Читать книгу Ген Химеры. Часть первая - Мария Викторовна Храмкова - Страница 1

Глава – 1

Ойтуш слышал, как шумит море. Волны неспешно накатывали на берег, поглощая гальку. Море было не отличить от неба, как ни смотри вдаль, туда, где должна быть линия горизонта. Невозможно было понять: вечер сейчас или утро, ведь в этом месте – об этом парень знал точно – не бывает ни приливов ни отливов.

Рядом с ним была молодая девушка. Ее фиолетовые волосы развевались на ветру, как флаг, и лица было не разглядеть. Зато заметить, что она ждет ребенка, было совсем не сложно.

Кровь запульсировала в виске – пора просыпаться.

Больше всего на свете Ойтуш хотел сейчас остаться в своем сне. Там, где низкие темно-синие облака, наполненные дождем; они вовсе не угнетают, а напротив, успокаивают. Где шелестит галька, съедаемая серыми волнами, а соленый воздух хочется вдыхать полной грудью. Там, где им с Сати больше не нужно убегать и прятаться.

Пульсация перерастает в надоедливую боль – прошло ровно семь часов, отведенных Ойтушу на сон. Мозговой таймер невозможно перепрограммировать.

Сновидение отступает, и на смену свежести моря приходит затхлость химического склада. Кто-то другой, возможно, побрезгует входить сюда без защитного костюма, но для Ойтуша это дом. Снятый за небольшую плату отсек заброшенного склада химических веществ, над которым пролегает ветка метро. Грязно, сыро, с потолка капает, зато нет камер видеонаблюдения. Идеальное место для тех, кто скрывается от протектория.

Снова разряд боли, на этот раз уже сильнее. Выпростав руку из под одеяла, Ойтуш находит висок и десять раз постукивает по нему пальцем, мысленно считая в обратном порядке. Только так можно отключить эту дрянь в мозгу: убедить, что ты действительно проснулся, готов к подсчетам и простой моторике.

«Доброе утро, Ойтуш Эвери», – сообщает негромкий голос в его голове.

– Да уж, доброе – не то слово, – отвечает Ойтуш, зная, что его все равно никто не услышит.

«Сегодня четверг 2 апреля 2209 года. В Метрополе ожидается пасмурная погода, осадки в виде снега и дождя. Однако служба метеоконтроля обещает, что разгонит тучи к полудню…»

Чип, что вживляется всем гражданам старше шестнадцати, умеет не только по-садистски будить, но и сообщать последние новости. К сожалению, их, в отличие от таймера, отключить нельзя.

Сати как всегда ушла раньше, оставив после себя смятую подушку, а на столе – остатки вчерашнего ужина. Ойтуш задавался вопросом: сколько еще она будет подкармливать его? Таскать еду, что дают в ее школьной столовой? Рано или поздно кто-нибудь из интуитов заметит, что маленькая хрупкая девочка берет больше еды, чем все остальные. Тогда им не избежать проблем.

Сати. Та самая девушка из сна Ойтуша… вот только сейчас ей всего пятнадцать. Они принадлежат к разным социальным классам, и по реалиям нашего времени, им запрещено быть вместе. Она – Первый, элитный класс, на который общество возлагает большие надежды, а он – Второй, рабочий класс, обладающий гораздо меньшими правами и возможностями. Да, через год их классы сравняются, но сегодня Ойтуша могут расстрелять даже за то, что он просто держит ее за руку.

«Температура вашего тела составляет 38 градусов Цельсия. Самочувствие оценивается как 4 из 10. Рекомендуется срочно пройти обследование на дот-вирус», – продолжало вещать «радио».

Дрожащими руками Ойтуш наливает воду в стакан. Мутная, с желтоватыми хлопьями, но другой здесь не достать. Пытается сделать глоток, но ком в горле не позволяет, и парень заходится сиплым кашлем. Слезы брызгают из его глаз, на лбу выступают бисеринки пота.

Ломка, похожая на героиновую, слишком яркие сны – пора было признаться самому себе, что он подхватил-таки это чертов дот-вирус. Проклятая зараза, десять лет назад унесшая тысячи жизней. До сих пор непонятно, какова была его природа: злой рок или же случайно созданное учеными смертельное оружие. Человечество думало, что раз и навсегда победило рак, создав штамм вирусов, способный атаковать опухоль. Но вирус слишком быстро мутировал. Вместо волшебного лекарства против рака люди получили быстро распространившуюся заразу, вызывающую грипп, омерзительные галлюцинации, а в итоге отказ почек, печени, легких. Люди умирали, задыхаясь и смотря красочные сны.

Какое там обследование, пора вставать в очередь за сывороткой и как можно скорее. Хорошо если удастся получить иммуноглобулины хотя бы через неделю – может до этого времени Ойтуш и протянет.

Две таблетки экстазина летят в рот вместе с не разогретыми остатками ужина – теперь хотя бы половину рабочего дня парень точно осилит. Сати категорически против экстазина – он действительно ставит на ноги, но пристраститься к нему легче легкого. Тем не менее, Ойтуш просто не может не выйти на работу сегодня, впрочем, как и в любой другой день: граждане Второго класса вообще не вольны выбирать свой образ жизни.

Подумать только, Ойтушу Эвери всего двадцать – то самое время, когда перед человеком начинают маячить осознанные цели, когда уже есть опыт, но еще не утрачена способность мечтать. Будь он здоров и силен, имей он одаренность, вполне возможно, что именно этот парень изменил бы мир.

Но не в Метрополе и не в наше время.

Считается, что одаренность проявляет себя до шестнадцати лет, именно поэтому детей в нашем обществе принято чуть ли не на руках носить. Любой из детей – это потенциальный одаренный, а значит тот, за кем стоит будущее нашего чудом уцелевшего мира. Обучение в школе, денежное пособие, сбалансированное питание, лучшие врачи, тренера, массажисты; множество привилегий, прав и возможностей – все это включено в понятие «Первый класс».

Так было и с Ойтушем. Он иногда вспоминал свое детство, где будучи гражданином Первого класса, он, как и все дети, считал себя пупом земли. Шестнадцать лет промелькнули яркой вспышкой; это было веселое и беззаботное время, где слова «нельзя» попросту не существовало. Но все хорошее закончилось слишком быстро: не найдя в парне ни грамма одаренности, протекторий постановил вживить чип в его мозг, а вместо Первого класса присвоить Второй.

Тем не менее, все могло быть гораздо хуже. Ойтуш мог никогда не встретить Сати.

Закинув упаковку с экстазином во внутренний карман старого пальто, парень покинул химический склад и вышел под мокрый снег. Над спальными районами Метрополя облака практически никогда не разгоняли, и из-за тяжелых туч, нависших над домами-муравейниками, день было практически не отличить от ночи, особенно в межсезонье. Миновав с десяток казино с неисправными, но исключительно яркими светодиодными вывесками, Ойтуш по привычке пробежался глазами по аптечным киоскам. Почти на каждом из тех, что встречались на пути парня, мелькали вывески вроде: «Сыворотки нет и не будет» и «Только для Первого класса». Город охватывала новая волна эпидемии дот-вируса, а значит совсем скоро морг Метрополя ждало пополнение.

Послышался низкий гул. Должно быть где-то там над облаками, в тысячах километров от Метрополя пролетал сейчас глайдер. Однажды Ойтуш видел его вблизи: серебристый корпус с острыми крыльями, а на брюхе – лавровый венец, известный всему миру как символ одаренности. Глайдер перевозил одаренных на Остров, туда, куда Ойтуш уже много лет не мечтал попасть. Он замер и жадно и уставился в небо, но не увидел ничего, кроме низких красновато-коричневых туч. Звук с каждой секундой удалялся, и сердце Ойтуша сжалось от той самой невыносимой тоски, которая бывает всякий раз, когда ты приближаешься к чуду, а потом упускаешь его безвозвратно.

Пора было спешить на работу. Побыстрее выкинув глайдер из головы, парень направился к метро.

***

О работе городского морга Ойтуш знал более чем достаточно. В шестнадцать лет он был распределен в сферу медицины, так как именно эта профессия по мнению протектория подходила ему больше всего. Ойтуш не возражал; он учился с удовольствием и почти мечтал как будет работать врачом, но из-за одной роковой ошибки на четвертом курсе академии, его отчислили и разжаловали в отдел изъятия органов.

Это была конвейерная работа. Ровно в восемь утра, облачившись в хирургический костюм, маску и пластиковые очки, Ойтуш заступал на свое рабочее место. В его обязанности входил прием трупов, сбривание волос с их тел, отсасывание жира, а также удаление ногтевых пластин. Иногда попадались задания «поинтереснее»: изъятие роговицы, пункция костного мозга и других тканей В таких случаях хирургическим навыкам Ойтуша было где разгуляться.

После – маркировка пакетов с трупным материалом и передача в отдел переработки. В Метрополе ничего не пропадало даром: жир шел на изготовление косметики, волосы – на парики и элементы одежды, а ногтевые пластины черт знает на что – Ойтуш не горел желанием вдаваться в детали.

Так и сегодняшний рабочий день обещал стать одним из многих: неприятный рутинный труд, воспоминания о котором побыстрее хочется выкинуть из головы по дороге домой.

Едва Ойтуш переступил порог «холодного цеха» – как называли свой отдел работники морга – над одним из грузовых лифтов загорелась лампочка.

– Ого, рано сегодня, – бойко произнес низенький мужчина в возрасте, чей препаровочный стол находился по соседству со столом Ойтуша.

– Так лекарство в городе закончилась, Риши, – отозвался парень. – Сегодня их будет завались.

– Давай этого я возьму, – сказал Риши с энтузиазмом затаскивая на стол труп в целлофановом пакете. – О, дама. Люблю когда утро начинается с прекрасного.

В отделе давно сложилось негласное мнение о том, что Риши был не совсем здоров психически: ну кто еще мог с таким почти неприкрытым удовольствием разливать кроваво-желтую массу жира по пакетам? Он приходил на службу раньше всех, уходил последним и никогда не брезговал самой грязной работой. Однако, с этим крепким стариком было о чем поболтать, даже несмотря на всю его чудаковатость.

На обработку тела у Ойтуша уходило обычно около сорока минут. Добавим сюда время, что уходило на расфасовку по пакетам – в итоге возни получалось не мало. Но сегодня ему везло: двое тщедушных стариков, что доставил грузовой лифт, были практически лишены подкожно-жировой клетчатки.

На запястье каждого из трупов было клеймо с временем и причиной смерти. Для большинства граждан Второго класса причина смерти выставлялась весьма условно, разумеется кроме тех, кто был распределен на высокие должности. Люди умирали от голода, инфекций, переохлаждения, травм на производстве и очень редко – от старости. Опыт стариков не ценился в нашем обществе; для государства они были балластной прослойкой, которая уже не может полноценно работать, но все еще продолжает занимать место.

– Ойтуш, возьмешь малыша? – спросил один из работников, наполовину стащив с лица одноразовую маску. – Тут ювелирная работа нужна.

– Что, действительно Первый класс? – с сомнением произнес Ойтуш, подходя к соседнему столу. На нем наполовину выпавший из целлофана, лежал подросток с изумрудными волосами.

– Сейчас посмотрим, – сказал Эдмундс, убирая пряди волос с виска молодого парня.

– Чип вживлен, – констатировал он, замечая тонкий шрам.

– Ну надо же… а выглядит лет на тринадцать, – с горечью произнес Риши, чуть приподняв подведенное зелеными стрелками веко мальчика.

Представители Первого класса нечастые гости в морге. Наше правительство бережет их, как зеницу ока. Но по сути, чем вот такой семнадцатилетний парень отличается от других детей годом моложе? Неужели одаренность, это свойство воспринимать мир не так, как все остальные, должна определять: кому жить, а кому умереть?

– Да, я возьму его, – без эмоций сказал Ойтуш, перетаскивая тело на свой стол.

На белоснежной коже парня были следы побоев, как старые, так и совсем свежие. Дата смерти: 05:32. Причина смерти: не указана.

Все это было как-то странно. Цвет волос, макияж, многократные побои… Неприятная догадка закралась в голову Ойтуша, и он принялся внимательно осматривать тело.

Так и есть. На внутренней части бедра был штамп корпорации.

– Это сиделка, парни, – прокомментировал Ойтуш, сдвинув брови.

В отделе повисло молчание: каждому хотелось думать, что смерть парня была быстрой.

Сиделки, или живые игрушки – это красивые юноши и девушки из числа Второго класса, которых богатые семьи нанимают для своих детей. Каждая из сиделок получает препарат, подавляющий желания и волю, что делает их покорными и беспрекословными. В Метрополе существует несколько крупных корпораций, предоставляющих сиделок за большие деньги. По факту корпорация должна контролировать здоровье и безопасность своих изделий, но по сути – бизнес есть бизнес. Чем больше ты заплатишь, тем больше тебе позволено.

Маленькие дети жестоки по своей природе, а дети богатых родителей – и вовсе не знают границ. Многие из сиделок умирают долго и мучительно, Ойтуш знал достаточно таких историй.

Но самое печальное было в том, что некоторые люди добровольно заключали контракт с корпорациями. Причины могли быть совершенно разными: куча кредитов, нищета, в которой увязли твои родные, проблемы с законом… Пособие, выплачиваемое сиделкам могло годами кормить целую семью. Вот только сами «игрушки» должно не жили. В основном из-за наркотиков, что по договору они обязаны были принимать. Ну или как вот этот зеленоволосый парень со следами избиений. Причина смерти не была указана, но Ойтуш пришел к выводу, что дети, играючи, заставили его съесть несколько лезвий: пищевод и желудок были располосованы изнутри.

За год работы в морге Ойтуш успел многое повидать. Он научился быть хладнокровным почти ко всему, но иногда такие вот жестокие и бесчеловечные смерти просто выбивали из колеи.

К окончанию «ювелирной работы» – у мальчика надо было взять роговицу глаза – Ойтуш чувствовал себя совершенно опустошенным. Благо, что писк наручных часов возвестил о начале обеденного перерыва.

На обед работникам морга было отпущено всего полчаса. На ходу стаскивая свой изрядно запачканный кровью хирургический костюм, Ойтуш торопливо спускался по лестнице: обед обедом, но у него были дела куда поважнее.

***

Пищеблок, совмещенный со столовой, находился на нулевом этаже, по соседству с отделом хранения трупов. Длинные металлические столы, низкие потолки и трупный запах не сильно способствовали пищеварению, но за год работы Ойтуш успел привыкнуть. Точнее, научился не замечать мелких отвратительных деталей и концентрироваться лишь на том, что предстояло сделать.

У многих Вторых, в том числе и у работников морга, нетрудно было заметить этот взгляд: отрешенный, пустой; в нем никогда не пылал огонь. У тех, кто всю жизнь имеет дело с рутиной – а среди Второго класса их большинство – глаза перестают сиять, даже в столь редкие приятные моменты жизни. Они, как и накаченные препаратами сиделки, медленно плывут в тихих застойных водах своих мыслей. Каким бы ярким ты ни был в детстве, рутина и однообразие со временем сделают свое дело.

Но, тем не менее, парень знал: пока в его жизни есть Сати, огонь в его глазах погасить будет очень трудно.

Взяв поднос с едой, Ойтуш расположился рядом со своими коллегами. В отделе изъятия органов он был самым молодым, причем с большим отрывом: мужчин его возраста в основном распределяли для тяжелого физического или умственного труда. Ойтуш старался не думать о том, что откачивать жир и брить волосы ему предстоит до конца жизни – ни разнообразия, ни перспективы, ни веры в «светлое будущее».

На обед сегодня были слипшиеся макароны с мизерными кусочками соевого мяса и холодная протеиновая баланда. О вкусах составители меню не заботились: лишь бы было сытно, и работники не падали в голодный обморок. Глядя как Эдмундс и Риши с аппетитом уплетают дармовые харчи, Ойтуш только для вида ковырялся в своей тарелке. Последние полгода он лишь формально ходил на обед.

Однажды, прочесывая коридоры в ожидании конца смены, парень совершенно случайно наткнулся на запасной выход, лишенный камер наблюдения. С тех пор, каждый рабочий день, ровно в полдень, Сати приходила повидаться с ним. Минут на десять, не больше, но это драгоценное время было для них настоящим сокровищем. А еще Сати приносила парню немного еды из школы: свежие овощи, мясо, зелень. Нужно ли говорить, что разница в школьном меню и в меню работников городского морга была поистине колоссальной?

Закончив ковырять остывшие макароны, Ойтуш ленивым шагом вышел из столовой, стараясь не привлекать к себе излишнего внимания. Миновав несколько коридоров и лестничных пролетов, он очутился в подсобке под лестницей. Приятный полумрак и запах сырости, что царил в этой кладовке, успокаивали, давали ощущение надежности и безопасности. Ждать парню пришлось не долго.

Тихонько скрипнула дверь черного хода, и маленькая фигурка в надвинутом на лицо черном капюшоне осторожно проникла в здание морга.

– Кхе-кхе, – еле слышно подал голос Ойтуш. Если бы протекторий узнал, что Сати ходит сюда и тем более носит ему еду, Ойтуша неминуемо ждала бы смерть. Вот почему с мерами предосторожности этим двоим было сложно перестараться.

– Привет, – шепотом произнесла девушка, легонько ступая в темноту подсобки.

Не говоря ни слова, Ойтуш взял ее лицо в ладони и нежно поцеловал куда-то в область носа.

– Опоздание на две минуты, мисс Лаллеман, – шутливым тоном произнес парень и постучал по циферблату своих рабочих часов. – Лишаю вас десерта.

Сквозь полумрак Ойтуш видел, как девушка на пару секунд скорчила недовольную гримаску: насмешка над их строгим школьным режимом была весьма злободневной.

– Смотри, что я принесла тебе, – сказала Сати.

Поставив рюкзак на пол, она суетливо принялась вынимать запасы своего школьного обеда, а Ойтуш не мог оторвать глаз от ее миниатюрных и таких проворных пальцев.

Сати никогда не рассказывала о своих родителях. Она ничего не помнила о них, точно также как Ойтуш не помнил своих маму и папу. Это было не таким уж и редким явлением среди жителей Метрополя. Вероятнее всего, родители Сати были одаренными – только они проводят опыты с генетическим кодом человека. Иногда на улицах города можно было встретить людей с шестью пальцами, разноцветными глазами или причудливыми родимыми пятнами – все это результаты искусственно выведенных мутаций. Генотип Сати тоже когда-то был искусственно изменен, только так можно было объяснить удивительный сиреневый цвет ее волос.

У того мальчика тоже были необычные волосы… Вспомнив тело доставленное пару часов назад, Ойтуш тяжело вздохнул.

– Ты чего? – насторожилась Сати; она удивительно тонко чувствовала перемены в его настроении.

– К нам сегодня привезли сиделку. Смерть… такая нелепая, – в последний момент Ойтуш решил не говорить о том, что желудок парня напоминал кровавый прохудившийся мешок.

– Само их существование сплошная нелепица, – покачала головой Сати.

Больше нечего было сказать. Ойтуш молча принялся за обед.

– Мне пора идти, – с сожалением вздохнула Сати. Десять минут, как всегда, пролетели невероятно быстро.

– Угу, – кивнул Ойтуш, сминая фольгу, в которой еще пару минут назад была запеченная картошка с мясом. – Спасибо за обед, мелкая.

Мелкая. Потребовалось несколько лет, чтобы Сати перестала обижаться на это прозвище, что с легкой руки дал ей Ойтуш.

– Сколько еще уроков сегодня?

– Математика, прато-лингва, анатомия, – перечисляла Сати. – Вечером две тренировки по кэндо.

Услышав про кэндо, Ойтуш схватил швабру, стоящую в углу подсобки, и с невероятно серьезным лицом изобразил несколько атак.

– Дурак, – смеясь, сказала Сати, глядя как парень размахивает палкой, пародируя фехтовальщиков.

Улыбнувшись, Ойтуш отставил швабру и крепко обнял девушку.

– Я просто рад, что ты учишься постоять за себя, – прошептал он ей на ушко.

Рабочая одежда Ойтуша пропахла кровью, а сам он был очень худым – прижавшись к нему, Сати чувствовала выступающие ребра. Стиснув зубы, она пообещала себе, что на ужин принесет в два раза больше еды.

За работу в морге с утра до вечера Ойтушу платили какую-никакую зарплату. Но она была в пять раз меньше пособия, что получала Сати, просто являясь гражданином Первого класса. И, тем не менее, Ойтуш, этот упрямый тип, безоговорочно настоял на том, чтобы лично оплачивать аренду их жилья. От денег Сати он открещивался, как от огня, все время повторяя, чтобы девушка тратила их «на себя»: покупала красивую одежду, косметику, всегда была сытой и ни в чем не нуждалась.

Но Сати не могла даже подумать о том, чтобы купить себе очередное платье или помаду, зная о том, что ее единственный друг страдает от голода. Путем долгих споров, девушке удалось буквально выбить себе право носить обеды ему на работу. При всем богатстве Метрополя, найти качественную еду в магазинах было непросто, для школ же всегда поставляли только самое лучшее. Сати таскала для Ойтуша все, что только можно было стащить из школы, и, хоть он и ругал девушку за неоправданный риск, наградой за ее заботу была огромная благодарность в его глазах.

Но кроме этого, была и другая, более серьезная проблема, что отнимала львиную долю бюджета Сати. В тайне от Ойтуша, девушка снимала еще одну роскошную квартиру в престижном районе Метрополя, просто ради того, чтобы отвести от себя пристальный взгляд протектория. Пару раз в месяц ей приходится ночевать там, чтобы не вызвать подозрений у соседей, но настоящий дом Сати всегда был там, где был Ойтуш.

– Ну, побегай, – ласково сказал парень, выпуская ее из своих рук. Сати потянулась к его губам за поцелуем, но Ойтуш, как всегда, мягко отстранился.

«Единственный друг»… Конечно, они друг для друга были гораздо большим, раз решили жить вместе даже под угрозой смерти. Но как бы Сати ни тянулась к нему, Ойтуш не мог позволить себе преодолеть расстояние, что разделяло их. Расстояние, длиною всего-то в пять лет. Сати знала, что бесконечно дорога ему: видела нежность в карих глазах, когда он смотрел на нее, и рассеянную улыбку, что иной раз блуждала по его лицу. Но на деле Сати была для Ойтуша «мелкой», ребенком, которого с его правами гражданина Второго класса он не мог даже защитить.

– Постой-ка, что у тебя с глазами? – вдруг спросила Сати, когда голова парня показалась из полумрака кладовки.

– А что?

После приема экстазина, зрачки Ойтуша все еще были расширенными и не реагировали на свет. Подойдя ближе, девушка проворным движением вытащила упаковку таблеток из его внутреннего кармана.

– Ты обещал мне, что не будешь принимать их, – в голосе Сати было разочарование.

– Обещал, пока не подхватил дот-вирус. А без него, – Ойтуш осторожно выудил экстазин из цепких пальцев девушки, – Мне было бы не встать сегодня на работу.

Суровая реальность жестоко бьет по самолюбию. На дворе время, когда не можешь сдержать слово, данное близкому человеку, потому что вынужден принимать наркотики, чтобы оставаться в живых еще один день.

– Я достану тебе сыворотку, – сверкнув глазами, произнесла девушка.

– Сати, моя железная леди, – с мягкой полуулыбкой сказал Ойтуш. – Сыворотка в городе закончилась. А если что и осталось, то стоит нереальных денег.

– Лекарство будет, даю тебе слово. Потерпи хотя бы сутки, ладно?

Снова этот тон. Слепая вера в то, что весь мир вращается вокруг тебя. Перейдя в категорию Второго класса, Ойтуш быстро уяснил, что он не всемогущ, а вот Сати по-прежнему жила в плену этих иллюзий. Не имело значения, какой ты класс: мы все были под колпаком у системы.

– Конечно потерплю.

Глава – 2

Вернувшись в школу, Сати в первую очередь отправилась в душ. Надо было смыть с себя отвратный запах морга, а еще – немного прийти в себя. Раздевшись, она встала под упругие струи воды и закрыла глаза. В стенах школы за каждым из учеников велось наблюдение, доносы всячески приветствовались, и даже здесь, в душевой, Сати не могла позволить себе расстаться с маской беззаботной прилежной ученицы.

Вот вошла стайка девочек, и Сати отвернулась к стене. Она не стеснялась своей наготы – от этого быстро отучишься, когда в моечной нет даже перегородок; просто не хотелось ни с кем разговаривать.

Быть членом Первого класса просто замечательно, ровно до тех пор, пока у тебя нет секретов от протектория. В противном случае все твои права и привилегии быстро становятся прутьями золотой клетки.

Каждое утро, перед уроками, учащиеся проходили скрининг крови на дот-инфекции и другие социально-опасные заболевания. Также на основе анализов, для каждого ребенка составлялось индивидуальное дневное меню. С одной стороны – неплохо, все сделано для того, чтобы ты почувствовал себя особенным, а главное – защищенным, но если подумать, все это служило лишь одной цели – тотальному контролю.

День Сати Лаллеман был расписан по часам. Кроме школьной программы была обязательная спортивная секция на выбор, а также творческий кружок для формирования чувства прекрасного. Сати выбрала кэндо и флористику. Кэндо ей нравилось по-большому счету из-за масок: можно быть расслабить мышцы лица и перестать натягивать на себя дурацкую приветливую улыбку. Флористика же проходила в большой школьной оранжерее, где росли редкие и уничтоженные в годы Последней войны растения. Многие из них были восстановлены практически из одной клетки, как например, береза. Их было всего сто в мире, и одну березу мэр Метрополя щедро подарил школе Сати.

14:52, урок прато-лингвы. Сати почти задремала, когда позади нее послышались сдавленные смешки. Она повернула голову вполоборота и увидела двух одноклассниц, с трудом сдерживающих смех. С одной из них Сати периодически общалась: ее звали Катана, и она была из очень богатой и влиятельной в Метрополе семьи. Сати знала, что родители Катаны рвут на себе волосы из-за того, что их дочь не одаренная, но тут уж ничего не попишешь. Сколько бы денег ни было у тебя на счете – одаренность либо есть в твоих генах, либо нет.

Увидев, что Сати смотрит на них, Катана кивком указала на мужскую часть класса. Ну да, разумеется. Лазарус Уик, эта звезда школы, в очередной раз решил устроить шоу. Из под парты он управлял дроном “Осой” – хитом в игровой индустрии для младшеклассников. К “Осе” была прицеплена леска с крючком, а крючок – никуда иначе как на юбку преподавательницы миссис Саланден.

Она стояла спиной к классу и писала на доске, а ее юбка с каждым разом приподнималась на сантиметр выше.

Сати оглянулась по сторонам и увидела, что весь класс просто лежал от смеха. Саланден прекрасно слышала все: несмотря на преклонный возраст она пользовалась слуховыми имплантами, но не понимала, что нынче именно она – объект насмешек.

Сати тоже рассмеялась и показала Катане большой палец. Ни в коем случае нельзя было показать, что ты не одобряешь шуток звезды школы, иначе следующий розыгрыш случится именно с тобой.

Когда юбка поднялась до середины попы, престарелая миссис почувствовала неладное. От позора ее спас Олли Бревик, скромный мальчик, что кинул в спину Лазаруса бумажный шарик. Лазарус отвлекся, на секунду потерял управление над дроном, и “Оса” уже под неудержимый хохот спикировала прямо в аквариум на учительском столе.

– Кто это сделал? – сердито спросила миссис Саланден и оглядела класс из под очков.

– Я конечно, – Лазарус Уик развалился на своем стуле и надменно скрестил руки на груди. Будь на его месте любой другой ученик, Саланден устроила бы выговор, но не в случае с Лазарусом.

– В следующий раз цельтесь точнее, мистер Уик, чтобы без брызг, – сказала она и отвернулась к доске. Класс продолжал угорать от смеха.

– Ага. Обязательно, – Лазарус быстро забыл об училке и сейчас уничтожал глазами бедного Олли.

Сати почувствовала, как от напряжения свело ее челюсти. Ей было жаль миссис Саланден, но ничего не оставалось как проглотить свою жалость, как та только что проглотила публичное унижение.

Лазарус Уик был одаренным. Математическим гением, по которому сохла не одна девчонка в их школе. Его будущее было предопределено, как и будущее других таких же. Одаренных единицы, но именно ради них протекторий и затеял однажды эту веселую игру в Первый и Второй класс.

Из уроков истории Сати знала как все началось. Последняя война унесла жизни семидесяти процентов населения планеты. Все наследие человечества оказалось под угрозой. До нас дошли лишь обрывки того как жили люди в довоенные годы, но ясно было одно – мир тогда был совсем иным. Другие материки, другие моря и океаны, а стран, наверное, больше сотни.

Сразу после войны стали появляться первые одаренные: юноши и девушки, которые могли изменять мир, в соответствии со своими желаниями. Некоторые из них могли управлять течением времени, другие – воздействовать на волю окружающих людей, третьих невозможно было обмануть или перехитрить: любого они видели насквозь и могли читать словно открытую книгу. Первые одаренные ни на что не претендовали: они вовсе не считали себя выше всех остальных и уж точно не стремились заполучить все блага уцелевшей цивилизации. Это были мудрые первопроходцы, основавшие первое поселение, затерянное в мировом океане.

Сегодня о нем знают все. Это место окрестили “Островом”, и именно туда мечтает попасть каждый ребенок, кого не спроси. Даже Сати в свое время жила мечтой об Острове, пока не отбросила надежду найти в себе хоть каплю одаренности. Да, она была во многом лучше других, никогда не болела, не пропускала учебу, имела живой ум и воображение, но ничего сверхъестественного в ней не было. Она знала, что через год ей, как и Ойтушу, вживят чип, и прежняя жизнь закончится раз и навсегда.

Другое дело Кай – шестилетний гений, в три года получивший штамп лаврового венца. Он может нарисовать невероятно точный портрет любого человека, которого когда-либо видел. Или восьмилетняя Камала, которая знает о местонахождении любой пропавшей вещи. Семилетнего Лидо не случайно взяли в группу дознания: его невозможно обмануть. Лидо всегда знает: лжет человек или говорит правду. Таких, как он, называют «интуитами», одаренными, что чувствуют людей насквозь.

Будущее этих детей известно: в шестнадцать лет они улетят на Остров и присоединятся к группе таких же одаренных, как они: будут заниматься исследованиями и совершать научные открытия. Ну а всем остальным суждено будет остаться в Метрополе и распределиться туда, куда решит протекторий.

Кому-то с будущей профессией повезет чуть больше, кому-то чуть меньше. Кто-то станет приверженцем умственного труда или даже знаменитостью, а кому-то всю жизнь придется вкалывать за станком или как Ойтуш, за “разделочным” столом.

Протекторий вкладывает огромные деньги во всех детей без исключения, но одаренность просыпается лишь в единицах. Те, в чьих руках лежат бразды правления, верят, что чем лучше удобрена почва, чем больше взойдет побегов. Возможно это и так; по крайней мере, не одно поколение людей выросло и состарилось с этой мыслью.

Урок окончился. Парни и девушки, все еще посмеиваясь над случаем с миссис Саланден, поспешили в столовую.

– Классно Уик ее подколол, да, Сати? – Катана взяла девушку под руку.

– Не то слово. Показал всем шикарные ножки, – Сати усмехнулась.

– Пойдешь с нами обедать?

– Да, конечно, вот только в туалет заскочу, – на самом деле Сати намеревалась прогуляться до кабинета школьного врача. Усыпить его бдительность, а затем стащить шприц-ручку с сывороткой для Ойтуша.

– О, тогда я с тобой, – сказала Катана и потащила Сати в сторону уборной.

“Вот чертова стерва”, – подумала та и озарила одноклассницу милейшей улыбкой.

Сати знала, что некоторые девочки из класса обсуждают ее. Мол, она не интересуется косметикой и парнями. Возможно, Сати выросла бы другой, если бы не повстречала Ойтуша совсем еще ребенком.

Они познакомились, когда ей было одиннадцать лет, а ему только стукнуло семнадцать. Сати возвращалась из школы, когда совершенно случайно наткнулась на человека, что рылся в мусорных баках в поисках еды. В то время Ойтуш учился на втором курсе и уже имел первые проблемы с протекторием. За ним неусыпно следили, то и дело урезая и без того маленькую стипендию.

Заметив, как шевелятся пакеты в баке, Сати остолбенела от страха. Вскоре показался и он сам: тощий, лохматый, заросший щетиной – поистине устрашающее зрелище.

– Где взяла такие волосы, мелкая? – спросил Ойтуш, заметив, что Сати смотрит на него.

«Неужели он хочет снять с меня скальп?!» – в ужасе подумала девочка, припоминая душещипательные страшилки про маньяков.

– Это парик, – придав голосу максимум уверенности, произнесла Сати.

– Ага. Так я и поверил, – усмехнулся парень, но заметив, что девушка напугана, поднял вверх ладони и тепло улыбнулся: – Да не бойся ты. Я сейчас не в том состоянии, чтобы нападать на маленьких девочек.

И действительно: Ойтуш еле стоял на ногах, а сил у него хватало лишь на то, чтобы разворошить очередной пакет с мусором, в надежде, что там будут объедки.

– Вот, держи, – неожиданно для самой себя, Сати протянула незнакомцу бумажный пакет с выпечкой из школы.

Ойтуш остолбенел от изумления, но через минуту горестно покачал головой:

– Я не могу взять это, милая, – сказал он, умоляюще глядя на Сати, – не хватало того, чтобы меня еще и расстреляли за то, что я «отобрал» у тебя обед.

О, да, протекторий любую историю может вывернуть наизнанку.

– Тогда я просто положу это здесь, – сказала девушка, кладя пакет к ногам молодого человека. – Будто бы кто-то потерял, а ты нашел.

– Как тебя зовут? – изумленно спросил Ойтуш, словно забыв, что находится в двух шагах от голодного обморока.

– Сати Лаллеман.

– Приятно познакомится, Сати, – вытерев руки о свои рваные джинсы, парень протянул ей свою ладонь. – А меня зовут Ойтуш Эвери.

Помедлив секунду, Сати взглянула в его глаза: карие, очерченные длинными ресницами. Несмотря на всю сопутствующую атмосферу, он производил впечатление вежливого и умного человека, которому можно было доверять.

– Приятно познакомится, Ойтуш, – улыбнулась девочка, крепко сжав его руку.

Эти двое быстро стали друзьями, а через год и вовсе стали жить под одной крышей, вместе деля всю боль и радость, что приходилась на их долю. И никогда за все это время Сати не думала, что Ойтуш не должен быть с ней, только потому что он гражданин Второго класса.

***

После уроков Сати была выжата, словно лимон, а вдобавок, сильно раздосадована тем, что ей так и не удалось выкрасть иммуноглобулины. Зато тренировка по кэндо прошла как нельзя лучше. Сати давно заметила, что ярость делает ее в разы сильнее; одержав десять побед подряд она получила “отлично”, похвалу от тренера, а также кучу болезненных синяков по всему телу.

За хорошие оценки Сати получила талон на дополнительный десерт, но вместо этого взяла с собой несколько порций обеда. Однако самого главного – лекарственной сыворотки – она таки не достала, а значит еще целые сутки Ойтушу придется бороться с болезнью самостоятельно.

Он пришел с работы немного раньше обычного, и, не раздеваясь, сразу же рухнул в постель. Стащив с него обувь и верхнюю одежду, промокшую от сырого снега, Сати накрыла парня несколькими одеялами. Ойтуша бил озноб; он задыхался от кашля, а в перерывах между приступами не мог связать и пары слов. Сати ничего не оставалось, как ввести экстазин ему внутривенно.

Девушка была в смятении; она ненавидела себя за то, что при всех своих возможностях, не сумела достать сыворотку для Ойтуша. Удалившись за перегородку, что условно делила их комнату на спальню и «кухню», Сати взяла нож и дрожащими от ярости руками полоснула себя по внутренней части бедра. Глубокий порез мгновенно начал кровоточить; она перебинтовала его первой попавшейся тряпкой и, привалившись к стене, осела на пол. Девушка наслаждалась этой болью, благодаря которой она могла наказывать себя за страдания Ойтуша. Эти приступы самобичевания случались с ней довольно часто, благо, что все порезы быстро затягивались, почти не оставляя шрамов.

– Сати, – хрипло позвал ее Ойтуш, когда экстазин наконец подействовал. Он ничего не знал об этой аутоагрессии – его подруга хорошо умела прятать следы.

– Лучше? – вернувшись в комнату, спросила она.

– Могу горы свернуть. Наверное, – Ойтуш улыбался, сидя в кровати, а его расширенные зрачки делали глаза почти черными.

– Я клянусь тебе, что завтра сыворотка… – начала было Сати.

– Помолчи, мелкая, – перебил ее парень. – Мне нужен только один вечер с тобой и все.

Его голос был спокойным, но глаза горели сумасшедшим огнем, отчего Сати стало немного не по себе. Присев на кровать рядом с ним, Сати убрала мокрые вьющиеся волосы с его лба. Перехватив руку девушки, Ойтуш жадно прижался губами к ее пальцам; он целовал их с наслаждением, закрыв глаза, а его сухие губы были невероятно горячими. Опьяняющая дрожь пробежала по телу Сати, заглушая острую боль в бедре, там, где она порезала себя. Неужели именно сегодня, после трех лет, прожитых вместе, они наконец-то перестанут быть просто друзьями?

Темно-вишневого цвета капля упала на запястье девушки. Взглянув на лицо Ойтуша, она увидела кровавую дорожку, что текла из носа по его верхней губе. Это было плохо, очень плохо.

***

Они проспали. Ночью у Ойтуша пошла кровь из носа, целый фонтан, заливший их и без того убогое жилище. Сати извела почти все имеющиеся тряпки, чтобы остановить этот поток, а потом еще долго не могла уснуть. И в итоге проспала. Это было непозволительно.

В школе любое, даже незначительное опоздание вызывает подозрение и пристальное внимание интуитов, которое Сати было совсем не нужно. Стремительно облачившись в мятую школьную форму, которая состояла из светло-голубой юбки до колена, темной блузки и пиджака с нашивками учебного заведения, она пулей вылетела из дома.

Мокрого снега на улице не было, но Сати все равно натянула шапку на голову, чтобы хоть как-то примять торчащие после сна волосы. Бегом спустившись в метро, она почти чудом протиснулась в закрывающиеся двери. Отдышалась, по привычке прислонилась к большому окну в конце вагона. Устало прикрыла глаза. Теперь, когда в запасе было еще минут десять свободного времени, ее мысли снова перенеслись к Ойтушу.

С окраин города людей ехало мало, зато ближе к центру в вагон набилось, словно в спичечный коробок. В основном это были граждане Второго класса: усталые, не выспавшиеся, многие в масках, со следами разгорающейся дот-инфекции.

Все сидячие места были заняты Первым классом: так было принято; и даже Сати, хоть она и не садилась, была окружена кольцом свободного пространства. Никто из Вторых не посмел бы нечаянно задеть ребенка или вторгнуться в его личное пространство: для Первого класса существовал так называемый закон о неприкосновенности, иными словами – членам Второго класса запрещалось прикасаться к детям до шестнадцати без действительно веской причины.

К счастью протекторий не знал, сколько раз Ойтуш нарушил этот закон в отношении Сати.

Иногда ей было интересно наблюдать за детьми в вагоне, угадывать, есть ли среди них одаренные. Может быть вот этот белокурый мальчик в виртуальном визоре? Эмоции на его лице сменяли друг друга, как облака, которые гонит ветер. Еще бы, он был сейчас так далеко от гула метро и толпы уставших людей – виртуальная реальность дарила ему фантастический новый мир, из которого не хотелось уходить. Или может быть эта девочка с родимым пятном в виде стрекозы? Сати заметила, что она читает книгу вверх тормашками, или же просто спит с открытыми глазами.

Большинство детей не вызывало интереса: кто-то зевал, безуспешно пытаясь разлепить глаза, кто-то сидел, уткнувшись в учебник. Сати подумала о том, а как она выглядит со стороны. Ее отражение в зеркале было худощавым и ссутулившимся. На лице следы усталости, а в глазах – расчетливость, а еще очень много тревоги. Увидев себя, Сати выпрямилась и натянула на лицо выражение вежливого равнодушия.

От метро до школы – высокого старого здания из белого камня – Сати неслась, чуть ли не расталкивая прохожих. В школе нужно быть не позднее семи тридцати, а в запасе у Сати оставалось всего две минуты. Лишь в нескольких метрах от входных дверей, она заставила себя сбавить шаг, поправила съехавшую шапку и восстановила дыхание после бега.

Фойе было опустевшим: все дети были уже на занятиях. Мягкие шаги девушки отзывались в пустых коридорах почти неслышным эхом. На ходу стащив с себя пальто, Сати приложила большой палец к сканеру. Через пару секунд он тихонько пискнул, возвещая о том, что вход разрешен, а над ее головой появилась бегущая строка: «Удачного дня, мисс Лаллеман».

Сати с силой толкнула турникет и тут же, к своему величайшему ужасу почувствовала, как сбила кого-то с ног.

– Было больно, – бесстрастно констатировал детский голос.

В тени фойе поднимался с пола семилетний мальчик в форме группы дознания. Чувствуя, как неприятный холодок ползет по позвоночнику, Сати признала в нем Лидо.

– Прошу прощения, я не заметила тебя, – максимально смягчив свой голос, произнесла Сати.

– Ничего, бывает, – потирая ушибленный лоб, сказал он, медленно подходя ближе. – Куда-то торопишься?

– Нет, – машинально ответила Сати. Взгляд Лидо буквально приковывал к месту. «Главное не смотреть ему в глаза», – подумала она, рассматривая мозаичный пол школьного фойе.

– Я бы на твоем месте поторопился. Ты уже опоздала на три минуты, Лаллеман.

– Неужели? – нервно усмехнулась Сати, уставившись на огромные настенные часы: мальчик был прав. – Тогда я поспешу.

Стараясь не встречаться с интуитом глазами, девушка собиралась было пройти мимо. Нельзя было допустить, чтобы он допросил ее.

– Подожди.

Темные, почти черные глаза Лидо с интересом скользнули по Сати. Серо-коричневая форма группы дознания сидела на нем идеально, будто бы мальчик родился в ней. Спокойным и властным жестом он пригладил волосы, воссоздавая идеальный пробор, испорченный падением.

– Сати, а почему у тебя кровь под ногтями?

Взглянув на свои руки, девушка забыла как дышать. Под несколькими ее ногтями, действительно были тонкие полоски алой крови. Крови Ойтуша. Ситуация приобретала крайне неприятный оборот.

– Должно быть я порезалась, – с холодным равнодушием отозвалась она. – Послушай, Ройсс, мне и правда пора на уроки.

– Именем протектория я имею право задерживать тебя. На столько, на сколько нужно, – все также бесстрастно продолжал Лидо, не обращая внимания на слова девушки. – Смотри мне в глаза.

«Маленький ублюдок», – пронеслось в голове девушки. Она знала: стоит интуиту наладить зрительный контакт, как ни одна, даже самая изощренная ложь на свете, не сможет провести его.

– А, вспомнила. Это менструальная кровь. – Сати изо всех сил старалась смотреть мимо глаз Лидо. Было бы здорово, если бы она могла для убедительности покраснеть.

– Что ж, я ознакомлюсь с твоим циклом, – задумчиво сказал Лидо Ройсс, ставя себе напоминалку. – Но почему же ты не хочешь взглянуть на меня?

Сати взглянула и моментально попала под силу черных гипнотизирующих глаз этого ребенка.

– Ты уверена, что это твоя кровь, Сати? – Лидо сделал шаг навстречу.

“Я не могу, не могу, не могу сопротивляться ему!”

– Н… не… нне… – Сати заикалась. На миг в ее голове пронеслась забавная мысль, что она похожа на устаревшего робота, которому задали слишком сложную задачку, и его микросхемы сейчас перегорят от усилий.

– Мисс Лаллеман, вот вы где!

Неужели это было спасением? Буквально обливаясь потом, Сати с трудом оторвала глаза от взгляда одаренного. А к ним уже спешила, гулко стуча каблуками по коридору, учительница Сати по математике.

– У вас же контрольная, вы не забыли?

Целую секунду девушка возносила хвалу всем точным наукам в мире.

– Мистер Ройсс, а вы опять пристаете к моим ученикам?

Молодая преподавательница, миссис Соммели, видимо, не до конца представляла себе власть, которой располагал Лидо. Одного его слова хватило бы, чтобы снять ее с должности и больше никогда не допустить к преподаванию. Но сейчас интуит был сконцентрирован на Сати, и только поэтому позволил себе пропустить колкое замечание мимо ушей.

– Он больше не задерживает меня, миссис Соммели, – сказала девушка, изо всех сил скрывая свое презрение к юному одаренному.

Резкая боль в одном из кончиков пальцев была настолько неожиданной, что Сати почти что подпрыгнула на месте. Этот мелкий гаденыш улучил момент и остриг ей чуть ли не пол ногтя.

– Я отправлю это генетикам, чтобы подтвердить вашу ДНК. А вам советую вымыть руки с мылом. – Впервые за весь их разговор Лидо позволил себе улыбнуться, и Сати заметила, что в его рту не хватает пары молочных зубов.

«Выбить бы их всех», – задыхаясь от ненависти, подумала девушка. Если бы только ее серые глаза могли метать молнии или источать яд – Лидо бы тотчас забился в агонии. Но она могла лишь смотреть ему вслед, понимая, как дорога будет каждая последующая секунда.

Сейчас врачи возьмут анализ ДНК, и уже через пару минут узнают, кому на самом деле принадлежит эта кровь. Группа дознания без труда определит местонахождение Ойтуша по чипу в его мозге, а в следующие двадцать минут его, ослабленного болезнью и ничего не понимающего, будут избивать, клешнями вытаскивая информацию.

Перспектива была ужасной. Дождавшись, когда мальчишка скроется из вида, она бросилась вон из школы. Вслед Сати доносились увещевания учительницы по математике, но они больше не имели для Сати значения, как и все остальное в этом мире.

Глава – 3

Это был последний рабочий день Торы Матиаса. Семнадцатилетний юноша, работающий уборщиком в биологической лаборатории, мог читать целые лекции о том, как довести начальство до белого каления. Он не был глупым, но его неуклюжесть могла измеряться разве что в астрономических масштабах.

А как еще работать, когда ты хромой, а половина лица и вовсе парализована? Он ронял все, что только можно было уронить: стулья и книги, вешалки с медицинскими халатами и контейнеры с пробирками. Умудрялся проливать на себя и свежесваренный кофе, и только что собранные анализы. Сегодня он случайно опрокинул стеллаж с образцами тканей, за что получил отрезвляющую пощечину и наказ больше никогда не появляться на своем уже бывшем рабочем месте.

В лаборатории Тора продержался целый месяц – пока что это было рекордом в истории его карьеры. Никто не хотел брать на работу неопытного калеку, который на деле оказывался еще и ходячей катастрофой. Но несмотря на все недостатки, Тора обладал живым умом и мог посмеяться над собой: в шутку он любил говорить, что обладает одаренностью, вот только она крепко спит вместе с его намертво парализованной левой половиной лица.

А еще у Торы был брат. Одаренный младший брат.

– Тебя опять увольняют, безмозглый кретин?

Презрительный тон белокурого мальчика ранил Тору в самое сердце.

Эти двое были наглядными примером того, как непохожи между собой бывают родные братья. Тора был высоким, темноволосым, нескладным, похожим на хромого жука палочника, Захария же, напротив, миниатюрный, с вьющимися светлыми волосами, розовощекий – этакая красивая фарфоровая кукла.

– Что разрушил на этот раз?

– Шкаф с образцами, – не поднимая глаз на брата, ответил Тора.

Захария вздохнул и устало опустился в жесткое кресло. Небрежно стащил с головы визор, всем видом давая понять, что это жалкое существо, именуемое братом, отвлекает его от невероятно важных дел.

– Мне надо будет платить за это? – снова прозвучал этот ледяной, совершенно не детский голос Захарии.

– Нет, – подал голос старший лаборант, наблюдая за тем, как Тора неуклюже пытается поднять с пола упавшую папку с документами. – Достаточно будет его месячной зарплаты.

– Вот и хорошо. Будет уроком для него.

Лаборант был бывшим начальником Торы. Целый месяц у него руки чесались: так хотелось всыпать уборщику по первое число. Но каждый раз он сдерживался, видя, какие неудобства причиняет калеке его больная нога. А сейчас, наблюдая презрение, с которым младший Матиас относился к родному брату, лаборант с содроганием представлял, как несладко приходится Торе в стенах дома. Захария был настоящим тираном и, судя по всему, умел неплохо скрывать следы побоев: на неуклюжем парне не видно было ни царапины.

На это и была сделана ставка. Старший лаборант даже не представлял, насколько он ошибся по поводу их.

Едва спектакль был окончен, Захария вколол в «хромую» ногу брата миотоник.

– Потерпи еще пару часов, хорошо? Нужно время, чтобы мотонейроны полностью восстановились.

– Как скажешь, – устало ответил Тора, массирую холодную и бесчувственную конечность. – Лучше было бы вовсе оттяпать эту ногу.

– Пожалуйста, не говори так, – умоляюще произнес Захария, – Без информации, которую ты достал, мы бы никогда не сдвинулись с места.

– Ага, – вяло протянул темноволосый парень, отодвигая нетронутую чашку с горячим шоколадом.

Они сидели в маленьком всеми забытом кафе, подальше от любопытных глаз, «отмечая» небольшую победу. В кои-то веки без своих масок.

– Ты сердишься, на меня, – констатировал младший из них. – Мы просто играли свои роли, Тора. Как и всегда. Ты же знаешь, что я люблю тебя, и неважно, что за чушь я нес в стенах лаборатории.

– Знаю, – ответил Тора, но в его голове все еще звучал ледяной и такой чужой голос его брата. – Просто ты слишком убедительно играешь свою роль.

– Я хороший актер, – улыбнулся Захария.

Они помолчали. Тора чувствовал, как с каждой минутой его ноге возвращается чувствительность, что нельзя было сказать о левой половине его лица – она было парализована по-настоящему. Не то чтобы это отравляло парню жизнь, скорее, символизировало двойную игру, которую они вели вместе с братом.

Одна их жизнь лежала на поверхности. В ней Тора Матиас был хромоногим калекой, которого гнали взашей с каждой новой работы, а Захария – его деспотичным опекуном. Играть эти роли было несложно: стереотипы в головах людей помогали довершать картину. Вторая жизнь братьев лежала вне законов Метрополя: пару лет назад, на свой страх и риск, они добровольно примкнули к небольшой группе сопротивления. Нет, до войны было далеко: куда уж там группе мятежников и отвергнутых обществом единиц против строя, который возводился на протяжении многих столетий. Сбор информации, разведка, слежка за некоторыми одаренными, поиск хоть каких-то данных об Острове – это все, что пока было в их силах.

– Ты знаешь, позавчера я нашел кое-что интересное, – вдруг вспомнил Тора.

– Об аниматусах?

– Нет. В одном из архивов была информация о человеке… его звали, кажется, Тадеус Кель.

Захария поставил свою кружку на стол и внимательно взглянул на брата: это имя он, несомненно, слышал и раньше.

– Пятнадцать лет назад над ним проводили опыты в одной из лабораторий Метрополя. Он значится в архивах как “как индивид с абсолютным иммунитетом”. Его случайно обнаружили эпидемиологи, когда сжигали трупы в нулевых районах. Всех бедняков тогда выкосила аспидная чума, а он один в живых остался. Говорят даже, что он ел и спал среди смертельно больных и все равно не заразился.

– А сейчас он жив? – спросил Захария, с интересом наблюдая за каждым жестом брата.

– Не думаю; ученые много сил вложили, чтобы изучить природу его иммунитета, практически на кусочки его разобрали… После такого долго не живут.

Откинувшись на стуле, Тора задумчиво сделал глоток из своей чашки.

– Но самое интересное в том, что из крови Тадеуса получили лекарство от вышедшего из-под контроля вируса С(H1N7)…

– Минутку, ты говоришь о дот-вирусе? – нахмурился Захария.

– О нем самом.

– Но сыворотку всего два года назад создали, до этого эпидемия людей сотнями косила… – Захария вдруг осекся и пристально взглянул на старшего брата. Похоже, он понял, к чему тот клонит.

– Вспомни, кто умирал в первую очередь: старики, бездомные, асоциальные личности, – Тора понизил голос до шепота: даже здесь, в задрипанном кафе, у стен могли быть уши.

– Тот, кто не приносил пользы Метрополю.

– Именно, – кивнул Тора, – Сыворотка всегда была у нас, но дот-вирус был нужен, как средство контроля.

– Для того чтобы держать нас в страхе, – закончил его мысль Захария.

Они помолчали. Может быть, именно сейчас каждый из братьев осознал, насколько далеко они зашли.

– Идем, – вставая из-за стола, сказал Тора, – Айзеку нужно узнать об этом как можно скорее.

***

Мозговой чип буквально разносил голову Ойтуша на части. Выпав из сновидения, словно рыба из воды, он судорожно хватал ртом воздух. На этот раз образ морского берега и беременной девушки с сиреневыми волосами был настолько реален, что Ойтуш долго не мог понять, где он находится на самом деле. Но задаваться вопросом, почему в его голове чуть ли не каждую ночь рождаются эти видения, у парня не было ни времени, ни сил.

«Доброе утро, Ойтуш Эвери», – как обычно заговорил микропроцессор приятным женским голосом.

«Как бы это утро не стало последним», – подумал парень.

Его подушка была мокрой от крови и пота, а сам он был бледен, словно смерть. Перед глазами все плыло; Ойтуш попытался взять стакан с водой, но дрожащие, сведенные судорогой пальцы не позволили ему этого сделать – стакан разбился вдребезги. Держась за стену, Ойтуш на ватных ногах добрался до раковины и пару раз ополоснул лицо холодной водой.

«Температура вашего тела составляет тридцать девять и восемь градусов Цельсия. Общее самочувствие оценивается как два из десяти. Красный уровень тревоги! Рекомендуется немедленно, повторяю, немедленно принять лекарство от дот-вируса!»

Рекомендуется, только где его взять?

Ойтуш взглянул в зеркало. Оттуда на него смотрел худой, измотанный болезнью тип: темные вьющиеся волосы слиплись, на впалых щеках пробивалась щетина, а воспаленные глаза обрамляли темные круги. Постояв немного лицом к лицу со своим отражением, Ойтуш решил, что не выглядел настолько мерзко даже в худшие свои времена.

Неожиданно в дверь постучали. Вынув лицо из полотенца, Ойтуш настороженно повернулся на стук. Он подумал было, что это вернулась Сати, и, возможно, даже с лекарством, но тревожный холодок, пробежавший вдоль его позвоночника, убеждал в обратном. Это были незваные гости. Да и к тому же у Сати были ключи.

Стук повторился. Настойчиво, даже требовательно, но, тем не менее очень спокойно. Так стучат те, для кого войти – просто вопрос времени. Так может стучать только группа дознания.

Ойтуш убедился в этом, стоило ему лишь приоткрыть дверь. Мощный удар в челюсть отбросил парня метра на два. Неплохая тактика – вначале избиение неизвестно за что, а потом разговоры. Хотя… конечно же, Ойтушу было известно. Живя вместе с Сати, ночуя в одной кровати с ней, он нарушал столько законов, что умереть от дот-вируса было бы легче и приятнее, чем понести наказание. Их связь все равно бы раскрылась, рано или поздно.

Следующий удар пришелся прямо в солнечное сплетение, отчего Ойтуш на несколько секунд забыл как дышать. Согнувшись пополам, он осел на пол, даже не пытаясь защититься от следующего удара. Группу дознания бесполезно останавливать: они знают свое дело и будут бить человека до тех пор, пока не решат, что тот уже готов отвечать на вопросы.

Краем глаза Ойтуш заметил, что их было четверо. Тот, кто избивал его, был обычным служителем протектория, второй стоял чуть поодаль. Маленький мальчик, должно быть, интуит, по-хозяйски восседал на их с Сати не заправленной постели, а еще одна, пока что неясная фигура, стояла в дверном проеме.

– Имя! – Рявкнул один из служителей, схватив Ойтуша за волосы на затылке.

– Цезарь Шан.

Надо быть полным идиотом, чтобы в такой ситуации назвать имя президента Метрополя.

Полицейский побагровел от гнева и замахнулся было для нового удара, но интуит неожиданно остановил его. Как и предполагал Ойтуш, группа дознания решила не выходить за пределы положенного ей рукоприкладства.

– Меня зовут Лидо Ройсс, – сказал темноволосый мальчик, слезая с кровати. – И мне бы очень хотелось познакомиться с тобой.

– Ойтуш Эвери, – назвал парень свое имя, не в силах противится взгляду одаренного. Еще одна тактика протектория: сломить преступника психологически, взять под контроль его волю, заставить отвечать на вопросы, а в итоге – сделать так, чтобы он почувствовал себя ничтожеством. Именно для этого в группу дознания и берут одаренных, способных вторгаться в человеческий разум.

– Неужели не того схватили? – изображая на разбитом лице искренний ужас, спросил Ойтуш.

– Ты смешной, – совершенно по-детски рассмеялся Лидо. – Мы бы никогда так не ошиблись.

Конечно, нет. Микрочип, вживленный в черепную коробку, позволяет отыскать нужного человека, хоть на краю света.

– Ты знаешь, за что ты арестован? – снова спросил интуит, пристально глядя Ойтушу в глаза.

Ну вот и все. Сейчас Ойтуш сам во всем признается, не нужно ни пыток, ни угроз. Черные глаза Лидо заставят его сказать правду, хочет он того или нет.

– Арестован? – прозвучал холодный, надменный голос. – Какие претензии может иметь протекторий к моей обслуге?

Это было невозможно, но Сати была здесь. Ее лицо не выражало абсолютно ничего, кроме разве что сдержанного негодования по поводу того, что незнакомые люди вломились сюда без разрешения. Ойтуш мог только догадываться о том, что творилось в ее душе – настолько холодной и непроницаемой была маска на лице его подруги.

Даже не взглянув в его сторону, Сати, как бы ненароком, встала между ним и Лидо, разрывая тем самым зрительный контакт.

– Это обслуга? – искренне удивился Лидо.

– Да, он живет здесь и каждый день ездит убираться в мою квартиру.

Невероятно, но каким-то образом девушка могла врать, даже смотря интуиту в глаза.

– Ладно, спрошу по-другому, – Лидо склонил голову набок. – Кто этот человек лично для тебя?

– Я же сказала – никто. Просто уборщик, которого вы зачем-то избили, – холодный взгляд Сати скользнул по разбитому лицу Ойтуша, не выражая ничего, кроме пренебрежения к слабой и недолговечной телесной оболочке. – Как он теперь будет работать?

Лидо был в растерянности: впервые за его короткую жизнь, кто-то умудрялся лгать ему прямо в лицо. Девчонка не могла говорить правду, он знал это, к тому же интуиту вполне удавалась контролировать ее в школе сегодня утром. Ойтуш, напротив, ликовал: он чувствовал, что Сати борется за его жизнь всеми мыслимыми и немыслимыми усилиями.

– Ты врешь! – в негодовании выкрикнул Лидо. – Я знаю, вы живете вместе, и вы… вы… вы любовники!

Сати фыркнула, а затем рассмеялась:

– Любовники? Лидо, а тебе уже можно говорить такие слова? Мама разрешает?

Ройсс будто язык проглотил от негодования; обычно это он контролировал ситуацию, а преступившие закон дрожали от страха перед его способностями. На помощь интуиту пришел один из полицейских:

– Лаллеман, протекторий давно присматривает за тобой, – подал голос полицейский, который избивал Ойтуша. Это был мерзкий жирный тип, на котором черный с капюшоном плащ протектория сидел скорее смешно, чем устрашающе.

– Думаешь, мы не знаем, что ты таскаешь еду из школьной столовой, а каждый день, в обед, ходишь к… – служитель запнулся и пренебрежительно взглянул на сплюнувшего кровь Ойтуша, – … мистеру Эвери в морг? До сих пор мы на многое закрывали глаза только из-за твоего договора.

«Договора?!» – недоброе предчувствие пронеслось в голове Ойтуша.

Дело в том, что несколько лет назад у них уже были проблемы с протекторием. Именно тогда Сати, никому не говоря ни слова, подала свою анкету в корпорацию «Няня Момо» – крупнейшую из тех, что сдает в аренду сиделок. Штампа одаренности у Сати не было, да и не предвещалось, а перспектива разлучится с Ойтушем была слишком невыносимой. Через месяц девушке пришло письмо с извещением, что она им полностью подходит, и по достижению шестнадцати лет сможет приступить к работе. Ее цель была достигнута: всевидящий протекторий временно оставил их в покое.

Тогда Сати закусила губу и заставила себя забыть о договоре на несколько лет: лучше даже не представлять себе, каким куском мяса ты будешь, когда станешь сиделкой. И уже тем более Ойтуш ни в коем случае не должен был раньше времени узнать об этом.

– Какая замечательная пара, – оживился Лидо, услышав о договоре. – Он преступник, гниющий в тюрьме, а она будущая сиделка. У моего брата тоже была сиделка, так он зашил ей рот, из-за того, что она пару раз на него чихнула.

Ойтуш был в смятении. Он пытался поймать взгляд Сати, но она нарочно встала к нему спиной. Наверняка есть возможность как-то аннулировать этот договор, иначе группа дознания может хоть прямо сейчас надевать черный мешок ему на голову.

– Значит так, Лаллеман, – мерзко улыбаясь, сказал Лидо, доставая металлическую дубинку из-за пояса полицейского. – Перейдем к более радикальным мерам. Если эта падаль ничего не значит для тебя, ударь его.

– Зачем? – опешила Сати, глядя на тяжелый предмет, что протягивал ей темноволосый мальчик.

– Назовем это: в профилактических целях, – ухмыльнулся Лидо. – И потом, посмотри как этот неряха испачкал пол своей грязной кровью.

Ойтуш действительно выглядел сейчас жалко. Измотанный болезнью, тощий, избитый; он не смог оказать сопротивление, даже если бы очень захотел. Глядя в его глаза, Сати буквально слышала дикий, обезумевший от отчаяния крик, но парень молчал, кулаком вытирая струйки крови, что текли из его носа.

Сможет ли она положить конец этому?

Словно во сне девушка взяла холодную дубинку из рук Лидо.

– Вот и правильно, – одобрительно кивнул тот. – Накажи его.

Сати была на грани. По ее мертвенно-бледному лицу Ойтуш видел, что безупречная роль оказалась близка к краху. Встретившись с девушкой глазами, он едва заметно кивнул ей, как бы говоря: «Ты сможешь, мелкая».

Но Сати медлила.

– Всего пара добросовестных ударов, – подстегивал ее Лидо. – И твой уборщик тотчас же получит сыворотку. Разве ты не видишь, что он умирает от дот-вируса?

Мальчик достал из внутреннего кармана шприц-ручку и небрежно положил его на стол. Чутье подсказывало Сати, что он блефует, но узнать правду можно было только путем невероятной боли. На кендо их учили драться и делать удары, но лишь в противника, который может обороняться. То, что происходило сейчас, было унижением и пыткой для них обоих.

Сати вскинула дубинку для первого удара, и Ойтуш инстинктивно зажмурил глаза, приготовившись испытать боль.

Секунда, две, три… Время шло, а Сати так и стояла замахнувшись. Прошла наверное, целая вечность, прежде чем в гробовой тишине химического склада раздались радостные хлопки Лидо. Все было кончено.

Двое полицейских беспрепятственно сцепили руки Ойтуша наручниками. Затем, грубо схватив его за волосы, заставили опуститься на колени.

– Теперь этот кусок дерьма будет догнивать в одиночной камере, – с презрением сказал интуит, вновь встречаясь глазами с Ойтушем. – Ну что, мистер Эвери, страшно тебе умирать?

– Да, – не нужна была одаренность, чтобы догадаться об этом.

– А жить хочется? Вместе с любимой?

– Да, – хрипло произнес Ойтуш, поднимая глаза на Сати.

– Вот ничтожество, – усмехнулся мальчик, – Посмел думать, что девушка из Первого класса ровня тебе.

Размахнувшись своей маленькой ладошкой, Лидо отвесил ему пощечину.

Сати отреагировала меньше чем за долю секунды. Дубинка, что по-прежнему была в ее руках, проехалась по лицу интуита, превращая нос и губы в кровавую кашу. Полицейские метнулись было к ней, но девушка оказалась проворнее. Молниеносным движением Сати схватила со стола шприц-ручку с сывороткой, но уже в следующее мгновение неведомая сила подняла ее к самому потолку.

Из тени вышла еще одна фигура, которую Ойтуш вначале принял за девушку-полицейского. Длинные трубки торчали из его головы наподобие волос, темно-коричневая кожа была испещрена символами, словно компьютерная плата, а глаза имели цвет красного вина. Но самая ужасающая часть его облика заключалась в грубых швах, что скрепляли вместе растянутые в улыбке губы.

Это был аниматус – искусственно созданное существо, наделенное по заказу протектория нечеловеческой силой.

Невидимыми руками он приковал хрупкое тело Сати к стене, а инъектор в ее руках взорвал, словно мыльный пузырь. Ойтуш в ужасе подумал, что этому творению не составит труда также же легко взорвать и ее голову.

Темная кровь потекла по бледным пальцам Сати, капая на пол. Где-то в углу комнаты тихонько завывал Лидо, пересчитывая оставшиеся молочные зубы. Теперь, когда на сцену вышел аниматус, его способности были больше не нужны.

– Сати Лаллеман, именем протектория, вы арестованы, – огласил приговор голос полицейского.

Глава – 4

В комнате для допросов было большое одностороннее зеркало. Сати избегала смотреть в него, потому что знала: с той стороны за ней наблюдают те, кто привел ее сюда.

Она сидела на жестком стуле, облокотившись на блестящий металлический стол. Грязновато-белые стены, глазок видеокамеры прямо под потолком – за целую, казалось бы, вечность заключения Сати досконально изучила все детали своего временного изолятора.

Часов в комнате не было, поэтому Сати не могла знать, сколько времени прошло с момента, как дознавательная группа доставила ее сюда: это могло быть и тридцать минут и три часа. К ней несколько раз заходили люди протектория; они задавали общие вопросы о ее учебе, отношениях с одноклассниками, родителях, которых она никогда не знала, и о других ненужных вещах. Затем, удостоверившись, что она больше не в состоянии оказывать сопротивление, полицейские сняли с Сати наручники. Но никто не мог дать ей ответа, сколько еще, а главное, чего ей ждать; оставленная наедине со своим отчаянием, девушка ждала приговора.

Она хотела выручить Ойтуша, а вместо этого напала на гражданина Первого класса, одаренного, члена группы дознания. Какое изощренное наказание протекторий изберет для нее – оставалось загадкой. Все могло быть иначе, если бы Сати смогла совладать со своим гневом и молча проглотить все издевательства Лидо. Теперь же ей никого не удастся спасти: ни Ойтуша, ни себя.

Ненависть к интуиту отравляла ее изнутри даже сейчас, перемешиваясь с невыносимым чувством вины. А ладонь, в которой взорвался инъектор, словно в подтверждении ее чувств, горела огнем. Бинты насквозь пропитались кровью, и девушке было страшно представить, насколько уродливы раны под повязкой.

Сати допускала возможность, что Ойтуш был уже мертв, хоть Ройсс и вопил своим окровавленным беззубым ртом, что он будет гнить в тюрьме еще долго. Если жив, то без лекарства все равно долго не протянет. Неужели протекторий окажется настолько бесчеловечным, что вылечит его, а затем заморит голодом в карцере? От таких мыслей, у Сати начинала бешено кружиться голова, а тошнота подступала к самому горлу.

Изувеченная рука невозможно горела, и Сати, вопреки здравому смыслу, решила размотать бинты. Каково же было ее удивление, когда под алой от крови повязкой она обнаружила розовую, как у младенца, без единой царапины кожу! Ее глубочайшие раны зажили без следа, всего за несколько часов.

Изумленная, на ватных ногах, Сати медленно поднялась из-за стола. Она протянула выздоровевшую руку навстречу объективу видеокамеры и несколько раз помахала ей. Они должны были увидеть то, что видела она: не чудо и не божественное исцеление, а ее пробудившуюся одаренность.

Сати принялась бегло вспоминать свою жизнь. Она росла обычным ребенком, вот только почти никогда не болела. Раны и ссадины заживали как у всех, ничего сверхъестественного. Должно быть, мощный стресс последних часов запустил в ее организме какие-то реакции, и одаренность, на которую Сати никогда не рассчитывала, очнулась ото сна.

Шло время, но ничего не происходило. Полицейские, должно быть, уснули, там, за зеркальным стеклом. А может, приговор уже вынесен, и даже такая вещь, как одаренность не сможет ничего изменить?

Прошла еще пара часов, прежде чем Сати окончательно выбилась из сил, размахивая руками и прыгая, как сумасшедшая. Скрипя зубами и едва не плача от бессильной злобы, она опустилась на пол. На что она рассчитывала? Исчезнувшие порезы вовсе не означали, что если один из аниматусов оторвет ей голову, то вместо нее вырастет новая. И уже тем более никто не начнет носить ее на руках, даже если у девушки появится по запасной руке и ноге.

Протекторий строг к тем, кто нарушает законы Метрополя, к тем же, кто перешел дорогу представителям власти лично – жесток до несправедливости. Лидо никогда не позволит ей выйти сухой из воды, будь она хоть трижды одаренной.

А еще Сати вовсе не была уверена, что если травмируется снова, все заживет также же быстро. Может быть, ее одаренность работает только на пике эмоций? Осмотрев свое бедро, там, где она порезала себя прошлой ночью, девушка убедилась в своей теории: старые раны заживали с обычной скоростью.

И все-таки надо было что-то делать. Время шло, и Сати приняла решение выбираться отсюда. Собрав в кулак всю свою ярость, она изо всех сил ударила в стекло: слой кожи тотчас же пластом сошел с костяшек ее пальцев. Закричав от боли, Сати тем не менее повторила свой удар. Зеркало оставалось нетронутым, но с ее руками происходило невероятное: кисти горели так, словно девушка засунула их в печь, а раны затягивались буквально на глазах. Рыча от гнева, Сати продолжала молотить зеркало, но все было безрезультатно. Кожа на нее руках самообновлялась, дымясь, как сырые поленья в костре, но на стекле не было ни трещинки. Нужна была более мощная атака.

Разбежавшись, насколько позволяло пространство маленькой допросной комнаты, Сати ринулась на пуленепробиваемое окно головой вперед. Последнее, что она услышала перед тем как провалится в темноту – это звон разбитого стекла и хруст собственных шейных позвонков.

***

– Имя? – снова те же вопросы.

– О… Ойтуш, – хрипло сказал парень, сплевывая сгусток крови. На этот раз ему было не до шуток.

– Фамилия?

– Эвери.

– Возраст?

– Двад… цать.

Лампа светила прямо в глаза, и Ойтуш не видел лица того, кто допрашивал его. Сильно мутило, а перед глазами плясали разноцветные круги.

– Ты понимаешь, что проведешь здесь остаток своей жизни? – все так же бесстрастно спросил голос: наверняка ему нередко приходилось задавать этот вопрос.

Ойтуш не ответил. Последнее, что он помнил, было чревом черного мешка, что надели ему на голову. Потом он провалился в вязкое беспамятство, и очнулся уже здесь, в месте, которое должно было стать его последним приютом.

– Мистер Эвери, ты понимаешь, что я тебе говорю? – повторил вопрос бестелесный голос.

Вместо ответа, Ойтуш согнулся пополам, и его стошнило прямо себе под ноги.

– Он в терминальной стадии дот-вируса, – произнес из темноты еще один голос. – Больше трех дней точно не протянет. Давай в одиночку его, и дело с концом.

Двое людей в защитных масках с отвращением подхватили Ойтуша под руки. Он не сопротивлялся: куда уж там, когда еле стоишь на ногах.

В грязной комнате с кафельными стенами и полом, плохо промытым от следов чьей-то крови, Ойтуша небрежно бросили на пол. Разрезали одежду, не желая возиться с пуговицами и застежками, а затем долго мыли под струей вонючей воды из шланга. Обстригли волосы на голове, облачили в грубую брезентовую робу, а запястье промаркировали тюремным номером.

Ойтуш реагировал на все манипуляции с энтузиазмом куклы-марионетки. С того момента, как его выгнали из университета, парень не понаслышке знал, что смерть стоит где-то за левым плечом, но всегда сопротивлялся ей, убегал, не давай себя поймать. Дот-вирус забирал у него все: волю, ощущение реальности, контроль над своим телом. На этот раз смерть дышала парню в лицо, и слова о том, что ему не протянуть и трех дней, были не пустым звуком.

Одиночная камера была маленьким, почти лишенным света местом. Здесь не было кровати; лишь унитаз и непонятно зачем торчащий из-под потолка кусок трубы. Пахло сыростью, а откуда-то сверху доносились приглушенные звуки метрополитена. Тюрьма была под землей, хотя, вполне возможно, что воспаленный мозг Ойтуша лишь дорисовывал картину подземки, собирая ее из случайных звуков.

Очутившись в камере, парень упал на холодный камень и почти сразу же заснул, точнее, впал в состояние, что при дот-вирусе называют «радужными снами». Галлюцинации между сном и явью, такие яркие, что не можешь понять, где правда, а где вымысел твоего агонизирующего мозга. Ойтуш был уверен, что уже не проснется.

Через пару часов его разбудили – принесли первый паек. Это были два герметичных пакета, которые Ойтуш с трудом разорвал зубами. В одном оказалась чуть теплая безвкусная каша, во втором питьевая вода. Выпив только воды, Ойтуш вновь отключился.

Несколько раз его водили куда-то вглубь тюрьмы: брали анализы, проводили психологические тесты. Все это время Ойтуш был словно в бреду, он даже не мог быть уверенным на сто процентов, что эти экскурсии по бесконечным, плохо освещенным коридорам не были частью его радужных сновидений. Так это было или иначе, ученые быстро оставили его в покое: умирающий человек ничем не мог пригодиться науке, равно как и тощий больной скот на мясобойне.

Практически все время Ойтуш спал просто потому что был неспособен на что-то еще. Каждый раз, закрывая глаза, он не надеялся проснуться, но каждый раз просыпался. Чип в его голове не давал ему потерять счет времени, сообщая дату и последние новости. Таким образом, парень знал, что провел здесь уже три дня.

Самое интересное началось на четвертые – пятые сутки. Вопреки прогнозам тюремщиков и здравому смыслу самого Ойтуша, парень почувствовал, что пошел на поправку. Он понял это, когда впервые вместо тягостных кошмаров, прерывающихся на полуосознанную блевоту, он шесть часов проспал без всяких снов. После этого, он в первый раз за все время пребывания здесь полностью съел принесенный, точнее, закинутый в дверное окошко, суточный паек.

Он заметил, что перестал харкать кровью, ломка стала сходить на нет, а мысли стали более ясными. Биологическое сканирование тела подтвердило это: температура пришла в норму, а самочувствие достигло пяти баллов из десяти.

К концу первой недели его камеру решили помыть, пустив воду из той самой трубы под потолком. Она покрыла весь пол, а затем поднялась сантиметров на пять. Вода постояла немного, а потом камень в полу раздвинулся, обнаруживая скрытые пустоты для водостока. Они словно поры впитали в себя и грязь, и кровь, и другие унизительные симптомы болезни. Постояв под этим своеобразным душем, Ойтуш почувствовал себя гораздо лучше, и следующие пять часов снова спал без снов.

Но вместе с прежними силами пришло и гнетущее осознание того, что их с Сати история закончилась. Ойтуш никогда не надеялся прожить счастливую жизнь, но тем не менее те несколько лет, проведенных с ней были просто сказкой. У него не было право что-то менять в своей жизни, но была крыша над головой и любимая девушка, не испорченная идеями о социальном неравенстве.

Сейчас Ойтуш впервые в жизни был предоставлен самому себе: не нужно было выполнять служебные обязанности, идти на работу, разделывать трупы, даже микропроцессор можно было отключить и поспать еще немного. Вот только идти было некуда, поговорить – не с кем. Все, что у него осталось – это воспоминания о минувшей, и, как оказалось, довольно-таки счастливой жизни.

Что будет теперь? Своя судьба не особо волновала парня, но вот судьба Сати… Если ей сохранили жизнь, то уже через полгода она станет сиделкой. В одном из своих радужных снов Ойтуш видел, как ему в морг приносят ее маленькое изуродованное тельце, как у того мальчика, которого накормили бритвами. Думать об этом было все равно что загонять раскаленные иголки себе под ногти.

Наш мир был далек от идеала, но Ойтуш не жалел о том, что Сати рисковала жизнью ради него: это был ее выбор. Рано или поздно протекторий все равно схватил бы их – Ойтуш не жалел и о годах, прожитых вне закона. Единственная, по-глупому упущенная возможность, была для парня действительно непоправимой вещью: он так и не решился сказать Сати: «Люблю».

Так прошло ровно десять дней его заключения.

Глава – 5

– Есть еще один, очень деликатный момент, мистер Такер, – здесь мужчина в непримечательном костюме-тройке немного замялся и машинально поправил очки. – Официально Сати еще не достигла возраста самоопределения…

– Что?! – Такер вытаращил глаза.

– Постойте, постойте, – жестом остановил его агент корпорации. – На это есть особое разрешение служителя Ройсса из группы дознания, который лично участвовал в ее задержании. Он уверовал нас, что мисс Сати нуждается в перевоспитании. К тому же ждать осталось всего полгода, потом ее чипируют.

Такер продолжал недоверчиво смотреть на интенсивно потеющего мужчину. Тот пытался выглядеть спокойно, но Такер подметил, что его маленькая нижняя губа то и дело начинала дрожать.

– «Няня Момо» – крупнейшая корпорация, наша репутация идеальна. Никто и никогда…

– Не начнет копать под вас? – перебил его Такер.

– Так тоже можно выразиться, – натянуто улыбнувшись, сказал представитель компании.

Звучало убедительно, не случайно богатый предприниматель и отец двоих очаровательных детей обратился именно туда.

– Стало быть, мистер Спин, и девчонку никто проверять не будет?

– Совершенно верно, – агент улыбнулся, обнажая ряд имплантированных блестящих как жемчуг зубов. – Вы можете делать с ней все, что пожелаете.

– А что за имя такое «Сати»? – недовольно произнес Такер, подтягивая ремень брюк, над которым нависал большой живот. – Ее можно будет переименовать?

– Это девочка из бедной и неблагополучной семьи, – мистер Спин правдоподобно изобразил сочувствие. – Она будет только рада новой жизни и новому имени.

– Хорошо, я согласен, – вздохнул Такер. – Давайте контракт.

Мистер Спин протянул ему графеновую карту размером с визитку:

– Приложите большой палец и повторяйте за мной: я, Виг Такер, принимаю условия соглашения. Здоровье и безопасность изделия гарантирую.

Такер сделал все, что от него требовалось, и агент удовлетворенно спрятал карту во внутренний карман пиджака.

– Теперь, когда все формальности улажены, пара слов о препаратах, – сказал он, аккуратно открывая кейс.

– В смысле, о наркотиках?

– О препаратах, мистер Такер, – осторожно поправил его Спин. – Мистер Ройсс рекомендовал давать ей комбинацию не ниже А2С2.

В кейсе с логотипом “Няня Момо” лежало два десятка ампул и столько же одноразовых шприцев.

– Этого вам хватит на первую тестовую неделю, – сказал Спин. – Если потребуется более высокая доза, наши агенты…

– Стоп, вы ничего не путаете? – вытаращив глаза, Такер рассматривал маркировку А2С2. – У нас уже есть одна девочка, она получает А5С4…

– Особое распоряжение служителя Ройсса, – спокойно повторил мужчина в очках. Беспокоится было не о чем: контракт уже был у него в кармане, все остальное – это не его проблемы.

– Она что, буйная? – нахмурился Такер. – Почему такие сильные нар… препараты?

– Не буйная, отнюдь. Просто невосприимчивая, – пояснил агент. – С нашими изделиями не бывает проблем.

– Ладно, – устало произнес полный мужчина, отмахнувшись от мысли, что ему только что впихнули сомнительный товар. – Когда я получу ее?

– Она уже здесь, мистер Такер, – улыбнулся Спин, кивком указав на небольшую капсулу, стоящую в дверях.

– Давайте ее сюда. Надеюсь, она такая же, как в анкете? Моя дочь обожает фиолетовый цвет.

– Она еще прекраснее, чем в анкете, – заверил агент, вводя код на дисплее капсулы.

Крышка приоткрылась с мягким шипением, обнаруживая внутри не что иное, как самую настоящую куклу.

Дизайнеры «Няни Момо» поработали на славу, облачив девушку в сияющее, в тон волосам, платье, а на голове сконструировав нечто, напоминающее гору взбитых сливок. Изысканный макияж, скрывающий следы почти что недельного заключения и допросов, коротко остриженные аккуратные ногти, а за правым ухом маленький штамп собственности корпорации. Сати Лаллеман была неузнаваемой.

Одаренность, попытка сбежать из комнаты для допросов, а затем бесконечное падение в черноту – это последнее, что она помнила о своей прошлой жизни. Однако, это было далеко не все. Там, за разбитым ею пуленепробиваемым стеклом, произошло еще кое-что, до смерти испугавшее теперь уже служителя Лидо Ройсса, а заодно и весь протекторий. Сати убила аниматуса. Задушила голыми руками. Потребовалась целая неделя «воспитательных разговоров» и манипуляций с ее сознанием, прежде чем Сати забыла о нечеловеческой силе, на которую была способна.

Держать ее в тюрьме до достижения шестнадцатилетия было опасно, поэтому Лидо, используя всю свою власть, настоял на том, чтобы Сати немедленно отдали в одну из семей с самой плохой репутацией. Он назвал это «программой перевоспитания».

Сиделки, получающие сильные наркотики, живут не больше двух-трех лет, и к моменту своей смерти почти полностью утрачивают волю к жизни. С таким раскладом юная особа, уничтожившая аниматуса – что, вообще-то, считалось невозможным – больше не представляла опасности.

***

– Ты мой подарок? – спросила маленькая рыжеволосая девчушка.

Происходящее категорически отказывалось помещаться в гудящую и тяжелую, словно свинцовый шар, голову Сати. Пышная кровать с балдахином, в изголовье которой лежало около десятка подушечек, полки с игрушками, трюмо, ажурные шторы, воздушные шары… Сати однозначно находилась в детской комнате. Интерьер был выдержан в тошнотворной розово-фиолетовой гамме, исключением из которой были ярко-рыжие волосы большой куклы, что сидела в углу комнаты.

– Ау, ты меня слышишь? – повторила девочка, вновь раздражающе вторгаясь в поле зрения Сати.

– Ты кто? – вместо ответа хрипло спросила она. Жутко хотелось пить, а еще больше – закрыть глаза и не видеть всего этого безобразия.

– Я – твоя хозяйка, и меня зовут Лагуна, – гордо представилась девочка. – Папа подарил тебя мне на день рождения.

«Хозяйка? Подарил?!» У Сати больше не оставалось сомнений: из нее сделали сиделку.

Раньше срока, в обход закона. Тут не обошлось без влияния мелкого ублюдка Лидо. Слезы обиды тотчас же навернулись на глаза Сати, но титаническим усилием воли она заставила себя успокоиться. Пусть на смену слезам придет старая добрая ненависть к протекторию и всему Метрополю – с ней Сати уже научилась уживаться.

– Папа сказал, что я могу придумать тебе новое имя, – продолжала Лагуна.

– Имя? – тупо повторила Сати. Мысли шевелились в голове со скоростью ржавых шестеренок, с телом дела обстояли еще хуже: под действием препаратов каждая клеточка словно налилась свинцом.

– Ты глупенькая, да? – с сочувствием спросила рыжеволосая. – Ничего это пройдет. С Шанталь тоже так было, но брат научил ее быстро соображать.

Сати вдруг захотелось ударить эту болтливую девчонку, но руки не слушались ее. К тому же стоило для начала немного присмотреться к обстановке, прежде чем затевать ссоры.

– Сейчас я покажу тебе свою комнату, а потом мы будем играть, – прощебетала Лагуна, беря Сати за руку.

Девушка ухватилась за маленькую веснушчатую ладошку, чтобы не потерять равновесие. Не так-то просто ходить, когда твои ноги словно превратились в две огромные свинцовые колонны.

Закончив показывать Сати свой киберзверинец и коллекцию косметики, которая девочке пяти лет вообще-то и не нужна, Лагуна подвела ее к трюмо. Заглянув в него, Сати потеряла дар речи: в большом овальном зеркале отражалась самая настоящая кукла. Ее кожа сияла изнутри и блестела от ярких страз, волосы были уложены в причудливое и немыслимое «птичье гнездо», как она мысленно назвала его, а фиолетовое платье с завышенной талией и изобилием рюшечек и вовсе превращало Сати в маленькую фарфоровую куколку. Она растерянно хлопала пушистыми ресницами, раза в два длиннее ее собственных, и только выражение изумления на лице, говорило о том, что это все-таки живой человек.

– Ты красивая, правда? – улыбнулась Лагуна, глядя на отражение Сати.

– Бывало и хуже, – отозвалась девушка, кончиками пальцев касаясь своей кожи. Кожа была холодной и какой-то чужой, словно над ней изрядно потрудились пластические хирурги. Хорошо хоть грудь не прибавили на пару размеров.

Сквозь зеркало Сати взглянула на лицо Лагуны. Она не была похожа на избалованного ребенка, хоть и росла в семье богатых родителей. Рыжая и веснушчатая до невозможности, девочка пользовалась косметикой: ее маленький с горбинкой нос был аккуратно замазан тональным кремом. Вырастет – будет делать замену кожи, ведь в нашем обществе веснушки были малопривлекательным рудиментом, от которого было принято избавляться.

В углу комнаты послышалось копошение, и Сати повернула голову на звук. Шевелилась та самая рыжая в человеческий рост кукла. Или не кукла вовсе?

– Познакомься, это Шанталь, – сказала Лагуна. – Еще один папочкин подарок.

Все ясно, другая сиделка. Лицо Шанталь было маскообразным, застывшем в выражении радостного удивления. Она была рыжей и веснушчатой, как и сама Лагуна, и если бы не антураж живой игрушки, вполне могла сойти за ее старшую сестру.

– Шанталь, познакомься – это… ммм… Тюльпан, – немного подумав, сказала Лагуна.

«Тюльпан?! Что еще за чушь?»

– Очень приятно, Тюльпан, – в знак приветствия Шанталь слегка качнула головой. Сати поразил ее голос: он был бесцветный и напоминал шуршание бумаги.

– Как давно ты здесь? – спросила она.

– Сегодня будет ровно два года, – ответила Шанталь, и Сати заметила, что она еще ни разу не моргнула.

Неужели через два года она будет выглядеть точно так же, как этот безвольный манекен с лицом-маской? От этой мысли Сати передернуло от отвращения. А Лагуне тем временем стало скучно.

– Хватит болтать, давайте уже поиграем! Шанталь, ты будешь служанкой, а мы с Тюльпан высокопочтенными гостями.

– Я не буду играть с тобой, Лагуна, – сказала Сати.

– Почему? – искренне удивилась девчонка.

– Меня не должно быть здесь. Это незаконно, – ответила она, догадывалась, что такое слово не знакомо пятилетней, не знающей отказа Лагуне.

– Если ты не будешь играть со мной, брат тебя накажет. Он очень, очень строгий! – испуганно сказала Лагуна.

– Лучше тебе сделать, как она хочет, Тюльпан, – послышался бесцветный голос Шанталь.

Вот оно что. Значит, есть некий старший брат, который держит Лагуну в ежовых рукавицах.

– Ты боишься брата? – спросила Сати.

– Очень, – ответила девочка, закатывая рукав своей водолазки. Сати ужаснулась: ее предплечье было покрыто волдырями, какие бывают после ожога горячей водой.

– Это он сделал с тобой?

Лагуна молчала.

– А родители знают об этом?

Снова молчание. Видимо, даже благополучные семьи не обходятся без скелетов в шкафу.

– За что же он тебя так? – спросила Сати.

– Я разбила аквариум с золотой рыбкой, – виновато сказала Лагуна. – Рыбка погибла.

Не то чтобы Сати было жалко девочку, находящуюся во власти жестокого старшего брата, скорее, ей надо было знать, на что способен неуравновешенный тип, что обварил сестре руку из-за разбитого аквариума.

– Но я все равно не буду играть с тобой, Лагуна, – сказала Сати. – Как зовут твоего брата?

– Николас.

– Давай договоримся: ты оставишь меня в покое, а я сделаю так, что Николас тебя больше не тронет.

– Ты обещаешь, Тюльпан? – Лагуна доверчиво посмотрела Сати в глаза.

– Обещаю, – сказала она и улыбнулась.

Окончание дня было спокойным. Лагуна и Шанталь играли с киберзверинцем, а потом вместе с куклами “пили чай” из розовой посуды. Предоставленная сама себе, Сати получила возможность осмотреть дом, насколько позволило ее накаченное наркотой тело.

Это была богатая квартира, раз в пять больше той, что Сати снимала для отвода глаз. Она передвигалась медленно, держась за стены, усиленно стараясь не потеряться в этом дворце.

За час скитаний Сати обнаружила пять комнат для гостей, кухню и спортивный зал. Еще одна комната была заперта; из-за нее доносился плач грудничка и тихий женский голос. Еще один ребенок? Неужели совесть позволила им рожать столько детей, зная, что одаренными становятся лишь десять процентов? Сати ухмыльнулась, представив, что тиран Николас через несколько лет может оказаться на ее месте. Влезет в долги, заимеет проблемы с полицией… скатиться с пьедестала очень легко, и тогда даже богатые родители не смогут помочь.

Впрочем, это было не ее дело. Все, что нужно было Сати – сбежать отсюда и попытаться найти Ойтуша… если это еще имело смысл. Однако в таком состоянии она не только бегать, но и двух шагов без стенки пройти не могла. Прежде всего нужно было очистить организм от действия наркотика.

***

– Лежи тихо, изделие.

За окном светало. Крупный потный мужчина склонился над Сати и, зажав одной рукой ее рот, сделал инъекцию в шею. Через несколько секунд та же процедура повторилась с Шанталь.

Сати запоздало поняла, что произошло. Этот толстяк, наверняка отец Лагуны и Николаса, вколол ей очередную дозу. Пока дети спят и ни о чем не подозревают.

Ненависть и отвращение обуяло Сати, но наркотическая дрема была сильнее. Она обволакивала словно теплое душное одеяло.

Шанталь так и не проснулась: наверняка привыкла к подобным манипуляциям. Она спала в маленькой детской кроватке, ссутулившись и поджав под себя ноги, словно младенец. Изо рта Шанталь стекала тягучая слюна.

“А отец хитер”, – подумала Сати. Скрывает свои манипуляции под покровом ночи, чтобы не пугать детей и не разрушать их веру в сказку. Пусть думают, что его “подарочки” неповоротливые и глупенькие от природы.

Еще через пару минут она отрубилась.

Пробуждение было кошмарным. Детскую комнату сотрясал осипший, надрывный вопль, как если бы глухонемой человек вздумал кричать. Это была Шанталь. Девушка металась по кровати, тряся головой из стороны в сторону, словно в припадке. Сати не сразу поняла, что происходит, а затем заметила двух маленьких мышей-роботов, что терзали ее веки. Рядом, обливаясь слезами, стояла Лагуна.

– Это Николас! – сквозь слезы сказала она. – Шанталь не хотела вставать, и тогда он приказал мышам разбудить ее.

Вот ведь чертов психопат…

– Где он?! – спросила Сати, вываливаясь из своей кроватки.

Вытирая ручьи слез, Лагуна неопределенно махнула на дверь. Дети любят наблюдать за своими шалостями, и если он прячется за дверью, Сати успеет его схватить.

Но за дверью детской девушку ждал лишь пустой коридор. Вернувшись в комнату, она застала совершенно иную картину: Лагуна больше не плакала, а кибермышки спокойно сидели на ладони Шанталь. Лишь только кровавые отметины на ее веках говорили о том, что пару секунд назад здесь происходило нечто ужасное.

– Он отозвал мышей, – ответила Лагуна на немой вопрос Сати.

Животные-роботы были запрограммированы подчиняться только командам хозяина. Если Николас натравил их на Шанталь, то только он мог отменить команду. Однако в таком случае он должен был быть невидимкой… или же мальчик по-прежнему прятался в комнате.

– Лагуна, не хочешь умыться? – любезно поинтересовалась Сати. – Твои глаза покраснели и распухли.

Всхлипнув напоследок, девочка убежала в ванную комнату, оставляя двух сиделок наедине.

– Шанталь, где Николас? – тихо спросила Сати, подходя к девушке.

Та молчала, заботливо качая на ладони мышат, которые только что причиняли ей боль.

– Ты слышишь меня? – чуть громче повторила Сати, но маскообразное лицо Шанталь оставалось безучастным.

– Бестолочь, – вполголоса констатировала девушка, тщательно осматривая комнату. Все сиделки необратимо деградируют. Исчезают как личности, опускаясь до уровня базовых рефлексов и простейшего набора слов. Должно быть, с Шанталь происходило то же самое: лишенная права выбирать, права иметь личные вещи, она все больше сливалась с окружающим интерьером, превращаясь из человека в атрибут богатства и роскоши. Раньше существовал закон об эвтаназии сиделок, но пару лет назад и его отменили, забирая у них единственное право – умереть, когда они захотят.

Передвигаясь по комнате, Сати почувствовала, что под действием адреналина, влияние препаратов на ее организм несколько поубавилось: мысли стали более ясными, а тело подвижнее. Она шла, словно в воде или как в кошмарном сне, когда за тобой гонятся, а ты никак не можешь убежать от преследования, но опора в виде стен была ей больше не нужна.

– Николаса здесь нет, – внезапно сказала Шанталь. – Он всего лишь маленький ребенок, и ни в чем не виноват.

Надо же, видимо, она деградировала не настолько сильно.

– Ты совсем дура? Он натравил на тебя этих уродцев, – возмутилась Сати, глядя на миловидных мышек с красными глазками. Киберживотных не отличить от настоящих, вот только эти – идеально вышколенные и выполняют любой твой приказ.

– Если ты хочешь выжить в этом доме, тебе надо опасаться Лагуны, – продолжала Шанталь, и Сати удивилась тому, насколько серьезным стал ее голос.

– Ты никогда не пыталась сбежать? – спросила она, пропуская предупреждение мимо ушей.

– Не советую тебе даже думать об этом, – строго сказала Шанталь. – Я была такой же бойкой, как ты, пару лет назад. Теперь я не могу ни перестать улыбаться, ни уйти дальше уборной.

Сати вопросительно уставилась на нее, а Шанталь продолжала:

– Под моей кожей лица и стоп зашиты микробритвы. С ними ты будто бы по углям ходишь. То же самое и с лицом: любая мимика – и словно огнем обжигает. Чтобы совсем не отупеть, я складываю числа в голове, но делать это с каждым днем становится все труднее и труднее.

Сати не знала, что сказать. Произошедшее с Шанталь было не человечески жестоким, но девушка не могла пообещать, что сможет помочь ей. Во всем Метрополе были сотни девушек и парней, участь которых была такой же ужасной, а то и намного ужаснее. Всех спасти невозможно, пока будет существовать само понятие о сиделках.

– Как ты попала сюда? – спросила Сати, присаживаясь рядом.

– Моя мать заболела, – ответила Шанталь. – На нее лечение нужны были деньги, много денег. Я попыталась сбежать, когда моя семья получила пособие за первые полгода работы.

Сати могла себе это представить: огромные деньги – вот что толкает многих людей отдать себя в добровольное рабство.

– Теперь мне уже некуда возвращаться – матери больше нет в живых.

– Сочувствую, – отозвалась Сати. – Моя история похожа на твою. Вот только мне есть куда возвращаться.

Сати не знала, что значит иметь мать, но могла себе представить, что потерять родного человека гораздо тяжелее, чем вообще никогда не знать его.

– Ты сказала, что ты здесь незаконно, – поинтересовалась Шанталь. – Что это значит?

– Я должна была стать сиделкой, но только через полгода, – ответила Сати.

– Тебе нет шестнадцати? – легкое изумление появилось на непроницаемом лице девушки.

Сати покачала головой:

– Нет, и мистер Толстая Ряха знает об этом. Он подписал недействительный договор.

– Ты про Вига Такера? – шепотом спросила Шанталь. – Тюльпан, он очень, очень опасный человек.

– Никакая я не Тюльпан! – вдруг потеряла терпение Сати. – Мое имя Сати, и я не собираюсь плясать под дудку какой-то мелкой плаксы.

– Конечно же ты Тюльпан, – возмущенно сказала стоящая в дверях Лагуна. На ее руках был сверток с хнычущим грудничком, которого она неумело качала.

– Посмотри, что ты наделала, – с укором продолжала девочка. – Кричишь так громко, что разбудила Николаса.

– Николаса? – оторопело повторила Сати, приближаясь к младенцу. – Так это Николас?

Девушка изумленно обернулась на Шанталь в поисках хоть какого-то разумного объяснения, но снова впала в ступор или же просто решила не обращать внимания.

– Да, это Николас, – сказала Лагуна, с нежностью теребя розовые щечки малыша, – И он очень недоволен, что ты обозвала меня плаксой.

Очень медленно до Сати начало доходить происходящее.

– Так это ты все делаешь, – произнесла она, вспоминая и изодранные веки Шанталь, и ожоги самой Лагуны. – Мелкая больная тварь…

– Брат очень сердится на тебя, Тюльпан, – пробормотала девочка. Ее глаза потемнели, губы плотно сжались и даже тембр голоса стал иным. Она больше не была похожа на ту Лагуну, что с восхищением смотрела на преображение Сати или искренне просила защитить ее от «строгого брата». Осознанно или нет, она прикрывалась Николасом, чтобы наказывать себя и окружающих.

– Нет, это я сержусь на тебя! – почти крикнула Сати. – Еще раз назовешь меня «Тюльпан» – крепко получишь по заднице.

Похоже девушка перешла черту.

– Армен! – коротко скомандовала Лагуна, и огромный непонятно откуда взявшийся доберман, в мгновение ока повалил Сати на лопатки.

Из его пасти несло настоящей собачьей вонью, и только переливчатые радужки глаз давали понять, что животное было киборгом. Сати не представляла, откуда он взялся, но сейчас это было неважно: передними лапами доберман со всей силы упирался ей в грудь, злобно рыча и клацая зубами.

– Лежи тихо, иначе Армен отгрызет тебе нос, – мерзко улыбаясь, сказала Лагуна.

– Пусть попробует, ты удивишься! – крикнула Сати, чувствуя, как закипает ее кровь. Сейчас она была уверена, что даже если собака-переросток решит разорвать ее на куски, она выживет, благодаря своей одаренности.

Она попыталась скинуть пса, но тот был слишком тяжелый. Ладно, похоже выбора у нее не было… под истошные крики Лагуны, Сати сомкнула руки на его шее.

Короткий свист раздался в воздухе, и два дротика поразили свою цель. Собака тотчас же обмякла, обрушив на девушку всю свою массу, Сати же успела вытащить иглу из плеча прежде, чем снотворное разлилось по ее крови.

Стрелял пришедший с работы Виг Такер; его дочь растерянно стояла рядом, продолжая держать ребенка на руках, а Шанталь, закрыв лицо руками, забилась в угол, словно испуганный зверек.

Такер неторопливо подошел ближе. Желваки играли на его скулах, а взгляд был холодным и расчетливым. Обеими руками он поднял собаку и оттащил ее в сторону, освобождая тело девушки. Сати хотела было подняться, но еще один дротик угодил ей точно в шею.

– Тебе конец, сучка, – произнес Такер перед тем, как она провалилась в сон.

Глава – 6

Очнувшись ото сна, Сати поняла, что она больше не в детской. Она лежала на большой кровати, а через тяжелые плотные шторы виднелся свет уличных фонарей: пока она была без сознания, в Метрополе наступил вечер.

В голове невероятно шумело, а тело напоминало мешок с костями, вытащенный из под дорожного катка.

– Проснулась наконец-то, – недобро блестя глазами, сказал Такер.

Он был вместе с Сати в этой комнате, и, должно быть, наблюдал за ней, пока она спала.

– Прошу прощения, мистер Такер, – сказала Сати, припоминая ужасные события сегодняшнего дня. – Собака напала на меня, и мне ничего не оставалось, как обороняться…

– Закрой рот, – властно сказал он, подходя ближе. – Пришло время научить тебя хорошим манерам.

Сати с ужасом увидела, как толстяк, втянув живот, начал расстегивать ремень на своих брюках. Неужели он собирается..?

Девушка метнулась к двери, но мощная оплеуха остановила ее, возвращая на кровать.

– Тебе некуда бежать, – прошипел Такер, одной рукой схватив запястья девушки. – Это мой дом, и я в нем хозяин!

Сати подумала, что это конец. Она не даст унизить себя, но и бороться со взрослым, сто килограммовым мужчиной долго не сможет. Надо было лишь произнести слова-активаторы, и ее последний подарок Метрополю уничтожит все в радиусе ста метров.

Узнав, что она будет сиделкой, Сати в первую очередь продумала пути отхода. Заплатив круглую сумму за операцию и еще одну – за молчание хирурга, девушка получила смертельное оружие в виде взрывчатки, зашитой в ее брюшной полости. Сати слышала много рассказов об издевательствах над сиделками, но знала, что активировав бомбу определенным набором слов, она отправит в могилу не только себя, но и своих мучителей.

Внезапный звонок в дверь застал врасплох пыхтящего Такера.

– Да кого там черти принесли?! – с ненавистью произнес он, сползая с кровати.

Слова-активаторы застряли у Сати в горле. Неужели у нее появился крохотный шанс спастись?

– Чтобы ни звука, тварь, – рявкнул он девушке, запирая комнату снаружи.

На окнах, как назло, были частые решетки, да и этаж десятый – сбежать не было вариантов. Сати потолкалась в дверь, но все было бесполезно. Почти потеряв надежду, она вдруг услышала недоумевающий голос главы семейства:

– … всунули договор, откуда мне было знать, что она несовершеннолетняя?

Сати словно водой из ведра окатили: неужели это были люди протектория, пришедшие по душу Вига Такера?

Женский голос что-то негромко возразил ему, после чего Такер вновь бурно распространился по поводу того, какой он порядочный и законопослушный. Сати едва не стошнило от его подобострастного тона.

Выслушав оправдательную тираду, девушка и еще один человек с невероятно мягкими шагами, прошли вглубь квартиры, несмотря на ярый протест хозяина. Сомнений больше не оставалось: они ищут ее. Хорошо это или плохо – Сати не знала, но ясно было одно: оставаться в семействе Такеров ей больше нельзя.

– Открывай, – мягко сказала девушка с едва заметным акцентом, остановившись прямо напротив двери, за которой находилась Сати.

– Там спит мой ребенок, вы разбудите его, – пытаясь казаться спокойным произнес Такер

Сати едва не закричала: «Я здесь!», но в этот же момент услышала, как нечто твердое, напоминающее голову, приложилось об стену.

– Что вы себе позволяете?! – возмутился Такер, после чего последовал еще один короткий удар об стену.

Сати зажала рот ладонью: так может поступать только группа дознания, если, конечно, эти люди действительно были из протектория.

Через пару секунд пискнул датчик, и дверь молча распахнулась. На пороге стоял побитый, багровый от ярости Виг Такер с по-прежнему расстегнутым ремнем и до смешного напоминающий сейчас свою маленькую психопатическую дочь. Чуть поодаль стояли двое незнакомых людей.

Первой в комнату вошла миниатюрная девушка с яркими чертами уроженки провинции Хаммацу.

– Ага, ребенок, как же, – спокойно сказала она Такеру, с ног до головы окидывая Сати взглядом.

– Ты не пострадала? – поинтересовался мужчина в светлом плаще и шарфе. У него был орлиный нос, широко посаженные голубые глаза и пристальный взгляд хищного зверя. Если бы не седые виски, Сати не дала бы ему больше двадцати лет.

– Вы из дознавательной группы? – спросила она вместо ответа.

– А как по твоему: мы похожи на дознавателей? – спросил мужчина и едва заметно улыбнулся своей спутнице.

На полицейских они были явно не похожи: слишком неформальная одежда, и манеры… Взгляд метался с одного лица на другое, и Сати решила, что именно девушка вынудила Такера открыть дверь: несмотря на дружелюбную улыбку, взгляд ее черных глаз был холодным и жестким.

Кем же были эти люди, приструнившие человека, который едва не изнасиловал ее?

– Как я понимаю, личных вещей у тебя нет? – спросил мужчина с орлиным носом, и Сати отрицательно покачала головой.

– Тем лучше; тогда мы отправляемся прямо сейчас, – он мягко хлопнул ее по плечу и направился к выходу.

– Подождите, – запротестовала Сати, не в состоянии сдвинуться с места. – Куда отправляемся?

– Ты хочешь остаться здесь? – спросила уроженка Хаммацу, скрестив руки на груди и скорчив по-детски недовольную гримасу.

– Дана, – обратился мужчина к напарнице, – Я думаю, что пара минут у нас еще есть.

Он задернул шторы и присел на кровать, жестом приглашая обескураженную девушку сесть рядом.

– Ты позволишь? – незнакомец достал шприц из кармана. – Это антидот. Соединившись с молекулами амопентала, он очистит твой организм от седатиков.

Сати кивнула, протягивая руку. Терять было нечего.

– Вы не имеете права! Она моя собственность, я купил ее! – Такер предпринял еще одну попытку бунта, но ледяной взгляд Даны заставил его заткнуться.

– Еще одно слово, и ты не сможешь распоряжаться даже собственной жизнью, – сказав это, она навела на Такера миниатюрный пистолет.

Мужчина в шарфе сделал инъекцию, и Сати почувствовала будто ее вены вмиг обледенели.

– Сати, мы узнали о тебе совершенно случайно. Юная одаренная, которую незаконно продала корпорация… Я должен извиниться за то, что не смогу вернуть тебе прежнюю жизнь на оставшиеся полгода твоего детства. В Метрополе я не всесилен.

«В Метрополе?! Тогда откуда он?» – мелькнуло в голове у Сати.

– Меня зовут Роланд Грейси, – с улыбкой представился мужчина, протягивая Сати руку.

Девушка не поверила своим ушам. Конечно же это имя было известно ей, как и всем жителям Метрополя. Перед ней был сам владелец и президент Острова.

– Теперь ты согласна поехать с нами?

***

– Тебе не кажется немного несправедливым, что мы отдыхаем именно в самый короткий день в году? – сетовала Амалия, заплетая сыну тугие, стелющиеся по голове косы.

– Еще как, мам.

День зимнего солнцестояния, а он же – конец года, был единственным днем, когда жители Метрополя официально могли не работать. Провожая год, тысячи людей оставались дома вместе со своими семьями и зажигали свечи. Целые кварталы отключали электричество, чтобы в полной темноте встретить новый день и поблагодарить протекторий за данный им покой и стабильность.

– Зато сегодня отец из командировки возвращается, – заметил темнокожий юноша, почти задремавший под неторопливые и мягкие движения маминых рук, что теребили его волосы.

Их семья жила в так называемом «нулевом районе» – окраине города, вдали от веток метро, плотно застроенной плохим и очень дешевым жильем. Жить здесь было небезопасно из-за вооруженных банд и социально-опасных инфекций, поэтому, как только мальчику исполнилось шестнадцать, он пообещал себе, что будет работать, не жалея сил, лишь бы только вытащить свою семью из этого поганого болота.

Он никогда не жаловался на жизнь, ведь у него были и мать, и отец, а совсем скоро должен был появиться еще и маленький брат. Амалия и Зафар были не только хорошими родителями, но и прекрасной супружеской парой, и парень верил, что когда-нибудь он найдет себе такую же замечательную девушку, какой была его мать.

Лишь одно обстоятельство омрачало душу юного мечтателя – его мама, Амалия Кель, страдала наркотической зависимостью.

Днем она занималась делами по дому, а ночью работала посудомойкой в стриптиз баре на окраине Метрополя. Тадеус знал, что раньше она принимала метамф только перед ночными сменами, но в последний год он начал находить все больше и больше упаковок, замаскированных под спрей от насморка.

Нулевые районы были богаты на наркоманов: стимуляторы принимали не только асоциальные личности, но и те, кому приходилось много работать. Одна маленькая доза метамфа позволяла без устали работать всю ночь, и достать его можно было из под прилавка практически любой аптеки.

Хуже всего было то, что мама продолжала принимать стимуляторы, даже будучи беременной вторым ребенком. Тадеус боялся, что из-за этого брат родится уродом, и часто скандалил с ней, находя в доме очередной флакон ингалятора. Однако сегодня приезжает отец, а это значит, что еще несколько дней само слово «метамф» будет под запретом. Амалия не могла позволить, чтобы ее муж, который так редко бывает дома, узнал о ее зависимости.

– Тадеус, сходишь за свечами? – спросила она, закончив последнюю из кос.

– Да ты что, мам, – разглядывая себя в зеркало, удивился парень, – Меня в округе сейчас никто не узнает. А с незнакомцами, сама знаешь, у нас разговор короткий.

До этого Тадеус ходил с пушистой, торчащей во все стороны копной волос, но сегодня они с мамой специально встали пораньше, чтобы немного освежить имидж. Конечно, он шутил, но в памяти жителей нулевого района еще свежа была история о полицейском, получившем пулю в спину от уличных банд.

– Перестань говорить ерунду, – возмутилась Амалия. Она была очень миниатюрной, и когда ее шестнадцатилетний сын встал со стула, женщина оказалась на голову ниже его.

– Конечно схожу, – улыбнулся Тадеус, затем еще раз придирчиво взглянул на себя в зеркало, провел ладонью по волосам и напоследок чмокнул Амалию в щеку, – Спасибо за прическу, мам.

На улице шел снег. Огромные пушистые хлопья таяли, едва касаясь грязного, покрытого химическими разводами асфальта. Хорошо хоть смога здесь было меньше, чем в центре Метрополя: нулевые районы располагались на окраинах города, вдали от крупных фабрик и производств. Зима была теплой, и эпидемиологи трубили о новых вспышках аспидной чумы, но Тадеусу не было до этого дела. Он считал, что нельзя обезопасить себя ото всех бед на планете, и смеялся над теми, кто надевал защитную маску, выходя на улицу.

Амбициозный юноша совсем не жалел о том, что его детство прошло, и он так и не стал одаренным. У него были руки, ноги и не самая дурная голова на плечах – вот и все, что, по его мнению, нужно было для жизни. А одаренность… одаренность он, как и отец, называл результатом мозгового, с позволения сказать, полового акта над самим собой, ненужной жировой складкой на теле, пятым колесом и другими красочными эпитетами.

Около автозаправки он заметил девочку, укутанную в огромный вязаный шарф. Она появилась здесь около пары месяцев назад, но весь район уже успел запомнить ее благодаря уродливому шраму почти в половину лица.

Никто не знал, как она оказалась в этом месте, вдали от покровительства протектория, ведь на вид ей явно было меньше шестнадцати. Впрочем, на улице никто не задавал много вопросов; люди оседали в нулевых районах по разным причинам, и не принято было интересоваться, кто твой сосед: маньяк, нищеброд, наркоман или транссексуал. Не нравится публика – вали в более престижный и охраняемый район, если, конечно, у тебя есть деньги.

Тадеус был уверен, что девочка долго не протянет в подобной агрессивной среде, ведь она очень стеснялась своего шрама, была молчаливой и почти никогда не смотрела в глаза. Но вопреки его прогнозам, она уцелела, по крайне мере он помнил ее до тех пор, пока первая волна аспидной чумы не унесла добрую половину жителей. После этого – уже ничего не имело значения.

Парень обошел пол-округи, чтобы насобирать хотя бы тридцать свечей – в канун последнего дня года они были в дефиците. На улице давно стемнело, и бредя домой через мрачные кварталы, Тадеус то и дело обходил стороной странные фигуры. Воображение твердило ему, что это были аниматусы – загадочные существа, гомункулы, обладающие невероятными способностями. Но чаще всего это были просто бомжи в лохмотьях, клянчившие свечи и что-нибудь поесть.

Отец и мать уже были дома. Через час после ужина, по традиции, отключили электричество, и остаток вечера семейство Кель провело в неярком свете парафиновых свечей. Пламя притягивало взгляд и успокаивало что-то внутри; говорить не хотелось, приятнее было просто сидеть, обнявшись, и мечтать о том, чтобы так было всегда.

Амалия сидела на коленях у Зафара, а тот бережно обнимал ее большой живот. Тадеус же пристроился на подушках, брошенных на пол, и дремал, опустив голову на мамины колени. В тот вечер он и представить себе не мог, что последний день года станет последним счастливым событием в жизни его семьи.

Через несколько месяцев, после очередного отъезда Зафара, у мамы случилась передозировка метамфа. Все началось с сильнейшей головной боли, из-за которой под страхом увольнения, Амалия отпросилась с работы. Тадеус вернулся вечером и обнаружил, что она не в состоянии связать и пары слов. Он пришел в бешенство, наорал на нее и вместо того, чтобы позвать на помощь, на несколько часов ушел скитаться по городу.

Вернувшись домой, он нашел Амалию без сознания, и наконец-то поняв весь ужас происходящего, вызвал врачей. Два кошмарных дня и две бессонные ночи Тадеус не знал, что с его мамой: медики не особо делились информацией с жителями нулевых районов.

В больнице у Амалии случился выкидыш, спровоцированный передозировкой метамфа, однако, как Тадеус узнал позднее, ребенок и не мог бы родиться здоровым – слишком много яда ежедневно поступало в организм его матери.

После случившегося, парень ушел из дома. Он ненавидел мать, за что она сделала и еще больше ненавидел себя, за то, что бросил ее одну в тот роковой день. Пусть это и не стало бы причиной смерти его не родившегося брата, Тадеус ненавидел себя за то, что повел себя, как капризный мальчишка.

Он скитался по округе, ночуя в бараках и покупая еду на последние деньги. Парень больше не знал, что делать со своей жизнью; его мечта сделать семью богатой и счастливой потеряла смысл и утратила свою жизнеспособность. Тадеус бежал от себя, не желая вспоминать о своем прошлом, пока волна аспидной чумы не дала ему понять, кем он был на самом деле.

За несколько дней до конца года, группа эпидемиологов сделала невероятную находку: это был мальчик, что уцелел, будучи в эпицентре чумы. Единственный выживший из нулевых районов, феномен, получивший одаренность после семнадцати лет. Человек, иммунитет которого мог помочь в создании вакцины для спасения миллиардов людей, и, что немаловажно, для обретения контроля над ними.

Мальчик искал смерти среди умирающих от чумы, но судьба сыграла с ним злую шутку: пережитый стресс запустил цепочку реакций в его организме, пробудившую стойкий иммунитет. Он стал одаренным, хотя считалось, что после шестнадцати лет это было невозможно. Так или иначе, после долгих исследований, что проводились над ним в лабораториях Метрополя, человек по имени Тадеус Кель прекратил свое существование.

Глава – 7

Сати не помнила, как заснула. Буквально пару минут назад она разговаривала с президентом Грейси, а девушки из Хаммацу угрожала пистолетом Вигу Такеру… Они сказали, что забирают ее на Остров. Но что было потом? Должно быть, седатики еще действовали, потому что сознание самым неблагодарным образом отфильтровало часть произошедшего.

– Уже проснулась? – доброжелательно спросил возникший из ниоткуда Роланд. Вместо объемного вязаного шарфа, на нем был светлый палантин, небрежно наброшенный на шею и плечи. От него пахло свежестью, что бывает после грозы, и Сати сразу же вспомнились внеклассные занятия за городом.

– Что это за место? – спросила Сати, недоверчиво глядя по сторонам. Она была в овальной комнате, больше всего напоминающей каюту на каком-нибудь корабле. Ясно, что интерьер был не более чем интерактивной программой, но стены и пол из “натурального дерева” смотрелись очень органично. Кресло, в котором полулежала Сати, напоминало половинку яйца, а латексный матрас был прохладным и повторял форму ее тела. После всего случившегося, на нем хотелось проваляться как минимум несколько суток.

Рядом стоял журнальный столик со стопкой книг, зелеными яблоками в корзинке и стаканом воды. Сочетание светло-коричневых тонов дерева и медового света ночника создавало ощущение спокойствия, как если бы Сати вдруг попала домой, в тот самый уютный и нереалистичный дом, которым были наполнены ее мечты. Девушке была свойственна вошедшая в привычку подозрительность, но атмосфера этого места и вкрадчивый голос Роланда, действовали успокаивающе.

– Ты в глайдере, Сати, – сказал президент. – Мы летим домой.

Он нажал переключатель в изголовье кровати, и левая стена вместе с потолком исчезла. Сати вздрогнула от неожиданности, но Грейси быстро успокоил ее, положив руку на плечо:

– Я на время отключил функцию интерьера, чтобы ты смогла посмотреть.

Каюта глайдера была прозрачной. Чернильное небо, в котором они летели у горизонта становилось лазурным, а внизу, вместо земли было что-то наподобие белоснежно-розовой ваты.

– Это облака, – пояснил Роланд, с улыбкой рассматривая изумленное лицо Сати. – Мы на высоте пятнадцать тысяч метров.

– Невероятно, – только и смогла сказать девушка, рассматривая эти воздушные горы, по которым, казалось, можно пробежаться как по самым мягким в мире подушкам.

– Полет проходит на гиперзвуковой скорости, – продолжал Роланд. – Мы будем на месте через тридцать пять минут.

– Все это так странно, – задумчиво сказала Сати. – Я столько раз видела глайдеры, но сейчас я даже не помню, как оказалась внутри.

– Тебе многое пришлось вытерпеть за последнюю неделю, – президент присел рядом на кресло. – Ты уснула вскоре после того, как я сделал инъекцию антидота. Это нормально, организм требовал восстановления.

– Что же мне теперь делать?

– Для начала можешь привести себя в порядок, – Грейси вынул из тумбочки стопку одежды и большие ножницы. – Здесь есть небольшая уборная.

Сати все еще была в омерзительном сиреневом платье, «взбитые сливки» на голове спутались и на ощупь стали напоминать засохшую сахарную вату.

– Это можно будет распутать? – спросила она, с содроганием касаясь своих волос.

– Боюсь, что нет, – с сочувствием ответил Роланд. – Прическа сиделок делается раз и навсегда. Обрежь то, что можно, а дома мы приведем тебя в порядок.

Отметив про себя, что он уже второй раз произносит слово «дом», Сати лишь молча кивнула головой.

Уборная, что располагалась за стенкой, была действительно очень тесной. Сати тщательно смыла макияж, переоделась в просторные штаны и футболку. Настал черед волос.

– Ну и черт с вами, – сказала девушка и взялась за ножницы.

Она не стригла волосы, сколько себя помнила, но сейчас прядка за прядкой падали на пол без сожаления.

Через десять минут работа была окончена. Сати придирчиво осмотрела себя и с удовольствием отметила, что она больше не напоминает куклу. Серые глаза не были подернуты мутной пеленой, ресницы опять были нормальной длины, а кожа хоть и была сухой и потрескавшейся, но имела здоровый цвет. И лишь волосы были по ее меркам непростительно короткими. Они вились по голове хаотичными фиолетовыми завитушками, образовывая сходство с задорным барашком, резвящимся на лугу.

Пару раз глубоко вздохнув, Сати смело взглянула себе в глаза, и решительно направилась в каюту.

– Спасибо вам за помощь, конечно, но мне нужно вернуться в Метрополь, – с порога заявила она.

– Вот как? – президент с легким удивлением приподнял бровь, но Сати была уверена, что он ждал этой фразы.

– Мне нужно помочь одному человеку, – уклончиво ответила она.

– Предположу, что подобная просьба связана с твоим… скажем так, другом – Ойтушем Эвери, – произнес Роланд, наблюдая за тем, как на кресле остается вмятина от его ладони.

Брови Сати удивленно поползли вверх. С всевидящим протекторием она уже смирилась, но чтобы еще и Грейси туда же?

– Удивлена, что мне так много известно? – мужчина словно читал ее мысли. – Наша работа заключается в том, чтобы приглядывать за всеми представителями Первого класса, искать одаренных. Вот почему мы следили за тобой и за тем, кто тебя окружает.

– Он жив? – спросила Сати, чувствуя как подкашиваются ее ноги.

К счастью Грейси не стал тянуть с ответом.

– Я не могу однозначно ответить тебе, Сати, – Роланд поднялся с кресла и теперь прогуливался по каюте вперед и обратно. – Мы перестали следить за ним, после того, как вас арестовали. Все внимание было переключено на тебя, ты уж прости. Нам нужен такой ценный сотрудник, как ты, понимаешь?

– Если я такой ценный сотрудник, – деловито заметила Сати, – Почему бы вам не дать мне закончить начатое? А потом я поеду с вами на Остров, обещаю!

– В Метрополе больше небезопасно для тебя, – мягко возразил Роланд. – И потом, как ты собираешься искать Ойтуша?

– Ну… – об этом Сати действительно не подумала.

– Ваши власти используют специальную программу для слежения за носителями чипов, – продолжал президент, – Ну а у нас есть ее точная копия. Сати, ты сможешь поискать его, как только мы прилетим.

Похоже, что Роланду Грейси можно было доверять, даже несмотря на присущее многим лидерам деление на «свои» и «чужие», и тот факт, что он спланировал жизнь Сати более тщательно, чем она сама. Если он мог помочь спасти Ойтуша, она готова была стать его «ценным сотрудником».

– Чем я буду заниматься на Острове? – спросила Сати.

– Станешь частью нашей команды, – Грейси подмигнул ей, словно какой-нибудь одержимый работой хэдхантер.

– И буду носить дурацкую униформу? – Сати мило оскалилась. – Извините, конечно, но со мной эта тактика не сработает.

– Давай лучше я спрошу тебя, – хитро улыбнулся Роланд, поправив палантин. – Что ты знаешь об Острове?

Сати думала целую минуту. А затем еще одну.

– Ничего, – наконец заключила она. – В школе нас пичкали всякой дребеденью типа что на Острове живут ученые, самые одаренные из одаренных. Благодаря своим способностям, они совершают открытия, которые делают наш мир лучше.

– Тебя не прельщает такая жизнь, верно? – с улыбкой заметил Грейси.

– Нисколечко, – Сати улыбнулась ему в ответ. – Но выбора у меня нет, я правильно понимаю?

Роланд не ответил. Он пригладил вьющиеся, с проседью волосы, а затем вновь пригласил ее взглянуть сквозь прозрачный корпус глайдера.

– Мы начали снижаться, взгляни-ка, что там?

На огромной скорости глайдер прорезывал розовые облака. Вскоре по левому борту замаячил город, построенный в горах. Сверкающие дома острыми пиками вонзались в небо, обширные пространства были засажены зеленью, а вокруг был бескрайний океан.

– Неплохо, – только и могла сказать Сати.

– Остров – это райский уголок, затерянный в Мировом океане. Он несет в себе много тайн. Одна из них заключается в том что Остров невозможно увидеть со спутников или обнаружить с помощью радаров. Должно быть, это действие какого-то поля, природу которого мы пока не смогли изучить.

– Каждый месяц мы привозим сюда новых одаренных, которым исполнилось шестнадцать, – продолжал Роланд. – Но они не просто живут и работают здесь. Они семья, все мы семья. Мы постоянно учимся, развиваем свои способности… Скажи, Сати, разве тебе не хочется стать сильнее? Подчинить себе свою одаренность?

Роланд знал, на что давить. Не отрывая взгляда от кусочка земли в океане, Сати кивнула.

– Ты быстро забудешь об ужасах, что творили с тобой, – сочувственно сказал президент. – Ты – уникальная, и твое место здесь, рядом с нами.

Сати улыбнулась самой милейшей улыбкой в мире. Притворяться она умела очень хорошо. Никто, даже сам хозяин рая не мог сказать, где ее место. Кроме самой Сати.

Неожиданно до них донесся приглушенный вопль, напоминающий крик обезьяны.

– Кто это? – удивилась Сати, – Какое-то животное?

– Можно и так сказать, – уклончиво ответил Роланд. Девушка заметила, что впервые за их знакомство улыбка на лице президента сменилась плохо сдерживаемой яростью.

– А я могу немного прогуляться? – спросила она. – Невыносимо сидеть в каюте.

– К сожалению не можешь Сати, – категорично ответил Грейси. – Но не беспокойся: мы скоро прилетим.

Вот те на. Почему он не выпускает ее?

– Тогда последний вопрос, – устало сказала девушка. – Я могу хоть немного побыть одна?

– Конечно, Сати, – Роланд улыбнулся и легонько потрепал ее по хаотично лежащим волосам. – Кстати, мне так больше нравится.

Он вышел из каюты, и Сати мельком заметила Дану, стоявшую за дверью. Получается, девушка из Хаммацу все слышала? Или она здесь в качестве охраны? Могло ли быть так, что президент Грейси опасается ее, раз оставил за дверью своего телохранителя?

Разговор оставил неоднозначное впечатление. С одной стороны, у Сати появилась возможность отыскать Ойтуша, с другой стороны – она вновь чувствовала себя под колпаком. Роланд пытался казаться демократичным, но от его ответов возникало только больше вопросов. К тому же, он запретил ей возвращаться в Метрополь, не разрешил осмотреть глайдер – так не поступают с людьми, которых хотят, как он выразился, сделать «частью команды». И все же, Сати больше некому было доверять.