Читать книгу Последний юг - Михаил Окунь - Страница 1

Пока союз советских на всех парах, как обнаружилось вскоре, катился к развалу, мы беспечно покатили на юг. Это был Крым, его восточное побережье, под Керчью. База отдыха находилась в местности под названием Эльтиген – «Огненная земля». Рядом был поселок с пафосным именем Героевка. За гладью Боспора Киммерийского, Керченского пролива, соединяющего Черное и Азовское моря, темнела узкая полоска Тамани. Привет, мол, от Михаила Юрьевича! Такие вот историко-героические места.

Отдых на упомянутой базе удружил нам один уроженец здешних мест. Так и назовем его – Друг. Организовал он это дело через своего отца, бывшего в то время крупным профсоюзным деятелем в Керчи.

Друг давно обосновался в Ленинграде. Окончил университет, тогда еще имени Жданова, и после недолгих трудов на комсомольской ниве стал плодовитым беллетристом. На «волне перестройки» нашумел повестью о наркоманах, напечатанной в молодёжном журнале. Позже перешел на триллеры и детективы. В Крым он приехал раньше нас и остановился на квартире у родителей.

Наша же – в основном литературная – компания отдыхающих была весьма разношёрстной и состояла из пяти человек.

Первым по старшинству шел крупный писатель из питерского андеграунда, член легендарного «Клуба-81», творивший, однако, трудно и мало. Его первая, небольшая по объему книжка рассказов «Кладоискатель» увидела свет года через два после наших крымских приключений. В литературной тусовке ее стали называть «Окладоискатель». Что было, в общем-то, несправедливо, поскольку писатель своим местом кочегара газовой котельной был весьма доволен и других должностей и окладов не искал.

Комплекцией, усами и кудрями прозаик сильно смахивал на хрестоматийный портрет Бальзака (то есть был он действительно крупным). Так и назовем нашего старейшину. Был наш Бальзак примерно в том же возрасте, в котором «вьюноша» Оноре расписался в городе Бердичеве с Эвелиной Ганской, то есть лет пятидесяти.

Вторым по старшинству был я. Но рассказывать о себе совсем не хочется.

Третьим шел главный редактор нового ленинградского молодежного издательства, уже успевший недавно выпустить свой первый роман в Москве. Экземпляр книги он обычно дарил с оговорками – мол, не стоит обращать внимания на разные там мелочи… Дело в том, что по приезде в Москву для вычитки корректуры романа он впал в сильный загул со столичными друзьями, и материал, естественно, не вычитал (до того ли было?), понадеявшись на корректоршу. А та, вероятно, понадеялась на него. В итоге книга вышла с умопомрачительным количеством опечаток.

Как бы потолковее обозначить нашего собрата? Одна девушка, познакомившись с ним, сказала мне, – а была она весьма ехидной: «Смахивает на цыпленка!» Я возразил: «Совсем не похож!» Действительно, ни обликом, ни повадками. А потом подумал – нет, что-то все же есть. Может быть, довольно близко посаженные глазки? (А у цыпленка они как посажены?) Или какой-то встрепанный, недоуменный вид с похмелья? (Хотя общеизвестно, что цыплята горькую не пьют). Короче, что-то есть, и все тут. Так и назовем его в этом повествовании – Цыпленок. Ничего тут обидного нет – Цыпленок и Цыпленок.

В женскую, нелитературную, слава Богу, часть нашей команды входили Наташа, вторая жена Цыпленка, миловидная светловолосая молодая женщина, и девушка Квапсик, приехавшая со мной.

Что сказать о последней? Упругое тело совсем еще юной кобылки, чуть зашелушившаяся от солнца и морской соли горячая кожа, пухлогубый африканский рот, зеленые стервозные глазищи… Одним словом, Квапсик. И добавить тут нечего.

Всем кагалом мы поселились в отдельном домике с двумя комнатами и общей верандой, увитой жестким диким виноградом. Цыпленок с Наташей и Бальзак заняли меньшую трехместную комнату, изогнутую коленом. Мы с Квапсиком – большую, в которой оставалось еще несколько свободных коек.

Мы поставили себе целью непременно оприходовать каждую из них. Помню, помню я наши экзерсисы!.. Квапсюня лежит на животе, уткнув лицо в подушку. Щиколотки полусогнутых раздвинутых ног – на железной спинке кровати. А я, сидя на пятках, помещаюсь между ее бедер.

Комната нагрета дневным солнцем, в ней душно. Пот стекает жгучими ручейками. Наши скрещенные бедра образуют нечто вроде буквы «живеди» кириллицы. И трутся, трутся друг о друга, и словно плоть уже начинает дымиться…

О, как умела она подлаживаться под меня! Казалось, даже извивы тела ее созданы по моим лекалам. А я в те времена больше любил брать, чем отдавать.

Взрывается одновременное «всё!». Она поворачивает ко мне раскрасневшуюся скуластую мордаху, и глаза ее сияют.

Однажды, когда после утреннего купания и завтрака в изобильной местной столовке с ностальгически смешными ценами, мы по обыкновению приступили к любимому делу, за окном без занавески в яркой зелени я увидел заинтересованное молодое женское лицо с нервными губами. Квапсюня в соответствии с занятой позицией видеть окно не имела возможности. Отлепив руку от ее пылающей ягодицы, я сделал приглашающий жест вуайеристке. Она моментально исчезла. А, быть может, и жаль…