Оглавление
Михаил Байтальский. Тетради для внуков
От издательства
Тетрадь первая
Вступление
1. Комсомольское крещение
2. Наш монастырь святого Иакова
3. Были ли мы интеллигентны?
4. Мера человеческих поступков
5. Чувства главные и второстепенные
6. Мужья и жены в комсомоле
7. Немного о словечках эпохи
Тетрадь вторая
8. Было – и стало
9. Семья одесского портного
10. Идейность и кальвинизм
11. Я увидел свою родину
12. Дружба с Гришей
13. Дни и вечера без романтики
14. Каин, Авель и "Платформа 83-х"[28]
15. Вид из окна камеры № 9
Тетрадь третья
16. Выбираю наименее доходное
17. Мой первый арест
18. Год успехов в Астрахани
19. Я мог бы умолчать и об этом
20. Черты нового порядка
21. Еще о Борисе и о чертах времени
Тетрадь четвертая
22. Работа святая и не святая
23. Мой второй арест
24. "Следствию все известно"
25. Бутырский гуманизм
26. Знакомство с Воркутой
Тетрадь пятая
27. На кирпичном заводе
28. Палатки смертников
29. Боря Елисаветский
30. Разные категории преступников
31. Воркута – Котлас – Киров
32. Патриот России
Тетрадь шестая
33. Меня нашли и здесь
34. Мой собутырник
35. Ничто не дается даром
36. Кредо в области зарплаты
37. Женский крик в коридоре
38. Пользуйся, твое счастье!
Тетрадь седьмая
39. Отличие начинки от содержания
40. Попадаю в первый круг
41. Углубимся в псалмы нового Давида
42. Хитрая машина ОСО
43. Беседы на главной аллее
Тетрадь восьмая
44. Второй раз в Воркуту
45. Каждому – свое
46. Высланные голосуют
47. Иосиф Рахметов
48. Период лагерной либерализации
49. Лужа и вышка на ее берегу
Тетрадь девятая
50. Разговорчики в строю
51. Воркута – моя альма матер
52. Отравленное оружие замалчивания
53. Любовь и ненависть
54. О самой обыкновенной честности
55. Знакомые лица в зеркале истории
Авторские примечания 1976 г
К тетради первой
К тетради второй
К тетради третьей
К тетради четвертой
К тетради пятой
К тетради шестой
К тетради седьмой
К тетрадям восьмой и девятой
Отрывок из книги
Вот уже тридцать лет кровоточит в моей душе воспоминание о воркутинском расстреле. Расстрел был массовый. Приговор, вынесенный местной "тройкой" НКВД, утверждался в Москве по списку. Сколько было в том списке жертв, и поныне остается тайной, схороненной в архивах. Приблизительно – девятьсот. А может, и больше.
Фамилии ста пятидесяти из них товарищи впоследствии восстановили по памяти. Со многими из них я был знаком по архангельской пересыльной тюрьме и по воркутинским лагерным баракам, в которых мы жили вместе зимой 1936-37 года за год до расстрелов. Трое из казненных – Липензон, Крайний, Максимчик[1] – были моими друзьями по одесскому комсомолу. А еще один – Григорий Баглюк[2] – был моим близким, моим любимым другом все последние тринадцать лет своей жизни – продолжалась же она всего тридцать три года.
.....
Явилась ли чистка 1921 года радикальным средством против проникновения в партию примазавшихся, карьеристов и приспособленцев? Конечно, нет. Если и в годы гражданской войны они были не прочь пробраться в правящую партию, то во времена НЭПа это стремление еще увеличилось. Однако самые строгие правила приема менее действенны, чем проверка на деле. И не столько в месяцы кандидатского стажа, сколько на дальнейшей повседневной работе, где человек виден окружающим.
Нельзя найти ни одного принципиального, идейного возражения против периодической (не стану фантазировать о сроках) чистки партии по типу ленинской чистки 1921 года. Но основное условие ее успеха сейчас немыслимо. Это условие – чтобы против любого, самого крупного работника мог выступить самый незаметный и маленький его подчиненный. Короткое слово "мог" означает в этом контексте очень много. Раз возникло само понятие "зажимщик" (имеется в виду – критики), значит, возможность безнаказанной критики стала более чем сомнительной. В те времена, о которых я рассказываю, оторвавшиеся от масс бюрократы боялись выступления рядовых работников на собраниях против них. В последующие времена рядовые работники боялись выступать против уверенных в своей безнаказанности бюрократов.
.....
