Читать книгу Повод для беспокойства - Марк Хэддон - Страница 1

Оглавление

Mark Haddon

A SPOT OF BOTHER

This edition is published by arrangement with Aitken Alexander Associates Ltd. and The Van Lear Agency LLC.

В коллаже на обложке использована иллюстрация:

Используется по лицензии от Shutterstock.com

Перевод с английского Ларисы Таулевич

Художественное оформление серии Владислава Воронина

Все началось с примерки черного костюма в универмаге «Алдерс», незадолго до похорон Боба Грина. Джорджа выбили из колеи не похороны. И не смерть приятеля. Если честно, он всегда находил благодушное панибратство Боба несколько утомительным и втайне радовался, что не придется больше играть с ним в сквош. Кроме того, Боб скончался от сердечного приступа за просмотром лодочной регаты по телевизору, и это казалось Джорджу по-своему утешительным. Когда Сьюзан вернулась от сестры, муж спокойно лежал на ковре в гостиной, прикрыв глаза рукой, и она сперва подумала, что тот просто задремал.

Наверное, Бобу было больно. Однако с болью можно справиться. Выделяются эндорфины, и вся жизнь проносится перед глазами. Джордж испытал подобное несколько лет назад, когда, свалившись со стремянки, ударился локтем об острый камень на альпийской горке и потерял сознание – чувство, не лишенное приятности. Особенно ярко запомнился ему вид с моста через реку Тамар в Плимуте. Люди, испытавшие клиническую смерть, рассказывают о светящемся белом туннеле. Многие из них слышали зов ангелов, а придя в чувство, видели стоящего перед собой врача с дефибриллятором.

И – пустота. Конец. Разумеется, Боб ушел слишком рано – всего шестьдесят один год. Что и говорить, тяжело придется Сьюзан и мальчикам, хотя теперь, когда никто не затыкает ей рот, она прямо расцвела. А в принципе, легкая смерть.

Опухоль – вот что напугало Джорджа. Сняв брюки перед примеркой, он вдруг заметил на передней поверхности бедра небольшое овальное пятно, чуть темнее остальной кожи, припухшее и слегка шелушащееся. К горлу подступила противная отрыжка, которую пришлось проглотить.

Рак. В последний раз Джордж испытал подобный страх несколько лет назад, когда опрокинулась моторка Джона Зиневски: он упал в воду и запутался ногой в веревке. Но тогда ужас длился три-четыре секунды. А теперь – никто не поможет ему выправить лодку. Придется покончить с собой. Мысль неутешительная, однако намерение вполне реалистичное. Ему стало чуточку легче. Только каким именно образом?

Прыгнуть с крыши многоэтажного здания – сущий кошмар. Пока перелезешь через парапет, сто раз передумаешь… И без того страшно. Чтобы повеситься, нужно соорудить специальное приспособление. Огнестрельного оружия нет. Если хорошенько напиться, то у него, пожалуй, хватит духу разбить машину. На шоссе А16, на въезде в Стэмфорд, есть подходящая каменная стена. Разогнаться и врезаться в нее со всей дури – что может быть проще?

А вдруг нервы не выдержат? Вдруг он будет слишком пьян, чтобы вести машину? Или кто-то выскочит навстречу? Хорошенькая перспектива – убить ни в чем не повинных людей, остаться парализованным и умереть от рака в тюрьме в инвалидном кресле!

– Простите, сэр, вы не хотите вернуться в магазин?

Джордж сначала не понял, чего ждет от него рыжеволосый паренек в синей форме на пару размеров больше, и лишь через несколько секунд сообразил, что сидит, сгорбившись, на вымощенных плиткой ступеньках.

– Сэр, – не унимался охранник.

Джордж встал.

– Извините, пожалуйста.

– Вас не затруднит пройти в магазин?

Опустив взгляд, Джордж понял, что до сих пор одет в брюки от костюма, а ширинка не застегнута, и быстро исправил оплошность.

– Да, разумеется.

Чувствуя за спиной дыхание охранника, он двинулся мимо сумочек и парфюмов к отделу мужской одежды.

– Сам не понимаю, что на меня нашло.

– Боюсь, вам придется обсудить это с заведующим, сэр.

Преследовавшие Джорджа черные мысли отошли на задний план. Его пошатывало, как от потери крови, но, учитывая обстоятельства, держался он вполне сносно.

Заведующий отделом стоял возле полки с тапочками, сложив руки на животе.

– Спасибо, Джон.

Почтительно кивнув, охранник развернулся на сто восемьдесят градусов и ушел.

– Итак, мистер…

– Холл. Джордж Холл. Извините, я…

– Давайте лучше поговорим в кабинете, – предложил заведующий.

К ним подошла продавщица с брюками Джорджа.

– Они висели в примерочной. Бумажник в кармане.

– У меня что-то вроде провала в памяти, – поспешно сказал Джордж. – Я не хотел ничего плохого.

Радость человеческого общения. Тебе что-то говорят. Ты отвечаешь. Размеренное тиканье беседы. До вечера бы так разговаривал.

– Как вы себя чувствуете, сэр?

Женщина взяла его под локоть и усадила в кресло – самое прочное, удобное и надежное на свете.

Перед глазами все плыло. Затем у него в руках появилась чашка чаю.

– Спасибо.

Не самый хороший чай, зато горячий, в настоящей фарфоровой чашке, которую приятно держать в руках.

– Вызвать вам такси?

«Да, лучше всего вернуться домой, а костюм куплю в другой раз», – подумал он.

Он решил не рассказывать о происшествии Джин: та начнет допытываться, как и что. Джордж считал, люди и без того слишком много болтают. Стоит только включить телевизор, как наткнешься на подробности чьего-то усыновления или исповедь какой-нибудь несчастной, проткнувшей ножом своего мужа. В принципе, он ничего не имел против разговоров. Беседа – одно из немногих жизненных удовольствий. Каждому случается за кружкой пива высказаться о коллеге, недостаточно часто принимающем душ, или о сыне-подростке, который приполз домой под утро мертвецки пьяным и наблевал в собачью миску. Однако толку что?

По мнению Джорджа, секрет довольства жизнью состоял в том, чтобы многого не замечать. Он не понимал, как можно работать десять лет в одном офисе или воспитывать детей, не закрывая глаза на определенные вещи. А что касается последнего круга, когда у тебя выпадут зубы и понадобятся памперсы, то потеря памяти – и вовсе счастье.

Он сказал Джин, что ничего не нашел в «Алдерсе» и поедет в город в понедельник, когда там не будет такого столпотворения. Поднялся в ванную и заклеил опухоль пластырем.

Спокойно проспав почти всю ночь, Джордж проснулся под утро – оттого, что Рональд Берроуз, давно усопший учитель географии, заклеил ему рот липкой лентой и вонзил в грудную клетку острый железный прут. Как ни странно, больше всего Джорджа огорчил запах – вонь плохо вымытого общественного туалета, куда недавно сходил человек с расстройством желудка; и запах этот, отвратительный и резкий, исходил из раны в его собственной груди.

Джордж остановил взгляд на люстре и долго ждал, когда замедлится сердцебиение, – как человек, вытащенный из горящего здания, не в силах поверить, что опасность миновала.

Шесть часов. Он вылез из постели и спустился в кухню. Положил в тостер два кусочка хлеба и достал гейзерную кофеварку – рождественский подарок Джейми. Они держали этот замысловатый прибор на виду по дипломатическим соображениям, но сейчас ему было приятно проводить все манипуляции: наливать воду в нижний отсек, насыпать кофе, ставить резиновый уплотнитель и скручивать вместе верхнюю и нижнюю части. Устройство чем-то напоминало паровой двигатель Гарета, с которым Джорджу разрешили поиграть в тысяча девятьсот пятьдесят третьем году, во время печально известной поездки в Пул. Куда приятнее, чем ждать, пока закипит чайник, рассматривая деревья в дальнем углу сада. Под металлическим основанием кофеварки дышало голубое пламя. Домашняя вылазка на природу. Маленькое приключение. Из тостера выпрыгнул поджаренный кусочек хлеба. В тот уик-энд Гарет поджег лягушку. Как странно, что какие-то пять минут августовского дня могут вмещать целую жизнь.

Джордж намазал тост маслом и джемом, налил кофе в чашку и попробовал. Напиток получился чудовищно крепким. Он лил молоко, пока жидкость не приобрела темно-шоколадный цвет, затем сел за стол и раскрыл журнал Королевского института британских архитекторов, забытый Джейми.

Дом «Азман и Оуэнс». Деревянные жалюзи, раздвижные стеклянные двери, обеденные стулья «Баухаус», одинокая ваза с белыми лилиями на столе. Боже правый! Иной раз хочется увидеть на интерьерном снимке пару скомканных мужских трусов.

«Высокочастотные электрические вибрации с постоянной амплитудой предназначены для уплотнения, минимизации пустот и достижения однородности…»

Дом походил на бункер. Почему нынешние архитекторы так любят бетон? Неужели через пять сотен лет люди будут стоять под мостами и любоваться пятнами? Отложив журнал, Джордж взялся за кроссворд в «Телеграф». Наносекунда. Византия. Челка.

В половине восьмого появилась Джин в сиреневом махровом халате.

– Не спится?

– Проснулся в шесть, больше не смог уснуть.

– Вижу, ты решил испытать эту штуку?

– Между прочим, отличный кофе, – ответил Джордж, хотя от избытка кофеина у него начали дрожать руки и появилось тревожное чувство, что вот-вот случится что-то плохое.

– Что будешь на завтрак? Или ты тут с шести утра пируешь?

– Я бы выпил стакан яблочного сока. Спасибо.

Бывало, по утрам он смотрел на эту располневшую, стареющую женщину чуть ли не с отвращением – всклокоченные волосы, двойной подбородок… Однако в моменты, подобные этому… Наверное, «любовь» – не самое подходящее слово, хотя пару месяцев назад, в той гостинице в Блейкни, они, к обоюдному удивлению, проснулись одновременно и жадно набросились друг на друга, даже не почистив зубы.

Джордж положил руку ей на талию, а она ласково потрепала его по волосам, как собаку. Порой он завидовал собакам.

– Совсем забыла, – отстранилась Джин, – вечером звонила Кэти, они сегодня приедут на ланч.

– Они?

– Ну, да, с Джейкобом и Рэем. Кэти хочет вырваться из Лондона на денек.

Черт, этого еще не хватало!

Жена засунула голову в холодильник и пробормотала оттуда:

– Постарайся держать себя в руках.

Джин мыла полосатые чашки и ставила их на полку. Через несколько минут спустился Джордж в рабочей одежде и побрел к своим кирпичам, не обращая внимания на мелкий дождь.

Втайне она гордилась мужем. Вот супруг Полины, получив графин с дарственной надписью, сразу покатился по наклонной. Не прошло и двух месяцев после выхода на пенсию, как он завел привычку валяться на лужайке в три часа ночи, осушив бутылку виски, и лаять по-собачьи.

Когда Джордж сообщил, что хочет строить студию, ей сразу вспомнилась детская затея Джейми сконструировать ловушку для поимки Санта-Клауса. Однако студия – вот она, стоит в дальнем конце лужайки: фундамент, пять рядов кирпича, оконные рамы, накрытые голубой защитной пленкой.

Не важно, сколько мужчине лет – семь или пятьдесят семь. Ему необходимы свершения. Приносить в пещеру добычу, делать открытия. Плотный обед, двадцать минут подвижных игр и золотые звезды – чтобы они знали: их подвиги не остались незамеченными.

Джин раскрутила кофеварку, из которой вывалилась на сушилку черная гуща.

– Черт!

Достала из шкафчика салфетку. Послушать, как мужья говорят о пенсии – можно подумать, из Вьетнама вернулись. О женах никто не думает. Любовь любовью, но тридцать пять лет дом был в твоем распоряжении, и вдруг в него вторгается… ну, не то чтобы чужой человек…

Работая по утрам в начальной школе и пару раз в неделю – в книжном магазине «Оттакар» в городе, Джин по-прежнему могла видеться с Дэвидом – Джордж ничего не замечал. Но когда муж работал, ложь казалась менее значительной. Теперь он обедал дома каждый божий день, и выкраивать время для встреч с Дэвидом стало сложнее. К счастью, Джордж любил одиночество, и его не интересовало, чем она занимается вне дома. Это все упрощало. Уменьшало вину. Или ее отсутствие.

Джин сполоснула салфетку, выжала воду и повесила на кран. Может, не надо было звать Кэти на ланч? Джордж с Рэем будут подчеркнуто вежливыми, хотя на самом деле им хочется вцепиться друг другу в глотку.

Джордж – достойный человек. Никогда не напивался. Ни разу не поднял руку на нее или детей. Редко повышал голос. Буквально на прошлой неделе уронил на ногу тяжелый разводной ключ и даже не выругался. Просто закрыл глаза, напряг спину и сосредоточился, как будто старался расслышать кого-то вдалеке. И всего один штраф за превышение скорости. Наверное, в этом все и дело.

Джин вспомнила, как завидовала Кэти, когда та стала встречаться с Грэмом – такие дружеские, равноправные отношения. А разве можно забыть лицо мужа как-то за ужином, когда в разговоре о родах Грэм употребил слово «клитор». Джордж так и застыл, не донеся до открытого рта вилку с ветчиной.

В том-то и беда с равноправием. В один прекрасный день Грэм просто ушел, оставив Кэти с Джейкобом. Джордж на такое не способен. И насчет Рэя он прав. Ее тоже не слишком радовала перспектива совместного ланча. Слава богу, хоть Джейми не приедет. Когда-нибудь он назовет Рэя «мистером Картошкой» – при Кэти, а то и прямо в лицо, и будут жертвы.

У Рэя коэффициент интеллекта в два раза ниже, чем у Кэти: как он смеет называть ее «чудесной малышкой»? Правда, в прошлый приезд он починил газонокосилку, хотя на Джорджа это не произвело никакого впечатления. Зато Рэй надежный. Кэти сейчас нужен именно такой мужчина. Способный ее оценить, с хорошей зарплатой, толстокожий. Впрочем, это совсем не значит, что надо выходить за него замуж.

Джордж налил в емкость цементного раствора и проверил мастерком, нет ли комков. Смазав кирпич смесью, поставил на место и легонько подвигал, чтобы сел по уровню.

Страх полетов… Сначала его не слишком беспокоили короткие тряские перелеты на Пальму или в Лиссабон. Запоминались только противный сыр, упакованный в целлофан, и рычание унитаза, когда открываешь его в стратосфере. А в семьдесят девятом году самолет, на котором они возвращались из Лиона, три раза проходил обработку против обледенения. Сначала он заметил, что все в зале отлетов, как нарочно, выводят его из себя: Кэти тренировалась стоять на руках, Джин после объявления посадки побежала в дьюти-фри, парень, сидящий напротив, гладил свои слишком длинные волосы, как кошку…

В самолете у него сдавило грудь от душного, насыщенного какой-то химией воздуха. И лишь когда они выкатились на взлетную полосу, Джордж понял, что самолет неминуемо сломается, а сам он полетит кувырком на землю в металлической трубе вместе с двумя сотнями незнакомцев, кричащих и обделавшихся от страха, и умрет в огненном шаре из раскуроченной стали.

– Мам, по-моему, с папой что-то не то, – произнесла Кэти.

Голос дочери звучал откуда-то издалека, с маленького солнечного круга в самом верху глубокого колодца, в который он падал. Джордж внимательно смотрел на спинку кресла, отчаянно стараясь представить, что сидит в собственной гостиной. Но каждые несколько минут слышал зловещий перезвон и видел красные огоньки справа на переборке, сообщающие экипажу, что пилот сражается с какими-то роковыми неисправностями. Не то чтобы он не мог говорить, просто слова доносились как будто из другого мира, о котором он имел самое смутное представление. А тут еще Джейми выглянул в иллюминатор и оповестил:

– По-моему, у нас отвалилось крыло.

– Когда ты уже повзрослеешь, – прошипела Джин.

А Джордж просто почувствовал, как свистит ветер в образовавшейся дыре, и бесполезная груда металла устремляется вниз. Даже месяц спустя он не мог спокойно смотреть на пролетающие самолеты. Это естественная реакция. Люди не созданы для того, чтобы запихивать их в жестянки и запускать в небо с помощью ракет.

Он поставил кирпич в противоположный угол и протянул над ними веревку, чтобы кладка шла ровно.

Это было невыносимо. Страх заставляет человека любой ценой избегать опасных ситуаций. Леопардов, крупных пауков, незнакомцев с копьями, переходящих через реку. Пусть другие сидят в жестянках, читая «Дейли экспресс», посасывая карамельки, словно едут в обычном автобусе.

Однако Джин любила понежиться на солнышке. А ехать на юг Франции на машине – сомнительное удовольствие. Джордж придумывал способы победить страх, приходивший в мае и достигающий пика, когда они оказывались в Хитроу в июле. Сквош, долгие прогулки, кино, Тони Беннетт на всю громкость, первый бокал красного вина в шесть вечера, новый роман Фрейзера.

Услышав голоса, Джордж поднял голову. Джин, Кэти и Рэй стояли в патио, точно иностранные сановники, ожидающие захода корабля в гавань.

– Джордж!

– Иду. – Сняв с кирпича лишний раствор, он стряхнул остатки в ведро, накрыл крышкой и пошел по лужайке, вытирая руки ветошью.

– У Кэти для нас новость, – сообщила Джин таким голосом, как будто у нее снова разыгрался коленный артрит. – Она не хотела говорить, пока ты не придешь.

– Мы с Рэем решили пожениться, – сказала Кэти.

Душа Джорджа покинула тело. Он наблюдал за самим собой, целующим Кэти и пожимающим руку ее жениху, с высоты метров в пять. Как тогда, при падении со стремянки. Время замедлилось. Сработал инстинкт – защитить голову.

– Поставлю шампанское на лед. – Джин рысью понеслась в дом.

Джордж вернулся в тело.

– В конце сентября, – добавил Рэй. – Все будет очень скромно. Чтобы не причинять вам лишних хлопот.

– Да, – согласился Джордж. – Конечно.

Ему придется произнести речь, сказать что-то хорошее о Рэе. Джейми откажется прийти на свадьбу. Джин запретит Джейми отказываться идти на свадьбу. Рэй станет членом семьи. Всегда будет маячить перед глазами. Пока они не умрут. Или не эмигрируют. Что же она вытворяет? Джордж знал, что дети с трудом поддаются управлению. Их невозможно заставить, например, есть овощи. Но выйти за Рэя? Кэти окончила философский факультет!

На пороге появился Джейкоб, размахивающий хлебным ножом.

– Я снолик, и я спешу на поезд, и… и… и это мой… бивень.

– Наверное, бивень лучше положить на место, – подняла бровь Кэти.

Джейкоб с радостным визгом побежал назад в кухню. Кэти поспешила за ним.

– Иди ко мне, печенька.

И Джордж остался наедине с Рэем. Брат которого сидел в тюрьме. Рэй работал в инженерной компании, делающей высокопроизводительные фрезерные станки с распределительным валом. Джордж понятия не имел, что это такое.

– Гм.

– Как продвигается строительство студии? – поинтересовался Рэй, скрестив руки на груди.

– Пока не завалилась. – Джордж повторил его жест, но понял, что копирует Рэя, и опустил руки. – Еще слишком маленькая.

Оба долго молчали. Рэй поправил носком ботинка три камешка на плитке. У Джорджа громко заурчало в животе.

– Я знаю, что вы думаете, – заявил Рэй.

Джорджу на миг показалось, что тот действительно знает, и его охватил ужас.

– Ну, что я разведен, и все такое. – Он сжал губы и медленно кивнул. – Я понимаю, как мне повезло. Я позабочусь о вашей дочери. Не беспокойтесь на этот счет.

– Хорошо, – сказал Джордж.

– Мы возьмем расходы на себя, – продолжал Рэй, – если вы не против. Вам ведь уже приходилось это делать.

– Нет, это необязательно, – ответил Джордж, радуясь, что может настоять на своем. – Кэти – наша дочь. Мы должны выдать ее, как полагается.

Выдать? Она что, приз?

– Тоже верно, – кивнул Рэй.

Дело не в том, что Рэй из рабочего класса и говорит с северным акцентом. Джордж – не сноб, а судя по размеру машины и по описанию дома, ее жених неплохо обеспечен.

Больше всего Джорджу не нравилось, что Рэй такой огромный – словно обычный человек, на которого смотришь через увеличительное стекло. Двигался он медленно, как жирафы и буйволы в зоопарке. Ему приходилось наклонять голову, чтобы пройти в дверь, а Джейми однажды выдал, что у него «руки душителя».

За тридцать пять лет работы на производстве Джорджу приходилось сталкиваться с самыми разными типами «настоящих мужчин». Здоровяки, силачи, способные открыть пивную бутылку зубами, участники военных действий, убивавшие людей, сексуальные маньяки, готовые трахать все, что шевелится. С ними он не чувствовал себя как дома, но и не боялся. А когда приезжал Рэй, он вспоминал себя четырнадцатилетним мальчишкой, от которого друзья старшего брата скрывают секретный код, превращающий тебя в настоящего мужчину.

– Медовый месяц? – спросил Джордж.

– Барселона, – ответил Рэй.

– Здорово! – сказал Джордж, от волнения забыв, в какой стране находится этот город.

– Надеюсь, там уже будет попрохладней, – заметил Рэй.

Джордж спросил, как дела на работе, и Рэй сообщил, что они поглотили компанию из Кардиффа, которая производит горизонтальные обрабатывающие станки. Все шло нормально. Прижатый к стенке, Джордж всегда мог поддержать остроумную беседу о машинах или о спорте. Правда, чувствовал он себя при этом ягненком в школьном рождественском спектакле: независимо от количества аплодисментов, хочется убежать домой и зарыться в книгу о динозаврах.

– У них есть крупные заказчики в Германии. Хотели заставить меня мотаться в Мюнхен и обратно. Я сразу отказался, как вы понимаете.

Когда Кэти пригласила Рэя познакомиться с родителями, он провел пальцем по полке с компакт-дисками над телевизором и сказал:

– Значит, вы любитель джаза, мистер Холл?

Джорджу стало так стыдно, словно тот достал с полки стопку порножурналов.

На пороге появилась Джин.

– Ты не хочешь переодеться к ланчу?

Джордж обернулся к Рэю:

– Увидимся.

Он пересек кухню, поднялся по лестнице и нырнул в спасительную тишину ванной, где можно закрыться от всех.

Кэти знала, что родители примут новость в штыки. Ничего, переживут. Подростком она и не такое вытворяла. Теперь даже немного скучала по себе прежней, как будто снизила планку. Но рано или поздно понимаешь: доказывать что-то родителям – пустая трата времени. Да, Рэй не семи пядей во лбу. И его трудно назвать самым красивым мужчиной на свете. Но тому, кого она считает самым красивым, на нее плевать. А в мощных объятиях Рэя – тепло и спокойно.

Она вспомнила тупой ланч у Люси. Несъедобный гуляш, приготовленный Барри. Руки его подвыпившего приятеля у себя на пятой точке. У Люси начался приступ астмы. Рэй скакал по лужайке с Джейкобом на плечах. Он перепрыгнул через перевернутую садовую тачку, изображая лошадку. Кэти чуть не заплакала при мысли о возвращении в свою тесную квартирку, пропахшую дохлятиной.

И вдруг он появился на пороге с букетом гвоздик. Кэти немного испугалась. Он не хотел заходить, она настойчиво приглашала. Наверное, от смущения. Неудобно взять у человека цветы и захлопнуть дверь перед носом. Сделала ему кофе. Он сказал, что не силен в застольных беседах, и она спросила, не хочет ли он перейти прямо к сексу. Шутка вышла не такой смешной, как рассчитывала Кэти. Скажи он «да», согласилась бы: приятно чувствовать себя желанной, несмотря на мешки под глазами и футболку из заповедника Котсуолд с пятнами от бананов. Рэй действительно был не силен в разговорах. Он мог отремонтировать кассетный плеер, пожарить блинчики на завтрак и организовать экскурсию в железнодорожный музей. Все это получалось у него лучше, чем пустая болтовня. Он легко выходил из себя. В завершающем периоде своего первого брака он вставил руку в дверь и повредил сухожилия на запястье. При этом она не знала более нежного мужчины.

Месяц спустя Рэй повез их в Хартлпул познакомить с отцом и мачехой. Те жили в небольшом доме с верандой и садом, который показался Джейкобу раем – гномы, пруд и беседка, где можно прятаться.

Алан и Барбара обращались с Кэти как с особой королевской крови, и это нервировало, пока она не поняла, что они относятся так ко всем незнакомым людям. Алан проработал большую часть жизни на кондитерской фабрике. Когда мать Рэя умерла от рака, он стал ходить в церковь и встретил Барбару, которая развелась с мужем, превратившимся в алкоголика («пристрастился к бутылке», по ее выражению).

Они больше напоминали Кэти бабушку с дедушкой, хотя у ее собственных дедушек не было татуировок. Родители Рэя принадлежали к старому миру ответственности и долга. В их гостиной висело одинаковое количество снимков Рэя и Мартина, несмотря на то, что Мартин сделал со своей жизнью. В столовой стоял шкафчик с фарфоровыми статуэтками, а возле унитаза лежал пушистый коврик.

Когда Джейкоб отказался есть жаркое, Барбара пожарила ему рыбные палочки. На вопрос, чем она занимается в Лондоне, Кэти ответила, что устраивает фестивали и выставки, но это прозвучало поверхностно и богемно. Тогда она стала рассказывать историю о пьяном ведущем, которого они наняли в прошлом году, и вдруг вспомнила, слишком поздно, причину развода Барбары. Не сумев переменить тему, смущенно замолчала. Барбара пришла на выручку, спросив о родителях. Кэти сказала, что отец недавно вышел на пенсию, а до этого руководил небольшой компанией. Она не хотела вдаваться в подробности, но Джейкоб проговорился, что дедушка делает качели, и ей пришлось объяснить, что компания отца выпускала оборудование для детских площадок. Это звучало лучше, чем организация фестивалей, хотя тоже не слишком солидно.

Еще пару лет назад ей стало бы неловко и захотелось как можно скорее вернуться в Лондон. Теперь же бездетные лондонские друзья начинали казаться ей поверхностными и богемными. Приятно было общаться с людьми, которые сами воспитывали своих детей, слушали больше, чем говорили, и считали, что уход за садом важнее, чем новая стрижка.

Возможно, они старомодны. Как и Рэй. Он не любит пылесосить. И всегда убирает коробку с тампонами в шкафчик. Но Грэм, который занимался ушу, оказался мудаком. Плевать, что думают родители. Мамочка трахается с бывшим папиным коллегой, а папочка делает вид, что все хорошо, словно не замечая всех этих шелковых шарфов и блеска в глазах. Не им читать лекции об отношениях. Даже думать об этом не хочется. Только бы ланч прошел гладко, и мама не приставала бы с задушевными разговорами за мытьем посуды.

Ланч проходил гладко. До самого десерта. Правда, у Джорджа случилась небольшая заминка, когда он пошел переодеваться. Уже начав снимать рубашку и брюки, он вдруг вспомнил, чтó под ними скрывается, и почувствовал себя героем фильма ужасов, стоящим перед зеркальной дверью шкафа, из которого сейчас выскочит зомби с косой.

Он погасил свет, задернул шторы и помылся в темноте, исполняя гимн «Иерусалим».

Спустился в столовую, гордясь тем, что сумел принять такие быстрые и эффективные меры. Джин, Кэти и Рэй пили вино и беседовали, Джейкоб играл в вертолет, и Джордж, наконец, расслабился. Его страх, что Джин, как обычно, скажет что-нибудь благонамеренное, но неуместное, а Кэти, как обычно, проглотит наживку, и они вцепятся друг в дружку, словно разъяренные кошки, оказался безосновательным.

Кэти говорила о Барселоне. Конечно же, это Испания, как он мог забыть! Рэй отпускал комплименты еде. «Первоклассный суп, миссис Холл!» А Джейкоб строил взлетную полосу из приборов для своего автобуса и не на шутку разгорячился, когда Джордж заметил, что автобусы не летают.

Однако, едва все принялись за черносмородиновый крамбл, как пятно вдруг нестерпимо зачесалось. В памяти всплыло страшное слово – опухоль, и Джордж никак не мог выкинуть его из головы. Он буквально чувствовал, как она растет; конечно, не так быстро, чтобы заметить невооруженным глазом, но все равно растет, подобно хлебной плесени, которую он в детстве выращивал в банке из-под джема на подоконнике.

Они обсуждали приготовления к свадьбе: кейтеринг, фотографов, приглашения… Затем стали решать, резервировать ли отель (этого хотели Кэти с Рэем) или взять напрокат шатер и поставить в саду (предпочтение Джейкоба, который обожал палатки). Тут Джордж начал терять нить разговора.

Кэти повернулась к нему и сказала что-то вроде «когда ты закончишь студию?», но дочь могла с таким же успехом говорить по-венгерски. Он видел, как двигаются ее губы, а звука не слышал. Педаль газа в его голове была выжата до упора, движок ревел, из-под колес валил дым, однако он оставался на месте. Джордж не понял, что случилось потом, но явно ничего хорошего. Кажется, что-то разбилось, и он стремглав выбежал через черный ход.

Загрохотала посуда, Джин повернулась и увидела, что Джордж исчез. Стало очень тихо.

– А где дедушка? – спросил секунд через пять Джейкоб, подняв голову от автобуса.

– В саду, – ответил Рэй.

– Да, – сцепив зубы, подтвердила Кэти.

Джин хотела ее остановить, но не успела. Кэти вскочила с места и побежала вслед за отцом.

– Мама тоже в саду? – спросил Джейкоб.

Джин посмотрела на Рэя:

– Извините.

Рэй посмотрел на Джейкоба:

– Твоя мама – огонь-женщина.

– Почему мама огонь?

– Легко воспламеняется, – пояснил Рэй.

Джейкоб подумал немного и поинтересовался:

– Можно поднять субмарину на поверхность?

– Да, капитан.

Когда Рэй с Джейкобом ушли, Джин прошла в кухню и встала за холодильником, чтобы видеть Кэти, оставаясь незамеченной.

– Надо водой побрызгать! – закричал сверху Джейкоб.

– Мне все равно, что ты думаешь, папа. – Кэти ходила взад-вперед по патио, размахивая руками как сумасшедшая. – Это моя жизнь. Я выйду замуж за Рэя, нравится тебе это или нет.

Джин не видела, где находится Джордж и что он делает.

– Ты ничего не понимаешь. Рэй добрый, хороший. А ты держишься за свои предрассудки. Только попробуй нас остановить, мы сделаем это сами! Ясно?

Кэти смотрела куда-то вниз. Он что, лежит на полу? Когда Джордж выбежал из комнаты, Джин подумала, что он пролил соус на брюки или учуял запах газа, а Кэти, как обычно, поторопилась с выводами. Однако теперь она поняла – случилось нечто более серьезное.

– Папа! – позвала Кэти.

Он ничего не ответил.

– Господи! Сколько можно?

Кэти скрылась из виду. Услышав шаги, Джин распахнула дверцу холодильника и схватила пакет молока. Кэти пронеслась через кухню, разъяренно шипя:

– Да что с ним такое?

Вернув молоко на место, Джин подождала, появится ли муж. Затем поставила чайник и вышла. Джордж сидел на полу патио спиной к стене, прижав ладони к лицу, как тот шотландец, который пил сидр и спал на траве перед зданием магистратского суда.

– Джордж!

Он отнял руки от лица.

– А, это ты…

– Что-то случилось? – спросила Джин, склонившись над ним.

– Мне просто… трудно говорить… А Кэти все кричала…

– С тобой все в порядке?

– Честно говоря, не совсем, – сказал Джордж.

– В смысле?

Он что, плакал? Нет, это смешно.

– Стало трудно дышать. Пришлось выйти на воздух. Извини.

– Значит, это не из-за Рэя?

– Какого Рэя?

Похоже, он вообще забыл, кто такой Рэй, испугалась Джин.

– Нет, не из-за Рэя.

Она коснулась его колена. Странно. Джордж не любит, когда его жалеют. Он любит лекарства от простуды, одеяло и чтобы его не трогали.

– А сейчас тебе лучше?

– Да, немножко лучше.

– Запишу тебя на завтра к врачу, – сказала Джин.

– Не надо к врачу, – упрямо ответил Джордж.

– Не глупи.

Она протянула руку, он ухватился за нее и встал.

– Пойдем в дом.

Джин стало не по себе. В их возрасте может случиться всякое. У Боба Грина – сердечный приступ. У Мойры Палмер отказали почки. Хорошо, что Джордж хотя бы позволяет о себе заботиться. Давно они не ходили так, взявшись за руки. Оба вошли в дом. Кэти стояла посреди кухни и ела крамбл прямо с блюда.

– Папе стало плохо, – сказала Джин.

Глаза Кэти превратились в щелочки.

– Это не имеет никакого отношения к твоему замужеству, – добавила она.

– Что, нельзя было сказать? – не прекращая жевать, возмутилась Кэти.

Джин провела мужа в коридор. Он отпустил ее руку.

– Пойду прилягу.

Женщины стояли молча, пока не услышали щелчок двери, закрывшейся за Джорджем. Кэти положила блюдо в раковину.

– Спасибо, что выставила меня полной идиоткой, – съязвила она.

– С этим ты и сама неплохо справляешься.

Лежать одному в темной комнате было не так приятно, как надеялся Джордж. Следя взглядом за мухой, беспорядочно летавшей в пятнистом сером воздухе, он с удивлением понял, что соскучился по выходкам Кэти. Он и сам не отказался бы на кого-нибудь покричать. От этого становится легче. Но Джордж не умел кричать на людей, он лишь позволял кричать на себя.

Муха присела на кисточку абажура. Все образуется. Джин не заставит его идти к врачу. Никто не вынудит его делать то, что он не хочет. Стоило мысленно произнести слово «врач», и сразу же вспомнились противный запах резиновых катетеров, призрачное свечение рентгеновских лучей, выкрашенные в спокойные тона стены, дипломатичные доктора с планшетами. Надо отвлечься. Восемь американских штатов на букву М. Мэн. Миссури. Мэриленд. Его всегда забывают. Монтана. Миссисипи. Или это только река?

Дверь открылась.

– Можно к тебе в пещеру, дедушка?

Не дожидаясь ответа, Джейкоб вбежал в комнату, запрыгнул на кровать и спрятался под одеяло.

– Теперь огромный… огромный желтый пожиратель монстров не сможет до нас добраться.

– Да, здесь мы в безопасности, – подтвердил Джордж. – У нас тут водится очень мало желтых монстров.

– Это желтый пожиратель монстров, – поправил его Джейкоб.

– Желтых пожирателей монстров, – послушно повторил Джордж.

– А что такое слонопотам?

– Слонопотама не существует.

– А он пушистый?

– Ну, если он не существует, значит, нет.

– А у него есть крылья? – не отставал Джейкоб.

Джордж всегда испытывал неловкость, общаясь с маленькими детьми. Они не очень умны, для этого их отправляют в школу. Однако они чувствуют твой страх. Смотрят тебе в глаза и просят побыть кондуктором автобуса, а у тебя возникает чувство, что сейчас придется сдавать какой-то дьявольски трудный экзамен.

Когда Джейми с Кэти были маленькими, это не имело значения. Отец не обязан играть в прятки или засовывать руки в носки и быть мистером Дракони. Джейкоб и Джин просто с ума сходили по мистеру Дракони. Отец строит домик на дереве, восстанавливает справедливость и помогает в запуске воздушного змея, если дует сильный ветер. И все.

– А у него двигатель или парапеллер? – спросил Джейкоб.

– У кого? – не понял Джордж.

– У этого самолета.

– Я думал, ты знаешь.

– А ты как думаешь? – спросил Джейкоб.

– Наверное, пропеллер.

– Нет, двигатель.

Оба лежали на спине, глядя в потолок. Муха улетела. Откуда-то запахло мокрым подгузником: нечто среднее между куриным супом и кипяченым молоком.

– Будем спать? – спросил Джейкоб.

– Если честно, я бы лучше поговорил.

– Ты любишь разговаривать, дедушка?

– Иногда, – ответил Джордж, – вообще, я больше люблю молчать. Но в данный конкретный момент хочется поговорить.

– Что значит «даныконретный»?

– Сейчас. После ланча. В воскресенье.

– А ты веселый? – спросил Джейкоб.

– По мнению большинства, думаю, нет.

В открывшейся двери показалась голова Рэя.

– Извините, Джордж, постреленок сорвался с поводка.

– Ничего. Мы разговариваем, да, Джейкоб?

Джордж рад был показать будущему зятю, что тоже умеет обращаться с детьми. Однако радость длилась недолго, потому что Рэй вошел в комнату и уселся на кровать. На их с Джин кровать.

– Неплохо устроились, ребята. Залегли на дно? – Рэй прилег с краю.

Общаться с Рэем оказалось еще более затруднительно, чем с Джейкобом. Порой у Джорджа складывалось впечатление, что у Рэя не хватает какой-то части мозга: он может запросто войти в ванную за полотенцем, когда ты сидишь на унитазе, не понимая, что так нельзя.

Джейкоб выкарабкался из-под одеяла.

– Давайте играть в «Вокруг розовых кустов».

Вот и экзамен. Ты спокойно рассуждаешь о слонопотаме и не успеваешь и глазом моргнуть, как тебя уже вовлекли в какой-то унизительный спектакль.

– Давайте, – поднялся Рэй.

«Пресвятая богородица, – подумал Джордж, – они ведь не рассчитывают на меня?»

Они именно рассчитывали.

– Джордж!

Он встал на колени. Джейкоб взял его за левую руку, Рэй – за правую. Джордж от всей души надеялся, что Джин и Кэти не увидят этого дурацкого представления. Джейкоб начал подпрыгивать.

– Вокруг розовых кустов, среди травок и цветов…

– Водим-водим хоровод, – подхватил Рэй. – Как заканчиваем круг, все чихаем дружно вдруг.

Джейкоб подпрыгнул, и они с Рэем, хохоча, повалились на кровать. Джордж понял, что деваться некуда, и в изнеможении откинулся на подушки.

Джейкоб с Рэем хохотали. И Джорджу на миг показалось, что он вот-вот нащупает ручку и откроет тайную дверь, ведущую далеко в детство. Там безопасно.

– Еще! – крикнул Джейкоб, поднимаясь на ноги. – Еще, еще, еще!

Джейми бросил пиджак на спинку стула, расслабил галстук и, описав пируэт по кухне, остановился перед холодильником.

– О да!

Достал бутылку «Короны», вытащил из ящика стола под тостером пачку легких сигарет, вышел в сад, сел на скамейку и закурил. День определенно удался. Контракт с Миллером подписан, дама из «Оуэнс» проглотила наживку. По глазам было видно. Судя по всему, она там главная. Кроме того, Карл все еще на больничном со сломанной лодыжкой, и переговоры с Коэнами вел Джейми. И все видели, что он ничего не испортил. В отличие от Карла.

В саду было очень красиво. И никакого кошачьего дерьма. Наверное, помогли гранулы с львиным пометом. Прошел дождик, мокрые булыжники блестели. На клумбах красовались форзиция, лавр, хоста. Бог знает, зачем люди сеют траву. Разве сад не для того разбивают, чтобы сидеть в нем и ничего не делать?

Откуда-то доносилась ритмичная легкая музыка – достаточно громкая для ощущения приятного летнего вечера, но не настолько, чтобы хотелось от нее избавиться. Джейми отхлебнул пива. Над фронтоном соседнего дома поднялся странный оранжевый пузырь. Он превратился в воздушный шар и медленно поплыл над ветвями черешни. Появился второй, теперь в форме гигантского огнетушителя, затем еще и еще. Джейми выпустил облачко дыма, которое поплыло в сторону, сохраняя свою форму, и растаяло вдалеке над барбекю.

Жизнь прекрасна. У него есть дом с садом. Слева живет старушка – божий одуванчик. Справа – евангельские христиане. Можете говорить о христианах все, что угодно, но они, во всяком случае, не вопят, занимаясь сексом, как немцы, которые жили там раньше. По вторникам и четвергам – спортзал. Три раза в неделю по вечерам приезжает Тони.

Джейми сделал еще одну затяжку. И птицы поют. В десять лет он узнавал их по голосам. Теперь уже нет. Впрочем, не важно. Красивый звук. Естественный, успокаивающий. Скоро появится Тони. Они поужинают в «Карпентерс», на обратном пути возьмут дивиди в «Блокбастере». Если Тони не слишком устал, позанимаются сексом.

В соседнем саду ребенок стучал мячом о стену. Чпок. Чпок. Чпок. Чудесный вечер. Шаткое равновесие. Кто-то просто обязан прийти и все испортить. Люди всегда все портят. А пока… Джейми почувствовал, что проголодался. Интересно, чипсы еще остались? Встал и зашел в дом.

Кэти порой подозревала, что мама специально выводит ее из себя. Ей эта свадьба даром не нужна, зачем она требует, чтобы все было на высшем уровне? Кэти напомнила, что это ее второй брак. Мама заявила, что не хочет прослыть скупердяйкой. Кэти заметила, что некоторые рестораны дерут безбожные цены. Мама предложила венчание. Кэти спросила, зачем. Мама ответила, что это красиво. Кэти высказалась в том духе, что красота не имеет никакого отношения к религии. Мама посоветовала ей пошить свадебное платье. Кэти ответила, что не хочет наряжаться. Мама сказала, что это смешно. И Кэти поняла: надо было слетать в Вегас, пожениться и поставить всех перед фактом.

На следующий день Кэти смотрела по телевизору «Бруксайд», а Рэй с Джейкобом сооружали шалаш из двух обеденных стульев и подстилки для пикников.

– Что вы делаете? – спросила она.

– Шатер. Для свадьбы, – ответил Джейкоб.

«Черт, – подумала Кэти, – я выхожу замуж за Рэя. А у моих родителей вечеринка. Эти два события никак не связаны между собой».

Она позвонила маме и предложила компромисс. Маме достанутся шатер в саду, цветы и торт. А ей – скромная роспись, никакого венчания и готовое платье из магазина.

В следующую субботу Рэй с Джейкобом поехали за новой вытяжкой, а Кэти встретилась в городе с Моной, чтобы купить наряд, пока мама не передумала. Она выбрала в «Уислз» длинное шелковое платье с открытыми плечами небесно-голубого цвета. В таком не побегаешь (Кэти не признавала одежду, в которой нельзя бегать), однако она рассудила, что в случае пожара при регистрации Рэй вынесет ее на руках. В магазине на Оксфорд-стрит нашлась пара шелковых туфель на оттенок темнее, с небольшим каблучком. Забавно было почувствовать себя настоящей женщиной, болтая о моде и мужчинах с Моной, которая, в отличие от Кэти, всегда чувствовала себя настоящей женщиной.

Дома она покружилась перед мальчиками в новом платье, и Джейкоб сказал:

– Ты похожа на истинную леди.

Она наклонилась и поцеловала его. Нагнуться тоже оказалось непросто.

– Мы купим тебе матросский костюмчик в тон моему платью.

– Не издевайся над ребенком, – заметил Рэй.

Джейкоб серьезно посмотрел на нее.

– Я хочу надеть футболку с Бобом-строителем.

– Даже не знаю, как отнесется к этому бабушка.

– Все равно хочу с Бобом-строителем.

«Будем решать проблемы по мере поступления», – подумала Кэти.

Джордж сидел в машине возле поликлиники, вцепившись в руль, как будто спускался с крутой горы. Ему казалось, что зловоние от гниющей раны чувствуется даже через одежду. Можно пойти к врачу, а можно уехать. Поняв, что у него есть выбор, он немного успокоился. Вариант А и вариант Б.

Если он сходит к врачу, ему скажут правду. С одной стороны, узнавать правду не хотелось, а с другой – может, все не так страшно. Вдруг опухоль доброкачественная или ее можно безболезненно удалить? Правда, доктор Бархутян всего лишь терапевт. Наверное, он выпишет направление к специалисту, и придется жить, мучаясь ожиданием, неделю, две, а то и целый месяц. Вполне вероятно, что за неделю без сна и еды он лишится рассудка, и тогда не надо будет ничего решать.

Если сейчас уехать, из больницы позвонят домой и спросят, почему не пришел. Вдруг Джин подойдет к телефону первой? Он умрет от рака. Джин узнает, что он не пошел к врачу, и рассердится, что не захотел лечиться. Кроме того, если он сейчас уедет, доброкачественная опухоль может превратиться в злокачественную и неизлечимую. И он проживет остаток дней с осознанием, что умирает в результате собственной трусости. Джордж вышел из машины только потому, что больше не мог оставаться наедине с собой в замкнутом пространстве. Присутствие людей его немного успокоило. Он записался в окошке и сел на стул.

«Что я могу сказать в своей речи о Рэе? – думал Джордж. – Он хорошо ладит с детьми. Во всяком случае, с Джейкобом. Может отремонтировать все, что угодно. Вернее, думает, что может. Газонокосилка после его починки продержалась всего неделю. В любом случае это недостаточно весомый повод для брака. У него есть деньги. Весомый повод, но лишь в том случае, если женщине действительно нравится ее избранник».

Рэй и Кэти любят друг друга. Впрочем, насчет Кэти он сомневался. Трудно понять, что у нее на уме. Дочь никогда не скрывала своего мнения – по поводу обоев в спальне или мужчин с волосатой спиной, – однако высказывала его столь неистово (зачем так нервничать из-за каких-то обоев?) и меняла столь часто, что ее взгляды не казались элементом цельного мировоззрения. Порой, особенно в подростковые годы, Джордж начинал подозревать, что у дочери проблемы с психикой.

Нет. Он все перепутал. Отец невесты не обязан расхваливать своего будущего зятя (сформулировав эту мысль, Джордж почувствовал, что здравый смысл возвращается). Для этого существует шафер. Значит, не стоит огорчаться из-за свадьбы. Надо радоваться, если шафер окажется не таким придурком, как предыдущий («я позвонил всем бывшим девушкам Грэма, чтобы выяснить, что ожидает Кэти, и они сказали…»).

Подняв глаза, Джордж увидел на стене плакат. На фотографии слева – полоска загорелой кожи и надпись: «Как вам нравится мой загар?» А справа – страшный нарыв и слова: «Как вам нравится мой рак кожи?»

У него закружилась голова от страха, и он понял, что в попытке обрести равновесие ухватился за плечо миниатюрной индианки, сидящей рядом.

– Извините.

Джордж поднялся и устремился к выходу. Какому идиоту пришло в голову повесить здесь этот плакат? На полпути к двери его окликнули из-за стойки.

– Мистер Холл! Пройдите к доктору Бархутяну.

Не решившись бежать, Джордж вернулся к открытой двери кабинета, возле которой стоял сияющий доктор.

– Здравствуйте, Джордж.

Они обменялись рукопожатием. Врач провел его в кабинет, закрыл дверь и уселся на стул, зажав между большим и указательным пальцами правой руки огрызок карандаша на манер сигары.

– На что жалуетесь?

На полке за его спиной стояли дешевая пластмассовая модель Эйфелевой башни и фотография девочки на качелях. Это конец.

– У меня был приступ, – сказал Джордж.

– Что именно произошло?

– Во время ланча. Я стал задыхаться и выбежал на улицу.

«Всего лишь приступ. И что я так разволновался?»

– Боли в области груди? – спросил доктор Бархутян.

– Нет.

– Вы упали?

– Нет.

Врач глубокомысленно кивнул. Джорджу стало не по себе. Происходящее напоминало сцену из боевика с русским убийцей, необъяснимым пожаром и членом парламента, имеющим склонность к проституткам. А за всем этим стоит старый выпускник Итона в библиотеке лондонского клуба, который все знает и может стереть человека с лица Земли одним телефонным звонком.

– От чего вы хотели убежать? – спросил доктор Бархутян.

Джордж не знал, что на это ответить.

– Вы чего-то испугались?

Он кивнул, чувствуя себя пятилетним.

– И чего же?

Все правильно. Хорошо, когда тебе пять лет. О пятилетних мальчиках все заботятся. Доктор Бархутян его спасет. Главное – не расплакаться. Джордж поднял рубашку и расстегнул брюки. Доктор Бархутян бесконечно медленно взял со стола очки, надел их и наклонился над опухолью.

– Очень интересно.

Интересно? Господи боже! Он умрет от рака в окружении студентов и профессоров дерматологии, специально приехавших посмотреть на уникальный случай. Джорджу показалось, что прошел целый год. Врач снял очки и выпрямился.

– Если не ошибаюсь, монетовидная экзема. Стероидная мазь справится с ней за неделю.

Доктор помолчал и сбил с карандаша на ковер воображаемый пепел.

– Одевайтесь.

Джордж заправил рубашку и застегнул брюки.

– Я распечатаю рецепт.

Пересекая вестибюль, Джордж прошел сквозь сияющий столб солнечного света, льющегося через окно на пятнистый зеленый ковер. Молодая женщина кормила грудью младенца. Опирающийся на трость румяный старик в высоких сапогах смотрел мимо детей в колясках, мимо потрепанных журналов – на поля вдалеке, где, без сомнения, провел большую часть трудовой жизни. Телефон звенел церковными колоколами.

Джордж толкнул стеклянную дверь и вступил в новый день. Пели птицы. Нет, не пели, но просто обязаны были – в такое прекрасное утро. Безоблачное небо прошивала белая молния самолета, несущего людей в Чикаго и Сидней, на конференции и в колледжи, домой или в гостиничные номера с пушистыми полотенцами и видом на океан.

Остановившись на ступеньках, Джордж с наслаждением вдохнул приятный запах костра и недавнего дождя. В нескольких шагах, за ровненько подстриженной живой изгородью, его ждет верный «Фольксваген Поло». Можно ехать домой.

Подкрепившись чипсами, Джейми плюхнулся на диван в гостиной и нажал кнопку автоответчика.

«Здравствуй, Джейми. Это мама. Надеялась тебя застать. Не важно. Наверное, ты уже слышал новость. В воскресенье к нам приезжали Кэти с Рэем, они женятся. Нас это немного выбило из колеи. Отец до сих пор не может прийти в себя. В общем, я хочу, чтобы ты знал. Третья суббота сентября. Отмечать будем у нас. Поставим шатер в саду. Кэти сказала, чтобы ты приходил с кем хочешь. Ближе к дате мы отправим всем приглашения. Так или иначе, хотела бы с тобой поговорить. Приезжай, когда получится. Люблю тебя».

Что? Женятся? Джейми прокрутил сообщение еще раз, надеясь, что ослышался. Нет, все верно. Господи! Сестра и раньше делала глупости, но это уже ни в какие ворота не лезет. Кэти не может выйти за Рэя. Она знает французский. Рэй не читает ничего, кроме биографий спортсменов. После двух кружек пива он начнет толкать речь о «наших цветных братьях». Они живут вместе… полгода?

Джейми прослушал сообщение в третий раз, прошел в кухню и достал из морозилки упаковку порционного мороженого в шоколадной глазури.

Он и сам не понимал, почему так разошелся. В последнее время он редко видел сестру, и всегда с Рэем. Какая разница, если они поженятся? Простая формальность. Что же его взбесило?

Черт! Опять кошка в саду! Джейми поднял камешек, прицелился и промазал. Ну вот, испачкал рубашку мороженым. Он стал оттирать пятно влажной губкой.

Джейми задело, что он услышал новость не от Кэти. Сестра побоялась сообщить сама: знала, что он скажет. Или подумает. Решила спихнуть на маму. Люди всегда все портят. Едешь себе по Стритему, никого не трогаешь, а какой-то кретин врезается тебе в дверь, болтая по мобильнику. Уезжаешь на выходные в Эдинбург, а какие-то сволочи крадут твой ноутбук и гадят на диван.

Джейми выглянул в окно. Чертова кошка вернулась. Он отложил мороженое и подобрал камень, на сей раз поувесистей. Скользнув по ограждению клумбы, снаряд перелетел через стену и, судя по громкому треску, угодил в некий объект в соседском саду. Джейми захлопнул окно и ретировался в глубь дома, прихватив мороженое.

Пару лет назад Кэти и не посмотрела бы на Рэя. Она просто устала и не может трезво мыслить. Два года прожила в убогой квартирке, присматривая за Джейкобом и не позволяя себе спать больше шести часов в сутки. И тут появляется Рэй – обеспеченный, с огромным домом и шикарной тачкой. Надо позвонить сестре. Джейми положил мороженое на подоконник. Наверное, Рэй сам сообщил родителям. Точно. Это в его стиле. Ворвался в гостиную, топая ботинками сорок девятого размера, и сказал. А на обратном пути получил нагоняй от Кэти за то, что присвоил ее лавры.

Джейми набрал номер. Слушая гудки, он вдруг осознал, что к телефону может подойти Рэй, и чуть не бросил трубку.

– Вот хрень!

– Алло, – сказала Кэти.

– Слава богу! – вырвалось у него. – Прости, я не то хотел сказать. Это Джейми.

– Привет, Джейми.

– Мама только что сообщила мне новость.

Он старался говорить легко и непринужденно, но не мог справиться с паникой.

– Да, мы решили объявить всем только по дороге в Питерборо. А потом вернулись домой, Джейкоб раскапризничался, я замоталась. Собиралась позвонить тебе вечером.

– Ну, поздравляю.

– Спасибо.

Наступила неловкая пауза. Ему хотелось, чтобы Кэти сказала: «Спаси меня, Джейми, я совершаю ужасную ошибку», однако сестра не собиралась так говорить. Хотелось закричать: «Что ты творишь, черт возьми!» Только ведь она до конца дней не простит.

Он спросил, как Джейкоб, и Кэти стала рассказывать, что тот нарисовал носорога и сам сходил в туалет. Джейми быстро переменил тему:

– Так можно прийти с Тони?

– Конечно.

И тут Джейми понял, что ни за какие коврижки не привезет Тони в Питерборо. Положив трубку, он взял с подоконника мороженое, вытер коричневые капли и вернулся в кухню сделать чашку чаю.

Господи! Тони – в Питерборо! Никогда! Джейми сам не понимал, что хуже: если родители будут делать вид, будто Тони – коллега Джейми, чтобы соседи не догадались, или проявлять излишний энтузиазм. Скорее всего, энтузиазма будет полна мама, а папа начнет притворяться, что Тони – коллега Джейми, и оба будут злиться.

О друзьях Рэя он и думать боялся: насмотрелся на таких в колледже. Насосутся пива – и готовы линчевать попавшегося под руку гомосексуала просто из спортивного интереса. Кроме тех, кто скрывает свою ориентацию. Такие тоже попадаются. Рано или поздно они напьются, насядут на тебя в баре и все выложат, а потом обидятся, что ты не захотел пойти с ними в номер.

Интересно, что сейчас поделывает Джефф Уэллер? Женился небось для виду, купил дом в Сафрон-Уолдене и прячет за бойлером старые экземпляры «Молнии».

Джейми потратил немало времени и сил, чтобы разложить свою жизнь по отдельным ящичкам. Работа. Дом. Семья. Друзья. Тони. Спорт. Отдых. Некоторые вещи вполне смешиваются: Кэти и Тони; друзья и спорт. Однако все это не зря находится по отдельности. Как в зоопарке. Можно поселить попугаев к обезьянам. Но если вообще убрать клетки, получится кровавая баня!

Джейми решил не говорить Тони о приглашении. Промолчать – и дело с концом. Его взгляд упал на недоеденное мороженое. «Что я делаю? Я ведь купил его, чтобы поднять настроение, когда поссорился с Тони. Надо было сразу выбросить». Запихнув мороженое в мусорное ведро, Джейми достал из холодильника остальные четыре и отправил туда же. Вставил в проигрыватель «Рожденный бежать», заварил чай. Помыл и вытер сушилку для посуды. Налив себе чаю, добавил нежирного молока и выписал чек на оплату газа.

Голос Брюса Спрингстина звучал сегодня как-то особенно самодовольно. Джейми выключил музыку и стал читать «Дейли телеграф».

В восемь с минутами появился Тони: как всегда, в прекрасном настроении. Пританцовывая, вбежал в холл, укусил Джейми за шею, растянулся на диване и стал скручивать сигарету.

Джейми подозревал, что в прошлой жизни Тони был собакой и трансформировался в человека не до конца. Аппетит. Энергетика. Неумение вести себя в обществе. Собачий нюх. Тони мог зарыться носом в волосы Джейми и спросить: «О боже, где тебя носило?»

Джейми толкнул пепельницу по столику, сел, положил ноги Тони себе на колени и стал развязывать ему шнурки.

Иной раз Джейми хотелось удушить его. В основном за неумение себя вести. Но при одном лишь взгляде на стройную фигуру, на длинные, мускулистые ноги он забывал обо всем. Увидев Тони впервые, он испытал острое, почти болезненное желание близости. Такого не было у него ни с кем.

– На работе все хорошо? – поинтересовался Тони.

– Ага.

– А что мрачный?

– С чего ты взял?

– Губы надул, лоб наморщил.

Джейми откинулся на спинку дивана и прикрыл глаза.

– Помнишь Рэя?

– Какого Рэя?

– Бойфренда Кэти.

– А-а-а, да.

– Она выходит за него замуж.

– Ясно. – Тони прикурил сигарету. Крошка горящего табака упала ему на джинсы и скатилась на пол. – Предлагаю засунуть ее в машину и увезти в Глостершир.

– Тони!

– Что?

– Давай попробуем еще раз.

– Извини. – Тони поднял руки.

– Кэти выходит замуж за Рэя, – повторил Джейми.

– Это плохо.

– Да.

– И ты хочешь удержать ее от этого шага, – сказал Тони.

– Она его не любит. Ей просто нужен человек со стабильным заработком и просторным домом, чтобы помогать воспитывать Джейкоба.

– Для брака бывают причины и похуже.

– Ты бы его возненавидел, – заметил Джейми.

– И что дальше?

– Кэти – моя сестра.

– И что собираешься делать?

– Не знаю.

– Это ее жизнь, Джейми. Ты не сможешь ее остановить.

– Я не собираюсь ее останавливать.

Джейми пожалел, что заговорил об этом. Тони не знает Кэти. И никогда не встречал Рэя. Неужели трудно просто сказать: «Ты совершенно прав». Однако Тони никогда так не говорил, никому, ни о чем. Даже пьяный. А уж трезвый…

– Это ее личное дело. Просто…

– Она взрослая женщина, – перебил Тони. – И вправе сама себе портить жизнь.

Они помолчали.

– Так я приглашен? – Тони выдул облачко дыма, устремившееся к потолку.

Повисла пауза, и Тони подозрительно нахмурил бровь. Поэтому Джейми решил поменять тактику.

– Я искренне надеюсь, что свадьбы не будет.

– А если будет?

Джейми понял – спорить нет смысла. Во всяком случае, сейчас. Он тяжело вздохнул.

– Мама сказала, я могу прийти с кем-то.

– С кем-то? Очаровательно.

– Ты ведь не хочешь туда идти?

– Почему же?

– Ну, эти друзья Рэя, инженеры, да и моя мама будет суетиться вокруг тебя.

– Ты меня совсем не слушаешь. – Тони взял Джейми за подбородок и сжал его, как старая тетушка, вразумляющая капризного малыша. – Я. Хочу. Пойти. С тобой. На свадьбу твоей сестры.

Из-за угла послышалась сирена полицейской машины. Тони все еще держал Джейми за подбородок.

– Поговорим об этом позже, хорошо?

Тони притянул Джейми к себе и принюхался.

– Что ты ел?

– Мороженое в шоколадной глазури.

– Ого, ты вправду расстроился.

– Я половину выбросил, – признался Джейми.

Тони погасил сигарету.

– Принеси мне тоже. Я в последний раз ел мороженое в шоколадной глазури… э-э-э… в восемьдесят седьмом году в Брайтоне.

Джейми отправился на кухню, достал из мусорного ведра запечатанное мороженое, смыл с обертки кетчуп и принес в гостиную.

Он от всей души надеялся, что до сентября Кэти запустит Рэю в голову утюг и свадьба не состоится.

Щедро намазав экзему стероидной мазью, Джордж переоделся в рабочую одежду и спустился вниз, где наткнулся на Джин, вернувшуюся с покупками из «Сейнсбери».

– Что сказал врач?

– Все нормально.

– А именно?

Джордж решил, что легче соврать.

– Возможно, тепловой удар. Обезвоживание. Работал на солнце без кепки. Пью мало воды.

– Слава богу.

– Да.

– Я звонила Джейми.

– И что?

– Не застала дома. Оставила сообщение. Сказала, что позже отправим приглашение. И что он может прийти с кем хочет.

– Прекрасно.

– С тобой точно все в порядке?

Джордж поцеловал жену и вышел в сад. Высыпав остатки цемента в мусорный контейнер, сполоснул ведро, замесил свежий раствор и принялся за работу. Еще пару рядов, и можно устанавливать дверь.

Сам по себе гомосексуализм не вызывал у него отторжения. Мужчины занимаются сексом с мужчинами. Он понимал, что бывают обстоятельства, когда нет возможности нормально удовлетворять свои половые потребности. Военные лагеря. Долгие морские путешествия. Можно рассматривать это как своего рода спорт. Выпустить пар. Поднять настроение. Пожать руки и принять горячий душ.

А вот мужчины, которые вместе покупают мебель или обнимаются у всех на виду, пугали его сильнее, чем извращенцы в общественных туалетах. У него появлялось неприятное чувство, как будто во всем мироздании что-то не так. Как если бы он увидел мужчину, ударившего женщину. Или вдруг забыл, как выглядела его комната в детстве.

Времена изменились. Мобильные телефоны. Тайские рестораны. Нужно проявлять гибкость, иначе превратишься в злобное ископаемое. Кроме того, Джейми – рассудительный парень, и если приведет кого-то, то это будет не менее рассудительный молодой человек. Одному богу известно, как отнесется к этому Рэй. Да уж.

Джордж положил следующий кирпич.

«Если не ошибаюсь», – сказал доктор Бархутян.

Подстраховывает себя, не иначе.

Пока Дэвид принимал душ, Джин разделась, накинула оставленный для нее халат и примостилась на подлокотнике кресла в эркере. В этой комнате она казалась себе привлекательнее. Кремовые стены. Деревянный пол. Большой эстамп в металлической раме с изображением неведомой рыбы. Картинка из модного журнала, при виде которой хочется изменить свою жизнь. За окном – овальный газон. Три можжевеловых кустика в больших каменных горшках с одной стороны, три – с другой. Складной деревянный шезлонг.

В отношениях с Дэвидом ее привлекала не только постель. У него дома Джин отключалась от обычной жизни и забывала о повседневной суете. Она редко говорила о своих родителях: ее бы просто не поняли. В подростковом возрасте до нее дошло, что отец встречается с соседкой – тетей Мэри. Окружающие думали бог знает что, но все шло своим чередом – ни интриг, ни скандалов. Отец сорок лет проработал в одном и том же банке, а в свободное время мастерил скворечники в подвале. Что бы ни чувствовала мать, она никогда и словом не проговорилась, даже после смерти отца. Впрочем, как и при его жизни. Так случилось. Видимость приличий соблюдена. Точка.

Джин было стыдно. Как любому нормальному человеку. Молчание – то же вранье. А рассказывать – делать из себя клоуна. Неудивительно, что они так быстро разлетелись в разные стороны. Дуглас – к своим грузовикам с прицепами. Эйлин ударилась в религию. А Джин вышла за Джорджа, с которым познакомилась у Бетти на свадьбе. Серьезный, похожий на военного, он отличался некой старомодной красотой, какую теперь не встретишь.

Все вели себя невероятно глупо. Брат Бетти, который потом погиб в ужасной аварии на фабрике, нахлобучил шляпу из салфетки и смешил всех исполнением песенки «У меня гора кокосов». Заметив, что Джорджу скучно, Джин хотела сказать, что и ей тоже, однако не посмела заговорить первой. Минут через десять он сам подошел к ней и вызвался принести что-нибудь из бара. Она выставила себя полной дурой: выбрала лимонад, чтобы показать, какая она порядочная и рассудительная, затем передумала и попросила вина, чтобы не выглядеть малолеткой, и снова передумала – парень ей очень понравился, и она немного охмелела.

На следующей неделе Джордж пригласил ее в ресторан. Она не хотела идти, заранее предвидя развязку. Он честный и абсолютно надежный, она в него влюбится, а когда он узнает о ее семье, сбежит, и поминай как звали. Как Роджер Гамильтон. И Пэт Ллойд. А он рассказал о своем отце, что тот напивается до потери пульса и спит на газоне, а мать плачет в ванной. И о дяде, который сошел с ума и попал в какую-то жуткую больницу. И тогда она взяла и поцеловала его, хотя никогда раньше не позволяла себе таких вольностей.

С годами Джордж не изменился. Он и сейчас честный, надежный. Изменилось окружающее. И она. А все эти французские кассеты. Кажется, их подарила Кэти. Они собирались в Дордонь, и у Джин была масса свободного времени. Несколько месяцев спустя она стояла в магазине в Бержераке, покупая хлеб, сыр и тарталетки со шпинатом. Продавщица извинялась за погоду, и Джин только тогда сообразила, что с удовольствием поддерживает разговор. А Джордж сидел на скамейке, считая комариные укусы. И вроде бы ничего не случилось, однако по возвращении дом показался ей холодным, маленьким и каким-то чересчур английским.

Джин услышала, как открылась дверь душевой кабинки.

Она сама поражалась тому, что стала встречаться с Дэвидом. Он носил льняные пиджаки с водолазками персикового и голубого цветов и курил маленькие сигары. Дэвид прожил три года в Стокгольме, и его развод с Миной – кстати, вполне дружеский – лишь усилил впечатление, что он чересчур современен для Питерборо.

Дэвид рано ушел на пенсию, Джордж потерял с ним связь, и Джин его не вспоминала, пока не увидела однажды на кассе в «Оттакаре» с книгой рецептов Джеймса Оливера и жестянкой карандашей «Мейси Маус». Они посидели в кафе через дорогу. Когда Джин рассказывала ему о поездке в Париж с Урсулой, он не поднимал ее на смех, как Боб Грин, и не удивлялся вроде Джорджа, что две женщины среднего возраста провели долгий уик-энд в чужой стране, в незнакомом городе, и их не ограбили, не задушили и не продали в рабство.

Дэвид не красавец – ниже ее ростом, с волосатыми руками, однако Джин не встречала мужчин старше пятидесяти, которые бы так живо интересовались окружающим миром, новыми людьми, книгами, странами. Уже через пятнадцать минут знакомства она откровенничала с ним как со старой подругой. Это привело ее в замешательство.

На следующей неделе они стояли вдвоем на пешеходном мосту над автострадой, и Джин вдруг охватило чувство, которое иногда посещало ее на море. Корабли, скорбные крики чаек. Понимание, что можно уплыть в синеву и начать все на новом месте. Дэвид взял ее за руку, и она расстроилась. Только нашла родственную душу, а он хочет все испортить. Но он отпустил ее и сказал:

– Пойдем, тебе пора домой.

А ей вдруг захотелось, чтобы он снова взял ее за руку. Уже потом испугалась. Сказать «да». Сказать «нет». Сказать «да» и понять, что надо было сказать «нет». Сказать «нет» и понять, что надо было сказать «да». Раздеться перед другим мужчиной и показать недостатки своей фигуры, которая в последнее время доставляла немало огорчений.

Она рассказала Джорджу, что встретила Дэвида и пила с ним кофе. Правда, о руках на пешеходном мосту промолчала. Она хотела, чтобы Джордж рассердился и упростил ей жизнь. А он не рассердился. Она упомянула имя Дэвида в разговорах еще пару раз. Никакой реакции. Своим равнодушием он будто поощрял ее к измене.

У Дэвида были другие женщины. Джин догадалась – еще до того, как он сам сказал. Поняв это, она обрадовалась, потому что не хотела изменять мужу с человеком, который не знает, что делает. Особенно после той мерзкой истории с Глорией, чей любовник заявился однажды утром к ней домой.

Дэвид действительно был ужасно волосатым, почти как обезьяна. И это все упрощало, показывая, что дело не в сексе. Хотя со временем Джин стало приятно ощущать под пальцами его шелковистые волоски. Хлопнула дверь ванной, и она закрыла глаза. Дэвид прошел по ковру и обнял ее. От него пахло хвойным мылом и чистой кожей. Джин чувствовала у себя на затылке его дыхание.

– Ой, у меня в спальне красивая женщина, – воскликнул Дэвид.

Прозвучало по-детски, и Джин засмеялась. Она не считала себя красавицей, но подобная ложь тешила ее самолюбие. Она будто вернулась в детство, когда можно обниматься с кем хочешь, лазать по деревьям и пить воду из-под крана. Пробовать все на ощупь и на вкус. Дэвид развернул Джин к себе и поцеловал. Хотел сделать ей приятно. Она уже и забыла, каково это. Задернув шторы, Дэвид повел ее к кровати, уложил и стал целовать, осторожно стянув с плеч халат, и Джин таяла от его прикосновений, словно уплывая в счастливый сон после неожиданного пробуждения среди ночи.

Она обняла Дэвида за шею, ощутила мышцы под кожей и колючие волоски на затылке. Опытные руки медленно скользили по ее телу, и она словно видела себя и его со стороны. Они занимались тем, что делают обычно красивые люди в кино. И Джин верила, что красива. Что они оба красивы. Она словно качалась на качелях, с каждым разом взлетая все выше, так высоко, что могла видеть сады удовольствий, яхты в заливе и зеленые холмы на другом берегу.

– О боже, я люблю тебя, – произнес Дэвид.

И она любила его в ту минуту, за то, что он понимает тайные желания, о которых она и сама не подозревала. Только пока не могла это высказать. Лишь сжимала его плечо, мысленно умоляя: «Не останавливайся».

Джин обхватила рукой его пенис и подвигала вперед и назад, он больше не казался ей чужим, словно превратился в часть ее тела. Ощущения слились в один непрерывный круг. Она слышала собственное тяжелое дыхание, но ей было все равно.

Она поняла – это вот-вот случится, и словно со стороны до нее донеслось:

– Да, да, да!

Даже звук собственного голоса не разрушил волшебство. Джин накрыла мощная волна удовольствия, откатилась, словно прилив на песке, и нахлынула вновь. В голове вертелся калейдоскоп картинок. Запах кокоса. Медная подставка для поленьев. Крахмальные наволочки на родительской кровати. Стог свежескошенной травы на солнце. Джин разбивалась на тысячи крошечных осколков, словно снежинки в свете фонаря или искры от костра, взлетала в воздух и начинала падать – так медленно, что это не похоже на падение. Она сжала руку Дэвида, умоляя остановиться, полежала с закрытыми глазами, постепенно приходя в себя, и заплакала. Как здорово вновь обрести свое тело после долгой разлуки и понять, что вы с ним старые друзья. Вот почему прежде она чувствовала себя такой одинокой.

Джин открыла глаза и встретилась взглядом с Дэвидом. Ему не надо было ничего объяснять. Он подождал пару минут и сказал:

– А теперь – моя очередь.

Встал на колени и устроился у нее между ногами. Нежно раздвинул пальцами половые губы и вошел в нее. Порой она получала наслаждение от его ласк, порой – оттого, что доставляет удовольствие ему. Сегодня разница перестала существовать. Дэвид двигался все быстрее, сощурившись от удовольствия, потом прикрыл глаза. Она тоже закрыла глаза и отдалась ритму. Он достиг оргазма и содрогнулся от удовольствия. Тяжело дыша, открыл глаза и улыбнулся. Джин улыбнулась в ответ.

«Кэти права. Ты отдаешь близким всю себя, а они уходят – в школу, в колледж, на работу, в Хорнси, в Илинг. Тебе возвращается так мало любви. А я ведь достойна. Я заслужила право чувствовать себя как в кино».

Дэвид лег рядом и положил ее голову себе на плечо, так что Джин могла видеть крошечные бисеринки пота у него на груди и слышать биение его сердца. Она вновь закрыла глаза и почувствовала, как кружится в темноте Земля.

«Дай знать, Господь, конец мой, и меру дней моих, какова она; узнаю, каково прекращение мое».

Боб лежал под алтарными ступенями в полированном черном гробу, похожем с этого ракурса на рояль.

«Ибо человек погряз в тщеславии и напрасной суете».

Порой Джордж завидовал этим людям (например, в течение сорока восьми часов между примеркой брюк в «Алдерсе» и посещением доктора Бархутяна). Не этим конкретно, а завсегдатаям, которые не пропускают ни одного богослужения. Но вера – она или есть, или нет. Возврату и обмену не подлежит. Однажды отец объяснил ему трюк с распиливанием женщины в цирке. Если ты узнал секрет фокуса, то уже не поверишь в магию, как бы ни старался.

Рассматривая витражи с агнцами и статую распятого Христа в натуральную величину, Джордж думал – до чего смешно перенесение этой родившейся в пустыне религии на английскую почву. Банковские клерки и учителя физкультуры, которые слушают истории о цитрах, избиении младенцев и ячменном хлебе, будто это самое обычное дело.

«Отступи от меня, чтобы я мог подкрепиться, прежде нежели отойду и не будет меня».

Священник подошел к аналою и начал надгробную речь.

– Труженик, любитель спорта, прекрасный семьянин. «Кто хорошо работает, тот хорошо отдыхает». Таков был его девиз.

Нет, пастор явно не знал Боба. С другой стороны, если нога человека при жизни не ступала в церковь, трудно ожидать, что после смерти священники расшибутся для тебя в лепешку. И вообще, кому нужна правда? Кому интересно, что Боб пройти не мог спокойно мимо женщины с большой грудью и что в последние годы у него воняло изо рта?

– В сентябре этого года Роберт и Сьюзан должны были отпраздновать сорокалетие семейной жизни. Они полюбили друг друга еще на школьной скамье.

Джордж вспомнил тридцатилетнюю годовщину собственной свадьбы. Боб пьяно обнял его за плечо и заявил:

– Самое смешное – если бы ты убил ее, тебя бы уже выпустили.

«Послушайте, я скажу вам тайную истину: мы все не умрем, но все изменимся, в мгновение ока…»

Нотации закончились, и Боба вынесли из церкви. Джордж и Джин вместе с остальными участниками церемонии собрались вокруг могилы. Пасмурное, грязно-серое небо обещало, что вот-вот начнется гроза. Опухшая от слез Сьюзан с убитым видом стояла на противоположном краю ямы. Джек обнимал мать за плечо, но ему не хватало роста. Бен со скучающим видом стоял по другую сторону от матери.

«Человек, рожденный женою, краткодневен и пресыщен печалями».

Гроб опустили в могилу. Сьюзан, Джек и Бен бросили на его крышку по белой розе. Тишину нарушил какой-то идиот, промчавшийся через церковный двор в машине с музыкой на всю громкость.

«Господа нашего Иисуса Христа, который уничиженное тело наше преобразит так, что оно будет сообразно славному телу Его…»

Рассматривая мужчин, несущих гроб, Джордж подумал, что никогда не видел среди них бородатых. Может, правило такое. Как у летчиков – борода может помешать правильному прилеганию кислородной маски. Наверное, в гигиенических целях. А когда придет их час? Интересно, если каждый день сталкиваешься с трупами, привыкаешь? Конечно, они видят людей уже мертвыми. Само превращение в труп – вот что страшно. Сестра Тима пятнадцать лет проработала в хосписе, а когда у нее в мозгу нашли опухоль, ушла спать в гараж, включив двигатель.

Священник попросил всех прочесть «Отче наш». Отрывки, с которыми он был согласен, Джордж произнес громко (хлеб наш насущный даждь нам днесь… не введи нас во искушение…), а все остальное пробормотал неразборчиво.

«Да пребудет с нами милость Господня. Во имя Отца, и Сына, и Святого Духа… аминь…»

– А теперь, леди и джентльмены, – в голосе священника появились бойкие нотки лидера скаутского отряда, – я бы хотел, от имени Сьюзан и всей семьи Грин, пригласить вас помянуть усопшего в кафетерии, который находится рядом со стоянкой, через дорогу.

– Терпеть не могу все эти дела, – передернулась Джин.

Они прошли по гравиевой дорожке к выходу с кладбища в толпе негромко переговаривающихся, одетых в черное людей.

– Я тебя догоню, – сказала жена, тронув его за локоть.

Джордж хотел спросить, куда она собралась, но Джин уже повернула назад, а к нему подошел Дэвид Симмондс. Бывший коллега с улыбкой протянул руку.

– Привет, Джордж.

– Привет.

Дэвид ушел из «Шефердс» лет пять назад. Джин пару раз сталкивалась с ним в городе, а Джордж практически потерял связь. Нельзя сказать, что тот ему не нравился. Будь все такими, как Дэвид, дела в компании шли бы значительно лучше. Он не рвался в начальники, не перекладывал ответственность, хорошо соображал и исповедовал современный экологически рациональный подход, благодаря которому компания завоевала Корнуолл и Эссекс. Однако одевался Дэвид при этом роскошно, одеколоном пользовался весьма недешевым и держал в машине кассеты с классической музыкой. Когда он объявил, что уходит на пенсию, его сочли паршивой овцой в стаде. Обиделись, что работа, которой они посвятили всю свою жизнь, оказалась для него чем-то вроде хобби. И никаких целей. Фотография. Путешествия. Планеризм.

Теперь, когда Джордж сам ушел на пенсию, он смотрел на это под другим углом. Он вспомнил, как Джон Маклинток с плохо скрываемой завистью изрек, что Дэвид «никогда не был одним из нас».

– Рад тебя видеть, – сказал Дэвид, пожимая Джорджу руку, – хоть и при столь печальных обстоятельствах.

– Такой удар для бедняжки Сьюзан.

– Она справится.

Сегодня, например, на Дэвиде были черный костюм и серая водолазка. Другие могли счесть это неуважением, но Джордж понимал, что Дэвид все делает по-своему и не хочет быть частью толпы.

– Чем занимаешься? – спросил Джордж.

– Я думал, смысл ухода на пенсию заключается в том, чтобы ничем не заниматься, – засмеялся Дэвид.

– Это правда, – улыбнулся Джордж.

– Ну что ж, надо отдать последний долг Бобу, – Дэвид повернулся к двери.

Джордж редко испытывал потребность продолжить разговор, но теперь они находились в одинаковом положении, и ему нравилось беседовать с Дэвидом на равных. Гораздо приятней, чем есть сосиски в тесте и рассуждать о смерти.

– Ты уже прочел сто лучших романов всех времен?

– Ну у тебя и память, – вновь засмеялся Дэвид. – Бросил эту затею, когда добрался до Пруста. Не осилил, перешел на Диккенса. Одолел семь, осталось восемь.

Джордж рассказал о студии, а Дэвид – о поездке на Пиренеи. «Три тысячи метров над уровнем моря, и всюду бабочки». Они порадовались, что ушли из «Шефердс» до того, как был подписан контракт на обслуживание с Джимом Бауманом и девочка из Стивениджа потеряла ногу.

– Пойдем. – Дэвид подтолкнул его к двери. – Если останемся на улице, нас не поймут.

Услышав за спиной шаги, Джордж обернулся и увидел Джин.

– Я сумочку забыла.

– Представляешь, я встретил Дэвида, – сказал Джордж.

– Здравствуйте, Дэвид, – чуточку растерянно ответила жена.

– Рад встрече, Джин, – протянул руку Дэвид.

– Я тут подумал, давай как-нибудь пригласим Дэвида на ужин, – с энтузиазмом предложил Джордж.

Его собеседники ошеломленно переглянулись, и он подумал, что дал маху: негоже размахивать руками и разбрасываться приглашениями на поминках.

– О, мне не хотелось бы заставлять Джин стоять у плиты, чтобы накормить меня ужином, – сказал Дэвид.

– Джин будет только рада. – Джордж засунул руки в карманы. – А если ты согласен рискнуть, я могу приготовить вполне съедобное ризотто.

– Даже не знаю…

– Как насчет следующего уик-энда? Например, в субботу?

Джин посмотрела на него так, словно он, войдя в раж, забыл что-то важное о Дэвиде – что тот вегетарианец или не смывает за собой воду в уборной, затем сделала глубокий вдох и с улыбкой проговорила:

– Да, конечно.

– К сожалению, в субботу я занят, – сказал Дэвид. – Прекрасная идея, но…

– Тогда в воскресенье, – нашелся Джордж.

Дэвид кивнул, закусив губу.

– Хорошо, в воскресенье.

– Договорились, будем ждать. – Джордж открыл дверь. – Пойдемте, пообщаемся.

Кэти оставила Джейкоба на кухне у Джун, и они с Максом затеяли игру в рыцарей – мечами служили деревянные ложки. А сама с Рэем отправилась в город, где они немножко повздорили из-за пригласительных открыток. Рэй считал количество золотых завитушек мерой любви к приглашенным – странно для человека, утверждающего, что цветные носки носят только девчонки. По его мнению, выбранный Кэти дизайн годился разве что для семинара бухгалтеров.

Рэй упирался, и Кэти заявила, что выбранные им карточки подходят для вечеринки педика, который хочет торжественно объявить о своей ориентации.

– Ладно, не буду вам мешать, – сказал мужчина за конторкой.

В ювелирном магазине дела пошли на лад. Рэю понравилась мысль, что кольца должны быть одинаковыми, а он не собирался носить ничего, кроме простого гладкого обручального кольца. Ювелир спросил, не хотят ли они выгравировать надписи.

– А что, на обручальных кольцах бывают надписи? – оторопела Кэти.

– Да, с внутренней стороны, – ответил мужчина. – Дата свадьбы. Или какие-нибудь романтичные слова.

Он явно относился к типу людей, которые гладят нижнее белье.

– Или адрес хозяина, как на собачьем ошейнике, – не выдержала Кэти.

Рэй захохотал, потому что продавец смутился, а Рэй не любил мужчин, которые гладят нижнее белье.

– Давайте нам два.

Затем они ели пиццу в Ковент-Гарден и составляли списки гостей. Список Рэя оказался коротким. Он мог разговориться с незнакомцем в автобусе и сходить на кружку пива с кем угодно, но не привязывался к людям надолго. Разведясь с Дианой, он выехал из квартиры, попрощался с общими друзьями и нашел новую работу в Лондоне. Друга, которого позвал шафером на свадьбу, он не видел три года.

– Старый товарищ по регби, – пояснил он Кэти, которую это немного встревожило. – Его однажды задержала полиция за «хождение по крылу».

– Хождение по крылу?

– Если точнее, по крыше «Вольво» на полном ходу. Не бойся, он теперь стоматолог.

Кэти это не успокоило.

Ее список оказался куда длиннее. Подруг, играющих столь важную роль в ее жизни, просто нельзя не позвать на свадьбу. Мона помогала ей, когда родился Джейкоб, у Сандры она жила целый месяц после развода с Грэмом, Дженни страдает от рассеянного склероза – попробуй не пригласи, хотя ее, конечно, придется выдержать. Чтобы разместить всех гостей Кэти, требовался самолетный ангар, и каждый раз, внося кого-то в список или вычеркивая, она представляла, как отреагируют на это остальные.

– Перелет, – сказал Рэй. – Ты перестаралась. Пятнадцать процентов не явятся. Уменьши количество мест.

– Пятнадцать процентов? – удивилась Кэти. – Это что, стандартный уровень неявки на свадьбу?

– Нет, – ухмыльнулся Рэй, – я просто делаю умный вид.

Она ущипнула его за бок.

– Лишь один человек в твоей жизни способен заметить, что ты несешь чепуху.

Рэй стащил оливку с ее пиццы.

– Надеюсь, это комплимент?

Они обсудили мальчишник и девичник. В прошлый раз Рэя бросили голым в канал Лидс-Ливерпуль, а Кэти лапал пожарный в стрингах, и обоих тошнило в туалете индийского ресторана. Они решили, что просто поужинают при свечах. Вдвоем.

Дело шло к вечеру; в восемь они ждали на ужин шафера и подружку невесты. Забрав по дороге Джейкоба, вернулись домой. Джейкоб был ранен. Макс ударил его чесночницей по лбу в отместку за разорванную футболку с тарантулом. Поскольку мелкое недоразумение не отразилось на мужской дружбе, Кэти отказалась от применения санкций.

Поставив в духовку куриное филе, Кэти задумалась, стоило ли выбирать Сару. Положа руку на сердце, это акт возмездия. Горластая адвокатесса Сара даст сто очков вперед любому регбисту. Впрочем, до Кэти начало доходить, что возмездие – не лучший повод при выборе подружки невесты.

Эд заметно нервничал. Крупный, с румяными щеками, больше напоминающий фермера, чем стоматолога, он сильно раздался вширь со времен командного фото у Рэя в кабинете, и его трудно было представить на крыше даже стоящего «Вольво», не говоря уже о движущемся.

Эд не знал, как вести себя с Джейкобом, и Кэти ощутила свое превосходство. А потом он сказал, что его жена безуспешно прошла четыре курса искусственного оплодотворения, и Кэти стало стыдно.

– Ага, это и есть мой соперник? – потерла руки Сара.

Кэти залпом опрокинула бокал вина, просто на всякий случай. Это оказалось мудрое решение. Старомодное очарование Эда не произвело на Сару никакого впечатления. Она рассказала о стоматологе, который однажды пришил ее десну к перчатке своего помощника. А он – об адвокате, отравившем собаку его тетушки. Курица не удалась. Эд с Сарой разошлись во мнениях по поводу цыган, в частности, нужно ли помещать их в специальные лагеря. Сара заявила, что его самого надо в лагерь. Эд, который рассматривал женское мнение как исключительно декоративную деталь, решил, что Саре палец в рот не клади.

Стремясь перевести беседу в безопасное русло, Рэй заговорил о старых добрых временах. Они с Эдом наперебой вспоминали казавшиеся им смешными истории, которые неизменно включали большое количество алкоголя, легкий вандализм и чей-то голый зад.

Кэти выпила еще два бокала вина. Эд сказал, что собирается начать свою речь словами: «Дамы и господа! Мне досталась трудная миссия – все равно что переспать с королевой. Это, разумеется, огромная честь, но весьма сомнительное удовольствие».

Рэю это показалось страшно смешным. Кэти задумалась, не выйти ли за кого-нибудь другого, а Сара, которая терпеть не могла, когда мужчины перетягивают одеяло на себя, рассказала, что на свадьбе Катрины напилась до того, что ушла в отключку и сделала лужу в фойе отеля «Дерби».

Часом позже Кэти с Рэем лежали на кровати, созерцая кружащийся потолок, и слушали, как Эд сражается с диваном через стенку.

Рэй взял ее за руку.

– Извини.

– За что?

– За весь этот бред.

– Я думала, тебе весело.

– Да уж.

Они помолчали.

– Наверное, он просто перенервничал. Мы все переволновались. Кроме Сары. У нее железные нервы.

За стеной послышался короткий вскрик, словно какая-то часть тела Эда попала в механизм двери.

– Я поговорю с Эдом, насчет его выступления, – сказал Рэй.

– А я – с Сарой.

Буря разразилась в субботу утром. Тони проснулся первым и отправился на кухню готовить завтрак. Спустившись минут через двадцать, Джейми понял, что Тони не в духе.

– Что случилось?

Тони пожевал щеку и постучал чайной ложкой по столу.

– Ну, с этой свадьбой.

– Видишь ли, я и сам не хочу туда идти.

Взглянув на часы, Джейми понял, что Тони уйдет через двадцать минут. Надо было оставаться в кровати, подумал он.

– Но ты ведь в любом случае пойдешь, – заметил Тони.

– У меня нет выбора.

– А почему ты не хочешь, чтобы я пошел с тобой?

– Потому что тебе там будет дерьмово. Как и мне. Я не могу не пойти, потому что они – моя семья. Порой приходится стиснуть зубы и терпеть всю эту чушь ради всеобщего блага. Но я не хочу, чтобы тебе приходилось выносить это из-за меня.

– Это всего лишь хренова свадьба, – а не одиночный переход через Атлантику, – сказал Тони. – Что в ней может быть такого ужасного?

– Это не «всего лишь хренова свадьба», а свадьба моей сестры, которая выходит за неподходящего человека. Второй раз в своей жизни. Только сейчас мы знаем это заранее. Что здесь праздновать?

– Мне пофиг, за кого она выходит, – заявил Тони.

– А мне – нет.

– Да какая вообще разница, за кого она выходит?

Джейми назвал Тони бесчувственной жопой. Тони назвал Джейми эгоистичной мандой. Джейми отказался продолжать разговор. Тони выскочил из дома как ошпаренный.

Джейми выкурил три сигареты подряд, поджарил себе парочку французских гренок и понял, что не в состоянии заняться ничем конструктивным. Значит, можно поехать в Питерборо и выслушать историю о свадьбе из уст родителей.

Джордж устанавливал оконные рамы. По обеим сторонам от подоконников стояло уже шесть рядов кирпичей – вполне достаточно, чтобы закрепить окна.

Дело не только в страхе полетов, размышлял он. Поездки на отдых вообще не относились к его любимым занятиям. Рассматривать амфитеатры, гулять по Пемброкширской прибрежной тропе, учиться ходить на лыжах – еще ладно. Мозаики Пьяцца-Армерина почти примирили его с десятью скучнейшими днями на Сицилии. Чего он не понимал – так это необходимости ехать за тридевять земель ради отеля с бассейном, где приходится есть плохую еду и пить дешевое вино, которые отнюдь не становятся вкуснее от вида на знаменитый фонтан или оттого, что их подает официант, не понимающий по-английски.

Вот в Средние века люди умели жить. Путешествия в святые места. Пилигримы. Кентербери и Сантьяго-де-Компостела. Двадцать миль в день, простые гостиницы и цель впереди.

Джордж не отказался бы побывать в Норвегии. Горы, лес, фьорды. Так нет же, ей хотелось обязательно на Родос или на Корсику, в разгар лета, когда белокожим англичанам остается только сидеть под навесом и истекать потом, читая «Санди таймс» за прошлую неделю.

Он вспомнил, как во время поездки в Пьяцца-Армерина получил тепловой удар, так что знакомиться с мозаиками пришлось в основном по открыткам, купленным в сувенирном магазине перед тем, как сесть в такси с бутылкой воды и упаковкой ибупрофена. Человек создан не для того, чтобы валяться на пляже и читать легкие романы. Во всяком случае, целыми днями. Он должен что-то делать. Мастерить копья, охотиться на антилоп…

Последней каплей стала Дордонь – в восемьдесят четвертом году. Расстройство желудка, комары размером с хомяков, изнуряющая жара. Просыпаешься в три часа ночи на мокрых, скомканных простынях. И вдруг – гроза. Как будто кто-то барабанит молотком по железным листам. Молнии даже сквозь подушку видно. Утром в бассейне плавало штук семьдесят дохлых лягушек. А в дальнем конце – что-то большое и косматое – кошка или собака. Кэти тыкала в нее трубкой для подводного плавания.

Надо чего-нибудь выпить. Он прошел по лужайке к дому и, снимая рабочие ботинки, увидел на кухне Джейми – тот бросил в угол сумку и поставил чайник. Джордж замер и стал наблюдать, словно заметил в саду оленя. Такое и вправду случалось.

Джейми и сам напоминал загадочное животное. Он вроде бы ничего не скрывал, однако отличался какой-то старомодной сдержанностью, словно принадлежал к другой эпохе.

Не то что Кэти: та вообще не знала, что такое сдержанность. Могла заговорить о менструации за обедом. При этом она как раз много чего скрывала. А потом выдавала сокрушительную новость, как с этой свадьбой. Через неделю она объявит, что беременна.

Ох, совсем забыл: свадьба! Джейми, очевидно, поэтому и приехал. «Если потребует двуспальную кровать, скажем ему, что гостевая комната занята, и отправим в отель, – подумал Джордж. – И мне не придется произносить слово "бойфренд"».

Оторвавшись от размышлений, он заметил, что Джейми машет ему через стекло и немного обеспокоен отсутствием ответа.

Джордж помахал сыну, снял второй ботинок и зашел в дом.

– Какими судьбами?

– Да так. Заглянул на минутку.

– Мама не говорила, что ты приедешь.

– Я не звонил.

– Ничего, еды у нас хватит.

– Не беспокойся, я ненадолго. Хочешь чаю?

– Спасибо.

Джейми опустил пакетик во вторую чашку, а Джордж достал с полки банку с печеньем.

– Так вот, по поводу свадьбы, – сказал Джейми.

– А что со свадьбой? – фальшиво удивился Джордж.

– Что ты думаешь?

– Гм… я думаю… – Джордж сел и придвинул стул к столу, выигрывая время на размышление. – Я думаю, что ты можешь прийти с кем хочешь.

Вот. Насколько он мог судить, прозвучало вполне безобидно.

– Я не о том, папа. Я имею в виду Кэти и Рэя. Как ты относишься к их женитьбе?

Нет, с этими детьми совершенно невозможно разговаривать! Протягиваешь им пальмовую ветвь, оказывается, не ту, да и время ты выбрал неподходящее.

– Честно говоря, я стараюсь относиться к этому событию с буддистским спокойствием, иначе оно грозит отнять у меня десять лет жизни.

– Но она ведь это серьезно?

– У твоей сестры всегда все серьезно. Непонятно только, надолго ли.

– А что она сказала?

– Что они женятся. В эмоциональную часть тебя посвятит мама. Я больше общался с Рэем.

Джейми поставил перед отцом чашку и поднял брови.

– Не сомневаюсь, что это было чертовски увлекательно!

Вдруг словно приоткрылась та самая маленькая дверца. Они никогда не делали ничего вместе, как отец с сыном. Типа съездить на скачки в Сильверстоун или построить сарай для садового инвентаря. Вот в чем беда.

С другой стороны, некоторые друзья Джорджа считали себя обязанными поступать именно так, но что хорошего в совместных поездках на регби и обмене сальными шуточками? Мать с дочерью – другое дело: наряды, сплетни. Возможно, отсутствие таких отцовско-сыновних отношений спасло их от худших бед. Однако в подобные моменты он видел, насколько они с Джейми похожи.

– Должен признать, что Рэй – тяжелый случай, – посетовал Джордж, макнув в чай печенье. – Мой долгий и неутешительный опыт подсказывает, что пытаться переубедить твою сестру бесполезно. Думаю, нам следует делать вид, что считаем ее взрослой. Держать себя в руках. Стараться дружить с Рэем. Если все пойдет наперекосяк не по нашей вине – ну что ж, такое случалось и раньше. А вот если Кэти поймет, что мы не одобряем ее выбор, то Рэй станет не только нашим зятем, но и врагом на ближайшие лет тридцать.

Джейми отхлебнул чай.

– Я просто…

– Что?

– Ничего. Наверное, ты прав. Пусть делает что хочет.

На пороге появилась Джин с корзиной для белья.

– Какой приятный сюрприз! Здравствуй, Джейми.

– Привет, мам.

– Вот тебе и свежий взгляд, – заметил Джордж.

Джин поставила белье на машинку.

– Ты о чем?

– Джейми рассуждал, надо ли спасать Кэти от опасного и неблагоразумного брака.

– Папа… – Джейми бросил на него обиженный взгляд.

Здесь они разошлись в разные стороны. Джейми не выносил шуток, особенно на свой счет. Слишком чувствительный.

– Что ты такое говоришь? – укоризненно посмотрела на него Джин.

Джордж не клюнул.

– Я просто беспокоюсь о Кэти, – сказал Джейми.

– Мы все беспокоимся о Кэти, – ответила Джин, загружая белье. – Рэй, конечно, не блестящая партия, но у твоей сестры есть собственное мнение.

– Я, пожалуй, поеду, – встал Джейми.

– Ты же только зашел.

– Да. Надо было позвонить. Просто хотел узнать, что сказала Кэти.

Встал и ушел. Джин повернулась к мужу:

– Зачем ты всегда гладишь его против шерсти?

Джордж прикусил язык. Начинается! Джин вышла вслед за сыном.

Джордж вспомнил, как ненавидел собственного отца. Добродушный великан, который показывал фокусы с монетой и вырезал зверюшек из бумаги, постепенно усох и превратился в злобного пьяницу. Детей, считал он, хвалить нельзя, и отказывался признавать, что его брат – шизофреник. Когда они с Джуди и Брайаном выросли и попытались призвать его к ответу, папаша сделал самый впечатляющий трюк в своей жизни – превратился в жалкого старика, измученного артритом.

Джордж не хотел повторять ошибки отца. Джейми – хороший парень. Не эталон мужественности, конечно. Но они всегда находили общий язык.

Джин вернулась на кухню.

– Уехал. Чего он вообще хотел?

– Понятия не имею. – Джордж допил чай и отнес чашку в мойку. – Кто ж их разберет, этих детей?

Джейми заехал на придорожную стоянку на выезде из городка.

«Я думаю, что ты можешь прийти с кем хочешь»…

Господи! Он двадцать лет боялся, и вдруг оказывается, что проблема выеденного яйца не стоит. Неужели он ошибался в отце? Признайся он в шестнадцать, смог бы тот принять? «Я тебя понимаю. У нас в школе одному парню тоже нравились мальчики. Он сейчас играет в крикет за Лестершир».

Джейми злился, хотя не мог понять, на кого и за что. Так было всегда, когда он приезжал в Питерборо, видел свои детские фотографии, слышал запах пластилина или ел рыбные палочки. Тебе снова девять. Двенадцать. Пятнадцать. И дело даже не в пылких чувствах к Айвену Данну. И не в отсутствии таковых к «Ангелам Чарли». А в жутком осознании, что ты приземлился не на той планете, родился не в той семье или по ошибке оказался в чужом теле. Оставалось терпеть и ждать, пока не сможешь уехать и построить свой собственный мир, где будешь чувствовать себя в безопасности.

Это Кэти его вытащила. Посоветовала держаться подальше от шайки Грега Паттершелла. Внушила, что прежде чем пачкать стены граффити, надо научиться писать без ошибок. И оказалась права. Насколько знал Джейми, остатки компании превратились в героиновых наркоманов и влачили жалкое существование где-то в Уолтоне. Он был, вероятно, единственным мальчиком в школе, которого научила приемам самозащиты сестра. Правда, использовал их всего раз, на Марке Райсе. Тот упал в кусты, из носа потекла кровь. Джейми так испугался, что больше ни разу в жизни никого не бил.

А теперь он потерял Кэти. И никто не понимает. Даже она сама. Сидеть бы сейчас у нее в кухне, дурачиться с Джейкобом, пить чай, объедаться финиково-ореховым тортом из «Маркс и Спенсер», и… даже разговаривать необязательно. Когда люди понимают друг друга, разговоры не нужны.

Черт! Джейми чувствовал, что сейчас расплачется. Может быть, этого не случилось бы, если бы он не отдалился… чаще ел финиково-ореховый торт, приглашал Кэти с Джейкобом к себе. Одолжил бы ей денег. Что толку теперь… Он завел машину, резко вырулил со стоянки и чуть не въехал под огромную зеленую фуру.

В окна стучал дождь. Час назад Джин уехала в город, а Джордж собирался выйти в сад, как вдруг со стороны Стэмфорда налетела черная туча, и лужайка моментально превратилась в пруд.

Ничего, можно порисовать, подумал Джордж. Вообще-то он планировал сперва закончить студию, а уж потом воскрешать свои художественные навыки. Но потренироваться заранее не помешает.

Порывшись в шкафу в комнате Джейми, он вытащил из-под обломков велотренажера стопку бумаги для акварели. В кухне нашлось два годных к употреблению карандаша, которые он заточил по старинке стейковым ножом.

Сделал чашку чаю, уселся за обеденный стол и задумался, почему так долго это откладывал. Запах свежей стружки, зернистая текстура кремовой бумаги. Вспомнил, как сидел в уголке с блокнотом на коленях в семь или восемь лет, рисуя затейливые готические замки с секретными проходами и хитроумными приспособлениями, с помощью которых можно лить на завоевателей раскаленное масло. Живо припомнилась трепка за то, что раскрасил шариковой ручкой узоры на обоях. И вытертая вельветовая заплатка на зеленых брюках, которую, волнуясь, всегда принимался нащупывать и двадцать, и тридцать лет спустя.

Для начала Джордж нарисовал две большие черные петли. Размять руки, как говорил учитель рисования мистер Гледхилл. Джордж уже не помнил, когда ему удавалось побыть наедине с собой. Разве что изредка в ванной. Да и то – Джин не понимала, что ему необходимо побыть одному, и вытаскивала из блаженных мечтаний, колотя в запертую дверь в поисках отбеливателя или зубной нити.

Джордж начал рисовать фикус. А ведь когда-то собирался заниматься этим всю жизнь. Не фикусами, конечно. А вообще – искусством. Живописью. Городские пейзажи. Вазы с фруктами. Обнаженные женщины. Просторные белые залы, залитые светом. Теперь смешно. А тогда это был единственный способ оказаться в волшебном мире, куда не мог проникнуть отец.

Фикус не слишком удался. В сущности, рисунок получился детским. Джорджа обманули почти, но не совсем параллельные линии сужающихся кверху стеблей. Он перевернул лист и взялся рисовать телевизор. Прав был отец, художник – ненадежная профессия, если хочешь получать достойную зарплату и иметь нормальную семью. Даже успешные художники, о которых пишут в воскресном приложении, напиваются как свиньи и не придерживаются традиционных взглядов на институт брака.

Рисуя телевизор, Джордж столкнулся с противоположной проблемой. Линии должны быть прямыми и ровными. Совершенно прямыми. Стоит допустить хоть один изгиб, и получится фикус. Честно говоря, так оно и вышло. Интересно, художники пользуются линейкой? У мистера Гледхилла не спросишь, он давно умер. Можно начертить линии под линейку, а затем обвести их, чтобы придать жизни. Вместо линейки подойдет журнал.

Мать считала его Рембрандтом и дарила дешевые альбомы для рисования, которые покупала на деньги, выделенные на домашнее хозяйство – тайком от отца. Однажды Джордж его нарисовал, когда тот уснул в кресле после воскресного обеда. Отец проснулся, выхватил листок, разорвал на мелкие кусочки и бросил в огонь.

Они с Брайаном избежали страшной судьбы. А бедная Джуди через полгода после смерти отца вышла за такого же злобного, ограниченного пьяницу. Которого, кстати, тоже придется позвать на свадьбу. Ну ничего. Даст Бог, безмозглый Кеннет быстро впадет в кому, как при первом знакомстве, и можно будет засадить его в кладовку, главное – не забыть ведро.

Кнопки на телевизоре не получились. Не стоило штриховать бока. Слишком много линий на таком маленьком пространстве. И сам телевизор вышел кривоватым: то ли из-за неправильной перспективы, то ли из-за журнала вместо линейки. Тут менее оптимистичный человек мог бы упасть духом, вспомнив, что угрохал восемь сотен фунтов на строительство студии, где собирался рисовать предметы значительно более сложные, нежели фикус или телевизор. Но в том-то и дело, что надо постоянно учиться, упражнять свой мозг. А не планеризмом заниматься.

Джордж поднял голову, посмотрел в окно и вернулся в реальный мир. Пока он витал в эмпиреях, погода изменилась. Выглянуло солнце, омытый дождем сад засиял чистыми и свежими красками. Джордж порвал рисунки на мелкие клочки и засунул на дно мусорного ведра. Спрятал бумагу с карандашами в стол, обулся и вышел.

Джин с Урсулой сидели в кафе «Маркс и Спенсер». Урсула разломила печенье над чашкой с капучино, чтобы не крошить на стол.

– Вообще-то мне лучше об этом не знать.

– Да, – ответила Джин, – но ты уже знаешь, а мне нужен совет.

В советах она вовсе не нуждалась, тем более от Урсулы, любимыми словами которой были «да» и «нет». Даже по музею Пикассо она ходила, бормоча «да… нет… нет… да», будто выбирала картины в гостиную. Однако Джин требовалось выговориться.

– Ну, тогда рассказывай, – сказала подруга, откусив печенье.

– Дэвид придет к нам на ужин. Его пригласил Джордж. Мы столкнулись на похоронах Боба Грина. Дэвид не смог отказаться.

– И что? – Урсула провела руками по столу, как будто разглаживала карту.

За это Джин и любила Урсулу – ничто не могло ее вывести из равновесия. Она курила марихуану за компанию с дочерью (ничего хорошего, меня стошнило). А в Париже их действительно чуть не ограбил какой-то тип. Урсула шуганула его, как паршивую собачонку, и он позорно бежал. Обычный попрошайка или заблудившийся турист, позже склонялась к мысли Джин, вспоминая тот случай.

– В чем проблема?

– Ты что, не понимаешь?

– Вы ведь не собираетесь нежничать на глазах у Джорджа? – хрустнула печеньем Урсула. – Конечно, тебе будет неловко, но если ты такая впечатлительная, не надо было с самого начала бросаться в это приключение.

Джин понимала, что Урсула права, но тревога не уходила. Возвращаясь к машине, она убеждала себя, что ничего страшного. Бывало и похуже. Например, ужин с Фергюсонами, когда Джордж заперся в туалете и слушал крикет по радио.

Джин не нравилось, что жизнь катится под уклон и становится неуправляемой. Она повернула к дому Дэвида, сама не понимая, что намерена сделать: извиниться за неуместное приглашение Джорджа, отчитать любовника за то, что согласился прийти, или что-то еще. Однако Дэвид только что поговорил с дочерью. Его внука положили в больницу на операцию. Он хотел поехать в Манчестер, чтобы помочь, а Мина его опередила. Теперь ему надо держаться подальше. А Мина будет всем рассказывать, какой он плохой отец.

И Джин стало ясно – у всех в жизни полно проблем. Кроме Урсулы. И Джорджа. А если ты пускаешься в приключения, то рано или поздно придется столкнуться с неудобствами. Они обнялись и долго стояли, не отпуская друг друга, и Джин поняла, что ради этого и приехала.

– То, что ты рассказывала о свадьбе Катрины – это ведь неправда? – спросила Кэти.

– Конечно, нет, – ответила Сара, – но я действительно тогда напилась, и мне было очень плохо.

– Рэй на самом деле не такой, – сказала Кэти.

– Это радует.

– Перестань. – Кэти стало обидно, что Сара не хочет оказать ей моральную поддержку. – Ты тоже не такая. Погоди минутку. – Кэти встала и подошла к игровой площадке, чтобы разрешить спор между Джейкобом и другим мальчиком по поводу одноногого человека-паука.

Она вернулась и села.

– Прости, – извинилась Сара. – Я вела себя глупо, – она облизала ложку, – и снова рискую показаться идиоткой, но черт с ним, все равно спрошу. У тебя это серьезно? Не для самоутверждения?

– Послушай, Сара, ты всего лишь подружка невесты, а не моя мама!

– То есть твоей маме он не нравится?

– Ага.

– Ну да, конечно. Он ведь не модный педиатр с «Даймлером».

– Думаю, с той потерей они давно смирились, – ответила Кэти.

Сара попыталась установить ложечку на ободке чашки.

– Он хороший, – сказала Кэти. – Джейкоб его любит. И я. – Прозвучало неубедительно, однако никакого желания оправдываться у нее не было. – И он взял с Эда слово, что тот покажет ему речь заранее.

– Я рада, – сказала Сара.

– За Рэя или за Эда?

– За Рэя. И за тебя.

Они помолчали, постепенно расслабляясь после трудного разговора.

– Кстати, как поживает твой младший братишка? – поинтересовалась Сара. – Сто лет его не видела.

– Прекрасно. Купил дом в Хорнси. Честно говоря, я сама его почти не вижу. Встречается с хорошим парнем. Ну, знаешь, такой приятный, хорошо приспособленный к современной жизни молодой человек. Впрочем, увидишь их на свадьбе.

Они посидели еще немного, наблюдая за Джейкобом, устроившим воздушный бой между Человеком-пауком и синим плюшевым осьминогом.

– Я поступаю правильно, – убежденно сказала Кэти.

– Вот и славно, – ответила ей Сара.

Джин вернулась домой в четыре часа. Посиделки с Урсулой, как обычно, сотворили чудо. Выходка Джейми благополучно забылась, а Джордж очень обрадовался ирландскому рагу на ужин, за которым они дружески беседовали о предстоящем событии.

– Интересно, кому-нибудь вообще нравятся избранники собственных детей? – Он провел корочкой хлеба по тарелке, собирая остатки соуса.

– Муж Джейн Райли показался мне очень славным.

Кто такая Джейн Райли? Как женщины ухитряются всех помнить? Они заходят в комнату, полную народу, и впитывают информацию: имена, лица, дети, работа. Мужчины так не могут.

– На вечеринке у Джона с Мэрилин. Высокий парень, которому оторвало палец каким-то станком.

– А, да. – Что-то такое он теперь вспомнил. – Бухгалтер.

– Геодезист.

Помыв посуду, Джордж удалился в гостиную, прихватив «Врага Шарпа», и прочел последние двадцать страниц. «Этой зимой погибли двое. Тот, волосы которого разметались на снегу возле Ворот бога, а теперь этот. Обадайя Хейксуилл мертв и лежит в гробу». Появилось искушение начать новую книгу из подаренных на Рождество, однако по здравом размышлении Джордж решил, что надо сначала переварить прочитанное. Он включил телевизор и нарвался на документальный фильм о последних месяцах жизни человека, умирающего от рака.

Джин отпустила язвительный комплимент его отвратительному вкусу и удалилась писать письма. Он бы с удовольствием выбрал что-то другое, но не нашел ничего интересного. К тому же документальные фильмы хотя бы чему-то учат. Всяко лучше, чем слюнявая мелодрама из жизни парикмахерской.

Парень на экране слонялся по саду, курил и проводил много времени на диване под клетчатым шерстяным пледом, присоединенный к трубкам. Скучно и совсем не оптимистично. Больной вышел во двор и начал кормить кур. Видно было, что ему тяжело наклоняться.

Джин привередничает. Конечно, не каждый захочет почитать на сон грядущий «Как мы умираем», зато она увлекалась историями про людей, которых похитили в Бейруте, или тех, кто прожил два месяца на спасательном плоту. С другой стороны, человек рано или поздно умирает, а умение отпугивать акул пригодится в жизни далеко не всем. Большинство знакомых Джорджа считали, что будут жить вечно. Судя по тому, что случилось с Бобом, он понятия не имел, что произойдет с ним через пять секунд, не то что через пять лет.

Парня в телевизоре привезли на море. Он посидел в шезлонге, замерз и вернулся в машину. Наверное, хорошо умереть во сне. Только ведь это выдумка родителей, которые не хотят, чтобы дети слишком тяжело переживали смерть бабушек, дедушек и хомячков. Если кто-то и умирает во сне, то обычно после долгой и мучительной борьбы за жизнь.

Джордж предпочел бы уйти быстро. Он был не из тех, кому нужно время, чтобы помириться с детьми и показать жене, где находится запорный кран. Лично он хотел бы, чтобы свет погас без предупреждения и без тягостных прощаний. Умирать и так тяжело, почему он должен облегчать жизнь всем остальным?

Во время рекламной паузы он улизнул на кухню и вернулся с чашкой кофе. Парень на экране, судя по всему, доживал последние недели. Он уже почти не вставал с дивана и часто плакал по ночам. Если бы Джордж выключил телевизор на этой печальной ноте, ничего бы не произошло. Однако он не выключил. И когда кошка несчастного страдальца запрыгнула на клетчатый плед, чтобы ее погладили, кто-то будто открыл дверцу в голове Джорджа, засунул туда руку и вырвал целую связку очень важных проводов.

Он почувствовал дикую слабость, его прошиб пот. «Я умру. Может, не в этом месяце. И даже не в этом году. Но все равно когда-нибудь умру. И я не могу выбрать, когда и как это произойдет».

Пол провалился, на его месте разверзлась огромная черная дыра, уходящая в бесконечность. Джордж с ужасающей ясностью понял: все люди веселятся на летнем лугу, окруженном темным непроходимым лесом, в ожидании мрачного дня, когда их уволокут во тьму и зарежут. Господи! Как он не замечал этого раньше? И как не замечают другие? Почему они не воют от ужаса? Как могут жить, не осознавая этого? И как живут дальше, однажды осознав?

Джордж даже не понял, каким образом очутился на четвереньках между креслом и телевизором, качаясь взад-вперед и издавая звуки, похожие на мычание. А что, если набраться смелости, спустить брюки и посмотреть на болячку? Внутренний голос говорил ему, что там ничего не изменилось. Другой голос нашептывал, что на месте опухоли зияет кишащая червями разверстая рана. А третий, самый настойчивый, уверял: что бы он ни увидел, это не имеет никакого отношения к новой, гораздо более страшной проблеме, чем состояние его кожи.

Джордж не привык занимать свой ум взаимоисключающими мыслями и даже испугался, не лопнут ли глаза от такого напряжения. Он сделал попытку вернуться в кресло, хотя бы ради приличия, и не смог, словно овладевшие им ужасные мысли принес некий свирепый ветер, от которого частично защищала мебель. Джордж продолжал раскачиваться взад и вперед, стараясь мычать как можно тише.

Остановившись у дома Кэти, Джейми собрался с духом. В школе было дерьмово, зато просто. Достаточно знать таблицу умножения, держаться подальше от Грега Паттершелла и рисовать карикатуры на миссис Кокс, наделяя ее клыками и крыльями, как у летучей мыши. В тридцать три года этого мало. В школе почему-то не предупредили, что сама задача – быть человеком – становится с годами все сложнее. Ты можешь говорить правду, вести себя вежливо, принимать во внимание чувства других людей – и все равно не видеть от окружающих ничего, кроме дерьма. Будь тебе девять лет или девяносто девять.

В колледже Джейми встретил Дэниела – своего первого постоянного партнера. Эйфория длилась недолго – скоро он понял, что живет с ограниченным фанатом «Блэк Саббат». Джейми стал задумываться, не сделан ли он сам из того же теста, и понял, что клеймо сексуального изгоя в глазах добропорядочных бюргеров Питерборо не делает его интереснее и круче.

Он пробовал вообще избегать отношений. Единственный минус – нехватка секса. Через пару месяцев ты уже готов на все – даже шариться в кустах на пустыре со случайным знакомым, и все здорово, пока не кончишь. Волшебный туман рассеивается, и ты с ужасом выясняешь, что прекрасный принц шепелявит и у него страшная родинка на ухе. Воскресными вечерами накатывала мучительная тоска, которую невозможно заглушить чтением. Джейми съедал банку сгущенки под «Френч и Сондерс», в окна просачивалась зловещая ядовитая темнота, и он начинал задумываться, какой во всем этом смысл.

Он не требовал многого. Дружба. Общие интересы. Чуть-чуть личного пространства. Беда в том, что у всех свои требования. После Дэниела он совершил еще три попытки, но через полгода-год что-то менялось. Одним хотелось большего, другим – меньшего. Николас нуждался в свободе и разнообразии. Стивену не терпелось переехать к нему. Вместе со своими кошками. А Олли после смерти отца впал в такую глубокую депрессию, что Джейми превратился из любовника в сиделку.

Так пролетело шесть лет. Как-то с Шоной они зашли в паб после работы, и та пообещала познакомить его с классным парнем, который занимается покраской квартир на Принс-авеню. Шона к тому времени уже изрядно охмелела, и Джейми подумал – кто-кто, а уж она-то вряд ли способна определить ориентацию того работяги. Поговорили и разошлись. И вдруг однажды, когда Джейми бродил с рулеткой по квартире в Масуэлл-хилл, предаваясь нескромным фантазиям о парне, красившем кухню, вошла Шона и сообщила:

– Тони, это Джейми. Джейми, это Тони.

Парень улыбнулся, и Джейми понял, что недооценил Шону. Девушка оставила их наедине, они поговорили о недвижимости, велогонках и Тунисе, вскользь упомянув пруды в Хэмпстед-Хит, прощупывая почву и уверяясь, что принадлежат к одному кругу. Тони достал из заднего кармана визитку и сказал: «Если что-то понадобится, звони». Джейми захотелось позвонить ему в тот же момент.

Он выждал два дня, чтобы не показывать своего отчаяния, а на третий они встретились в баре в Хайгейте. Тони рассказал, как однажды купался с друзьями на нудистском пляже Стадленд-Бич и у них украли одежду. Пришлось вытащить мешки из мусорных баков и сделать импровизированные юбки, чтобы доехать до Пула. А Джейми признался, что каждый год перечитывает «Властелина колец».

После индийского ресторана они отправились к Джейми, и Тони сделал парочку вещей, которые с Джейми никто в жизни не делал, а на следующий вечер вернулся и повторил на бис. И Джейми понял, что жизнь прекрасна.

Он терпеть не мог таскаться с Тони на матчи «Челси» и не хотел сказываться больным ради уик-энда в Эдинбурге. Однако Джейми просто необходим был человек, ради которого он будет все это делать. Его жизнь стала слишком комфортной. Зато когда ломались перила или требовалось освежить стены в кухне, Джейми прощал Тони и «Клэш» на всю громкость, и рабочие ботинки в умывальнике.

Они ссорились. Невозможно было не поссориться с Тони, проведя с ним целый день. Он считал ссоры важной частью отношений и обожал примирительный секс. Джейми порой подозревал, что ради этого он специально устраивает сцены. Однако секс был слишком хорош, чтобы жаловаться. И вот теперь они сцепились из-за этой свадьбы, которая не имела никакого отношения к Тони и, по большому счету, к самому Джейми.

У Джейми затекла шея, и он пришел в себя, обнаружив, что сидит в машине возле дома сестры, уронив голову на руль. Он встал и вышел. Тони прав. Слишком поздно, Кэти не переубедить. Сам виноват: не оказался рядом, не выслушал. Что толку теперь себя корить? Надо постараться хоть что-то исправить.

Проклятье, торт не купил! Ладно, это не главное. Половина третьего. Рэй вернется только вечером, у него куча времени – выпить чаю, поговорить с сестрой, покатать Джейкоба на спине, поиграть с ним в самолет. Потом малыш уснет, и они спокойно поболтают. Джейми прошел по дорожке и позвонил. Дверь открылась. Весь проем занимал Рэй в испачканном краской комбинезоне, с электрической дрелью в руках.

– У тебя тоже выходной? – поинтересовался Рэй. – У нас утечка газа в офисе.

Он поднял дрель и нажал кнопку. Та загудела.

– Так ты слышал новость?

– Да, – ответил Джейми. – Мои поздравления.

– Поздравления? – удивился Рэй и протянул здоровенную лапищу, затянув Джейми в свое гравитационное поле.

– Слава богу, – добавил он, – а то я думал, ты драться полезешь.

– Да, как же, – засмеялся Джейми, – недолго бы продлилась эта драка.

Рэй тоже хохотнул.

– Зайдешь?

– Конечно. Кэти дома?

– Они с Джейкобом поехали в «Сейнсбери», а я тут кое-что ремонтирую. Вернутся через полчаса.

Пока Джейми придумывал отговорку, Рэй закрыл за ним дверь.

– Давай я сделаю тебе кофе и присобачу эту дверцу.

– Если можно, чай, – сказал Джейми, хотя слово «чай» звучало как-то не по-мужски.

– Чай так чай.

Джейми сел за кухонный стол, чувствуя себя не лучше, чем в трясущемся самолете перед злополучным прыжком с парашютом.

– Рад, что ты приехал. – Рэй отложил дрель и вымыл руки. – Я как раз хотел у тебя кое-что спросить.

Джейми представил Рэя, все эти восемь месяцев терпеливо взращивающего семена ненависти, ожидая момента, когда они останутся наедине. Поставив чайник, Рэй облокотился на раковину, засунул руки в карманы и уставился в пол.

– Как считаешь, стоит мне жениться на Кэти?

Джейми решил, что ослышался. Бывают вопросы, ответ на которые заранее ставит тебя в крайне невыгодное положение. У Рэя было такое напряженное выражение лица, как у Кэти в восемь лет, когда она пыталась согнуть ложку силой мысли.

– Я понимаю, звучит глупо, но ты знаешь ее лучше, чем я. Как думаешь: она действительно меня любит?

Вопрос прозвучал ужасающе ясно. Джейми вновь почувствовал себя перед дверью самолета – четыре тысячи футов пустоты под ногами и весь Хартфордшир на ладони. Через пять секунд он будет падать камнем вниз, наполняя шлем блевотой.

Рэй поднял глаза. Тишина превратила кухню в заброшенный сарай из фильма ужасов. Глубокий вдох. Говорить правду. Быть вежливым. Принимать во внимание чувства Рэя. Вот хрень.

– Не знаю. Честное слово. Мы с Кэти в последнее время почти не видимся. Я занят, она больше общается с тобой…

Ему показалось, что Рэй вдруг уменьшился до размера обычного человека.

– Она такая раздражительная.

Джейми страшно захотелось чаю, просто чтобы держать что-нибудь в руках.

– Видишь ли, я тоже легко выхожу из себя, – признался Рэй, положив чайные пакетики в чашки и наливая воды. – Но Кэти…

– Знаю, – сказал Джейми.

Интересно, Рэй его слушает? Непонятно. Возможно, ему просто надо выговориться.

– Как будто туча налетает, – продолжал Рэй.

И как ему это удается, подумал Джейми. Минуту назад он заполнял собой всю комнату, как здоровенный грузовик, а теперь забился в угол и просит помощи. Он что, не может страдать на безопасном расстоянии?

– Дело не в тебе, – заметил он.

– Правда? – поднял голову Рэй.

– Ну может, и в тебе, – задумался Джейми. – Только она и на нас злится.

– Ясно.

Рэй наклонился и вставил дюбели в отверстия, высверленные в шкафчике. Поднялся, убрал из чашек пакетики. Тучи рассеялись, и у Джейми появилась надежда на беседу о футболе или теплоизоляции. Однако Рэй спросил, ставя перед ним чашку:

– А у тебя с Тони?

– Что ты имеешь в виду?

– Я имею в виду тебя и Тони.

– Не понимаю, – сказал Джейми.

– Ну, ты же его любишь?

Боже правый! Если Рэй всегда задает такие вопросы, неудивительно, что Кэти раздражается. Рэй засунул в дверцу еще парочку дюбелей.

– Я вот к чему: Кэти говорила, что ты одинок, а потом встретил этого парня, и… и все.

Джейми сгорал со стыда. Руки у него задрожали, и по чаю пошла рябь, как в «Парке Юрского периода», когда приближается тираннозавр.

– Кэти говорит, он хороший парень.

– При чем тут вообще мои отношения с Тони?

– Ну, вы же ссоритесь? – спросил Рэй.

– Рэй, не твое дело, ссоримся мы или нет.

Господи боже! Он велел Рэю не лезть не в свое дело. Джейми никогда не говорил никому не лезть не в свое дело. Он как будто бросил в огонь канистру с бензином, зная, что сейчас прогремит взрыв.

– Извини. Я не слишком хорошо разбираюсь в этих голубых делах.

– Это не имеет никакого отношения… Господи… – Джейми поставил чашку на стол, чтобы не пролить чай.

У него голова шла кругом. Он сделал глубокий вдох и продолжил:

– Да, мы ссоримся. И да, я люблю Тони.

Он сказал, что любит Тони. Сказал Рэю, хотя не признавался в этом даже себе. «Я люблю Тони? Господи милосердный!»

– Послушай, – опять начал Рэй.

– Нет, погоди. – Джейми обхватил голову руками.

Жизнь. Школа. Люди. Приезжаешь с самыми лучшими намерениями к сестре, нарываешься на типа, который не усвоил элементарных правил человеческого общения, и у тебя в голове происходит катастрофа.

Джейми с трудом овладел собой.

– Может, лучше о футболе поболтаем?

– О футболе? – переспросил Рэй.

– Ну, о чем обычно говорят мужчины?

Ему в голову пришла дикая мысль, что они могли бы стать друзьями. Ну, пусть не друзьями – приятелями. Нормально общаться. Рождество в окопах и все такое.

– Ты издеваешься? – спросил Рэй.

Джейми вздохнул:

– Кэти хорошая. Только характер у нее тяжелый. Если ей чего-то не хочется, то ее не переубедишь. А если она выходит за тебя замуж, значит, она этого хочет.

Дрель соскользнула со столешницы и рухнула на пол с таким звуком, как будто разорвался минометный снаряд.

С Джорджем что-то случилось. Джин заметила неладное однажды вечером, когда вошла в гостиную и застала мужа под креслом в поисках пульта от телевизора.

– Что ты делала? – спросил он, вставая.

– Писала письмо.

– Кому?

– Анне. В Мельбурн.

– О чем?

– О свадьбе. О твоей студии. О том, как новые жильцы переделали ее бывший дом.

У Джорджа не было привычки говорить с женой о ее родственниках, интересоваться, что она читает, обсуждать покупки. А в тот вечер он засыпал ее вопросами. И когда наконец заснул, то, видимо, от усталости. Они лет двадцать не вели долгих разговоров.

На следующий день странности продолжились. Если Джордж не работал над студией в дальнем углу сада и не слушал Тони Беннетта вдвое громче обычного, то всюду ходил за ней как тень. Когда Джин поинтересовалась, что на него нашло, Джордж заявил, мол, они мало общаются. И правда, подумала она, надо бы уделять ему больше внимания. Однако все равно испугалась.

Прежде ей хотелось, чтобы он стал более открытым. Но не так же резко! Как будто головой ударился. Существовала и другая сторона вопроса. Одно дело – видеться с Дэвидом, когда Джордж не обращает на нее внимания, и совсем другое, когда он ходит за ней по пятам. Правда, слушал он не очень внимательно. Как Джейми в четыре года. «Лягушонок хочет поговорить с тобой по телефону! Садись на диванный поезд, сейчас начнется!» Только бы привлечь внимание. Перед тем как улечься в постель, Джордж вышел из ванной с палочкой для чистки ушей и спросил, нормально ли, что в ухе собирается столько серы.

А вот Дэвид умел слушать. Он проявлял настоящий интерес. На следующий день они сидели у Дэвида в гостиной с распахнутыми настежь панорамными окнами. Он рассказывал о своей коллекции марок.

– Остров Джерси во время нацистской оккупации. Зулуленд 1888 года, бледно-зеленая, один шиллинг. Перфорированные, не перфорированные. Перевернутые водяные знаки… Бог знает, чего я хотел достичь. Своего рода бегство от реальности. Они до сих пор где-то валяются.

Мужчины любят делиться знаниями. Как доехать до Уисбека. Как разжечь костер. А Дэвид вел себя так, как будто это Джин все знает.

Он закурил сигару. Они посидели молча, рассматривая воробьев у кормушки и серебристо-серое небо за верхушками тополей. С Дэвидом хорошо – он и молчать умеет. Джин знавала немного мужчин, которые умеют молчать.

Она уехала поздно, да еще попала в пробку из-за дорожных работ напротив «Би энд Кью», и беспокоилась, как объяснит Джорджу свое опоздание. Неожиданно ей пришло в голову, что он все знает, и его повышенное внимание – попытка что-то исправить, составить конкуренцию или вызвать у нее чувство вины.

Когда Джин затащила сумки в кухню, Джордж сидел за столом с двумя чашками горячего кофе, размахивая сложенной газетой.

– Помнишь, ты рассказывала о мальчиках Андервуд? Так вот, ученые из Калифорнии, которые изучают однояйцевых близнецов, выяснили…

На следующей неделе в магазине было необычайно тихо, и Джин стала одолевать паранойя. Урсула уехала в Дублин, и ей не с кем было поделиться страхами, о которых она забывала только на утренних занятиях в школе. Они с Меган, Каллумом и Сунилом читали «Ведьмочку Винни» и «Загородную прогулку мистера Гампи» в зеленом уголке. Правда, Каллум не мог ни секунды усидеть на месте, а подкупать его печеньем, как Джейкоба, не полагалось. Однако, едва она выходила из школы, страхи накатывали с новой силой.

В четверг Джордж объявил, что заказал шатер и договорился о встрече с двумя выездными ресторанами. И это человек, который забывал дни рождения собственных детей! От удивления Джин даже не упрекнула его в том, что не посоветовался. Ближе к вечеру зловещий голос начал нашептывать ей, что Джордж хочет от нее избавиться. Ждет, пока она уйдет, или вскоре потребует этого сам.

Однако в день ужина с Дэвидом он вел себя жизнерадостно. Съездил за продуктами и начал готовить ризотто – обстоятельно, по-мужски, достав из ящичков все необходимое и разложив на столе, точно хирургические инструменты. Ингредиенты он тоже отмерил заранее в маленькие емкости, чтобы перепачкать как можно больше посуды.

Джин не покидало чувство, будто Джордж что-то задумал. Напряженность росла, и после обеда она серьезно задумалась, не притвориться ли больной. Ровно в половине восьмого раздался звонок в дверь. Джин опрометью бросилась вниз по лестнице, чтобы успеть первой, споткнулась о ковер и вывихнула лодыжку.

Когда она наконец приковыляла вниз, Джордж стоял в коридоре, вытирая руки о полосатый фартук, а Дэвид протягивал ему бутылку вина и букет. Заметив, что она прихрамывает, он хотел было ее поддержать, однако вспомнил, кто есть кто, и шагнул назад.

Джин оперлась о плечо Джорджа и потерла лодыжку. Нога почти не болела, но она боялась смотреть Дэвиду в глаза, и от ужаса, что он может ее нечаянно выдать, у нее на секунду закружилась голова.

– Больно? – спросил Джордж, который, к счастью, ничего не заметил.

– Не очень, – ответила Джин.

– Нужно сесть и поднять ногу, чтобы не начался отек, – посоветовал Дэвид, отбирая у Джорджа вино и цветы, чтобы тот мог помочь жене.

– Ризотто еще не готово, – сказал Джордж. – Почему бы вам не посидеть в гостиной с бокалом вина?

– Нет, – горячо запротестовала Джин. – Мы побудем с тобой на кухне.

Джордж усадил их за стол, выдвинул третий стул для больной ноги Джин, который, впрочем, ей совершенно не требовался, наполнил два бокала и принялся натирать пармезан.

Поведение мужа казалось Джин странным. Джордж не любил гостей, и она предполагала, что говорить им будет не о чем. В редких случаях, когда удавалось вытащить мужа на вечеринку, она неизменно находила его неловко стоящим в кружке мужчин. Те разговаривали о регби или о налогах, а он маялся с таким выражением, будто у него голова разболелась.

Джин надеялась, что беседу будет вести Дэвид. К ее удивлению, говорил больше Джордж, явно истосковавшийся по общению. Бывшие коллеги поздравили себя с тем, что после их ухода дела в компании пошли на спад. Поговорили о пешем туризме во Франции. Дэвид рассказал о своем увлечении планеризмом. Джордж признался, что боится полетов. Дэвид предположил, что ему надо попробовать: клин клином вышибают. Джордж ответил, что Дэвид не представляет себе, как все плохо. А когда Дэвид признался, что патологически боится змей, Джордж посоветовал ему завести анаконду. Дэвид рассмеялся и сказал, что он прав.

Страхи Джин канули в небытие, однако их сменило другое, столь же неприятное чувство: досада, что они так легко находят общий язык. Джордж казался сердечнее и остроумнее, чем наедине с ней, а Дэвид – зауряднее. Интересно, они и на работе так мило общались? И если да, то почему Джордж ни разу не вспомнил о Дэвиде, когда тот ушел? Она почувствовала себя виноватой в том, что нарисовала Дэвиду свою семейную жизнь столь мрачными красками. К тому времени как они переместились в столовую, Джин уже казалось, что у Джорджа с Дэвидом больше общего, чем у нее и с тем, и с другим. Это напомнило ей школу – когда лучшая подруга вдруг начинала болтать с новенькой, бросив тебя на произвол судьбы.

Джин время от времени влезала в разговор, пытаясь завладеть их вниманием, однако ничего не получалось. Как можно утверждать, что ты без ума от «Больших надежд», если всего лишь посмотрела сериал по телевизору? Она зло высмеяла предыдущие кулинарные экзерсисы Джорджа, а ризотто оказалось просто отменным. Все было как-то глупо. В конце концов ей надоело, она притихла и высказывала свое мнение, лишь если кто-то обращался непосредственно к ней.

Только раз Джордж потерял дар речи – когда Дэвид сообщил, что жена Мартина О’Доннелли ложится в больницу на обследование. Муж согнулся и уронил голову на колени. Джин испугалась, что он отравил всех своим ризотто и его сейчас стошнит. Но Джордж выпрямился, моргая и потирая бедро, извинился перед Дэвидом и прошелся по кухне, чтобы снять мышечный спазм. К концу ужина он выпил полную бутылку красного вина и превратился в клоуна.

– Рискую утомить Джин, но не могу не вспомнить эту историю. Пару недель назад мы забирали фотографии из проявки, они что-то перепутали и дали нам чужие. Какой-то молодой парочки. Там было все. Джейми предложил написать на конверте: «Хотите увеличить?»

За кофе Дэвид рассказал о Мине и детях. Потом они стояли на крыльце, глядя на удаляющийся в облаке розового дыма автомобиль гостя, и Джордж вдруг спросил:

– Ты ведь меня не бросишь?

– Конечно нет.

Она ждала по меньшей мере теплого объятия. Однако он лишь хлопнул в ладоши и радостно возвестил, будто предвкушая что-то очень приятное:

– Ладно, тогда я помою посуду.

Неделя у Кэти не задалась с самого начала. В понедельник пришли программки фестиваля, и Пэтси, которая не способна написать без ошибок слово «программа», огорошила всех заявлением, что под надписью «Терри Джонс» на седьмой странице на самом деле изображен Терри Гиллиам. Эйден наорал на Кэти, потому что в колледже его не научили признавать ошибки. Она заявила, что уходит. Он заявил, что ее никто не отпускает. А Пэтси расплакалась, потому что не выносит скандалов.

Подняться наверх