Читать книгу Мория - МД - Страница 1

Вьюга кружит, кружит, вгрызается, хлещет, сбивает с пути. Будто земля на дыбы, а небо в топь. Сплошной буран. Не видать ни зги. Заледенели шкуры ездовых вóлков, тонут лапы по локоть, а они всё тянут, тащат мой полоз. Я рву их уши свистом плётки – им что птичий гвалт. «Куда ж вы, бесы! Стой, шальные, стой!» А-нет. Вожак наёршил холку, прижал широкую башку – не сдаст. Потуга, ещё, удар – санки вылетели на гладкое место. Озеро! Снег тут разметало, вóлкам едва до косточки. Ветер сильнее, да ну, и тАртар с ним. Я сваливаю с полозьев, достаю нюкло, шесты. Ослабляю упряжь. Волки тянутся, роют снег, ведут носами – ищут ближайший овраг. А я покуда ставлю чумку. Циновка, грейка, два-десять шестов, да шкрурошитые нюкла, да на задку чумке – нут, чтоб ветром не разнагишало. Буде! Закидаю подол снегом и тащу с полозьев жрачку. Размотаю да делю… Не хватает. Истощал запас! А края-свету нет. Дорога до Тушита далека… По бурану лезть – не по травке бегать.

Прячу часть, прозапас. Даю, сколь можно. И себе беру меньше, чем брюхо хочет. Два сухаря да мороженая юшка. Сверху ковыряю мурцу – чтоб выжить. Волки, без драчья, пихают в себя жрачку. Я терплю, жду, когда растопит снег, согреет юшку. Жрать холодное – негоже. Я не волк, моим кишкам тепло потребно. Человек я…

И на том валюсь. Не снявши малицу, не стряхнув кисы. Последней думкой вижу батю, матушку, да слышу свой приказ: «Ларец доставить в кратчайший срок!». Я сдюжу! Довезу!.. И буду дома… Ждите! Я вернусь.

Под эти мысли засыпаю. И вдруг – как удар топором. Волчий грых. Я, взмокший, вылетаю вовне… Ведьма! Стоит, не смеет подойти. А волки круг берут и скалят зубы, рыком кроют…

– Обжжжа!

Осаживаю волков – не по что на Ледяную глотку драть. А она как будто не боится. Обожгла глазищами. Ух, бесовка! Хороша. Глаза до брови – черные, как ночи беспросветной топь. Волосы блестят, уложены под бастынгу, и рясны бисерные пляшут, блестками искрят, играют с вьюгой в «догони-отдай». Сама-то бледная, как снег, и губы почитай что синие, а щеки алые, как мой закат. Зубы белые, как частоколец ровные. Смеется надо мной! Рубаха – рыбьей кожи, ветром облепило груди, лобик между ног, а она как будто и не знает. На ногах – кисы, да бисером расшитые.

Придерживает рясну, чуть сгибается, как будто докричаться хочет:

– Ты замёрз, поди?

Голос звонкий. Девичий. В чернющих волосах сверкает снег.

– Шутишь? Жарко!

Бес, вожак моих лохматых, уши жмёт, зевает, косит злобным глазом. Цыкаю – не смей! Негоже Ведьму жрать. За своих они замстят похлеще нашего. Тут же сам кошусь – куда меня нелегкий заманил? Да неужто в земли Проклятых?

– Страшно, штоль?

– Да чего же бояться, – говорю, а сам всё зырю, рыщу зенками – куда попал я? Их здесь правда или наша?

– Да не бойся! – смеётся, звонко. Бес срывается, она ему лишь палец показала – он застыл, свернул, хвостом махнул, мол, я не сдался, просто передумал. И ко мне пошел. А бесовка снова говорит, да как! Ни одной пичуге не сравняться с этой песней. – Ты не в наших землях. И не в ваших. На границе ты. Проклятым это озеро зовёте. Ну, а мы – Покрайним.

И точно! Я бывал на этом озере по осени. Вон, и дерево поваленное, и норы соболей, поди, пустые по-теперь.

Мой черед теперь. Угождаю ей:

– Голодна ли, девица?

Задумалась. Видать, не ожидала. Больше о дороге да о погоде их упрашивают. А мне что? Вьюгу али оттепель я сам увижу, как придут. А путь… Полозновицы здесь нет. Ничего здесь нет – на то и Пустошь, Проклятые земли.

– Голодна, – отвечает мне Ледяна. – Да я на обещании. Нельзя пока.

– А можа, и лучшее так – развожу руками. – У меня ведь не еда с собой, а жрачка. Жир медвежий, сухари, мороженое.

Не кривится. Не пойму. Как будто загрустила. Губы дует, а брови не суровит, будто даже вверх тянет. Не глянь расплачется!

– Али по сердцу тебе такое угощение? Так возьми, отведаешь. Как обещание исполнишь.

И вдруг – лыбится. Неловко, будто застеснялась. Да сколько ж ей? Недавно ведьмой стала? Помнит пищу человечью, очагов тепло да волчью преданность? «Али ты вернуться в Морию хочешь? – думаю. – Да нету от Сестёр возврату…»

– Добрый ты. – Рясны бисерные наклоняются, крутЯтся на ветру. Хлопает в ладоши, лыбится:

– Отпущу тебя!

«Ишь, вон-на!..» А сам ей кланяюсь:

– Рад буду, барыня.

Руку тянет, белую, прозрачную, кажись, и льдинки в венах прглядают. Понимаю. Иду к саням, откапываю сумку. Отдаю ей сухари, кусок мороженого мяса, последний колик юшки. Всё взяла. Мне хоть с голоду помирай. А она вдруг щурится.

– Постой-ка. Твоя сестра – Мелисса Лог?

Я взмок наперекор холодной вьюге. Как? Откуда знает?? Правда, что моя сестра. Ведовству училась за морями-за ветрами, да женою стала остроухому. Пятерых детей народила, да ни одного не подарила Море: все ушастые, в отца пошли. Привозила их три раза, да на том и всё. Уж точно в тундру не водила мелких. Так откуда и почём Ей ведомо, что есть моя сестра, Мелисса? И спросить нельзя – озлобится.

– Моя, – давлю себя, чтоб быть смирнее. – Ведовству училась за морями. За морями и живет.

– Погоду не делает, – поддержала барыня и тут же мыслям своим кивает. И всё лыбится… Небось задумала бесовство! Ух, убил бы, тварь. А она свое всё гнет:

– Всё ж ведьма! Почитай, сестра.

Тут уж я не смог. Оскалил зубы, шею бычу. Не отдам сестру!

– Не злись, дурак. Скажи, что тоже ведьма.

И лицо ее другое. Словно тень нашла, и будто стало холоднее. Страшно! От Проклятых возврату нет…

– Скажи, что ведьма, коли жить охота, – требует жарайка.

Холодею изнутри. Сестра родная – для чего ей? А приказ? А дом? И волков звать толку нет, и боги далеко.

– Да, – говорю. – тоже. Тож ведьма.

– Вот и я о том! – радуется, дрянь. Уже забыла, что сердилась. Снова блещут зубы, рясны сверкчут. – А сестёр не обижают! А и братьев любят… – Тянет ко мне руку. – Вот, держи, дурак.

И даёт кольцо.

Тут уж я и про сестру, и про приказ забыл. Да только виду показать не хочется.

– Пошто кольцо-то мне? Чай не женат, и девки нет, чтоб одарить…

– Бери, дурак! – хохочет. – Размечтался в жены ведьму взять! Твоё ж кольцо-то. От меня тебе – поклон!

Махнула чем-то белым, и как будто вьюга расступилась. А жарайка всё кольцо мне тянет. Ну, беру. Тяжелое. И знаю, что налезет на любую мою цапку. Перелив какой-то лазоревый.

– Ну? – торопит, стерва.

– Каменное, что ли?..

– Ну!

Ножкой топнула, по челу как будто тень прошла, льдинки на висках, как у мертвячки, показались. Тут уж я со всех последних! Сам не помню, как кольцо на цапку тиснул, нуд с полозьями собрал, да волков впряг – и ходу! Вывози, родимые! Живота, родные!