Читать книгу Опухоль мыслей - Михаил Валерьевич Михайлюк - Страница 1

Глава 1

В комнате, тускло освещённой лунным светом, висела гробовая тишина. На письменном столе, изредка надрывая эту тишину хрустом, оттаивал завёрнутый в полотенце пакет с замороженными грибами. Тут же валялось множество таблеток. Одни из них были упакованы в блистеры, другие высыпаны из пузырьков. Большие и маленькие. От белых до фиолетовых. Гладкие и шероховатые. С буковками и без. От безвкусных до невозможно гадких. Объединяло их только одно – все они были предназначены для облегчения головной боли. Подобно одной из этих таблеток на стоящем рядом диване неподвижно лежал Николай. Его взгляд был прикован к трещинам на потолке. Казалось, что они, убегая из поля его зрения, перебирались на стену позади него, спускались вниз, крались по скрипучему полу и, в один прыжок оказавшись на его голове, расползались по ней от макушки во все стороны, после чего подкатывавшая тошнота заставляла его соскакивать с дивана и устремляться к унитазу. Выворачиваясь наизнанку и выдавливая из себя скудную порцию желчи, Николай каждый раз испытывал мимолётное облегчение и, крепко сжимая голову ладонями, бережно нёс её обратно на диван. Невыносимая боль распирала голову с самого утра. Каждый день. Уже больше месяца. Таблетки перестали помогать. Временами даже хотелось удавиться. Теперь Николай понимал безнадёжно больных, понимал, как они готовы поверить во что угодно, в любое чудо, только бы облегчить свои страдания. Он и сам, наверное, согласился бы сейчас и пить мочу, и натирать чем угодно свою голову, даже испражнениями, скажи ему только кто-нибудь, что это поможет. Решив, что если он переживёт сегодняшнюю ночь, то утром, непременно, отправится в поликлинику. С таким твёрдым намерением Николай в очередной раз возвращался из туалета, но, не дойдя до дивана, остановился у окна. В свете фонаря, как в глицерине, пышными хлопьями медленно опускался снег. Он продолжал падать быстрее и быстрее. Быстрее и быстрее. Прямо на глазах всё вокруг побелело. И в этом не было бы ничего странного, если бы не июль, если бы не самая середина лета. Видимо, там наверху окончательно посходили с ума, иначе бы такое не было возможно. Поднялся ветер. Николаю не верилось, что это происходит наяву. Хотелось открыть окно и убедиться, что никакого снега нет, хотелось ощутить движение тёплого наполненного ароматами цветочных клумб воздуха, хотелось услышать стрекотание ночных насекомых и тихий шелест листвы. Но так было спокойнее. Ведь окажись это всё на самом деле, в квартиру ворвался бы вихрь, несущий вперемешку листья и снег, и так же легко унёс бы Николая прочь. Пока он об этом думал, бешено мечущиеся снежинки превращались в град, и слышалось, как их грузные тела глухо разбиваются вдребезги о подоконник. С густых крон деревьев теперь уже толпами срывались листья. Зелёные, ещё полные жизненных соков, бегущих по их жилкам, они после непродолжительного полёта падали на снег, где их добивало градом. Раскачивающийся долговязый фонарь запутался в налетевшем на него полиэтиленовом пакете, отчего его жёлтый треугольный свет сделался красным. Всё вокруг приобрело жуткий оттенок. Безобразные тени метались по двору, будто не зная, куда деться в этом хаосе, тем самым привнося в него свою лепту. Усиливающийся ветер ломал облепленные снегом ветви деревьев, которыми они, как руками, размахивали из стороны в сторону, будто протестуя против творящегося безумия. Очень скоро к их протесту присоединилась группа людей, выбежавших из-за угла дома напротив. По двое они растянули простыни, на каждой из которых был один и тот же лозунг «ВЕРНИТЕ ЛЕТО!!!». Протестующие все до одного были в полосатых пижамах и босиком. Они ходили под фонарём, потряхивая простынями, смотрели куда-то вверх и что-то кричали. Незамедлительно по обе стороны от беснующихся появились белые больничные «Газели» с выключенными фарами и проблесковыми маячками. Из продолжавших дымить автомобилей высыпало большое количество сотрудников здравоохранения, которые сразу же принялись валить демонстрантов в снег, лупить их резиновыми молотками и кутать в смирительные рубашки. «А ещё говорят, что с ума по одному сходят. Когда наверху все спятили, не мудрено, что и у людей крыша поехала», – подумал Николай. Наблюдая с высоты третьего этажа за всей этой вознёй под фонарём, он вдруг почувствовал, что и на него кто-то смотрит. Пробежав по картине происходящего, его взгляд уткнулся в высоченную фигуру в медицинском халате, который, как и снег, в свете фонаря казался окровавленным. Верзила, заложив руки за спину, стоял и смотрел прямо на Николая, по крайней мере так ему показалось. Николай отошёл от окна и лёг на диван. Через пару минут раздались удары в дверь. Тон у этих ударов был более чем приказной. Но Николай оставался неподвижен, он уже не раз слышал про людей, которые по ошибке попадали в дурдом, и ему никак не хотелось оказаться в их числе. Скрипнула дверная ручка, но дверь была заперта. Последовала новая серия ударов. С потолка посыпалась извёстка. По всей вероятности, теперь уже били ногами. Наконец, наступила тишина. Затаив дыхание, Николай продолжал лежать на диване. Ему хотелось встать и задёрнуть штору, но казалось, что верзила в белом халате продолжал стоять и вглядываться в его окно, готовый при малейшем шевелении снова броситься к двери и на этот раз непременно до него добраться. За всем этим Николай не сразу осознал, что голова его стала болеть гораздо меньше, и совсем прошла тошнота. Но, несмотря на это, уснуть он не смог. В полудрёме перед глазами продолжали носиться причудливые тени. Падающие листья покрывали собой людей в смирительных рубашках, и те превращались в кучи. Потом эти ворохи вспыхивали кострами, от которых валил густой белый дым, и они, как рыбы, широко раскрывали чёрные рты, но так же, как рыбы, оставались безмолвны. В какой-то момент Николай оказался окружён чадящими кучами. Сквозь пелену молочного дыма проступили очертания чёрной как смола высокой фигуры бойца Народно-революционной армии, в руках которого были неизменные знамя и труба. Боец наклонился к самому уху Николая и попросил, когда ему доведётся быть на железнодорожном вокзале, передать Ленину, что рядом с центральной площадью выстроили храм, и, видимо, их самих скоро сдадут на металлолом. После этого, вытянувшись в струну, боец поднял знамя и поднёс к губам трубу. Он усердно раздувал щёки, но инструмент предательски молчал. Дым, окутывавший чёрную фигуру, становился всё гуще и гуще, пока не превратился в большую смирительную рубашку, ремни которой стянули тело бойца. Его щёки упорно трубили безмолвную тревогу до тех пор, пока последними не растворились в дымовой завесе. Тлеющие кучи хором открывали рты, и Николаю казалось, что он слышит их немые крики: «Бросай курить! Сдохнешь от рака! Отрежут ноги! Инфаркт, как у Бродского! Инсульт, как у Белого! Бросай курить! Сдохнешь от рака!» Парень оступился и упал. Кучи продолжали смыкать кольцо. «Жарко… Наверное, я в аду», – подумал Николай и крепко зажмурился.

Когда он открыл глаза, уже светало. Соскочив с дивана, Николай никак не мог понять – то ли проснулся, то ли не засыпал. Подойдя к окну, он замер в недоумении – во дворе не было и следа ночного бесчинства. Даже фонарь, и тот ещё лил свой привычный жёлтый свет. «Наверное, когда я проснулся вчера утром – это всё ещё было продолжением сна, и весь вчерашний день был сном, а теперь я действительно проснулся», – размышлял Николай. Но одних умозаключений ему было недостаточно. Для верности он взял коробок, чиркнул спичкой и затушил её двумя пальцами. По крайней мере, теперь он был уверен, что проснулся. Дальше – календарь. Если вчерашний день – это сон, то сегодня должно быть пятнадцатое июля. Но на экране телефона предательски высветилось шестнадцатое. Николай объяснил себе и это, посчитав, что, не спав до этого двое суток подряд, он просто-напросто проспал с вечера четырнадцатого до утра шестнадцатого – такое с ним уже однажды случалось. Теперь всё стало на свои места, но от этих раздумий у него вновь стала пухнуть голова. Тут Николай вспомнил о своём намерении отправиться в поликлинику. И пускай оно пришло ему во сне, но с головной болью действительно нужно было что-то делать. Он стал осторожно собираться, двигаясь так, будто голова его была вовсе не голова, а ведро, до краёв наполненное расплавленным свинцом. Уже переступив порог, Николай достал из кармана пачку, на которой была изображена почерневшая нога с надписью «ГАНГРЕНА». Не разуваясь, он прошёл в комнату, переложил содержимое пачки в отцовский портсигар и, посмотревшись в зеркало, закрыл дверь.

Несмотря на то, что это был понедельник, в атмосфере совсем не ощущалось его обычной всклокоченности. Всё вокруг скорее напоминало умирающую от измождения пятницу. Голова вот-вот должна была лопнуть, по-тарантиновски весело забрызгав кровью и мозгами уныло дребезжащий трамвай и не менее унылые лица пассажиров, наспех натянутые ими на свои черепные коробки в столь ранний час.

– Поликлиника, – озвучил остановку знакомый, почти родной голос.

Николай заплатил за проезд и вышел. Мягко говоря, чувствовал он себя очень скверно, а выглядел, видимо, и того хуже, раз неумолимые и несгибаемые при прочих обстоятельствах завсегдатаи поликлиники молча шарахались от него, как от прокажённого, когда он пытался выяснить у них, кто последний в очереди. Не найдя крайнего, первым у окошка регистратуры этим утром оказался он, Николай Разумов. Получив свой талончик и отойдя в сторону, Коля почувствовал себя совсем нехорошо.

– Мама сказала, что ты зомбей, – прошептал Николаю откуда-то взявшийся мальчишка. – А зомбей надо убивать, – он оскалил свои зубы и, прицелившись Разумову в голову, громким треском пистона выстрелил из своего револьвера.

– У-у-би-и-и-и-ли-и-и-и! – истошно завопила какая-то старуха.

– У него там бомба! Люди, бомба! Бомба!! – закричали наперебой голоса, и все бросились к выходу.

Николай, повалившись навзничь, звучно ударился затылком о пол. В чувство его привел резкий запах нашатырного спирта. Помимо усилившейся головной боли у Николая звенело в ушах, жгло левую щёку и язык, во рту чувствовался солоновато-металлический привкус крови. Першило в горле. Николай не понимал, где находится. Впрочем, он вообще ничего не понимал. Первым, что ему удалось осознать, было то, что над ним склонилась девушка в белом халате. На вопрос, давно ли у него припадки, Николай ответил, что не помнит. Рассевшись на полу, он в растерянности смотрел по сторонам. Джинсы его были почему-то мокрые, на правой руке крест накрест был наклеен пластырь. Девушка в белом халате выпытывала у него фамилию… имя… отчество… дату рождения… домашний адрес… Кроме имени он ничего не вспомнил, потому на все вопросы отвечал одно и то же: «Коля… ничего не помню». А ещё всё тело болело так, будто его переехал грузовик, и ужасно хотелось спать.

– Ну, Коля Ничего Непомню, в больницу поедем? – прогремело над его головой.

– Поедем, – повторил Николай.

– Тогда поехали.

Двое рослых парней в медицинских робах подхватили Николая под руки. Несмотря на то, что в «Газели» было очень холодно, очутившись на каталке, он моментально уснул.

В чувство Николая привёл всё тот же нашатырь.

– Просыпайся, приехали!

Николая заволокли в кабинет и уложили на кушетку. Повернувшись на бок, он пожаловался на подкатившую тошноту. С лязгом из-под кушетки появился облупленный эмалированный таз, который вытянул оттуда обшитый блестящим металлом носок кирзового сапога.

– Если будешь блевать, то сюда, – снова прогремело над его головой, но лица этого человека Николай так и не увидел.

– Ну, давай, выздоравливай!

Вместо ответа Николай свесился над тазом.

Казалось, прошла целая вечность. Головная боль не унималась. Николай вышел из кабинета и заглянул в другой, откуда слышались голоса.

– Извините за беспокойство, – он постучал в приоткрытую дверь.

– Чего тебе?

– Здравствуйте. Вы не могли бы уколоть мне что-нибудь от головы? Очень болит.

– Ага! Знаем мы твою «Шато Мигрень»! Топор тебе, а не укол! Нехрен в пересменку приезжать! Сиди и жди! Если не нравится, то выход вон! Направо! Чучело огородное! И где вас только таких находят, наркоманы-алкаши малолетние, – дверь, хлопнув, закрылась на ключ.

Николай вернулся в кабинет. Тут было так же свежо, как в «Газели». Зато, съёживаясь на кушетке, он окончательно пришёл в себя. Вспомнил, что пошёл в поликлинику, а вот что там случилось, оставалось неизвестно.

Вошёл врач.

– Лежим, – пресёк он попытку Николая сесть.

– Здравствуйте.

– Здравствуй, здравствуй, – ответил врач.

– Ну, Николай, – он заглянул в сопроводительный талон, взятый со стола, – сколько дней пьём? Почему сегодня не выпил? Не успел? – один за другим стал он задавать вопросы, произнося их с какой-то дурацкой интонацией.

– Я не пью.

– Вот если я не пью, так не пью, и меня падучая не колотит, – ответил врач.

– Месяц уже голова болит и рвота. Пил только таблетки всякие – никакие не помогают уже. Пошёл сегодня в поликлинику и вот…

Врач перестал кривляться, лицо его сделалось серьёзным.

– Вам, молодой человек, сколько лет? Восемнадцать есть?

– Есть, – соврал Николай.

– А аллергия на йод есть?

– Нет, не было…

Спустя час врач разглядывал томограммы головного мозга Николая.

– Странно… Очень странно…

Но как это ни странно, в чувство Николая снова привёл нашатырь…

Глава 2

Обряженный в полосатую пижаму, Разумов лежал в гамаке панцирной койки и думал. Внутренние механизмы подсказывали, что было около четырёх или пяти, потому что именно ранние утренние часы всегда как-то особенно располагали ко всякого рода размышлениям. Главное – суметь пересилить себя, свою собственную лень, своё желание поспать ещё часок-другой, тем более в выходной. В общем, главное – проснувшись, не дать себе снова уснуть, принять, по возможности, душ и получить в награду приличное количество тишины. Особенно хорошо подняться часа в четыре утра, ну или ночи – это как кому угодно, главное подняться. К этому времени, как правило, те, кто ночь гуляли, уже спят, а кто спали – ещё не проснулись. Лучше всего сидеть на кухне, заварив чай или кофе и погасив свет. Если погода позволяет, на небе можно разглядеть звёзды, если же их не видать, всегда найдутся какие-нибудь огоньки, по крайней мере, какой-нибудь один огонёк, очень даже может быть, что это кто-то такой же, как и ты сам. Впрочем, не важно, главное, что есть огонёк, за который можно зацепиться глазами, а через них и мыслями. Ты, конечно, волен думать о чём угодно, но лучше, если ты подумаешь о чём-то бесконечном и безмятежном. Да, пожалуй, думать именно об этом будет лучше всего. Теперь можно достать сигарету, любую, из любой пачки, но лучше, если из портсигара, например, из такого, который достался Николаю от отца. Закуривать вовсе не обязательно, достаточно просто держать сигарету в руках или губами, зная, что легко можешь закурить в любой момент, но это совсем не обязательно. И это вовсе не потому, что сигарета навредит твоему здоровью (а она обязательно навредит), а просто потому, что в этом нет никакой необходимости. Табачный дым, конечно, замечательная вещь, но совсем не обязательная. Хотя, раз ты уже закурил, можно и закурить. Для справки, никотин вызывает спазм сосудов, в том числе и сосудов головного мозга, поэтому, если ты некоторое время не курил или совсем никогда не курил, вполне возможно, а скорее всего так и случится, что у тебя, по мимо всего прочего, закружится голова. Это происходит из-за гипоксии, то есть из-за кислородного голодания, которое испытывают клетки твоего головного мозга. Но это вскоре пройдёт. Гипоксия, конечно, останется, но мозг к ней привыкнет. Эта самая гипоксия, как и интоксикация, нарушает, или, так сказать, изменяет работу клеток твоего головного мозга, а значит, изменяет и твоё мышление. Это порой помогает несколько по-другому взглянуть на вещи. Однако, действительно ли помогает, сказать однозначно довольно сложно. Кстати, если из твоего окна до сих пор не видно ни одного огонька, то, пожалуйста, смотри на уголёк сигареты – вполне себе подходящий огонёк. Её можно дальше и не курить, а только смотреть, как она тлеет. Теперь можно попробовать что-нибудь записать, например, стихи. Сейчас очень мало хороших стихов, во всяком случае, среди того, что нам навязывают средства массовой информации. Спасает то, что пока ещё жива книга. Она, пожалуй, второе по своей значимости достижение человечества после изобретения письменности. С хорошей книгой никакая деградация не страшна. Главное, чтобы её не отобрали. Для этого книгу можно спрятать, но только не под матрас, там обязательно найдут. Лучше, конечно, книгу запомнить. Не спорю, это сложнее, но гораздо надёжнее, при условии, что тебе не проломят голову, но тут уж и книга тебе будет ни к чему. Хотя, хорошо спрятанная книга окажется полезна другим, а из твоей разбитой головы они для себя вряд ли что-то почерпнут, разве только индивидуальные особенности строения твоего головного мозга, но большинству это будет не интересно. Впрочем, в качестве наглядного примера того, что голова тоже не самое надёжное место, где можно спрятать книгу, подойдёт. С другой стороны, если книгу спрятать не в одну, а в две, в три, или лучше в тысячу или даже в сотни тысяч голов, то это было бы надёжно. Потому что расколоть разом столько черепов крайне сложно. Но не всегда хорошую книгу можно сразу поместить во столько голов, точнее никогда нельзя. К сожалению, порой проходит очень много времени, прежде чем появляются головы, способные вместить определённую книгу. Порой, сам автор успевает умереть, прежде чем появляются те, кто способны по достоинству оценить его труд. Поэтому, всё-таки, книгу лучше спрятать, а ещё лучше в нескольких местах. Ну, вот и санитары проснулись. Что-то они сегодня очень рано. Но, несмотря на это, слышна всё та же до боли знакомая возня и отборная брань. Да, судя по всему, у них дома нет книг, во всяком случае, хороших. Закончив размышления подобного толка, Николай постарался прикинуть, сколько он здесь уже находится – получалось около трёх месяцев. Говоря словами обывателя, за это время ему сделали кучу капельниц, вкололи не меньшую кучу уколов и скормили горы таблеток – в общем, полечили его, видимо, очень основательно. Правда, надо отдать должное, голова болеть перестала, и запах нашатыря окончательно выветрился из носа. Но причина болезни оставалась для него загадкой.

Пелену мыслей, окутавших Николая, разогнал грохот вкатившейся в палату каталки. На ней, укрытый простынёй, лежал молодой человек с забинтованной головой и аккуратной бородой. С каталки его переложили на соседнюю койку. Человек лежал неподвижно, и, изредка моргая, смотрел в потолок. Подоспевшая медсестра, склонившись над самым его лицом и чуть не касаясь его губ своими, спросила: «Как вы себя чувствуете?». Человек продолжал лежать неподвижно, не издав ни звука. «Кремень!» – подумал Николай. Медсестра кивнула санитарам, и они следом за ней покинули палату под лязг увозимой каталки. Лампы погасли, и зажглись тусклые ночники. Николай повернулся на левый бок и уставился на новоиспечённого соседа. Тот продолжал лежать без движения и глядеть в потолок. Николай не выдержал и несколько раз провёл ладонью перед лицом соседа, но тот не шелохнулся. Тогда Николай ткнул его в бок, но сосед не реагировал. Когда Николай потянулся, чтобы зажать соседу нос, тот поймал его за руку.

– Будет тебе, брат, я в порядке, – шёпотом произнёс незнакомец, отпустив руку Николая, и, повернувшись к нему лицом, по доброму улыбнулся.

– Ну, наконец-то, хоть один нормальный человек в этом дурдоме, – обрадовался Николай. – А то я думал, что непременно сойду здесь с ума.