказал Алиев. – Верт всегда занимался наукой. У него было несколько направлений. Большие фундаментальные вещи, которые включали и прогноз нефтяного рынка, и динамику цен. Обоснование уровня добычи и прироста запасов. Были и другие вопросы, связанные с изучением и моделированием геологического строения нефтяных месторождений, залежей и других геологических объектов. Он также создатель двух десятков запатентованных технологий обработки и интерпретации геолого- и геофизических данных. Вот все это, вместе взятое, и было содержанием работы Верта. В последнее же время Николай занимался подготовкой экспертного заключения по Рожковскому лицензионному участку.

Далее последовала короткая, но весьма содержательная лекция об основах недропользования в современной России. Алиев подчеркнул, что в этой системе всегда будет побеждать тот, кто больше знает о предполагаемом или открытом месторождении, кто видит его скрытые резервы. Верт умел видеть это как никто другой.

– Он объяснял, что все дело в применении фирменных технологий. Но я к этому отношусь скептически. Верт был великим геологом, наделенным свыше выдающимся виденьем природы вещей. Конечно, технологии помогали, обеспечивали достоверность результата, но Аллах велик, никакие компьютерные технологии не заменят знаний, воображения, интуиции живого человека. Рожки – венец творчества Верта. Лет пять назад он уже подходил к этой территории. Тогда по этому району готовил диссертацию его ученик Дмитрий Санников. Я могу ошибаться, но думаю, что именно Дима подсказал геологическому руководству «Юнгфрау» повнимательнее посмотреть этот участок. Их с Вертом теория позволяла предположить, что здесь может скрываться чрезвычайно интересное, достаточно крупное и весьма продуктивное месторождение. Анализ данных подтвердил, что все это так.

– Кто работал над экспертизой?

– Состав группы был маленький – от «РИНО» экспертами были Андрей Шведов и Татьяна Волкова, молодые кандидаты наук, от «Юнгфрау» – над экспертизой трудились Дима Санников и этот хмырь Чернокозов. Но, конечно, главным был Верт. Хотя сам он считал, что из Димы Санникова со временем может вырасти очень большой ученый-геолог, вполне сопоставимый с самим Вертом по классу. Он его очень любил.

Чутье подсказывало Захарьиной, что надо развивать достигнутые во время допроса Алиева результаты:

– Рауф Агаларович, а как складывались отношения Верта с нефтяными компаниями?

– Вы знаете, здесь все было достаточно просто. Был ряд средних и мелких компаний, с которыми Верт категорически отказывался иметь дела. Он называл такие компании пиратскими. «Пираты» платили Верту дружной ненавистью. А с остальными у него были прекрасные отношения. В том числе и с нашими гигантами.

– Ну а как же пресловутый конфликт интересов? – спросила Захарьина.

– Защитой от конфликта интересов всегда являлась безукоризненная честность Верта и порядочность наших сотрудников. Если он брался за выполнение договора по какой-то территории для одной компании, он уже не подряжался на выполнение аналогичных работ для других. Ну и так далее. Коммерческая тайна свято сохранялась.

И содержание ответа, и та глубокая убежденность, с которой говорил все это старый бакинец, произвели на «сыщиков» впечатление.

– Разрешите еще один вопрос, – спросила Захарьина. – Скажите, а ваша компания выполняет какие-либо работы за счет государственного бюджета?

Несмотря на сквозившую в облике Алиева скорбь, старик улыбнулся:

– А вы молодец, – сказал он Захарьиной, – зрите в корень. Нет ничего более сладостного, чем распил бюджетных денег. При вашем положении в следственных органах вы, конечно, это знаете.

Захарьина грустно кивнула.

– Так вот, когда Коля вместе с нами создавал Российское инновационное нефтяное общество, он сказал: «Пока я буду у руля, в “РИНО” не будет ни одного рубля бюджетных денег». И провел свою линию в жизнь. Ему заказывали серьезные работы и наше Министерство, да и люди существенно выше, – Рауф Агаларович выразительно ткнул пальцем в потолок, – но все эти работы проводились без оплаты. Так сказать, на общественных началах. Николай Константинович говорил, что по поводу любой бюджетной суммы начнутся разговоры, сколько откатили, сколько отпилили и так далее. Вот каким человеком был наш Верт, – закончил Алиев.

– Каково же было финансовое положение вашей компании при работах на общественных началах? – удивилась Захарьина.

Рауф Агаларович криво усмехнулся:

– Это только часть работы была на общественных началах, а с отечественных нефтяных компаний и наших зарубежных заказчиков Николай брал полным рублем или долларом. Если вас интересует эта сторона, можете повторно поговорить с Соломоном, он ведь был мотором всех этих переговоров.

Захарьина и Измайлов тепло попрощались с Рауфом Агаларовичем.

– Наверное, увидимся еще и поговорим не раз, – заключил Алиев и вышел из кабинета.

Захарьина и Измайлов еще раз многозначительно переглянулись.

– Настало время обсудить создавшееся положение.

Но в это время раздался тревожный стук в дверь кабинета.

– Войдите, – крикнула Захарьина. В комнату вошел чрезвычайно взволнованный Соломон Давидович Марков…

* * *

– Уважаемые господа, – сказал Соломон Давидович, – я неожиданно получил информацию, которая может вас заинтересовать.

– Внимательно слушаем вас, – быстро ответила Захарьина.

– Полчаса назад, – начал Марков, – ко мне подошла наша секретарь Клавдия Голицына и сообщила, что вчера сразу после полудня в кабинете Верта был Дима Санников. Но не хочу быть испорченным телефоном.

– Соломон Давидович, – сосредоточенно произнесла Захарьина, – будьте любезны организуйте нам четыре чашечки кофе, а после этого пригласите нервную Клаву к нам. Я вас прошу поприсутствовать при разговоре. Судя по всему, дамочка вам очень доверяет, видит в вас защитника и в вашем присутствии будет говорить свободнее. Информация чрезвычайно важная.

– Будет сделано, – сказал Марков и взял под несуществующий козырек.

Через пять минут разлитый в чашки кофе стоял на столиках в кабинете Маркова, а Клава Голицына сидела напротив старшего следователя по особо важным делам.

«Боже мой, – подумала Анна, – бывают же такие бесцветные женщины…»

Бледное невзрачное лицо, крайняя худоба фигуры, сутулость и какая-то общая подавленность. Даже красивая и со вкусом подобранная одежда не могла скрыть какого-то убожества внешности Клавдии Голицыной. «Черт возьми, сколько же ей лет? – подумала Захарьина. Она еще не смотрела личное дело. – Может быть, 35, а может быть, и 55».

– Клавдия Ивановна, – своим обычным вкрадчивым тоном спросила Захарьина, – расскажите нам то, что полчаса назад вы сообщили Соломону Давидовичу.

При этом Соломон Давидович успокаивающе кивнул Клаве головой.

Вопреки ожиданиям речь Голицыной была связной и четкой:

– Вчера примерно около полудня, а может быть, чуть позже я полезла в высокий шкаф, который стоит в приемной прямо у выхода в коридор. Я должна была достать подарочный экземпляр последней книги Верта, с тем чтобы, когда он освободится, дать ее Николаю Константиновичу для написания автографа и последующего дарения Серебровскому. Когда я встала на стул, чтобы дотянуться до верхних полок шкафа, я услышала, как дверь кабинета Верта открылась. Я, конечно, насторожилась и подумала, а вдруг шефу срочно что-то нужно. Бывает так, что он не пользуется громкой связью и даже телефоном, а просто вбегает в приемную. Вы видели, что дверь кабинета отстает от двери приемной менее чем на 3 метра, по крайней мере разговоры из-за открытой двери слышны хорошо. Я не подслушивала, но, конечно, вслушивалась в звуки, доносившиеся из кабинета Николая Константиновича. Извините, но он матерился в своей взрывной и совершенно непристойной манере. Вообще-то, с ним это бывало. Я незаметно выглянула в коридор. Он, кстати, был пуст. И увидела в дверях кабинета Верта бледного и взъерошенного Диму Санникова. Он крикнул что-то в ответ, и тут я поняла, что Верт подошел к двери и жестко сказал Диме: «Только попробуй свалить со встречи с Серебровским, в порошок сотру». Санников захлопнул дверь и быстрыми шагами пошел в сторону курительной комнаты. Я отошла от двери и села за пульт. Вот собственно и все.

– Спасибо Клавдия Ивановна. У нас к вам несколько вопросов, – промолвила после некоторой паузы Захарьина. – Скажите, пожалуйста, почему вы не сказали об этом вчера майору Измайлову, который опрашивал вас? Я читала протокол. Там ничего подобного нет.

– Я вообще не помню да и не знаю, что я говорила вчера. Все было, как во сне. Я и сейчас не могу до конца поверить в смерть Николая Константиновича.

И тут немолодая бесцветная женщина разрыдалась так горько, что, казалось, дальнейший диалог невозможен. Голицыной дали валерьянки, она наконец отхлебнула остывший кофе, кое-как вытерла глаза и сказала:

– Спрашивайте.

– Клавдия Ивановна, вы давно работаете с Вертом?

– Да, наверное, лет 15. Я работала у него еще тогда, когда все мы были в институте Академии наук. Фактически я уже тогда выполняла обязанности его секретаря, хотя такая должность для заведующего отделом академического института и не была предусмотрена. Но дел у Верта было много. Тогда он сумел прокормить нас и вытащил из ужасной ситуации начала девяностых годов. Появились договоры, участились командировки, без конца приходили и уходили какие-то люди – деловые партнеры. Оказалось, что я вроде бы умела вести рабочий день и рабочую неделю Николая Константиновича. В общем, так же было и дальше. Из кандидата геолого-минералогических наук (по специальности я палеонтолог) я превратилась в секретаршу.

Немного помолчав, Захарьина спросила:

– Скажите, пожалуйста, какое было отношение у коллектива к Верту?

– Разное, – ответила Голицына. – Люди у нас уж больно разные собрались. Есть мы, так сказать, старики, люди, как правило, прошедшие какую-то школу геологического производства, потом вкусившие прелести пребывания в заслуженном академическом институте. Эти люди отлично понимают, что сделал для нас профессор Верт и из какой трясины лихих девяностых он нас вытащил. Но есть другие. Я их условно называю молодежь. Они с университетской скамьи попали к Николаю Константиновичу в институт или сразу в «РИНО». Очень быстро под руководством Верта они защитили диссертации, получили прекрасные зарплаты и тем не менее все последнее время считали, что они недооценены, что денег могло быть побольше, а работы поменьше. Несколько человек ушли от Верта в хорошие нефтяные компании. Но то, что с ними там произошло, остановило дальнейшую миграцию из «РИНО». Оказалось, что без Николая Константиновича им грош цена.

– Один из этих эмигрантов Санников? – нашла удобный переход Захарьина.

– Нет, что вы! Профессор считал его самым способным из своих учеников. А Дима платил своему шефу искренней признательностью и уважением.

– Как это совместить с его уходом из компании и вчерашним скандалом?

– Не знаю, – тяжело вздохнув, выдавила из себя Голицына.

– Клавдия Ивановна, – опять пошла в атаку Захарьина, – вы очень хорошо относитесь к господину Санникову. Это так?

– Да, – твердо ответила Клава.

– Но все же вы сочли нужным сообщить нам информацию, которая, прямо скажем, бросает на Санникова тень. Нет, не подозрения, но тень.

Клава ответила не сразу, но четко и жестко:

– В память о Николае Константиновиче я должна была сделать все, чтобы вы имели полную картину вчерашнего дня.

– Мы вам очень благодарны, – завершила разговор Захарьина.

Когда дверь за Клавой закрылась, Измайлов не удержался и не без иронии сказал:

– Вот вам и бывший палеонтолог. Выложила нам важнейшую информацию. И заметьте, Анна Германовна, прекрасно подготовилась. Никакого ступора и помрачнения у нее не было – я же с ней разговаривал. Просто, как говорят у вас, шахматистов, – Анна слегка улыбнулась, – она отложила партию для домашнего анализа. Вот после этого она сочла возможным рассказать то, что мы сейчас услышали.

– Да, ситуация весьма амбивалентная, – ни с того ни с сего сказал Марков. – Я оставлю вас, по-моему, вам есть, что обсудить вдвоем. Если я понадоблюсь, вы знаете, как меня вызвать.

Когда дверь за Марковым закрылась, Измайлов обратился к Захарьиной:

– Вы знаете, Анна Германовна, я пребываю в восхищении вашей швейцаркой. Идет первый день работы следственной группы, а мы уже получили целый ворох предположений и, пожалуй, первых потенциальных подозреваемых.

– Ну что ж, – удовлетворенно хмыкнула Захарьина, – пятиминутный перерыв, ну ладно, десятиминутный. И тогда наконец-то поговорим с господином Дунаевым.

* * *

Захарьина и Дунаев встретились у входа в кабинет Маркова или, как его теперь называл Измайлов, «штабной вагон». Анна устроила так, что Дунаев галантно распахнул перед ней дверь и чуть ли не с легким поклоном пропустил ее внутрь комнаты. В этот момент Кирилл Владимирович в полной мере ощутил изумительный аромат духов своей собеседницы.

Кирилл Владимирович не был знатоком парфюма, но понял, что духи, вероятно, очень и очень дорогие. Взглянув на старшего следователя по особо важным делам, он был несколько удивлен тем, что она успела освежить макияж и выглядела просто лучезарно.

– Для кого она так старается? – подумал бравый отставник. – Для моего, что ли, обольщения? Не выйдет. Надо было с самого начала правильно себя вести.

Однако все получилось совсем не так, как думал Кирилл Владимирович. Захарьина была само очарование. Она усадила Дунаева напротив себя и начала разговор.

Измайлов искоса наблюдал за метаморфозами, произошедшими со старшим следователем по особо важным делам. Неожиданно он поймал себя на том, что больше всего на свете ему хотелось бы поцеловать госсоветника юстиции в прелестную обнаженную шею. Ну и вообще, как было бы здорово заключить ее в свои объятия. Федор был поражен. В последние годы подобные мысли к нему не приходили, а Захарьина тем временем ворковала:

– Кирилл Владимирович, мы тут проделали кое-какую черновую работу, и у нас сложились определенные вопросы.

Измайлов включил диктофон (все под запись) и дал послушать наиболее интересные места показаний Алиева и Голицыной, касающиеся, соответственно, Чернокозова и Санникова.

– Я бы хотела, – подчеркнула Захарьина, – чтобы мы поговорили с обоими сотрудниками компании «Юнгфрау» в вашем присутствии. В известной мере, они ведь ваши подопечные.

– Анна Германовна, – ощетинился Дунаев, – я не вполне понимаю свое процессуальное положение в таком варианте, к тому же не очень ясно, это допросы или разговоры по душам.

– Несмотря на данные мне специальные полномочия, мы строго придерживаемся всех процессуальных норм, – ответила Захарьина. – Разговоры идут по душам, но под запись. Те разговоры, которые понадобятся для формирования доказательной базы, мы оформим протоколом, если, конечно, на то согласятся свидетели. Но я хотела бы подчеркнуть, что сейчас мы только подбираемся к раскрытию преступления. Поэтому здесь нам важна суть, а не формальные заковырки. Впрочем, потом мы все оформим в лучшем виде. Здесь я мастак, – улыбнулась Анна и как бы невзначай положила свою красивую ладонь на холеную руку доблестного отставника.

Похоже, что воспринято это было Дунаевым не без приятности.

– Ну что ж, поговорим с Чернокозовым, – вмешался Измайлов, который наблюдал сцену очаровывания с явным недовольством.

– Пожалуй, – сказала Захарьина, – но потом, Кирилл Владимирович, мы отдельно поговорим о Рожках, точнее, об этой треклятой экспертизе.

В кабинет вошел Чернокозов Евгений Петрович. 50-летний мужчина, высокий стройный, с великолепной шевелюрой седых волос. Лицо открытое, как будто вырубленное топором. Густая короткая борода, могучая шея. Захарьина отметила, что такой человек, конечно же, с ходу вызывает симпатию, а уж про женщин и говорить не приходится.

– Евгений Петрович, я начну с несколько неожиданного вопроса. Вы часто играете в карты?

Чернокозов опешил.

– Собственно, какое это имеет отношение к делу, расследованием которого вы занимаетесь?

– Евгений Петрович, – Анна Германовна одарила геолога своей самой очаровательной улыбкой, – позвольте мне решать, что имеет, а что не имеет отношения к расследуемому делу. – Знаете, как бывает, сегодня вроде не имеет отношения, а завтра вдруг будет иметь отношение. Бывает, и еще как бывает.

– Не надо иронизировать. Я действительно удивлен и даже в какой-то степени оскорблен, – сказал Чернокозов.

– Ну что вы, – улыбнулась Захарьина. – Мы изучаем все, что происходило вокруг Николая Константиновича. Его интересы, вкусы и даже слабости.

– Ну что ж, – сменил гнев на милость Евгений Петрович, – мы с Вертом любим карты… любили… – поправился он, – с институтских времен. В годы учебы Коля прямо-таки зарабатывал этим делом. Играл он блестяще и добывал для нашей студенческой компании неплохие деньги. Сколько их было пропито и проедено в шашлычной «Ингури», что была рядом с нашим институтом…

– В какие игры вы играли с Вертом?

– Да во всякие – и в преферанс, и в покер, и в очко. Потом судьба нас то разводила, то сводила. Когда он работал по Сибири, я работал в Казахстане по Мангышлаку. Потом я был в Восточной Сибири, а он уже пошел делать науку в Москве. Но встречались часто. И часто же перебрасывались в картишки. Так, ничего особенного, ради удовольствия.

– Евгений Петрович, – ласково спросила Захарьина, – правда ли, что у вас лично очень значительные карточные долги и существенная часть этих долгов приходится на покойного Николая Константиновича?

Чернокозов усмехнулся:

– Вы знаете все, но не точно. Ваш информатор ввел вас в заблуждение. С юношеских лет у нас с Колей не было учета картежных долгов. В лучшем случае играли на стол. Если бы Верт требовал от меня погашения разных картежных долгов, я давно должен был бы распродать себя на органы. С Колей вообще нельзя было садиться играть на деньги по-серьезному. Он выигрывал всегда и во все игры… Но вы правы в другом. В карточных делах я Колин антипод. Так же, как он регулярно выигрывал, так же я регулярно проигрывал. Скажу честно: я игроман. Долгов карточных было много. Коля давал мне деньги на покрытие этих долгов.

– И какую же сумму вы фактически были должны Верту?

– Сейчас скажу, – без тени замешательства ответил Чернокозов. – Он достал из кармана роскошную пижонскую записную книжку, к которой был прикреплен золотой паркер. Открыл нужную страницу и ничтоже сумняшеся произнес:

– Всего я ему был должен 230 тысяч долларов.

Захарьина с изумлением посмотрела на Дунаева.

– Да, – промолвил Кирилл Владимирович, – нам это все известно. Но, может быть, сумма не точная. А так служба безопасности уже давно, еще два года назад, обращалась к президенту с предложением выгнать господина Чернокозова из компании. Но Матвей Борисович не прислушался к нашему предложению, боле того, недавно он поручил нашему финансовому вице-президенту подумать о том, как помочь этому игроману выйти из-под удара. Евгению Петровичу грозят крупные разборки.

– Когда было такое поручение Серебровского? – спросила Захарьина.

– Да с месяц назад.

Внимание Захарьиной отвлекало изменение внешнего облика Чернокозова. Его красивое лицо стало багровым. Глаза готовы были выскочить из орбит.

– Евгений Петрович, – решила «притушить огонь» старший следователь по особо важным делам, – давайте сменим тему.

– Подождите, Анна Германовна, – прервал ее Измайлов. – Господин Чернокозов, вы вчера виделись с господином Вертом?

Лицо геолога уже достигло свекловичного цвета.

– Конечно, виделся.

– Когда это было?

– Это был в половине десятого где-то. Мы, конечно, перетерли вопрос о начинающемся в Югре аукционе, там мы хотели взять очень важный для нас участок, потом я пошел в народ, посмотреть промежуточные результаты наших договоров с «РИНО». Ну и тут я узнал о нашем разгроме на аукционе в Югре. Я ткнулся в кабинет Верта, все было заперто. Он не отзывался. Я побежал к нашим старикам, чтобы как-то разрядить ситуацию.

– Значит, в кабинет Верта в обеденное время вы не заходили и Верта не видели и не слышали? – уточнил Измайлов.

– Да говорю же, что нет, – занервничал Чернокозов.

– Ладно, – жестко закончила инициативу Измайлова Захарьина. – Евгений Петрович, расскажите нам, пожалуйста, о том, что за история приключилась с Рожковской экспертизой да и с тем, что происходило во время аукциона.

– С самого начала? – спросил Чернокозов.

– Мы, конечно, кое-что уже знаем, Но хотелось бы услышать от вас все эти вещи в системном виде вместе с комментариями господина Дунаева.

– Ну что же, – сказал Чернокозов, обрадованный завершением картежно-долговой темы. – Не так давно к нам на работу перешел Дмитрий Санников. Парень умный, способный. Но, к сожалению, со всеми недостатками, присущими ученикам покойного Верта. Он их баловал и распускал. Всегда восхищался их реальными или мнимыми талантами. Пришел Дима к нам, субординации никакой. С огромным самомнением и постоянными инициативами. Как только появился анонс о вчерашнем аукционе, он сразу же придумал, что по его диссертационным выводам на Рожковском участке должно быть нефтяное эльдорадо. Доложил мне все и предложил срочно заказывать экспертное заключение. Я сказал, что подумаю, и начал готовиться. Диме это не понравилось. Он пошел в приемную Серебровского. Как уж он добрался до этой приемной – отдельный разговор. Сказал помощнику, что он ученик Верта, и, можете себе представить, прорвался к президенту. С ходу убедил его в больших перспективах аукционной территории. Серебровский вызвал нас с вице-президентом Кошеваровым и без малейшей тени сомнения велел срочно готовить материалы к аукциону, изладить экспертное заключение, ну и, конечно, работа закипела. В конце той встречи Матвей Борисович строго сказал нам с Александром Сергеевичем, чтобы мы и пальцем не смели трогать этого выскочку, объяснил нам, дуракам, что нарушение субординации со стороны молодого геолога продиктовано заботой об интересах компании. Вот так и возникли Рожки.

– Простите, – вмешался Дунаев, – сколько времени прошло с того момента, как Санников доложил вам свою идею, а потом стал прорываться к Серебровскому?

– Не помню, – ответил Чернокозов.

– А вы вспомните, – настаивал Дунаев.

– Сейчас прикину, – задумался Чернокозов. – Ну, наверное, дней 15.

– Значит, все-таки не 2–3 дня. Еще минуточку разрешите, Анна Германовна. А эта непонятная задержка не была связана с тем, что вы дожидались очередной командировки Александра Сергеевича Кошеварова и, воспользовавшись этим моментом, хотели лично доложить интересные идеи по территории Рожков президенту? Ну и, соответственно, вам хотелось по возможности получить лавры? Мне почему-то кажется, что про Санникова вы даже и не упомянули бы.

Чернокозов расстроенно опустил глаза и выдавил из себя:

– Я не знаю, Кирилл Владимирович, чем я заслужил такие подозрения?

– Ну ладно, – опять прозвучал вкрадчивый голос Захарьиной. – Как дальше шла работа? Мы знаем о создании экспертной группы и о формальной стороне дела. Что вы можете сказать о членах экспертной группы?

– Как обычно в таких случаях, при экспертизах «РИНО» основную работу тянул Андрей Шведов. То есть, конечно, кроме экспертов участвовали многие сотрудники «РИНО», мы с Санниковым, как могли, помогали. Но Андрей делал очень многое. По существу, подбор материалов, позитивная часть экспертизы делались Шведовым под непосредственным руководством Верта. Конечно, были обсуждения, дискуссии. Но ведь понятно, чье слово было решающим. Сроки чуть было не сорвались. Из-за этой вертихвостки Тани Волковой. Вы знаете, Станиславский учил актеров, что надо любить искусство в себе, а не себя в искусстве. Его слова, вообще-то, можно применить к любому виду творчества. Но Татьяна не любит геологию, она любит себя в геологии. Всячески подает себя. Выпендривается. Своими заумными выходками она тормозила работу, отвлекала и Андрея Шведова, и Диму Санникова. В общем, идея Верта сделать ее как бы ученым секретарем нашей экспертной группы оказалась непродуктивной. К сожалению, Маша Колыванова, которая обычно выполняла такого рода функции, находится в отпуске по уходу за ребенком. Ее сыну три месяца. Конечно, она время от времени прибегает на работу. Но стабильно-то она работать не может. Вот и пришлось Верту использовать эту свистушку. Но ничего, справились.

– Еще один вопрос Евгений Петрович. Вам известно, что произошло в Югре? Нас интересует тот момент, который касается якобы имевшегося у представителей компании «Беаройл» экземпляра заключения вашей экспертной группы с подписью Верта.

– Да, вчера вечером мы с Кошеваровым сидели у Серебровского. Александр Сергеевич рассказал, что компания «Беаройл» сразу пошла в такую атаку, отразить которую вице-президент «Юнгфрау» не мог. Его финансовые полномочия, определенные в доверенности, не позволяли это сделать. Сумма, предложенная «Беаройлом», была в 8 раз выше нашего дедлайна. Два разыгранных ранее участка ушли по стартовой цене, а тут предложение «Беаройла» превосходило начальную цену раз в 20. Но еще больше поразило вице-президента Кошеварова то, что на столе у представителей «Беаройла» лежал экземпляр нашего экспертного заключения. Кошеваров видел последнюю страницу с монументальной подписью Верта и специфической компоновкой последних строк заключения. Память у нашего вице-президента отличная, спутать он ничего не мог. Вообще, у него сложилось впечатление, что документ ему был продемонстрирован нарочно. Я глубоко убежден, что убийство Верта и похищение нашего заключения тесно связаны между собой.

– Правильно ли я вас понимаю, – спросила Захарьина, – что вы считаете компанию «Беаройл» как-то замешанной во всех этих трагических событиях?

– Я ничего такого не говорил, – огрызнулся Чернокозов, – я просто высказал предположение о связи двух событий. А уж кто и как виноват, это, извините, дело следствия.

– Да, конечно, – согласилась Захарьина. – Но все-таки, Евгений Петрович, у вас есть какие-либо соображения о том, кто мог похитить экспертизу?

– Да кто угодно, – взорвался Чернокозов. – Сколько раз я говорил Коле, нельзя подпускать к такой работе кого ни попадя.

– Это вы о Тане Волковой? – грустно спросила Захарьина.

– Да, о ней, но не только. Все эти любимчики профессора Верта, по-моему разумению, истинные христопродавцы.

«А ты не любил Верта, – подумала Захарьина. – Линия хорошо видна, беспорядок, случайные люди. Хорошо ты уводишь нас от картежно-долговых тем».

– Ну что ж, Евгений Петрович, спасибо. Насколько возможно, не покидайте Москву в ближайшие дни.

– Мне дать подписку о невыезде? – вскинулся Чернокозов.

– Ну что вы, – ответила Захарьина, – Матвей Борисович заверил мое руководство, что сотрудники «Юнгфрау» все как один заинтересованы в скорейшем разоблачении злодея. Или вы против?

– Ладно, – сказал Чернокозов, – буду сидеть на месте. – И пошел к двери. На душе у него было муторно.

«А эта фифа совсем не дура, – подумал Дунаев. – Как она вкрадчиво и изящно разобралась с Чернокозовым. Похоже, с ней можно будет работать».

– Федор Петрович, пригласите Санникова, – попросила Захарьина.

* * *

В кабинет Маркова вошел высокий молодой человек с удивительно располагающей внешностью. Волнистые рыжеватые волосы, высокий лоб, правильные черты лица, популярная трехдневная небритость. Внимание собеседника приковывали глубокие, красиво очерченные голубые глаза под длинными загнутыми вверх ресницами. Телосложением он был сбитый, спортивный, но уже с небольшим животиком. Мужчина был хорошо одет – идеально выглаженная рубашка, дорогой костюм, брендовые часы. Его спокойное, но грустное и подвижное лицо выражало внимание и готовность помочь.

– Дмитрий Александрович, – внушительно и строго сказала Захарьина (от ее вкрадчивости во время первых разговоров не осталось и следа), – у нас появилась достоверная информация о том, что вчера около полудня вы были в кабинете покойного Николая Константиновича. При предварительном опросе вы утверждали обратное. Говорили, что вчера не виделись и контактов не было.

Дмитрий погрузился в глубокую прострацию. Захарьина подошла к сидящему Санникову и нависла над ним хрупким телом.

– Поймите, вы видели убитого профессора меньше, чем за час до момента убийства. Экспертизы будут только завтра утром. Но наш судмедэксперт ошибиться сильно не мог. В общем-то, пока что судебные медики работают на вас. Но все может измениться.

– Значит, я главный подозреваемый? – промямлил Санников.

– По факту да, – жестко ответила Захарьина.

И тут случилось непредвиденное. Дима Санников упал на край приставного стола и затрясся в душивших его рыданиях. Из закрытых глаз молодого дарования лились крупные слезы. Парень совершенно потерял самообладание.

– Что с вами, успокойтесь?! – попробовал урезонить Санникова Измайлов. – Вчера вы держались молодцом, а что сегодня? – Богатырю майору было как-то неловко успокаивать рыдающего ученого.

– Вы не представляете, какая это мука, когда тебя подозревают в убийстве учителя. До сих пор не верю, что все это происходит наяву. Я устал, я больше не могу жить со всем этим.

Дунаев дал Дмитрию Александровичу воды, но его одернул резкий голос Захарьиной.

– От чего это вы устали, господин Санников? Что произошло такого, что вызвало вот эту вот истерику?

– Вы правы, – Дмитрий взял себя в руки – Вчера часов в 12 я зашел в кабинет Верта. Между нами произошла ужасная сцена. Дело в том, что моей Маше прохода не дают мужики. Она – хорошая девочка. Но любит ухаживания. Маша мне говорила, что этим грешит и Верт. Я, конечно, делал вид, что не обращаю на это внимания, хотя ревность постоянно меня мучила. Я отдал бы все на свете, только чтобы вчерашнего разговора не было на самом деле. Я задавал Верту такие вопросы, что теперь мне хочется вырвать свой язык, которым эти вопросы были произнесены. Он обматерил меня. Сказал, чтобы я убирался, но в последний момент сказал, чтобы я обязательно участвовал в ужине с Серебровским. Ну, я и убежал. Слышал, как он запер за мной дверь.

– Дмитрий Александрович, вы должны объяснить следствию, что же явилось причиной вашей ссоры с Вертом, какие вопросы вы задавали профессору.

– Это сугубо мое личное дело, – ответил Санников и опять заплакал.

– Ну-ну, будьте мужчиной, – вмешался Дунаев. – Дмитрий Александрович, вы ответственный работник компании «Юнгфрау», любимый ученик Верта, взрослый человек. Скажите, вы заинтересованы в изобличении убийц Верта и тех, кто это преступление организовал?

Дмитрий несколько успокоился.

– Мне стыдно признаться – но я чудовищно ревновал свою жену к Николаю Константиновичу. Я знал, что она всегда была влюблена в него. Я толком не знал, какие у них были отношения. Потом Маша снизошла ко мне и вышла за меня замуж. Это случилось год назад. Но я ревновал ее к нему, а его к ней.

– Как это? – удивилась Захарьина.

– Между мной и Машей всегда была борьба, кто умнее, кто способнее, кого больше любит и уважает Верт. Представляете, какая дьявольская смесь. Я люблю женщину, ревную к ней своего шефа, а сам завидую ее положению. В конце концов я плюнул на все, на свои планы научного роста и ушел работать в «Юнгфрау». Легче не стало. Кроме того, я чувствовал себя предателем, ведь Верт так помог нашей молодой семье. Шикарную квартиру нам купил и вообще Николай Константинович крестил нашего сына, хотя некоторое время колебался. Ну а потом я вдруг получил два анонимных письма. В первом сообщалось, что после моего ухода из «РИНО» Маша спуталась с Вертом ну и все такое. Чушь, конечно. Она-то одна не бывает, только часто на работу ездит. И вообще она под контролем моей мамы и няни. Ну а потом я получил еще одной письмо – рогоносец. Вы знаете, это кошмар какой-то, я в кругу друзей никогда не скрывал, что моим любимым фильмом давно стала лента «Развод по-итальянски» с Марчелло Мастроянни. У меня все повторилось, как в дурном сне. Я был на грани нервного срыва. А Маша вместо того чтобы четко сказать – так, так, так, все распускала слезу на тему о том, что я оскорбляю ее своими подозрениями. В чем-то она права. Но весь вечер вторника она приводила себя в порядок. Надевала то одно платье, то другое. Мне стало казаться бог знает что. Я не выдержал. Примчался в «РИНО». Мне сказали, что Верт один, медитирует. У меня был его личный мобильный телефон. Я позвонил с телефон-автомата, который был в холле бизнес-центра. Я боялся того, что если позвоню с мобильника, он просто не отреагирует. Он сразу же сказал: «Поднимайся, полчаса у нас есть. Только делай это незаметно». Он впустил меня в кабинет, и я с ходу начал говорить ему, что он разрушает нашу молодую семью, что флиртует с Машей, что я страдаю. Он отвечал что-то странное: «Ты и должен страдать, дорогой мой, если любишь жену. Ты должен бороться за свою женщину, а не распускать слюни». Как это понять, я до сих пор не представляю. Потом Верт взорвался, обложил меня таким матом, который даже на хорошей буровой не услышишь, и велел мне убираться с глаз долой. А когда я уже выскакивал из кабинета, он вдруг совершенно ровным голосом сказал мне, чтобы я обязательно был на ужине с Серебровским. Если бы я знал, что вижу его в последний раз!