Читать книгу Позови меня в дождь на речку - Марья Цепиш - Страница 1

Лужи и листья

Пятки скользят по разгоряченной, покрытой трещинами, земле. Она легко крошится в мелкую пыль. Мне щекотно и весело от того, что земляные струйки из-под моих ступней с быстрым шорохом стекают в воду. Маленькие прозрачные рыбки с черными немигающими глазками шарахаются в стороны. Солнечные лучи будто отпрыгивают от дрожащей глади и слепят глаза, а когда я долго слежу за движением облаков, моя голова начинает приятно кружиться. От речки поднимается горячий пар, он пахнет рыбой и тиной. Ветер дует будто вполсилы и гоняет теплый запах туда-сюда, я с удовольствием ощущаю, как он до меня дотрагивается, стекает по запястьям. Меня будто обнимает само лето. Нежное и доброе, какое бывает только в детстве.

Мне пять лет и я сижу на берегу реки. Моя жизнь прекрасна, но пойму я это лет через двадцать, не раньше. До этого момента просветления буду очень хотеть вырасти, мечтать окончить школу, поступить в университет, познать самостоятельную жизнь, разобраться в причинах и следствиях. В детстве мне казалось, что счастье возможно только у взрослых людей, которые могут делать, что вздумается, ни от кого не зависят, все умеют и знают. Дурочка. Сиди около речки и улыбайся в своем блаженном неведении того, от чего обречен страдать каждый. Чем больше ты взрослеешь, тем в более запутанный лабиринт погружаешься. Лови этот счастливый момент, которому уже никогда и нигде не будет равных.

Пока двадцать пять неугомонышей почти синхронно водят пальчиками по страничкам и хором шепчут обрывки фраз из «Повести временных лет», я украдкой смотрю в окно и почему-то переношусь в свое далекое детство, прошедшее у бабушки в деревне. Теперь воспоминания о беззаботной жизни отступили, и я вижу то, что происходит вокруг в настоящий момент времени. Крупные ливневые капли залпом сыпятся из недр бесцветного неба, влетают в промокшую землю, бьют по желтым листьям, качающимся на поверхности луж, топят их. Листья сопротивляются, но капель слишком много и они сильные − летят с самого неба, которое будто заряжает их особо разрушительной энергией, чтобы они начисто смыли последние следы хорошей погоды.

Грустная ассоциация, но вся моя жизнь как раз очень похожа на конвульсии листьев в холодной водице. Чего-нибудь да не хватает мне для того, чтобы нормально себя чувствовать. Не покидает меня ощущение необъяснимой тоски по недостающим мне компонентам счастливой жизни. То ли цветок папоротника мне бы помог, то ли щепотка звездной пыли. Только где мне их взять?

Хотя, собственно, что плохого со мной происходит? Работа у меня есть, стабильная зарплата тоже. Да, первая – неинтересная и бесперспективная, а вторая – маленькая и ее ни на что не хватает, если надеяться только на нее. Но ведь все вокруг нас и внутри нас – относительно. Некоторые люди вообще вынуждены таскать с утра до вечера скользких соленых сельдей из-под прилавков, взвешивают их и продают. Другие катаются на подножках мусоровозов от свалки к свалке, давно забыли об отвращении и прямо голыми пальцами берутся за бортики контейнеров, наклоняют их на бок, чтобы было удобнее отыскать там что-то ценное. Но все эти люди в свободное время ходят по улицам и улыбаются, где-то берут повод для радости. А я постоянно чувствую себя, будто с ног до головы обрызгана лимонным соком. Я так подробно описываю методы специалистов этих профилей, потому что много раз наблюдала за ними, пытаясь пристыдить себя за неумение быть благодарной судьбе за комфорт и безопасность.

Конечно, объективность требует признать, что школьной учительнице литературы живется лучше, чем другим фигурантам моих размышлений. Только меня вопреки доводам здравого смысла терзает химера особого характера: мне тоскливо и одиноко, мне кажется, что я делаю не то, не с теми и не для чего. «Как смеешь благородным делом не гордиться?!» − слышу я недовольные выкрики общественного мнения. Ну, судите сами. Может, я все-таки хоть на малую толику, но права в ощущении того, что профессией моей не стоит излишне гордиться?!

Школа, в которой я работаю уже почти десять лет, хоть и государственная, а не коммерческая, но имеет репутацию элитной. В основном здесь учатся дети успешных родителей, постигают науки и заодно впитывают дух прагматичной нацеленности на происходящее в мире. Привычный для современности перекос в сторону развитого капитализма здесь ощущается во всем. Хотя сама я уже давно не ученица и меня это как будто бы не касается, но мне мерзковато наблюдать, как школа всасывает в себя деньги, придумывая все новые способы. Тряпки, швабры, ремонты, шторы, охрана, сигнализация, освещение, отопление и прочие блага, которые вроде бы должны быть обеспечены (и на самом деле так и есть) государственным бюджетом, оплачиваются за счет родителей учеников. И вы же понимаете, что эти теневые финансы тире «добровольные пожертвования» тратятся не только на то, что обещается на родительских собраниях. Вернее будет сказать, совсем не на то.

Я слишком наблюдательная, и многие вещи бросаются в глаза и врезаются вслух вне зависимости от того, охотилась ли я за этой информацией. Наверное, это свойство сформировалось у меня в детстве, когда наблюдать за другими людьми было моим главным увлечением. У бабушки в деревне особенно и заняться было нечем, кроме как по запаху из-за забора угадывать, что у соседей сегодня на ужин, по обрывкам разговоров предполагать, в чем сегодня перед бабкой Клавдией провинился ее нередко выпивающий супруг. Еще, было очень интересно предполагать, куда направляется случайный прохожий. Если он напевал себе под нос какую-то песенку, мне казалось, что ее слова может как-то намекнуть на то, что лежит в его увесистой сумке, и кому предназначена поклажа.

Теперь я выросла, живу в большом городе, где путники с мешками на плечах, встретившиеся на дороге, могут вызвать не любопытство, а настороженность. Если в подъезде пахнет какой-то едой, я не гадаю, какой именно. Только видеть разные мелкие детали и случайно слышать чужие разговоры я почему-то так и не разучилась. Как-то само собой все это встречается на моем пути. Судя по тому, что многие подробности продолжают перетягивать на себя мое внимание, моему подсознанию по-прежнему гораздо интереснее размышлять о чем-то отвлеченном, происходящем не со мной, а с кем-то другим, еще имеющим шанс найти верный ответ.

Например, недавно я уронила телефон перед дверью директора именно в тот момент, когда в кабинете шел увлекательный разговор с завучами о том, как поделить дополнительную нагрузку. Несмотря на то, что мобильник был не кнопочный, оказалось, что внутри у него великое множество всего того, что может разлететься в стороны. Пока я собирала электронный «ливер» в кучку, как раз в очередной раз убедилась, что работаю с прелестными людьми, которые ни доброму, ни вечному не научат. Потому что сами ничего подобного не только не умеют и не понимают, но и не хотят ни в чем хорошем участвовать.

− …дочка помощника министра, пусть ведет факультативы по римской культуре. Она не просила, но пусть ее отцу будет приятно. А Феоктистовне ничего не давать, сошлитесь на то, что мы планов прошлогодних придерживаемся, ее тогда не было, вот потому пока ничего не можем предложить. А что, я у уважаемых людей заберу и ей отдам?!

− …руководство классами подумайте, кому дать. Это немалая прибавка, но и нагрузка ничего себе. Поэтому предлагаю классы распределить между командой, им пусть помогают напарники, но на бесплатной основе. Я своих людей обидеть не могу − пусть деньги зарабатывают, опять же, классы − это свои возможности, и по финансам, и по отношениям со статусными родителями. Связи в наше время всем нужны…

Я как будто подслушала репетицию дешевого спектакля, уместного к показу на рыночной площади, чтобы его увидела средневековая некультурная публика, еще не обладающая ничем близко похожим на совесть, честь и мало-мальское приличие. Хотела сначала от души посмеяться над карикатурой и поаплодировать. Но потом вспомнила, что стою в коридоре элитной школы, на дворе XXI век, и этот этюд – из реальной жизни, а не художественной постановки.

«Учитель, в имени твоем…» – о чем-то солидном и серьезном, благородном и прекрасном говорится в тех куплетах. Если так пели много лет назад, возможно, тогда именно так и было. А сегодня, кажется, что в этих словах нет никакого смысла, они звучат полным художественным вымыслом. В том, как я себя чувствую в этой профессии, тоже нет никакого смысла. Хотя, может, ни школа, ни школьные порядки в этом и не виноваты. Может, дело во мне. Это же я со своим мнением в меньшинстве, как чужеродный элемент, не соответствую, не дотягиваю до общего уровня, не расту и не развиваюсь в общепринятом понимании. Только тошно мне от этого развития в формате «отдайте мне ее ставку, я вам много интересного расскажу» − таким образом многие в этой школе тоже неплохо приспосабливаются к окружающей среде. А я веду свои уроки, дополнительно занимаюсь с учениками бесплатно, если они чего-то недопоняли во время уроков, и не ищу способов получить должность повыше.

Вы не подумайте, что я завидую всем этим людям, которые проворно движутся по жизни и, как африканские птички, не брезгуют для своего насыщения поковыряться в зубах крокодила, жадно глотая застрявшую между клыков гниющую плоть несчастной антилопы. Не завидую я дочке помощника министра. И вам не советую ей завидовать. Потому что нам всегда кажется, что где-то и кто-то живет лучше нас. В особенности, если внешне по всем социальным показателям человек кажется благополучнее и счастливее.

Наверное, пришло время представиться. Всем привет! Меня зовут Кристина, я работаю учителем в этом заведении, мораль которого значительно шире границ добра и зла. Потому что мой отец, которого все знают как помощника министра образования, считает, что благородный труд делает женщину привлекательной для замужества. Но, видимо, папочка мой, несмотря на весь солидный управленческий опыт, в данном случае допустил жесткую стратегическую оплошность, крайне не вписывающуюся в его уверенные планы. Я все еще не замужем, и как-то даже нет никаких к тому предпосылок. Наверное, у меня аллергия на брачные отношения, поскольку я знаю, что порой они могут не осчастливить, а полностью наоборот.

Мои родители развелись, когда я поступила в университет. Их брак не выдержал папиного карьерного роста. Мне, как и всем родственникам и друзьям, было разъяснено, что взрослые люди просто вдруг поняли, что не сходятся характерами. Представляете, какая чушь, сочиненная вне художественного жанра?! Жили-жили люди двадцать лет, ребенка родили, квартиру вместе купили, друг другу помогали дипломы и диссертации писать. В лихие девяностые один клубень картошки на двоих делили, белые простыни варили и красили, чтобы потом из них модные рубашки и платья сшить, старались быть друг для друга самыми красивыми. Но, когда настали сытые времена, им как будто внезапно стало нечего друг с другом делать.

Все материальные проблемы были решены, вера и подбадривания уже стали неактуальными. Настала пора жить легко и радостно, без стесненных условий, в комфорте и, желательно, без напоминаний о том, каким непростым был этот путь к успеху. Вдруг случилась катастрофа – бабах, и люди, живущие в большом и красивом доме, не сошлись характерами. Лично я в это не верю до сих пор, и нет ни малейшего желания поддаться соблазну отключить в себе собственное мнение, чтобы на чей-нибудь вопрос о том, почему развелись мои родители, отвечать про характеры. Конечно, я не стану всем подряд рассказывать детали истины, но и прикрываться этой в корне лживой фразой тоже не буду.

Дело здесь в другом. Отцу удалось разбогатеть, и его перестали устраивать старые жизненные декорации. Мы переехали в большой дом, стали ездить на дорогой машине, одеваться в брендовых магазинах и летать за границу. При этом материальные блага напрочь вытеснили из системы ценностей простые человеческие чувства. Вместе с новыми и красивыми вещами ему захотелось новую и не менее красивую жену рядом. А старая жена, уже не такая прекрасная, как прежде, осталась на довольствии, пока, по его примеру, ни нашла второе счастье в новом браке. И они сейчас продолжают неплохо ладить, общаются и даже обсуждают меня, но их характеры теперь сходятся в совершенно других условиях и обстоятельствах.

Знаете, что именно произошло между моими родителями и что стало причиной расставания? Мы с мамой догадывались, что папа ей изменяет. Но мама, как истинный преподаватель философии, относилась к этому факту спокойно и без гнева. Она боготворила отца и считала, что если у него где-то на стороне происходят регулярные эротические приключения, это вполне допустимо в рамках мужской потребности расслабиться после напряженной работы. По ее тогдашнему мнению, это не являлось неуважением к ней или к их семье. Она считала, что если папа не выставляет напоказ измены, продолжает заботиться о близких, приходит домой в хорошем расположении духа и балует нас с ней, это значит, что все хорошо.

Вслух они ни о чем таком не договаривались, ни о его праве на параллельные связи, ни об ее обязанности относиться к этому либерально и не задавать лишних вопросов. Она внутренне и по собственной доброй воле разрешила своему мужчине расслабляться на стороне. Конечно, надо отдать ему должное, он не выпячивал свои порочные связи, не провоцировал маму на скандалы. Он не принимал ее великодушие за слабость и не старался ткнуть ее носом, что ему все дозволено, а ее место в темном углу, откуда она обязана наблюдать за его веселыми развлечениями и сознавать свою незначительную роль в его жизни. Но однажды вышло так, что кратковременная связь переросла в серьезный союз, вытеснив все привычные приоритеты из системы ценностей.

Папа давно и успешно занимается бизнесом, сейчас он владеет сетью продуктовых фабрик. Поскольку он занимает серьезный пост в министерстве образования, конечно, все школы и детские сады города кормят подопечных едой его производства, обеспечивая продукции постоянную востребованность, а ему стабильный доход. Банальная история, описанная в дешевых комедиях и бородатых анекдотах: он ушел из семьи к молоденькой секретарше, которая готовила ему вкусный кофе. Ушел мирно, оставив нас под полным контролем и на щедром содержании, но, все же, разбив мою веру в любовь, которая побеждает времена и обстоятельства.

Итак, хотя я вполне взрослый человек, во всем завишу от отца. Для него очень важно осознание того, что он до сих пор необходим мне. Наверное, таким образом, материальными ценностями, пытается возместить то, что мы никогда не были близки. Я не спорю с ним, не упрекаю и не требую ничего сверх того, что он дает мне сам. Работаю, где он сказал, живу в квартире, от которой выдал ключи, и общаюсь с теми, кто ему кажется достойным внимания.

Этакая участь обеспеченной куклы, которая как бы не полностью пустая, но и не слишком содержательная по своей сути. Нравится ли мне это? А может, я стремлюсь к самостоятельности, чтобы нос всем утереть, типа «да на самом деле я вся одухотворенная и одаренная, уйду с обозом в Москву в лаптях и изобрету вечный двигатель»? Нет. Я просто живу. Кстати, в Москве, поэтому походы в лаптях мне ни чему. Живу, как получится. Существую в предложенных мне условиях. И мне как будто не совсем кисло. Хотя и не спокойно, потому что слишком много думаю, и часто не о том, о чем нужно и уместно.

Звенит противный звонок. Дети суют свои книжки и тетрадки в портфели, а некоторые так торопятся, что просто сгребают с парты свои вещи и ссыпают их в недра вместительных сумок.

– К сочинению прошу отнестись с душой, подумать, изучить все вспомогательные материалы и не бояться выразить свое мнение в полном наборе деталей! – я успеваю дать им последнее на сегодня наставление, и они, как звенящие бусины с разорванных нитей, высыпают в гулкий коридор.

Незнакомец и его родинка

Сегодня мы с моими подопечными школярами бродим по гулким залам галереи. Шагаем вдоль полотен Шагала. Таращимся от восторга на Сальвадоровы шедевры. Я делаю вид, что мне все это нравится. Что я тону в глубине смысла, ловлю в воздухе вдохновение, рассовываю его по карманам и готовлюсь наедине с собой осмысливать новые знания, расширять свое сознание. И обязательно попытаюсь научиться подобному неординарному созиданию. Ну, вы понимаете, что мой педагогический долг велит мне нагло врать детям. Не могу ж я им сказать, что это выдающееся искусство меня вдохновляет закрыть глаза и умыться святой водой, потому что я боюсь заразиться чужим безумием, зная, что у меня предостаточно собственного?!

Я обречена врать детям, потому что так, черт возьми, принято из поколения в поколение. Врать по разным поводам, поддакивая тем, кто в главенстве или большинстве, чтобы все думали, что ты умен и развит, ну, и бежали тебя догонять, чтобы тоже поумнеть и развиться. Типа ложь во спасение. Не я это придумала, и не мне даровано крушить устоявшуюся систему.

Смотрю я на эту выставку, и кожа на щеках чуть ли не лопается от натянутой улыбки. У меня не идет из головы не очень-то лестное слово − мазня. Да простят меня художники и их почитатели, но на мой невзыскательный и неодаренный обывательский вкус это именно так. Самая настоящая мазня, при том не слишком старательно сделанная, будто даже наскоро. Такое ощущение, что художникам было обещано какой-то сатанинской силой, что они получат звания гениев, что бы ни вышло из-под их кистей. Гарантия была дана, поэтому никто не стал особенно стараться. Мне хочется бежать от этой фальши. Кто-то решил всех убедить, что это концептуально, апокрифично, современно и еще как-то мудрено назвал то, что на самом деле является просто-напросто бестолковой мазней. И большая часть человечества то ли поверила в это, то ли боится отбиться от стаи, признавшись в своих настоящих ощущениях.

Да Бог с ними, с этими картинами. Если бы эта особенность касалась только их!.. Но мы все живем именно по такому принципу и в любых обстоятельствах маскируемся под среду обитания, чтобы быть как все. При этом забывая, что у каждого из нас все равно своя судьба и свои обстоятельства. Оставаясь наедине с собой, мы просто сходим с ума. Потому что не разрешаем себе поступать так, как хочется, боясь критики или потерять источник дохода. Ну, например, как я. Боюсь, что отец лишит меня денег, поэтому не говорю ему, что меня тошнит от школы. Не хочется мне жить на одну зарплату. Что-то мне подсказывает, что у меня будет плохо получаться.

− А верно ли считается, что искусство должно давать людям то, чего нет в их реальной жизни…

Приятный мужской голос будто вытащил меня из теплой воды, в которой я качалась и расслаблялась, на берег просушиться. Повернув голову в сторону говорившего и поняв, что слова его были адресованы мне, я почувствовала, что меня вытащили из воды без купальника. И при этом без стеснения разглядывают. Какое странное ощущение, когда на тебя смотрят пронзительно синие глаза незнакомого человека и тебе жутко не по себе… И даже непонятно, нравится мне или наоборот. Одно понимаю точно: это не мимолетный контакт незнакомых людей, после которого каждый пойдет своей дорогой без оглядки и воспоминаний. Тут что-то не так. И, видимо, надолго.

− Да, Ваша правда. И хвала небесам, что таких жутчайших существ нет в реальном мире, − ответила я, радуясь, что мои школяры отошли к другой мазне, наперебой что-то обсуждают, смеются и меня не слышат.

− Помилуйте, Вы же работник сферы образования, и вдруг такое неприкрытое неуважение к искусству, − мужчина улыбнулся, похоже, он хотел диалога, причем его даже не раздосадовало то, что мнения наши, судя по всему, диаметрально противоположны.

А мне с ним диалога не хотелось. То есть, как бы это точно описать, мне не хотелось с ним говорить, но было приятно, что он мной заинтересовался. Будто из его души я получила маленький горящий уголек, который затух бы от слишком большого потока слов.

Мне хотелось поскорее домой, чтобы уголек зажег пространство вокруг себя. Побыть в тишине, без лишней траты усилий, не создавать сквозняки внутри себя. Лечь в ванну, дуть на пену и пить кофе. Возможно, включить в это время аудиокнигу про мир моды, которую слушаю уже несколько недель маленькими порциями. Не запоминаю ни дат, ни городов, зато слух ласкают слова о том, как в умелых руках из куска ткани может родиться красота, меняющая настроение и, возможно, даже ход истории человечества. В память хорошо встроилась фраза какого-то модельера о том, что платье стоит считать великолепным, только если в нем удобно бросаться мужчине на шею. Интересно… Почему я сейчас вспомнила именно это?

Вслух я произнесла:

− Кажется, все наши беды от прикрывательств всякого рода, а проще говоря − от лжи и позерства. Приятного просмотра.

Мужчина улыбнулся еще шире и слегка приподнял подбородок. И я от напряженного удивления будто подлетела до потолка, а затем со всего маха ударилась об него макушкой и неловко шлепнулась на плиточный пол, считая желто-красные искры, вылетевшие из моих глаз. У него, у этого странного мужчины, под скулой кое-что было. Знакомое, из моей далекой, прошлой жизни. Родинка необычной формы. Я видела точно такую же лишь раз в жизни. Только у одного человека. Много лет назад.

Пыль пахла летом. Или наоборот, это лето имело запах теплой пыли. Нагретая солнцем земля потрескалась, из множества изломов резво выпрыгивали темные тельца муравьев, через некоторое время они снова возвращались в глубокие недра, утаскивая веточки, чуть живых насекомых, травинки и прочие атрибуты своей бытности.

Я брезгливо подтянула к себе коленки, подальше от потрескавшейся земли. Не хочу быть укушенной муравьишками и чесаться до самого вечера. Запрокидываю голову и почти вскрикиваю от счастья. Сочный зеленый цвет листвы на ветках, а в прорехах липовой кроны − яркая синь. Наслаждение для глаз. Праздник оттенков, воздуха, тепла и ветра. И не слышно никаких посторонних, лишних звуков, гула машин, суетливых людских голосов, о чем-то спорящих или что-то доказывающих. Днем природа отдыхает от местных жителей, которые либо где-то на заработках в ближайшем городе, либо хлопочут по хозяйству в домах, прячась от зноя. Короче, тратят на что-то себя и свое время, чтобы иметь право думать, что их жизнь чем-то заполнена.

А мне 16 лет, я нигде не работаю, у бабули нет огромного хозяйства, за которым нужно усиленно следить. У меня каникулы и полно времени для того, чтобы разрешать любым событиям происходить. Блаженная праздность накануне выпускного класса, масса радужных планов на взрослую жизнь и ни одного разочарования, которое могло бы лишить меня возможности мечтать и чувствовать.

Я слышу шаги. Не оборачиваюсь, просто слушаю шелест травы под ногами. А теперь слышу дыхание. Не поворачиваю голову, наслаждаясь ожиданием. Сейчас услышу его голос. Жмурюсь от предвкушения. Ииии…

− Крис, у нас есть пара часов. Потом мне надо домой, родители приезжают, надо их встречать, ну ты поняла.

Я разворачиваюсь всем телом, хватаю его за ногу и тащу в траву. Набрасываю на него свои объятья, и мы вдвоем хохочем. Он запрокидывает голову, и я вижу под его левой скулой, у шеи, коричневую родинку, изогнутую, как арахис в панцире. Даже если бы было темно, все равно смогла бы безошибочно указать, где точно находится эта родинка. Я столько раз любовалась ею, она мила моему сердцу, как и все, что есть в моем приятеле. Стас, ты просто чудо. Ты мой друг, мой брат, мой родной и близкий человек на этой планете. Хоть мы и видимся только летом, когда гостим у наших бабушек, но я тебя понимаю, а ты понимаешь меня. Наверное. Или мне просто хочется в это верить.

От него пахнет печеными пирожками с вишней. И жареным мясом с картошкой. Бабуля готовит пир к приезду дочки и зятя. А у нас есть только пара часов, чтобы поболтать о том, что мы делали, как жили эти месяцы, с сентября по июнь. Мы, конечно, успеем наболтаться, впереди все лето. Но я так ждала нашу встречу, и мне прямо сейчас очень хочется слушать его и говорить самой.

Еще ровно год назад он выглядел иначе. Острые локти, сбитые коленки, взъерошенный, в майке, которая вечно была в дырках от острых веток, цеплявшихся за его одежду, когда он карабкался по деревьям. А еще, на майке были дырки от проволоки, которая поджидала его на кромке забора. От этих же веток и проволоки часто появлялись царапины и на моих ногах и руках, если мы устраивали наши шалости вместе со Стасом. Теперь рядом со мной в траве лежал взрослый парень, который приехал вместо Стаса-мальчишки. Плечистый, уже заметно, что бреет лицо, голос звучит совсем иначе, по-взрослому. Опрятно, даже стильно одетый, ногти чистые и подпиленные. Сомневаюсь, что теперь он рискнет трогать своими пальцами дождевых червей или выкапывать из ила ракушки. Да уж, Стас-мальчик уже никогда не приедет сюда. Ни сюда, ни куда бы то ни было.

Он остался в прошлом лете. Наверное, его не стало еще в тот момент, когда мы в первый раз по-особенному простились на вокзале. Я уехала на день раньше, чем Стас, поэтому он меня провожал. Уже почти спрыгивая с подножки поезда, который вот-вот должен был отправиться, он торопливо прижался своими мягкими губами к моим. У нас обоих вдруг резко закончился воздух. Волнительно и неожиданно, в тот момент мы оба будто простились с нашим детством. И потом в школе на переменках я взволнованно рассказывала подружкам, что у меня был первый поцелуй. Не во сне, не в мечтах, а с настоящим мальчишкой, красивым и подходящим во всем. Конечно, я не уточняла, что это было всего один раз и очень кратко, как японское хокку, которое так скоро доходит до конца, что не успеваешь понять смысл.

Когда я ждала следующие летние каникулы, чтобы приехать к бабушке и увидеть Стаса, постоянно думала об этом моменте, вспоминала, мысленно отправлялась в прошлое, в тот день, в тот вагон, в то мгновение. Это воспоминание будто откололо меня от льдины, на которой по жизни плыли все мои сверстники. Я будто застыла в одном состоянии, зависла на одном человеке, в то время, как мои подруги уже повзрослели настолько, что начали влюбляться, примерять на себя отношения с противоположным полом, заигрывать, заманивать в свои девичьи сети. А я, будто на маленьком кусочке айсберга, носилась по океану своих мыслей и мечтаний о лете, о том моменте, когда вернусь в деревенские каникулы, где будет Стас.

Мне часто снился один и тот же сон. Лето, где мы вдвоем, в нашей деревне, гуляем по берегу реки, замечаем, как густеют сумерки, слышим, как перебивают друг друга сверчки. Садимся в траву, смотрим на речную рябь. Вдруг не успевший уснуть кузнечик случайно прыгает в мою сторону и запутывается в волосах. Конечно, я начинаю визжать и трясти головой, боюсь руками прикоснуться к тому месту, где копошится кузнечик. Ну, как все девчонки, кокетничаю, типа боюсь чудовищ, и так как одно из них на меня напало, меня нужно срочно спасать. Стас спокойно вмешивается в ситуацию. Протягивает ко мне руки, одной нежно держит мой подбородок и тихонько просит посидеть спокойно. А второй вытряхивает кузнечика. Обессилев от волнения, я падаю в траву всем телом. А Стас ставит ладони на уровне моих плеч и наклоняется к моему лицу. Я чувствую на своих губах его дыхание, а потом звенит звонок будильника. Мне пора собираться в школу.

Наконец лето наступило. Последнее школьное лето. Накануне одиннадцатого класса. Потом экзамены, поступление в университет и взрослая жизнь. Мы со Стасом мечтали о разных профессиях. Я грезила даже не о профессии, а о том, чтобы без зазрения совести целыми днями не выпускать из рук любимые книги, глубоко изучать литературу, наслаждаться слогом и фантазией Бунина, тем, как он искусно и живописно рисует любовь, вкусно угощает ею или откровенно отравляет. Стас хотел стать следователем, проливать свет на таинственные обстоятельства, разыскивать хитроумных убийц, допрашивать их, распутывать самые сложные клубки, чтобы преступники не смогли уйти от правосудия. Мы давно решили, что поступим в один университет, я − на филологический факультет, а Стас − на юридический. Нам очень хотелось почаще проводить время вместе, не только на каникулах. И, думаю, что именно этим летом появится ясность, что нас будет объединять очень скоро − дружба или любовь.

Стас лежал рядом со мной в траве. Говорил, смеялся. Хлопал длинными ресницами. Я почти его не слушала. Его голос звуча для меня музыкой без слов. Собиралась с волей и мыслями, чтобы задать ему вопрос, который мучил меня с прошлого года.

− Стас, а тогда, в поезде, ты случайно меня поцеловал?

Знаете, в чем прелесть юного возраста? Вы еще не научились врать. И вам этого еще не хочется. Вы просто живете. Спрашиваете. Отвечаете. Не обманываете и не боитесь спрашивать. Потому что когда впереди вся жизнь, ты ее не ценишь. И не прячешься. И не жалеешь ни себя, ни других. Не потому что ты жестокий и злой, а потому что никаких проблем в мире для тебя не существует. Если бы меня сейчас, в 32 года, интересовало, с какой целью меня неожиданно поцеловал приятный мне субъект мужского пола, я бы не задавала прямых вопросов. Я бы ждала, когда он сам скажет. Ждала, мечтала, думала, сочиняла кучу деталей, слабо относящихся к этому моменту, обманывала себя по полной программе, да так и не дождалась бы от него вменяемого ответа. А тогда, в состоянии юной глупости, спросила.

Стас повернулся ко мне всем телом, улегся на бок и подпер кулаком висок. Зеленые глаза засветились, будто их изнутри стало облизывать пламя костра. Я ждала ответа и смотрела на его губы. Мой взгляд словно прилип к его губам, слегка искривленным в усмешке. Настолько откровенно и бесстыдно я, наверное, выглядела в тот момент, что мне даже стало немножко совестно и неловко. И от этого, судя по горящим щекам, у меня появился румянец. И стало еще более неловко, потому что мои чувства были слишком заметны.

− Сама как думаешь?

Нам по 16 лет. Мы уже не дети. Но и до взрослых еще не дотягиваем. Отношения в старом формате нам обоим уже не интересны, а как его изменить, каким он теперь должен быть, мы лишь смутно догадываемся, путаемся в мыслях, ощущая, как стучит по раскаленным костям грудной клетки неуправляемое сердце. Сто лет друг друга знаем, все привычки и любимые занятия. Но то были будто не мы, а какие-то промежуточные крошечные люди. И вдруг теперь мы встречаемся совсем в другой игре, правил которой еще не знаем.

Но все-таки, даже при этих непростых обстоятельствах, мы не посторонние люди друг для друга. Поэтому я стараюсь сбросить с себя оковы удушливого смущения. И не играю ролей.

− Я надеялась, что это означает, что я нравлюсь тебе.

Стас смотрит мне в глаза. Он спокоен и расслаблен. Я не вижу в его взгляде ни усмешки, ни возмущения. Его не пугают мои слова, он не считает меня распущенной или наглой. Кажется, что именно этого ответа он очень ждал.

− А хочешь еще?

Для чего люди порой задают такие очевидные вопросы? Да, хочу. Безумно, до дрожи в коленях хочу. Да я вообще все это время, все эти школьные месяцы только об этом и думала, как бы еще хотя бы раз ощутить на своих губах его губы. Как только за окном сгущались сумерки, меня охватывало волнение, было сложно занять себя чтением учебников или домашними делами. Я все время думала о Стасе. О летних вечерах, прогулках под звездным небом, когда оба убегали из дома без спроса, когда все спали и не замечали нашего отсутствия. Возвращались мы лишь под утро, до того, как бабушки проснутся, и целый день потом ходили сонными…

Как-то раньше все события, связанные с нашим общением, воспринимались мною иначе. Они просто были, просто радовали, и не то, чтоб не запоминались, но память за них не цеплялась и не перебирала их, а сознание, увязая в воспоминаниях, не отключалось от восприятия настоящего, чтобы снова перенестись в то время, в те секунды, под тот же летний ветер, под тот же нежный взгляд. Может, просто раньше мы были детьми и воспринимали друг друга, как родственников, как дворовых друзей, партнеров для игр. А теперь мы неожиданно и бесповоротно стали взрослыми. Не полностью, всего лишь оказались на начальном этапе, но в нас появилось что-то новое, что навсегда вытеснило все, что раньше жило в детском разуме.

…Ночь в канун одного из важнейших для деревенских жителей праздников – Ивана Купалы. Стас, конечно, как любой мальчишка, смеялся над поверьями и легендами о том, что венок, сплетенный двумя людьми, соединит их судьбы навечно. Но все равно плел вместе со мной косичку из ромашек, потому что я очень этого хотела. В полночь мы вдвоем бросили венок в темную реку, на мгновение белый круг погрузился в воду, затем появился на поверхности и поплыл по течению. Сверчки перекрикивали друг друга. По черной ряби реки прыгал плотный поток лунного света. Было слышно, как ветер качает камыш и шелестит высокой травой. Пахли луговые травы и какие-то цветы, утробно квакали старые лягушки, им поддакивали лягушата помоложе. Атмосферно и апокрифично. Намного более, чем то, что развешано на стенах в галерее.

Мы одни стояли на берегу и смотрели, как уплывает ромашковый венок. Он держал мою левую ладонь, а правой я ухватилась за его правое плечо. Я стояла чуть позади него. Вдруг мне безумно захотелось обнять его сзади. Обеими ладонями я чувствовала его плечи, шею, спину. Будто поверхностно изучала анатомию на живом макете. И это было так нежно, без подвохов и грешных желаний, на которые мы тогда еще были просто не способны.

Стас тогда обнимал меня в ответ. Прижимался всем телом, тоже скользил ладонями по моим плечам, рукам, спине. Мы довольно долго вот так стояли. Прикосновения, вздохи, тепло живого тела, мы обнимали друг друга, а летний ветер обнимал нас обоих. Это происходило безо всяких попыток и желания раздеть друг друга. Нежно и почти по-родственному. Будто мы − две части чего-то единого и способного работать только в полном комплекте, взаимодополняющие друг друга компоненты, которые обмениваются энергией и увеличивают ее друг для друга…

Я часто вспоминала, как странно мое тело отреагировало на тот мимолетный поцелуй в поезде. Дрожь, волнение, обессилевшие руки, внезапные слезы, оцепенение и неясный страх от желания услышать ответы на вопросы: «Для чего он это сделал и что теперь будет дальше?». И вот теперь такая возможность представилась. Повторить, распробовать и узнать ответ.

− Стааас, ты меня смущаешь… − я закрыла глаза ладошками, но они безвольно сползли вниз и ощутили, как загорелись щеки.

Смотрю на него в упор, и сердце от его взгляда будто становится больше, не помещается в положенном месте. Стас смотрит на меня, его улыбка заставляет меня тоже улыбаться. Напряженный момент. Он подсаживается ближе ко мне, проводит указательным пальцем по моей щеке, поджимает губы, кусает их, медленно и плавно двигает ими, будто готовится. Будто замедленная съемка неоригинальной мелодрамы… Его лицо совсем близко, его первый выдох отскакивает от моих губ. Боже, мне надо закрыть глаза? Как вообще все это делается? А вдруг он поймет, что я не умею и даже на помидорах не тренировалась? А если он будет смеяться? У меня еще есть в запасе миллионная доля секунды до того, как он коснется моих губ, может, мне убежать? Просто отпрянуть, быстренько вскочить на ноги и нестись во весь дух домой? Боже, мне страшно и неловко. А вдруг, кто-то сейчас смотрит на нас, скоро об этом будет знать вся деревня, и кто-нибудь доложит нашим бабушкам? Моя бабуля и так строго меня воспитывает, не разрешает надевать одежду, обтягивающую и открывающую грудь, которой год назад не было, а теперь есть. Серьезная у меня бабуля и запросто подзатыльником угостит, если будет хотя бы предполагать, что я веду себя неприлично и не достойно порядочной девушки.

Вот так много мыслей пролетело, закружилось в моей голове за какие-то считанные секунды. Я успела испугаться, попытаться передумать, сочинить оправдательную речь для разгневанной бабушки, задаться вопросом, люблю ли я Стаса или нет, если нет, то имею ли я право получать первый романтический опыт именно с ним… Но бежать было поздно и, несмотря на то, что ни на один вопрос я сама себе так и не смогла ответить, просто закрыла глаза и позволила теплым губам прикоснуться к моим.

Так мило, чисто, невинно, приятно, волнительно и … неуклюже. Его губы прижались к моим, характерный звук втягивающегося воздуха. Как это делается в фильмах, когда камера крупным планом? Ловкие очереди исчезающих верхних и нижних губ между губами партнера, плавные движения обеих голов, такая настроенная скорость, приносящая удовольствие даже наблюдателям… А что происходило у нас на траве? Я от волнения впала в ступор, рот не открылся, будто челюсти заржавели, мой язык вяло терся о мои же стиснутые зубы. Губы Стаса несколько секунд пощипали мои и он отстранился. Недоуменно посмотрел на меня:

− Крис, что с тобой?

Я опустила глаза и сделала вид, что увлечена выдергиванием травинок. Стас ближе подвинулся ко мне и взял в ладони мое лицо. В его зрачках кружились солнечные лучики, губы выглядели влажными и еще более яркими, чем всегда.

− Крис, тебе со мной не хочется?

Ну, как мне может не хотеться, если я почти год во сне видела, как мы с ним, будто в фильме, скользим губами по губам, разбрызгивая в стороны романтику и страсть? Неловкость сковала меня, как январский лед быструю речку.

− Стас, я просто… Я не знаю, что делать нужно, − тихо и сбивчиво прошептала я, боясь посмотреть в его глаза. Я перестала слышать птиц и шелест травы, перестала бояться, что нас увидят. Голову терзал лишь один вопрос, о том, как исправить этот неловкий момент, эту провалившуюся попытку повторить главный кадр из любой мелодрамы.

− Можно, я еще раз попробую? − также тихо спросил Стас и нежно потерся кончиком носа о мой, поцеловал мои закрытые веки, щеки и подбородок. Солнце будто вливалось в меня через макушку, быстро заполняя все тело, от кончиков мизинцев на ногах до самого верха. Оно будто стало выливаться из глаз, и я кивнула, положив ладони на его запястья.

− Расслабься и повторяй за мной.

Я снова кивнула. Опять его дыхание легонько ущипнуло меня за сердце, а губы нежно прикоснулись к моим. Снова тихий звук втягивающегося воздуха. Его губы приоткрылись, я повторила за ним. Моя верхняя губа оказалась между его, податливо проскользила вперед, в то время, как его нижняя губа оказалась между моими зубами. Нежное соприкосновение языков, плавные, долгие движения. Что-то пульсирует в обеих губах. Так странно. Будто во сне. Эй, а теперь-то уже считается, что я стала взрослой?

Стало вечереть, нужно было возвращаться домой. Моя ладонь в его руке. Ничего не хочется говорить. Мы просто смотрим друг на друга и улыбаемся, а в моих губах продолжает что-то легонько вздрагивать. Очередной закат, который мы встречаем вместе. Но он не такой, как предыдущие. И мы уже совсем другие. И от этого так хорошо, что ничего не хочется добавить.

Обратно в картинную галерею

Цепкая память развернула передо мной давнюю картину, настолько давнюю, что уже не осталось никаких вещественных доказательств той истории. Уже даже нет домов наших бабушек в деревне нашего со Стасом детства. А я, оказывается, все помню. И это выяснилось, когда увидела эту необычную родинку.

− А Вас случайно не Стас зовут? − Спросила я, прекрасно понимая, что передо мной лицо совершенно другого человека. Пусть, что настоящего Стаса я не видела больше десяти лет. Я бы узнала его и сейчас. Но здесь был абсолютно не он.

Мужчина улыбнулся и, наклонив набок голову, молча меня разглядывал. Его молчание стало меня раздражать. Он ведет себя так, будто у него есть какие-то гарантии, как у художников, на то, что все выйдет так, как ему нужно. Тогда я задала другой вопрос:

− Мы с Вами знакомы?

Он неожиданно дотронулся кончиком указательного пальца до моего запястья и медленно, будто дразня меня, произнес:

– У нас довольно интересный диалог, Кристина Юрьевна. Уже несколько минут. Вы же так долго и увлеченно с незнакомцами не разговариваете? Или все-таки разговариваете? Если да, то какой пример подаете детям, общаясь с неизвестными людьми, у которых на уме может быть все, что угодно.

Странный тип. Красивый, приятный, речь хорошо поставленная, слов затейливых много знает, интонацией балуется. Хитрит с первой секунды. Хочет казаться загадочным и очень осведомленным. Знает мое имя? Ну, это не великое достижение – наверное, услышал, как со мной мои школяры болтали. Чего ж ему надо-то? И почему именно от меня? О, и главный вопрос: что он делает в этой скучной галерее современного обезумевшего искусства?

− Всякое бывает, − пожала я плечами. − Может, сегодня вспышки на солнце, поэтому так произошло?

Я решила использовать против него его же оружие. Любит загадки и витиеватые кружева вместо привычных фраз − получай, фашист, гранату. Я скопировала его хитрую усмешку, бросила ее незнакомцу, резко отвернулась. Пусть смотрит, как красиво я умею ходить на высоких каблуках. Не просто ходить − уходить.

Если честно, я ждала, что он меня остановит. Догонит или хотя бы крикнет что-нибудь, желательно, что-то такое, чтобы стало ясно, что он расстроен моим резким уходом. Но нет. Я слышала только звонкие удары собственных тонких каблуков по полу галереи. Не стала оборачиваться, чтобы не выдавать своей заинтересованности и не будоражить свое воображение тем, как выглядит красивый мужчина, которого оставили без понимания того, интересен ли он как собеседник.

Мои подопечные уже почти не слушали экскурсовода, копались в телефонах и зевали. Мы досмотрели последние картины и гурьбой направились к выходу. Под воздействием воспоминаний, я почти забыла о незнакомце. Вечерние сумерки горели яркими уличными фонарями. Прохладный воздух колыхался от порывов ветра, густо терся о разгоряченное лицо и подергивал мои волосы. Захотелось горячего чая, с лимоном и медом. Зябкая погода с детства вызывала у меня такое желание − укутаться теплым пледом, смотреть в окно, в уютном блаженстве наблюдать, как дождь трясет ветки деревьев и брызгается водой в стекла, как прохожие прыгают через лужи и пытаются не уступить ветру зонты, которые он выдергивает из их рук, безжалостно выворачивает наизнанку.

Детей на улице уже ждали родители, бабушки, дедушки и взрослые сестры или братья. Я с каждым поздоровалась, раздала рекомендации по выполнению творческих заданий, затем каждому пожелала хорошего вечера, закрепила слова самой доброй улыбкой, на которую способна. Не позировала и не притворялась. Люблю я своих школяров, и с удовольствием это показываю. Пусть учатся быть искренними и открытыми, буду для них живым примером того, что это не зазорно и не страшно, за это не осмеивают и не бьют.

Задние фары последней машины скрылись за поворотом. Улица опустела без звонких детских голосов. Тяжелые тучи брызнули дождем, заблестел асфальт. Я стала искать в сумочке телефон, чтобы вызвать такси. Не слишком активно копаясь и попутно размышляя, надолго ли дождь и не пройтись ли мне пешком, чтобы продрогнуть, надышаться свежестью вечера и, добравшись до домашнего уюта, с еще большим удовольствием пить чай с кислым лимоном и приторным медом.

За моей спиной остановилась машина. Я не обернулась. Просто слушала тихое урчанье мотора и втягивала ноздрями запах сгорающего бензина. Из нее никто не выходил. И к ней тоже никто не приближался. Почему-то мне захотелось дождаться, чтобы кто-то вышел из машины или сел в нее. Машина просто стояла и урчала мотором. Чтобы не выглядеть любопытной зевакой, я продолжала стоять спиной к ней и делала вид, что сосредоточенно разыскиваю в сумке очень важный предмет.

Минуты через три мне все-таки пришлось найти телефон, и я стала столь же сосредоточенно копаться в нем. Мотор продолжал работать. На улице не слышно других машин или прохожих. Вдруг легонько щелкнула открывающаяся дверь. Мотор урчит. Дверь аккуратно захлопнулась. Шаги. Уверенные и легкие. Неженские. Я будто ощущаю всем телом присутствие мужчины, его приближение именно ко мне. Так странно, что меня волнуют чьи-то шаги и бьет током в сыром воздухе. Всем телом чувствую, как в моей жизни начинается что-то новое. Осенью не цветут сады. Зато ветки перестают прикрывать свою древесную суть мимолетной зеленью, обнажаясь и буквально крича о том, кто они на самом деле.

Шаги невидимого мне человека словно гонят тяжелую волну в мою сторону, будто надвигается сгусток напряженного ожидания. Меня обходят справа и останавливаются точно передо мной. Мне стоит сразу оторвать глаза от экрана смартфона и посмотреть перед собой? Наверное, да, но я не отрываюсь и делаю вид, будто вообще не замечаю ни дождя, ни пустоты улицы, ни приближения незнакомца.

− Кристина Юрьевна, если Вы уйдете на больничный, кто же будет так же мило и нежно опекать Ваших учеников?

Этот голос будто ударил меня в грудь. Тупой удар раскаленным предметом. Я отрываю взгляд от смартфона. И в меня вонзаются синие глаза. Насмешливые и прокалывающие насквозь. Из меня будто выливается что-то потаенное и неведомое, что очень долго лежало без дела в дальнем сундуке.

− Вы способны покалечить женщину? − немного потаращившись на незнакомца, без малейшей попытки изобразить отсутствие удивления, я все-таки придумала для себя оригинальную реплику.

Кажется, любитель дикого искусства из галереи не удивлен моему встречному вопросу. Он будто даже ожидал, что я сделаю вид, что мне не понятен его намек на возможность подхватить простуду в этой осенней зябкости. Он улыбается и смотрит на меня. Мне нравится его улыбка. Мне не хочется уходить и не хочется, чтобы он прямо сейчас сел в машину и уехал.

Незнакомец подходит ближе. Вынимает руки из карманов брюк, трет ладони друг о друга и смотрит на серое небо. Я вижу, как капли дождя падают на его лоб и щеки, легонько скользят по коже. Он обводит взглядом улицу и останавливает его на мне.

− Таких, как ты, не калечат. В этом нет необходимости. Ты же слишком понимающая и чувствительная. Тебя надо защищать и согревать.

Неожиданная попытка сократить между нами дистанцию. Я даже не знаю его имени, а он уже переходит на «ты» и дает мне такие оценки, после которых нет сомнений в сущности его интереса ко мне. А может, ему нравится дочка влиятельного отца, связи и возможные перспективы, а вовсе не я, такая вся загадочная, из поэтично-лиричной сферы? Хотя, не могу сказать, что опытный и давно не юный педагог Кристина Юрьевна смущена или сбита с толку. Жизнь и ее разнообразные обстоятельства научили меня, что чему быть, того просто не миновать. Надо проживать все предложенные ситуации, какими бы последствиями они потом ни отравляли сердце и память.

− Не вижу в руках ни спичек, ни огнива, − усмехнулась я, чуть выпятив губы. Эдаких легких и наивных барышень очень любили солидные герои повестей и романов. Поэтому для пущей концентрации привлекающих черт я медленно подняла к небу глаза, делая вид, что тучи для меня сейчас интереснее всего. Дождь продолжал накрапывать, у меня стали гореть губы, холодные капли приятно касались их, и я провела кончиком языка по верхней губе.

Синие глаза продолжали следить за мной. Незнакомец хорошо владел своей ролью. Я не чувствовала от него нерешительности или неловкости, он не боялся со мной общаться и абсолютно не опасался оказаться для меня неинтересным. Он вообще был как будто уверен в том, что я отреагирую на каждое его слово или действие только так, как ему нужно.

− Давай заключим сделку: ты сегодня говоришь «нет» только один раз.

− А на какой именно вопрос? − я удивленно спрашиваю и не меняю наивного взгляда.

− Это тебе решать. Скорее, будут не вопросы, а предложения. Но за сегодняшний вечер ты можешь отказаться только один раз. Договорились?

− Начинай, − я уже стала замерзать и, если говорить откровенно, уже ждала какого-то предложения, связанного с более теплой и сухой обстановкой.

Мужчина протянул мне руку. Я обратила внимание на его красивые пальцы, ровно подстриженные ногти и недешевые часы. Из рукава плаща виднелась манжета белой рубашки, плотная и отглаженная. Аккуратный и опрятный субъект. Откуда он узнал о моем существовании? Не похоже, что эта встреча в галерее была случайной. Хотя, возможно, я просто сочиняю себе загадочную историю, потому что давно в моей жизни не было интересных событий и мужчин, на которых мне хотелось бы потратить больше суток.

Я положила ладонь на его руку. Вода − хороший проводник электричества. И хоть я и не учитель физики, мне посчастливилось лично в этом убедиться. Незнакомец взял меня за руку и повел к машине. Галантно открыл дверь, проследил за тем, чтобы я удобно уселась, и мягко захлопнул дверь. В салоне было тепло, по лобовому стеклу красиво растекались капли воды, с клена сорвался резной листок, и, будто снежинка из желтой бумаги, упал на капот. Я почувствовала запах кофе с корицей и мысленно уже почти ощущала его вкус на языке. Мужчина сел на водительское место и мы тронулись, слыша, как из-под колес в стороны разлетается холодная вода.

− Я могу задавать вопросы? − спросила я, повернув голову к незнакомцу.

Он загадочно улыбнулся и кивнул.

− Куда мы едем?

− Мы хотим посмотреть на полнолуние, чтобы нам не мешали многоэтажки, прохожие и городской шум.

Я подняла брови от его вежливой и интригующей самоуверенности. «Мы хотим», – но ведь мы не обсуждали и не сопоставляли наши желания. Звучит нагловато, но это также может означать и не дурные манеры, а умение брать на себя ответственность в принятии решений. Интересный мы народ, взрослые девчонки, которым «слегка за тридцатку». Еще ничего не произошло толком, ничего нам не предложили конкретного и требующего тщательных размышлений, а мы уже выдумываем подтекст и даже ставим на рулетку биение собственного сердца.

− Пока история выглядит безопасной, наверное, говорить «нет» еще рано, – произнесла я, даже не пытаясь осадить его за самоуверенность.

− Значит, сейчас ты говоришь «да»? − улыбнулся мужчина.

Я кивнула и с удовольствием посмотрела на блестящую мокрую дорогу, которая постепенно превратилась из уличной в пустынную трассу. Мы приехали к небольшому лесу. Вышли из машины, причем мне заботливо открыли дверь и подали руку, а затем открыли над моей головой зонт. Незнакомец достал два термостакана, видимо, это от них исходил этот божественный запах кофе, и один протянул мне. Мы прошли несколько метров по мокрой траве, мои каблуки увязали в грязи и я старалась идти на носочках, держась за сильную руку моего спутника. Он посматривал на меня и улыбался.

− Ты не боишься ни воды, ни грязи, тебе не жаль, что испортятся туфли. Красивая, ухоженная девушка, педагог элитной школы. И совсем нет в тебе манерности и понтов, − ласково заметил он.

− Ты забыл отметить, что я не боюсь сесть в машину к незнакомому мужчине и поехать с ним в лес, − дополнила я его наблюдения. − А если развивать предложенную тобой тему, то я не всегда была в числе людей, уверенных в будущем. Мое детство прошло в глухой деревне, мне нравились лужи, мокрая трава и нагоняи от бабушки, которая, отчитав и отвесив пару подзатыльников, затем угощала меня чаем из луговых трав с малиновым вареньем.

Мы подошли к краю обрыва. Внизу шумела вода, вытекающая из какой-то канавы, далеко в сумерках сиял огнями город. Может, днем, в ясную погоду, этот пейзаж показался бы обычным пустырем, наверное, даже испорченный горами мусора. Но сейчас, под шепот дождя и запах горячего кофе, картина была сказочно хороша.

− Кстати, крышки стаканов не пропускают запах, ты специально открывал их, чтобы в салоне оказался многообещающий аромат?

Незнакомец улыбнулся еще шире. Отхлебнул кофе и посмотрел вдаль.

− Меня зовут Макс.

Я вскинула брови и рассмеялась. Такое странное поведение у этого приятного мужчины! Романтическое приключение, незнакомый человек, который то ли всегда возит с собой запас кофе, мечтая о встрече с прекрасной дамой, то ли готовился конкретно для меня. Но мне по необъяснимым причинам так легко и приятно с ним, и так весело от того, что я без сомнений и колебаний приняла его приглашение. Мне не хочется приставать с расспросами и ловить его на нелогичности.

− Кристина, очень приятно, − я протянула ему руку. Мне очень хотелось, чтобы он до меня дотронулся. Он сжал мою ладонь, и я поспешила отхлебнуть кофе, чтобы он решил, что моя довольная улыбка и воздетые к небу глаза − это удовольствие от горячего напитка, а не от его прикосновения.

Максим засмеялся, и мне показалось по его взгляду, что он все верно понял и смог разгадать тайну моего блаженства. Мы держались за руки, пили кофе, прятались под зонтом и смотрели на огни, на шумный поток темной воды внизу. Вроде недалеко от города, а какая удивительная картина, дарящая минуты отдыха и умиротворения. Будто награда за то, что я с честью выдержала скучное вышагивание вдоль безумных художеств.

Мы ни о чем существенном не говорили, ни о личной жизни, ни о мужчинах, ни о женщинах. Не было никаких вопросов о работе, зарплате, машине, квартире, формате отдыха, сегодняшнем статусе, семейном положении или причинах любовных неудач либо триумфов. Невероятно невесомое общение о сущих пустяках, без трехэтажных раздумий и кислых послевкусий. Просто вечер с человеком. Запах дождя и кофе. Теплые руки и мокрые ноги. И никаких иллюзий о том, позвонит ли он, сделает ли предложение, захочет ли сына или дочь. Я мысленно благодарю его за эту легкость и хвалю саму себя за то, что стала достаточно взрослой, чтобы все это ощущать и верно определять вкус каждой секунды.

Максим отвез меня домой, проводил до подъезда и попросил номер телефона. Стандартный сценарий. Много раз уже происходили со мной такие ситуации. Но, Боже мой, как же сейчас все выглядит и ощущается иначе! Вкус ровного покоя. Без ожиданий чего-нибудь большего и мечтаний о свадебном платье и кофейном сервизе в шкафу.

− Спасибо. За вечер и эмоции. До встречи, тургеневская нимфа, − сказал он мне на прощание. Не предприняв ни малейшей попытки поцеловать меня хотя бы в щеку.

Уже у двери подъезда я вдруг вспомнила, что Макс ничего у меня не попросил из такого списка, на что я могла ответить «Нет». Я обернулась, зная, что он еще не уехал и даже не сел в машину.

− Макс, а как быть с тем, что я сегодня не воспользовалась правом на отказ?

Мне показалось, что он ждал от меня именно этого. И был уверен, что я просто так не уйду.

− На следующий раз это право не переносится, имей в виду, − Макс рассмеялся, наконец сел в машину и послал мне сквозь лобовое стекло воздушный поцелуй. А капли дождя, расплывавшиеся по моим щекам и губам, почему-то показались мне не холодными, а теплыми.

Зачем становятся похожими на своих врагов

Мои родители развелись, и на это можно смотреть по-разному. Чего больше в этом событии оказалось в итоге – минусов или плюсов – наверно, еще предстоит узнать нам всем. Сейчас, как взрослый человек, сумевший понять значительную часть глобального множества истин, я совсем не считаю, что пожизненно обрела бы абсолютное счастье, будь мои родители идеальной парой и идеальными людьми. Мой безусловный вывод таков: то, как они вели и прекратили свою семейную жизнь, лишь повлияло на то, что я не действую их методами. То есть не стремлюсь к браку и детям любой ценой, не тянусь к традициям, которые дают то, ценности чего я не понимаю. При этом, правда, я не могу назвать, какие методы разработала сама, и какие ценности стала понимать.

Вспоминая то время, могу признаться, что я не сердилась на них и не умоляла остаться вместе. Недоумевала – да, но не сердилась. Они уже давно выглядели не супружеской парой, а какими-то молчаливыми приятелями, которые живут в одном доме, а еще с ними живет девушка, и они называют ее дочкой. Примерно за полтора года до развода они оба стали часто где-то пропадать, было заметно, что дом для них – это место ночлега и семейных праздников. Других поводов оказаться вместе в этих стенах будто не было.

Надо признаться, что тогда я не слишком внимательно наблюдала за родителями, и от того довольно поверхностно могу судить об истинных причинах разрыва. Версии, но не истина – вот, чем я владею до сих пор. Когда они разводились, меня не отпускала печаль после расставания со Стасом. Основную роль для меня играли мои неразрешимые переживания. Все получилось не так, как мы договаривались. Он просто исчез после того нашего последнего лета в деревне. Не писал, не звонил, и никто не знал, как найти его самого или кого-то из его родственников. Его бабушка вскоре умерла, а контактов его родителей у меня не было. Я ломала себе голову, почему так вышло, где он и что с ним. Ждала, что вот-вот он появится, и мы будем вместе. Даже мечтала о том, что мы со Стасом построим более удачный и долговечный союз, чем мои ближайшие родственники.

Но все же в тот момент, когда мне объявили о разводе, внутренне я ощутила еще более глубокое погружение в какую-то вязкую субстанцию, параллельную существующей реальности. То есть к тому времени я уже находилась в состоянии не совсем полного присутствия в «здесь и сейчас». Мысли о Стасе, мои мечты, которые компенсировали мне нехватку романтики в настоящем дне, уже успели сделать свое дело.

В принципе, тогда я уже не нуждалась в том, чтобы родители жили вместе, потому что сама уже жила не с ними. После поступления в университет папа подарил мне квартиру, будто готовил почву для того, чтобы его уход был пережит мной максимально безболезненно. Я радовалась своей дармовой самостоятельности, выбирала мебель, шторы, посуду. Наслаждалась тем, что могу вести взрослую и безответственную жизнь, не заботясь о деньгах – каждый месяц папа перечислял мне на карту «стипендию», которой хватало на все, что мне было нужно. В свете всех этих обстоятельств развод не воспринялся мной как трагедия. Скорее, я ощутила некое любопытство с оттенком ехидства: ну, и что дальше? мы теперь – разбитая или расширенная ячейка общества?

Я где-то читала, что прогрессивное мышление, при доброжелательных отношениях между бывшими супругами, дает возможность как бы увеличить семью, расширить ее ресурсы. Будто новый муж и новая жена теперь стали новыми членами рода и сделали его сильнее. Но у меня очень быстро появилось стойкое ощущение, что лично я теперь вообще вне каких-либо семейных связей.

Это было какое-то нестандартное расставание. Будто свершилось разделение чужеродных частиц, которые раньше были соединены по ошибке. Никто даже ни разу не поскандалил в расстроенных чувствах, не постарался что-то или кого-то вернуть. Ни мама, ни папа не делали попыток манипулировать друг другом через меня. Каждый из них сразу стал жить в рамках своих новых интересов. Папа с новой молодой пассией, мама с новым мужем, тоже, кстати, немного моложе, чем она.

Надо сознаться, что хотя я очень стараюсь убедить всех и саму себя в том, что совладала с негативными переживаниями по поводу развода родителей, здесь есть доля моего лукавства. Они все равно есть. Как ни крути, это событие изменило привычную жизнь. Появились какие-то новые люди, чье общество регулярно навязывается мне моими родителями. И мне приходится с огромным трудом поддерживать с ними беседу и даже улыбаться им.

Во мне прибавилось тягостных размышлений. Они происходят и сейчас, хотя я и не брошенный на произвол судьбы ребенок, на котором при разделе имущества разъяренные родители разодрали рубаху. Размышления и тягостное ощущение не прекратились даже при условии того, что я смогла объяснить самой себе (пусть, приблизительно), почему у них не получилось остаться друг для друга единственными на всю жизнь супругами.

Скорее всего, мои родители на самом старте своих отношений объединились в пару как два воспитанных и целеустремленных по жизни человека. Между ними не было большой любви. Взаимное человеческое уважение было, умение играть в семейную жизнь как в команде, где все выяснено и отрепетировано, было. Но все это не склеивает людей между собой так, как любовь. Потому что хорошие манеры, деньги, дом, квартира, машина, яхта и яйцо Фаберже в серванте могут быть у неограниченного числа жителей планеты. А вот притяжение мы испытываем не ко всем подряд. Предсказать невозможно, к кому оно появляется, по какой причине и навсегда ли оно. Но никакие блага цивилизации не удержат людей вместе без притяжения душ и сердец, в этом мое глубокое убеждение.