Читать книгу Тень и бездна - Матвей Юджиновский - Страница 1

– Мам, это Шеда! – воскликнул Тёма, причем начал удивленно, а кончил радостно.

Марина вздрогнула, едва не подавившись морсом. Немного пролила на себя из бутылки. Она слышала, как затихли пластмассовые колесики крохотного велосипеда: сынок накатался по кочкам вокруг покрывал, – но не ожидала, что тот уже спрыгнул с него ей за спину.

– А?

– Смотри, там Шеда! – сияя, малыш указывал в сторону моста.

Марина не стала добираться в душном транспорте до парка или пляжа, вместо этого они с Тёмой прошли полквартала от дома на окраину района и устроили пикник на удачно подвернувшемся пустыре. Пускай без плеска воды или щебетания птиц, зато с размеренным гулом проводов ЛЭП над головами и медитативным шелестом машин, летящих по мосту в отдалении. Но главное – без людей, а это именно то, что требовалось Марине сейчас больше всего.

Ища крышечкой горлышко бутылки, она глянула, куда махнул сынишка. Сощурилась – там, действительно, была собака – и усмехнулась.

– Глупости не говори, мы оставили ее с дедом на даче. Забыл, гномик?

– Я не гномик, – сердито произнес Тёма и ткнул мягким кулаком ей в плечо.

Мама резко развернулась и схватила его, усадила на себя и принялась тискать. В последнее время такие порывы овладевали ею ежедневно и ежечасно. Ребенок заверещал и забрыкался, не жалея ее. Полюбив гномика, отпустила, тот перекатился на край покрывала и едва не снес раскрытый радужный зонтик.

– Будешь апельсин?

Она толкнула к нему сочный фрукт, который лежал тут же. Но Артем уже вновь глазел на собаку:

– Ну совсем как наша, скажи, мам.

– Да, Тёма, да. – Эта борзая, в самом деле, смахивала на Шеду и окрасом, и ростом. – Кушай апельсин, для кого покупала?

Он взял апельсин, повертел задумчиво, понюхал и смущенно вернул обратно.

– Чего?

– Чистить надо, – оправдался, моргая голубыми глазами. Отцовскими.

– Эх, ты, гномик.

Стала сдирать ароматную оранж-кожу, ногтей почти не было: ни на маникюр, ни на стрижку так и не собралась и вчера сама просто состригла щипчиками.

Повисло молчание. Но молчание не тягостное, а уютное, сдобренное нежным шелестом травы и кустов поблизости и далеким гулом проводов. Тёма не сводил глаз с собаки. Еще ни на кого и ни на что, за исключением мультиков, он не смотрел, не отвлекаясь так долго. И Марина в конце концов счищала кожуру уже на ощупь, поглядывая и сама на борзую. А вот та не обращала на них ни малейшего внимания.

В какой-то момент молчание показалось даже частью застывшего времени. Просто потому, что и Тёма сидел неподвижный, и Марина, покончив с апельсином, будто ушла в себя, но главное – потому что собака за все это время вообще не шелохнулась. Ни ухом, ни хвостом и едва ли волоском.

Как чучело или картонная подделка, стояла на вытянутых лапах и взирала вдаль. Туда, где ничего интересного не было. Небольшой косогор к шоссе, в которое переходил мост, лесополоса вдоль этого шоссе, чуть дальше в поле вдавалась заправочная станция. И на самом горизонте, над верхушками деревьев, пускали дым трубы какого-то завода. Скука. Но псина, словно загипнотизированная этой картинкой, внимательно и настойчиво чего-то ждала. Или кого-то.

Может, зайца или лису, для нее же нет ничего более важного, подумала Марина, помня, как Шеда обожает охоту. И усмехнулась: всегда ведь ревновала Игоря и к охоте, и к этой остроносой конкурентке. Мужа это только веселило, и всякий свой приезд домой он неизменно делил на семейные дни и дни на пострелять. И необязательно поровну.

А следом Марина с некоторым удивлением поймала себя на том, что и сама вдруг думает о чужой собаке как о Шеде. Эта борзая, хоть она и борзая, может вовсе не любить выслеживать каких-то там зайцев.

– Я позову ее, – очнулся Артем, вскочил на ноги.

– Нет! – напугалась мать.

Но сынок не спрашивал:

– Шеда! Ко мне!

Марина подалась к нему и хлопнула по затылку. Мальчик сжался и отбежал:

– Ну, мам.

– Я же сказала.

– Ма-ма! – хотел закапризничать, но тут же забыл и о запрете, и о боли: – Ой, смотри… Говорил же.

Нет, никакое не чучело и не картонка. Собака, живая, настоящая, трусцой бежала к ним. Причем так, как если бы в самом деле была Шедой.

«Но ведь это не она, – понимала – или уговаривала себя – Марина. – А бегущая на тебя незнакомая псина это лотерея 50/50». Она подползла на коленях к Артемке, притянула, готовая вскочить и заслонить собой. Хотя у самой уже вспыхнули по телу фантомные укусы.

Однако, пробежав метров десять, борзая вновь замерла, резко повернувшись все к той же дали. Как вкопанная, как игрушечная, встала, вмиг позабыв о них, и застыла, не сводя глаз с какой-то точки.

– Что она там увидела? – Тёма озвучил наконец тревоживший Марину вопрос.

Что? Кого?

Оба они дружно поскакали взглядами по зеленому пустырю, зелено-коричневому косогору и черному в ровную, тонкую зеленую полоску полю. Никакого движения, кроме машин, мелькающих между деревьев лесополосы. Ни людей, ни других собак, кошек и зайчиков. Конечно, есть еще змеи, мыши, ежи. И ворона, опустившаяся на черную фигуру. И черная фигура, прогнавшая ворону. Слишком высокая, угловатая и потерянная, чтобы быть человеком. Пугало.

– Мам, что такое с Шедой? – спросил Тёма, возвращаясь на покрывало.

– Это не Шеда, – с раздражением оборвала его Марина.

Пугало все объясняло. По крайней мере, так казалось. Глупая псина просто не может понять, что это за человек-не-человек.

– Но она же отозвалась.

– Артем, не смей больше ее звать, – пригрозила Марина. Вышло как-то зло, но она знала, это не злость в ней говорит, а тревога, странная и неясная. – Лучше, знаешь что, давай-ка позвоним деде и узнаем, как там наша Шеда.

– Ну, давай, точно, – отозвался сынок, причем начал обиженно, а кончил радостно.

Марина набрала Борису Петровичу, отцу Игоря, и, пока шли гудки, снова, в который раз, терзалась данным себе обещанием назвать его таки папой, ведь им он и был, потому что ее собственный родитель умер в колонии два года назад. Терзалась, потому что не могла, а не могла, потому что простое слово «папа» неизменно отдавалось детской болью и страхом.

Борис Петрович трубку не взял. И это совсем, уже против ее воли, усилило тревогу. Чтобы успокоиться, она взглянула на Тёму, милого, доброго Тёму, который в ожидании голоса дедули взялся за почищенный апельсин и жевал теперь сочную дольку. И с не убывающим интересом смотрел на точно скованную льдом собаку.