Читать книгу Песнь о Вещем Олеге - Михаил Эдуардович Голодубов - Страница 1

«В ознаменование 75-летия Победы над фашизмом партизанам Брянщины посвящается».

От автора.

Не станем сравнивать фильм Андрея Ростоцкого «А зори здесь тихие» с сериалом «Смерш» группы продюсеров. Делать это вредно. Но то, что тема самой страшной для страны войны превращается в источник высокодоходного бизнеса, отрицать не приходится. Достаточно посмотреть на индустрию торговли боевыми наградами тех времен и распродажу земель Бородина под дачи. Несколько знакомых мне авторов пишут не военные рассказы и повести, пишут боевики и сценарии для мыльных сериалов о Великой Отечественной Войне.

Современным прозаикам, конечно, далеко до Михаила Шолохова и Юрия Бондарева, эти мастодонты пера, являясь фронтовиками, реалистично описывали ту тяжелую годину. Мы же воспитываясь на их произведениях, не посрамили дедов наших и в Афганистане и других горячих точках уже в своей расколовшейся Державе. Нынешней молодёжи черпать патриотизм неоткуда. Книги они не читают, фильмы не смотрят. Как их втянуть обратно из виртуального мира? Не знаю, либеральными методами не выйдет. Век минул и перелистнули страничку, нет так нельзя. Необходимо писать о войне, хотя бы пытаться. Тем более что создаются, но с трудом пробиваются прекрасные работы, как минимум, два автора мне интересны.

В прошлом я увлекался современной историей и решил попробовать свои силы в написании серьезной работы о Великой Отечественной Войне. Не скрою, в библиотеках был нечасто, в основном, пропуски в специфических познаниях заполнял из всемирной сети. Тем не менее, труд занял почти восемь месяцев. Хотелось раскрыть малоизвестную тему героического служения отечеству братьев наших меньших. Так же интересен был партизанский быт, не иссекаемая смекалка русского народа. И ещё. На протяжении произведения просматривается нить о превращении «побитой собаки» в солдата сильнейшей армии мира.

Помните, как в киноповести Чухрая «Баллада о солдате» главный герой Алеша Скворцов (превосходно сыгранная Владимиром Ивашовым роль) трусливо, повинуясь природному инстинкту самосохранения, бежал с поля боя, и ему попалось под руку противотанковое ружьё. Даже после своего удачного первого выстрела, по-детски прикрывался ручкой от подбитого танка. А через несколько мгновений он уже осознано, не без удовольствия, не спеша, прицеливаясь, как учили, подбивает вторую вражескую машину и становится героем. Минуты назад Скворцов был чуть ли не дезертиром, а теперь отважный воин. Он переборол свой страх, у него появилось то, чем он может уничтожать вооруженного захватчика. И теперь ему сам черт не брат.

Когда для разгрома фашистов под Москвой русского солдата одели, обули, накормили, дали махорки, вооружили, и он, наконец, почувствовал огневую мощь своей армии, стало ясно, что этих людей остановить невозможно.

В заключении добавлю, что историческая стезя романа абсолютно точна. Герои – персонажи вымышленные. А совпадение географических названий мест событий, прошу читателя считать случайным.

Глава 1.

К началу сентября 1941 года стратегическая обстановка вокруг Киева сложилась критическая. Танковые дивизии Моделя и Гудериана, усиливавшие группу немецких армий «Юг», рвались к столице Украины. Речи об их разгроме уже не шло, нашим войскам ценой неимоверных усилий и потерь удавалось лишь сдерживать натиск врага. Медленно, но верно образовывался Киевский котел. Главнокомандующий южным направлением фронтов Семен Михайлович Буденный, когда-то неплохо воюющий саблей, будет отстранён от его управления лишь шестнадцатого сентября. Тогда ничего изменить было уже невозможно. Даже сугубо гражданский человек понимал – город готовят к сдаче. Минировались под уничтожение мосты, электрические подстанции, здания заводов и фабрик. Активно проводилась эвакуация стратегических киевских предприятий. Инженеры и квалифицированные рабочие, зачастую с семьями, следовали в теплушках в составе эшелонов со станками и иным оборудованием. Этот транспорт уходил в первую очередь. Немало на восток отправлялось и санитарных поездов, переполненных тяжелоранеными бойцами Красной Армии. Что касаемо гражданского населения, то с его эвакуацией дело обстояло хуже. Пассажирские составы в наличии были, не хватало паровозов. На вокзале из тысяч страждущих выехать было столпотворение и неразбериха. Первоочерёдно отправляли женщин с детьми, детей часто вывозили организованно в составе детских садов и начальных классов школ.

Пассажирский поезд номер сорок три сообщением Киев – Москва, наверное, являлся уже одним из последних, что сумел покинуть в сентябре обреченный на оккупацию город. Вагоны были переполнены, на третьих полках, предназначенных для багажа, ехали люди. Проводники стоически переносили поездку. Дети, не умолкая плакали, их матери непрерывно хлопотали, некоторые мамы умудрялись прямо в вагонах застирывать пеленки. Мужская часть пассажиров, не вставая с мест, молча и терпеливо курила, кто самосад, кто просто махорку. От всего этого в поезде стоял довольно неприятный смрад. За сутки пути удалось проехать всего километров девяносто. Постоянно стояли, пропуская воинские эшелоны, они исключительно шли из Киева, а не наоборот. Долго ждали восстановления пути, который был взорван то ли авиабомбой, то ли, как шли разговоры среди пассажиров, диверсантами.

Начальник поезда Ковригин Поликарп Данилович в служебном купе бригадира состава изучал сведения, поданные ему проводниками о количестве перевозимых пассажиров и невозможности дополнительной посадке на проходящих станциях. Он и без сведений видел, что вагоны забиты под завязку до самой Москвы. Картонные билеты были чистой формальностью. Проводников не хватало, а с начала войны они работали по одному на два – три вагона. Работники были отпущены в летние отпуска, и возвращаться не торопились. Но штабные вагоны старались укомплектовывать двумя проводниками, что связано с бо́льшим объемом обязанностей. У Поликарпа также было два человека – мужчина тридцати лет, по непонятным причинам еще непризванным в армию. Почему-то, невзирая на возраст, а было ему немногим за тридцать, все в депо и поездной бригаде кликали штабника Валеркой. Никто не помнил его фамилии. Фамилия была забавная – Тропинкин. Напарником Валеры являлась его родная сестра Анастасия, которая сейчас тихо сопела на верхней полке в двухместке начальника, отдыхая от предыдущей смены. Поликарпу тоже совсем недавно исполнилось тридцать лет. На поездных бригадиров до поры распространялась «бронь» Наркомата обороны.

Начальник, не желая дымить на рабочем месте и, беспокоясь о спящей женщине, вышел в тамбур, там уже курили проводник вагона и военный в звании капитана. Капитан был комиссован из армии по ранению, он сильно хромал и передвигался с тростью. Валерка, указывая пальцем в окно, крикнул:

– Гляди, немцы!

Мужчины прильнули к закопченному дымом от паровоза стеклу. По грунтовке, идущей вдоль железнодорожного полотна, двигалась грузовая автомашина с обгоревшим бортом и брезентовым верхом. В кузове на скамьях сидели гитлеровцы, примерно полтора десятка солдат. Они ровным счетом, не обращали никакого внимания на идущий рядом поезд.

– Видишь, – сказал военный, – все с карабинами. Были бы с автоматами, открыли по нам огонь, это к бабке не ходи, я знаю.

– Ты объясни, капитан, где фронт? Канонады не слышно, войск наших не видно,– с некоторым душевным надрывом спросил бригадир состава.

– Фронт, братец, протяженный. Аж до северных морей. С Киевом они скоро разберутся. Их передовые отряды, полагаю, уже далеко за Смоленском, там самая короткая дорога на Москву.

– Смеешься? – возмутился Валерка. – Война всего два месяца длится, а фашисты уже Москву взять хотят.

– Я долго в госпитале лежал, свежих сведений не имею, но думаю, что кое-где фронт уже далеко на восток продвинулся.

Докурив, мужчины разошлись. В вагоне паники не было, очевидно пассажиры не заметили машину с немцами. Все были довольны, что уже часа три поезд едет без остановок, правда, скорость была небольшой.

– Валерка, – кликнул проводника начальник, – у нас там оставался запасец чая. Я растоплю титан, попоим народ чайком.

– Так сахара нет, ложки почти все потырили и вода на исходе. Стаканы мыть уже точно нечем будет.

– Ничего они попьют с удовольствием и без сахара, а через пару часов будет Конотоп, там заправим состав водой.

Плату за чай не брали, пассажиры и на самом деле с удовольствием пили чаек. Кто-то доставал свой сахар, а кто-то и вареньице с медком добавлял из увесистых узелков. Поездная радиостанция радиорубки штабного вагона для военных нужд была демонтирована. Ехали без музыки и новостей. Люди не знали, что возле Конотопа идут тяжелые бои, так как нельзя было дать врагу замкнуть кольцо вокруг Киева, бойцы стремились сохранять коридоры для миграции войск и эвакуации города. А ставкой верховного главкома в эти дни принималось решение отступить от столицы Украины, матери городов русских.

Стаканы Валерке мыть не пришлось. Он направился к топочному отсеку, для чего вышел в тамбур. Там, высунувшись из открытой двери, стоял Поликарп. Увидев проводника, он указал ему рукой на заходящий на них немецкий бомбардировщик с характерными крестами на крыльях.

– Не вовремя машинист высокую скорость набрал, сейчас бомбить будет.

Ответа не последовало, так как сразу перед паровозом произошел разрыв. Одной бомбой фашистский летчик прицельно повредил железнодорожный путь перед поездом. «Экономит боезапас, скотина, по составу не бьёт. Сейчас мы улетим под откос», – успел сообразить начальник и крикнул помощнику:

– Прыгаем!

Машинист стал экстренно тормозить, сбрасывая пар, но это уже не могло помочь, скорость была слишком высока и локомотивная бригада повыскакивала из паровоза. Поликарп, что было силы, с помощью рук оттолкнулся от поручней, выбросил свое тело резко вперед. Валерию уже было проще, он взял разбег через освободившийся тамбур и выпрыгнул следом. Вагоны последовали за слетевшим с дорожной насыпи локомотивом. Тут же раздался ужасный скрежет ломающегося подвижного состава. Ковригин, отряхиваясь, понял, что повреждений от падения он не получил, мелкие ушибы не в счет. Вражеский самолет не улетал, видимо, наслаждаясь проделанной работой, кружил, словно коршун, над местом катастрофы. Валерка, прихрамывая, бежал к составу. Начальник понимал – мужчина стремится к сестре, но он так же понимал, что помощь Насте вряд ли понадобится. Приблизившись к бывшему поезду, его начальник лицезрел удручающую картину – все вагоны лежали, какой на боку, какой на крыше. Часть из них сплющило так, что не было надежды искать выживших. Первый вагон полыхал, загоревшись от раскалённой паровой машины локомотива. Но живые к счастью были. Встретилась седая как лунь молодая женщина с обезумившим взглядом, державшая на руках погибшего младенца. Мужчина с окровавленным лицом рвал свою рубаху на полоски и перевязывал голову какой-то женщине. Валерий, отыскав в составе уцелевшую лопату, обреченно шёл искать сестру. Поликарп отчетливо услышал женский крик о помощи, раздававшийся из вагона. Мужчина подобрал лежавший по близости топор, являющийся неотъемлемой частью имущества каждого рабочего тамбура и, ориентируясь на голос, приближался к его источнику. Он крикнул:

– Покричите еще, я не пойму где вы, сейчас помогу.

– Я здесь, в туалете.

– Накройте голову, я разобью окно.

Извлеченная из туалета миловидная женщина лет тридцати пяти поблагодарила бригадира.

– Что болит у вас? – участливо спросил тот.

– Представьте себе, совсем не пострадала. Только огромная шишка на затылке, – женщина стыдливо рукой прикрывала разорвавшееся возле шеи платьице.

Начальник поезда разбил топором окно купе проводников, влез вовнутрь и вытащил аптечку.

– Как звать-то, – вновь он обратился к дамочке.

– Мария.

– Держи Маша аптечку, – незаметно для себя мужчина перешел на «ты». Будем искать пострадавших, и оказывать им помощь.

Сунул ей в руки коробку и разбил окно очередного купе. Там прямо на него смотрели застывшие глаза армейского капитана, с которым они еще недавно курили в тамбуре. Хоть кубари и были залиты кровью, Поликарп узнал его, рядом лежала трость. Массивная деревянная полка раздробила грудь несчастного. Начальник закрыл бывшему военному ладонью глаза и перешел к следующему окну. Но тут раздались пулеметные очереди, пули заклацкали о кузов вагона совсем близко от Ковригина и Марии. Бригадир увидел метрах в трехстах от них на поле приближающиеся четыре мотоцикла с колясками. В каждом было по три фрица. Один из них прицельно стрелял по людям из пулемета, установленного в боковой коляске. Мотоциклисты ехали медленно, так как из-за высокой травы им не было видно почвы. Вот один транспорт въехал в яму, и членам экипажа пришлось его вручную выталкивать. Слева от мотоциклеток выползли с ужасным лязгом шесть вражеских танков, эти махины приближались достаточно быстро. Подскочил Валерка с лопатой:

– Тикать надо, а то в плен возьмут.

При этих словах Ковригин, словно ужаленный, бросился к ближайшему перелеску, автоматически подтолкнув обомлевшую Марию, которая, сняв туфли, взяла их в руки и сначала мчалась впереди мужчин. По убегавшим прозвучали еще несколько очередей. Перелесок не мог быть безопасным укрытием, надо было бежать к лесу. А до него оставалось еще метров двести по открытому полю. Слава богу, что танки не стреляли по людям. Видимо танкисты берегли боезапас – у них были задачи посерьезней. Вскоре перестали стрелять и мотоциклисты, они доехали до поезда и увлеченно стали мародерничать. Беглецы, все еще пригибаясь, достигли края леса и немного в него углубились. В руках у них так и остались – у Марии аптечка и туфли, у Валерия – лопата, у Поликарпа – топор.

– Настю нашел?– спросил проводника запыхавшийся начальник.

– Нашел, не успел извлечь. Завалило сильно. Я останусь здесь до ночи, но сестру похороню. Заодно у машиниста наган заберу, их сейчас вооружать стали.

– Не глупи. Через час сюда прибудет куча фашистов, будут расчищать путь. Им же гадам надо боеприпасы и солдат к фронту подвозить. При случае помянем Настю, а предать земле, дружище, не выйдет. Как и тысячи других в наше время. Крепись, мужик, сложная пора наступила. Погибла легко, во сне. Без мучений.

– Девицей была, наверное, и парня ни одного не было. Я виноват, слишком оберегал ее. Не допускал несерьезных отношений, – со слезами на глазах говорил Тропинкин.

– Правильно делал, она молодая совсем еще была для парней. Судьба, брат, судьбинушка. Документы у вас при себе?

– Мои при мне, – ответила Мария, показывая рукой на область груди. Она тоже роняла слезы, глядя на Валеру.

– Не при себе, в поезде остались,– сказал проводник, вопросительно глядя на начальника.

– Теперь их не забрать. Ничего, лучше быть живым без документов, чем наоборот. Вот мои всегда в кармане застегнуты.

– Конечно, ты топку не топишь, сортиры не драишь.

– Я свое отдраил и потом – кто на что учился. Лучше посмотри, шум там какой-то?

– Чего смотреть и так понятно второй паровоз подогнали полотно расчищать.

– Скоро они, спешат вояки. Ну и нам пора идти.

Троица понуро углублялась в лес. Часа через три пути в восточном направлении, присев на упавшее дерево, путники передохнули. Женщина только сейчас догадалась обуться. Мужчины закурили. Валерий с грустью заметил:

– Осталось полпачки папирос. А в вагоне пять упаковок махорки было. Что будем курить?

– Вы лучше спросите, что будем есть,– несмело сказала Маша.

– Родной лес без пропитания не оставит. Еще, к примеру, грибы не отошли. Спичек тоже с пол коробка осталось. Позднее к жилью придется выйти. А сейчас определим направление движения. Кто имеет навык ориентирования на местности? – с задором спросил Ковригин.

Все молчали.

– Отвечаю сам себе. Я обучен данным премудростям. Во всяком случае, дорогу строго на Восток определю, – продолжал бригадир несуществующей поездной бригады.

– Знаю. Где север, там мох на деревьях растет, где юг – веток больше. В школе проходили,– сказал Валерка. Ему надоело сидеть, он поднялся с бревна, облокотился на лопату и стал смотреть на начальника, постоянно косясь на Марию.

– На это надеяться нельзя, не всегда в природе так происходит. Ты в армии служил?

– Я на флоте служил, на Северном.

– Понятно. У меня на срочной матерый старшина был. Все знал и нас учил, ему бы в военной академии преподавать. Словом, идите за мной и все. Мозги вам забивать не стану, выведу. До Брянска отсюда километров двести с гаком, но мы пойдем на Смоленск.

– Это же вдвое дальше. К зиме придем, да и болота там сплошные.

– А сюда чего идти? Здесь фронт не стабилен. Пока мы до Брянска дойдем, немец уже к Орлу подойдет. Тут уже точно зимой к своим доберемся.

– Смоленск уже давно захвачен.

– Захвачен, но дальше-то они вряд ли продвинулись.

– А за Смоленском, что неприступные крепости стоят? Там тоже фашист дальше продвинется.

– Нет, там фронт надежней будет. Самая короткая дорога на Москву, прочный заслон поставят и полководцев посообразительнее назначат.

Женщина в разговор не вступала, она, как говорится, знала свое место. Но слушала с интересом.

– Ну пошли.

– Надо несколько западнее забирать.

– Хорошо, чего высиживать. Компаса нет, а идти надо.

Болото было большим, масса засохших берез, понатыканных в нем, скрывалась за горизонтом.

– Надо обойти справа, – настаивал Валерка, – видишь, тут островки суши и кочки, значит, болотина на убыль идет. Слева трясина сплошняком.

– Если направо пойдем отклониться от маршрута значительно сможем.

– А слева нам даже в обратную сторону придется идти неизвестно сколько, иначе не обойдешь эти топи.

– Ладно уговорил. Смотри на островках подберезовиков сколько, но не полезем. Опасно. Тут тоже можно набрать, конкуренция отсутствует.

– Поликарп, гляди! – воскликнула Мария и указала пальцев на еле заметную тропинку.

– Можно просто Карп. Интересно, надо пойти по ней, – сказал мужчина, и все направились по тропе.

По лесу они шли уже три дня и уперлись в топи. Питались жаренными на палке грибами. Хранить воду было не в чем. Последний раз они утоляли жажду, несколько раз процедив воду из болота через гольфы Маши в емкость сложенную из коры березы. На ночь рубили из ветвей шалаши и спали. Топор и лопата сильно облегчали существование в лесу.

Километров через пять тропа вывела на грунтовую дорогу.

– Вот эта дорога явно ведет в сторону Брянска,– зло сказал Ковригин, глядя на помощника.

– Шастать по болотам не есть быстрее, чем пройти в обход по суше. Идем по грунтовке в нужную сторону.

Здравая мысль Тропинкина успокоила начальника поезда.

Пройдя пару километров, Валерий сошел с дороги в кустики по нужде. Через минуту оттуда раздался его призывный окрик. Мужчина наткнулся на труп красноармейца.

– Видимо его ранили, он отполз с дороги, прислонился к сосне и скончался. По кубарям в петлицах – лейтенант. Чаша со змеей – военный медик, – декларировал свой осмотр Карп.

Но важными и полезными находками были фляга убитого, пистолет системы Коровина с пустым магазином и, главное, это планшет с картой. Видимо лейтенанту медслужбы пришлось принимать на себя командование, заменив убитого командира. Поликарп немедленно стал изучать карту. Мария заметила подколотую в планшете иголку с ниткой и молниеносно прямо на себе зашила разорванное платье, ей ужасно надоело постоянно прикрывать слегка приоткрытую грудь. Мужчины, конечно, ради приличия отводили глаза от разорванного места, но если женщина, к примеру, дремала, или увлеченно двумя руками чистила грибы, вовсю «пялились» туда. Невольно.

– Похоже, из-за твоего крена вправо мы сильно сместились к Брянску и о Смоленске нам теперь лучше не мечтать, – со злостью успел сказать Карп, но тут его глаза осветились счастьем – Валерка из нагрудного кармана красноармейца вытащил початую пачку папирос «Наша марка» и бензиновую зажигалку. Зажигалка с третьего раза сработала, и мужчины блаженно закурили. Маша тихо радовалась за них.

Пройдя еще несколько километров, неподалеку от дороги сквозь деревья за добротным штакетником просматривался большой дом.

– Будьте тут, я разведаю,– сказал Ковригин. Он взял топор и прихватил для острастки пистолет убитого лейтенанта.

Через какое-то время Мария с Валерой услышали лай явно небольшой собаки, а спустя минут двадцать Карп вернулся.

– Там хутор солидный, кажется, никого в доме нет. Но живут, печка теплая. Надо зайти потихоньку и по возможности подкрепиться, не наглея, – сообщил новоявленный разведчик.

Путники отворили калитку, прошли к дому, на цепи сидела лайка, она несмело лаяла на чужих. На кухне висели косички с репчатым луком и чесноком. Больше из съестного ничего не было видно. Все вдоволь напились из бачка с чистой водой и наполнили флягу. Мария нашла за печью казанок с пятью вареными картофелинами. С луком и чесноком вприкуску съели картошку. Воду, в которой варились клубни, разлили по глиняным кружкам и выпили вместо супа.

– Надо сараи обследовать. Может птица есть, яички поищем. Скотина вдруг сохранилась, молока попьем. Ты, Маша, доить умеешь? – спросил Тропинкин.

– Нет. Я простой кассир из гастронома. Но попробовать можно.

– Нужно.

Изучение хозяйственных построек дало свои результаты. Курочки в малом количестве присутствовали, но яички, видимо, уже кто-то собрал. Имелась и коза, животина была подоена. Кроме собаки с котом другой живности на хуторе не держали. Немец нынче у крестьян все забирает, чем будут кормиться дети малые и старики немощные, их не волнует. В погребе нашли небольшой запас бульбы. Огород был ухожен, зелень еще не отошла, грядки радовали уродившейся капустой.

– Продолжим злоупотреблять гостеприимством, – сказал Ковригин, – один кочан возьмем в дорогу, второй Мария неси в дом, щи варить начинай. На краю двора баня. Мы с Валеркой натопим и отмоемся, после ты пойдешь. Это нам сейчас важно, а то завшивеем или еще что вырастет.

– А чего попусту время терять, можно и вместе помыться, – загоготал Валерка, – не стесняйся, Машенька, если спинку потереть или еще чего я уж расстараюсь.

Женщина зардела и шмыгнула с двумя вилка́ми капусты в хату.

– Из поленницы дрова не бери, это хозяевам на зиму. Для нас я сам наколю. Давай, парень, воды наноси, колодец перед огородом.

– Я видел. Зажиточные гады, колодец личный. У нас на две улицы один был.

– Гад это ты, а это трудяги. Где им, по-твоему, воду брать – это же хутор.

Парились мужчины долго, в несколько заходов. После подходя к дому, учуяли аромат свежих щец, и заметно прибавили ходу. Войдя на кухню, они увидели попивающих чай Машу, женщину лет сорока и мальчика лет двенадцати. В углу при входе появились две большие корзины с грибами. На столе уже стоял казан со щами, миска с картошкой в мундире, тарелка с квашеной капустой и огромная сковорода с жареными груздями.

– Знакомьтесь это наши хозяева Анна Петровна и Сашенька. Они за грибами в лес ходят. Фашисты у них всю скотину угнали, и запасы еды отобрали. Чтобы зимой кормиться грибы сушат. Козу успели в лесу спрятать, она и спасает.

– Это точно, намедни, даже умудрилась сырку из ее молока приготовить, – вставила хозяйка.

Мария пошла в баньку, мужчины, извинившись за самовольное вторжение, уселись за стол и стали активно уплетать нехитрую снедь. После насыщения из разговора стало известно, что муж хозяйки на фронте. Старшие дети уехали к родителям супруга в Свердловск. Саша был в пионерском лагере, мать осталась ждать его. Парень сумел добраться до дома совсем недавно.

– Теперь отсюда не эвакуируешься. Ничего как-нибудь перезимуем, а там уже и немца погонят. У нас места глухие, фрицы здесь раз только и были. Корову увели, двух свинок забрали. Лучше и не вспоминать.

– Фрицы. Это их так называют? – спросил Валера.

– Да, имена у них распространенные. Фриц – вроде нашего Ивана, они нас рус Иванами кличут. Это мне партизаны рассказали.

– Партизаны? – в свою очередь удивился Поликарп.

– Да, есть тут отряд небольшой. Беспокоят фашиста. Недавно муки три мешка привезли, я им хлеб пекла. Вам к утру тоже испеку буханку на дорогу. Вы ночуйте, сейчас ночи уже не теплые. Завтра дам с собой торбу, бутыль под воду, кастрюльку выделю для костра и грибков сушеных. Слава богу, в этом годе уродились. Спичек тоже дам, но немного, а для вашей зажигалки пузырек керосина нацежу. Табака у меня нет, не садим. Мужик мой некурящий. Вы ж совсем налегке, Маша говорила, как поезд разбомбило. Не приведи господь. Путь у вас неблизкий, дай бог до холодов добраться. Дом у меня большой места всем хватит, хоть ночку да поспите в чистеньком.

– Да дом немаленький. И не раскулачили вас?– поинтересовался Карп.

– Кто ж нас раскулачит? Муж мой председателем колхоза был. Он на селе один грамотный. Из двадцати пяти тысячников. Слыхали?

– Знаем, подмога пролетариата селянам.

– Точно. А дом от моих покойных родителей достался, сгинули оба от тифа. Царствие им небесное, – женщина торопясь перекрестилась, посмотрев куда-то в угол.

– Нет известий, далеко ли гитлеровцы продвинулись?

– Не знаю. Партизаны сказывали на Москву они наметились и к Ленинграду рвутся. Во как. И сила якобы у них великая, танков и пушек полно. Вчера еще канонада слышна была, сегодня стихла, видно, опять наши отступили. Так и Брянск скоро возьмут.

– А Смоленск далеко ли отсюда будет?

– Не знаю. Зачем вам Смоленск? Вы на Брянск ступайте, там линия фронта.

– Жалко под такую закусь без самогона сидеть, – со вздохом сказал Валерка.

Бригадир укоризненно посмотрел на него.

– Бутыль я от немцев сховала, да отдала в лес. Им для раненых нужнее. Пойду, постелю вам. Вон и Маша помылась, возвращается, глянув в окошко, сказал Анна.

Путники за несколько дней впервые отоспались в тепле, на мягких кроватях, без одежды, на белых простынях, поутру им не хотелось вставать. Но заслышав, как активно хлопочет на кухне хозяйка, повылезали их теплых постелей. По комнатам распространялся головокружительный запах свежеиспеченного хлеба. Анна Петровна, видимо, уже ночью выстирала всю одежду гостей, вещи подсыхали на веревках возле печи. А сейчас она накрывала стол, где появился горячий хлеб, квашеная капуста и небольшой, но спелый арбузик из застекленного парничка. Женщина после трапезы по-матерински снарядила людей в дорогу.

– Идите по грунтовке, немцев здесь нет, километров через двадцать будет большак на Брянск. Лучше вдоль тракта лесочком и идти, там селений много. Люди подхарчуют, если что. По тракту до города верст сто будет.

– Спасибо тебе мать за все, – сказал Поликарп, он подошел к мальчику, положил ему руки на плечи, – слушай, Сашок, маму во всем, помогай ей. Не сладкое тебе детство выпало, но знай, мы будем отважно сражаться за то, чтобы ты скорее с пацанами смог беззаботно в футбол гонять. И батя ваш с войны вернется, наладим жизнь. Мы же русские люди.

– Я наполовину хохлушка,– рассмеялась хозяйка.

Все обнялись и расстались. Сколько добрых встреч и горьких расставаний принесет война. Она только началась.

Глава 2.

– Выход на большак надо обойти, прямо на развилке пост немецкий, – рассказал вернувшийся из небольшой разведки, немного запыхавшийся Валерка. У них там будка стоит, я троих фашистов видел. Может и еще есть.

– Обойдем. Пока оружия нет, а так хоть двоих, но пристрели бы. Следует постоянно сокращать их количество. Уже смеркается, пора устраивать привал и ночевать, покуда не стемнело ветки на шалаш рубим.

Удалившись от перекрестка километра на три, и углубившись в чащу, на сухом пятачке обсыпавшегося сухого ельника мужчины стали застилать землю лапником. Женщина аккуратно разожгла костерок.

– Ужинать не станем, пора экономить провизию, поедим с утра,– распоряжался Ковригин. Он все еще неосознанно продолжал быть начальником поезда, управление маленьким отрядом само собой перешло в его руки. А Тропинкин с Марией, доверившись Поликарпу, подчинялись. – Но уж коли разожгла огонь, нарви листьев, горячего попьем, кишки погреем. Вон, где Валерий сейчас стоит, я разросшийся черничник видел, и земляничные кустики там есть.

– Давай, Василек, спать укладываться. Возьмем их поутру.

– Да они простые беженцы. Пускай идут себе.

– Приказ, есть приказ. Здоровые мужики и не в армии. Почему? Вот пусть командиры решают, диверсанты они али нет. А может и в отряде у нас сгодятся. Молодых-то маловато.

– Точно, Савелий. Баб у нас нет, а как нужны. Я, к примеру, есть то, что Егорка сготовит, уже не могу. Да и стирать жутко не люблю, может она мне подсобит.

– На всех стирать, не одна баба нужна. Эта на городскую походит, ей мокрый ватник не поднять. Сверни-ка одну цигарку на двоих, пыхнем пока ветер наш. Опосля не вздумай, дымок учуют, всполошатся. И давай спать, мы раньше должны проснуться.

– А ты, Мария, замужем? – спросил Валерка, перед отбоем осторожно попивая горячий травяной отвар из фляжки.

Кружки у него не было. Маше повезло, она нашла себе кружку со сломанной ручкой в лесу, а Карпу подарила Анна Петровна. Троица рядком сидела у угасающего костерка. Ночи на самом деле стали прохладными, и Ковригин отдал женщине свой форменный железнодорожный мундир в длительное пользование.

– Я разведенка.

– А дети?

– Нет у меня детей. Каждое лето беру отпуск и езжу к родной сестре отдыхать. Она живет в селе под Киевом. Там обширные заводи от Днепра. Отдых классный. Я, кстати, рыбу люблю ловить. У нее приусадебный участок огромный, фруктов полно. Сама-то в пригороде Орла проживаю, в бараке. Этим летом опять съездила на отдых, теперь вот возвращаюсь.

– А сестра?

– Они с детьми эвакуировались, раньше меня укатила. Ее свекор помог, он в конструкторском бюро работает. Специалист по самолетам. Теперь все уже, наверное, за Уралом.

Замуж Мария, а по второму мужу ее фамилия стала Селезнева, выскочила почти сразу после школы. Долго не могла забеременеть. Результат похода к докторам был трагичным – женщина не могла иметь детей. Супруг после диагноза немедленно с ней развелся. Маша стала избегать отношений с мужчинами, решив не портить тем судьбы и жить одинокой. Но все-таки она сошлась с человеком, значительно старше ее по возрасту. В прошлом Борис Селезнев был ключевой фигурой в революционной борьбе. Соратник самого Ленина, участник штурма Зимнего. Дореволюционный стаж члена ВКПБ¹. Но за открытое несогласие с линией правления Сталина, был осужден, отбывал срок на Соловках. Заболел туберкулезом и по состоянию здоровья освобожден, лишенный всех регалий и привилегий, с запретом проживания в крупных городах. Поселился в пригороде Орла. В прошлом он имел семью и взрослого сына. В свои неполные пятьдесят пять познакомился с Машей. Пытался через свои связи вылечить женщину от бесплодия. Но за год до войны, все же умер от туберкулеза. Такая вот небогатая и нерадостная личная жизнь была у женщины. Разумеется, она не стремилась ею делиться с другими.

Первым пробудился Поликарп. Он смотрел, как какой-то молодой мужчина лет двадцати пяти в потрепанном сюртуке вытряхивает на землю из их сумки вещи. Как ни странно, но у парня на плече висел ППШ², что в то время было большой редкостью. Второй, бородач, которому было явно за шестьдесят, спокойно наставил на проснувшегося вертикальную двустволку:

– Ляг на живот, соколик. Васька, вяжи ему руки.

Через несколько минут трое пленных, с крепко связанными за спиной руками, включая женщину, шли под охраной двоих, похожих на лесных жителей, людей. Ковригин в уме вспоминал карту и понимал, что идут они прямо на болота. Но мужчины превосходно знали местность, так как все шли по широкой сухой полоске земли между топями, углубляясь далеко в лесные дебри.

– Перекур, – скомандовал дед, когда подошли к поваленной березе. Мужички свернули самокрутки и, сжалившись над пленниками, вставили им в рот по папиросе из их же почти опустевшей пачки.

– Что за автомат у тебя чудной?

– Темнота. Это ППШ, слыхал? – с явной гордостью заговорил тот.

– Не доводилось.

– В бою отбил. Пистолет ТТ знаешь? Разработал Тимофей Токарев, потому так и называется.

Карп не стал поправлять мужичка в том, что правильная аббревиатура пистолета – Тульский Токарев, а оружейника, на самом деле, зовут Федором. Тот с напущенной важностью продолжал:

– А это пистолет пулемет системы Шпагина.

– Ты где боеприпасы к нему достаешь? – поинтересовался начальник поезда.

– Это военная тайна. Понял?

– Понял.

– А ну-ка всем тихо, – велел старший. Он, осторожно ступая, скрылся в чаще. Через некоторое время из гущи леса тоже со связанными за спиной руками вышел замызганный и явно оголодавший молоденький рядовой красноармеец. Следом шел старик, на втором плече которого появилась винтовка Мосина.

– Принимай, Василек. Еще один окруженец. Укусил меня, сопляк. Передохнули, теперь пошли, – строго распорядился дед.

Путь был неблизкий, когда солнце перешло к закату, откуда-то сверху их густых ветвей деревьев раздался окрик:

– Савелий, ты что – ли?

– А ты кого хотел увидеть?

Разговор закончился, шли еще более трех часов. Стало ощущаться селение людей – повеяло дымком от костра, раздалось ржание лошади и стук топора.

Стан партизанского отряда специально был разбит в густом ельнике, чтобы укрыться от изредка пролетающих вражеских самолетов. Отряд насчитывал девятнадцать человек. Десять, из них бойцы Красной Армии, попавшие в окружение, еще четверо – молодые деревенские пацаны, видимо, из числа патриотически настроенных комсомольцев, рвущихся истреблять захватчиков. Два старичка, один это Савелий. Он пришел в лес мстить за поруганную немцем внучку. И второй – дед Илларион. Этот был еще старше Савелия, известный в окрестностях как знатный плотник. Илларион примкнул к партизанам после того, как его старуху заколол штыком фашист, когда та вцепилась в свою корову и не давала гитлеровцам увести кормилицу. Оставшиеся трое относились к руководящему составу. Командир Большаков Сергей Сергеевич кадровый военный, майор стрелковой дивизии. Комиссар отряда Сафонов Михаил Евграфович. Партийных среди партизан не было. Сам Михаил, со слов, являлся только кандидатом в члены ВКПБ, его кандидатский стаж заканчивался в октябре. Подпольщики оккупированных крупнейших селений Брянской области Супонево и Большое Полпино, с которыми удалось установить контакт, обещали ему осенью на партсобрании ячеек рассмотреть вопрос о вступлении в ряды коммунистов партизана. Согласно общему голосованию отряд стал называться «Мститель». Сафонов полагал, что мстители являются единицей регулярных советских войск, и наличие политработника в воинской части необходимо. Молодежь комиссара активно в этом поддерживала, а определенную часть отряда этот вопрос вообще никак не волновал. Заместителем командира по боевой части являлся Одиноков Макар Иванович. Среди партизан он появился несколько дней назад, и как-то быстро был назначен Большаковым в замы. О мужчине было известно немного, это немногое знал только командир. Ходили слухи, что связь с подпольем, через которое имелся контакт с «большой землей», удалось установить благодаря Одинокову. Военной формы Макар не имел, ходил в штатском одеянии, но подчинение со стороны партизан ему было полным. Сам Большаков Сергей Сергеевич, по причине тяжелого ранения от насущных дел партизан был отстранен. Он не вставал, раны были нехорошие, отсутствие должного лечения могло привести к летальному исходу.

Из вновь доставленных пленников на беседу с Макаром Ивановичем, по его же указанию, был приглашен только Ковригин.

– Вы находитесь в расположении партизанского отряда «Мститель», время военное, законы строгие. Поэтому попрошу отвечать на мои вопросы правдиво безо всякой утайки. В противном случае церемоний не будет.

Разговор происходил в отгороженном брезентовым холстом закутке единственной в лагере постройки – добротного бревенчатого сруба. Сложен дом был совсем недавно, поэтому копоть керосиновых ламп, коих всего имелось две, и табачный дым еще не поглотили приятный запах соснового тёса. Керосинки в дневное время использовались из-за отсутствия в строении окон. Стекло и слюду в ту пору было не достать. Поэтому Поликарп стоял перед заместителем командира в полутьме, со связанными за спиной руками. Сесть почему-то Одиноков пленнику не предлагал, наоборот он сам поднялся с пенька, играющего роль стула, и подошел к Ковригину ближе.

– Согласно, имеющихся у вас документов, вы начальник поезда. Как оказались в лесу на оккупированной территории?

– Наш состав попал под бомбежку, мы собирались достичь линии фронта.

– Для чего вам линия фронта?

– Лично я и мой помощник Тропинкин хотели вступить в действующую армию.

– Зачем?

– Хватит задавать глупые вопросы. Я здоровый мужик должен сражаться с врагом, освобождать Родину, – повышая голос, в сердцах произнес Карп.

В это время в помещении появился Сафонов, он присел на широкий деревянный топчан, на котором, видимо, спали командиры. Макар Иванович не спеша скрутил самокрутку, наклонился к керосиновой лампе, прикурил от нее. Зашел за спину к Ковригину и развязал ему, наконец, руки, бережно убрав веревку в карман.

– На каком поезде ехали?

– Сорок третий «Киев – Москва».

– Дата отправления?

– Второе сентября.

– Где разбомбили состав?

– Его не разбомбили, бомба взорвала рельсы впереди, и поезд полетел под откос. Это было где-то перед Конотопом.

– А были ли задержки в пути?

– Да еле ехали. Все воинские эшелоны и составы со станками пропускали вперед. Часов десять на одном перегоне ждали, когда путь починят. Тоже вроде бомбежка была.

– Да это была бомбёжка. Только полотно не повредили. Авианалет осуществлен на санитарный поезд. Три бомбы точно попали в вагоны с ранеными. По немощным людям целили, которых один раз уже убили. Медики пытались силами нескольких подвод и двумя бортами полуторок доставить выживших в Конотоп. Потом растащили вагоны. Для гадов красный крест вроде мишени. Запрещенные это правила ведения войны.

– Видишь, с кем они воюют? Бомбят поезда с мирными людьми, уничтожают раненых и врачей, выгоняют детей на улицу, занимая их дома. Забирают перед зимой последние крохи съестного у беспомощных людей, – вступил в разговор Сафонов. – Но им здесь не Франция, гладко не будет. Люди поднимаются. В Брянских лесах уже два партизанских отряда есть. В отряде «Сталинец» больше трехсот человек и люди постоянно прибывают. Так, что фашистов можно бить и здесь. Нечего вам пробиваться к фронту, это небезопасно. Зачем пропадать не за грош?

– Стало быть, доверяете?

– Да проверку вы прошли, – снова заговорил Одиноков, – тем более что я ехал на вашем сорок третьем поезде.

– Не понял?

– Да, да. И так же чудом уцелел при крушении. Твоего проводника помню, с красивой девицей он в обнимку на перроне в Киеве стоял.

– Это сестра его родная, она погибла. Как же тут раньше нас оказались?

– Вы пешком по незнакомой местности пробирались, а я сразу заимел мотоцикл, карту и через одиннадцать часов уже вел бой за славный партизанский отряд «Мститель». Верно, товарищ комиссар?

– Верно. Дали мы малость маху.

– Хороша малость – двое убитых и раненый командир. Как говориться в одном еврейском анекдоте – «Лучше бы ты, Сара, и впрямь, Маху дала». Держи, Поликарп, свои документы и расслабься. Меня Макаром Ивановичем звать, я заместитель командира, а это комиссар наш Михаил Евграфович. Командира в том бою ранило серьезно. Его, кстати, сейчас отнесли на термальные источники помыть. Там местная достопримечательность с целебной водой, вам тоже сходить надо. Баню Илларион только к зиме обещал соорудить, пока у крестьян паримся. А подмыться и постираться туда ходим. Митяй, – крикнул Одиноков. Появился парнишка лет семнадцати. – Отведи новеньких на источник и пусть на довольствие ставят. Придется, товарищ, пока здесь остаться. Нельзя вас отпускать, женщина пыток не сдюжит и расскажет где мы находимся.

– Да сам черт не разберет, где вы находитесь.

– Ну, это и хорошо. Ступайте, отмывайтесь, да отстирывайтесь. Ужина сегодня не будет, он плавно переходит в завтрак. Старшина наш Игнат Кравчук сплоховал. До войны у своих талантливо воровал, милиционеры матерые не могли поймать. А у немцев телегу с консервами стал уводить и попался, поэтому у нас сейчас диета. Хорошо, хоть сам утек.

– Но он обещал исправиться и притащить нам немецкую полевую кухню, – встрял комиссар. Я ему верю, такой точно добудет. Все, Митяй, веди людей. И позови, кстати, старшину, надо как-то женщину отдельно пристроить.

– Сам-то москвич?

– По последнему месту прописки москвич.

– Стало быть земляки мы с тобой, – удовлетворённо произнес заместитель командира по боевой части.

Когда Ковригин и иже с ним подходили к термальным источникам им навстречу на плащ-палатке бойцы несли раненного Большакова. Поликарп спросил у Митяя:

– Плох мужик совсем. Его лечит кто?

– Как лечить? Лекарств нет. Травки Савелия не помогают, рана гноится. Ладно, обратно без меня дойдете.

– А как убежим?

– Да пожалуйста, и хоронить не придется. Гиблые вокруг места.

Вода в источнике была градусов под пятьдесят, все постирали верхнюю одежду. Белье решили выстирать завтра, так как уже начало смеркаться. Пока мужчины купались, Маша ждала на берегу. У нее откуда-то появился небольшой кусочек душистого мыла и она дала его ребятам помыть головы.

Для Селезневой отдельно от всех поставили лежак, под него новенькие, включая плененного следом за ними красноармейца Сенина Юрия, сложили свои вещи.

На завтрак была большая плошка перловой каши с грибами и что-то похожее на несладкий чай. Подкрепившись, новые обитатели лагеря отправились стирать нижнее белье. Небо было безоблачным и одежда на солнце подсохнет скоро. Навстречу шел старшина, он волочил какой-то тяжеленный мешок. Поравнявшись с Ковригиным, Игнат достал из мешка две новых баночки ваксы для обуви и щетку:

– Это вам на всех. Отечественное производство, не просрочено. Прямо со склада. Бархотку тоже могу дать,– заулыбался старшина. В разговоре присутствовал украинский акцент. – Куда с утра направляемся?

– На источник постираться.

– Познакомь с женщиной.

– Меня Машей зовут,– сама представилась Селезнева.

– Я Игнат, местный завхоз. Пошли, Мария, выделю вам на постирушки кусок зольного мыла. Сам делаю. Но скоро, обещаю, и мыло у нас будет туалетное, как в домах Европы.

Старшина с женщиной ушли, мешок Игнат уже понес легко – контакт с противоположным полом заставил забыть его, что мешок тяжелый. Поликарп только сейчас при хорошем свете и без суеты смог оглядеть партизанский стан. Кроме единственного бревенчатого сруба поодаль имелся нужник и небольшой сарай. Все сложено из бревен, так как досок не было, а распускать их без инструмента было трудозатратно. Только на крыше дома имелось несколько грубых нестроганых плах в качестве стропил. Правда, в качестве обшивки лежало несколько досок от ружейных ящиков. Половина кровли была покрыта крашеным металлом, половина – старыми листами черепицы, явно, позаимственных с брошенных беженцами изб. Между деревьями был сооружен длинный и широкий навес из жердей и лапника. Под навесом стояли четыре кобылы, корова, две телеги, небольшой стожок сена, дрова и иная нехитрая утварь. Там же Карп приметил свой топор и Валеркину лопату. На самом навесе были разложены под сушку порезанные грибы и какая-то травка. В середине двора стоял стол из теса и скамьи вокруг него. За столом играла в замусоленные карты молодежь. Несколько бойцов спали в телегах. Только Илларион занимался делом. Он отмывал большой алюминиевый бидон с фермы литров на пятьдесят. Ковригин подошел к деду и спросил:

– Воду для питания, где берете?

Старик степенно оглядел мужчину и ответил:

– Родник неподалеку имеется. Как думаешь, грамотный, алюминий в качестве печки будет тепло держать?

– Камнем придется обкладывать. Да и недолговечный он.

– Что под трубы приспособить не придумаю. Придется по-черному топить.

– Попробуй гильзы от снарядов состыковать. Когда нас сюда вели, поле видел там, видать, бой был. Несколько пушек разбитых и гильз полно рядом.

Илларион уважительно поглядел на собеседника. Достал кисет и кусок газеты, свернул самокрутку и протянул табачок Карпу

– Угощайся, это самосад. Я то место знаю, как сам не догадался. Старею. Как раз без сварки можно и хомутов, у них один конец уже другого, состыкую.

Табак оказался на самом деле ядреным, Ковригин такого не курил давно, у него даже немного закружилась голова, и запершило в горле.

– Там, дед, я еще бочки пустые видел, наверное, танки горючим заправляли. Из стальной бочки печь лучше выйдет, чем из этого бидона.

Старик совсем обрадовался.

– Тебя как зовут парень?

– Поликарп.

– Смышленый малый. Ну как тебе самосад?

– Знатная штука.

– То-то. Ты если чего обращайся. Меня в округе любой знает, плотник я известный. Лариком все кличут, так короче и удобней, – дед присел на бревнышко и стал потирать ногу, – заныла проклятая. На прошлой германской, под артобстрел попал и зацепило. Теперь перед дождем ныть начинает. Так, что с немцем у меня счеты давние.

– Какой дождь, на небе ни облачка?

– Не сегодня. Завтра будет, где-то к полудню. Моя нога лучше всяких барометров. Сто процентов дождь будет.

Появилась Маша с сумкой и все, наконец, пошли стираться. На источнике она накинула на себя появившийся ниоткуда сатиновый халат черного цвета и под ним сняла с себя белье. Фигура у женщины было красивая, дама помнила свои совсем недавние выходы на пляж и неспокойные взгляды мужчин. Несколько непропорциональная длина ног немного портили ее стан. Но остальное, с небольшой сноской на возраст, было близко к идеалу. Мария достала из сумки веревку, натянула ее, привязав концы к небольшим деревцам, каким-то образом, проросшим в каменистой почве.

– Сначала стираю я, – сказала Селезнева, – потом мыло даю вам.

Минут через пятьдесят все женское белье уже висело на веревке. Парни отошли от Марии подальше, где стали стирать рубахи и трусы. Потом они послали нагого Сенина повесить постиранное на веревку. Юнец приближался к Маше, чуть сгорбившись и прикрывая мокрыми трусами причинное место. Прежде чем развесить вещи Юрий сказал:

– Тетя Маша, отвернитесь, пожалуйста, я пока раздетый.

Селезнева, сдерживая смех, ответила:

– Я, Юра, не гляжу. Вешай спокойно.

Пока белье сохло, мужчины решил искупаться. Маша тайком любовалась телами своих новых знакомых. Ее взор притягивали литые мышцы Тропинина, который до недавнего времени серьезно занимался боксом, молодое, подкаченное тело Поликарпа и невзрачный сухопарый деревенский паренек тоже имел свою молодую привлекательность. Валерий с Поликарпом были похожи, их можно было посчитать братьями. Оба белокурые, с приятными еще пока незлыми лицами. Ростом чуть выше ста семидесяти сантиметров, что по тем временам считалось выше среднего. Только у Ковригина был неестественно глубокий синий цвет глаз. Искупавшись, ребята прилегли на подогретые солнцем камни.

– А как ты, Юрок, в окружение попал? – спросил приятеля Валерка.

– Да я не знаю. Был в боевом охранении склада вооружения и боеприпасов небольшого укрепрайона близ трассы Клинцы – Брянск. Там у дороги два законсервированных ДОТ³а, а поодаль замаскированный склад. Сначала исчезла связь, но когда сухпай кончился, а провизию, который день не везли, пошел узнавать к дороге. Увидел на трассе армаду немецких танков, многочисленные автомашины с пехотой и прочее. Принял решение – смыться.

– Этот склад отсюда, сколько километров? – заинтересовался Карп.

– Верст восемьдесят будет.

– Дорогу назад отыщешь?

– Думаю, запомнил.

– А когда шел, много немца встречал?

– Вообще не встречал. Но я шел лесом.

Наступила пора возвращаться в лагерь. Когда женщина, прикрываясь халатом, одевала высохшее нижнее белье, мужчины невольно подглядывали за ней. Кроме Сенина, малый честно не смотрел.

На обед были щи из свежей капусты с массивным куском хлеба. Игнат выдал вновь прибывшим котелки и ложки.

– Этого добра у нас навалом, – как-то с сожалением сказал он, и все поняли, откуда эти вещи.

Селезневой лично завхоз незаметно для всех передал фарфоровую чашку с узором. Кто-то ел за столом, кто-то на телеге, а кто и просто сидя на травке. Во время обеда Сафонов сделал объявление, что через два часа состоится общее собрание.

Собрание проходило тут же на улице. Все бойцы выжидательно курили. Карп прошептал Марии:

– Старшина к тебе неровно дышит, узнай у него, где нам куревом разжиться, мы и на махру согласны.

– Поняла, сделаем. У товарища Игната Кравчука обширные имущественные запасы.

На дворе появился Одиноков, заместитель командира начал без предисловий:

– Сейчас встречался со связником из города. Наши войска отходят от Киева по единственному оставшемуся коридору. Бои уже идут на окраинах украинской столицы. Иных сведений об изменениях на фронтах нет. Для нас имеется очередное задание на два эшелона. Группе Великанова готовиться. Завтра в полночь у Черного камня вам передадут взрывчатку и информацию по времени следования нужных поездов. Взамен убитого Игоря ваша пятерка пополняется вновь прибывшим бойцом Сениным Юрием, прошу любить и жаловать. Парень молодой, поэтому сразу его не испортите. А красноармеец Селезнева распределяется в помощь нашему кулинару Егорке Давыдову. Может, научит того готовить, наконец. Хотя это вряд ли. Горбатого могила исправит. И по уходу за командиром поможешь Глухову, нашему бывшему помощнику ветеринара. Он, кстати, и за корову тоже отвечает.

– Десятый раз говорю, – возмутился Глухов, – что не был я помощником ветеринара. Я был его приятелем.

– Сам же рассказывал, как быку трехведерную клизму ставил.

– Не ставил, а подсоблял. На этом моя медицинская карьера и закончилась.

– У других она вообще не начиналась. Прения прекратили.

– Я не красноармеец, – робко проговорила Мария.

– А кто? Белогвардеец что ли. Раз стоишь на довольствии в регулярной части Красной армии, будьте любезны.

– Я в плане готовки не очень…

– Думаю, не хуже Давыдова. Приказы не обсуждаются, привыкайте.

– Чего ж вы его на кухню поставили, если человек не умеет готовить?

– А другое дело ему и вовсе поручить невозможно. Да и никто не соглашается поваром быть. Всё, вопрос закрыт. Может, кто хочет, что сказать?

Карп поднял руку и громко сказал:

– Я хочу, – он встал рядом с Макаром. – Свежим взглядом нового человека скажу, что отряд ваш называется громко. Но только почти двадцать здоровых мужиков не мстят фашистам и их пособникам, а занимаются бездельем. Сейчас собрание закончится, молодежь снова в карты сядет играть, остальные займутся трёпом.

– Твои конкретные предложения, – закричали комсомольцы.

– Да не надо нам ждать указаний из Брянска. Сами не способны, что ли воевать?

– У нас патронов осталось на пять минут боя! Взрывчатки нет! – продолжали шуметь мужики.

– Если на телегах дремать, то боеприпасы не появятся. Люди в «Сталинец» идут, потому что видят результаты их борьбы, а сюда особо не приходят. Рядом поле боя, там много уцелевших снарядов. Выплавлять тол из них особого умения не нужно. Сам берусь плавилку под это сделать. Шлите туда пару подвод и на несколько эшелонов уже через день взрывчатки хватит. Что касается боеприпасов, то надо не стесняться и позаимствовать их у фашистов. Впрочем, есть и еще один вариант, но это подлежит обсуждению, – Поликарп многозначительно поглядел на Одинокова и продолжил. У вас тяжело раненный командир, вы его на смерть обрекли. Пускай, мол, лежит, выживет хорошо, нет, значит, судьба такая. Без лечения Большаков обречен, у него в любую минуту может сепсис развиться. Надо идти к немцу брать у него лекарства и лекаря заодно. Запомните на этой земле мы хозяева, просто временно живем в лесу.

Тут со скамейки поднялся Сафонов и начал аплодировать и кое-кто его поддержал. Причем стал хлопать Илларион, на него с удивлением посмотрел Савелий и тоже захлопал.

– Любую операцию надо хорошо просчитать,– вставил свое слово Макар.

– Согласен, но не затягивать, а то пока мы будем считать, человек загнется.

– Он ранен, как раз, от неподготовленной акции. Плохая разведка.

– Вот мы сейчас сядем с тобой и рассчитаем, а вечером пойдем в ближайшее селение с фрицами. У меня все. Просто обидно, как дети малые, ждут, когда им что-нибудь поручат брянские товарищи и все принесут для этого. Такое отношение к делу даже опасно, так как меняет психологию. Поднимите руки кто из окруженцев.

Нехотя несколько человек подняли руки. Ковригин подошел к молодому бойцу и спросил:

– В скольких боях ты участвовал?

– В одном.

– А потом все время отступал. Ни одного захватчика не подстрелил, а только тикал. Здесь в картишки играет и спит вдоволь. Там пусть Великанов сходит, работу сделает, а мне и так нормально. Менять надо отношение к войне.

Мужички зачесали затылки.

– Выплавленный тол требует специальных взрывателей, причем промышленного производства. Не так ли?– уточнил Одиноков.

– Все так.

– И где их, по-твоему, брать?

– Там же, где до этого брал. Людям из города тоже проще будет. Одно дело мешки с тротилом по немецким тылам таскать, другое дело – детонаторы.

– Хорошо, уговорил. У нас, кстати, в запасе шесть штук таких имеется. Они называются промежуточные.

Собрание закончили, но Поликарп с Макаром продолжали свой разговор.

– Я, конечно, предпочитаю динамит. Он подрывается от любого пшика, но это и его основной недостаток. Может рвануть от несильного удара, аккуратности любит. Толом хоть костер разжигай, горит хорошо. А для взрыва сильный нагрев нужен, потому без промежуточной детонации не обойтись.

– Ты так говоришь, словно всю жизнь взрывами занимался, – с неким подозрением произнес Одиноков.

– Определенный опыт имеется.

В избе, с целью экономии пространства для партизан были сооружены двухэтажные нары. Ковригин, Одиноков и комиссар прошли в свой отгороженный куском материи закуток, сели друг напротив друга. Поликарп продолжил:

– Прежде всего, мужики, хочу узнать в каких селах и какими силами расположен немец?

– Ты не забыл, что всего лишь начальник поезда? – ответил ему Макар. – С взрывчаткой толковое предложение, молодец, но дальше-то, зачем не в свои сани?

– Для сведения у меня за плечами три курса Московского Краснознаменного военно-пехотного училища имени Верховного Совета РСФСР с отличием.

– Это меняет дело, дружище.

Тут же на столе появилась карта, ярко зажглась керосиновая лампа, Михаил свернул москвичу длинную самокрутку.

– Немца в тылу сейчас мало, солдаты требуются на передовой. Ближайшая деревня, где он стоит – Поповка. Там железнодорожный разъезд и сортировочная горка, плюс большой мост через Снежеть. В деревне дворов пятьдесят, фрицев до взвода. Их взвод, ты должен был изучать, это, в отличие от нашего штата, сорок девять человек с отделением обслуги. Еще привлечены полицаи, их чуть больше тридцати. Эти ставят посты на дорогах, станцию охраняют, в основном, тоже они. Охрану моста им не доверяют. На сортировочной, кстати, работают местные жители и пятнадцать военизированных поляков. По отношению к местным германцы не наглеют. Казарму обустроили в клубе. Оберлейтенант у них субтильный такой, единственный, кто встал на постой в частном доме. Из техники – потрепанный грузовой Мерседес и четыре мотоцикла, два из них с пулеметами.

– Должен быть склад с провиантом и боеприпасами.

– Имеется. Сначала думали, что прямо в клубе складируют. Потом обнаружили пустующий дом, хозяева эвакуировались. Смотрим, двое часовых стоят. Кстати, рядом еще один пустой дом, там наш плотник Ларик жил, – вступил в беседу Сафонов.

– А не спрашивали Иллариона, есть в деревне медик?

– Уже нет, уехал. Старик даже сам порывался удалять пулю у Сергеича.

– И более крупные силы фашистов в ближайшей округе это войсковая рота, базируется в райцентре – Большое Полпино. Один взвод в роте из румын. Остальные силы уже на передовой, перед городом, а это рядом – километров пятнадцать от окраины. Селение по здешним меркам, огромное, почти четыре тысячи дворов, – продолжал Макар.

– Нам бы переводчика.

– У нас есть переводчик, из окруженцев. Наполовину немец – Ремпель Алексей. Язык знает превосходно.

– Замечательно. Как в отряде с вооружением?

– Просто беда. В основе охотничьи ружья. Есть два миномета БМ – 37 и одна мина. Трофейного стрелкового оружия хватает, но полное отсутствие боезапаса.

– Будем исправлять.

– А как ты отличник из военного училища в проводниках оказался? – вдруг спросил Карпа комиссар.

– Во-первых, не в проводниках, а во-вторых меня отчислили. За проступок.

– Украл что-нибудь?

– Почему сразу украл? Переспал с женой заместителя начальника училища, – соврал Ковригин. Он понимал, что рассказывать правду сейчас не время и не место.

– Ну?! – в один голос произнесли командиры.

Наступила молчаливая пауза. Поликарп, не обращая на нее внимания, внимательно изучал карту, подсвечивая себе лампой. Потом он выпрямился и добавил:

– Расслабьтесь, граждане. Физически в той истории пострадавших нет. Кому-то даже понравилось.

Мужчины заулыбались.

– Надо раздобыть немецкую форму, в крайнем случае, форму полицаев или их повязки со свастикой.

– А сколько нужно?

– Чем больше, тем лучше.

– Когда разбомбили наш, точнее, твой поезд и появились фашисты, я скрылся в лесу. Шел вдоль дороги. Немецкие войска с техникой двигались со мной параллельно. Разумеется, они меня обгоняли, так как двигались на автомашинах. Артиллерию фрицы так же цепляли к грузовикам и танкам. Хорошо гады к войне подготовились, быстро передвигаются. И когда уже стало смеркаться, прямо рядом со мной остановился мотоцикл с двумя гитлеровцами, я укрылся за толстым стволом дерева. Приготовил нож. Фашист подошел к дереву, за которым я прятался, и стал на него справлять малую нужду. На плече немца висел автомат, когда он застегивал гульфик, я вышел из-за дерева, фриц не успел испугаться, мой нож уже вошел в его шею. Но руку, которой я зажимал ему рот, поганец все же прокусил. Второй подремывал в коляске, под угрозой автомата заставил лечь его на землю. И не производя шума, опять же ножом прикончил. Трупы оттащил подальше от дороги. Переоделся в немецкую форму, сел на мотоцикл и поехал в нужную мне сторону.

– Ты, Макар, мог бы и без ножа, своими пудовыми кулаками прикончить этих гадов, – уважительно произнес Михаил, – богатырь, раскудрит твою маму.

– У нас на Кубани много таких. Там природа какая, чистейший воздух, родниковая вода! Буйволячее молоко, словно ваша сметана, одну рыбку в реке поймал – вся семья три дня кормится. Вот как. Спортом никогда не занимался, а торс, как у атлета.

– Где форма немецкая? – решил прервать ушедший в сторону разговор Поликарп.

– Где ж ей быть? Здесь она в одном экземпляре. Когда подъезжал к месту боя укокошил еще двух полицаев, так же можно переодеться.

– Отсюда далеко?

– По короткой дороге часов шесть ходу. Там же и мотоцикл сховал, закидал ветками. Если звери нас не опередили, то на месте лежат эти предатели. В сторону Поповки это по пути.

– Гитлеровцев там же постреляли?

– Разумеется, только своих они хоронят, мы уже были в том месте, нет трупов, – вновь вступил в разговор Сафонов, – закапывают и деревянные кресты ставят, а сверху каску вешают. Словом форма унтер фельдфебеля и, возможно, двух полицаев имеется.

– Через час выдвигаемся в полном составе, остается только Маша и Ларик. Весь имеющийся боекомплект взять с собой. Мне нужен план Поповки,– не задумываясь о том, что он не является командиром, распорядился Ковригин, – простейшая схема подойдёт.

– Ну, Илларион, вряд ли, способен чертить, а вот Митяй тоже из этой деревни, пойду, кликну его и велю всем собираться, – сказал комиссар, удаляясь.

– Ты толком объясни, чего делать собираешься? Что за срочность? Почему не завтра? – спросил Макар Иванович.

– Идем к нашим непрошеным гостям. Пусть за гостеприимство поделятся медикаментами и вооружением. Постараемся договориться с их оберлейтенантом мирно, думаю, он выберет жизнь.

– Лады.

– А завтра будет поздно. Дождь пойдет и нас по следам подвод отыскать смогут.

– С чего ты взял?

– Ларик прогноз выдал. И так немец собак по следу может пустить.

– Не переживай. Все, что касается собак, беру на себя. Есть средство.

– Кстати, оберлейтенант это приличное звание у немцев. Неясно, почему в подчинении всего лишь взвод?

– Пристроили по блату.

– Сколько у вас подвод?

– Две.

– Оставим возле грунтовки. Если трофеи будут, до нее довезем на их же мерседесе. Пойдем, Иваныч, пора.

– Как говориться, с богом.

Бойцы шли молча. Поликарп с Макаром сидели на подводе. Ковригин был одет в трофейную форму немецкого унтера, которая, кстати, ему шла, но была несколько великовата по росту. Он разглядывал план Поповки.

– Который Ремпель? – спросил Карп, отложив премудрые чертежи деревни, сделанные Митяем.

Заместитель командира молча указал пальцем на одиноко идущего рядового красноармейца. Данилыч соскочил с телеги и подошел к переводчику.

– Алексей, мы направляемся в гости к командиру местного немецкого гарнизона. Зайдем вдвоем. Переводить обязан четко и спокойно. Ты на своей земле, поэтому должен по-хозяйски и вести себя. Если фриц заметит какое-нибудь волнение с твоей стороны, может начаться перестрелка. Это пока нежелательно, их вдвое больше, не считая полицаев, и нам придется отступить, не получив того, за чем пришли. Будут и потери.

– Я смогу.

– Ну и отлично,– Ковригин вновь вернулся на подводу и сказал Макару, – поручи кому-нибудь приглядывать за переводчиком, нам без него трудно будет партизанить.

– Сделаем.

– А, что за бой-то здесь был? Неужто, не подготовились? Потери понесли.

– Я тогда еще про партизан не знал. Ехал на честно завоёванном мною мотоцикле вот в этой же сатанинской одеже, – Одиноков ткнул пальцем в серую шинель Карпа, – услышал стрельбу. Притормозил, заметил в кустах двух полицаев, те явно спрятались от него, не желая лишний раз попадаться на глаза своим хозяевам в такую опасную минуту. Я их знаком подозвал к себе, они нехотя вышли из своего укрытия и вытянулись передо мной по струнке смирно. От обоих прилично разило самогоном. К их удивлению на родном русском я представился личным переводчиком вымышленного генерала Гейгеля из центрального штаба армии. Полицаи вытянулись еще сильнее. На мой вопрос о происходящем они сбивчиво пояснили, что группа партизан пытается отбить немецкий обоз с продовольствием. Тут я увидел подъезжающий немецкий грузовик с пехотинцами и сообразил, что нашим сейчас придется совсем нелегко и мне надо действовать очень быстро. Автомашина проехала мимо нас и остановилась. Я дал короткую очередь по полицейским, те рухнули. Прыгнул к коляске мотоциклетки, где на днище были две германские гранаты. Как им пользоваться доходил по ходу событий. Кстати, из-за удлиненной рукоятки оказалась довольно удобной вещью. Фашисты уже стали выпрыгивать из кузова, но моя первая граната, влетевшая аккурат под брезент авто, сильно проредила их количество. Я спрятался за своей мотоциклеткой и мигом отправил туда же второй «подарок» захватчикам. Двое гитлеровцев успевших соскочить из машины были ранены, они не понимали, что происходит – перед ними стоит немецкий унтер фельдфебель, поэтому они не стреляли, а я стрелял. Из кабины вывалился еще один раненный, тоже унтер, правда, его шинель отличалась от моей. Была другая ткань и лучше покрой. Я обиделся и пристрелил фашиста. Заимел от него вот этот Вальтер, – Макар не без удовольствия продемонстрировал собеседнику пистолет, – неплохая машинка, правда, запаса патронов нет.

– Скоро будет. И чем закончилось дело?

– Дело закончилось тем, что появившиеся партизаны меня чуть не прикончили. Всю картину на мое счастье наблюдал Митяй, да и выскочивший из чащи Сафонов застал меня за полезным для мстителей занятием – из машины раздавались стоны оставшихся в живых солдат, я вынул из подсумка одного из мертвых солдат противопехотную гранату и снова швырнул ее в уже довольно покореженный кузов грузовика, после чего стоны стихли. После рассказа комиссара об увиденном и настойчивом требовании Митяя представить меня к ордену, мне поверили. А оказалось все банально. Мужички отследили две подводы с продовольствием, направляющиеся к полякам на станцию. Там капуста, брюква, мешок картошки, словом все, что у наших крестьян отобрали. Союзничков, смотрю, они не шибко жалуют, Правда, были две коробки с галетами и ящик жирового концентрата. Почти все пропало от разрывов гранат. Охрана была – пять полицаев и один немецкий ефрейтор. И во время боя, совершенно случайно следовали два грузовика с фашистами. Точнее, следовал один, который уничтожил я. А первый поодаль от места нападения чинился. Солдатня прогуливалась около сломанной машины. Порядка двадцати двух хорошо вооруженных фашистов. Их наши не заметили и получили неравный бой. Вот такая история. Рядом с этим местом я заложил ветвями свой мотоцикл. Трофейные подводы подремонтировали, теперь вот ты на них едешь. И кони появились.

Лица мертвых полицаев были объедены грызунами, более крупный хищник, на недавнее место боя еще не заходил. Форму, начавших попахивать, убитых пришлось одевать Одинокову и переводчику. Но Поликарп немного постоял и скомандовал Алексею:

– Не так. Переодеваемся.

Сам он одел форму полицая, а Ремпель нарядился унтер фельдфебелем.

– Теперь ты главный, – командир с улыбкой успокаивающе положил руку на плечо Алексея,– меня слушай и будет порядок.

Ряженые сели в мотоциклетку, освободив ее от веток, и доехали до разъезда близ деревни. Там подождали подоспевшие подводы.

– Пашка,– велел одному пареньку Макар, – останешься здесь. Тот недовольно понурил голову и попросил отсыпать ему махорки.

– Тебя оставляют не птичек слушать, а обоз охранять. Сколько патронов имеешь?

– Девять и одна лимонка, – гордо ответил Пашка.

– Запасливый. Отгони телеги пока чуток поглубже в лес и не расслабляйся. Дам тебе после всего заморских сигарет пачку. Михаил Евграфович, как увидите ракету, сразу уходите в лес. Нападем завтра с рассветом. А пока с мужичками выдвигайся ближе к дому Ларика, Митька проводит.

Савелий, втихаря отсыпал Павлу табачка. Бойцы, согласно разработанного плана пошли к селению занимать позиции. Обождав положенное время, тишину деревни разрезал треск въехавшего мотоцикла. Он подкатил непосредственно к дому, занимаемому оберлейтенантом.

Глава 3.

Часовой прохаживался возле калитки, служба была размеренной и безмятежной. В деревню посторонние заезжали крайне редко. Поэтому, завидев приехавших, он не знал, как ему себя вести, то ли сначала доложить командиру и после пропустить пожаловавших, на ночь глядя, гостей или зайти вместе с ними. Пока тот соображал, троица вошла в избу. Караульный кинулся следом, но обернувшийся мощный полицай остановил того знаком, что для чистокровного баварца «не лезло ни в какие ворота», но солдат напугался.

В светлице находились двое. Один лет сорока расхаживал по комнате в расстегнутом кителе оберлейтенанта, второй – ефрейтор лет пятидесяти. На столе и под ним стояли пустые бутылки из-под пива. В комнате было сильно накурено.

Ремпель на хорошем немецком обратился к старшему по званию с просьбой остаться наедине для конфиденциальной беседы. Оба фашистов недоуменно переглянулись, но лейтенант, соответственно, кивнул ефрейтору и тот вышел, за ним проследовал Одиноков. Несколько раздраженно хозяин спросил:

– Что за странности?

Вместо Алексея ответил Ковригин:

– Я командир партизанского отряда «Мститель». Наверное, слышали? – дождавшись перевода, и внимательно изучив нервную реакцию гитлеровца, Поликарп продолжил:

– Не делайте необдуманных поступков. Иначе, через мгновения вас лично и вашего небольшого гарнизона не станет. Девять минометов нацелены на казарму, посты полицаев под снайперским прикрытием, плюс сотня автоматчиков не оставляют вам шансов.

Немец нервозно взял сигарету и посмотрел на Ремпеля, видимо, ожидая, что тот даст ему прикурить. Алексей правильно оценил его взгляд и, не забывая о недавнем разговоре с Ковригиным, цинично сплюнул на пол, нагло смотря в глаза захватчика. От себя переводчик добавил:

– Не забывайте, что на этой земле мы хозяева. И грабить народ далее не позволим. Сами тоже не разбойники, пришли к вам по-соседски, кое-что забрать. Вы же не откажите?

– Ты чего там отсебятину несешь? – спросил Карп переводчика.

– Все нормально, товарищ командир, немец интересуется, что надо нам, – ответил переводчик.

– Спроси, есть ли у них врач.

Слово «нэйн», командир партизанского отряда, понял и без перевода. Немец продолжал:

– Простуду и иные мелкие заболевания лечит польский военнослужащий с железнодорожной станции. Для другого – в Большом Полпино развернут госпиталь.

– Нам нужны лекарства, – Ковригин прошелся по светлице, остановился около стола, взял бутылку пива и открывалку после нехитрых манипуляций залпом опустошил емкость.

– Какие лекарства? Повторяю, здесь нет больницы, – запричитал офицер.

– Обезболивающие, анестетики и антисептики.

Переводчик замолчал, явно затрудняясь в переводе услышанных от Ковригина слов. Потом собрался с мыслями и своими словами сумел разъяснить немцу, требуемые медикаменты. Тот замотал головой.

– Я могу дать вам несколько офицерских аптечек. Не более. Там имеются обеззараживающие средства и спиртовые и в таблетках. Есть болеутоляющие порошки, бинты, вата. Но какая анестезия?

– Хорошо, возьмем это. Радиостанция есть?

– Не зачем нам, телефон имеем.

– Теперь оружие и боеприпасы.

Оберлейтенант изменился в лице, на него было жалко смотреть, он вымолвил:

– Как вы себе это представляете? Я отгружу врагу вооружение. Меня за это расстреляют.

– Это ваши внутренние трудности. Делай это скрытно, во избежание трибунала, можем помочь. Скажем, устроить поджог склада, тебя потом свяжем. Годиться?

Фашист подсел к столу, взял свою недопитую бутылку с пивом, сделал несколько глотков. К нему постепенно возвращалась уверенность, немец вспомнил, что завоеватель это он, сила за Германией. Этот маскарад просто дешевый блеф лесных разбойников и офицер произнес:

– Я отказываюсь.

Поликарп вышел в сени. Там полицай Одиноков обучал немецкого ефрейтора русским словам. Карп дал фашисту понять, что старший приглашает его и сделал знак войти Макару. Когда все вернулись в помещение. Карп обратился к кубанскому богатырю:

– Очень надо ефрейтора одним ударом прибить. Сможешь?

– С удовольствием. Три раза обозвал меня русской свиньей и требовал научить, что надо говорить нашим бабам, чтобы они ему дали.

– После расскажешь, Иваныч, после.

Ефрейтор не понимал, что происходит. Было ощущение, что в избе командуют эти русские прислужатели с тряпками на рукавах. Он собрался прояснить ситуацию у своего командира и тут же получил от Макара страшенный удар в челюсть. Фашист отлетел от центра светлицы метра на три и свалился замертво. Оберлейтенант в испуге вскочил со скамьи. Но оказавшийся рядом Одиноков могучими руками усадил его обратно.

– Не дергайся, срань фашистская. Этот дядя, – Ковригин указал на Одинокова, – одним ударом кулака убивает быка трехлетку. Понял? Переводчик переводил с явным удовольствием. А Макар Иванович, видимо, никогда этого не делал и прикидывал в уме – сможет так или нет. Решил, что бычок ему под силу, хотя очень любил животных.

– Следующий ты,– продолжал командир.

Одиноков за грудки вытащил немца в центр комнаты. Тот запричитал, что согласен отдать все оружие со склада.

– Сейчас идем за грузовиком, подгоняем его к складу. Загружаем и до скорой встречи. Тебя для достоверности свяжем или можем бочину прострелить. Выбирай.

– Вяжите. Только часовых со склада и моего дома придется убрать,– лепетал завоеватель.

– Ишь как печется о своих солдатах, а дом-то этот не твой, – заметил Макар.

– Мерседес около склада стоит. У вас есть кто умеет управлять машиной? – продолжал оберлейтенант.

– Есть, – в один голос сказали Макар с Поликарпом, прослушав перевод.

– Через час солдаты уснут, и пройдем туда.

– Обождем.

– Где аптечки?

– Они тоже там в пеналах.

В течение часа Одиноков активно дегустировал импортное пиво. Ковригин с Ремпелем расспрашивали офицера о положении на фронтах. Немец с явной гордостью рассказывал, что основные части русских от Киева отошли. Полное взятие Украинской столицы вопрос двух-трех дней. Линия фронта на Брянском направлении проходит уже на окраинах города. Немецкие подкрепления все поступают и поступают, поэтому и здесь оборона большевиков скоро будет сломлена.

– Так что, как бы вы не бесновались – под Ленинградом вы вас бьем, группы армий «Юг» также продвигаются вперед. Смоленск взят, идем на Вязьму, там пока застопорились несколько, но сейчас туда направлены крупные танковые соединения и скоро вперед пойдем. Все ближе и ближе к Москве. Здесь все складывается хорошо. Брянск еще не взяли, но обошли и уже рвемся к Орлу. Опять котел образуется. У вас, что в Ставке полоумные сидят? Куда не посмотришь, плохи дела.

– Война только началась, – спокойно сказал Поликарп.

– Она уже выиграна.

– Это вам так говорят. Кстати, у вас сильно растянуты фронты. На все не хватит войск.

– Вам приходится отвечать тем же.

– Не скажи. Мы концентрируем силы лишь в ударных местах. А немцу приходится охранять мосты, тоннели, дороги, чтобы подпитывать передовую, да и с нами бороться силы немалые требуются. Партизанское движение только набирает силу. Скоро придется создавать группу армий «Тыл». Да и с распутицей вы еще не познакомились. Попозжее померзнуть придется. К русским морозам в Европах не привыкли. А?

– К зиме все закончится.

– Сам веришь в то, что сказал? До зимы пара месяцев осталось. Ты думаешь у нашей армии, как у всех, тыл там, он указал куда-то рукой, – за линией фронта. Нет, он еще и здесь, на временно оккупированной территории. Я вот хотел для нужд Красной армии восстановить здесь все заводы. Да из-за проблем с сырьем не получиться. Но власть советскую мы тут восстановим. Вы нам не помеха. Вот думаю, может у тебя тут в Поповке оборудовать райсовет. Красный стяг на правление у нас есть. Жалобы крестьян будем рассматривать мгновенно, – Ковригин откупорил еще одну бутылку пива, смочил горло и переводчик. – А попробуете снова свои порядки установить, сгинете все в этих лесах. Не будешь нам помогать, первым за ногу подвешу на главной улице без таблички.

– Время, Данилыч. А ты, немчура, ключи не забудь и зови сюда своего часового. Кончать с ним пора, окоротил Карпа Одиноков.

Алексей перевел, офицер приоткрыл окошко и позвал солдата. Когда тот вошел, русский богатырь свернул ему шею.

Как назло, около автомашины, не смотря на поздний час, крутился ее водитель, его постигла участь часового. Караульный у склада был довольно крупным мужчиной, поэтому Макар воспользовался ножом, пока того отвлекал разговорами оберлейтенант. Поликарп кликнул из темноты Сафонова, которому по плану было поручено, с группой находиться вблизи избы с вооружением. Началась погрузка. Склад порадовал партизан. Он, конечно, был небольшим, но необходимое партизанам имущество забило грузовик до отказа, тюки с новенькой вражеской формой пришлось нести в руках. Карп с Ремпелем и немецким офицером вернулись в дом, где связали последнего, Ковригин вставил ему кляп в рот и для полной достоверности налета ударил фрица в глаз.

– Будут трудности, обращайся, – напоследок бросил он фашисту, – Иваныч, поручи кому-нибудь, чтобы у всех убитых фрицев форму сняли.

– У водителя она в крови.

– У нас теперь перекись водорода имеется, легко смоем. Хотя, можно и не брать, и так со склада шесть тюков ихней формы прихватили. Впрочем, пусть снимают, думаю, со временем нам этой одежи много потребуется. Верю, что разрастется скоро наш отряд.

– Кому поручать? Кравчуку, конечно, этот с радостью все до подштанников утащит.

Мерседесом управлял Одиноков, Поликарп сидел рядом и дымил в окошко.

– Оставь покурить, – сказал Макар. – Как-то все очень просто получилось. Тебе не кажется?

– Не кажется, я, вообще, не люблю что-либо усложнять.

Только когда доехали до подвод, со стороны Поповки раздалось несколько выстрелов. Ковригин о чем-то задумался, механически свернул самокрутку и снова закурил. Он все-таки очень волновался. Мужчины стали ждать подхода из деревни пеших бойцов.

– Эй, ты где? – осторожно окликнул его водитель, отвлекая от раздумий и переживаний.

– Тут я, дружище, тут, – командир повернулся к товарищу. Одиноков был ярким брюнетом. При свете звезд посеребрившая виски седина смотрелась у водителя довольно импозантно. – Поступим, таким образом, проедем на машине еще пятнадцать километров и только там перегрузим все. А грузовик я пригоню обратно.

– Чтобы немец не понял, где мы перегружались и по следам телег не смог нас отыскать?

– Да.

– У тебя бывают моменты, когда ты не выдаешь гениальных идей?

– Во сне.

– Вообще-то, я тебе скажу, дождей не было давно, земля твердая. Не останется следа.

– Не уверен. Телеги будут сильно нагружены. Словом, какая-то дополнительная страховка. Немец он тоже не идиот.

– Толково. Нам, Данилыч, твоя светлая головушка очень нужна, поэтому авто назад верну я.

– Хитрый.

– Чагой-то?

– А то, что груза много и часть на руках потащим.

– Батюшки. Оставь мне в кузове два цинка патронов, я принесу.

– Два тяжело будет. Одного хватит. А впрочем, чего мы горбатиться будем? Оставим часть вооружения в лесу. С утреца до дождика еще ходку с лошадьми сделаем и управимся без надрыва.

– Верно. Ты мне только Савелия дай, а то я дорогу еще не знаю, особенно ночью.

– Разъясни мне досконально про ваши два входа и выхода к лагерю.

– Один, так называемый, ближний со стороны Брянска идет через болота. По нему, не зная тропы, не пройдешь. Второй – по которому изначально привели вас. Здесь уже идти далеко. С двумя привалами, почитай, около суток ходу до малейшей цивилизации. Верхом скакать, быстро выходит. Полоса суши между болотами. Мы с Савелием по нему и пойдем.

– Ты машину оставь, так же как подъехал. Мордой в другую сторону.

– Не учи ученого. Давай лучше запрячем ее в лесу. Пригодится еще.

– Мысль. Только найдут ее и заминируют.

– Это для дилетантов. У нас умелец в этом направлении имеется, разминируем. Решено я ее отгоняю и прячу.

В это время стали подходить партизаны. Макар угощал Савелия куревом, а Поликарп окликнул Великанова:

– Тебе дружище пора идти к Черному камню. Возьми одного бойца, и идите. Успеете к полуночи?

– Тут недалече. Связные нас подождут если что.

– Спасибо за службу.

– Так ничего и не сделали. А оружия, сколько добыли, – с явной радостью ответил мужчина, по габаритам полностью соответствующий своей фамилии.

Вообще, на лицах партизан читалась неподдельная радость. «Целая машина необходимого, и все без боя. Значит, этот новенький и взаправду толковый стратег», – думали они. А главное в их сознании, за исключением разведчиков из группы Великанова, появились первые ростки уверенности в себе.

Стоявший рядом дед Савелий сказал:

– Перегружаться надо перед дальним хутором, там на грунтовку заезд есть с резервной товарной станции. На днях колонна танков заезжала, все вблизи перепахано и следы не разглядишь. А тут от подвод может следов и не останется, но мы при перегрузке дерн по любому притопчем. Полторы версты всего проехать.

– Поста там нет? – спросил Макар.

– Не было, но проверить стоит, людей вперед запусти. А потом телеги должны ехать не след в след, со смещением, так колея от колес точно не образуется.

– Спасибо тебе, дед, за то, что ты у нас есть, сказал Поликарп. Спрыгнул с подводы и обнял его. Тот растерялся, на лице в густых зарослях усов и бороды прорезалась нечастая улыбка.

– Чего там, одно дело делаем, – пробубнил Савелий.

Ровно в двенадцать часов следующего дня в лагерь прибыли подводы, которые привезли последние припрятанные в лесу немецкие трофеи из тех, что сразу не поместились в телеги. Тут же начался дождь, как и предсказывал старый плотник. Вернулись Одиноков со своим проводником. Кравчук и Карп рассматривали добытые медикаменты немецких аптечек.

– Вы что же, Поликарп Данилович будете сами командира резать? – спросил завхоз.

– Могу тебе уступить эту миссию. Слово резать тут не подходит, скажем, извлекать пулю.

– Неужто, навык есть?

– Нет, Игнат, только медлить нельзя. Умрет иначе Сергей Сергеевич. Давно это надо было сделать. Сегодня познакомился с ним. Он в сознание пришел. Не переживай, старшина, я везучий. О, гляди-ка, и скальпель имеется. А вот ниток медицинских нет. У тебя, дружище, нитки в хозяйстве надеюсь, имеются? Суровые.

– А как же.

– Неси с иголкой. И передай Глухову с Машей, чтобы не отлучались.

– Куда тут отлучаться? Вам бы поспать малость, а потом уже…

– Посплю позже.

Но спать ему не пришлось. Когда к операции было все готово, и Ковригин уже обтирал немецкие резиновые медицинские перчатки спиртом, пришла Селезнева и сообщила скорбное известие о кончине Большакова. Видимо, волнение за предстоящую операцию и, наверное, уже начавшееся заражение надломили ослабленный организм. Весь дальнейший день ушел на подготовку похорон. Особых почестей не было – добротный тяжеленный гроб из не струганых плах, крест с табличкой и просторная могила. Яркая речь комиссара тронула всех до глубины души. Каждый понимал, что завтра он может оказаться на месте командира, и боль была общая, неподдельная. За ужином всем было предложено пятьдесят грамм самогона из бутыли Анны, той самой, когда-то припрятанной крестьянкой от немцев. Уже перевалило за полночь, а Одиноков сидел на дворе и курил. К нему присоединился Ковригин.

– Тоже не спится? – спросил Макар.

– Ни в какую. И устал вроде сильно.

– На завтра собрание намечено. Буду твою кандидатуру в командиры выдвигать.

– Валяй. В трудную годину можно и поднапрячься. Только ты не все про меня, брат, знаешь. Я из раскулаченных. Социальное происхождение хромает.

– !?

– Точнее, не совсем я. Родители мои. Мы жили в небольшой деревеньке в Московской губернии. Ковригиных было полдеревни, была еще другая половина – Рубановы. Особых конфликтов между нами не было, но.… У меня было три брата и сестра. Один, правда, в двадцатых годах сгорел в бане с пьяными товарищами. Я самый младший. Чтобы в доме был достаток спину гнули все. От того и жили зажиточно. Могли себе потом позволить батраков нанимать. А как иначе? У нас одних коров тринадцать голов было, это не считая лошадей, бычков, коз и так далее. Знаешь сколько им на зиму сена надо? Тонны. Потом у всех нас появились свои семьи. В двадцать девятом меня призвали на срочную. В то время с родителями жил только один сын. Во время массовой коллективизации к власти дорвался один из Рубановых. Родители в колхоз вступать не пожелали. Ну их и забабашили, аж под Красноярск. Все хозяйство было экспроприировано. Они, чтобы меня не волновать, не сообщали. Одна родственница письма специально пересылала мне с прежнего адреса. Но перед дембелем все же написали про новое место жительства. Я-то потом на сверхсрочную остался. Отец труженик и на новом месте не пропал. Хозяйство наладил, без излишеств, но сытно и тепло. Он был грамоте обучен, в Сибири с этим было не очень. Свел дружбу с членами правления, поставил новый дом. И сейчас, родители, слава богу, живы и здоровы. Братья, наверное, воюют.

– Не вижу ничего криминального. У нас дети за отцов не в ответе.

– Я за своего отца ответить готов. Он делал только полезные дела, – Карп нервно свернул цигарку и закурил, сломав две спички. – А вот из военного училища меня из-за этого выперли. За что!? Я шел на диплом с отличием. Просто не сообщил в сведениях о себе, что из семьи неблагонадежного класса. Приписали какое-то корыстное сокрытие социального происхождения. В чем корысть? Военный совет училища не стал меня отчислять, вынесли строгий выговор с занесением. На комсомольском собрании хлопцы для проформы пропесочили, но в комсомоле оставили. А какой-то чиновник, прибывший на проверку учебного заведения, выведал о моем деле. Сумел всех руководителей курса «прижать к ногтю», и за умышленное сокрытие принадлежности к неблагонадежному классу меня отчислили. Не знал я, что класс такой существует. Не место сомнительному элементу в училище имени Верховного Совета РСФСР.

– Дела. Ничего, дружище, сейчас времена такие, что даже заключенных из тюрем на войну выпускают, дают им шанс исправиться, кровью вину искупить.

– Ты, что, Макар? Нет моей вины, почему я должен исправляться?

– Знаешь, я из пролетариев. Подробности коллективизации мне не ведомы. И, все равно, тебя рекомендовать буду.

– Подробности простые. Вступление в колхозы было делом добровольным, но на местах, сам знаешь, перегибов много. Голытьба безлошадная объединилась, а середнячки не спешили. На чем-то надо землю пахать и что-то сеять? Вот и стали они с маузерами колхозы создавать. Закончим с этим. Я-то еще легко отделался, но сейчас иное положение. Землю родную от врага будем очищать, это я буду делать в любой должности. Просто с организацией процессов у меня неплохо получается.

– Главное, бойцы наши после славной акции в Поповке тебя шибко зауважали.

На следующий день единогласным решением партизан Ковригин Поликарп Данилович был избран командиром отряда «Мститель». Не было никакой эйфории, сразу после собрания он позвал Одинокова, Сафонова и Великанова. По-деловому, без предисловий начал разговор:

– Олег, взрывчатку получили?

– Да. Завтра в шестнадцать сорок, по нашей ветке эшелон пойдет. Четыре вагона хорошо обученных артиллеристов, остальные платформы с дальнобойными гаубицами. Боеспособная единица Рейха для Москвы.

– Ценный состав. Вы там поосторожней, нельзя допустить, чтобы прошел.

– Сам под него лягу, но не пропущу.

– Ладно, ладно. Погибнуть дело нехитрое, если погибнешь – накажу. Второй эшелон когда?

– Послезавтра. В семь вечера живую силу повезут, двадцать два вагона.

– Но это уже надо будет вам к Синезеркам идти. Поглубже забирайтесь, там охраны поменьше. А то после завтрашней акции они поисковые группы с собаками будут по железке пускать. Без захода в лагерь сразу на второе место следуйте.

– Так и планировал. Сухпай усиленный подготовили. Чтобы везде поспеть коней возьмем.

– Нет, браток, коней придется оставить, они нам потребуются. Груз у вас невеликий и по времени успеваете.

– Не впервой. Кстати к вам, Макар Иванович, послезавтра человек придет оттуда, – богатырь указал рукой в сторону линии фронта. -Встреча снова у Черного камня в восемь вечера. Сафонов и Ковригин с уважением и, в тоже время непониманием происходящего, поглядели на Одинокова.

– Ну и славно. Тем более, что подполье необходимо известить и о новом командире отряда и о смерти Большакова и о нашей акции. Мы теперь можем два – три дня вести полноценный бой. Боеприпасов хватит. Пошли, Карп, на встречу вместе, заодно и представим тебя товарищам.

– Хорошо.

– А группу Олега необходимо усилить, слишком лакомый кусок этот намеченный эшелон, – встрял в разговор Михаил Евграфович.

– Это лишнее, может помешать делу, команда у них слаженная – ответил за всех Поликарп.

Великанов, удовлетворенный последними словами командира о помехах от новых людей в сработанном механизме группы, ушел.

– Нам, мужики, треба артиллерия, – продолжил Ковригин.

– Никак, Киев собрался освобождать? – съязвил Макар.

– Собрался, но попозже. Это, как ты изволил выразиться, для полноценного боя. Митяй, – крикнул новоиспеченный командир.

Негласный адъютант в тускло освещенном закутке избы появился моментально.

– Пригласи Сенина и возьми для нас у Кравчука пачку трофейных сигарет, – обводя присутствующих добрым и, в тоже время, хитрым взглядом, отдал команду Карп.

Когда появился молодой солдат и французские сигареты, командир, угостив паренька заморским куревом, которое тот никогда в жизни не пробовал, попросил его рассказать про склад вооружения, где Юрий в начале войны нес службу. Юноша как-то странно курил заграничную цигарку, она одновременно и нравилась и не нравилась ему. Основной минус в заграничных сигаретах для большинства русских людей был один – не ядреный табак, слабенькие были сигареты.

– А чего рассказывать? Склад по меркам армии небольшой, но на дивизию или корпус в самый раз, я охранял и покрупнее. Замаскирован умело, его может быть до сих пор не нашли.

– Что там есть? – спросил Одиноков.

– Знать этого я не могу. Один раз видел, как грузовик вывозил деревянные ящики с винтовками Мосина и патронами к ним. Два раза приезжал. Спасибо, Юра. Иди пока.

Наступила пауза. Ее прервал Одиноков:

– А где это?

– Восемьдесят верст отсюда.

– Надо брать наш припрятанный «Мерседес» и ехать разведывать. Восемьдесят километров не так далеко. Правда, бензина осталось мало.

– Разживемся у нашего добровольного помощника – оберлейтенанта. Разведку проводить не станем, сразу обоз отправим. Сам пойду.

Мужчины тогда еще не знали, что по факту нападения партизан на немецких солдат в Поповке и полного разграбления склада вооружения, убийства трех военнослужащих Вермахта⁴, армейским командованием на место преступления направлена Айнзацгруппа безопасности и СД⁵. Без вспомогательной службы в количестве трехсот сорока военнослужащих. Ими уже был обнаружен и отогнан назад спрятанный грузовик. Деревню обклеили листовками о немедленном расстреле за малейшую связь с партизанами или их поддержку одеждой и продуктами. В тот период считалось пока нецелесообразным в прифронтовой полосе массово истреблять население захваченных земель. Гитлеровские кинологи были убеждены в том, что оружейная смазка имеет довольно стойкий запах и розыскные собаки приведут к месту складирования похищенного. Однако псы со следа сбивались по непонятным причинам. Дело было в том, что Одиноков, когда возвращался на автомашине в сторону Поповки, в двух местах применил свое самодельное средство – жидкость с добавлением течки сук. Пузырек «на всякий случай» валялся в его вещмешке еще с самой Москвы. От этого запаха поисковые собаки нормально «работать» не могли, и их применение результатов не дало. Вскоре партизаны, разумеется, узнали об акции карателей, дозорному сообщил собиравший в лесу хворост Сашка – сын Анны Петровны, который гостил в деревне у тетки. Мальчик с азартом рассказывал о скрещённых гранатах на петлицах прибывших фашистов, о возведенной для устрашения сельчан в центре деревни виселицы. И о том, что грузовик, что был угнан у немцев, опять стоит на старом месте.

Вскоре под откос полетел эшелон с ценным грузом, и зондеркоманду, которая уже намеревалась приступить к выборочному прочесыванию лесных массивов, из Поповки срочно перебросили в район диверсии. Немецкое командование группы армий «Центр» было взбешено этой акцией партизан. Утрата дорогостоящих высокоточных гаубиц ставило под угрозу не только генеральное наступление на Брянск и Орел, но и дальнейшее их использование при осаде столицы СССР.

– Макар, я не пойду с тобой на встречу со связным. Пока все внимание фашистов отвлечено на железную дорогу надо выдвигаться к складу.

– Я же с вами хотел.

– Придется остаться.

– Пусть вместо тебя Сафонов едет. Там особого ума не надо.

– Там не надо, а в пути может всякое случиться. Не в обиду Михаилу, но быстро и правильно принимать оперативные решения он не может.

Бойцы «Мстителя», в количестве десяти человек с двумя подводами выехали в путь.

Глава 4.

      Одиноков остался в лагере, сидя за столом на дворе в сумерках, он закурил вторую самокрутку подряд и серьезно задумался о своей главной миссии. На самом деле, в этом партизанском отряде он оказался не совсем случайно.

Макар Иванович действительно был пролетарского происхождения. Еще до революции молодые революционеры Одиноковы Иван да Марья, скрываясь от охранной полиции, перебралась с Кубани в Москву. Глава семьи нанялся на небольшую кожевенную фабрику, и отпрыску тоже, скорее всего, предстояло пойти по его пути. Только парень с малолетства обожал собак. Во дворе этих бездомных животин было предостаточно, и с ними парень проводил больше времени, чем со сверстниками. Казалось, что юноша понимает собачий язык. Срочную службу солдат Одиноков проходил со своей овчаркой по кличке Урал на границе с Манчжурией. Отслужив еще три года на сверхсрочной, демобилизовался и поступил на службу в органы народной милиции проводником розыскной собаки. Как-то в один прекрасный день 1939 года молодого человека пригласили в «высокий» кабинет НКВД СССР. Там ему сначала дали понять о неизбежности скорой войны с империалистами, надавили на высокую сознательность советского гражданина и предложили необычную работу в спецшколе собаководства. Где будут готовить боевых собак-диверсантов по подрыву железнодорожных составов, некрупных мостов и тоннелей, и даже уничтожению танков. Взяв время на обдумывание, Макар отказался от предложения, его внутренне «разрывало» то, что процент выживания собак-подрывников близок к нулю, и не хотелось быть к этому причастным. При очередной беседе давление на совесть, в недалеком прошлом, комсомольца и использование главной хитрости вербовщиков – предоставить возможность самому разработать новый боевой вьюк⁶ для пса, который увеличит шанс выживания животного, возымели действие – мужчина согласился с предложенной работой. Новая, интересная и совсем неизвестная деятельность с головой захлестнула Одинокова. Он слышал когда-то от знакомого голубятника с огромным стажем, о наличии в стране подготовки голубей-связников в военных целях. Но без подробностей.

Усовершенствовать вьюк по причине простоты конструкции ему не удавалось, а вот изменения в методике дрессуры, приносило плоды. Правда, это относилось только к диверсионным собакам, используемых для подрыва эшелонов, небольших мостов и иных сооружений. Собаки-истребители танков по-прежнему подрывались вместе с бронетехникой, не успевая выскочить из-под днища боевой машины. К началу 1941 года Одиноков стал заместителем начальника Центрального учебно-опытного питомника – школы военных собак «Красная звезда». Для своих неполных сорока лет и отсутствия должного образования это считалось неплохим взлетом карьеры. Специализация Макара Ивановича в подготовке собак-диверсантов считалась наивысшей сложностью дрессуры. Эти собаки умели обнаруживать мины и проводить людей через минные поля, сбрасывать сумку с взрывчаткой и приводить в действие воспламенитель перед близко идущим железнодорожным составом, когда тот уже не успевал остановиться, обучались навыкам перемещаться, укрываясь от выстрелов противника. Предвидя приближение войны с гитлеровской Германией, Одинокова направили в Киевский военный округ, где он организовал необходимую работу на базе городского клуба собаководов.

Потребность в боевых четвероногих помощниках была велика. В годы Великой Отечественной Войны в армию мобилизовали около 68 тысяч собак, среди которых были не только овчарки, но и другие породы: например, крупные дворняжки, также полноценно помогали людям в борьбе с захватчиками. Переоценить применение братьев наших меньших трудно. Скажем, собаки-связисты доставили порядка 200 000 боевых донесений, протянули 7883 километра телефонных проводов. Хвостатые саперы принимали участие в разминировании более 30 крупнейших городов СССР и Европы, обнаружив свыше 4 000 000 единиц фугасов и мин. Собаки-санитары вывезли с поля боя, по разным оценкам, от 500 000 до 700 000 тяжелораненых бойцов Красной Армии. Оказывали помощь пострадавшим солдатам прямо на поле боя, когда люди под прицельным или шквальном огнем не могли и голову поднять. Подползали с медицинской сумкой к раненому, ждали, пока он себя перевяжет, и ползли к следующему. Если боец был без сознания, лизали ему лицо – чтобы тот очнулся. Грели раненых в морозы своим телом, вывозили их на специальных санях-волокушах с поля боя. Обнаруживали и раскапывали живых солдат, засыпанных землей от разрыва снарядов и бомб. Они безошибочно отличали живых от мертвых. По свидетельствам очевидцев собаки плакали над умершими бойцами. Наиболее известны псы, которые, обвешанные взрывчаткой, кидались под вражеские танки. Имеются свидетельства о случае под Сталинградом, когда немецкие танкисты, заметив выскочивших им навстречу из окопов собак, поворачивали назад. Хвостатые «камикадзе» представляли огромную проблему для гитлеровцев, ведь танковый пулемет располагался достаточно высоко и с трудом попадал в быстро перемещающегося у поверхности земли пса. Немецкое командование обязало каждого солдата пристреливать любую собаку, появляющуюся в поле зрения. Охотиться на них предписывалось даже лётчикам истребителей Люфтваффе⁷ – с самолётов.

Тяжелораненые собаки продолжали выполнять свои боевые задачи. Так, связной собаке «Альме» немецкий снайпер первым выстрелом прострелил оба уха, вторым – раздробил челюсть. И все же «Альма» донесла пакет с почтой по назначению. Знаменитая собака «Норка» за 1942-1943гг. доставила 2398 боевых донесений. Другой легендарный пес «Рекс» доставил 1649 донесений. Он был несколько раз ранен, трижды переплывал Днепр, но всегда добирался к своим. Знаменит и ленинградский колли «Дик». В его личном деле записано: «Призван на службу из Ленинграда, обучен минно-розыскному делу. За годы войны обнаружил более 12 тысяч мин, принимал участие в разминировании Сталинграда, Лисичанска, Праги и других городов». Отдельного упоминания достоин «Джульбарс» – овчарка, герой Великой Отечественной войны, боец 14-й штурмовой инженерно-саперной бригады, обнаруживший более 7000 мин и 150 снарядов, награжденный медалью «За боевые заслуги». В конце войны «Джульбарс» был ранен и не мог самостоятельно участвовать с другими собаками в Параде Победы в Москве. Об этом доложили маршалу Константину Рокоссовскому, который поставил в известность Иосифа Сталина. Сталин приказал нести этого пса по Красной площади на своём личном кителе. Так и сделали: на Параде Победы командир 37-го отдельного батальона разминирования майор Александр Мазовер строевым шагом пронёс боевого пса мимо трибуны с Верховным Главнокомандующим в колонне Центральной школы военного собаководства.

С умело подготовленным псом разведчики любили ходить в тыл врага. Четвероногий обходил немецкие засады, заминированные участки местности и приводил к удаленным пулеметным расчетам противника, где было удобно брать «языка».

Служебные собаки использовались в большинстве армий мира, немцы же признавали советскую школу военного собаководства лучшей. Среди вражеских солдат бытовала история о первых днях войны на участке одной из приграничных застав СССР. Когда горстка пограничников сдерживала танковые атаки захватчиков. При очередном массированном наступлении фашистов, русские поняли, что на этот раз их сомнут, спустили на фрицев служебных собак. Десятки вражеских солдат, были разорваны вживую. Ужасный рык слышался на поле боя не один час. Атака фашистов снова «захлебнулась». После минометного обстрела немцы вновь пошли в наступление. Русские овчарки находились около мертвых тел своих хозяев, никого к ним не подпуская. Противник не стал стрелять в собак, те так и умерли через несколько дней от голода рядом со своими хозяевами, можно сказать, боевыми друзьями. Так, всего лишь за скудную пайку и ласковое слово, собаки, не жалуясь, разделяли с людьми все невзгоды войны, бесстрашно исполняли свой долг и гибли преданные любимым хозяевам. Они словно понимали, что Родина в опасности и геройски защищали ее.

Таким образом, малоизвестная страничка великой войны, на самом деле, имела свои глубокие масштабы работы. Это не считая того, что в северных районах страны, где значительная часть лошадей была передана фронту, основным видом транспорта стали ездовые собаки. Здесь нет никакой статистики, но с учетом нескольких десятков тысяч саней в зимний период, можно представить себе количество используемых собак.

И к разговору о помощи, которую оказывали в ковке победы братья наши меньшие, доведу для читателя малоизвестную, но достоверную страничку истории Великой Отечественной Войны.

Летнее наступление фашистов в 1942 году на Сталинград сорвало уборку колхозных хлебов. Тысячами тонн обсыпалось зерно на корню. Возникшее изобилие в питании увеличило поголовье полевых мышей к зиме кратно. Их стало неимоверно много в этих местах. С наступлением холодов мелкие грызуны перебираются ближе к человеческому жилью, но война в Задонье порушила множество построек и люди, большей частью, бежали за Волгу. Но мыши нашли для себя вполне сносные жилища, ими стали немецкие танки. У командующего шестой армии Паулюса имелся резерв – 48-й танковый корпус. В состав этого соединения входили 14-я и 22-я немецкие танковые дивизии и а также румынская 1-я танковая дивизия «Великая Румыния». Технику в зимний период постоянно прогревали, что и нужно было грызунам. А потом гитлеровцы совершили очередную глупость – стали маскировать стоящие в капонирах танки соломой. Они не знали русской пословицы: «В прелом сене мыши сами собой заводятся». Поселившись в танках, полевки для обустройства своих жилищ облюбовали изоляцию электрических проводов, заодно перегрызая и сами жилки проводки. Началось генеральное наступление наших войск. В научной монографии «Сталинград» известный английский военный историк Энтони Бивор констатировал, что треть танков 22-й дивизии из-за поврежденной мышами электропроводки была обездвижена. «Только в 204-м полку, – писал он, – из ста четырех машин грызуны вывели из строя шестьдесят две единицы». В румынских танках наши мыши почему-то жить не стали. Только румынам повезло меньше, так как их бросили в сражение с советскими Т-34, и хваленая дивизия была наголову разгромлены в первом же бою. Такая же участь ждала остатки 14-й и 22-й немецких дивизий. Имеются авторитетные научные публикации, что если бы не данный случай, деблокировка войск Паулюса могла состояться. Кулак в сотню танков реально мог повлиять на ситуацию. Но сложилось так, как сложилось. Когда об этом узнал Сталин, то долго смеялся и сетовал о невозможности наградить этих мышек.

Словом, немецким захватчикам в нашей стране противостояло все – и флора и фауна. Даже наши вши кусали фашистов больнее.

В школе боевого собаководства Киева Одиноков умело развернул работу, привлек работников всех украинских клубов и питомников. Две большие группы готовили собак-подрывников для истребления танков и проведения диверсий. И меньшая часть участвовала в подготовке собак-минеров, связистов, санитаров и собак боевого охранения. Но большего создать не успел, так как война началась довольно скоро. В эти страшные дни он был в отпуске, гостил у родителей. Его мама работала инструктором в Моссовете, и имела определенные привилегии. В городском поселке Сокол, близ одноименной станции метрополитена Одиноковой и ряду других партийных работников выделили государственные дачи. Её сын, тогда еще не зная, что скоро будет откомандирован в Киев, держал на дачном участке девять собак из своей школы. Собаки болели, а школьный лазарет для четвероногих еще не достроили. Эти псы были полностью подготовлены к «работе». Они просто находились у Макара на домашнем карантине. За все время службы в Украине перед началом боевых действий Макар не успел вернуть собак в питомник и сильно волновался за них. Родители, разделяли пристрастие сына, они неплохо ухаживали за приболевшими собаками. Когда школу военных собак из Москвы эвакуировали, про девятерых больных забыли, так и остались собачки жить на даче.

Мужчина опять закурил и вновь провалился в воспоминания: «Еще была не догуляна добрая половина отпуска, но… Можно себе представить, сколько времени Макар добирался до Киева в первые дни войны. В город он прибыл только во второй половине июля. Следуя пешком к месту работы, Одиноков попал под авианалет. Бомба разорвалась от него далеко, но от разрушенного ею здания отлетели крупные куски стены, часть из которых попали в спину и голову Макара. В себя мужчина пришел в госпитале. Голова зажила быстро, а ушиб позвоночника оказался сильным. Пострадавший какое-то время даже не мог встать с койки. Как-то утром обитатели палаты услышали канонаду. Больше она не смолкала, а только усиливалась. Начался сентябрь. Могучий организм справился с травмой и, наконец, кинолог добрался до своего учебного центра, но его на месте не оказалось. Здание использовалось как госпиталь.

Из военкомата Одинокова направили в НКВД. Там с майором с забинтованной головой у него состоялся обстоятельный и серьезный разговор. Поначалу хозяин кабинета долго изучал документы вошедшего, потом запер на ключ кабинет, куда постоянно заходили сотрудники и посетители. Затем несколько минут читал какую-то папку, которую долго искал в сейфе. На входе в здание Одиноков видел, как много ящиков и просто мешков с документацией вывозились из помещений. У майора ничего к эвакуации готово не было.

– Меня зовут Аристарх Андреевич. Школа ваша автотранспортом эвакуирована в Брянск еще в прошлом месяце. Знаю, что добрались они удачно. Мы же пытались вас разыскать, безуспешно. Теперь слушайте меня очень внимательно и все запоминайте. У вас после ранения с памятью все в порядке?

– Да.

– Сейчас немец научился и успешно борется с нашими диверсантами, которые пытаются проникнуть в их тыл. Кстати, в этом им помогают немецкие служебные собаки. Так сказать, немецкие овчарки, – широко улыбнулся сотрудник НКВД. – Эшелоны подрывать стало непросто. Фашисты пускают и пешие дозоры, и специальные дрезины, под которыми срабатывает заряд. А составы проходят целыми. Тут-то ваши собачки незаменимы. Уже, конечно, появились взрыватели на радиоволнах. Но это пока штучные вещи. Ничего, со временем наладим производство.

– Хорошо бы. Их дозоры тоже иногда снабжены ищейками. Немцам тоже натаскать собачку на поиск взрывчатки несложно.

– Верно. Да и собаки друг друга учуют. Подходить к полотну всегда следует с подветренной стороны. Партизанам тоже нечасто удается пустить под откос эшелон, даже повредить рельсы не всегда выходит. Но все же им проще, чем диверсантам – нет риска по переходу линии фронта, плюс другие особенности. Учитывая изложенное, интересуюсь – можно ли готовить собак взрывников во вражеском тылу?

– Нет, пса необходимо приучать к шуму и виду идущего поезда. Тренировки нужны на железнодорожном полотне.

– Решено, будем их готовить здесь, потом переправлять во вражеский тыл. Я вам сейчас подготовлю определенный документик, и поезжайте в свою школу. Вы теперь, Макар Иванович, занимаетесь только диверсионными собаками, не отвлекаясь на истребителей танков, коих фронту тоже требуется много. Но от ваших польза посущественнее будет. Там, одна собачка – один танк, здесь, одна собачка – много танков.

Аристарх Андреевич уселся за печатную машинку, сложил лист бумаги вдвое, вставил между половинками бумаги копирку и напечатал мандат. Поставил на первом экземпляре гербовую печать, копию сунул в папку, которую до этого долго искал в сейфе. Покрутил ручку полевого телефонного аппарата:

– Татьяна, дай мне комендатуру вокзала.

Через недолгую паузу, разговор продолжился:

– Сазоныч, от меня еще один человек сейчас подойдет, его срочно отправь в Брянск…. Ты меня плохо понял, я сказал немедленно. Считай, что это указание самого, – он положил трубку. – Давай, Макар, дуй на вокзал к заму военкома, удачи тебе.

В прокуренном помещении военной комендатуры железнодорожного вокзала города Киев народу было на удивление мало, так как пройти туда было непросто. На пропускном пункте находился младший лейтенант с внутренним телефоном и часовой с новенькой винтовкой. Офицер доложил по связи о новом посетителе с документом из НКВД, его пропустили. На двери комнаты под номером три, куда ему велели проследовать, висела вывеска – «Заместитель военного коменданта вокзала г. Киев Горелов Ю. С.». В помещении кабинета находился еще один посетитель. Работник комендатуры с папиросой в зубах, не преставая ворчал, просматривая какие-то сведения:

– Это надо, из обкома меньше обращаются, чем этот Аристарх. За сегодня вы уже четвертые от НКВД. А я имею право отправлять людей только по спецразрешениям эвакуируемых предприятий и по броне партийных органов. Вот, – сказал он, потушив окурок в массивной мраморной пепельнице, – в два часа дня планируем отправить сорок третий на Москву. Через Чернигов уже не проехать. Так что едете до Орла, оттуда, друзья мои, сами до Брянска доберетесь. Идите на первый этаж, там Римма Львовна вам выпишет посадочные талоны, я ей сейчас выдам звоночек.

Посетитель встал со стула и вместе с Одиноковым они направились на первый этаж. Спутник Макара Ивановича так же был направлен в Брянск органами внутренних дел. Но о цели своей миссии мужчина не распространялся, он, вообще, был неразговорчив и представился довольно просто – Валентин.

Так Одиноков и его новый товарищ оказались в поезде Ковригина. Когда произошла бомбежка, Валентина сильно покалечило. Мощный Макар Иванович, перекинув без церемоний тело приятеля через плечо, стремглав несся под пулемётными очередями резвившихся немецких мотоциклистов к лесополосе. Когда он подбежал к первым деревьям еще одна очередь, пущенная фашистом, достигла своей цели – Валентин громко вскрикнул. Спустившись в неглубокую балку, Макар стал снимать с пострадавшего одежду для перевязки. Но тот остановил его.

– Макар, у меня мало времени. Тут уже не помочь. Сломаны ребра, обломки вошли в легкое. И пуля, кажется, попала в позвоночник. Руки не двигаются.

Одиноков машинально посмотрел на руки попутчика и только сейчас заметил, что от крушения поезда у того сломаны обе руки. Переломы были закрытые и множественные, от чего руки имели ужасные искривления.

– Дай мне из кармана папироску и прикури. Я имею медицинское образование. Без экстренной помощи, которая невозможна, я проживу от силы пару часов. Давай пока я не впал в беспамятство, запоминай все, что скажу, – прерывисто дыша, говорил Валентин, периодически сплевывая на землю кровь. – Немец приготовил жуткий кулак для Москвы и все, что им мешает, будет снесено. Брянск сможет сопротивляться не больше двух – трех недель. Город является крупным железнодорожным узлом, плюс портовые сооружения на реке Десна. Я направлен туда для организации подпольной работы. Сведения о поступающих и сквозных эшелонах, так же иных грузах очень важны для ставки. Запомни, Макар, адрес – Советская улица, дом тридцать шесть. Это частный сектор, там, в подполе укрыты десять радиостанций. Хозяин дома знает адреса оставленных органами радисток. Как дубль, про них еще осведомлена его племянница. Найдешь в городском управлении НКВД товарища Артемьева и сообщишь ему этот адрес. Расскажешь про меня, он знает, кем заменить. Сейчас под Брянском уже идут бои, но со стороны Орла в город попасть ещё можно. Если же ты не сможешь попасть в Брянск, дам тебе одну явку в райцентре Большое Полпино. Он тоже пока наш, но его займут со дня на день. Возможно, уже взяли. Запоминай адрес на всякий случай – Центральная усадьба, пятый дом от леса. Там живет церковный староста Уступов Семен. Сразу не суйся, если на окошках с девяти утра до трех дня висят занавески серого цвета – явка не провалена. Теперь пароль. Ты говоришь: «Я пионервожатый из Калиновичей. Отстал от отряда». Отзыв: «Какое мне дело до пионеров». Товарищи тебе помогут попасть в Брянск, в крайнем случае, отправят сообщение сами, у них есть рация и связные. Если тебя все же схватят, то, скорее всего полицаи. Солдатам – гражданские без надобности. Тогда постарайся добиться встречи с начальником полиции уезда Батькой Дымарским. Он сидит в управлении в селении Кострище. Скажи полицаям о наличии для батьки важных сведений. Пароль тот же, как для Уступова. Но это все на всякий случай, сначала постарайся попасть в город. Повтори все, что я тебе сказал.

Одиноков слушал раненого, открыв рот. Он тоже взял папиросу, жадно закурил и слово в слово повторил все адреса и пароли.

– Не вздумай ничего записывать. Меня брось и иди. Десять радиостанций и адреса радистов не шутка. Это основа будущего подполья города и области. Повторяю, Брянск важный узел, подполье там необходимо. Нинку срочно надо увозить.… Предай им гранаты и какой-нибудь еды, – Валентин впал в забытье. В себя он пришел довольно быстро. Макар успел донести его до леса.

– Все, дружище, меня оставь и поторапливайся. Не знаю, какие у тебя там дела, а то, что я сказал, делай в первую очередь.

– Я не могу тебя бросить.

– Скажи спасибо, что я не приказываю тебе придушить меня, а следовало бы. Наберись мужества и ступай. Я, все одно, не жилец. Тебе надо спешить.

Когда Одиноков, захватив вражеский мотоцикл, попал к партизанам, Большое Полпино уже заняли гитлеровцы. После долгой беседы с Большаковым, который был еще в сознании, Макару дали в качестве проводника деда Савелия и они направились в Брянск в обход линии фронта, как рекомендовано – со стороны города Орел. Но ничего не вышло, мужчины дважды были обстреляны немецкими сторожевыми дозорами. И партизаны решили идти в райцентр. Из леса, где укрывались Одиноков со стариком, была видна крыша пятого дома.

– Я Семку этого знаю. Он хоть человек и набожный, но любил по молодости в кулачных боях поучаствовать. И я, в свое время, грешил этим делом. Перед войной видел его в промтоварном магазине. Центральная усадьба есть центральная усадьба. Мы с тобой тут час сидим, два раза полицаи прошли, и мотоциклетки с немцами часто снуют. Полпино, почитай, пригород Брянска. Слышь, канонада, как грохочет, рядом совсем фронт, поэтому германца тут сейчас много. Пойду я. На старого человека внимания могут не обратить.

– Глянешь, какого цвета шторки и назад.

– Сдурел? Стану я скакать туда – сюда. Говори чего передать.

– Нельзя. Ладно, скажи ему, пусть сюда незаметно выйдет.

– Сразу видно городской житель. В деревнях ничего незаметно не бывает. В каждом сарайчике есть глаза и уши. Ты мужика не подставляй, он нужное дело делает.

– Схватят тебя, не выдержишь пыток и все. Провалить такое дело не имеем права.

– Эх ты, сопляк. Я немчуру ненавижу так, что до пыток дела не дойдет. Первым рвать их стану.

– Ладно, скажи пусть, когда стемнеет сюда подойдет.

– Остолоп. Какое право ты имеешь подвергать риску дело налаженное. Сказывай, что передать или я назад пойду. Не буду участвовать в твоих премудростях. Вон уже два часа, он скоро шторы сменит.

– Хорошо. Запоминай. Если занавески серые, заходишь в дом, говоришь ему: «Я пионервожатый из Калиновичей. Отстал от отряда». Обязательно выслушай отзыв: «Какое мне дело до пионеров». Только после этого говоришь, что пионервожатый Валентин погиб. В Брянске по адресу: Советская улица, дом тридцать шесть в подполе укрыты радиостанции для будущей работы подполья. Адреса радисток знает хозяин и его племянница. Лучше это сообщить товарищу Артемьеву в городское управление НКВД нарочным. В крайнем случае, следует отправить радиограмму. Если схватят тебя до визита, требуй встречи с начальником полиции.

– Дымарским?

– Да.

– Дела. Хорошо, что сказал. А то я его шлепнуть намеревался, думал – вражина.

– Скажи, информация для него у тебя имеется. Пароль такой же, как и для старосты. Все ему перескажешь. Повтори адрес и пароль с отзывом.

Дед повторил, оставив все вещи и перекрестившись, вышел на улицу. На этот раз партизанам повезло, старик беспрепятственно шмыгнул в нужный двор.

Одиноков ждал возвращения товарища долго, незаметно для себя он заснул. Разбудил его вернувшийся Савелий.

– Возвращаемся.

– Что скажешь?

– Все передал.

– А что так долго?

– Получал иные инструкции, но это не для твоих ушей.

– Скажите, пожалуйста.

– А какого хрена мы рисковали, что этот с Советской улицы не может дойти, куда следует и сообщить о рациях?

– Мне это не ведомо. Но полагаю, что у него свои инструкции. Во внутренних органах нынче гитлеровские разведчики тоже имеются.

Всю обратную дорогу Макар и Савелий молчали. В отряде дед докладывал Большакову:

– О существовании нашего отряда подпольщики не знали. Завтра в восемь вечера у Черного камня передадут нам взрывчатку и сведения об эшелоне, который надо подорвать.

– Добре, дед. Связь с подпольем, а, следовательно, с большой землей, очень важна для нас. А Макара кликни ко мне, хочу с ним поближе познакомиться.

Одиноков рассказал командиру о своем задании, показал мандат НКВД.

– Задача у тебя важная и нужная. Спасибо, что помог наладить нам связь с товарищами, – Большаков указал рукой в сторону, откуда раздавалась непрерывная канонада.

– В четверг я сам схожу к связному и доложу, что и как. Они для тебя обещали лекарства передать.

– Что лекарства? Мне операция необходима, пулю вытащить следует.

– Доктора у них пока нет.

Через неделю с «той стороны» поступили сведения о том, что грузовики со школой собаководства при эвакуации из Брянска попали под авианалет. До Калуги добрались всего шестнадцать животных и один инструктор. Макару велено оставаться в отряде и ждать дальнейшего решения о его дальнейшей переправки. Обстоятельства делали Одинокова беспомощным. Когда фашисты напали на Россию, он преданный своей Родине, высококлассный специалист в своем деле, пышущий здоровьем молодой мужчина был уверен, что вот именно сейчас и именно он принесет стране много пользы. Только все чаще приходилось просто курить, приглушая бессильную злобу. Мужчина не понимал тогда, что Ковригин и пытается вытравить чувство беспомощности в соратниках. Но не все сразу, не все».

От долгих воспоминаний и раздумий Одинокова отвлекла Мария:

– Макар Иванович, скажите, а оттуда, куда все уехали, скоро вернуться?

– Если все будет нормально, Машенька, послезавтра надо ждать. А чего ты вдруг запереживала?

Женщина почему-то зардела и быстро скрылась в темноте. Макар заулыбался, он догадался, о ком беспокоилась дама. Поликарп понравился Селезневой сразу, симпатия крепла день ото дня. А когда о командире стали повсеместно рассказывать, как о бесстрашном и, главное, гениальном стратеге, она, закаленная и уже свыкшаяся со своей не сложившейся личной жизнью женщина, втрескалась в Ковригина, что называется «по уши». Русские бабы даже в тяжелую годину имели потребность в заботе о ком-либо и любви. Это что-то на уровне хромосом, а в веке грядущем будет стремительно вырождаться.

Глава 5.

– Братцы, на эту подводу кладем четыре миномета и ящики с минами для них. На вторую подводу гранаты и динамит. Основное – винтовочные патроны, как можно больше – до треска оглоблей. А это, что такое? – Поликарп указал на два цинка с патронами для ППШ. Он глазами выискал Василия, тот нехотя отнес один назад.

– Второй я понесу на руках, – сказал он. – Еще вот, что нашел, – боец протянул два оптических прицела.

– То добре, – похвалил его Карп.

В это время раздался гул едущей автомашины.

– К бою,– скомандовал командир.

Все приготовились к стрельбе. К складу подъехала полуторка, за рулем которой сидел Артем Звягин из второго отделения отряда. Партизан был оставлен в боевом охранении на время погрузки и неподалеку заметил брошенную автомашину. Будучи, в недалёком прошлом лучшим механизатором колхоза, он завел грузовичок и подъехал к складу.

– Молодец, Артем, – обнял его Ковригин, – теперь увезем с хорошим запасом. Главное, чтобы обратно доехали также без приключений.

– Бензина мало,– посетовал Звягин, подкачивая ручным насосом колеса.

– Есть бензин, – крикнул радостный Василий, – я видел канистры в углу склада, штук сорок, – и парень кинулся снова назад за патронами для своего автомата.

– Половину кузова заполняем патронами, это самая расходная штука, – продолжал руководить Карп. – Заправьте машину, и канистры с горючкой про запас тоже в кузов кладем. Сюда еще немного гранат и три ящика с динамитом. Пашка, не сметь входить в склад с чинариком, немедленно затуши.

Когда погрузка закончилась, все тот же настырный Василий Ахромеев отыскал где-то в закутках склада десяток новеньких автоматов ППШ в смазке, командир сложил их в кабину автомашины.

– Тогда тащи еще патронов. Возьми четыре цинка, на второй подводе есть местечко, – и немного обождав, подал команду: – Становись, – пройдя перед партизанами, некоторые бойцы уже переоделись в новые теплые шинели и сменили обувку, обратился к строю:

– Кто умеет стрелять из миномета?

Все стояли, как вкопанные и молчали. Ковригин прохаживался вдоль строя. Картина была красочная – половина партизан была в фуфайках с повязками полицаев, вторая половина в полевой форме немецких солдат. А небольшая часть строя стояла в красноармейских шинелях. Гитлеровское обмундирование было предусмотрительно прихвачено бойцами еще в Поповке на немецком складе, но оно не было столь теплым как советское.

– Есть ли среди вас артиллеристы?

– Рядовой Раков, – сделал шаг вперед пожилой мужчина с пышными усами. – Я отслужил месяц заряжающим в расчете противотанковой пушки

– Как зовут?

– Петром. Петр Иннокентьевич.

– Будете, Петр Иннокентьевич стрелять из миномета. Еще, пожалуйста, четыре добровольца.

– Зачем же еще четверо, если всего берем четыре миномета? Один лишний, – высказал Сенин.

– Не лишний, а запасной. Давайте, мужики, поактивней. В обратный путь пора, а мне вас еще учить стрелять из орудий. Тренироваться будем прямо тут, чтобы не расходовать ценные мины, которые увезем с собой.

Шаг вперед сделали двое. Еще двоих командир назначил в приказном прядке. Минометы на складе были пятидесяти миллиметрового калибра, усовершенствованные (модель оружейника Шамарина). Они имели довольно кучные результаты стрельбы, но дальность выстрела была всего на восемьсот метров. На тот период времени эти системы являлись передовыми и широко применялись в РККА⁸. Сам Ковригин когда-то стрелял из этих орудий превосходно. После теории, новые минометчики клали мины в радиусе менее десяти метров от заданной цели, что было вполне прилично для первого раза. Но в целях безопасности из-за шума разрывов уже следовало покидать место склада. Тренировки прервались, партизаны, побросав в машину сверху еще несколько легковесных коробок с шапками-ушанками из цигейки и связки валенок на предстоящую зиму, отправились назад. Поликарп велел всем быть в форме фашистов:

– Отечественные теплые вещи убрать. Лучше перетерпеть холод и остаться живыми, чем наоборот, – и оказался прав.

Проехав, порядка, сорока километров отряд увидел около дороги пленных русских солдат, которые валили лес, тут же обрубали сучки, готовые бревна складывали на сдвоенные подводы. Бывших красноармейцев было человек двадцать. Охраняли военнопленных пятеро румынских солдат, вооруженных винтовками. Румыны поприветствовали проезжавших союзников. Ковригин так же помахал им рукой и прошептал своим:

– Сюда скоро вернемся и освободим товарищей. А пока надо довезти груз.

Больше встреч с неприятелем не было, бойцы успешно вернулись в лагерь. Полуторку с грузом припрятали поодаль, намереваясь разгрузить ее этим же днем. После разгрузки и двойной порции щей весь личный состав во главе с Поликарпом усилено стал помогать Иллариону копать землянки, кои было решено строить вместо срубов. Вечером знаменитый в округе плотник подошел к командиру:

– Слушай, Поликарп Данилыч, вы давеча ходили в Поповку. Что ж не взяли меня. В моем доме имеется все для работы. Рубанки, разные ножовки, топоры, молотки, гвозди. Да чего говорить, тут одним топориком много не наработаешь.

– Ты прав дед, мне вот тоже кое-какой слесарный инструмент понадобится.

– А я о чем говорю.

Утром на построении Ковригин давал задания:

– Великанов завтра рано утром выдвигаетесь освобождать наших пленных. Идете вдесятером, румын в плен не брать.… Ни к чему они нам. Оттащите трупы поглубже в лес, и под видом полицаев конвоируете наших товарищей сюда. Да не всех, а только тех, кто добровольно согласен с нами, скажем, в не совсем комфортабельных условиях, бить врага. Думаю, что уже завтра наш отряд прибавит в численности. А сегодня вечерком вновь поедем навестить оберлейтенанта по прежнему сценарию. Идем все, берем с собой минометы. И ты дед собирайся, – обратился командир к Ларику, – нам в твоем хозяйстве не разобраться.

– Мне собраться, только подпоясаться. Одна подвода, как минимум нужна. Там три ящика гвоздей, лопаты заберем, пилы двуручные. Весь инструмент справный, – забубнил довольный Илларион.

Стало рассветать. На этот раз без треска мотоцикла Поликарп с Ремпелем пешим порядком вошли в дом немецкого лейтенанта.

– Тебя как звать-то? – спросил Ковригин, – а то давно дружим и не познакомились.

– Йозеф Кляйн, – зло ответил офицер.

– Ты не сердись. На этот раз мы за своим заехали. Проводи нас в соседний со складом дом, нам кое-какой инструмент забрать надо.

– Там сейчас наш продовольственный склад.

– Во как. И чего храним?

– Консервы, овощи и фрукты.

– Угостимся. А шнапс есть?

– Есть.

– И какие фрукты?

– Яблоки из Болгарии. Вы все еще верите в свою победу? – усмехнулся офицер. – Пять минут назад в эфире передавали выступление фюрера. Ваше дело «швах». Да неужели сами не видите, наше кратное превосходство в технике и в оптимальной подготовке к войне? На нас работает вся Европа.

От слов Йозефа командир разозлился. Он почему-то вспомнил армейского старшину, который пророчил своему подопечному великое будущее военачальника и уговаривал поступить в военное училище. Как уже ему курсанту третьего курса военно-пехотного училища начальник курса говорил о превосходных данных командира. В самом деле, на всех КШУ⁹ и особенно выездных, максимально приближенных к боевым условиям, условные подразделения, в комсостав которых входил Ковригин, одерживали верх. Из-за какого-то крючкотвора карьера не состоялась. Когда Крап шел к линии фронта, был уверен, что обязательно найдет кого-нибудь из бывших однокашников, с их помощью возглавит пусть небольшое подразделение и принесет пользу Родине. Только вот уже война длится не один месяц, враг наступает на столицу, а он, отличник военного ВУЗа, расходует свой талант и навыки на руководство двумя десятками лихих людей. Поликарп так же, как и Макар в приступах бессильной злобы закуривал, так как выпить было нечего. Но ему по должности не полагалось показывать подчиненным свои слабинки.

– Главное в войне не количество боевой техники, а качество людей. Ваши по всем показателям уступают нашему брату.

– Я отказываюсь вам помогать. Расстреливайте меня.

Поликарп с силой взял Кляйна за шиворот, вынул из его кобуры пистолет и вытолкал немца на крыльцо. Часовой, увидев происходящее, растерялся, медленно снял с плеча винтовку и был застрелен из пистолета оберлейтената Ковригиным.

– Давай, Леха, – сказал он переводчику.

Тот встал под свет фонаря и замахал своей каской. Тут же четыре мины опустились в район клуба, служившей казармой для немцев. Две попали точно в цель. Здание загорелось, из него стали выбегать и выпрыгивать в окна солдаты. Их встречал плотный огонь партизан из пулеметов. Закончилось все быстро – гитлеровцев было немного. Карп связал офицера и сказал ему:

– Своих солдат, командир сраный, ты погубил и мне свой гнилой характер не показывай. Вы много доброго в кавычках сотворили на нашей земле, и я с превеликой радостью подвешу тебя на площади за яйца. Но позднее. Значит так, клуб отремонтировать. Если будешь наших людей из-за жилья притеснять, повиснешь за указанное место на следующий же день. Забыл что ли, кто тут хозяин? – он со всей силы ударил немца в челюсть. Раздался хруст перелома, фашист распластался под крыльцом в нокауте.

Поликарп, заприметив завхоза, поманил его к себе, тот пулей оказался рядом. Командир прошептал Игнату:

– Меня вражеские трупы не волнуют. Но, чтобы все мои бойцы были в зиму должным образом обуты. Понял?

– Обижаете, у меня давно запасец имеется. Вот, к примеру, ваши ботиночки, скоро уже из фасона выйдут, так сказать. А яловые сапожки с войлоком уже для вас имеются.

Карп усмехнулся:

– Да, хохол, ты на своем месте.

– Хозяйской жилки у меня не отнять, и комсостав уважаем.

Часовой со склада исчез. Мужики грузили из сараев инструментарий Ларика. Про консервированные немецкие колбаски, сигареты и шнапс с немецкой аккуратностью сложенные в доме тоже не забыли. Тем более что хозяин дома не возражал. Так же погрузили четыре мешка картошки и фанерные короба с яблоками. Накануне прошел сильный дождь, почва размякла. Проехав по лесу километров двадцать увидели, что перегруженная телега за собой оставляет заметный след на земле. Перед сходом с грунтовки бульбу, а так же часть консервов разложили по торбам и мешкам, понесли провизию в руках. Облегченные подводы перестали оставлять колею. Сами бойцы, как обычно, для маскировки своих следов обмотали обувь тряпьем.

Карп шел вместе с Одиноковым, одной рукой он держал на половину заполненный картофелем мешок через плечо, в другой была заграничная сигарета, которую тот со смаком потягивал.

– Ты, Макар, ничего не рассказываешь мне о последней встрече с подпольщиками.

– А нечего рассказывать, – как-то с тоской сказал тот. – Поблагодарили за взорванные эшелоны, участников пообещали представить к наградам. А мой вопрос ни как не решается.

– Что за вопрос?

Тут Макар Иванович, пользуясь временем на долгую дорогу, рассказал новому командиру и, как он уже считал, близкому другу свою историю. От услышанного Ковригин остановился, притушил слюной окурок, пихнул его в мешок, который перебросил на другое плечо и продолжил путь.

– Твое умение надо использовать, а не тянуть пустую волынку. Когда с ними следующая встреча? – поинтересовался командир.

– Они не назначили. Сказали еще, что тринадцатая и пятидесятая армии еле сопротивляются. На некоторых участках фронта наши войска удалось рассечь. Город скоро будет захвачен. И куда мне деваться?

– Нам надо самим, напрямую, наладить связь со «Сталинцем» и подпольем для чего следует обзавестись радиостанцией. Переправим тебя в тыл, мандат имеешь. А долго собаку подготовить для такого дела?

– Не быстро. У меня в Москве сейчас девять овчарок, готовых к делу. Немного повторить надо, они чуть поотвыкли. Как бедняжки там? Люди голодают, а уж псы…. Родители мои, конечно, найдут чем их прокормить. Но представляешь, девять здоровых овчарок? Все время переживаю.

– Дела.

– Кстати, подпольщики сказали, что в лесах сейчас полно наших разрозненных мелких воинских частей. Причем, вполне боеспособных.

– По возможности будем объединять. Нам советскую власть держать на огромной территории надо, люди очень нужны.

– Ты серьёзно?

– Конечно.

– Я, пожалуй, с тобой останусь. К черту собак.

– Не имеешь права. Олег при тебе рассказывал, как стало сложно подрывать составы. А собачки дело, почти, безотказное. Кстати, передай всем приказ, чтобы включали смекалку на новую хитрую детонацию заряда при подрыве эшелонов. Маленькие Кулибины есть в России всюду и у нас имеются.

– Великанов за день до ранения Большакова говорил тому, что видели небольшой мост через Снежеть. Там вагончик для охраны стоит, а в нем радиостанция есть.

– Численность охраны моста? – тут же, по-деловому, уцепился за известие командир.

– Это его надо спрашивать.

– Зови.

– После. Уже почти приехали. А ему еще на рассвете за пленными идти.

Когда подвода въехала в лагерь и бойцы стали переносить груз под навесы, Ковригин приказал Давыдову и Селезневой приготовить полноценный ужин. Следуя к себе, он позвал Великанова в командирской закуток.

На лощеном листе немецкой тетради при тусклом свете керосинки могучий партизан рисовал сначала схему охраны моста и потом места его расположения. Мост деревянный, но добротный, так как сложили его в мае 1941 года, аккурат перед самой войной. По имеющимся данным стратегического значения он не имел. Однако, по словам разведчика, по мосту активно перемещались соединения немцев, включая тяжелую бронетехнику. Охрана в виде пулеметных гнезд по стандарту располагалась перед въездом и выездом, плюс шесть часовых пешего порядка.

– С нашей стороны, – сбивчиво говорил Великанов,– и стоит эта бытовка деревянная. На столе мы отчетливо видели радиостанцию. За шторкой ее не видно, но фрицы окошко приоткрыли проветрить помещение. В вагончике том, свободная смена отдыхает и два их мелких чина сидят.

– Сколько получается общая численность охраны моста?

– Два пулеметных расчета, часовые. Умножаем на две смены, плюс два ефрейтора. Выходит двадцать шесть человек, положив в рот кончик карандаша, подсчитывал Олег.

– Стало быть, на самом деле нужный для фашистов мосток. Коли охрана такая.

– Метров пятьдесят длиной. В те дни, там столько этой нечисти проезжало, что и охрана не нужна была.

– Придется и нам проехать. Ты давай, дружище, после ужина с парнями отдыхай, завтра у вас работка праведная.

– Вы б не ходили без нас, порезвиться охота.

– Куда мы без тебя, придется еще разведку проводить, вдруг что изменилось. А резвиться, Олега, еще долго придется, не один год. Ты кем до войны был?

Богатырь потупил глаза.

– Честно? – спросил он.

– Ну конечно.

– Поваром.

Поликарп засмеялся:

– Ах, ты, засранец, мы тут маемся со стряпчими. А он подготовленный специалист.

– Я никогда эту профессию не любил. Просто, в Архангельске, где я жил, поварское училище находилось напротив моего дома. Да и по специализации я кондитер.

– У тебя семья-то есть?

– Как не быть? И жена, и дочка в наличии.

– Эвакуировались?

– Уехали к родным в Петрозаводск, а его финны захватили. Зря укатили, Архангельск-то устоял. Голодают, наверное. На Белом море круглый год рыбы полно, а в Карелии если охотника в семье нет, то зимовать туго.

– Ступай, я сохраню твою профессиональную тайну. В Карелии речной и озерной рыбы много.

С инструментом строительство пошло споро. У Иллариона появилось несколько бывалых в строительном деле помощников. Вечером командир в прекрасном настроении принимал новую землянку. Была видна рука специалиста, строение просторное, в три наката. Тут на двор въехали четыре сдвоенные подводы с бревнами и вошли пленные советские солдаты, которых привел со своими людьми Великанов. Ковригин, обстукивая накаты землянки, сказал:

– Баня будет попозже, а тут сколотите нары, и будут они жить, – указал он рукой на обессиленных и голодных соотечественников. – Хоть и темнеет, все равно, сводите их к источникам. Надо им малость помыться. Потом ужинаем и всем спать. В семь утра общее построение.

Отряд «Мститель» увеличился на семнадцать человек. Трое из освобожденных великановцами военнопленных были заурядными уголовниками, и в отряд идти отказалось, выбрав вольную жизнь, остальные с радостью влились в ряды борцов с захватчиками. На общем построении командир с каждым из вновь прибывших лично знакомился. Они все оказались бойцами одной стрелковой роты. Кадровых военных не было, мобилизованные, и наспех обученные по курсу молодого бойца, сугубо штатские мужички. Карп решил произнести небольшую речь:

– Задача наша не только гитлеровцам здесь жизни не давать, но и соблюдать правила и устои Советской власти, которую никто не отменял. Не будем взирать на временные неудобства. Красная армия должна знать, что у нее не один, а два тыла, по обе стороны линии фронта. И жители оккупированных территорий должны иметь защиту. Мы обеспечим согражданам такую защиту.

– Так, что особо ничего не изменилось мы, как жили в СССР, так и продолжаем жить. У нас в отряде украинец есть, белорусы, даже азербайджанец имеется, – подержал командира комиссар. – А ты, наверное, узбек? – спросил он у очень маленького росточком человека с узким разрезом глаз, рост которого едва доходил до полутора метра.

– Я бурят.

Сафонов растерялся, он не знал, что такое Бурятия и где она находится, но виду не подал.

– Вот сказал он, у нас даже бурят свой есть. Как зовут?

– Сойжин Табгай.

Михаил Евграфович растерялся еще сильнее.

– Ты точно не узбек?

– Меня все зовут Сашей. Я привык.

– Ты, наверное, охотник, Табгай? – спросил бурята Поликарп.

– У нас дома все промысловики.

– Игнат, – обратился командир уже к старшине, – ну-ка принеси винтовку Мосина и один оптический прицел.

Кравчук обернулся мигом.

– Держи, Саша, будешь у нас снайпером.

Сойжин бережно взял винтовку, а прицел вернул Ковригину:

– Пусть возьмет тот, кому он нужен. Я управлюсь без него.

Все заулыбались. Карп спросил:

– А кто-нибудь желает быть снайпером в нашем отряде?

К его удивлению желающих оказалось несколько, он вспомнил о своем недавнем принуждении партизан к минометному делу. На этот раз картина была обратная.

– Вот тебе охотник и первое задание. Отберёшь двоих лучших из желающих, подучишь. Станем бить немца в глаз. На сегодня план действий такой. Новенькие члены отряда – ваши гимнастерки пришли в негодность. Проще будет их сжечь, вшей у нас своих хватает. Получите другие пожитки у старшины. Савелий, своди их к Анне в баню, источниками тут не отделаешься. Потом Илларион выдаст вам инструмент, землянку придется углубить, чтобы поместились койки в два яруса, их тоже сколотите себе сами. Работаете уже не на немцев, а на себя. Макар, пора сегодня менять дозорных. Пять человек помогают Ларику закончить вторую и начать копать третью землянки. Разгрузите от бревен подводы, одну направьте на большое поле за пустыми бочками, вторую туда же за снарядами. Пора выплавлять взрывчатку. Лошадей прибавилось, следует подкосить сена, еще успеваем. Кравчук, отряди на покос трех бойцов.

– У нас только две литовки¹⁰.

– Пока кто-то отдыхает, третий продолжает косить. Великанов, найди меня после обеда. Смирно, вольно. Разойтись!

Поликарп достал тетрадь с каракулями Олега. Трофейные курить не захотел, свернул самокрутку и задымил, тупо уставившись на схему моста. К нему подсел Одиноков.

– Макар, а ты был на этом мосту?

– Карп, я нахожусь в отряде всего на несколько дней дольше тебя. Конечно, не был. Даже если у нас появиться рация, то для связи нужны определенные радиочастоты. Где их взять?

– Все дела делаются постепенно. Сначала раздобудем станцию, заодно мост взорвем.

– Такой команды не поступало.

– Хозяева здесь мы. Команд ждать не надо. Олег говорил, что немец активно использует данный мост. Подпольщики передавали, что наступление на Москву надо затягивать, любыми путями.

– На зиму, что ли надеются?

– Морозы, конечно, в ратном деле для русских подспорье. Но думаю, удар ставка готовит.

– Какой еще удар? По всем фронтам отступаем.

– Правильно. Гитлер тоже так думает. Мол, нет больше у России мощи, сломал я ее. А для чего мы заводы и фабрики спешно на Урал перевезли? Не задумывался? То-то. Копим силушку, куется оружие. По поводу отступления, вспомни историю. Бородинскую битву мы не выиграли, а Наполеон сказал, еще одна такая победа и я останусь без армии.

– Значит, наши поражения обескровливают его?

– Еще как. Наши поражения очень тяжело даются вражине.

– Бонапарт тоже рвался к Москве, мы ее ему отдали. Он там посидел маленько, жрать стало нечего и пошел обратно. Сжег, правда, город. На обратной дороге партизаны его крепко пощипали, еле ноги унес. Зачем приходил?

– Историк у нас в школе хороший был, старичок с превосходным образованием. Рассказывал, что в первую отечественную народ тотально воспротивился нашествию. Били француза повсеместно топорами, да вилами. Жгли мосты, разоряли обозы. В партизанах бок о бок сражались помещик с крестьянином. Не было у захватчиков шансов на победу. Как и сейчас. Гитлер мужчина не глупый, но роковую ошибку он уже сделал. Нельзя на Россию нападать, бесперспективно. Даже если он до Урала дойдет, дальше что? Упрется рогами в горный хребет и больше не продвинется. А мы его погоним. Помяни мое слово, в Берлине будем.

Обедали картошкой с немецкими сосисками из банок. Поликарп немедленно отправился на кухню и сделал выговор поварам – Егору и Марии:

– Консервы являются нашим стратегическим запасом. Их пока в пищу не употреблять. Впереди зима и много непредвиденного. Это понятно?

Стряпчие согласно закивали головами. В это время в кухню ворвался Валерка, его не было в отряде несколько дней, так как он был отправлен в дальний дозор.

– Беда, Поликарп Данилович!

– Говори уже, не причитай.

– Наш последний налет на Поповку ее жителям боком вышел. Опять туда пришли каратели, расстреляли каждого третьего. Невзирая на стариков и детей малых. Повыгоняли людей из домов и сами в них разместились. Бабы со стариками хоронят убитых немцев. Им сказали, что скоро на смену погибшим придет новый отряд, и доблестные солдаты Германии будут жить в их избах. А они, как их друзья партизаны, пусть живут в норах.

– Срочно ко мне старших минометных и пулеметных расчетов, Одинокова, бурята, переводчика. Снайперов с винтовками с оптическим прицелом тоже зови, не теряя самообладания, скомандовал взбешенный командир.

Ремпель старательно выводил немецкие буквы. Карп, крепко затягиваясь самокруткой, и нервно тряся ногой диктовал:

– Сегодня будете отвечать за расстрелянных мирных людей. Если пострадает еще хоть один житель, все до одного сгинете в этих лесах. И подпись – «Командир батальона второго Брянского партизанского соединения». Пускай голову ломают с кем связались.

Когда все перечисленные, кроме переводчика, которого берегли, спешно шли по направлению к деревне, Ковригин разъяснял, сначала нам надо взять в плен любого немца, через которого передадим карателям ультиматум.

– Какой ультиматум? Их три с половиной сотни, нас десять человек, – сказал недовольный Одиноков, нагруженный боеприпасами для миномета.

– Суворов воевал не числом а умением. Делимся поровну. Вы, Макар, впятером встаете за деревней на противоположной стороне у леса, мы остаемся на этой опушке. Когда они получат наш ультиматум, у них пойдет движуха. Я жахну пару раз по ним. Вы себя не выдаете. Они бросятся на нас, мы из лесочка малька охолонём наглецов пулеметом и начнем отходить. Когда они дойдут до леса, делаете два прицельных залпа по их скоплениям для бо́льшего ущерба. На вас тоже кинутся, примете короткий бой и сразу в лес. Мы с тобой Сашок с двух сторон стараемся уничтожить офицеров. Возвращаться будем по ближней дороге, встречаемся за сухим ельником. Ты, охотник, останешься, понаблюдаешь за ними. Василий с ним будешь, а то он обратно дорогу еще не запомнил, – велел Поликарп Ахромееву.

Деревня была переполнена фашистами. Все, как на подбор, рослые. Бойцы отряда смерти СС были в полевых камуфлированных штурмовках зеленоватого цвета, на касках натянуты такие же камуфляжные чехлы. Вооружены эсэсовцы были большей частью автоматическим оружием, практический каждый имел солидный боезапас из шести патронных магазинов, расположенных в двух строенных подсумках из брезентовой ткани. Шесть полных запасных магазинов вызывали зависть у красноармейцев. Вообще снаряжение немецких солдат убедительно показывало – насколько к войне были готовы они и совсем не подготовлены наши войска. Если бы не короткая репетиция с финнами в 1939 – 1940 годах, так бы и воевали в буденовках и без элементарных котелков.

Ковригин внимательно оценивал обстановку при помощи трофейного бинокля, прихваченного во втором визите у Кляйна. На краю Поповки появилось небольшое кладбище убитых солдат Иозефа, которого что-то было не видно, видимо, отправили в госпиталь, в челюстно-лицевую хирургию. Захоронение могил на тридцать с их лютеранскими крестами из наших православных берез. Бойцы зондеркоманды явно собирались уезжать. Из деревни и обратно довольно часто перемещались мотоциклы. Поликарп прихватил с собой крепкого мужичка из пулеметного расчета, и они прошли к проселочной дороге, ведущей в Поповку. На этот раз партизаны немецкую форму не одевали, у обоих были новенькие из-под смазки автоматы ППШ. Неподалеку от въезда в населенный пункт располагался импровизированный шлагбаум, у которого несли службу два гитлеровца и два полицая. Они, как раз, отложив в сторонку карабины, разводили для обогрева костер. Не теряя времени, мстители выскочили на обескураженного противника. Несколько взмахов прикладами и ножами. В результате единственному оставшемуся в живых немцу была вручена бумага и знаками разъяснено, что ее следует быстренько отнести командиру. Тот на трясущихся ногах поспешил к своим, хлопцы мгновенно скрылись в лесу.

Поликарп видел в бинокль, как какой-то немецкий чин в длинном черном плаще с партизанским ультиматумом в руке быстро и нервно перемещается среди своей своры, что-то выкрикивая подчиненным. Карп подсел к установленному миномету ослабил зажимную гайку и кропотливо стал вращать барабанчик червяка шкалы угла прицеливания. От первого разрыва полегло не менее десятка фашистов. Второй выстрел вывел из строя еще нескольких вражеских солдат. Место производства выстрелов из миномета определить было несложно. Как и предполагал партизанский командир, каратели вытянулись в длинную цепь метров на двести и короткими перебежками смещались к лесу в направлении огневой точки партизан, открыв при этом беспорядочный автоматический огонь. Но мужички с орудием давно укрылись в ближайшей ложбинке. Пулемет Ковригин предусмотрительно поставил намного правее места установки миномета, поэтому пулеметный расчет был вне огневого сектора наступающих. Ответный огонь не осуществлялся, немцы несколько осмелели, решили, что партизаны отступили, они перестали опасаться и некоторые уже шли степенно в полный рост. Пулеметные очереди для них стали неожиданностью, фрицы залегли. Но было немало и тех, кто уже никогда не поднимется с этой земли, так же появились раненные. На помощь попавшим в засаду эсэсовцам из деревни выдвинулся отряд численностью человек в сто и бронетранспортер. По этому отряду с противоположной стороны из леса был открыт прицельный минометный огонь. Среди фашистов образовалась неразбериха. Поликарп спешно из винтовки Мосина с прикрепленным к ней оптическим прицелом отстреливал карателей в длинных плащах. Вот в прицел взят офицер в возрасте, который явно не поддался суматохе, а наоборот, деловито размахивая руками, отдавал какие-то приказы. Но что это? Офицер рухнул, как подкошенный без участия командира. «Сашок работает. Молодца», – сообразил Карп. Тут фрицы поняли, что по ним стреляют снайпера. Возникла паника, солдаты стали укрываться в домах. Но видимо, еще остались в живых командиры. Они погнали карателей такой же цепью в сторону Макара. Через какое-то время, сбоку их и там накрыл пулеметный огонь. Картина для немцев была удручающая. Прореженные цепи солдат, наглухо залегли перед лесом с двух сторон Поповки. БТР остановился перед крутым холмом. В самой деревне особого движения не наблюдалось, эсэсовцы боялись снайперов и укрылись в домах. Тем временем группы Ковригина и Одинокова ушли глубоко в лес. Их потери составили один легко раненный шальной пулей в плечо пулеметчик.