Читать книгу Операция «Театр» (сборник) - Михаил Смирнов - Страница 1

21 сентября 1941 года

Смольный, кабинет Первого секретаря

Ленинградского обкома ВКП(б)…

В кресле за рабочим столом расположился полноватый, с чисто выбритым лицом мужчина в возрасте, в военном, серо-зеленом френче. Он что-то сосредоточенно пишет. А писал высший партийный работник блокадного города раскладку съестных запасов для населения. С 1 сентября была запрещена свободная продажа продовольствия, нормы выдачи продуктов снижались еженедельно. После того, как в результате массированных авианалётов германской авиации 8 и 10 сентября сгорели крупнейшие в городе Бадаевские продовольственные склады, ситуация с продовольственным обеспечением жителей стала критической. Вместе с тем, расцветал «черный рынок» продовольствия…

Подает сигнал один из трех стоящих на столе черных телефонных аппаратов. Мужчина недовольно отрывается от писанины, рывком снимает трубку и бросает:

– Да.

– Товарищ Жданов, – раздается напряженный женский голос секретаря. – К вам по записи директор Государственного Эрмитажа, академик Понаровский Эльдар Иосифович.

Хозяин кабинета делает явно недовольное выражение лица и нехотя изрекает:

– Пусть заходит, только ненадолго.

Через мгновение входит лысый пожилой мужчина в очках и помятом черном костюме.

– Здравствуйте, товарищ Жданов.

– Здравствуйте, товарищ Понаровский. Проходите, присаживайтесь и рассказывайте. Мне уже сообщили, что у вас задержали женщину, пытавшуюся вынести мраморную статуэтку Родена.

Академик прошел к рабочему столу и сел на стул. Тяжело вздохнув, вымолвил:

– Увы, бедняга говорит, что хотела ее обменять на продукты. Ведь люди живут впроголодь. Но я ее не оправдываю.

– Органы разберутся, – бросил Жданов. – Сделано это специально, по злому умыслу или по глупости.

– Вместе с тем, – продолжил академик, – оставшийся в городе героический персонал музея подготовил к вывозу очередную часть собрания. Научные сотрудники Эрмитажа, работники его охраны, технические служащие – все, все принимали участие в упаковке картин – мировых шедевров, затрачивая на еду и отдых не более часа в сутки. Работы ведутся круглосуточно, все мы находимся на казарменном положении, заклеиваем окна. Сотрудники живут в подвалах, занимаемся консервацией зданий…

– Я все понимаю, уважаемый академик, – перебил Жданов. – Эх! Вы же знаете, немецко-фашистские войска с юга, финские с севера полностью блокировали город! Чем же я вам помогу, уважаемый академик?

– Но баржи через Ладожское озеро ходят.

– Ходят, – бросил Жданов, взял со стола лист бумаги. – Вот вчерашняя сводка, полюбуйтесь. Из Ленинграда отправлено две баржи, одна, с тремя сотнями эвакуированного населения, потоплена немецкой авиацией. Почти 100 человек утонуло! В город с Большой земли также направлено две баржи и одна с продуктами питания потоплена. Видите, какие риски! Какие потери! Вашими бесценными, мировыми шедеврами я не имею права рисковать.

– Вы должны что-нибудь придумать. Шедевры надо срочно вывозить из города! Вы слышите!? Мы не в состоянии создать для них приемлемых условий хранения, в подвалах сыро и душно. Они просто разлагаются! Недавно огромная фугасная бомба взорвалась на Дворцовой площади. А вчера один снаряд попал в Гербовый зал, погиб сотрудник…

Хозяин кабинета устало покачал головой.

Вдруг он что-то вспомнил.

– Впрочем, буквально вчера Государственный Комитет Обороны страны принял очень важное для города решение. Оно поможет решить ваши проблемы.

– Не наши, Андрей Александрович, а государственные, вернее даже, общемировые. Мы должны спасти мировые художественные сокровища. Должны…

– Хорошо-хорошо, – согласился Жданов…

* * *

1 октября 1941 года

Верхний Тагил, Свердловская область,

районная больница…

Молодой и сильный организм Ермолая Сергеева успешно боролся с травмами, полученными при встрече с бурым медведем. А заодно и со вскрывшимися во время болезни некоторыми старыми ранениями.

Медперсонал делал все, чтобы быстрее вылечить молодого человека. Несомненно, способствовала этому и неожиданно прибывшая, по указанию майора Истомина, знакомая медсестра Мила. Поэтому неудивительно, что Сергеев практически через неделю вместе с Милой отправился домой, то есть в свой гостиничный номер…

– Да у тебя не гостиничный номер, а нормальная трехкомнатная квартира с ванной и телефоном! – осмотрев номер, воскликнула Мила.

Подруга в это время рассматривала гобеленовый ковер над диваном.

– Ну, мне, как начальнику хранилища, положено, – скромно выдавил Ермолай.

Он пошел и обнял девушку.

В это время в номер вошла раскрасневшаяся, улыбающаяся Молева с огромной сумкой. Окинув взглядом парочку, заместитель Сергеева по хранилищу весело пропела:

Ермолай и Мила с некоторым удивлением смотрели на женщину.

– Здравствуйте, молодежь, – изрекла Молева. – Как вам стихи Есенина в моем музыкальном исполнении?

– Здорово, – лишь смог выдавить Ермолай.

– То-то, молодежь! Война войной, а жизнь продолжается! Я принесла вам, молодежь, продукты: картошечку, капустку, огурчики, грибы, вина свойского. Кушайте на здоровье, поправляйтесь.

– Спасибо, Ольга Олеговна, – вымолвила Мила.

– Спасибо, – буркнул Ермолай.

– Ну, отдыхайте, милуйтесь сегодня, – весело изрекла Молева. – А завтра, товарищ Сергеев, мы ждем тебя в хранилище, – махнула рукой и быстро покинула номер.

– Сначала ванна, потом обед, – всматриваясь в глаза Ермолая, вымолвила Мила.

Рассматривая девушку, он широко улыбнулся, обнял и поцеловал.

– Ты такая красивая, Милочка, и необычная.

– Не преувеличивай, пожалуйста. Я самая обыкновенная и очень даже грешная…

* * *

Восточная Пруссия, вилла в Штейнорте,

резиденция рейхсминистра Риббентропа…

В небольшой деревянной беседке стояло кресло-качалка. Рядом располагался небольшой столик, на котором дымилась чашка душистого кофе и тарелочка с любимым рейхсминистром баварским голубым сыром. Слегка раскачиваясь в кресле, Риббентроп рассматривал каталог художественных ценностей, или, вернее, произведений искусства, захваченных сотрудниками его министерства в странах Восточной Европы.

Рейхсминистр порой любил в спокойной непринужденной обстановке полюбоваться уникальными работами мастеров. Поразмыслить об их истории создания… будущем… Причем, будущем шедевров, связанном исключительно с ним… Рейхсминистр мечтал создать музей изящных искусств своего имени, и не только мечтал, действовал…

«Скоро каталог пополнится», – довольно раздумывал Риббентроп.

Ведь 18 сентября 1941 года немецкими войсками был оккупирован город Пушкин (до 1918 года – Царское Село, императорская резиденция), это в 25 километрах от центра Ленинграда. В городе находится Большой Царскосельский или Екатерининский дворец с несметными богатствами, включая единственную в своем роде Янтарную комнату. Вот-вот падут и другие города-пригороды русской северной Пальмиры со своими многочисленными дворцами и виллами.

«А впереди захват Ленинграда или Санкт-Петербурга. Город 200 лет был столицей могущественной Российской империи, притягивая к себе всех и вся. Нашим людям будет, где развернуться. Просто дух захватывает!..».

Риббентроп сделал два глотка кофе, бросил в рот кусочек сыра. Жизнь прекрасна!

Вместе с тем, рейхсминистр прекрасно понимал, что у него много своих конкурентов на русские ценности: ищейки Гиммлера и Шелленберга, агенты, диверсанты и убийцы ведомства Канариса, мародеры гауляйтера Восточной Пруссии Коха…

Риббентроп вспомнил недавнюю свою закрытую встречу в Швеции с одним американским бизнесменом. Усмехнулся:

«Американцы, да, пожалуй… и англичане, тоже не прочь урвать кое-что у России. Но… им и прочим нейтралам фиг, а не русские шедевры. Все должно достаться нам, победителям! Ха-ха!!!».

Думать о проваленных с треском в последнее время в России операциях своего ведомства «Золото Северной Пальмиры» и «Аrgentum» Риббентропу не хотелось. Это в прошлом. Непременно хотелось думать о новых, интересных приобретениях в России…

Рейхсминистр вызвал к себе полковника Шульца, главного разведчика министерства, и спросил:

– Кто из наших людей сейчас работает на ленинградском направлении?

– Легально к группе армий «Север» прикомандирован майор Свенберг, нелегально в Ленинграде работает офицер под псевдонимом Сонет.

У рейхсминистра была прекрасная память. Но майора он никак не припоминал. А вот офицера, скрывающегося под псевдонимом Сонет, неплохо знал.

– До войны наши люди хорошо работали в Ленинграде, – медленно, в раздумьи вымолвил Риббентроп. – Были выявлены и налажены контакты с рядом серьезных коллекционеров, через них мы приобрели некоторые художественные работы. Надо поднять эти материалы, проанализировать и наиболее полезные передать Сонету. Он толковый офицер, должен правильно сориентироваться…

* * *

Ночью натужно зазвонил телефон. Сергеев аккуратно, чтобы не будить рядом спящую Милу, встал с кровати. На цыпочках прошел к аппарату. Шепнул:

– На линии Сергеев.

Он внимательно слушал с минуту строгий мужской голос.

Затем бросил:

– Есть, Николай Максимович, – осторожно положил трубку, сел на стул и задумался.

«Новое, неизвестное задание… Я сильно сблизился с Милой, а вот теперь разлука…».

– Что там, дорогой? – вскоре спросила Мила.

– Звонил майор Истомин, мне присвоено звание лейтенанта по его ведомству и еще медаль дали. Как-то это…

– Это все вполне заслуженно! – воскликнула подруга. – Сердечно поздравляю!

– Спасибо. Завтра надо ехать в Свердловск. Предстоит какая-то новая операция.

– Поедем вместе, мне тоже пора в свой госпиталь в Ярославль.

– Да, дорогая. А мне вот, увы, придется бросать свое хранилище.

– Надолго эта операция?

Немного задумался:

«Еще в госпитале Истомин говорил о новых предстоящих операциях Банка России, вероятно связанных с перемещением ценностей. Видимо, что-то в этом роде…».

– Ермолай? Ты где? Слышишь меня?

Ермолай отвлекся от своих мыслей.

– Извини. Не знаю точно про операцию.

– Нужно будет тебе тепло одеться. А сейчас, дорогой, иди ко мне…

* * *

Берлин, штаб-квартира армейской разведки и контрразведки

(Абвера), кабинет начальника

Из радиоприемника доносилась веселая легкая мелодия.

Адмирал Канарис стоял у висевшей на стене топографической карты Восточной Европы. Только что адъютант, обер-лейтенант Генрих Рар, отметил на карте текущее положение на фронтах в России. Адмирал внимательно рассматривал Ленинград и окружавшую его красную линию фронта.

«Блокадное кольцо вокруг Ленинграда! Сколько еще продержатся русские? – раздумывал. – Месяц, три… Петербург – это культурная столица России. Сколько там сосредоточено художественных ценностей мирового уровня?! Войны начинаются и заканчиваются, воинская служба тоже. А несколько картин-шедевров могут обеспечить комфортную жизнь и благополучную старость где-нибудь в теплых краях, в его любимой Испании. Например, под Валенсией на теплом Средиземном море…».

По молодости Канарис служил в военно-морском германском флоте и достаточно намерзся в Северном и Балтийском морях.

Адмирал прошел к небольшому мраморному кофейному столику, на котором стояла фарфоровая чашка с душистым кофе. Сделал пару глотков и задумался. Вспомнил провалившуюся операцию «Золотой трезубец» по перехвату советского золота, хранящегося в Петербурге. Вспомнил и вторую неудавшуюся операцию «Эшелон» из этой серии.

Канарис помнил почти все свои удачные и неудачные операции. Помнил и героев этих операций, как положительных, так и отрицательных для него.

«Этот русский Хранитель из Ленинграда, Сергеев, приложивший руку к срыву наших двух операций, еще жив? – подумал. – Если жив, – усмехнулся, – то радуется, наверное, что переиграл нас. Пожалуй, стоит его, моего личного врага, Хранителя, огорчить…».

Прочитал про себя одно из своих любимых стихотворений на французском языке…

* * *

Всю дорогу до Свердловска Ермолай и Мила молчали. Девушка определенно ждала каких-то слов от Сергеева. А он не знал, что сказать. Ведь шла война. Он, конечно, был ей благодарен. Но давать пустых обещаний не хотел… Они как-то быстро и скомкано, так и не сказав много друг другу, простились у железнодорожного вокзала…

Немного поплутав по городу, Сергеев прибыл в штаб округа Красной армии. С трудом нашел в недрах большого здания отдел Главного разведывательного управления.

Начальником отдела оказался капитан с выбитым зубом и свежим синяком под одним глазом.

– Не обращай внимания на мой внешний вид, – рассмотрев документы Ермолая, прошепелявил капитан. – Вчера задерживали одного диверсанта. Оказался здоровенным таким, пришлось повозиться, ну и… частично пострадать.

Сергеев сел на стул, а капитан стал куда-то звонить. Не дозвонившись до нужного абонента, выругался.

– Тебе надо срочно связаться со своим начальником, майором Истоминым, – бросил капитан. – Да связь у нас, видишь, хреновая.

Он снова стал звонить и вскоре передал трубку Ермолаю.

Услышав голос Истомина, Сергеев изрек:

– Здравия желаю, товарищ майор. Какое мне будет приказание?

– Здравствуй, Ермолай. Приказание следующее: первым же самолетом отправляешься в Москву. Я тебя встречу на аэродроме Щелково и все изложу. Вопросы?

«Точно, новая операция», – решил Сергеев и бодро ответил:

– Нет вопросов, Николай Максимович.

– Хорошо, тогда до встречи. Передай трубку капитану.

– До встречи, – выдавил Ермолай и передал трубку хозяину кабинета.

Через пять минут капитан и Сергеев выезжали в аэропорт…

* * *

Москва, штаб-квартира Главного разведывательного управления

Генерального штаба Красной армии (в настоящее время ГРУ ГШ ВС РФ),

кабинет начальника…

В типично служебном кабинете находились трое военных мужчин. Комиссар (по современной воинской иерархии соответствует генерал-лейтенанту) Голиков проводил совещание со своим заместителем по западному направлению деятельности, полковником Селезневым и ведущим сотрудником управления по Германии, майором Истоминым.

Слово сразу взял хозяин кабинета. Прямо за его головой, на стене красовался портрет строгого Ф.Э. Дзержинского.

Не спеша и тихо, комиссар излагал свои мысли:

– …и все же у меня есть сомнения в части использования в операции «Театр» лейтенанта Сергеева. Во-первых, не совсем его сфера профессиональной деятельности. Во-вторых, ему на Урале поручен важный участок работы. В-третьих, он еще не совсем здоров. Что скажете, товарищи офицеры?

– С кадрами у нас сейчас проблема, – быстро бросил полковник. – Большие потери.

– А я верю в Сергеева, – тихо вымолвил майор. – Он уже по нашим меркам, достаточно опытный перевозчик и хранитель ценностей. Да, и по сути, контрразведчик. Он молодой и здоровый парень, а на Урале в хранилище, уверен, справятся и без него…

* * *

В самолете Сергеев думал о своей жизни, о своих родных и близких: маме, Миле… Подумал о работе.

«Как Молева Ольга Олеговна будет без меня? В хранилище столько еще всего предстоит сделать, дооборудовать!..».

Конечно же, думал и о войне. Немецко-фашистские войска по-прежнему все наступали, захватывали все новые города и селения…

«Как там мой блокадный Ленинград?..», – горько размышлял.

Подумал и о возможной будущей госбанковской операции… Внезапно вспомнились стихи Есенина в музыкальном исполнении, недавно пропетые Молевой:

Приземлились на щелковском военном аэродроме. Выходя из самолета, Ермолай издалека заметил крупную фигуру Истомина.

Майор широко улыбнулся, протянул руку:

– Здравствуй, уже лейтенант Сергеев. Прими мои сердечные поздравления, Ермолай, – похлопал рукой по спине Сергеева.

– Здравствуйте, Николай Максимович. Спасибо за поздравления, служу Советскому Союзу!

– Пойдем, друг, в столовую, перекусим, заодно и поговорим…

За столом, рассматривая Сергеева, Истомин вымолвил:

– Похудел, осунулся ты, брат, как-то возмужал.

Сам майор выглядел неважно: несвежее лицо, мешки под глазами, уставшие глаза. Но говорить об этом, ровно как и спрашивать о его жене Ирине, Ермолай не стал. Лишь бросил:

– Война никого не красит. Что за задание мне предстоит?

– Тебе предстоит участвовать в секретной операции «Театр». Заруби – секретной.

– «Театр»? Не понимаю?!

– Потом, не сразу все поймешь. Ты наверняка в Ленинграде ходил в Эрмитаж?

– Несколько раз. А что?

– Сколько там разных экспонатов, картин, скульптур и прочих ценностей?

– Ну… наверное, миллионы единиц.

– Так вот, друг Ермолай, на сегодняшний день большая часть экспонатов из Эрмитажа вывезена на хранение на Урал. Как понимаешь, вывозили бегом и стихийно, что-то взяли, что-то забыли, а что-то просто не успели. Так вот, сейчас значительная часть нашего народного достояния еще находится в Эрмитаже. Это колоссальные материальные и культурные ценности. Кроме того, с началом войны в Эрмитаж стали свозить на хранение культурные ценности из пригородных дворцов и различных учреждений Ленинграда. Кое-что другое, например, ценнейшие рукописи архива Академии наук СССР, секретная оборонная документация, закрытые партийные архивы. Понимаешь?

Сергеев кивнул.

– Тебе, друг, – продолжал майор, – предстоит принять участие в вывозе этих бесценных экспонатов, ценностей и документов.

«Идет смертельная война, а я… – раздумывал Ермолай. – Возить музейный хлам и партийные бумажки?» – спросил:

– А как же Госбанк? Я ведь сотрудник Госбанка? Там, на Урале, золотой запас страны…

– Не переживай, – перебил майор, – мы все решили. Ты что загрустил?

– Неожиданно это.

– Так надо, Сергеев. Мы должны непременно сохранить народное достояние для себя, потомков и истории. Это приказ, операция одобрена на самом верху. Понимаешь! Важнейшая государственная задача! Я за тебя, друг, поручился.

«Конечно… дело это важное», – осознал Ермолай и вымолвил:

– Понял, Николай Максимович и вас не подведу.

– Так-то лучше, брат. Сейчас я посвящу тебя в некоторые детали. На днях принято решение об организации транспортной воздушной связи между Москвой и Ленинградом. Риски конечно есть. Так, позавчера фашисты сбили один наш самолет. В рамках операции «Театр» полеты будут проходить в ночное время со всеми выключенными огнями. Тебя встретит в Ленинграде и окажет всестороннюю помощь наш сотрудник, участник операции, капитан Максимов.

Передал майор Сергееву и вещевой мешок с пайком…

Через два часа, когда на улице стемнело, Сергеев вылетел в Ленинград на двухмоторном транспортном самолете ПС-84Ксерого цветас выбитым бортовым номером в хвостовой части – 13. В грузовом салоне находилось две тонны продовольствия в ящиках и мешках. Хоть небольшая, но все же помощь блокадному городу. Сергеев познакомился с командиром самолета, майором Тепловым, а также другими членами экипажа – вторым пилотом и штурманом.

Расположившись в грузовом салоне, Ермолай задумался о предстоящей операции.

«Сколько предстоит рейсов этим самолетом?..».

Визуально определил размеры салона, его полезную площадь. Ранее, перед вылетом, Истомин сообщил ему характеристики, включая грузоподъемность самолета, скорость и дальность полета…

* * *

Ленинград, Литейный проспект,

нелегальная квартира резидента Абвера…

Резидент Абвера в Ленинграде под псевдонимом Пэн (в переводе с греческого – пастух) от своего агента-информатора получил сведения о подготовке экспонатов Эрмитажа к отправке на Большую землю. Правда, было неясно, когда и каким путем будет осуществляться вывоз. Резидент сообщил в центр.

В ответ адмирал Канарис поставил перед резидентом задачу: всеми силами воспрепятствовать вывозу экспонатов всех музеев города.

В конце шифровки следовала приписка:

…сейте панику и разруху в тылу врага, взрывайте, уничтожайте, убивайте…

«Им хорошо рассуждать в теплом и сытом Берлине или Кенигсберге, – ворчал Пэн. – Как эту задачу можно выполнить?.. Как можно воспрепятствовать вывозу музейных экспонатов? Где их ориентировки по маршрутам вывозов?.. Взрывайте…».

Вспомнил и неудавшуюся попытку взорвать один из отправляемых эшелонов с художественными ценностями еще до блокады города. Тогда был застрелен один его ценный агент.

«Еще личного врага Канариса, некоего русского хранителя Сергеева надо искать…» – возмутился Пэн и зло выругался.

Тем не менее, начал готовить план противодействия вывозу музейных ценностей…