Читать книгу Интервью номер один - Михаил Грушевский Дмитриевич - Страница 1

Предисловие

Ф. № 100

Мы никогда не узнаем всю правду до конца. Мы никогда не сможем проникнуть ни в душу, ни в мысли другого человека. Но наше любопытство неиссякаемо. Одних оно заставляет изо дня в день скупать прессу – желтую и не очень, – чтобы узнать новости о своих кумирах. У других – и это мой случай – любопытство становится профессиональным. Я хочу написать о замечательных актрисах, которых мне довелось снимать в своих программах на протяжении последних 15 лет.

Это отнюдь не мемуары, и, кроме того, меня мало интересует точное воспроизведение истории каждой героини со всеми перипетиями личной жизни и болезнями. Ну, неинтересно мне, кого бил какой по счету муж, кто что пьет и чем от этого страдает. Надеюсь, что и вам любопытно не только это. Как назвать то, что я пишу, – не знаю. Пусть это будут психологические наброски звезд с натуры. Телевизионные штрихи ко всем знакомой портретной галерее.

Кто и почему не дает мне интервью

Артистки мне нравились с детства. Все. Я знал по именам и ролям всех звезд нашего кино. А еще были Бриджит Бардо и Софи Лорен. Помню, как бабушка показывала кому-то на мою маму и говорила: «Она красивая, как артистка!».

Ф. № 100(а)

Это было правдой, и мое маленькое сердце заходилось от гордости. Эта фраза в середине прошлого века служила одним из главных комплиментов женщине. Слово «стиль» употреблялось тогда как сугубо профессиональный термин. Не знали тогда столь заезженной нынче «харизмы», не придумали еще «имиджа». Этих слов и понятий не было в лексиконе советского человека. Жили просто и весело, были уверены, что живем в лучшей стране мира и обязательно будем счастливы, как герои кинофильма «Цирк». Любовь Орлова была признанным эталоном красоты. Никому не приходило в голову сравнивать ее с «голубым ангелом» Марлен Дитрих. Да и не видели мы этого ангела. А вот в героине «Цирка» было что-то неземное, нездешнее, делавшее ее образ притягательным и загадочным. Под нее причесывались и красились наши бабушки. Голос? Да господь с ним! Поклонению и клонированию подлежала сама внешность Орловой. Если бы тогда «был секс», она бы играючи стала его символом. Ах, какое я мог бы сделать с ней интервью! Но когда Любови Петровны не стало, мне было совсем мало лет. Кстати, как рассказывала мне Валентина Талызина, в повседневной жизни Любовь Петровна выглядела крайне скромно, вахтеры театра имени Моссовета, где трудились обе эти актрисы, часто требовали пропуск у невзрачной женщины в скромной кофточке и простой юбке. Они попросту не узнавали величайшую Диву своего времени. Любовь Орлову… Секс! О чем вы говорите?!

Кстати, о сексуальной привлекательности. Известно, что одной из претенденток на главную роль в культовом фильме «Ирония судьбы» была Алиса Бруновна Фрейндлих. Вот как она сама вспоминала эти события: «Я пробовалась на эту роль. И Эльдар Александрович (Рязанов) мне откровенно сказал: ״Алиса, если я Вас не взял в Гусарскую балладу״, потому что из вас ״вытарчивала״ женственность, то тут мне как раз не хватило в Вас безошибочной красоты! Мне нужно было, чтобы герой влюбился в одну секунду, а Вы не та женщина, в которую можно влюбиться на раз!״». На мой вопрос, не было ли это обидно, Фрейндлих ответила: «Нет, я сама прекрасно знаю, что пока меня не узнаешь, влюбиться невозможно!». Эту роль получила польская кинокрасавица Барбара Брыльска. И стала всероссийским, нет, тогда еще – всесоюзным кумиром! Ее манеры, платье, прическа идеально подходили в качестве выходного варианта для повседневной жизни советской домохозяйки и были многократно растиражированы. До сих пор ее имидж привлекает внимание модников «обоего пола». И даже поп-идол нового времени Филипп Киркоров иногда укладывает свои кудри «а ля Брыльска». В том фильме на закадровом уровне участвовали еще одни знаменитые кудри. Алла Пугачева только становилась звездой. Снимайся фильм сегодня, она изменила бы его в корне, как подчиняет своей энергетике все, к чему прикасается. Впрочем, это уже начало другого разговора.

Кстати, об энергетике. Автор этой книги – изначально ярко выраженный интроверт. Человек, по характеру замкнутый, скромный и стеснительный. Когда-то у меня налицо была полная профнепригодность по психотипу. Не знаю, как так получилось, что я стал вести передачи. Врать не буду, для меня давно уже не является мучительным сам момент выхода к аплодирующим зрителям. Но режиссерскую команду «Стоп! Снято!» я каждый раз отмечаю мысленным ликованием. Подготовка телепрограмм, о которых я вам собираюсь рассказать, почти всегда была праздником. Съемка – мукой. Но эта мука, возможно, и привносила в материю видеозаписи тот нерв, без которого сама затея не стоила бы ничего. На интервью со мной, как правило, звезды соглашались сразу. Иногда – после личной встречи, после долгих унылых разъяснений, что именно я хочу снять, показать, сказать и т.д., и т.п.

Но бывали и исключения. Одна глубокоуважаемая и, несомненно, великая балерина в течение недели требовала от меня: «Придумайте тему, на которую я еще не давала интервью! Тогда соглашусь!». Соблазн снять наш разговор был так велик, что я звонил ей назавтра, и история повторялась. В конце концов, изнуренный уговорами, я ляпнул: «Расскажите о Вашей первой любви!». (В памяти еще было свежо воспоминание об искрометной истории, которую на такой же невинный вопрос выдала о себе Людмила Гурченко!) В ответ из трубки раздалось что-то про желтую прессу: «Ах, вот вы себя и выдали! Вы – не журналист, Вы – пододеяльник!». Балерина бросила трубку. Бывает. Я утерся и пошел дальше.

Разговаривать с людьми – большое искусство. По дороге я встречал замечательных героинь и героев, становясь на какое-то время их (надеюсь!) другом, мечтая о новых встречах, делая попутно какие-то проходные передачи и трансляции концертов. При этом я постоянно видел Аллу Пугачеву. («Называй меня просто Алла, какая я тебе Алла Борисовна?» – услышал я от примадонны во время одной из первых встреч). Я, как и многие, с детства страстно поклонялся ее таланту, энергетике, неземному голосу. Конечно, я хотел снять с ней интервью. Особенно после очередных и многочисленных опусов коллег, которым она вроде бы и давала эти самые пресловутые интервью, а вроде и нет. Умный человек всегда найдет лазейку, чтобы не ответить на вопрос, а выдать нужную ему информацию.

Алла Борисовна не раз участвовала в телевизионных блиц-опросах, которые я проводил за кулисами залов «России», «Октябрьского», Кремлевского Дворца. Она отвечала на вопросы точно, емко, немногословно: «Я сегодня на концерте ее послушала – ну нет таких голосов, как у Люды Сенчиной. Я бы тоже так хотела спеть: ״А пока-пока по камушкам…״ За такими голосами – будущее. Таких голосов – раз, два – и обчелся. Вот это ״раз! ״ – и есть Люда!». Алла всегда была предельно конкретна и отказывалась от интервью, которые я хотел посвятить лично ей: «Когда мне будет что сказать, я сама к тебе обращусь!».

Я ждал долго. И вдруг забрезжило. Один из многочисленных модных журналов столицы заказал мне репортаж с суперзвездой по поводу «ювелирки». После недолгих прений Алла согласилась. Держа под мышкой букет желтых хризантем и полумертвого от страха фотографа, отважно вхожу в кафе «Пушкинъ». Именно здесь, в самом дорогом на тот момент ресторане Москвы, Примадонна обедала в обществе композитора Игоря Крутого накануне его творческих вечеров. Впрочем, наговариваю. Обедал Крутой. Перед Аллой – только чашка «Капуччино».

Ф. № 101Фото из архива журнала «Ювелирный мир»

Мы с ней ненадолго отсели за соседний стол, Примадонне вновь принесли «Капуччино». Времени мало, и, сходу в карьер, я поинтересовался: нравятся ли ей столь популярные нынче броши?

«Нет, ребята, брошек я не ношу. Я вообще почти ничего не ношу. Помните строчку "Я дань платила песнями, я дань взимала кольцами"? Вот и навзимала целую коллекцию, но подарки эти не надеваю ни в жизни, ни тем более на сцене. Там это вообще мешает: отвлекает зрительское внимание, а у меня отбирает какую-то часть энергии. Вообще женщины что-то на себя надевают, когда уже больше нечем брать».

Спрашиваю о фамильных драгоценностях.

«Моя мама любила украшения. Сохранилось, правда, не очень многое. Брошь с пятью крупными аметистами – это был любимый мамин камень. Есть еще несколько старинных вещей, но я их не надеваю. Они не в моем стиле, да и достаточно ветхие. Я их храню как память. Драгоценности – прежде всего память для меня. О тех, кто дарил, о каких-то моментах жизни».

Спрашиваю о самой первой в жизни драгоценности.

«Пожалуй, это было обручальное кольцо. Оно было совсем простое, без камней. Когда мы с отцом Кристины разошлись, я заказала из этого кольца крестик с надписью "Все проходит!" – такая надпись была на кольце царя Соломона. Крестик я отдала Кристине, он ей служит чем-то вроде амулета».

Спрашиваю о самом дорогом подарке в ее жизни.

«Его мне сделал Филипп. Это очень красивая вещь. Большая подвеска, состоящая из разных бриллиантов. Она называется ״Арлекин, играющий светом״! Я думаю, это именно та вещь, которая останется от меня Кристине и будет передаваться из поколения в поколение».

Спрашиваю, не хотела бы Примадонна иметь еще и внучку, которая годы спустя могла бы красоваться в бабушкином наследстве?

«Это нужно у Кристины спросить, осилит ли она при двух наследниках еще и дочку».

Кафе «Пушкинъ» переполнено людьми, которые, мне кажется, готовы подарить певице все, что бы она ни пожелала. Спрашиваю, при таком прижизненном обожествлении, – покупает ли она сама себе «ювелирку»?

«Конечно, в основном все мои украшения – подарки. Но недавно я нарушила традицию: я была в Цюрихе и случайно выиграла в казино "Джек пот". Сто тысяч долларов. И решила – куплю себе дорогие украшения. До этого всегда жаба душила. А тут – такие деньги. Купила себе два очень красивых гарнитура – колье, браслеты…».

Спрашиваю, не стоит ли все же об этом написать, и получаю одобрение. Мы оба подустали от ювелирного повода нашей встречи, но правила игры нужно соблюдать. Продолжаю. Спрашиваю ее мнение о мужских украшениях.

«Мужчина, тем более артист, многое может себе позволить и на сцене, и в жизни. Если мужчина спортивный, стильный, он вполне может украсить себя кольцом. Но это обязательно должна быть дизайнерская работа, что-то простое и изысканное. (К моему удовольствию, Алла приводит в пример мое кольцо – голубой топаз в белом золоте!) Мужские ремни – тоже непаханое поле для дизайнеров…».

Ф. № 102 Фото из архива журнала «Ювелирный мир»

Спрашиваю об украшениях Филиппа Киркорова.

«Ему это идет, что я могу поделать? Филипп прежде всего артист. А для меня артист без украшений – все равно что рокер или байкер без многочисленных колец с черепами или негр без золотых цепочек!»

А еще Примадонна интересуется всем, что касается знаков зодиака:

«Я по гороскопу Овен. Ну это все знают: каждый год наша пресса, спасибо ей, кричит о том, что я родилась 15 апреля 1949 года! Мой камень – алмаз. И я действительно чувствую свою связь с ним. В особо важных случаях надеваю бриллианты покрупнее. Где-то до 3 карат, крупнее у меня нет. И эти камни придают мне сил и уверенности» .

Певице вновь приносят «Капуччино». Мы собираемся прощаться. Я лично – в полной уверенности, что не бриллианты придают Примадонне сил. Она сама в состоянии зарядить энергией любой булыжник.

Напоследок рассказываю Пугачевой единственный из известных мне околоювелирных анекдотов: «Один журналист долгие годы мечтал об интервью с Папой Римским. И вот его мечта осуществилась. В конце беседы Папа протягивает ему руку для поцелуя. Журналист целует руку и не может выпустить, залюбовавшись небывалой красоты перстнем. Папа наклоняется и негромко произносит: «Есть еще такие серьги, но мне не разрешают их носить!». Она смеется – и мы договариваемся о встрече на Истре.

Надо ли говорить, что в знаменитый замок Пугачевой, расположенный в ближайшем Подмосковье, захотели поехать все мои знакомые. Каждый, прознавший о гипотетическом интервью, предлагал свою помощь, технику, наконец, цветы. Видит бог, я человек очень добрый, но всему есть предел. В гости к Алле Борисовне поехало всего 17 человек на пяти машинах. При виде нашего кортежа певице, и так неважно себя чувствовавшей в этот день, лучше не стало. Естественно, интервью не состоялось. Нам была позволена только небольшая фотосессия. В дом пригласили лишь меня и фотографа. Под щелканье затворов камеры мы присели и немного поговорили о том о сем. О чем говорили – утаю. Дом описывать тоже не стану. Во-первых, из вредности. Во-вторых, это удел других журналистов и изданий. И потом, Алла все делает только тогда и так, как хочет. И до сих пор действует на меня как удав на кролика.

Ф. № 103 Фото из архива журнала «Ювелирный мир»

Мы договорились снова встретиться. Я надеялся на настоящее, большое интервью. Я уже мечтал об эфирных откровениях Примадонны, которых никто и никогда не слышал. Но у Аллы Пугачевой никогда нет свободного времени. Для нее это, видимо, нормально. Для окружающих – беда. Нет, встретиться с ней нетрудно. Вот только она сейчас объедет с гастрольным туром всю Россию, потом выступит в концертах Раймонда Паулса, и… не судьба! «Ребята, простите, приболела! Дайте мне вылежаться хотя бы два дня!». Проходит два дня, но завтра у нее день рождения, а потом – запись в студии…

Я не держу зла. Это данность. В чем ее только не упрекали за последнюю четверть века! В вину ставились и чрезмерная раскованность, и количество мужей, и длина юбок или их полное отсутствие. Но проходило время – и стиль Пугачевой становился чуть ли не эталоном для самых злобных критиков, и особенно критикесс. Она просто во многом была первой. Как и полагается королеве.

Последние 30 лет она безраздельно властвует на эстраде и над нашими умами. И если петь как она – невозможно, то скопировать какие-то черты любимой певицы – гораздо проще. Начиная с 1975 года полчища рыжеволосых красавиц заполонили необъятные просторы нашей родины, и даже самые неприметные женщины стали надевать цветастые балахоны, желая походить на нее хотя бы со спины, издали…

Она поистине королева. Кажется, в искусстве ею сделано уже все, что возможно. Но она всегда находит, где еще можно себя попробовать. И в чем еще можно стать первой.

Она стала первой из тех, кто не дал мне интервью. Но я умею ждать. А пока я жду – я пишу эту книгу.

Елена Соловей, или «Раба республики»

Д. № 22 Кадр из фильма «Раба любви»

Как все началось и чуть было сразу не закончилось.

У всех бывает переходный период. У нас с режиссером Игорем Морозовым он тоже случился. Наш тандем сложился в детской редакции Ленинградского телевидения в 1988 году. К лету 1991 мы устали делать детские передачи. Захотелось чего-то взрослого. И оно не заставило ждать. Всем известная журналистка Белла Куркова добилась открытия в Ленинграде филиала только что образованного Российского телевидения – РТР. Она пригласила нас в компанию тех, кто долгие годы прославлял ленинградское телевидение под общим названием «Пятое колесо»! Мы «вероломно» перешли из детской редакции на РТР. И, как всегда бывает в такой ситуации, нам надо было «всех победить»! Показать, на что мы способны. Сделать так называемую «убойную передачу». Мы заявили цикл телепрограмм о современном искусстве под громким названием «Арт-обстрел».

Ф. № 104 Михаил Грушевский и режиссер Игорь Морозов

Сделали красивую «шапку», нашли подходящую музыку. Нужны были гости – герои программы. Всеобщее заблуждение гласит, что на телевидении все делается «по блату». Неправда, вот по знакомству – многое, это факт. Мой режиссер (это был тот счастливый и очень редкий период, когда бывает «свой режиссер») уже дважды снимал в своих спектаклях кинозвезду. Она с ним дружила, меня – просто знала. И мы изложили ей ситуацию. А она, в ответ – свою. Елена Соловей с мужем и семьей готовилась к эмиграции в США. Ей было не до наших передач.

Пока мы ее «обрабатывали», грянул путч. Помню, мы стоим в знаменитом кафе на втором этаже ленинградского телецентра. Кафе, где вершились судьбы всего и всех… А тут все вместе стоят и не знают, что будет с ними. С нами. И все слушают радио (ТВ не работает, сплошное «Лебединое озеро»)… А я пишу вступительный текст к передаче, понимая, что путч – путчем, а Соловей-то уедет… Передача с Еленой получила название «Раба республики!»

Однажды я спросил у Соловей, какая она на самом деле. Ведь критики не раз замечали, что ее главное достоинство – безукоризненное чувство стиля, будь то ранний Чехов или образ крепостной актрисы в стиле художника Боровиковского. Каждая роль будто специально написана для Соловей.

Актриса ответила: «Я – обыкновенная. Я очень советская. Человек должен жить хорошо, он должен жить радостно… Но это не главное. Важно, чтобы жизнь была полноценна».

Как мы ее «уговорили»

Такое бывает раз в жизни. Мы просто были очень молоды. Максимализм говорил: «Что бы там ни было, все как-то образуется. А Соловей уедет. Надо снимать!». Она по-прежнему отказывалась.

Помню, как она вышла на лестничную площадку своего дома на улице Халтурина и долго отрицательно мотала головой. И как я при ней довольно резко сказал режиссеру: «Ну, хватит, все понятно! Пойдем отсюда!». И как она вдруг гордо вскинула голову и бросила в воздух: «Идите во двор, я только губы накрашу и сейчас приду!». Я не мог поверить. Во дворе стояла заранее приготовленная для съемки машина. Машина была бесподобная. Белая, открытая, старинная. Представьте, чего стоило в дни путча найти эту машину и уговорить владельца выехать в ней на улицу. В машине, как и в фильме «Раба любви», должен был состояться важный разговор. И момент был «как в кино», для страны решающий. И Соловей – большая актриса – собиралась уезжать навсегда. Вот только я не был героем наподобие Родиона Нахапетова и не мог заставить ее остаться на родине… В памяти стояла неземной красоты женщина. Актриса начала века. Пышный седой парик, выщипанные брови… И вот конец того же века. Передо мной сидела та же актриса много лет спустя. Красивое и испуганное лицо, яркая помада, нервные руки, блестящее от дождя лобовое стекло автомобиля.

Д. № 19, 20 или 21

– Если помните, в «Рабе любви» Потоцкий показывает Ольге кадры хроники, которую он снял. Ей приходит в голову, что, возможно, все, чем она занималась, не имеет смысла, потому что «там нет дыхания жизни». Потоцкий ей говорит: «Вы хотите жить в привычном для Вас, приятном мире. Но его уже нет». Каким бы Вы хотели видеть мир, который окружает нас?

– Нормальным совершенно. Чтобы человек чувствовал себя человеком.

Несколько слов о тех, кто вместе со мной снимал последнее интервью Елены Соловей в России

В самом начале 90-х нам казалось, что мир становится все лучше. Отпуск закончился. Лето заканчивалось тоже. Мы любили съемочной группой выезжать на пикники, которые устраивались на берегу Финского залива. Иногда на песчаном пляже снимались эпизоды программ. Мы с режиссером подчас обижались: мы работаем, а все остальные уже едят мясо и пьют сухое вино. Впрочем, нам всегда всего хватало. У нас была очень дружная и суперпрофессиональная команда.

ф. № 105 Съемочная группа программы «Арт-обстрел»

В нашем деле команда вообще очень важна. Иногда она формируется не один год. Мы еще в детской редакции стали сотрудничать с художником Машей Сиговой, оператором Максом Волохом, гримером Галей Пономаревой, ассистентом Кирой Зайдес, администратором Ритой Гороховой. Режиссер монтажа Вадим Кузенков – тот вообще творил чудеса. Переходя на российское телевидение, мы с Игорем Морозовым, естественно, пригласили всех с собой. Ведь начиналась интенсивная работа, как всегда бывает на телецентре после теплого трехмесячного затишья. Для нас сезон начинался съемками новой программы – о мастерах, людях известных и неизвестных. Людях, которых мы считаем достоянием нации, достоянием республики. А тут…

Покрывшись испариной, радио сообщало страшные новости, подписанные незнакомой, и оттого еще более пугающей аббревиатурой. ГКЧП. И наступили те три дождливых дня. И мы остались разными, но стали другими. Происходящее почему-то стало казаться нереальным. Мы все как бы зависли во времени и пространстве, не зная, что еще случится завтра. В нашем городе тихо и незаметно готовилась к отъезду актриса – известная, многими любимая. У нее были нелегкие предотъездные дни. У нас у всех были нелегкие дни. На Дворцовой только что закончился митинг – у нее только что вывезли мебель. Мы сидели во дворе ее дома на улице Халтурина и старались не говорить о том, что будет. Ни с нею, ни с нами.

«Раба любви» – это Чудо!»

– Кто вы по гороскопу?

– Я по гороскопу Рыба, а Рыбы очень трепетные существа, они очень импульсивны. У меня есть характер – я играю в то, что я не строптива. Все равно, в конечном результате, я делаю то, что мне хочется.

Д. № 12 Кадр из фильма «Раба любви»

– А как это соотносится с вашей профессией?

– Наверное, это выглядит кокетством, но дело в том, что я не актриса. Это – моя профессия. Но все же я не стопроцентная артистка, так скажем. Я, скорей, человек, который так живет. Способ моей жизни таков.

– После того как Вы сыграли Ольгу Вознесенскую, некоторые критики писали, что Елене Соловей безумно повезло с этой ролью, но потом добавляли, что она, конечно, это заслужила. Что было после этого фильма? Больше не везло? Больше не заслужила? Или просто больше не было материала хорошего?

– Да почему? Я думаю, что у меня было очень много хорошего материала. У каждого артиста, хочет он этого или нет, есть своя роль. Может быть, она одна. Может быть, две – это его счастье. То есть это – роль, когда актер попадает в десятку. Когда происходит абсолютное слияние актерской индивидуальности и персонажа. Но таких ролей бывает очень мало, их не может быть много. Я думаю, что у меня единственная такая роль – роль Ольги Вознесенской в «Рабе любви». Эта героиня ассоциируется со мной лично. Она шлейфом идет за мной, ее образ ложится на все остальные мои роли. И на меня тоже. Наверное, это справедливо. Но дело в том, что актриса должна прожить очень много женских жизней, разных женских жизней. И мне кажется, что у меня были другие очень неплохие работы. Я благодарна судьбе за то, что они у меня были. Эти работы – обе картины у Никиты Сергеевича Михалкова, у Вити Титова и у Динары Асановой.… Это и «Открытая книга», и «Жизнь Клима Самгина» – я очень люблю эти картины.

Но, вместе с тем, у меня была одна мечта, когда мы должны были в театре делать «Анну Каренину», и спектакль должен был ставить Виктюк… И если представить себе соединение Толстого, Виктюка, пьесы, которую написал Рощин с Виктюком… И если бы эту Анну Каренину сыграла я, если бы это было все вместе – мне кажется, вот это могло быть то, что называется «чудо». Что такое «Раба любви»? Это очень просто – это «чудо», а чудес много на свете не бывает.

Даже в этой драматической ситуации нам было над чем посмеяться

Я вспоминаю мои стародавние и редкие встречи с Еленой Соловей, которые предшествовали этому интервью. Вот на ленинградском телевидении снимается спектакль «Несъедобный ужин» (Теннеси Уильямс). Елена Яковлевна в роли жестокой и эгоистичной Куколки.

Д. 88

Режиссер Морозов руководит процессом съемки. Я – за камерой, установленной на большом кране. Снимаем крайне драматическую сцену, и вдруг, в разгар записи актриса заявляет, что грязь с ботинок оператора падает прямо ей в тарелку! Все негодуют, а я возмущен: какая чудовищная ложь, у меня чистая обувь, на дворе – лето! Все успокаиваются, она, видите ли, пошутила. Я решаю мстить. Проходит время. Мы опять снимаем спектакль с участием Соловей: «Шли лихие эскадроны» по пьесе Радия Погодина. Я уже не оператор, а сценарист. Ее героиня – снова дамочка эксцентричная. По ходу пьесы у нее на голове должна оказаться живая крыса. Соловей хотела этого ужаса избежать любыми путями. Я решил эту сцену сохранить. Мы нашли компромисс. На актрису надели парик, сверху – шарф, а уже на него прицепили бедную перепуганную крысу. Соловей кричала от ужаса очень громко и крайне натурально. Все получили большое удовольствие. Общение с Еленой всегда было Чудом.

И вот последнее интервью в России. Я – рядом с ней. Явь, похожая на сон. Помню, я еще подумал: какое счастье, что меня не приняли в театральный, потому что иначе этого интервью просто могло не быть. И зачем я хотел стать артистом?

– Мне кажется, все девочки и многие мальчики хотят быть артистами еще совсем-совсем маленькими. И я всегда хотела быть артисткой, в школе всегда играла в каких-то там спектаклях детских, очень любила это…

– А Ваши родители как к этому относились? Они не были против?

– Да нет, они, по-моему, нормально относились к этому. Вы знаете, несмотря на то что я кажусь слабой, изнеженной, в детстве я была очень самостоятельным человеком. Я занималась музыкой, занималась в драмкружках, в балетных кружках. Мне этого хотелось.

Несколько вопросов в сослагательном наклонении

– Елена, если бы Вы могли начать все сначала, что бы вы сделали по-другому?

– Ничего. Если бы была другая жизнь – она была бы другая. Душа человеческая живет же не одну жизнь… И все равно, я не хочу ничего по-другому.

– Сейчас многие считают, что Соловей – кинозвезда, красивая женщина – имеет все, что хотела, добилась всего, что только можно. Есть то, чего бы Вам хотелось?

– Я – не кинозвезда … Но мне хочется очень многого. И комфорта, которого нет, к сожалению… Я понимаю, что живу лучше, чем кто-нибудь другой … Я, наверное, живу лучше, чем огромное количество женщин. Не во всем, конечно. Но я бы хотела, чтобы не было очень многих бытовых проблем. Чисто женских бытовых проблем, которые забирают огромное количество времени и не оставляют времени на просто жизнь. Женскую жизнь, человеческую жизнь.

«Раба республики» о людях, о времени и свободе…

Странно бывает в жизни. Можно жить рядом с человеком много лет и не узнать его. Путч длился всего три дня. Одни строили баррикады из бревен и скамей, другие с большим или меньшим интересом следили за ними из окон, третьи выжидали. А мы были на работе. И Соловей была на работе. На съемках передачи. Последний раз в этой стране. Потому что ее работа – сниматься, работа актрисы, женщины из реальной жизни.

– Вы верите в судьбу?

– Да, конечно. Ну, а как? Иначе невозможно. Хотя человек может и должен влиять на свою судьбу, но все равно у каждого человека свой путь, по которому он должен пройти. То есть либо пройти, либо – нет, но путь свой есть, никуда от этого не деться.

– А в связи с этим Вы считаете себя свободной?

– Быть свободным человеком – это когда ты никогда, ни в какую секунду не предаешь себя, понимаете? Никогда вообще, ни капельки. Ты всегда такой, какой ты есть. Хотя я актриса и представительница свободной профессии, я – несвободный человек. Я думаю, что только мои внуки, наверное, смогут быть свободными, дети, может быть. Если им повезет. Не потому, что мы все время жили в ситуации нечеловеческой, а потому что это пока невозможно. И даже тот прорыв, который образовался и который есть – он все равно недостаточен. То есть, все равно должно пройти время, прежде чем мы станем людьми.

– А что мы с Вами можем изменить?

– Люди обозлены не оттого, что что-то не то делали вы или я… Добро и зло – две стороны одной медали. И в мире должно быть поровну и того, и другого. Я думаю, что если бы добро уравновешивало зло, то этого достаточно. Важно, чтобы добро было, понимаете? А если оно есть – значит, я думаю, что все в порядке. Просто сейчас монетка повернута другой стороной. Той, на которой зло. Нужно, чтобы она перевернулась.

– Что для этого нужно?

– Просто должно пройти время. Человеческая жизнь – это же не та, которая на людях, это истинная жизнь во мне. Но она все равно должна быть. Сейчас мы сидим в машине, и мне пришла в голову очень смешная фраза из «Рабы любви». Когда Ольга Вознесенская, эта женщина из нереальной жизни, говорит: «Я просто хотела бы быть». Потоцкий ей: «Вы есть». Она: «Нет, меня нет. А я хочу быть».

Это очень трудно – быть. Людям, которые способны «быть» очень трудно, потому что нет среды, в которой они могут быть. Наша среда, к сожалению, убивала людей. Они попадали в эту ситуацию нечеловеческую и погибали раньше времени.

Должно пройти время… И придет время, когда человек «сможет быть».

Перед моими глазами проплывают фрагменты фильма, они монтируются встык с кадрами, снятыми нами.

Д. № 18 Кадр из фильма «Раба любви»

Соловей и Нахапетов, Соловей и Грушевский, белые авто, клубы белого дыма, «картинку» сносит ветер времени. Елену Соловей унес в туман обезумевший от страха трамвай. За ним с выстрелами поскакали бандиты-белогвардейцы. Позади осталась революция. И путч. Те три дня. И еще много других дней. Баррикады разобраны, преступники арестованы, актриса уехала. А мы снова на работе. Все получили то, что заслужили. Все ли? Как бы мне хотелось, чтобы Елена была последней актрисой, покинувшей нашу страну. Как бы хотелось, чтобы нам самим не нужно было так менять свою судьбу. Как бы хотелось, чтобы те три дня изменили страну настолько, чтобы прекратились эти бесконечные потери. И мы, сумевшие стать свободными в августе девяносто первого, научились быть свободными всегда!

Ф. № 106

Постскриптум

Я надеюсь, сбудется фраза, написанная мне тогда Еленой на собственной фотографии: «Мише на память о нашей работе, дай Бог, не последней!» Актриса уехала в Нью-Йорк. Передача вышла в эфир. За ней была вторая, третья, сотая… Последнее интервью Елены Соловей в России стало для меня первым серьезным уроком. Прошло десять лет. Сентябрь 2001 года. Утро, навсегда изменившее наш мир. На первых полосах всех российских газет – фотографии Манхэттена, места, где еще вчера стоял Всемирный Торговый Центр. И рядом – ее лицо. И фраза: «Мы уехали сюда ради детей. Куда нам ехать дальше?» Елена Соловей.

Эдита Пьеха

Как я изменил ее облик, а она – мою жизнь

Д. 55

Ох, как же мы не хотели ее снимать! Мы – это автор этих строк и телережиссер Игорь Морозов, известные в Питере середины девяностых как «Арт-обстрел». Так именовалась наша цикловая телепрограмма о современном искусстве, и ничем другим мы заниматься не планировали. Но вот вызывает меня главный режиссер Клара Фатова и сообщает, что по заказу телеканала РТР мы обязаны снять юбилейный концерт Эдиты Пьехи. Все попытки увильнуть были пресечены на корню. Я понуро звоню певице и слышу знаменитый акцент. Мы приглашены в ее дом. Домом тогда служила всем известная квартира на 5-й Советской, в старинном здании, которое соседствует с БКЗ «Октябрьский». Какая-то женщина открывает нам дверь и проводит в полутемную гостиную, где уже томятся несколько таких же «представителей творческой интеллигенции». Через 15 минут в дверь просовывается чья-то рука и щелкает выключателем – комната заполняется светом. «Эдита Пьеха!» – провозглашает голос. (Вот они – Звезды!) В дверях появляется хозяйка в элегантном спортивном костюме.

Дальнейшее помнится смутно: певица рассказывает сама о себе анекдоты, что-то о подготовке юбилейного вечера.... Ф. 107

Я хорошо помню свое ощущение по выходе из звездного дома: «Вот это да!» и «Она совсем не такая, как я думал!». Это ощущение подогрел режиссер монтажа Вадим: «Она вышла на сцену в один год с Элвисом Пресли! Где Пресли? А наша – поет!». Это заслуживало уважения. Она действительно стала «нашей». И мы вдохновенно снимали и монтировали концерт уже не просто артистки, а своего друга. А потом продолжили общаться.

Как-то, сидя на кухне Пьехи за бутылкой вина (впрочем, она пила только воду!), я предложил: «Дита, вы в состоянии два часа удерживать пением шеститысячный зал. А давайте попробуем удержать тридцать минут многомиллионную телевизионную аудиторию нашим разговором!». Пьеха заинтересовалась, и мы стали готовить съемки очередного «Арт-обстрела».

Я судорожно пытался изобрести вопросы, на которые певица еще никогда не отвечала. Ассистент режиссера и добрый ангел программы Наташа Белицкая отсматривала километры архивных записей. Режиссер думал обо всем сразу. К телецентру подъезжали фургоны, груженные костюмами звезды. Это был Клондайк платьев с рукавами-фонариками, умопомрачительных каблуков и бесчисленных роз, которым было суждено украсить плечи Дивы. Наши конкуренты замерли в ожидании. Но история пошла по другому сценарию – в день съемки Пьеха проспала. Помню, как я заехал за ней и долго уговаривал собраться. Помню, как она выпила кувшин кофе. Как приехала на Чапыгина, 6 и на входе не оказалось пропуска. И как охранники пропустили ее без него, отдав честь, как генералу.

Ф. 108 Гример Г. Пономарева, Э. Пьеха и режиссер И. Морозов

В гримерной тоже не заладилось. Меня призвала на помощь замечательный гример Галя Пономарева. Пьехе не нравилось все – платья, свет в зеркале, ее собственное отражение… Рядом стоял замечательный музыкант и друг певицы Александр Соловьев. В смокинге. Я думал ровно секунду. «Саша, раздевайся!» – скомандовал я. Все остолбенели. А через полчаса великолепная Пьеха в смокинге и на шпильках под аплодисменты входила в студию. Композицию довершал парик, радикально изменивший облик звезды. Черный, гладко убранный, с большим узлом сзади, он сделал певицу абсолютно другой. Глаза Эдиты сияли, она была готова к интервью. Мы заняли места в золоченых креслах, оставшихся от какого-то детского спектакля. Помню, что по команде «Мотор!» от волнения у меня стала трястись голова. Помню, как я с трудом осознавал, что именно говорит Пьеха, изъясняющаяся как бы «рядом со смыслом». Помножьте это на ее неповторимый акцент, сделайте скидку на 12 лет, прошедшие с тех пор. И читайте!

Интервью номер раз

– Долгое время существовало понятие «советская эстрада». Потом из нее много чего вышло, например поп-музыка. Как Вы относитесь к советской эстраде? Было это явление выдуманным или его породило время?

– Это было явление и выдуманное, и порожденное тем временем, которое его выдумало. Потому что нет такого жанра в мире – «Советская эстрада». Это не жанр.

Мне всегда не хватало дифференциации нашей эстрады. Меня обижало: почему меня сравнивают с певицей Z? Почему говорят, что она – это да! А Пьеха – это плохо! Почему нельзя четко определить, что певица Z. – это фольклор (кстати, еще одна народная певица мне говорила: «Хочешь есть кусок хлеба с маслом – пой фольклор!»). Я сейчас не просто о Z. говорю, просто это очень яркий пример невежества музыкальных критиков. Я от этого очень страдала. Почему-то я все время должна была ходить подтесанная и быть такой, как это было угодно худсоветам. Такого безобразия ни в одной стране не было. Я участвовала во многих международных фестивалях и меня спрашивали: «Какой вы представляете жанр?». Я говорила – «песню». Но я никогда не говорила «советскую песню», потому что это смешно звучало. Песня – это скорее «шансон». Мой жанр ближе к песне французской, ближе к романсам.

Короче, я была против невежества, против того, чтобы все под одну гребенку, все в одну кастрюлю сгребали и все это называли «советской песней». Как жанровые певцы для меня существуют Шульженко, Вертинский. Четко существовала в рамках жанра Русланова. Ирма Яузем, Утесов – это тоже жанр. Но это не советская песня.

Почему кумиром стала именно Пьеха?

Ф. 108 а –?Однажды Коко Шанель заметила: «Модно то, что ношу я!». Мода вообще вещь мимолетная. Вы помните знаменитую шведскую группу «АББА», объект всеобщего поклонения и подражания на протяжении семидесятых? Голоса и мелодии – понятно. А замечательные прически солисток? Стоило Агнете и Фриде стать кудрявыми – куда что девалось? Ищи его, свищи его! (Это я о стиле). Но это в Швеции. А у нас? В Стране Советов идеология моды всегда была несколько двулична (как в знаменитой басне Крылова «Крыса и мышь»: «А сало русское едят!»). Ну откуда у русских, при внешнем отрицании, была такая тяга ко всему непривычно заморскому? Почему такой бомбой стало появление на советской эстраде середины пятидесятых молодой певицы польско-французского происхождения? Ответ прост: было чему подражать. Рост, манеры, акцент, стиль. Она была непохожа ни на кого из предшественников, но при этом вела себя как «одна из нас». Только чуть-чуть лучше. Эдита Пьеха не могла не сделаться кумиром.

– Эдита, многие из тех, с кем вы выходили на сцену, канули в лету. За счет чего держитесь вы?

– Нет, они не пропали, просто у каждого есть свое количество почитателей, как там говорят… рейтинг. Каждый исполнитель существует, пока его фамилия о чем-то говорит. Другое дело, что аудитория у него уменьшается. Это уже по разным причинам. Недостаток телевидения, может быть…

Я всегда работала на свою аудиторию, моя любимая поговорка: «Не солнышко, всех не обогреешь!». Лучше для меньшего количества публики, но для своей. Чтобы быть. Пока есть моя публика, есть я. Немножко, может быть, дерзко, но скажу: моя публика – наполеоновская гвардия, которая со мной. И даже сегодня, увидев меня в не совсем привычном образе, многие будут спорить, но я на это иду сознательно. Пусть поспорят.

– Как происходила перенастройка Эдиты Пьехи с «Ленконцерта» на волну шоу бизнеса? Я знаю, что Эдита Пьеха сегодня – это целое малое предприятие…

– Я всю жизнь этим занималась, я всю жизнь знала работу каждого, кто работает со мной. Единственное, чему я не научилась – ставить свет. Это для меня недоступная профессия. Но грим делать я училась сама, и учила потом тех, кто мне его делал. Одеваться я тоже училась. Для меня самым строгим судьей был фотоаппарат, и чем хуже фотограф, тем лучше для меня. На фото я видела все свои недостатки.

Сегодня я знаю все, что мне нужно делать на сцене, чтобы иметь право называться артисткой. И что нужно делать, для того чтобы мои музыканты получали столько, сколько они заслуживают.

– Есть ли у Вас отношения с другими звездами нашей эстрады – Пугачевой, Долиной?

–Есть отношения.

– Можно ли их назвать теплыми и какими вообще должны быть отношения звезд?

– Я считаю, что артисты редко чувствуют, когда они становятся самими собой. Разве что в ванной у зеркала… Наверно, мы всегда играем. Это уже профессия. И поэтому сложно говорить о теплых отношениях.

– Существует ли между вами зависть и мешает ли она?

– Я слишком рано узнала, что правильно, а что неправильно, что мерзко, а что достойно. Зависть я считаю мерзким чувством. Хотя ощущение восторга от чьей-то прекрасной работы всегда где-то рядом с ощущением зависти. Это хороший стимул, чтобы подстегнуться.

Броневицкий Сан Саныч, покойный, всегда говорил: «Какая ты страшная, какая ты некрасивая!», и мне всегда хотелось хоть чуть-чуть стать лучше.

– Это было правдой?

– В один прекрасный день на фотографии я увидела, что у меня красивые глаза, что у меня есть то, что я могла бы подчеркнуть и на этом играть. И создала свой образ, свою индивидуальность. Это были длительные муки, но стимулом всегда был Броневицкий, который говорил: «Какая ты страшная!». Потом он замолчал, и я поняла, что уже ему нравлюсь. Как артистка.

– Традиционно в нашей стране был один путь к успеху – музыка, кино. Но все это одна сфера. Недавно к ней добавилась политика. Политика как путь к успеху.

– Политика как путь к успеху не артистическому? Это ужасно.

– Я хотел спросить, появились ли еще пути к успеху и какие?

– Я думаю, что всегда путем к успеху являлся труд. Единственный барометр, мерило и ориентир: что человек может или не может. Не зря прославленные миллионеры начинали с низов, чуть ли не с чистильщиков обуви, они трудом вычислили свой путь в жизни. А языком, «болтологией» никто ничего не достиг. Как бы хорошо артист о себе не говорил, достаточно увидеть его один раз, чтобы понять, что он из себя представляет.

– Вероятно, этому Вы и учите своих внуков. Вы бы хотели, чтобы они пошли на эстраду?

– Я бы не хотела, чтобы мои внуки были артистами. Но я и сама не предполагала, что буду артисткой. Я верю в судьбу. Это свыше предначертано, кем человеку быть. Моя дочка от меня скрывала, что хочет быть артисткой, и в ней долго дремала ее индивидуальность. Она потом ее открыла, когда я к ней применила тот же метод, что и ее отец ко мне. Я стала говорить: «Ты страшная, ты не то делаешь, ты не так ходишь, ты не то поешь, ты свои песни пой!». И она вдруг задвигалась, раскрепостилась.

– Дита, скажите, почему у Вас нет учеников?

– Каждый должен быть сам для себя учителем. Нужно уметь слушать советы, нужно уметь относиться к себе очень строго. А учить другого – это всегда очень опасно, можно остаться непонятым. Ведь не случайно же многие талантливые вокалисты не становились талантливыми педагогами. Это дар особенный, и я его в себе пока не открыла…