Читать книгу Как я развалил СССР и другие шалости - Майкл Мураховский - Страница 1

Это было пятнадцатое ноября восемьдесят второго года. По всей Москве раздался гудок. Хоронили Брежнева. В это время мы с другом стояли на ВДНХ и пили пиво.

– Ну что теперь будет? – спросил мой друг Серёга.

– Ничего не изменится. Не он, так кто – нибудь другой. Кто будет руководить трауром, тому и банковать.

– Ну, земля ему пухом. – И он сделал большой глоток.

Я молча выпил.

Мы в Москве. Я никогда не любил этот город с детства. Как – то так получилось, что провинциального мальчика привезли родители в Москву показать столицу и навестить старшего брата, проходившего срочную службу в Подмосковье. Мальчик надеялся посмотреть все, о чём читал в книжках. А оказалось, что все не так. Родители его невольно обманули, обещав и Красную площадь, и Мавзолей Ленина, и многое другое. А оказалось, что площадь на генеральной реконструкции, вход туда закрыт. Если посмотреть в щель забора, то можно увидеть Мавзолей, покрытый брезентом, по которому ходит охрана. А ведь мне обещали, что покажут Пост № 1 и смену караула. Вот так у меня четырнадцатилетнего провинциального мальчика возникла какая – то неприязнь к этому всему. Плюс метро. Когда мы вышли из вагона поезда Одесса – Москва, то спустились на станцию метро Киевская. Мне обещали, что я увижу красоту залов и длинный эскалатор. Да, красота, наверное, была, но шум поездов и давка на станции не дали ничего посмотреть. И вот в этой давке мы с чемоданами ехали до какой – то станции, потом в такой же давке переходили на какую – то другую и опять в таких же условиях ехали очень долго до конечной станции ВДНХ. А там опять толчея, еще около часа мы ехали на трамвае в район с очень смешным названием Медведково. Я ожидал увидеть лес и, конечно, медведей, как в зоопарке. А оказалось, что вокруг одинаковые дома да ещё с одинаковыми номерами, только корпуса были разными.

Мы жили на окраине Москвы, до ближайшей станции метро нужно было сорок пять минут ехать на трамвае, а потом до центра ещё полчаса на метро. Каждая поездка куда – нибудь вызывала у меня отвращение к этому городу. Больше всего я не мог вынести шум и толчею в метро. Добивала и духота в набитых вагонах. Относительно было только на ВДНХ. Мы там были несколько раз без пользования этим видом подземного транспорта. Единственное, что мне нравилось – это мороженое, которое продавали в ЦУМе или ГУМе. Оно было в вафельных стаканчиках и очень вкусное. И ещё «Бородино», которое так же покорило сердце. А все остальное, что мне родители показывали в Москве, не удовлетворяло моим требованиям к столице.

И вот прошло восемь лет, и я опять на ВДНХ, но уже не с мороженым, а с кружкой пива. И не с родителями, а с другом, и мне не четырнадцать, а двадцать два.

– О чём ты задумался? – спросил Серёга.

– Ни о чём. Просто вспомнил, как когда – то гулял здесь с родителями и возненавидел этот город, как Понтий Пилат Йерушалайм в «Мастере и Маргарите» Булгакова.

– Ладно тебе. Пойдём куда – нибудь, посмотрим. Ведь неизвестно, когда будем здесь в следующий раз. А вечером девчонки обещали повести нас в «Шоколадницу».

Девчонки. Это из – за них два друга из Одессы приехали в Москву в гости. Две девчонки – москвички после окончания института поехали отдыхать к морю, где у одной из них жил дядя. Именно там мы с ними познакомились и провели прекрасных двенадцать дней вместе, а когда они уехали, завязалась переписка. Я писал Алле, а Сергей Лене. Ну и договорились, что мы обязательно должны приехать к ним с ответным визитом. Вот мы и приехали, а тут Брежнев отошёл в мир иной, и вся Москва в трауре. Это нам ещё повезло с билетами. Мы уехали на последнем поезде, после которого город просто был закрыт для приезжих. Мы гуляли по Москве тоже две недели, я сделал Алле предложение выйти за меня замуж. Она подумала пару дней и согласилась. Я не сказал, что сначала мы поселились у родителей Аллы в большой квартире, а позже Лена перевезла Сергея на другой конец Москвы и поселила у своих. Мы с Сергеем только могли поговорить по телефону или где – нибудь встретиться в центре. Иногда встречались вчетвером, но в основном я проводил время с Аллой. Мы решили сообщить её родителям. Конечно, мы были знакомы, но я не знал о них ровным счётом ничего. Только то, что её мама работает кем – то около станции метро «Кузнецкий мост», а папа около станции «Площадь Ногина», но где и кем спросить было как – то неудобно. Когда мы осмелились сообщить о нашем решении, то её родители даже не очень удивились и стали спрашивать о том, где мы планируем жить, и кто мои родители. Я ответил, что с любимой и рай в шалаше, но шалаш я планирую в квартире моих родителей в Одессе. Правда, у родителей всего две комнаты, в одной из которых мы вместе (я в отдельном закуточке, составленным из книжных шкафов), а в другой – старший брат с женой и дочкой. Вот в этом закуточке и будет шалаш.

– Даааа, – сказал мой будущий тесть. – Хоромы у тебя колоссальные. Но ничего. Я считаю, что нужно познакомиться с твоими родителями и все обсудить, если вы уже так решили, то мы не против.

Мы не ожидали такого решения, но раз согласие получили, то и статус у нас был уже другой. Через какое – то время мы с Серёгой вернулись домой, и почтовый роман продолжился у обеих пар. Так прошло ещё полгода, и мои родители поехали знакомиться с будущими сватами. Все прошло прекрасно. Две образованные, интеллигентные семейные пары женят своих детей. Ничего особенного не произошло, и мы с Аллой подали заявление в центральный московский Дворец бракосочетания. Свадьба назначена на июнь. Родители решили, что Алла молодой специалист и работает по распределению после института в очень хорошем месте на заводе, который подчиняется моему тестю, поэтому уволиться и уехать она не может. Вот тут у моих родителей возник вопрос: как это подчиняется ему? Он что – директор крупного авиамоторного завода?

– Нет, – ответил он. – Я не директор завода и не главный бухгалтер. У меня таких заводов больше сотни, разбросаны они по всему Советскому союзу. Я финансист и работаю начальником первого главка министерства финансов СССР, у меня в подчинении вся авиационная, радиотехническая промышленность и оборонка. Главные бухгалтера всех крупнейших авиационных заводов прилетают ко мне на ковёр и отчитываются за каждую копейку, которую я им даю. Ну а моя жена – главный архитектор «МосСтроя».

Семья была интернациональная. Папа украинец из Винницкой области, который родился в деревне и впервые попал в Москву охранять министерство, будучи солдатом срочной службы, а после простым вохровцем. Вечером учился в институте при министерстве, уже на третьем курсе требования вынуждали работать по специальности. Так он попал в министерство финансов СССР. Ну а дальше его никто не проталкивал. Он всего добивался только своей головой и трудолюбием. А будущая тёща, русская и коренная москвичка, окончила архитектурный институт и получила эту должность за выслугу лет.

Вот с такой семьёй должна была породниться простая скромная еврейская семья из Одессы.

Время пролетало быстро, и уже в начале июня мы выехали в Москву и перевезли все мои вещи. Тесть с кем – то договорился, и нам оставили однокомнатную квартиру люди, уехавшие в командировку в Болгарию на год.

Вот свадьба: гости, шумно и весело. Друг тестя предоставил свою служебную машину с водителем. После весёлого свадебного застолья молодые поехали в «свою» квартиру, а уже через день – в Ленинград на неделю в свадебное путешествие.

По возвращении все и началось. Мне нужно устроиться на работу, но без прописки не принимают (у меня одесская). Пришлось тестю с тёщей прописывать меня в своей квартире временно на год. Москвичи по своей натуре гордятся своей пропиской и боятся потерять своё жильё, а раньше потерять его было довольно легко. Как только один из супругов получал прописку у родителей другого, так начинались пьянки и гулянки. Конечно, родители требовали развода, и тут возникал квартирный вопрос. Куда девать новоиспечённого москвича? Значит, нужно разменивать квартиру и часть своей жилплощади отдавать пьянице или гуляке.

Я не был ни гулякой, ни пьяницей, женился по чистой любви, и мне не нужна была никакая жилплощадь. Я-то это знал, но тесть с тёщей решили перестраховаться. Дальше тесть не стал долго думать и устроил меня на завод. О том, что я новоиспечённый зять большого начальника, знали только директор и начальник цеха, в котором я работал. Я чувствовал, что передо мной, двадцатитрёхлетним пацаном, прогибается начальник цеха и почему – то все начальство этого цеха. Скорее всего, земля слухами полнится, но я вёл себя очень достойно. Это немного меня напрягало. Я ждал окончания года временной прописки, чтобы уйти из – под колпака руководства и тестя. Так пролетел год, и за это время у нас родился первенец. Мы назвали его Димой. Закончился и год нашего проживания в съёмной квартире, и мы переехали в квартиру тестя и тёщи. Наступил тот день, когда закончилась моя прописка, и я пошёл в отдел кадров увольняться. Мне сказали, что я в обязательном порядке должен отработать две недели, на что я попросил показать кодекс законов о труде. В нём чёрным по белому было написано, что руководство предприятия имеет право попросить работника отработать две недели, если у работника нет возражений. Я показал эту статью начальнице, предоставил свой паспорт, показал, что сегодня заканчивается временная прописка, а без прописки на этом заводе человек работать не может. Она не смогла мне возразить.

– Умные все стали, – проворчала женщина и уволила меня в этот же день.

Я вышел из проходной этого завода и почувствовал свободу. Я выскочил из одного колпака. Дома меня ожидал скандал от тёщи. Я не соблюдаю социалистическую законность и уволился без отработки двух недель. Это не по – советски, а точнее, какие – то антисоветские действия с моей стороны и как я так могу легкомысленно относиться к основам партийной чести? Я молча слушал этот бред и думал о своём: cкорее забрать своего грудного сынишку и пойти с ним погулять, и ему хорошо, и я успокою свои нервы. Чтобы не ругаться с тёщей. Тут же тёща мне припомнила, что я вообще антисоветчик.

– Вот были недавно выборы местных советов, когда вы ещё жили на той квартире. Так ты с моей дочерью пошел выбирать около пяти часов вечера, а мы, советские, сознательные люди, были у избирательного участка уже в восемь утра и вместе со всеми стояли в очереди к избирательным урнам. А ты (она показала на меня пальцем) сам несознательный и подбиваешь к этому нашу дочь. Алла стала успокаивать свою маму, но упрямство было выше неё, и она обиделась на нас и не разговаривала две недели. Ей казалось, что она нас наказала, но на самом деле мы отдыхали от её причитаний. Тесть никогда не вмешивался в эти перепалки. В глубине души он все понимал, но никогда не шёл против своей жены, поэтому старался держаться в стороне.

Я нашёл другую работу. Меня приняли в центральную лабораторию в главное конструкторское бюро одного из министерств. Там было довольно странно работать. Примерно семьдесят процентов работников были евреями, начиная с моей лаборатории, куда меня приняли младшим научным сотрудником, заканчивая секретарем партийной организации и директором. Как они попали на такую работу известно только Богу, но они работали и что – то даже конструировали. Самое главное – никто не знал, кто мой тесть, и они ему не подчинялись. Ребёнок был маленьким и иногда плакал по ночам, не давая спокойно отдыхать родителям после трудов праведных, тогда тесть пошёл к министру просить квартиру для семьи дочери. Как раз в новом районе Москвы Орехово – Борисово строители сдали новый дом, принадлежащий министерству. Дом пустовал. Работники министерства были обеспечены жильём и оставались только дети руководящего персонала. Ну а нам сам Бог велел получить там жильё.

На политическом плане страны появились изменения. Уже и Черненко, и Андропов отошли в мир иной, и у власти стоял Горбачёв. Конечно, он привёл и свою команду, среди них был мой однофамилец, которому Горбачев дал правление всем агропромышленным комплексом страны. Однофамильца каждый день показывали по телевизору и о результатах его работы писали газеты. Так как фамилия у меня довольно редкая, то на работе тут же стали возникать вопросы, кто он мне. Я, естественно, отнекивался и говорил правду, но мне никто не верил.

Тесть вручил нам ордер на квартиру, когда Димочке было всего полгода, и мы переехали. Опять же с помощью моих и Алиных родителей купили мебель и зажили в своё удовольствие. Вот тут началось на работе. Провинциальный мальчик из Одессы полтора года назад приехал в Москву, только недавно пришёл к нам на работу. Как только его какой – то родственник стал вторым человеком после Горбачева, то он, естественно, сразу получил двухкомнатную квартиру. Ко мне тут же стали приставать с вопросами, а кто он мне, этот друг Горбачёва?

– Однофамилец.

– Не верим. Люди по двадцать лет стоят в очереди на комнаты в коммуналках, а ты получил ровно через неделю, как твой «дядя» стал большой шишкой.

– Да не родственник он мне.

– Расскажешь это своей бабушке.

Мне все равно никто не верил. Аналогично было и с моим старшим братом, но в более простой форме. Он уже несколько лет стоял в очереди на квартиру или малосемейное общежитие. Это однокомнатная квартира временного проживания, но понятие «временное» иногда длилось всю жизнь. У брата было двое детей, и в родительской квартире уже стало тесновато. Когда брата в очередной раз вызвали в профком сказать, что квартира есть, но его отодвигают, так как новые претенденты – многодетная семья. А такое было уже несколько раз. Вместо этого его спросили, кто такой тот, который постоянно по телевизору. Имеет ли мой братец к нему какое – нибудь отношение? Брат не растерялся и просто спросил:

– Дядя Сева?

Ведь имя однофамильца было Всеволод Серафимович. Ответ с «дядей Севой» дал понять, что стоит перед ними не простой инженер, а племянник очень высокопоставленного чиновника. На следующий день мой брат получил ордер на квартиру.

Как – то раз ко мне подошла начальница нашей лаборатории и сказала, что меня спрашивает наш директор и очень хотел, чтобы я пришёл к нему в кабинет как можно раньше. Ну, такую честь получал даже не каждый более или менее руководитель, а тут я. Меньше по должности меня были только сборщик и уборщица, хотя она была все даже главнее, и её все побаивались. Я поднялся на третий этаж и зашёл в приёмную директора. Секретарша тут же пригласила меня в роскошный кабинет шефа. Тот встал и протянул мне руку. Сказал, что очень рад меня видеть и попросил секретаршу принести два кофе. Я сел за стол и не знал, как себя вести. Тут директор стал рассказывать мне о том, как тяжело нам работать, как поставщики вечно подводят и вовремя не поставляют необходимые детали, а план очень высок, нам приходится очень туго. Мы вынуждены постоянно ездить то в министерство и по другим предприятиям, то в городской комитет партии на ковёр, а там требуют от нас план. Ну а мы, я не буду Вам рассказывать, как нам с нашей пятой графой в паспорте относятся там, наверху (он показал на потолок). Вам, Миша, бояться не стоит. За Вами стоит очень большой человек. Это я маленький, хотя в бюро очень большой.

– У меня к Вам очень большая просьба.

Я, двадцатичетырёхлетний молодой папаша, которого все называли на «ты», так как я был намного моложе самого молодого работника в нашей лаборатории, и вдруг самый большой наш начальник просит меня о чем – то и на «Вы».

– Не смогли бы Вы при удобном случае попросить своего дядю, чтобы он как – то повлиял на поставщиков? Пусть нам не задерживают или хотя бы снизят план. Ну не успеваем мы, а там (он опять показал на потолок) требуют и в любой момент могут дать по шапке.

Пообещав похлопотать, я ушёл на своё рабочее место. Ещё несколько месяцев я ходил на работу, как родственник большого начальника, а потом у нас поменялся график работы, и первым поездом метро я, конечно, бы попал на работу, но из дома мне нужно было больше получаса ехать на автобусе, а первый автобус шёл гораздо позже, и я начал опаздывать на час. Это не нравилось ни мне, ни моему начальству, и я уволился.

– Это не по – человечески и антипартийно менять все время место работы! – кричала мне тёща при первой же встрече. Ты летун, а Родина таких не любит.

На ответ, что я не партийный и уже скоро выйду из комсомольского возраста, сделал её ещё агрессивней ко мне. В общем, тёща была не такой грозной. Она больше хотела ей казаться. Она всегда считала, что настоящий советский человек должен быть в авангарде идущих вперёд, а такие, как я, не только тормозят, но и стараются сбить с истинного пути. Вот пример – её дочка. Прекрасная девочка, но как только связалась со мной, так просто выбилась из сил, пошла по кривой антисоветской дорожке и если бы не ребёнок, то, скорее всего, написала бы на меня донос в КГБ. Так что я до сих пор ей благодарен, что не попал по пятьдесят восьмой статье и какому бы ещё пункту как враг народа, хотя она всегда считала меня таким. Она говорила, что у меня нет сердца, так как я не люблю индийские фильмы с их песнями и танцами. Она их обожала и ещё не пропускала ни одного заседания Верховного Совета СССР. Когда шёл показ этого сборища по телевидению, то в квартире должна была наступить полная тишина. И только голос тёщи перед телевизором комментировал. «Все правильно говорит, так надо», а если говорил его оппонент, то тёща соглашалась и с ним. Все происходило как в настоящем еврейском анекдоте: двое спорящих пришли к раббаю, чтобы тот разрешил спор. Когда один из них сказал свою версию, то ребе ответил, что он прав. Тогда второй высказал свою версию, и ребе сказал, что и он прав. Тут сказала жена раббая.

– Но ведь так не бывает, чтобы оба спорящих были правы.

– И ты, Сара, права, – ответил раббай.

Аналогию можно было провести и с моей тёщей, она поддерживал всех, а главное, линию партии. Если бы партия приказала выявить всех евреев, то тёща бы даже не задумывалась, и я бы был в первых рядах, а если бы возвысить, то я был бы вторым после Бога.

Следующая моя работа была очень хорошей: живой и интересной, недалеко от дома. Я попал работать начальником телефонного узла на одно из московских энергетических предприятий. Даже так получилось, что во время перевыборного комсомольского собрания, один из моих друзей стал главным комсомольцем, а я попал в бюро комсомола. Правда, занимался не идеологией, а культурно – массовой работой: вёл дискотеки и прочие развлекательные мероприятия. Все было замечательно, все были довольны. Я неплохо зарабатывал, и моя семья почти не пользовалась помощью могущественного тестя. Пока у меня не начались неприятности.

В то время на каждом предприятии было общество трезвости, в которое в обязательном порядке должно было входить все руководство предприятия, включая директора, партийного и профсоюзного боссов, ну и, конечно, комсомол. Куда же без него? Все было у нас, кроме… комсомола. Ну не хотел мой друг Саша, наш комсомольский вожак, вступать в это общество. Никакими уговорами его туда затащить было невозможно, и тогда решили попытаться затащить меня, ну а он, как друг, пойдёт за мной. Так мы оказались на ковре у директора в кабинете, когда там заседало всё руководство.

– Ну как вы, ребята, не решились ещё вступить в наши ряды? – спросил партийный босс.

– Грешен я, – вдруг сказал Саша. – Грешен. У меня привычка пить шампанское на Новый Год, и так как во мне течёт кавказская кровь, то и немного красного вина под шашлык люблю. Считаю, что я не достоин быть в ваших рядах трезвенников.

Тут директор негромким голосом говорит.

– Саша, дорогой. Партия приказала вступить в общество, и мы должны подчиниться. Вот ты комсомолец и кандидат в члены КПСС, и тоже должен подчиниться директивам партии. Никто не заставляет тебя не пить совсем. Все мы любим выпить. Вот ты красное вино, а мы все иногда и водочку, и коньячок себе позволяем. Главное, чтобы народ верил, что все мы трезвенники, и поэтому нужно вступить, чтобы нас поддержать и подать пример другим комсомольцам. Видишь. твой друг слушает и молчит. Сразу видно, что он согласен с нами.

А дальше произошло то, что я сам от себя не ожидал. Меня, как Остапа Бендера, понесло.

– Я не молчу. Я собираюсь с духом, чтобы высказать вам все, что я думаю по этому поводу. Вот вы все считаете себя коммунистами и выполняете директивы партии. Но какие же вы коммунисты, если втихую пьёте и не стесняетесь говорить об этом, и нас заставляете врать молодёжи, что вы не пьёте? О какой партийной совести можно говорить, если все простой обман. Я принципиально не хочу быть с вами в одном обществе и начну войну с враньём.

Выпалив это все, я выскочил из кабинета директора. Вслед за мной выскочил Сашка со словами: «Ты что, офигел? Такие вещи говорить всему этому кодлу? Они же тебя завтра выгонят с работы и меня вместе c тобой».

– Ничего не будет. По какой формулировке они меня выгонят, что я нашёл тайных алкоголиков в рядах общества трезвости или за то, что я захотел быть честным?

Ничего не было, но каким – то образом об этом узнали тесть и тёща. Возможно, с ними поделилась и жена, которой я рассказал о происшествии. Опять меня вызвали на семейный ковёр, и тут уже речь держал мой номенклатурный тесть.

– То, что ты высказал им, с одной стороны, правильно, но, с другой стороны, скажи, кому нужна эта правда? Тебе это зачем? Я вот тоже состою в нашем таком же обществе, но не кричу везде, что на даче мы с тобой или с моими друзьями можем позволить себе. Ну не из бутылки в стаканы наливаем, а из кофейника в чашки. Но смысл не изменился. Все так делают. Это ведь общесоюзная показуха, будь она неладна. Все прекрасно знают о безалкогольных свадьбах, где водку пьют из чашек, а наливают из самоваров. Но жизнь сейчас такая и ничего не поделаешь. Так что завтра пойдёшь, извинишься и вступишь в эту вашу безалкогольную контору. Очень не хочется, чтобы у тебя и там были неприятности. Тёща высказалась. Не по- социалистически ты себя ведёшь. Как это отказаться от общества? Тебе не стыдно? Вся страна борется с алкоголизмом и проводит безалкогольную компанию, а ты идёшь против партии и против народа. Ты какой – то антисоветчик. Противно с тобой говорить.

И тёща замолчала. Две недели я её не слышал, и меня для неё не существовало.

Но на работе я написал на двери своей комнаты, где у меня хранилась аппаратура для дискотеки: «Общество по борьбе с обществом трезвости». Уже буквально через несколько минут ко мне постучали, и когда я открыл дверь, то услышал вопрос: «Это здесь всем наливают на халяву и принимают в общество антитрезвости?» Бумажка провисела на двери не больше часа, и потом её кто – то сорвал. Но не это главное. Уже через несколько дней ко мне подошла Ольга, инженер энергетик и по совместительству председатель общества трезвенников, и попросила провести рекламную дискотеку, чтобы показать, что можно так же веселиться трезвым. Она спросила, сколько бы я хотел заработать на этой дискотеке. Это не предприятие организует, а общество. Я ответил, что могу провести дискотеку, а плата для меня должна быть очень простой.

– Когда все ваше общество соберётся, то подари мне от всех вас бутылку шампанского, я люблю полусладкое. Можно не писать открытку, что это подарок от твоего общества.

Ольга сделала обиженный вид и ушла. Дискотека не состоялась, но о моей организации тут же кто – то доложил тестю. Разговор был мужским и один на один. Тесть вслух не выражался, но чувствовалось, что ему очень хотелось высказать мне все, что у него накопилось в мой адрес, но он сдержался от нецензурной брани. Просто сказал, что я поступил как последний дурак и теперь у меня могут быть неприятности по работе. Неприятности пришли, но в виде повышения по службе. Меня как прекрасного специалиста решили направить на преподавательскую деятельность в техническое училище при Московской энергосети. Другими словами, нашли формулировку, чтобы избавиться от моего присутствия на электростанции и уже надавить на Сашку без меня. Я не знаю. Сашка как любил красное вино под шашлык, так и продолжает любить. Только количество вина немного увеличилось. А потом и эти общества куда – то пропали, и народ стал выпивать в открытую. Ну преподавательская жизнь была напряжённой и трудной. «Деточки» у меня были трудновоспитуемые, и педагогическая работа и меня напрягала, и моих подопечных. Мы ждали второго ребёнка, и жена вышла в декретный отпуск. Димочке было уже скоро пять лет. Материально было тяжело, и родители нам помогали. Тёща периодически обижалась то на жену, то на меня, то на всех нас, включая еще нерождённого ребёнка, и каждый раз, обижаясь, переставала разговаривать с ними по две недели. Она была уверена, что этим наказывает нас, но мы были счастливы и отдыхали от тёщиных нотаций. Пока не произошла страшная и ужасная новость. Мой старший двоюродный брат со своей женой, двумя детьми, тестем и тёщей иммигрировали в Америку. Я был объявлен врагом всего советского народа. Это был скандал. Тёща возмущалась.

– Как это у такого уважаемого человека, как мой Федя, родственники- эмигранты и покидают нашу советскую Родину? Ты представляешь, что будет, если ты поедешь в Шереметьево их провожать? Это не просто скандал, это позор. Ты понимаешь, что его могут выгнать с работы и исключить из партии? Ты представляешь это себе, бестолочь?!

Тёща разрывалась на части, как будто это я покидаю страну и делаю это специально, чтобы навредить тестю. Жена тоже испугалась, что может что – то случиться и уговорила меня не ехать в аэропорт. Так я и не попрощался со своим старшим двоюродным братом.

В любом случае, я две недели отдыхал от тёщи и её изречений. Видимо, ей нужно было набраться новых сил для следующего скандала, а на это у ней уходило не менее двух недель.

У нас родился второй сын, Дениска. Жена не работала, а моя педагогическая ставка оставляла желать лучшего. Мой папа пошёл работать в кооператив и стал неплохо зарабатывать, но и основную работу не забросил. Жена стала намекать мне, что и я могу немного подрабатывать. Ведь у меня неплохие руки, и я прекрасно знаю электрические работы. Стал и я искать подработку в кооперативе. Тёща опять стала немного ворчать, что это кооперативное движение совсем не нужно стране. Спекулянты и халтурщики повылазили и теперь наводят везде свои порядки.

Вот при Сталине всех бы жуликов пересажали и за нетрудовые доходы. Все отнять и отдать государству.

– Какие нетрудовые доходы, – возразил я. – Я ведь работаю и поэтому приношу домой зарплату, кормлю семью.

– А где твоя трудовая книжка? Там есть запись, что ты работаешь в шарашкиной конторе? Нет. Ты работаешь в училище, а значит твой кооператив недействительный и всех его организаторов нужно посадить с конфискацией.

– Тогда я не смогу подрабатывать и кормить семью.

– Сейчас всей стране тяжело. Нужно честно работать и у всех все будет.

– Но Миша честно работает и приносит домой все заработанное, – возразила жена.

– Это все ваша шарашкина контора. Людей они обманывают и деньги зашибают, и твой такой же жулик, как вся его шпана.

Постепенно обстановка обострялась. Тёща постепенно начала настраивать жену против меня. Денег не хватает, дома не бывает, поэтому она одна с двумя маленькими детьми. Конечно, тяжело, но нужно выбирать: работать и зарабатывать или не работать и ничего не иметь. Тут тёща заявила, что нужно нам искать обмен квартиры. Нужно переехать ближе к ним, и тогда тёща сможет помогать жене с детьми. Идея показалась неплохой, и женщины занялись обменом. Обмен состоялся, и мы переехали на улицу Мневники. На ту, которую Владимир Высоцкий упомянул в песне про Мишку Шифмана.

К этому времени Дениске было шесть месяцев, а Диме шёл шестой год. Я полностью уже работал в кооперативе. Из училища мне предложили уйти по собственному желанию. Поменялся директор, и новая метла начала мести по – новому. Почему – то очень быстро ушли на пенсию два преподавателя, и оба евреи. Мотивация – уход по возрасту, но они мне сказали, что новый – полный антисемит, и я буду следующим. Подкопаться ко мне было трудно, но он нашёл причину. Как оказалось, два года я преподавал, и все было нормально, а на третий оказалось, что у меня нет педагогического образования, и у меня два выхода: уйти по собственному желанию или полное несоответствие с занимаемой должностью. Понятное дело, что я ушёл сам. Работая в кооперативе, я зарабатывал в неделю столько, сколько преподавателем за месяц или полтора. Мы ни в чем не нуждались, но для тёщи я был жуликом и вором. Хотя я начинал с электричества, а продолжил дизайном и изготовлением мебели. Она пользовалась большим спросом, и мы прекрасно жили. Я даже купил машину, правда, с помощью моих родителей. Мы стали ездить на дачу уже на своем транспорте.

Время шло. И наш кооператив закрыли. Я не знаю почему, но однажды, когда я приехал на работу, наш председатель сказал, что лавочка закрылась, и это помещение район забрал под свои нужды. Я остался без работы, но все тот же комсорг Саша предложил мне попытаться создать кооператив вместе с ним. Идея была очень необычной. Дело в том, что Саша женился на очень хорошей девочке из Гагаузии. Сейчас Молдавия хочет по примеру республик Прибалтики уйти к Румынии, а автономная Гагаузия не хочет. Ведь географически она принадлежат Молдавии, а по своей природе и культуре они совсем другие, и в Румынии им делать нечего. Вот Кишинёв и поставил преграды. В Гагаузии самые лучшие земли, фрукты и виноградники, так как устье Дуная даёт очень плодородную почву для растительности. И вот нам нужно создать предприятие, которое сможет менять некоторые вещи из России на фрукты и овощи из Гагаузии. Нам нужно поехать на разведку туда, все проверить, возможно, наладить бартер. Ну а заодно можно окупить поездку, если мы возьмём заказ на прекрасное молдавское домашнее вино. Есть машина и прицеп. Мы сможем привести около тонны домашнего вина, если купим канистры для него. Ну а здесь реализуем и на вырученные деньги начнём бизнес. Я сказал об этом жене, что можно попытаться, и это лучше, чем сидеть без работы или заниматься чем – то малоприбыльным.

Мы поехали в Гагаузию. Не хочу вспоминать об этой поездке, но кончилась она очередным скандалом тёщи. Дело в том, что именно во время нее состоялся конфликт между молдавскими народными силами и гагаузскими, на стороне которых мы, два пьяных москвича, участвовали. А пьяные потому, что дегустировали будущую покупку. Конечно, попали в местную газету, как добровольцы из Москвы и, конечно, потом Молдавия предоставила ноту правительству Горбачёва, что Москва посылает своих добровольцев вмешиваться во внутренние дела Молдавской республики. Опять я был виноват, но уже в том, что в Гагаузии я был с другом. Конечно, нота министерству иностранных дел СССР была написана из – за моего участия в этом конфликте.

– А если бы напечатали твоё фото и написали бы твою фамилию, то ты бы опозорил Федю на всю страну. Как можно так поступать? Они разбегаются, а ты их поддерживаешь. Это просто какое – то безумие и безалаберность с твоей стороны. Ты бессовестный аполитичный мерзавец. Зачем Аллочка вышла замуж за такого подлеца?

– При чём здесь я, если Молдавия решила уйти к Румынам? Я что, Сусанин и повёл их туда? И они заблудились?

Последней каплей было ГКЧП и распад СССР.

Один из восьмерых членов ГКЧП – Валентин Сергеевич Павлов. К этому времени он был председателем совета министров СССР, или премьер- министром. А до этого Павлов работал министром финансов. А ещё раньше – помощником моего тестя. Когда умер очередной министр, то мой родственник был начальником первого главного управления, а эта должность – прямое направление на министерское кресло. Его вызвали в Кремль и очень культурно напомнили о том, что он бы прекрасно подошёл, но есть несколько «но». Первое – у него зять был замешан в антипартийных делах, связанных с политикой партии о вреде пьянства, потом в вооружённом конфликте суверенных республик и самое главное, Ваш зять еврей, а это полностью подрывает Ваш авторитет. Мы настоятельно просим Вас дать характеристику Павлову Валентину Сергеевичу как кандидату на пост министра финансов.

Ну, дальше Павлов пошёл по нарастающей. Министр, премьер, ГКЧП, следственный изолятор «Матросская тишина», в которой просидел почти два года. Во всем оказался виноват я. Из – за меня Аллочка вышла замуж за еврея и подорвала всю карьеру своего отца. Из – за меня Феденька не стал министром, а возможно, и премьером. Он бы точно не допустил, чтобы ты и тебе подобные развалили наш Советский Союз. А Ельцин со своими выгнали Феденьку на пенсию, а он бы мог ещё много сделать полезного для нашей Родины. Это вы, космополиты, все подрываете и подрываете нас. Вы, антисоветчики, полностью подчинены Америке и слушаете их команды. И ты – она показала на меня пальцем – один из самых злостных разрушителей СССР.

Тёща страну не разрушала, но через несколько лет ей все же удалось разрушить нашу семью.

Сейчас, когда в стране идут споры и в разрушении СССР винят Горбачева, моя уже бывшая тёща уверена, что Михаил Сергеевич не при чём. Во всем виноват её бывший зять, который все разрушил и сбежал в Америку. Сейчас живет там и посмеивается из – за океана.