Читать книгу Другая жизнь Генриха Крамера - Михаил Павлович Горбунов - Страница 1

Другая жизнь Генриха Крамера

Михаил Горбунов

Оглавление

Ошибка Агасфера      4

Рождение Голгофы      4

Линия Наска      5

Марсианские маньяки      7

Посылка Председателя      9

Волшебник страны Коз      11

Визит большой дамы      12

Тайна архива Пайтити      14

Сумасшедший аптекарь      16

Сколько граней у стакана Мухиной      20

Через гендерные стереотипы к звездам      23

Первый рассказ автора      26

Второй рассказ автора      29

Похищение архива Пайтити      32

Основы полета на метле      34

Обед на краю вселенной      36

Новый архив цитадели      37

Засада в Засаде у За Сады      40

Утес вожделения      42

Третий рассказ автора      44

Кто-то сломал ворота      48

Новая метла летит по новому      51

Темный человек      53

Ночной таран      55

Основы небесной механики      57

PS      58

Текст написанный Генрихом Крамером до конца света или Когда все уйдут      59

Воскресенье. Утро      59

Воскресенье. До полудня      63

Воскресенье. После полудня      65

Воскресенье. Вечер      67

Понедельник. Утро      69

Понедельник. Полдень      71

Понедельник. Перед полночью      72

Вторник. Утро      74

Вторник. До полудня      75

Среда. Утро      78

Четверг. Утро      80

Месяц спустя. Вечер      84

Лига стены Геркулеса – Страннику      85

Нигде      89

Ошибка Агасфера

Через тыщу лет из-за штор моллюск

извлекут с проступившем сквозь бахрому

оттиском «доброй ночи» уст,

не имевших сказать кому.

И. Бродский

Рождение Голгофы

Хмурым дождливым утром восемнадцатого числа осеннего месяца туманов Генрих Крамер, он же Господин Г, стоял у высокого узкого окна в виде бойницы, направленной в его мир и, мрачно усмехаясь, наблюдал за мелкими, суетливами горожанами устанавливающими распятие на Голгофе. “Они так ничему и научились”, – тягуче-медленно думал он. Основание крестовины, выточенное из свежесрубленного, оранжево-медного соснового ствола, было тяжелым и скользким. Директор местной строительной конторы, по фамилии Каменный, потрясая гудящей электропилой, предлагал укоротить бревно, однако мэр города, Голем Бецалель, худой, носатый мужчина, сбрасывая с рук ошметки желтой глины, упрекал его в недальновидности. “Крест должен быть виден издалека, – надсадно кричал он раздвигая руки в стороны и тянулся вверх, приподнимаясь на носках, однако ступни его в зеленых резиновых галошах разъехались, он шлепнулся и заскользил вниз по склону, неотвратимо превращаясь в глиняного человека. “Воистину падший Голем”, – порадовался аналогии Крамер. Два местных айтишника, избегая упавшего мэра, отскочив в стороны, бросили столб, который, ускоряясь, устремился вслед за Големом. “Си Зиф, – раздраженно закричал директор одному из айтишников, – завтра снова потащишь это проклятое бревно наверх”. Горожане, проводив пустыми взглядами удаляющийся столб, накинули на головы большие серые мешки капюшонов и сумрачными силуэтами скрылись внизу в утреннем дождливом тумане. Оттуда, из сырой хмари, раздался сдавленный вопль. “Очевидно, распятие, изменив свое предназначение, возмездием настигло Голема”, – улыбнувшись подумал Крамер и, зябко передернув плечами, закрыл створки амбразуры. В цитадели было тихо. В цитадели всегда было тихо по причине полного отсутствия обитателей. Пять лет назад, Крамер, будучи весьма популярным блогером-миллионником, приехал в Черепинск за очередным сюжетом и, с согласия Голема, давно пытавшегося раскрутить туристическое направление в городе, поселился в только что возведенном западном бастионе цитадели Пайтити. Впрочем, Пайтити был вовсе не крепостью инков, но очередным новоделом, жалким продуктом псевдоиндейского модерна, накрывшего север континента после Визита Неизвестных. Фасад западного форта выходил на Голгофу, которая была также не Голгофа, а назвалась она на картах вполне прозаично – гора Лысая. И гор этих лысых на севере континента было навалом. По этой причине, Голем, обремененный финансовыми проблемами городка, в попытке привлечь туристов с Юга, поздней осенью, спустя пять лет после Исчезновения Неизвестных, собрал наиболее влиятельных жителей Черепинска. Повесткой мероприятия была озвучена необходимость переименования географических объектов в окрестностях поселения. С изменением названия речушки Задирки, проблем не возникло. В негодовании отвергнув Лету и Стикс, зажиточные жители единодушно переименовали Задирку в Евфрат, ручей “вонючий”, соответственно, стал называться ничем иным как Тигром. С горой оказалось сложнее. Через полчаса синонимы, эпитеты, синекдохи и литоты были исчерпаны. В полутемном зале мэрии наступила тишина. И наступил момент истины, когда аптекарь де Бренвилье, маленький толстяк в сером жилете, страдающий длительным мучительным заиканием и непрекращающимися сексуальными переживаниями, был услышан. В попытке произнести синоним “лысой” – “голая”, потея от волнения, он твердил – “Гол…, гол…, гол…”. “Голгофа, – просветленно возвестил мэр, – принимается без голосования”. Расходись заполночь молча. Темная длань Голгофы предтечей безвременья накрыла Черепинск.

Линия Наска

Три дня спустя, белым стерильным утром двадцать первого числа осеннего месяца брюмера Крамер готовил шпинатный пирог. Первый осенний холод студеной струей затекал в полуоткрытый проем выложенной крупным серым булыжником амбразуры выходящей на Лысую гору. Уже несколько лет черепинцы гордо именовали этот желтый плешивый холм Голгофой. Крамер подозревал, что рано или поздно этот глинистый облезлый увал обретет предначертанное и горожане окажутся в безвыходным положении. “Оставили бы Лысой эту гору, – зажигая по вечерам свечи в установленные нишах трапезной, шептал он, – прилетали бы на вершину ведьмы, шабаш, туда-сюда, было бы весело”. При упоминании ведьм будто ветер ворвался в зал, пламя свечей качнулось, затрепетало, послышался треск, и все стихло.

Извне, через бойницу, кухмистерскую наполнили неразборчивые возмущенные крики. Крамер отложил в сторону облепленный зеленью здоровенный сантоку, ухватил большое полено за сук, напоминавший длинный нос, задумался и, осознав собственную неготовность стать папой Карло, закинул его в пылающий камин. Затем откинул заскрипевшие ставни и выглянул вовне. Ругались четверо. Местные программисты, Си Зиф и Си Плюсплюс, размахивая руками, раздраженно восклицая, указывали мэру и директору на покрытый первым инеем скользкий склон Голгофы, объясняя невозможность подъема бревна на вершину. Мэр Голем, опустив лицо в отвороты зипуна, молчал. Директор, разошедшись, откинув полы серого в крапинку кафтана, кричал айтишникам про вчерашний и позавчерашний день. Разрабы снова тыкали пальцами в блестящий гололед косогора и директор возмущенно увещевал нерадивых программеров в потере времени. Наблюдая за скособоченными карикатурными фигурами черепинцев одинокий блогер заскучал, и хотел уже было вернуться к готовке пирога, но тут подошел к ругающимся одетый в просторную мохнатую кацавейку де Бренвилье. “На.., на.., на…”, – мучительно твердил он, указывая на гору, вероятно пытаясь выговорить слово “нагая”. Голем, погруженный в длительные раздумья по поводу будущего замороженной Голгофы, внезапно вынырнул из глубин зипуна, внимательно изучил извилистую линию на крутизне горы, оставленную им во время недавнего падения, с благодарность посмотрел на вспотевшего от волнения аптекаря и воскликнул, – Да! Теперь она будет называться Наска. На том и порешили. Крамер хотел сообщить, что Наска это плато, но промолчал.

Вернувшись к столу Крамер продолжил готовку. Он не был голоден, не любил шпинат и ненавидел стряпню. Он не готовил пирог уже неделю, не вследствие значительной лени, но по причине отсутствия шпината. Эта трава пропала с огородов Черепинска спустя несколько лет после исчезновения Неизвестных, замуровав, тем самым, Крамера в цитадели. Однако, вскорости, де Бренвилье обнаружил дикорастущий вид этого растения в распадке за вонючим ручьем, но сохранил этот оазис в тайне. С тех пор, уже в течении двух лет аптекарь, заготавливая лечебные травы, засушивал также дикий шпинат для нужд Крамера, выдавая его небольшими порциями блогеру в качестве оплаты за услуги рекламы в интернете, которые предоставлял Крамер. “Какой пирог из сушеного шпината”, – возмущенно выговаривал Крамер аптекарю впервые принесшему ему корзину с сушеными листьями, но, вняв его увещеваниям, убедился, что эффект от сушеного шпината в пироге оказался даже выше, чем пирог из обычной свежей травы. С тех пор непременным ингредиентом пирогов являлся именно сушеный шпинат. Изредка, после очередной любовной неудачи, сексуальные переживания овладевали де Бренвилье и он впадал в длительную депрессию не отвечая на звонки и не открывая двери, оставляя тем самым Крамера без шпината. На многочисленные просьбы Крамера о передаче ему сразу всех запасов травы аптекарь отвечал неизменным отказом, ссылаясь на особые условия хранения. Вчера же, аптекарь, спустя несколько дней после фиаско с За Садой, сумел преодолеть себя и сам принес корзинку с травой к западному бастиону. Совместными усилиями, с помощью двух связанных шарфов и шеста для сбивания сосулек они подняли корзину в окно Крамера.

Пирог подгорел. “Откроется, не откроется дверь? Раньше всегда открывалась”, – заволновался Крамер, осмотрел пирог со всех сторон, сморщился от запаха горелого теста, напялил на себя утепленный чекмень, ухватил поднос толстыми рукавицами, и спустившись по винтовой лестнице, водрузил выпечку в нишу напротив входной двери. Высокие четырехметровые створки натужно загудели и внезапно, подобно ладоням бога легко распахнулись в мир. Поток холодного воздуха вперемешку со светом заполнил галерею. “Сработало!”, удовлетворенно воскликнул Крамер и после недельного заточения шагнул через дубовый порог наружу по привычке оглянувшись назад. Пирог как всегда исчез.

Марсианские маньяки

Марсиане изнасиловали За Саду ровно в двенадцать часов следующего за переименованием голгофы дня. Предшествовали этой знаменитой истории не менее знаменательные события. В полдень, сразу после появления в Черепинске плато Наска, директор и мэр перехватили блогера Крамера спешившего к градостроителю Шестибашенному. Заметив, что стал объектом внимания двух ниспровергателей существующих топонимов, Крамер попытался скрыться в харчевне название которой проворный трактирщик уже успел поменять на “Титикака”. “Надо же, еще вчера она называлась Вечеря”, – успел подумать он распахивая тростниковую дверь, но был оставлен цепкой рукой директора.

– Послушайте, Крамер, – опоссумом прищурился директор, – расскажите-ка нам про Наска.

– Гугл в помощь, – привычно отбился блогер, ввинчиваясь в дверной проем, откуда был тут же изъят с помощью подоспевшего Голема.

– Послушайте Крамер, – возмущенно задыхаясь закричал мэр, – вы уже пять лет живете бесплатно в Цитадели и ничего не сделали для города.

– Бесплатно, – разъярился Крамер, – я пять лет не могу избавиться от вашей проклятой крепости. С каждым закатом солнца, какая-то сила отправляет меня обратно вновь в заточение.

– Все вопросы к Шестибашенному, – отпарировал Голем.

– К нему и иду, благо еще месяц назад записался на прием, – отрывая от себя руки “топонимеров” отозвался Крамер.

– А зря идете, – злорадно потирая костистые руки осклабился директор, – сегодня часы приема у архитектора вновь перенесены на поздний вечер, а с закатом, вы, как известно, фьють, обратно в стойло..

Крамер сплюнул. Делать было нечего и он загуглил тему про Наска. Гугл предложил ему несколько популярных версий и он сообщил мэру и директору, что плато Наска, по мнению ученых, является космодром инопланетян, а линии Наска – есть не что иное как разметка для парковки ихних инопланетных кораблей.

Голем возбудился не на шутку.

– Великолепно, потрясающе, нам нужен скандал, – кругами ходил он по дороге размахивая палками рук, – значит так – здесь на плато высадятся марсиане и кого-нибудь изнасилуют, а вы, Крамер, отразите это в новом ролике на своем канале. Миллион просмотров обеспечен.

– Когда изнасилуют? – машинально спросил блогер доставая смартфон.

– А чего резину тянуть, – радостно сообщил Голем, – завтра и изнасилуют, с корабля прямо на бал, как говорится.

– Действительно, – съязвил Крамер, – какая изящная метафора, с ихнего марсианского корабля и прямо на… хм… надо же какое интересное созвучие.

– Постойте, – ошарашенно спросил молчавший до этого директор, а кого они будут насиловать, эти самые марокканские негодяи.

– Не марокканские, а марсианские, – с упреком поправил его мэр, – читайте А Толстого, классику так сказать. Крамер хотел поправить его, но Голем восторженно продолжал:

– Сегодня точно мой день, вот ее и будут насиловать, – он показал пальцем за спины Крамера и директора и торжествующе завопил, – Сада иди сюда!

– Вот это засада, – запереживали марсианские шпионы, отправляя срочные инопланетные шифрограммы в центр.

– И это действительно была Засада, – послышался голос за кадром.

Крамер обернулся. За Сада оказалась здоровенной теткой в два метра ростом и весом за двести. В обеих руках она держала по мешку картошки. “Ведра на три не меньше каждый”, – потрясенно предположил он и содрогнулся, представив эпохальность битвы Сады с марсианами.

– Зачем так рано назначили, на завтра, – обратился он с поправкой к Голему, – они не успеют, дайте им хотя бы неделю.

– Нет товагищи, непьеменно завтга, – внезапно закартавил Голем Бецалель, мечтательно прищурился, поправил кепку и зацепился большими пальцами за проймы потрепанного жилета.

Посылка Председателя

На следующий утро после высадки марсиан Крамера разбудило бряканье пришедшего сообщения. Днем этот рингтон звучал весьма бодренько, но на рассвете подрывал еще не проснувшееся сознание. В очередной раз поклявшись поменять днем звук сообщения, Крамер нащупал смартфон, поднес его к лицу и приоткрыл правый глаз читая текст. Уведомление извещало Крамера в том, что департамент ведовского зодчества виртуальной канцелярии Председателя высоко оценивает заслуги господина Г перед империей и в знак признательности высылает по его запросу комплект исполнительной документации на цитадель Пайтити. Документы следовало получить в офисе местной транспортной конторы, код на получение также прилагался. Крамер выругался. Он не мог покинуть цитадель, потому как шпинат закончился, а де Бренвилье вновь угодил в тяжелейшую депрессию, ставшую закономерным итогом битвы в которой аптекарь под видом марсианина, совместно с двумя другими марсианами Си Зифом и Си Плюсплюсом, осуществил возмутительнейшее лиходейство над несчастной Садой. Однако, этим же вечером, Крамер и мэр долго обсуждали как перемонтировать нынешнюю запись ибо взаправду злодейство над тремя марсианами свершила истосковавшаяся по злодеяниям За Сада.

Крамер набрал директора и попросил оказать содействие в доставке посылки к цитадели, потому как владельцем этой самой транспортной конторы был никто иной как супруг дочери директора, а имя и фамилия этого мужа дочери были предельно коротки – Кар Го. На самом деле, фактическим владельцем этой конторы, был сам директор. Но во избежание кривотолков фирму записали на косноязычного Кар Го. Директор сразу согласился помочь и они еще немного побалагурили, обсуждая скабрезные подробности вчерашнего происшествия. Отключившись, Крамер ощутил неприятный осадок от темы состоявшегося разговора. Он вымыл руки и лицо струей стуча ладонями по соску бочонка переделанного в рукомойник, вытерся толстым мохнатым полотенцем с надписью “Deliverance”, запрыгнул на кровать и стал ждать курьера, предвкушая скорое избавление от уз цитадели.

Ждать пришлось долго. Очень долго. Крамер несколько раз брал в руки телефон не решаясь вновь беспокоить директора, три раза проверил корзину с веревкой предназначенную для подъема документации. Пообедал. Время густело, вытягиваясь в Лету. Наконец издалека послышалось натужное гудение рыкающего дизеля. Раздался звонок и сиплый, недовольный голос Кар Го сообщил ему, что груз прибыл. Крамер радостно поблагодарил его, распахнул ставни амбразуры и опустил сквозь вязкий вечерний воздух корзину. Костлявый, сутулый экспедитор с ненавистью посмотрел на него задрав черную всклокоченную голову и кинул в корзину лист бумаги с прикрепленной авторучкой в виде тростникового стило.

– Распишитесь – хрипло каркнул он.

– А документы, – осведомился Крамер, ставя закорючку и опуская корзину вниз.

– Имейте терпение, – с вежливой ненавистью прохрипел экспедитор указывая на многометровую фуру.

– А что, поменьше машину нельзя было прислать, – удивился Крамер, но курьер промолчал.

Вскоре раздалось гудение и на булыжную площадку перед входом въехал буро-зеленый легковой автомобиль доставивший четверых худосочных грузчиков в такой же болотной фирменной робе. Пока Крамер медленно осознавал происходящее, двое биндюжников открыли задние двери фургона, запрыгнули внутрь и будто из ларца передали двум другим длинный, объемный ящик сколоченный из свежих досок. Даже сверху, сквозь вечереющий воздух были видны сургучные печати и герб Председателя на крышке ящика. Двое внизу сноровисто ухватили груз, отставили в сторону и тут же приняли из фургона следующий аналогичный ящик. Выгрузка затягивалась. Где-то на двадцатом ящике Крамер сбился со счета, однако вскоре первый работник выпрыгнул из кузова, а второй передал ему ящик поменьше, размером со стул. Грузчик под нетерпеливыми взглядами трех других водрузил его на груду больших ящиков, люди внизу засуетились, захлопали двери машин, загудели, удалясь, двигатели и все стихло. Крамер молча смотрел как Тьма, стекающая с подножья плато Наска, скрывает тайну цитадели Пайтити.

Волшебник страны Коз

В конце следующего дня вечерняя стужа белыми струйками вьюги скользила вдоль склонов Наска, занося белой пеленой пирамиду ящиков у стен цитадели.

“Душа, переполненная неудачами, с сумеречными холодами извечно погружается в печаль и спасут ее в этой промозглой бездне безысходности только вовремя подброшенное в камин березовое полено и ветхозаветный глиняный ковш теплого верескового эля”, – думал Крамер, опуская черпак в почти полную закопченную корчагу. Тайный рецепт варки этого древнего напитка прислал Крамеру несколько недель назад его подписчик, долгое время занимавшийся расшифровкой закодированных рецептов давно ушедшего волшебника страны Коз. Во избежание повторения ситуации с монополизацией поставок шпината аптекарем, Крамер, обнаружив вокруг цитадели обширные заросли вереска, умудрился до наступления холодов создать большой запас сушеного кустарника.

Второй ковш терпкого, густого напитка освободил Крамера как от груза тягостных обид на черепинцев, отказывающих ему весь день в просьбе по доставке сушеного шпината, так и от чувства легкой вины перед отвергнутой Садой, захотевшей прийти в гости в цитадель с уже испеченным шпинатным пирогом. Перспектива быть замурованным в цитадели вместе с За Садой после тотального изнасилования марсиан на вершине Наска, испугала бы даже Мазоха.

Крамер улыбнулся. Теплый хмельной огонь сиял в нем. В трапезной также было лучисто от играющего пламени камина и неподвижных отблесков свечей. Он достал из шкафа томик “Хромой судьбы”, бережно положил его на стол и направился вниз, в темноту лестничного пролета, чтобы зажечь факелы в выходной галерее. “Пусть будет светло”. – предвкушая новую встречу с героями любимого романа, радостно напевал он, подхватывая по пути вновь наполненный ковш. Зажигать факелы с черпаком в руке был неудобно и он на ощупь поставил ковш в выходную нишу. Сзади раздался хруст. Потянуло холодным ветром. Крамер обернулся и увидел чистейшее звездное небо в темном проеме открытых дверей.

Пять лет назад Крамер, сразу после заселения в западный форт, стал узником цитадели. Целый год он искал возможность получить свободу, но только присланный на почту с анонимного адреса лайфак про шпинатный пирог, даровал ему, подобно Золушке, временное избавление от стен крепости, ибо каждый вечер, с закатом, неизвестная сила возвращала его в трапезную цитадели. Тысячи рецептов, напитков, приправ и химических веществ размещал он в выходной нише. Тщетно. Срабатывал только шпинатный пирог.

Пять лет поисков и вот он, новый ключ к свободе – старинный ковш, полный теплого верескового эля. “Мда…Пивом тут не обойдешься”, – ликующе закричал Крамер. Он поднялся в трапезную, принял на грудь стакан рома от старика Флинта, загорланил: “тварь ли я дрожащая”, – и, прихватив две бутылки “хвачкары”, гулко зашагал по ночным черепинским улицам в гости к За Саде.

Визит большой дамы

Бам! Бам! Бам!

Гулкие удары стучали в левое полушарие. Крамер тяжело перевернулся на другой бок.

Бам! Бам! Бам!

Теперь гул ударов наполнил правое полушарие. Придется открыть глаза. В смотровую щель отекших век он увидел высокий потолок собственной трапезной. Как я сюда попал. Еще ночью я был на свободе. Преодолевая тошноту он лег на спину. Судя по солнцу в окне был полдень.

Бам! Бам! Бам!

Теперь грохот дуплетом взрывался в обоих полушариях!

Бам! Бам! Бам! Он медленно оторвал голову от подушки. Удары доносились снизу.

Бам! Бам! Бам!

Это стучат в двери – была следующая мысль. Кто же там.

Крамер медленно пошатываясь подошел к оконной амбразуре, распахнул створки и посмотрел вниз.

Бам! Бам! Бам!

Сада стояла спиной к двери и что было силы лупила по двери пяткой закованной в кирзовый сапог. На скрип створок она подняла косматую голову, глаза ее сияли радостным восторгом. Ни капли пресыщения не было в них. “Я так и знала, что ты здесь, хотя и нет твоих следов ведущих в дом” – запела она. “Господи, еще следопыта мне не хватало”, – медленно думал Крамер разглядывая свежевыпавший снег. Действительно, на площадке были только следы За Сады. “Воздушно-капельным путем”, – почему то вспомнилась ему надпись на плакате размещенном на стене в школьном коридоре его детства. “Спускай корзину, пошевеливайся, пока шпинатный пирог горячий”. Двухметровая амазонка кариатидой демонстрировала, вздымая к небу, здоровенную коробку с пирогом. “Негодяй, – радостно кричала она, – ты исчез прямо с меня на рассвете, ты оставил неудовлетворенную женщину и сейчас я требую сатисфакции!”

“Ции… Ции.. Ции…” – отзывалось плато Наска.

Увидев пирог Крамер проглотил тошноту и отошел от окна. Разочарование переполняло его. Значит эль действует только до рассвета. Пирог – до заката, а эль – до рассвета. Кстати об эле. Он подхватил лежащий на полу ковш, зачерпнул горьковатый, пахнущий полдневным медом напиток и разом жадно ополовинил сосуд. Живительная влага утолила жажду, легкий хмель очистил разум и волшебная сила наполнила его. “Лолита, свет моей души, огонь моих чресел” – сказал книжный шкаф. Крамер обернулся к вырезанному из красного дерева шкафу. Книги молчали. “Однако чудесные козлы были у этого самого волшебника”, – сообщил Крамер корчаге с вересковым элем.

Бам! Бам! Бам! донеслось снизу. “Пойду ,открою, – как бы нехотя подумал он, – а заодно и позавтракаю, а больше ничего другого, ни-ни”. Крамер наполнил ковш, спустился вниз и поставил его в нишу. Ничего не произошло. Он достал ковш и снова нарочито-демонстративно водрузил его в внутрь стены. Двери стояли как вкопанные. В этом месте повествования Крамеру стоило бы расстроиться, но волшебный напиток освещал дорогу в мир, и он предположил, что эль действует только после заката солнца. “И эль действительно действовал только после заката”, – подтвердил голос за кадром. “Копелян! Точно, Ефим Копелян”, – узнал голос Крамер.

Бам! Бам! Бам! Снова раздались оглушающие удары в дверь. Эль вступал в свои права заполняя территорию урги. Мысли Крамера на мгновение остановились и потоком хлынули в правильном направлении, полностью соответствующим ситуации. Крамер, забыв про ковш в нише, легко взбежал по ступеням и, волнуясь, опустил корзину вниз.

Тайна архива Пайтити

Сада ушла еще до рассвета, радостно сообщив Крамеру, что теперь у него всегда будут свежеиспеченные шпинатные пироги. “Избавляясь от шпинатной зависимости, не попаду ли, с учетом темперамента Сады, в иное фармацевтическое рабство к аптекарю”, – задумался Крамер.

“Меня не провожай” – пропела Сада и двухсоткилограммовым мотыльком спорхнула вниз по ступенят. “А тут и двери открыты”, – послышался снизу ее голос и все стихло. Крамер вспомнил про ковш с элем оставленный в нише -”Сработал!”, – сообщил он книжному шкафу. Шкаф, в знак согласия попытался хлопнуть правой дверкой, но задремал. Крамер понимающе кивнул, встал и подошел к окну. На заснеженной площадке перед цитаделью были только вчерашние следы Сады ведущие в цитадель.

Не найдя ответа произошедшему, Крамер. вдруг осознал, что скоро рассвет и он вновь не сможет получить доступ к архиву хранящемуся на площадке перед цитаделью. “Нужно успеть занести хотя бы небольшой ящик. Крамер запрыгнул в сапоги, накинул халат и стремглав выбежал на площадку, краем глаза успев заметить медленно закрывающиеся створки дверей. Он ухватил обеими руками верхний ящик, поднял его, медленно разворачиваясь к проходу и внезапно оказался в трапезной с ящиком в руках. Перенос состоялся, осознал он и вдруг понял, что неведомая сила вернула его в цитадель вместе с ящиком. “Весьма полезная опция”, – оценил он, удивляясь, что подобный случай произошел с ним впервые за все время заточения.

“Впрочем, долой разврат, да здравствует анализ и синтез”, – несколько более пафосно, чем следовало, воскликнул он и принялся изучать поставленный на стол ящик. Наконец-то ему представилась реальная возможность разгадать тайну цитадели. Загадкой оставалась необходимость столь объемного архива для двух зданий из которых состояла цитадель – западного, где жил он, и северного бастиона и общая площадь этих новоделов, по его предположениям, была не велика.

Ящик, сколоченный из свежевыструганных досок, издавал запах хвои палеозоя. На боковой стенке солнечно светилась застывшая капля смолы. “Как интересно”, – сообщил ящику Крамер и, подцепив ногтем смолу, попробовал ее на вкус, раскусив крупными передними резцами.

– Не иначе как кордаит, – внезапно подумал он, – какое странное слово, откуда я его знаю, впрочем, память сама подскажет”.

– А память не знала, – хотел съязвить Копелян, но тоже промолчал.

Ящик был обмотан позеленевшими от времени двумя латунными полосами. Впрочем, шляпки гвоздей были искристо-блестящими. Верхняя крышка ящика была испещрена печатями различных инстанций и венчала эту череду огромная печать Председателя в виде трилистника. “Интересное сочетание древнего и нового”, – думал Крамер, отыскивая инструмент которым можно было бы открыть ящик. Единственным подходящим инструментом оказалась мотыга приобретенная им для копания вереска. После безуспешных попыток подсунуть острие мотыги под ленту, наконец раздался долгожданный пронзительный скрип извлекаемого гвоздя и латунная лента лопнула на стыке. Аналогичная судьба ожидала вторую полосу. Крамер взял паузу, чтобы унять волнение, его сердце заколотилось еще сильнее и он откинул крышку. Внутренность ящика была плотно заполнена древними книга, а сверху лежал огромный старинный фолиант толщиной не менее десяти сантиметров. Называлась книга просто и незатейливо, – “Реестр документов проекта Пайтити.” Шрифт текста был рваным, будто вырублен топором. Ниже следовала надпись указывающая авторство проекта – “Главный архитектор Шестибашенный”. Прямо за именем Шестибашенного в скобках указывалось, очевидно, второе имя архитектора – “Пача Камак.” Верхом неправдоподобности происходящего была дата проекта – “одна тысяча четыреста двадцать первый год”. Крамер сглотнул и посмотрел на корчагу с элем. Корчага изумленно молчала. Крамер хотел зачерпнуть эль, но вспомнив, что ковш остался внизу, выложил толстенный том на стол. Наименование проекта и автор устраивали его полностью, но вот дата… “Вранье, – громко обратился он к книжному шкафу, – люди столько не живут”. Шкаф понимающе заблестел корешком “Отягощенных злом”. Читать реестр не хотелось, он отложил фолинат в сторону и достал следующую, не менее древнюю книгу размером поменьше. “Спецификация драгоценных металлов. Том первый”, – удивленно прочитал он и открыл переплетную крышку книги. Первая же запись спецификации вызвала у него саркастический смех. Надпись под номером один гласила “Унитаз золотой, царский – 27 штук”. Все последующие книги также оказались спецификациями с перечнем драгоценным изделий. Даже канализационные трубы были выполнены из золота. В специальном кармашке на боковой стенке ящика оказался полиэтиленовый пакет с флешкой и стикером с надписью” “Архив в формате “pdf”. “ Вот это замечательно”, – улыбнулся Крамер и извлек из ящика последний документ, истертый, сложенный вчетверо кусок кожи с нанесенной на него картой. Тисненая надпись сверху карты гласила “Карта расположения Пайтити”. Всмотревшись в знакомые контуры Крамер понял, что видит, не что иное, как изображение южноамериканского континента.

Сумасшедший аптекарь

Крамер проснулся от прикосновения теплой ладони солнечного луча возложенной на его лысеющее темя. Он сощурился, улыбнулся, перевернулся на другой бок. Он снова был молод и полон сил. От вчерашнего разочарования не осталось и следа. “Прекрасная штука, этот вересковый эль! – запел он утреннюю осанну, – стократ был прав шотландский король в своем усердии поисков столь чудесного рецепта.

Вчера, когда очередная неудача в поисках пути избавления из заточения настигла его, он совсем упал духом. Угрюмые псы со всех близлежащих земель, от самого далекого окоема, все, до последнего щенка, способного оторваться от титек матери, собрались на вершине Наска. Безжизненная луна, неподвижным зрачком застывшего в нирване Будды, висела над черной линией горизонта. Вековая скорбь слышалась в многоголосом вое зверей. И Крамер вспомнил про эль. Он обреченно спустился вниз к двери. Ковш был в нише и был пуст. “Хоть ковш оставили и то спасибо”, – проворчал он изымая сосуд из стены. Пришел он в себя только после третьего ковша.

Ближе к обеду пошел снег. Крамер стоял у окна наблюдая за стремительным маховым промельком пушистых белых хлопьев. В какой то момент ему померещился сумеречный силуэт промелькнувший над вершиной Лысой горы. Крамер всмотрелся в мельтешащую даль и ничего не увидел. “ Вероятно небольшой снежный смерч”, – предположил он. Черепинск заметало, как забытый богом полустанок где нибудь под Актюбинском. “Причем здесь Актюбинск, это же в другом мире”, – хотел возразить Крамер, но его вызвонил Директор. Захлебываясь от восторга он сообщил, что де Бренвилье сошел с ума и сейчас его везут в дом скорби замотанного, подобно Тутанхамону, в смирительную рубашку. Крамер хотел возразить, что замотана была мумия фараона, но информация последовавшая далее смешала его мысли. Директор, подвизгивая от смеха, сообщил, что по утверждениям разом избавившегося от заикания аптекаря, позапрошлой ночью, под утро, разбив окно спальни на втором этаже, влетела на метле в его дом голая Сада и, приковав хозяина дома к спинке кровати, добилась от него выдачи всей партии сушеного шпината. “Представляешь, Крамер, – задыхался от хохота директор, – двести килограмм голой Сады, на метле, подвергают сексуальным пыткам несчастного, маленького, озабоченного аптекаря и похищают у него двадцать килограмм сушеного шпината”. “Шпината, Крамер!” – гоготал он в ухо ошарашенного блогера.

Согласившись с Директором, что подобная картина может возникнуть только в голове сумасшедшего, Крамер отключился и поспешил вниз, в выходную галерею. Там, на первом этаже, в пыльном темном чулане, расположенном сразу за нишей, хранилась метла. Судя по пятнадцати прутьям торчащих из нее, метла была очень старой и очень одинокой. Открыв окованную желтым металлом дверь Крамер застыл истуканом. Метлы в чулане не было. Наконец появилась версия отсутствия Садиных следов на снегу. Хотя если принимать эту версию всерьез, то Крамеру тут же следовало попроситься в одну палату с фармацевтом.

Крамер поднялся наверх к амбразуре окна и сравнил размеры оконного проема с габаритами Сады. Быть атакованным ночью пролетевшей сквозь метель двухметровой снежной бабой было крайностью даже в понимании Крамера. Снизу раздался грохот. “Эй, котик, спускай корзину”, – кричала килотонная любовь Крамера.

Визит к архитектору

Теперь у Крамера было два выхода из цитадели – шпинатный, действующий после прихода рассвета до заката, и вересковый, освобождающий выход после завершения заката и вплоть до рассвета. Наступили холода и Сада испекла и заморозила кучу шпинатных пирогов, висевших в авоське за амбразурой. Эль в волшебной корчаге не успевал прокисать. Осталось только правильно скомбинировать и, наконец, получить доступ к Шестибашенному. И вот тогда наверняка раскроется одна из печатей на тайне его заточения.

Крамер набрал номер секретаря архитектора. Голос женщины-робота, будто призрак ответила эхом воплям зуммера. Его попросили проговорить цель визита. Этот вопрос всегда ставил Крамера в тупик. Про проклятие, колдовство было странно говорить роботу и Крамер, отчетливо выговаривая звуки, надиктовал название темы визита – ”Проблемы выхода из цитадели в Черепинске.” Наступила обычная тишин. “О, – проговорил оживший голос женщины, – вы знаете, как раз сегодня товарищ Шестибашенный, будет заниматься этой тематикой, я запишу вас ровно на двенадцать часов. Вам в кабинет номер триста двадцать четыре, второй этаж”. Она пикнула зуммером и отключилась. Крамер посмотрел на часы. Часы показывали десять утра. “Странно все это”, – подумал Крамер, впервые ему назначили время через два часа. Навряд ли они успеют перенести визит. Он быстро оделся, накинул зипун, недовольно осмотрел себя и сказал -”Чекмень”. “Что чекмень”, – спросил автор. “Чекмень, – повторил Крамер. – я накинул чекмень”. “И это действительно был его чекмень” – подтвердил Копелян.

“Нужно спешить, чтобы не перенесли визит”, – Крамер закинул в нишу пирог и, оскальзываясь, побежал к дому архитектора. Двухэтажное здание дома Шестибашенного находилось напротив мэрии. Впрочем весь Черепинск называл это строение мастерской. Наблюдая из окна мэрии за бегущим Крамером, директор прокомментировал наблюдаемое, обращаясь к Голему – “Есть вероятность, что сегодня он попадает к Волхву”. “Не думаю, что его отпустят”, – раскладывая по столешнице документы ответил мэр.

Здание было обычной белесой провинциальной конторой без вывески какого-нибудь местного жкх. “Не многовато кабинетов будет для такого здания”, – подумал Крамер вытягивая на себя серую деревянную дверь. Дверь скрипнула, он шагнул и оказался на площадке перед обычной подъездной лестницей обыкновенной пятиэтажной хрущевки. Других дверей на площадке не было и он стал подниматься переступая через две ступени. Коридор второго этажа был традиционным общежитским коридором провинциального машиностроительного института в каком-нибудь южнозауральском Кургане. “Южнозауральский, – пробуя слово на вкус оценил Крамер, – надо же, никогда не слышал о таком”. Копелян промолчал. Впрочем, отличие таки было. Под номерами комнат висели таблички с именами. И еще у коридора не было конца. Не, ну окончание наверняка было, но линии коридора, повинуясь закону перспективы, сходились в одну точку. “Так вот она какая сингулярность пространства”, – подытожил Крамер поворачиваясь в правой двери. Надпись на табличке двери под номером означала, что ней, за дверью, находится никто иные как “Луи Лево и Жюль Ардуэн-Мансар”. “Это прямо колумбарий какой”, – отклассифицировал ситуацию Крамер. Имена были незнакомы ему. “Два в одном, – банально сообщил он табличке, – однако нужно поторапливаться, время одиннадцать пятьдесят пять, а мой номер триста двадцать четыре”. Впрочем, проблема решилась тут же, не сходя с места. Номер кабинета слева оказался искомым триста двадцать четвертым. Табличка гласила, что тут покоится, то есть находится некто Имхотеп. “Шел к архитектору, а пришел к фараону, вот это папирус случился, – удивился Крамер, впрочем, – подфартило, далеко шагать не нужно”. “Не фарт, но трезвый расчет, – весомо отвесил фразу автор, – вот герой будет идти и читать таблички, а где я возьму как минимум триста двадцать четыре великих архитектора”. “И действительно, впоследствии нужный кабинет всегда оказывался первым слева”. – голосом Копеляна подумал Штирлиц.

Часовая и минутная стрелки, усугубленные подоспевшей секундной, слились в пароксизме единства на цифре двенадцать. “Пора”, – решился Крамер и постучал. “Да-да”, – непонятным голосом отозвались за дверью. Крамер потянул за ручку в виде головы льва и прищурился, пряча глаза от яркого света в открывшемся помещении. Посреди абсолютно пустой белой комнаты стоял несколько полноватый рохля в одной набедренной повязке. На его безволосой груди размещалась свисающая с шеи табличка с надписью “Мазок”.

– Кхм…, – откашлялся, отступая в коридор Крамер.

– Постойте, господин Г, – запереживал рохля, – мы ждали Вас.

– Я Генрих Крамер и я к товарищу Шестибашенному, – сообщил Крамер пятясь и пытаясь прикрыть из коридора дверь.

– Ну конечно, – Коровьевым засуетился рохля, – вы Генрих, значит господин Г, а я его секретарь, моя фамилия Мазок.

– Захер-Мазок, – зачем-то сказал вслух Крамер.

– Просто Мазок – заулыбался секретарь, поправляя сползающую повязку, – а друзья зовут меня, просто Эм”.

– Впрочем, перейдем к нашему, точнее вашему визиту, – Эм изъял из глубин повязки сложенный вчетверо папирус. Почему-то Крамер сразу понял, что это папирус.

– Итак, – продолжил секретарь вчитываясь в документ, – тема вашей встречи с товарищем Шестибашенным, – Проблемы выхода из пирамиды в Черепинске”. Крамер хотел возразить, но не успел.

– Товарищ Шестибашенный – распаляясь, продолжал Мазок, – весьма и весьма заинтересовался наличием гробницы в родном Черепинске и…

– Цитадели, а не гробницы, – напрягаясь от неприятного предчувствия оборвал его Крамер. Мазок осекся. Он внимательно вчитался в папирус, бормоча, – вот этот иероглиф означает пирамиду, а этот… он замолчал бормоча – “проклятый новояз”.

– Простите, господин Г, – я вынужден покинуть Вас на некоторое время. Он толкнул незаметную дверь в белой стене за его спиной и поспешно проскользнул в нее, прикрыв ее за собой.

Находиться в пустой комнате было на редкость скучно. Крамер маетно побродил от стены к стене, потом подошел к тайной двери и толкнул ее. Жаркий ветер охватил его, а крики тысяч людей наполнили комнату. Крамер ошеломленно молчал перед величием грандиозной картину внизу. Он стоял в дверном проеме на вершине лестницы. ведущей вниз, в заполненную людьми долину. Слышались грозные оклики, шелканье бичей. Маленькие фигурки людей. будто муравьи тащили, огромный каменный блок. Несколько фигур ходил вокруг них размахивая руками. “Надсмотрщики и рабы”, – догадался Крамер, а где же секретарь. А секретарь был, там внизу, у основания лестницы, разговаривая со здоровенным седым стариком, закутанным в белую хламиду. Увидев движение секретаря, готового подниматься наверх, Крамер прикрыл дверь и отскочил к противоположной стене. Вернувшийся Мазок был смущен, но разговаривал сухо и официально.

– Извинете, господин Г, в связи с ошибкой нового сотрудника был неправильно переведен ваш запрос на встречу, и к сожалению, товарищ Шестибашенный, находясь в сегодняшней ипостаси, не сможет помочь в решении Вашей проблемы.

Раздался щелчок и Крамер оказался в собственной трапезной. Холодное солнце молча зависло над плато Наска.

Сколько граней у стакана Мухиной

– Клайв недоделанный, – нервно измеряя шагами каменный пол трапезной, обиженно пенял автору Крамер, – напридумывал двери в иные миры, а меня просто пнули оттуда и вот, с сердцем, пронзенным тоской, с помутившимся разумом, я больше не вижу свою дхарму

– Я не буду сражаться, о Хришикеша, – неожиданно провозгласил он и ошеломленный умолк.

– Послушай, Хуан, здесь ты не воин и не Стрелок, потому как твоя случайность, как и неопределенность твоя, увы, обозначены сюжетом, – продолжая придерживаться основной фабулы, аргументировал автор, весьма удивленный, впрочем, неожиданным, но перспективным ответвлением сюжета. Но Крамер не слушал его.

– Я не Хуан, – возмущался он, если уж решил засунуть меня в древний Египет, то мог бы получше изучить имена египтян, – Крамер на мгновение задумался, поперхнулся и неуверенно пробормотал, – ну например Анубис. Наступила тишина. Вот это поворот. Не успев еще осознать предыдущую коллизию, автор замешкался. Восприняв паузу как сигнал к продолжению атаки, Крамер яростно продолжил:

– А если бы меня в этой твоей Саккаре поймали и посадили на кол?

– На кол тебя посадили бы в кабинете товарища Постника, а там, в пригородах Мемфиса, тебя просто бросили бы в Нил к крокодилам, – радостно откомментировал Ефим под бряцание сталкивающихся, несомненно, стеклянных сосудов.

–Стаканы Мухиной, граненые, цена семь копеек за штуку, похищены из уличных автоматов с газированной водой на углу Ермолаевской и Бронной, – ледяным голосом отконстатировала гугл-ассистент.

– Знамо дело, – густо и торжественно загудел второй голос за кадром и эфир наполнил дуэт из созвучия долгих и гулких глотков.

– Смотри как ты, на два голоса пьют, точнее на два горла, – позавидовал Крамер, однако, опомнился и оглядел пустую трапезную. “Ну надо же, уже сам с собой дискутирую”, – успокаиваясь, кивнул он книжному шкафу и направился к волшебной корчаге.

Автор-же, забив на продолжение сюжета, решил провести этот вечер с самим собой. Часы показывали ровно семь. Поземка, весь день заметавшая детскую площадку с марсианскими силуэтами качелей и пластмассовых горок, утихла, оставив после себя темные ленты холодный тротуаров пересеченные косыми зебрами снежных заносов. Екатеринбург, открыв кингстоны подъездов, фатально погружался во тьму. Из подъезда слышался метрономный стук каблуков, перемежающийся надрывным мужским кашлем-хрипунцом. Забрякали ключи, хлопнула дверь. Соседи вернулись домой. Слышно было как они нещадно бранились за стеной. Автор перетащил из кабинета в зал торшер, – пусть будет светло и тихо. Тиканье часов тягуче тянулось в тишине и золотистый коньяк неспешно убывал, освобождая искрящийся призмами шестнадцати граней стакан из автомата с газированной водой.

– А вот мы с пацанами в детстве не тырили стаканы из автоматов с газированной водой, – зачем-то сообщил Крамер на следующее утро Саде. Сада недоверчиво хмыкнула:

– Где это такие автоматы стоят, и где прошло твое детство?

У Крамера не было детства, точнее, наверняка, это детство было. И было оно, судя по белесым нитевидным шрамам на руках и ногах, достаточно бурным. А вот воспоминаний об этом самом детстве не было. Так и родился Крамер, сразу после сорока, с этими странными отметинами на теле.

– Не помню, – честно признался он, – возможно парамнезия.

– Конфабуляции, – веско поправила его Сада, – воспоминаниям верить нельзя. Она задышала, поворачиваясь на бок, сжала огромные ляжки и судорога повторного оргазма догнала ее.

– А вообще мне нравится, что ты узник цитадели, всегда дома в одно и тоже время, ну чем не примерный муж, – улыбаясь в утренней неге расслаблено сообщила она.

– Еще чего, – возмущенно буркнул Крамер.

– Да ладно не сердись, я очень хочу помочь тебе получить свободу, узнал, что нибудь новое?

– Судя по истории с неожиданным выбросом меня из мастерской в цитадель до заката, можно предположить, что архитектор однозначно замешан в моем пленении, – задумчиво ответил Крамер, – но вот, что делать дальше, придумать не могу, тупик прямо. Они замолчали, отдыхая.

– Третьего дня, пролетая над бездной Неизвестных, – задумчиво произнесла Сада и осеклась.

– Пролетая что? Над бездной кого? – ошарашенно подскочил на кровати Крамер.

– Забудь, это фигура речи, – активно дыша прошептала Сада притягивая Крамера к себе. И Крамер вновь познал вселенную.

Уже вечером, после ужина, Сада вновь вернулась к оговорке.

– Итак, – начала она, – однажды во время моего странствования по краю бездны Неизвестных. Она замолчала вспоминая подробности. Крамер, недавно освобожденный из гравитационной ловушки вселенной, опасаясь, (ни грамма пошлости, о мой читатель), быть вновь затянутым в черную дыру, не стал уточнять подробности ее путешествия.

– Так вот, с высоты примерно чуть менее четверти лье, – Сада внимательно посмотрела на Крамера. Крамер молчал.

– Умница, – одобрила она, продолжая, – я обнаружила стеклянное сооружение выполненное в виде пирамиды. Вначале я подумала, – так вот куда девался пропавший несколько веков назад Лувр. Однако опустившись ниже, – она вновь внимательно посмотрела на Крамера. Крамер молчал.

– Опустившись ниже, я не нашла никаких следов Лувра, но обнаружила возле этой стеклянной призмы седого отшельника, по имени Зе Дарк Сайд.

– Оф зе Мун, – радостно закричал автор..

– Не перебивайте пожалуйста, – строго сказала Сада, застегивая две верхних пуговицы чересчур короткого халата. Автор отвернулся, продолжая слушать.

– А вообще отшельника звали Рудольф, – продолжала Сада, – и не нужно автору притаскивать свои музыкальные пристрастия в текст.

– Итак, мы разговорились и он очень заинтересовался моим знакомством с тобой. Расспросив все внимательно о нас, вплоть до самых интимных подробностей, – Сада покраснела, – он чрезвычайно обрадовался и, видя мое усталое состояние, вынес из призмы странный поднос, будто парящий в воздухе. На подносе лежала золотистая капсула и граненный стакан полный прозрачной жидкости. И почему-то я не отказалась и выпила капсулу и вся энергия мира, казалось, влилась в меня. Время пролетело быстро и последний луч заходящего солнца упав на боковую грань призмы расщепился космической радугой. Договорившись о следующей встрече, я, не медля ни минуты, улетела домой.

Сада, сокрушенно развела руками и замолчала. Крамер встал и подошел к окну. Черная тень бастиона, будто меч наискосок рассекала освещенное белым светом луны плато Наска.

А где-то там, на краю бездны Неизвестных, Рудольф, проводив взглядом исчезающий в ночном небе силуэт Сады, выпрямился, став темно-филетовым рыцарем, жестко улыбнулся и зашел в призму. Призма, вздрогнула, и одинокой звездой унеслась ввысь в направлении раскинувшейся между созвездиями Геркулеса и Северной Короны, сияющей бесчисленными гроздьями галактик, Великой стены Геркулеса

Через гендерные стереотипы к звездам

На следующий день Крамер начал было собираться в путь, однако, Сада, вернувшаяся к полудню, сообщила грустную весть, что до бездны Неизвестных не менее ста лье. “Так, что тебя вернут еще с половины пути” – с печалью известила она его. Второй проблемой, препятствующей его походу к отшельнику, стало отсутствие этого ущелья на гугл-картах. Сада, рассматривая изображенную на экране поверхность, удивленно пожимала большими, круглыми плечами. По ее словам сразу за плато Наска карты совсем не совпадали с территорией которую она знала. “Вот здесь, – выставив от усердия широкий розовый, говорила она, рисуя кривую линию на листе, – здесь за вонючим ручьем, прямо от распадка, начинается пустошь оставшаяся после Неизвестных”. Карты-гугл, в свою очередь, указывали, что в месте обозначенном Садой как пустошь Неизвестных, находится приличный по размерам водоем с подходящим названием – Неизвестное озеро. Крамер предположил вслух, что Сада видела пустошь давно, а сейчас она наполнена водой, однако, Сада разубедила его, сообщив, что во время последнего полета, несколько дней назад, пустошь была на месте и снега на ней не было. “Там никогда не бывает снега”, – гордо сказала она.