Отрывок из книги
Признаюсь честно, дорогой Читатель, я пишу эти эти строки тогда, когда единственным читателем следующего за этим предисловием текста, являюсь я сам, его Автор. Поэтому, позволь мне признаться в том, что не имею я ни малейшего представления о том, насколько хорош или, наоборот, насколько плох этот текст. Знаю лишь одно и именно об этом хочу предупредить своего Читателя – это не исторический роман или, по крайней мере, роман не совсем исторический. Не нужно быть профессиональным историком, чтобы справедливо упрекнуть меня в множестве больших и малых неточности, вплоть до анахронизмов и “развесистой клюквы”. Иной Пытливый Читатель будет также утверждать, и утверждать справедливо, что Маккавеи и вообще люди той эпохи, не могли быть такими и не могли говорить и вести себя так, как они делают это в моей книге, да и вряд ли Шуламит могла петь колыбельную по-русски. Заранее принимаю справедливые упреки и смиренно прошу Пытливого Читателя считать, что действие моей книги происходит в альтернативной реальности. В этой странной реальности действительно все не так и вот вам примеры… Мужчины в ней любят, страдают, сражаются и строят, а женщины любят, страдают, рожают, растят детей и умеют ждать. Не правда ли, весьма альтернативно? Там, в неких параллельных мирах, слова "дружба" и "честь" – это не пустые звуки, а слово "любовь" – нечто большее чем слово. Открою вам секрет: некоторые из неимоверно любимых и уважаемых мной людей давно уже живут в этой реальности, и мне бесконечно жаль тех, для кого эта реальность – альтернативна.
В Городе меня ждали дела и следовало поторопиться. Моя любимая и дети еще спали и я, пожалев их сон, пожевал холодную как лед лепешку, взял заранее приготовленный сверток и осторожно вышел из дома, стараясь не скрипеть рассохшейся дверью, которую давно следовало починить. По случаю снегопада, я обулся в крестьянские башмаки, идею которых позаимствовал у германцев, наезжавших иногда в Рим. Римляне называли такие постолы "корбатин", так как это были всего лишь куски сыромятной кожи, обернутые вокруг ноги и стянутые над икрами ремешками от сандалий. У нас, в Иудее, такого не носят, но ведь и снег у нас бывает не каждый год. Сейчас мои “корбатины” скрипели на снегу, пока я шел по тропе, огибая западный склон Храмовой горы. Сегодня мне нужно было попасть на самую южную оконечность Давидова Городища. Уже лет этак двести как центр города сместился на север, ближе к Храму, и новые стены Города оставили постройки давидовых времен за своими пределами. Ближе всего было спуститься вниз и пройти долиной Геенома. В любое другое время я так бы и сделал, невзирая на недобрую славу этого места. Хотя там уже сотни лет не горели жертвенники и не приносились сомнительные жертвы, люди по-прежнему обходили Гееном стороной. Лишь городская свалка медленно, но уверенно наползала на него. Мне же, ученику Хашмонеев, не следовало быть суеверным, и обычно я не гнушался короткой дорогой, хотя, в темное время, даже мне было там несколько неуютно. Но сегодня Гееном был завален снегом, так что я вынужден был спуститься в Давидово Городище от Мусорных ворот и мне предстояло пройти его с севера на юг и сверху вниз, плутая между слепых глинобитных стен.
.....
– Никто не может запретить союз между иудеем и Всевышним!
– Это мы еще посмотрим – угрожающе сказал Апеллес и, повернувшись к Узии, прикрикнул – Ну что же ты? Режь!
.....
