Читать книгу Черный ферзь - Михаил Савеличев - Страница 1

Ночью океан породил чудовище – безглазое, безымянное, громогласное. Шторм бился в ощетинившийся пирсами, остатками стапелей и обломками дасбутов внешний пояс архипелага – гноище. Вечный ураган властвовал в зените Дансельреха. Кипел океан в Стромданге, и колоссальные молнии разбивали непроглядную тьму.

Стоя на краю уцелевшего волнолома, сквозь завывания ветра и грохот прибоя Сворден слышал странный звук, похожий на хруст ломающихся костей. Как будто там, в темноте, стихия истязала великана, выворачивала ему руки и ноги, обрушивала на грудную клетку молот гигантских волн.

В прерывистых вспышках мирового стробоскопа мало что удавалось разглядеть. Сворден снял щелевые очки.

Едкая взвесь оседала на коже, собиралась в капли и стекала вниз за ворот свитера. Стылый ветер дул сразу со всех сторон, цепляясь за промерзлую куртку и пытаясь сорвать ее с человека.

Волны терзали старый волнолом, с жутким ревом вгрызалась в его бетонные бока, все больше обнажая ржавый костяк арматуры. Казалось, сооружение вот-вот не выдержит и обрушится в океан, но Сворден продолжал всматриваться во тьму, стараясь предугадать очередную вспышку молнии и сужать зрачки, чтобы не ослепнуть.

Океан загибался невероятной чашей вверх и смыкался в зените. Клякса урагана, бездонно-черная в Стромданге, постепенно светлела по краям, лишь темные прочерки указывали где грандиозная климатическая флуктуация прорывалась сквозь установленные ей пределы, чтобы обрушиться на гноище. В тех местах черные глыбы островов немедленно окутывались мглой – ни единый проблеск маяков не мог пробиться сквозь нее.

Церцерсис пошевелился, в который раз пытаясь раскурить носогрейку.

– Хорошее времечко, – проворчал он.

Вновь хрустнуло. Свордену показалось, что от погодных установок, неподвижно висящих в центре мира, нечто устремилось куда-то в промежуток между гноищем и цитаделями.

Переливчатое сияние.

– Ломают кости, – сказал Церцерсис. – Шторму ломают кости. Эскадра на подходе.

От тепла ладони намерзший на очках лед стаял, и Сворден вновь надел их. Лучше видно не стало, но острые иглы взвеси уже не так болезненно кололи веки.

Звук прибоя внезапно изменился – монотонное уханье молота разбавилось на редкость отвратительным шуршанием, от которого захотелось глубоко вздохнуть и передернуться. Именно так – вздохнуть и передернуться.

– Эй! – крикнули из темноты. – Це!

Церцерсис обернулся, достал фонарик и осветил узкую полосу волнолома. Через накатывающие волны, хватаясь за уцелевшие ограждения и торчащую арматуру двигалась вереница людей.

Сворден тоже посмотрел назад. Большинство он уже знал – Паука, Блошку, Муху, Мокрицу и Гнездо. С еще двоими знакомства пока не свел.

– Все здесь?

– Пока все, – отозвался впереди идущий с мотком веревки через плечо. – Но кого-то сейчас смоет. Падет сме… – кулак Церцерсиса, поднесенный к зубам говорящего, заставил его замолчать. Поминать смерть перед операцией считалось плохой приметой.

Порыв ветра содрал капюшон, и Сворден увидел, что все лицо говорившего усеивают пятна. Пятнистый заслонился от фонаря, осторожно попытался обойти Церцерсиса, который даже не пошевельнулся пропустить его по безопасной тропке. Сворден еле успел схватить пятнистого за шиворот и поставить рядом с собой. Льда на волноломе становилось все больше.

– Оставайтесь там! – крикнул Церцерсис остальным. – Сейчас все замерзнет!

– Отпусти, – дернулся пятнистый. Сворден отпустил, и тот вновь оскользнулся. Наконец, он кое-как устроился.

– Новичок? – спросил пятнистый.

– Ага, – подтвердил Сворден.

– Как звать?

– Сворден.

– Сворден? – удивился пятнистый. – Чудная кличка какая-то. Вот я – пятнистый, ну и прозвали Пятнистый. Вот уж уродился, башка. Мой кореш – Клещ, так у него вместо рук – клешни. Ну, чистый рак, сечешь? У нас в своре все клички что-то значат. Пятнистый – оно и понятно – пятнистый. Клещ, сечешь, руки – клешни. А если бы руки как руки, то и назвали бы по другому. Мухой, например. Или нет… Муха уже есть, сечешь? Вон стоит. У нас все клички чего-то значат. Тебя бы Дылдой кликнуть или там – Башней, сечешь?

– У нас имена ничего не значат, – прервал словоохотливого Пятнистого Сворден.

Пятнистый помолчал. Недолго.

– Хотя, вот Це тоже непонятно что. То есть, значит. У него имя длинное, сечешь? Забудешь пока докричишься. Вот и обрезали, что твой рак. А ему все равно. Зовут Церцерсис, но говорим – Це, сечешь? Це вместо Церцерсис. Но это Це. Он – башка, сечешь? Больной на башку, то есть. Кому еще в котелок придет с дасбута смыться? Гноище – оно и есть гноище. Не чета цитадели. Цитадель – это цитадель, сечешь?

Церцерсис стоял рядом и молча слушал бормотание Пятнистого. Носогрейка разгорелась, освещая его лицо – жуткую мешанину шрамов, похожих на ледяные торосы, сквозь которые с трудом различались темные полыньи глазных впадин и рта.

Становилось светлее. Шторм стихал. Волны вяло накатывали на камни и застывали точно желе. Морось превратилась в редкий снег, который ветром закручивался в высокие плотные столбы. Какофония непогоды все больше уступала место пробирающему до самых внутренностей треску.

Урагану ломали кости. Погодные установки впрыскивали в тело шторма ингибиторы, заставляя густеть поверхность океана. На гребнях самых высоких волн появились плотные косяки шуги, затем откуда-то из антрацитовых глубин начали всплывать глыбы льда – зародыши рукотворного замерзания.

Печальный крик донесся из облаков – громовые птицы, расправив гигантские кожистые крылья, спускались к океану в поисках добычи. Их тела, напитанные электричеством, светились ярчайшим огнем.

Произошедшее походило на чудо – океан застыл. Титанические снежные вихри, потеряв опору ветра, рассыпались и обрушились на лед снегопадом.

– Пора, – скомандовал Церцерсис.

Нетерпеливый Пятнистый тут же соскочил с волнолома и с головой ушел под воду – внизу притаилась предательская полынья. Сворден одним прыжком перемахнул на лед, встал на колени и запустил руку в воду. Пальцы ухватили что-то похожее на капюшон, Сворден потянул и вытащил Пятнистого на твердую поверхность.

Пока тот ворочался в снегу, отплевывая сгустки воды, остальные перебрались на лед. К Свордену подошел приземистый парень, похлопал его по плечу и присел над Пятнистым. Двупалая клешневидная ладонь потыкала лежащего.

– Э, – позвал Клещ.

Пятнистый встал на четвереньки. Рот раззявлен, по подбородку стекает жижа. Клещ отошел, примерился и врезал ботинком Пятнистому по лицу. От удара тот покатился вновь к полынье, но Сворден успел перехватить его за ногу и опять оттащить на безопасное место. Клещ невозмутимо вернулся к Пятнистому и пнул тому в грудь. Пятнистый кашлянул. Клещ отвесил новый пинок.

– Наглотался ингибитора, чучело, – сказал Церцерсис. – Если не отбить легкие, то покойник.

Клещ, растопырив руки-клешни, продолжал свою работу. Пятнистый уже не шевелился.

– Сдохнет, – покачал головой Сворден.

– Тут уж как повезет, – сказал Церцерсис. – Вот, помнится, у нас при прописке развлекались – наливают ингибитор и заставляют выпивать. А затем пиво отливают. Знаешь, как пиво отливают?

– Знаю.

– Кехертфлакш! Нет, не знаешь.

Церцерсис шагнул к стоящему спиной Клещу и коротко ударил тому в поясницу. Клещ беззвучно рухнул. Церцерсис удовлетворенно потряс кулаком.

– Удар по почкам, и несколько дней ссышь кровью. Зато никаких последствий после этой дряни.

Веревку, принесенную Пятнистым, размотали, пристегнулись к ней и выстроились в длинную цепь.

Метель усиливалась. Вытирая налипший снег с лица, Церцерсис обошел каждого и проверил крепления. Сворден оглянулся, но все скрыла плотная пелена снегопада.

– Где научился? – Церцерсис потрогал карабин и узел.

Сворден пожал плечами. Пальцы сами сработали.

– У кого приманка?! – крикнул Церцерсис. Веревку несколько раз дернули.

Они пошли. Идти приходилось осторожно – под снегом лед оказался очень скользким. То слева, то справа кто-то падал, изрыгал традиционно-смачное “кехертфлакш!”, поднимался, опять падал.

Вскоре встретилось серьезное препятствие – застывшая волна. Лед круто взмывал вверх, и даже снег не мог удержаться на гладкой поверхности. Люди упрямо карабкались, цепляясь за малейшие выступы, но стоило одному сорваться, как он утягивал за собой остальных.

– Так не выйдет, – сообщил Сворден соседу слева – Пауку.

Тот тащил на себе странное сооружение, завернутое в брезент. Ноша чудовищно мешала взбираться, но Паук, в очередной раз скатившись вниз, вновь поднимался, пластался по льду, раскинув невероятно длинные руки и ноги, кряхтел, шипел, но полз вверх. Однако завидная настойчивость не окупалась.

Сворден сам несколько раз почти цеплялся за гребень. Ему оставалось лишь подтянуться, и он бы преодолел преграду, но Паук упрямо продолжал скатываться вниз, увлекая всех за собой. Пальцы, промерзшие после ледяной воды, разжимались, и Сворден оказывался там, откуда начал.

– Кехертфлакш! – хотелось пить, но снег на вкус напоминал железные опилки.

Придавленный ношей, Паук теперь даже не пытался встать, обессиленно делая попытки карабкаться лежа на животе по накатанной дорожке.

Сворден перевернулся на спину. Лед холодил затылок. На фоне белесой тверди плавно двигались огни. Замкнутый мир укрылся низкими облаками, но если присмотреться, то в зените еще можно разглядеть вечное коловращение Стромданга.

Внезапно пелена прорвалась, и сияющая крылатая тень пала вниз. Запахло грозой. Громадная птица отвратительно каркнула и взмыла. Снег взвихрился.

– Чуют, – сказал Паук.

– А если не взберемся? – спросил Сворден.

– Взберемся, – глаза у Паука смотрели в разные стороны. – Взберемся и пойдем. Еще взберемся. Скатимся.

– Не обращай внимание, – справа подал голос Муха. – Он всегда такой.

– Заткнись, – прохрипел Паук. – Вмажу.

– Надо что-то придумать, – сказал Сворден. – А то так и будем кататься.

– Придумали уже, – пробурчал Муха, зачерпнул снег и залепил в Паука. – Что еще тут думать? Всегда ползли и всегда ползать будем. Клеща нет. Дался ему Пятнистый.

Паук попытался вновь начать карабкаться, но Сворден дернул веревку и стащил его вниз.

– Отдохни.

Паук послушно замер.

Подошли две облепленные снегом фигуры – Клещ и Пятнистый. Пятнистый булькал и плевался кровью. Клещ тащил его за шкирку.

– А вот и Клещ, – Муха помахал рукой. – Он нас живо втащит! Да, Клещ? Брось ты его!

Пятнистый упал рядом. Клещ, не останавливаясь, пошел вверх по льду, иногда наклоняясь и хватаясь за выступы. Вскоре он оседлал гребень.

– Это же Клещ! – помотал головой Муха. – Что говорил! Клещ – мастер на дела. Что корешу ребра сломать, что яйца ко льду приморозить. Клещ!

Дело пошло споро. Клещ бросил линь с крюком, втащил Паука, затем Свордена, который держал Пятнистого. Муха влез сам. Закрепившись, вытащили Блошку с такой же ношей, как у Паука, затем – Гнездо, который неразборчиво, но жутко ругался. Прозорливее всех, как оказалось, поступила Мокрица – она даже и не пытался одолеть кручу, дожидаясь Клеща.

Съехали вниз.

Там их дожидался Церцерсис.

– Чуешь? – спросил Паук.

Пятнистый совсем оклемался:

– Це и не такое учует, сечешь? – сказал он Свордену. – Пусти, башка!

Сворден пустил. Пятнистый свалился. Пришлось опять его поднять.

– Це – башка, – продолжил Пятнистый как ни в чем не бывало. – Сечешь? Я – не башка, Клещ – не башка, Мокрица и та не башка. Здоровые мы на голову, сечешь?

– Заткнитесь, – прошипел Церцерсис. Отставив носогрейку подальше в вытянутой руке, он и вправду к чему-то принюхивался, зажмурив глаза. Лицо его приобрело еще большее сходство с хищным насекомым.

Лед под ногами содрогнулся. Все попадали, лишь Церцерсис остался стоять, широко расставив ноги, наклонившись вперед, точно готовясь к броску.

– Дерваль, – пробормотал он. – Тысячу раз кехерфлакш. У них на хвосте дерваль!

Мокрица завыла и забилась, зажав голову ладонями.

– Надо возвращаться, Це, – просипел Блошка. – Не повезло.

– Це – башка, – сказал Пятнистый. – Больной на голову, то есть.

Лед еще раз содрогнулся – изнутри в него билось нечто огромное.

– Бежать, – Паук развернулся и принялся карабкаться на ледяной склон, с которого они только что скатились.

– Отставить! – рявкнул Церцерсис. – Успеем. Мы успеем, если резче пошевелим задницами, недоумки! Заткните дуру!

Клещ послушно ткнул клешней в Мокрицу. Гнездо сплюнул:

– Правильно Це толкует. Идти надо, а не ссать.

– Туда, – показал Церцерсис.

Они опять выстроились цепью.

Снегопад шел неравномерно, сначала обрушиваясь на идущих плотной стеной, где только веревка не позволяла затеряться в стылой круговерти, а затем становясь таким редким, что взгляду открывалось огромное пространство между островами, превращенное в ледяную страну. Вдалеке торчали макушки гноищ. Громовые птицы кружили над головой.

– Чуют поживу, – Муха задрал голову.

– Это плохо? – спросил Сворден.

– Быстро найдем – хорошо, – Муха поправил рюкзак. – Долго – плохо.

– Почему?

– Кинутся на нас.

Сворден посмотрел вслед за Мухой. Светящиеся тени даже отсюда казались голодными – чересчур беспокойно вели себя – резко взмывали вверх, а затем, сложив крылья, пикировали на людей, оглушая мерзким карканьем.

Несколько раз снова пришлось преодолевать ледовые возвышенности, но теперь заминок не возникало – Клещ ловко взбирался на гребень, непостижимом образом удерживаясь на скользком склоне, и помогал подняться остальным. Но чем дальше они отходили от островов, тем более гладкой становилась поверхность временного ледника.

Церцерсис держался отдельно от остальных, появляясь то впереди, то окликая сзади, то вообще возникал из кратковременной пурги, весь облепленный снегом, проверял крепления и ношу идущих в связке людей.

Пятнистый полностью оклемался, лишь изредка потирая грудь и посматривая на Клеща. Наполнены эти взгляды хоть толикой благодарности или предвещают отмщение за избиение – по испещренному пятнами и опухшему лицу понять было трудно.

Блошка разок попытался поддеть необычно молчаливого Пятнистого, выражаясь в том смысле, что Клещ хорошо отлечил кореша, и теперь неплохо бы и корешу отлечить Клеща, например, избавив того от двупалости. Но тут из ниоткуда появился Церцерсис, молча отлил пива Блошке и так же молча исчез.

А затем лед под ногами Мокрицы разверзся, и она рухнула вниз. Все от неожиданности замерли, но тут из полыньи вырвался гигантский фонтан тягучей дряни, которая расправилась в морозном воздухе широким полотнищем и опустилась на людей.

– Режь концы! – заорал Муха, оказавшись крайним у открытой воды.

Веревку сильно дернуло, Сворден упал, отпихивая липкую пленку, но на холоде та мгновенно приобрела невероятную крепость. Он попытался дотянуться до резака, однако рука запуталась, и ее сжало с силой стальных тисков. Сворден боролся, ворочался, но его скручивало все сильнее. Отвратительная утроба сокращалась тем быстрее, чем сильнее из нее пытались освободиться.

Со всех сторон доносились вопли и стоны. Лед содрогался. Сворден замер. Пленка прекратила стягиваться. Но теперь он чувствовал, что его куда-то тащат, и оттуда, куда его тащат, раздается плеск воды. Совсем рядом послышалась непонятная возня, уши заложило от воя. Тьма распоролась. Сворден рванулся в сторону света.

Рядом с ним сомкнулись гигантские зубы, обдав чудовищным смрадом. Между клыков шевелилось нечто, похожее на щупальца, сочащиеся все той же липкой дрянью. Мир кренился, и Сворден все быстрее соскальзывал в сторону пасти.

– Держись! – заорал повисший на канате Блошка, размахивая длинной металлической палкой.

Сворден ухватился за веревку, однако левая рука так и оставалась зажатой в пленке.

– Я пошел, – сказал Блошка Свордену, оскалился и отпустил канат.

Он ловка упал на торчащую из воды покрытую шестиугольными пластинами голову дерваля, примерился и вонзил палку. Дерваль распахнул пасть. Сворден увидел в глубине бездонного зева, до краев усеянного острыми зубами, торчащую человеческую ногу.

Вдруг пластины щелкнули, встали горизонтально, превратившись в лезвия, а из под них хлынули какие-то мелкие членистоногие твари. Твари вцепились в Блошку, в одно мгновение покрыв его плотной шевелящейся массой. Ударили фонтаны крови, сбив нескольких паразитов с лица Блошки.

Сворден сосредоточился. Время послушно растянулось, достигло предела натяжения, зазвенело струной, готовой лопнуть. Мир замер, стал хрупким, точно лед.

Рывок. Рука свободна. Падать долго. Поворот. Ноги упираются в нависающую льдину, которая через мгновение рухнет в полынью. Накроет его и Блошку. Мгновение – это много, целая вечность. Толчок и полет вниз – к пасти, зубам и лезвиям.

Неподвижная картинка. Теперь к пасти добавляются массивные чешуйчатые лапы с когтями. Блошка и впрямь – блошка на подводном колоссе.

Группировка, новый поворот, приземление. Ступни – на голой коже дерваля, изрытой гниющими язвами. Из язвы торчит членистоногая тварь. Симбиот. Паразит.

Плоть дерваля расплескивается гнойными ошметками. Ноги погружаются в нее до половины лодыжек. Увяз. Есть ли твердь? Есть. Остановка. Время уже не звенит – скрипит. Трутся друг о друга жилы мгновений, проворачивая колесо десятков мгновений, сотен мгновений. Мир с неохотой подается. Картинка размазывается.

Воздух подобен стене. Снежинки режут лицо. Блошка на пределе досягаемости. Захват. Сильнее. Раздавить напившихся кровью тварей. Переворот в прыжке.

Мир как мячик изнутри – даже если встать на голову, ничего не изменится. Ноги описывают полукруг – размен фигур. Блошка в обмен на Свордена. Словно невидимая рука сметает окровавленное тело.

Членистоногие потеряли добычу. Сил на новый толчок нет. Счет – на десятки мгновений. Твари начинают вяло шевелиться.

Шест! Спасение. Рука ноет. Ноги налиты свинцом. Что-то опускается сверху. Громадное. Жаркое. Наэлектризованное. Живая молния. Громовая птица. Разрядник потрескивает. Снег вперемежку с искрами. Успеет. Успеет. Ждать нельзя.

Разрыв. Время не выдержало. Сворден почувствовал, как в прыжке его толкнуло в спину, закрутило, и он неловко приземлился на бок. Лед молотом врезал по плечу.

Льдина хрустнула, накренилась, увлекая Свордена обратно в полынью, где над тушей дерваля повисла громовая птица, пытаясь подцепить приманку с оставленного Блошкой шеста.

Сил хватило лишь на то, чтобы сделать новый вздох и вонзить пальцы в неохотно поддавшийся лед. За спиной кипела схватка. Сворден посмотрел через плечо. Громовая птица взмахнула крыльями, взмыла, развернулась и сделала новый заход. Дерваль взревел, раззявил громадную пасть, плюнул, но разряд молнии ударил в пленку, смял ее, освобождая летуну путь. Птица замерла над шестом, ухватилась за приманку и…

Мир воспламенился. Вспышка ударила по глазам. В уши вбили по заряду взрывчатки и подорвали. Тело пронзили мириады иголок. Мышцы скрутились в тугие жгуты, судорогой свело каждую из них. Хотелось закричать, но воздух исчез. Свершилось чудо. Рухнули все преграды и легион впечатлений вторгался в мозг, который отказался складывать из них привычную картину замкнутого на себя мироздания.

Свордена растворил мировой океан, теперь лишенный бледной палитры загаженных радиацией вод, увлек мимо грандиозной кальдеры, чьи иззубренные вершины терялись в облаках, а склоны испещряли лабиринты бесконечных лестниц, протащил сквозь узкие фарватеры цитаделей, раскинул широко в нескончаемом водовороте Стромданга, и ввергнул в чудовищный поток Блошланга, чья сила скручивала мир, выворачивала наизнанку, кехертфлакш, кехертфлакш, кехертфлакш…

– Кехертфлакш, – проревел Блошланг голосом Церцерсиса.

– Сечешь, Клещ? Тут тебе не легкие отбивать. Тут, сечешь, такой разряд вставило, с тебя вся шкура лохмотьями пойдет. Башка Сворден, башка!

Пальцы надоедливо ощупывали лицо. Мир с трудом втискивался в привычное узкое русло промороженного гноища. Хаос пятен превратился в физиономию. Сворден пятерней оттолкнул Пятнистого и сел. Затем встал. Льдина покачалась и остановилась.

– Здорово его шарахнуло, – сообщил Гнездо, опасливо заглядывая в полынью.

– Взорвался, – сказал Паук. Потрясение родило в его манере говорить прошедшее время.

Церцерсис наколол на нож черный ошметок, осторожно понюхал, прикусил. Задумчиво пожевал.

– Ты чего, чучело, туда сиганул? – Сворден промолчал. – Тебя что, Мокрицей зовут, урод?

– Нет, – сказал Сворден и поискал взглядом Блошку.

Церцерсис выплюнул изжеванный кусок и двинулся в Свордену, отставив руку с ножом. Блошка лежал неподвижно около полыньи в луже крови.

– Знавал таких, – сказал Гнездо. – Берутся непонятно откуда, живут непонятно и других не понимают. Не кипятись, Це. Гноище – оно на то и гноище. Отбросы. Мусор.

Сворден приготовился отбиваться, но Церцерсис остановился и спрятал нож.

– Ладно, на берегу разберемся – кто отброс, а кто мусор.

Прежде чем вновь прицепиться к веревке, Сворден подошел к телу Блошки. Одежда превратилась в лохмотья, сквозь прорехи виднелась кожа, сплошь покрытая ранами. Сворден осторожно потрогал Блошку за руку. Мертв.

– Я думал – мы команда, – сказал Сворден подошедшему Гнезду.

Услышавший это Пятнистый хохотнул:

– Башка, Сворден, башка. Простых вещей не сечешь!

– Каждый полезен для дела, – сказал Гнездо. – Мокрица была кормом. Дерваль потому и кинулся на нее. Муха – и туда, и сюда – непонятный человечишка. Блошка, как и Паук, птиц приманивает. Каждый на что-то годен. И тебя приспособят.

– Приспособим, – пообещал Церцерсис. – Так приспособим, что не отковыряешь.

Проходя мимо Пятнистого, Сворден сказал:

– В следующий раз из воды не вытащу.

Пятнистый схватил его за рукав:

– Ты это… Это, сечешь, зря ты так. Я – дело другое. Я – не Мокрица. Я дерваля не чую, от страха не ору. Меня не надо топить. Сворден, ты хорошо сделал – спас. Вытащил. Клещ, кореш, вон и то меня спасал. Так отмутузил, что вся гадость вышла. Видел? Вышла, да, – при этом он хватал Свордена за руки, суетился, неловко помогая привязаться к веревке. Пользы от его суеты не было. Чувствовалось, Пятнистый по-настоящему перепуган.

Когда они нашли дасбут, снегопад почти утих. Мир прояснился, привычно поднимаясь вверх, чтобы сомкнуться в зените.

Громовые птицы продолжали кружить над останками дерваля, чтобы, улучив момент, резко спикировать вниз. Крики дерущихся хищников гулко разносился в морозной тишине.

Лодку впаяло в лед – над снегом невысоко выдавалась палуба с характерными вздутиями стартовых шахт. Дасбут было бы сложно разглядеть, если бы не рубки. На передней, самой высокой, красовался знак – рука, сжимающая факел. По бокам второй шли ряды нарисованных черепов.

Дасбут здорово потрепало в походе – белое покрытие корпуса кое-где свезено длинными извилистыми полосами, обнажившими серый металл. Казалось, лодку исполосовало острейшими когтями умопомрачительное по величине чудовище.

– Кто ж их так? – шепотом спросил Пятнистый смотрящего в бинокль Церцерсиса. – Дерваль?

Церцерсис не ответил.

– Подавится твой дерваль дасбутом, деревня, – сказал Гнездо. – Ему, гаду слюнявому, Мокрица поперек горла чуть не встала. Так ту ведь соплей умоешь. Тут посерьезнее тварь поработала.

Пятнистый поежился и подвинулся поближе к Свордену.

– Видишь черепа на редукторе? – продолжил шепотом просвещать Гнездо. – Каждая черепушка – поход. Прошел Блошланг, побережье почистил, вернулся – рисуй костяк.

– Много, – сказал Паук. – Опасные. Ждать, – но сам, тем не менее, стянул с себя ношу, расчехлил и принялся свинчивать блестящие штыри.

– Помоги, – приказал Церцерсис Клещу.

Сворден посмотрел, как двупалый намерен исполнять приказание, но ничего необычного не увидел – Паук терпеливо указывал Клещу какую деталь подать, в какой разъем вставить, а тот ловко подхватывал нужную вещь, вдевал, закручивал, защелкивал. Дольше всего пришлось повозиться с наконечниками – тонкими полосками, которые требовали особо тщательного монтажа.

В результате получился длинный шест, похожий на разрядник, который использовал Блошка, но, в отличие от охотничьего варианта, более массивной и замысловатый.

Паук еще раз внимательно осмотрел орудие, зачехлил основание, поставил на взвод ловушку из восьми лезвий, удерживаемых на шестернях с пружинами.

– Сунь туда руку, – посоветовал Пятнистый Клещу.

– Ты туда задницей сядешь, – пригрозил Церцерсис. – Из одного дурака целый выводок недоумков получится.

Он скатал снежок и кинул на ножи. Ловушка сработала.

– Сворден, пойдешь с Пауком, – Церцерсис посмотрел вверх. Птицы все еще продолжали кружить в ожидании новой поживы.

– Чуют трупяков, – сказал Гнездо. – Много трупяков.

– Да уж, – ответил Церцерсис, вновь разглядывая дасбут через бинокль.

– Каких трупяков? – Пятнистый облизнул губы.

Гнездо показал каких – жутко скорчив рожу и высунув язык. Клещ похлопал Пятнистого, осклабился.

– Ты разве не знал, что команда дасбута – вся сплошь трупяки? – невзначай поинтересовался у Пятнистого Гнездо. – Ну, не такие, что лежат и гниют, а такие, что ходят и гниют. Сечешь? Почему все они такие отмороженные? Покойнички, вот живым и завидуют.

– Чему завидовать-то? – судорожно сглотнул Пятнистый. Кожа в промежутках между пятнами еще более побелела. – Ты гонишь! – он попытался рассмеяться. Остальные хранили суровое молчание.

– Команда дасбута состоит сплошь из гальванизированных покойников. Ни один живой не может преодолеть Стромданг и Блошланг, – сказал Гнездо. – Об этом все знают. Только тебе мы ни о чем не говорили.

Со стороны дасбута донесся протяжный скрип. Все тут же взобрались на горку. Лишь Пятнистый помедлил, но, тем не менее, тоже вполз вверх, уже по привычке примостившись рядом со Сворденом.

На передней рубке откинулся люк. Появилась фигура в мохнатом облачении, похожем на длинную шубу. На голове вышедшего умещалась высокая шапка, по форме напоминающая патрон. От шеи свисали веревки разной длины с притороченными округлыми предметами. Сворден разглядел, что это небольшие человеческие головы – то ли настоящие сушеные, то ли ловко сделанные подделки.

Человек спустился с рубки, прошелся вдоль палубы туда и обратно, встал под рулями и принялся мочиться.

– Что он делает? – близоруко щурился Пятнистый.

– Отливает, – объяснил Паук.

На рубке возникло еще несколько фигур в столь же громоздких одеяниях. Они так же походили по палубе, о чем-то переговариваясь, затем откуда-то достали складной трап, скинули на лед. Двое спустилось с дасбута и двинулись в противоположные стороны, осматривая корпус.

– Кехертфлакш, – выругался Церцерсис. – Вынесла их нелегкая.

– Долго они так бродить будут? – спросил Гнездо.

– Меня спрашиваешь? – еще больше разозлился Церцерсис. – Их спроси.

– Ждать, – сказал Паук.

Тем временем осмотр дасбута закончился, люди забрались на рубку и исчезли в люке, но когда Церцерсис уже приготовился отдать приказ отправляться к лодке, на корме появилось странное существо. Совершенно голое, бледное, оно почти сливалось с цветом дасбута. Походило существо на человека, решившего встать на четвереньки, но имело громадную лысую голову.

– Что это? – спросил Сворден.

– Копхунд, – пробормотал Церцерсис. – Вот сейчас и начнется забава.

На палубу дасбута высыпал экипаж – все в шубах и шапках. Копхунд насторожился – опустил голову, выгнул спину, замер. Толпа расступилась, вытолкав из своих рядов троих, облаченных в нечто, похожее на мешки, только с прорезями для головы и рук. Эти люди переступали голыми ногами, терли предплечья. Толпа зашумела.

Троица как-то неуверенно отступила к самому краю палубы, но больше ничего не предпринимала, присев и скорчившись.

Копхунд двинулся в их сторону, и теперь становилось ясно, что к человеческому роду, несмотря на внешность, тварь не имеет никакого отношения – перемещалась она странно и жутковато.

Один из толпы подошел к сидящим, схватил крайнего за руку и потащил навстречу копхунду. Двое оставшихся прижались друг к другу.

Сворден осмотрелся. Вся свора завороженно рассматривала происходящее. Из уголка рта Пятнистого потянулась нитка слюны и замерзла тончайшей сосулькой. Гнездо почти вывалился на другую сторону ледяной возвышенности и, казалось, готов был ползти к дасбуту, дабы ничего не упустить из представления. Сворден потянул его назад. Гнездо недовольно лягнул. Клещ судорожно сжимал и разжимал двупалые кисти, точно краб, хватающий добычу. Паук комкал снег и запихивал в рот. Талая вода сочилась по подбородку на куртку и застывала неопрятными потеками.

Церцерсис исчез. Сворден привстал и огляделся, но Церцерсиса нигде не оказалось. Сворден подобрал брошенный бинокль.

Человек в мешке теперь лежал перед копхундом. Пошевелился, приподнялся, попытался встать. Копхунд раззявил пасть, отчего морда потеряла даже самое отдаленное сходство с человеческим, схватил затылок и рванул. Густая масса потекла по спине жертвы. Тварь выплюнула кость, прижала передними лапами человека к палубе, наклонилась, схватила руку, рванула. Конечность описала дугу. Кто-то в толпе ловко ее подхватил, помахал в приветствии, бросил двоим оставшимся. Те отшатнулись и сползли с палубы на лед.

Копхунд поднял окровавленную морду, привстал на задних лапах, вновь приобретя сходство с человеком, если бы не растянутые губы, обнажающие звериные клыки. Выкаченные глаза пристально следили за бегущими. Те, поддерживая другу друга, бежали к тому месту, где залегли люди Церцерсиса.

Раздался свист, впивающийся в уши даже на таком расстоянии. Тварь в два прыжка одолела расстояние до беглецов.

Вихрем взвился снег. Сворден вглядывался в происходящее, но с трудом что-либо разбирал. Сначала он вроде бы увидел как тварь сразу растерзала беглецов, у которых, учитывая виденное, имелось мало шансов одолеть копхунда. Но потом стало казаться, что те двое каким-то чудом все таки схватили тварь за лапы и тянут в разные стороны. Затем Сворден разобрал, что копхунд рвет одного, а второй вцепился в шею твари. Летели клочья, била кровь из порванных артерий. Однако ни крика, ни стона не доносилось из гущи схватки.

Все кончилось неожиданно. Снег осел. На утоптанной площадке остался один из людей в обрывках своего мешка. У его ног валялись растерзанные тела. Человек наклонился, что-то подобрал, запихал в рот. Постоял. Упал на колени, встал на четвереньки и принялся ползать среди останков.

– Что он делает? – еле слышно спросил Пятнистый.

Все зашевелились, отрываясь от происходящего.

– Жрет, – сказал Паук и запихал в рот новую порцию снега.

Гнездо отвернулся и лег на спину.

Сворден продолжал смотреть.

Человек оторвался, наконец, от кровавой трапезы, встал и побрел назад к дасбуту, изредка наклоняясь и проходя несколько шагов, помогая себе руками. Походка приобрела сходство с движениями копхунда.

– Насмотрелись? – Церцерсис отобрал бинокль у Свордена. – Представление окончилось. Сейчас начнется работа.

И действительно – члены экипажа один за одним исчезли в дасбуте. Палуба опустела. Лишь растерзанное тело на корме, да окровавленное место схватки напоминали о произошедшем.

– Весело, сечешь? – Пятнистый хлопнул Свордена по плечу. – Вот развлекуха так развлекуха!

– Ага, – поддакнул Гнездо, – уж я бы веселился, пока копхунд тебя разделывал.

– Башка, – обиделся Пятнистый.

Паук ткнул Свордена в бок. Сворден кивнул, подобрал мешок с наживкой. Они перевалили через вершину, скатились вниз на животах и поползли к дасбуту.

Особенно неудобно оказалось волочь шест, который норовил зацепиться за любой выступ на ледяном поле. Паук не обращал на это никакого внимания, даже если шест застревал достаточно крепко. Он упрямо продолжал загребать руками и ногами, оставаясь на месте, тяжело дыша, хватая ртом снег. Свордену пришлось взять на себя заботу высвобождать застрявшее приспособление.

Кое-где снег уже подтаивал, отчего куртки промокли, отяжелели. Ползти стало еще труднее.

Изредка слышался лязг люк, выпускавшего кого-то из дасбута, и тогда они замирали, вжимались в лед, не поднимая голов.

Когда до лодки оставалось рукой подать, Паук наткнулся на то место, где копхунд дрался с людьми. Снежный покров здесь превратился в кровавую мешанину. Валялись обглоданные кости. Посредине возвышалась слепленная из снега небольшая горка, и из нее торчал кусок руки. Сжатым в кулак пальцам не хватало факела.

Наконец Сворден и Паук доползли до дасбута и сели, прижавшись к покатому боку. Отдышались, пытаясь разглядеть там, откуда приползли, притаившихся подельников. Ничего не видно. Лишь маячила торчащая из снега рука, грозившая кулаком.

– Пошутили, – проворчал Паук.

– Куда теперь?

Паук показал в сторону кормы. Пригнувшись, они добежали до второй рубки. Ухватившись за выбитые в резине выемки, Паук ловко взобрался на палубу. Сворден передал ему шест и тоже влез на лодку.

Пожалуй, только отсюда можно было оценить насколько дасбут огромен. Они словно оказались на широкой дороге. Белое покрытие слегка пружинило под ногами. От кормовой рубки до киля тянулась узкая полоса голой металлической поверхности. Паук отыскал на ней еле приметный люк, ухватился за рукоятку, с кряхтением повернул. Свордена расчехлил шест и передал его Пауку. Тот примерился, ткнул основание с разъемами в отверстие люка, повернул. Теперь шест крепко торчал за кормовой рубкой.

Сворден дотянулся до затвора. Лезвия ловушки растопырились. Прицепили приманку – здоровенный кусок тухлятины. Сверху донеслось карканье – громовые птицы закружили над дасбутом.

– Чуют, – Паук облизнул губы, поискал взглядом снег, но на теплом корпусе он таял, и лишь кое-где в трещинах и выемках покрытия чернели лужицы. – Отойдем.

Они притулились к ледовому подкреплению рубки, спиной ощущая подрагивание дасбута – внутри работали мощные механизмы. Отчетливо различался свинцовый привкус – радиация. С трудом верилось, что торчащий нелепый шест, да еще с наколотым куском мяса, может хоть как-то повредить столь могучей машине.

Сворден вздохнул, снял и почистил очки. Мировой свет слепил. Марево поглощало метеорологические установки. Кальдера отбрасывала длинную непроглядную тень на правый туск – изогнутый выступ внешнего материка. Устройство мира казалось таким же нелепым, как и все предприятие по нападению на дасбут.

Громовая птица камнем упала на приманку. Ловушка щелкнула, лезвия сомкнулись. Оглушительно треснул разряд. Из отверстия повалил густой дым.

Паук встал, помахал.

– Видим, – сказал вновь неизвестно откуда возникший Церцерсис. – Дай руку.

Сворден втащил на палубу Церцерсиса, затем помог взобраться остальным.

– Гладко прошли, – заметил Гнездо.

– Заткнись, – показал кулак Церцерсис. – А то сейчас кальдера зашевелится, кехертфлакш! Тогда и увидим, что гладко, а что шершаво. Живо на рубку!

– Здорово их! Сечешь, башка? – Пятнистый гордо выпятил подбородок, покровительственно похлопал Свордена по плечу, привстав на цыпочки.

Клещ схватил Пятнистого за шею и несколько раз пригнул к палубе. Паук вышел из привычной хандры, резво подбежал и отвесил Пятнистому пинок. Над головой закричали громовые птицы. Все замерли, всматриваясь в центр мира. Затем на носовой рубке возникла фигура в мохнатой шубе. Пятнистый взвизгнул, но Клещ держал его крепко.

Человек спустился на палубу и двинулся к кормовой рубке. Испещренное шрамами и татуировками лицо ничего не выражало. Заплетенные во множество косичек волосы свисали ниже плеч. Подвешенные к ошейнику сушеные сморщенные головы глухо стукались друг о друга. От мохнатой шубы несло затхлостью, спертым воздухом. В руке человек держал короткую бугристую палку, из отверстий которой на палубу капала тягучая жидкость.

От облика человека веяло стылой жутью. Сворден не сомневался – начни тот душить их по очереди, никто не сдвинется с места от ужаса.

Шаг. Еще шаг. Темная фигура надвигается, поглощая, впитывая окружающий мир. Мертвые головы с пустыми глазницами кривят безгубые рты в ужасных ухмылках. Вонь полуразложившегося трупа выворачивает наизнанку. Трупяк. Насыщенный атмосферным электричеством Стромданга самодвижущийся трупяк, чьи мертвые мышцы сокращаются не волей гниющего мозга, но чудом постоянного тока. Смотрит над собой, где беснуются громовые птицы, почуяв тухлятину. Поднимает палку, целясь в птиц, сжимает ее, отчего из отверстий брызгает уже знакомая черная жидкость, а вверх устремляются тончайшие прозрачные нити.

Что там происходит – понять трудно. Свара, избиение. Птицы каркают, бьют громадными крыльями, падают. Сверкают молнии. Сыпется почерневшая чешуя. Слышится шмяканье об лед. Вокруг дасбута – агонизирующие тела. Скребут когти. Судорожно распахиваются пасти, безуспешно пытаясь исторгнуть последний крик.

Человек стряхивает палку и скрывается за кормовой рубкой. Палуба усеяна безобразными пятнами.

Пятнистый тихо завыл. Гнездо упал на колени, и его вывернуло. Паук приготовился спрыгнуть с палубы, но Клещ схватил его за капюшон.

– Успокойтесь! – прорычал Церцерсис. – Заткните его!

Сворден шагнул к Пятнистому, взял за шиворот и встряхнул. Пятнистый замолчал.

– К такому никогда не привыкнуть, – пожаловался Гнездо, все еще стоя на четвереньках. – Как вас только блевать не тянет?

– Всем по местам, – приказал Церцерсис. – Не ссать. Выродки нас не видят и не чуят.

– Почему? – спросил Сворден.

Церцерсис уставился на Свордена, но тот глаз не отвел, лишь еще раз тряхнул молчащего Пятнистого.

– Редуктор обесточен, – сказал Церцерсис. – А без него они не люди, понимаешь?

– Они и так не люди, – жалобно сказал Пятнистый. – Трупяки.

– Не полезу, – сказал Паук.

– Я то… – начал Пятнистый, но осекся.

Церцерсис выхватил нож и полоснул Паука по горлу. Хлынула кровь, Паук задергался. Ноги его подогнулись, но Клещ продолжал крепко держать тело.

– Отпусти, чучело, – сказал Гнездо, поднимаясь и вытирая рот.

Клещ отпустил, ткнул ботинком неподвижного Паука.

– Блевать не тянет? – поинтересовался у Гнезда Церцерсис, все еще не пряча нож.

– Нет, – хмуро ответствовал Гнездо.

– Тебя еще что-то интересует? – повернулся Церцерсис к Свордену.

Сворден пристально смотрел в глаза Церцерсису, пока тот не выдержал и не перевел взгляд на Пятнистого:

– Ты чего вякал?

Пятнистый затряс головой.

– В дасбут. Живо.

Первым на носовую рубку взобрался Гнездо, за ним – Пятнистый, Клещ. Церцерсис придержал Свордена за рукав:

– Ты самый головастый из отбросов, поэтому в пекло особо не суйся, расходного материала и так хватает.

Внутри рубки никого не обнаружилось. Скудное аварийное освещение кое-как разжижало царящую в дасбуте тьму. Что-то хрипело и булькало. Иногда чудились юркие тени, шнырявшие под ногами. И еще было холодно. Холоднее, чем снаружи. Металл обжигал даже сквозь одежду.

Никто не разговаривал и вопросов не задавал. Гнездо уверенно повернул в сторону кормовых отсеков. Люки в переборках оставались отдраены. Легкий сквозняк бросал в лицо идущим сложные запахи механической и органической мертвечины – металла, смазки, тухлятины, сдобренных привкусом океана и радиации. Казалось, титанический стальной дерваль сожрал, перемолол весь экипаж в жерновах механизмов и одним глотком отправил их в раскаленную топку ядерного реактора, и лишь куски плоти остались догнивать, застряв в промежутках металлических зубов.

В одном из закутков Сворден разглядел копхунда. Тварь привинтили к переборке болтами. Она таращилась громадными глазами из-под широкого лба. Какая-то мерзость стекала из пасти. Валялись обглоданные кости.

Встретившись взглядом со Сворденом, копхунд дернулся, оскалился. Распятые конечности напряглись, но болты держали крепко. Замыкающий шествие Церцерсис нетерпеливо толкнул замершего Свордена в спину.

Вскоре они еще раз спустились по трапу и очутились на палубе, где размещался экипаж. Здесь к аварийному освещению добавились включенные фонари, подвешенные к раздвижным дверям кубриков. Стылый синий свет позволял рассмотреть внутренности узких длинных ячеек.

На полках лежали люди. Чтобы умещаться в отведенном для отдыха объеме им приходилось жаться, корчиться, втискиваться в коечные щели, непрерывно шевелясь личинками в тесных коконах влажных простыней, безнадежно стараясь найти удобное положение. Закрытые глаза, распущенные рты, кожа, примерзшая к костям черепа.

Непрестанный шорох десятков тел, ищущих покоя, добавлялся к ставшему здесь громче хрипу и бульканью. Только теперь Сворден сообразил, что никакой это не хрип и не бульканье, а голос, читающий нечто монотонно, с усилием, будто пересиливая жуткую боль, изредка срываясь на крик и всхлипы. Слова казались знакомыми, но они отказывались складываться в нечто осмысленное. Как и многочисленные надписи внутри дасбута.

Странно, но здесь свора оживилась. Они уже не шли друг за другом, вздрагивая от малейшего неожиданного шума, а заглядывали в кубрики, даже осмеливались заступать за порог, выискивая поживу.

Гнездо вытащил целый ворох мохнатых шуб, выбрал одну, которая казалась не такой поношенной, как остальные, и поменьше воняла, и тут же в нее облачился.

Клещ залез в один из кубриков, долго там возился, пыхтел, чем-то гремел, пока не выволок оттуда запечатанную банку. В мутной жидкости плавала какая-то отвратная дрянь, то ли живая, то ли законсервированная – в синюшном свете не разобрать. Довольный приобретением, Клещ упаковал добычу в рюкзак.

Пятнистый поначалу опасливо заглядывал в кубрики, стараясь не заступать внутрь и крепко держась за притолоку. Он вытягивал шею, принюхивался, морщился, отшатываясь назад в проход при каждом шевелении спящих. Постепенно набираясь храбрости по мере того, как Гнездо и Клещ набивали рюкзаки и подсумки добычей, Пятнистый на цыпочках заходил в кубрики, шурудил на столе, ощупывал стены в поисках нычек. Висящая на животе торба округлялась.

В одном из кубриков Сворден заметил на полке книжку. Гнездо, Клещ и Пятнистый, уже побывавшие тут, книгой не заинтересовались. Сворден взял ее, стряхнул крошки, перелистал.

Книга состояла из одних картинок с короткими подписями. Описывалась жизнь странного создания, скорее даже, некоей особи женского пола, которая прислуживала бравому офицеру – судя по шубе и высокой шапке. Особь проживала в бочке с ледяной водой и периодически вовлекалась хозяином во всяческие авантюры – исключительно патологические и извращенные. Картинки отличались высокой степенью детализации. Сворден сунул книжку в карман.

Тем временем Пятнистому не повезло. Окончательно осмелев, он потерял бдительность. В одном из кубриков Пятнистый приметил оставленную недоеденной большую горбушку консервированного хлеба. Гнездо и Клещ резко пахнущим куском побрезговали, но Пятнистый решил такую добычу не упускать. Он схватил хлеб, не заметив, что тот полностью выеден. Крыса оставила лишь корку и притаилась внутри. Пальцы Пятнистого показались ей соблазнительной добычей.

Сворден вовремя заметил, что творится неладное. Он схватил Пятнистого, ударил по руке, выбивая хлеб, ладонью зажал рот. Крыса вцепилась когтями в обшлаг куртки, обмотала длинный хвост вокруг запястья и продолжала пожирать пальцы Пятнистого, скусывая фалангу за фалангой.

Несчастный бился и врывался. Сворден перехватил его руку около локтя и несколько раз ударил о переборку. Крыса срывалась, повисала на хвосте, но затем ловко изгибалась, вцеплялась в кровоточащие обрубки и продолжала прерванную трапезу. Глаза твари горели красным.

Подоспел Церцерсис, протиснулся между Сворденом и переборкой, перехватил руку Пятнистого и ловко пригвоздил крысу ножом к двери кубрика. Животное корчилось, пищало, размахивало лапами и било хвостом. Церцерсис оттолкнул Свордена, все еще зажимавшего Пятнистому рот, выдернул нож с насаженной крысой и размозжил ей череп каблуком.

Пятнистый стонал.

– Пригни его, – приказал Церцерсис.

Сворден налег на Пятнистого, а Церцерсис тем временем прижал его искалеченную руку к палубе и откромсал оставшиеся обрубки пальцев.

– Вот тварь, кехертфлакш, – выругался Церцерсис, непонятно кого имея в виду – Пятнистого или крысу.

– Сдохнет, – сказал Гнездо. Он присел на корточки и обмотал ладонь Пятнистого бинтами.

– Дотянет, – Церцерсис ободряюще хлопнул Пятнистого по плечу.

По кубрикам больше никто не лазил. Из жилого отсека они спустились еще на один уровень в узкий проход между гудящими трубами и проводами. Кое-где попадались закутки, отгороженные раздвижными панелями, внутри которых мигала аппаратура, по круглым циферблатам ползли стрелки, на столах лежали раскрытые тетради с записями.

Пятнистый нянчил раненую руку, вообще потеряв всякий интерес к происходящему. Кое-как наложенная повязка подтекала кровью. Клещ часто оглядывался на приятеля.

Гнездо, ведший остатки своры, ловко нырял в люки, пригибался там, где трубы обрастали вентилями, норовя снести череп незваным гостям, взлетал по трапам и так же ловко по ним соскальзывал, держась лишь руками за вытертые до блеска перила.

Иногда им встречались члены экипажа, но уже без шуб и шапок, а в серых робах и сандалиях на голые ноги. В моряках не осталось почти ничего пугающего – они походили на бледные тени умерших, которые не заметили, что жизнь окончательно ушла из тел, и безразлично продолжали выполнять свои обязанности. Лишь их глаза при случайной встрече со взглядами своры порождали дрожь – чудилось, что из пыльной пустоты зрачков этих как бы мертвых тел наблюдало за внешним миром иное существо – всемогущее и равнодушное.

Сильнее ощущался привкус радиации. Монотонный голос, доносящийся из отверстий внутренней связи, заглушался пыхтением пара, который вырывался из соединений труб. Сворден слышал слабое шуршание под дырчатым настилом палубы. Но на крыс это не походило. Там двигалось нечто более мелкое и гораздо более многочисленное.

Внезапно Гнездо остановился и предостерегающе поднял руку. Сворден придержал Пятнистого за плечо. Клещ присел было на корточки, но тут из дренажных отверстий поползли тараканы – сначала по одному, а затем – набирающими силу потоками. Насекомые покрыли все пространство до люка шевелящимся ковром, сотканным из обычных мелких синих экземпляров с вкраплениями больших белых и совсем уж огромных прозрачных – порождений скверно защищенного реактора.

– Стоять, – сказал Церцерсис. – Не двигаться.

Свет померк. Сворден увидел, что из следующего отсека навстречу им движется нечто бесформенное, заполняя весь проход. Гнездо попятился, оттесняя Клеща и Пятнистого. Сворден остался недвижим, лишь ухватился за трубы. Церцерсис пробрался вперед.

Из темноты появились щупальца, покрытые редкими щетинками.

– Трахафора! – Гнездо качнулся назад.

Клещ и Пятнистый развернулись и навалились на Свордена. Руки соскользнули с влажных труб, и он опрокинулся на спину. Тем не менее, ему удалось схватить беглецов за ноги, и те тоже повалились на палубу. Они ворочались в узком проходе, пытались ползти, пинались, но Сворден держал крепко.

В образовавшейся куче невозможно было разобрать, что же происходило впереди. Тогда Сворден ловко перекувырнулся назад, оседлав Клеща и Пятнистого. Те забились еще сильнее.

– Тихо, – повернулся к ним Сворден и дернул каждого за ухо.

Церцерсис и Гнездо продолжали стоять неподвижно. Трахофора шевелила усами. Под тонкой морщинистой кожей что-то переливалось. Заостренное окончание тела, густо покрытое щетинками, дергалось из стороны в сторону. Церцерсис направил на нее фонарь, и тогда стало понятно, что трахофора почти прозрачна.

Узкий луч света впитывался белесой оболочкой, поглощался точно вода, чтобы растечься внутри громадного тела мириадами ручейков. Многочисленные течения разносили световые частицы, постепенно превращая трахофору в подобие сверкающей драгоценности. Каждая щетинка засияла глубокой синевой, а от малейшего движения на оболочке возникали светлые круги. Круги расширялись, распадались на отдельные кольца, которые сталкивались между собой, разрывались, сливались и постепенно угасали.

Свордену показалось, что он видит внутри трахофоры нечто темное, старательно огибаемое световыми потоками. И это темное пятно прорастает множеством нитей, которые тянутся внутри тела, образуя сложные узоры.

Свет погас. Трахофора вытянула щупальца, поднесла их к скопищу тараканов. Воинство насекомых вышло из транса, зашевелилось. Щупальца напряглись, раздулись, в оболочке вскрылись дыхальца, судорожно пульсирующие, выдавливая слизь. Насекомые принялись вбуравливаться в появившиеся отверстия. Сначала по одному, точно высылая вперед разведчиков, а затем, словно получив сигнал о безопасности выбранного пути, ринулись массой.

Щупальца не могли поглотить всех насекомых сразу. Шевелящийся ковер покрыл переднюю часть трахофоры. Тараканы срывались, дождем падали на палубу и вновь начинали восхождение к дыхальцам по спинам собратьев.

Тут под слоем насекомых что-то взбугрилось и выстрелило под потолок клубком новых щупалец. Они развернулись огромными зонтиками, потыкались в переборки, оставляя на трубах и проводах пятна слизи, пригнулись к палубе.

– Кехертфлакш, – выставив перед собой нож, Церцерсис попятился, заодно оттесняя назад и Гнездо.

– Голодная тварь, – сказал Гнездо. – За так не отделаемся.

Зонтики ползали по палубе. К шелесту насекомых присовокупилось хлюпанье слизи. Казалось, трахофора тщательно вылизывает металл многочисленными слюнявыми языками.

– Сворден, – позвал Церцерсис.

– Здесь.

– Давай одного сюда.

Сворден оглянулся. Пятнистый и Клещ обессиленно скребли пальцами палубу.

– Кого?

– Любого, кехертфлакш!

Сворден встал, схватил Клеща за шиворот, рывком поставил на ноги и развернул к Церцерсису. Пятнистый замер, сложив руки на затылке. Гнездо перехватил Клеща и подтянул к себе. Клещ слабо отмахивался.

Тем временем одна из щупалец оторвала гигантскую присоску от палубы и потянулась в сторону людей. Внутреннюю поверхность присоски усеивало множество крючков.

Церцерсис присел на корточки, и внутри воронки оказалась голова Клеща. Оболочка сжалась, заключив ее в плотный капюшон. Тело задергалось, ноги подогнулись. Из под края присоски заструилась кровь. Одежда на Клеще зашевелилась. Кое-где ткань порвалась, из прорех вытянулись тонкие отростки с коготками. Коготки вцепились в куртку и брюки, отростки напряглись. Тело Клеща стало втягиваться в щупальце.

Сворден дернулся вперед, вытянул руку. Церцерсис предостерегающе каркнул, полоснул лезвием по его ладони, а Гнездо ударил локтем ему в живот. Сворден задохнулся, скрючился.

Щупальце оторвало Клеща от пола. Кровь полилась дождем. Трахофора корчилась. По плотной оболочке пробегали волны судорог. Слышался хруст сминаемого тела. Пятнистый начал смеяться – истерично, с повизгиванием.

– Заткни его, – сказал Церцерсис.

Наконец-то набрав воздуха, Сворден лягнул ногой. Пятнистый захлебнулся.

Стряхнув остатки насекомых, трахофора подадась назад. Разбухшее тело еле протискивалось сквозь люк. Нити слизи тянулись за щупальцами, которые постепенно укорачивались. Волоски щетины вибрировали, отчего трахофора порождала низкое гудение, точно электрический трансформатор. С ноги Клеща слетел ботинок и плюхнулся в лужу.

Напоследок изрыгнув неаппетитный комок какой-то дряни, трахофора исчезла в темноте.

Сворден посмотрел на ладонь. Царапина оказалась ерундовой и почти не кровоточила.

– Руку дай, – попросил Пятнистый.

Сворден помог ему подняться. Гнездо бочком подобрался к люку, опасливо туда заглянул. Под ногами хрустели приклеившиеся к слизи насекомые.

– Вроде чисто, – сообщил Гнездо, посветив фонариком.

– Слишком тихо, – сказал Церцерсис.

И действительно – внутри дасбута исчезли почти все шумы. Прекратилась радиопередача на непонятном языке. Ушел за грань слышимости гул работающих машин. Даже звук шагов изменился – казалось, что ступаешь не по металлической поверхности тяжелыми ботинками, а по толстому ковру босиком.

– Уже близко, – Церцерсис посмотрел вверх, как будто мог что-то увидеть сквозь переборки. – Кехертфлакш!

– Успеем, – сказал Гнездо. – Если побежим, то успеем.

– Вперед! – сплюнул Церцерсис, и они побежали.

Вслед за тишиной начала сгущаться тьма, словно в узкое пространство отсеков дасбута откуда не возьмись высыпали тучи мельчайшей мошкары. Или кто-то неосторожным движением расколол голографическую пластину, отчего ясное изображение реальности поблекло, потеряло детали, стало зернистым.

Мир сжимался. Сворден спиной ощущал, как мрак следует за ними по пятам, кусками жадно отхватывая отсек за отсеком, переборку за переборкой.

Театр. Железный театр. Пришедший в негодность и теперь сминаемый колоссальным прессом. Ржавые декорации, в пыльном сумраке которых притаились жуткие маски для бутафорских трагедий. Полутрупы осклабились, пытаясь дотянуться до бегущих гнилыми руками, а черные многоножки кишели в лохмотьях разлагающейся плоти.

Густел приторный смрад. Легкие отказывались дышать таким воздухом. Лишь воля заставляла вбирать это гноище сквозь стиснутые зубы, ощущая как зловоние заполняет рот, захлестывает горло и стекает по гортани тяжелым потоком отвратительной слизи.

Хотелось откашляться, а еще лучше – выблевать мерзкую жижу вместе с желудком, остановиться, упасть на колени, упереться руками в палубу и до бесконечности отплевывать кровавые куски отравленных внутренностей.

Трубы все ниже нависали над головой. Плечи задевали многочисленные выступы, рукоятки, краны. Ноги спотыкались о ступеньки трапов и камингсы. Свордену казалось, что дасбут съежился, ощетинился, выпустил металлические когти, готовый вцепиться мертвой хваткой в своих врагов.

Внезапно пришло облегчение. Церцерсис, Гнездо, Пятнистый и Сворден протиснулись сквозь последний люк, за которым узкая глотка дасбута сменилась просторным отсеком.

Вдоль длинного прохода темнели громады десантных машин, танков, баллист, установленных на подъемниках. Срезы направляющих шахт походили на гроздья сот.

Церцерсис посветил на каждого фонариком. Гнездо дрожащими руками утирал пот, от которого грязные космы слиплись в сосульки. Пятнистый остекленело смотрел перед собой. Рвотная пена застыла на подбородке. Мокрые штаны прилипли к ногам. Сворден глубоко дышал. К смраду он то ли притерпелся, то ли воздух и вправду стал чище. Рука все еще сжимала капюшон Пятнистого.

– Отпусти его, – сказал Церцерсис.

Сворден разжал онемевшие пальцы.

– Чучело, ты зачем этот хлам на себе тащил? – почти нежно поинтересовался Церцерсис.

– Прилипчивая тварь, – хрипло засмеялся Гнездо и посмотрел на свои ладони. Руки ужасно тряслись.

Пятнистый заступил за спину Свордена.

– Он с нами, – сказал Сворден. – Если надо, я его и дальше потащу.

– Ладно, – сплюнул Церцерсис, – некогда разбираться, кехертфлакш.

Он повернулся и прошелся вдоль ангара. Сворден двинулся следом, притрагиваясь к каждой машине. От них пахло теплом и радиацией – оболочка ядерных двигателей порядком поизносилась. Некоторые экземпляры оказались повреждены – сорваны пластины активной защиты, броня оплавлена, покорежены гусеницы.

– Какая? – спросил Церцерсис.

– Вот, – Сворден постучал по борту баллисты. – Но нужно проверить…

Тишина разбилась – ясный звонкий голос на все том же незнакомом языке объявил:

– Ахтунг! Ихь фанге мит дем аншлиссен дэс редуциргетрибес ан. Ди координатен дес у-боотес зинд зектор хундерт айнс, унтерзектор бэ. Алле Флакш’с динстен зайен берайт цур видерхерштеллунг дер гештальт. Отсчет! Сто, девяносто девять, девяносто восемь…

– Некогда, кехертфлакш, проверять! – заорал Церцерсис. – В машину!

Сворден упал в водительское кресло, пробежался по клавишам. Баллиста заурчала.

– Семьдесят три, семьдесят четыре…

– Все?

В соседнее кресло уселся Церцерсис.

– Подъемник готов! – крикнул в люк Гнездо.

Пятнистый неуклюже пробрался на место позади водителя.

Машина дернулась. Загудел подъемник. Сворден посмотрел в перископ, но пока ничего нельзя было разобрать. Гнездо забрался внутрь и задраил люк.

– Держитесь крепче, – предупредил он. – Сейчас сработает катапульта.

– Шестьдесят, пятьдесят девять…

На днище баллисты обрушился мощный удар. Свет моргнул. По навигационному экранчику пошли помехи. Задребезжали плохо подогнанные плиты защиты реактора. Запыхтели компенсаторы. Натужно взвыл гироскоп.

Рот наполнился горькой слюной. Сворден вцепился в поручень, но это мало помогло – машину сильно мотало.

– Выравнивай! – прохрипел Церцерсис.

– Сорок четыре, сорок три, сорок два… – для звонкого голоса не существовало преград.

Сворден оскалился. Пальцы соскальзывали с клавиш. Резкими хлопками срабатывали компенсаторы. Стрелка баланса неумолимо отклонялась от вертикали.

– Утюг! – заорал Гнездо. – Летающий утюг!

Пальцы Пятнистого вцепились в плечи Свордена, но стряхнуть их времени не оставалось. Баллисту переворачивало. Сворден ясно чувствовал как неуклюжая машина все круче заваливается на правый борт.

– Двадцать два, двадцать один, двадцать…

Еще один удар – куда-то в район гусениц. Баллиста затряслась, ее поволокло юзом. Перед вздыбился, и машина на мгновение замерла. Сворден выплюнул кровь и припал к перископу. Мир медленно поворачивался – баллиста кормой уходила в воду.

– Одиннадцать, десять, девять…

Во время падения их развернуло к дасбуту, и Сворден увидел невероятную картину. От кальдеры через весь мир протянулось нечто, похожее на ус. Колоссальное сооружение величаво изгибалось, приближаясь к дасбуту. Казалось, что оно собрано из грубо склепанных стальных колец, но вряд ли какой металл мог выдержать столь чудовищную нагрузку. Темный раструб на конце уса замер над кормовой рубкой, позади которой все еще шел дымок.

– Три, два, один, ноль! Наведение завершено.

Сворден вцепился в клавиши. Двигатель взревел. Баллиста рванула вперед. Машина выровнялась и развернулась. Вверху, прямо по курсу, расплывалось темное пятно гноища.