Отрывок из книги
– …были и другие, кто видел её. Но всегда только осенью и только в дождь, такой, знаете, мелкий и моросящий дождик, какой бывает обыкновенно в сентябре, – закончил свою мысль гид и, оглядевшись по сторонам, прибавил: – как раз такой, глядишь, вот-вот начнётся. Как думаете, повезёт нам сегодня её встретить? – спросил он и рассмеялся, довольный тем, что вплёл дурную погоду в канву своего повествования. На том экскурсия и закончилась.
Довольные, люди не спешили расходиться, обсуждая только что услышанные сплетни примерно столетней давности. Я же, почему-то, прониклась лишь одной историей, той самой, последней. Мне казалось, что я будто бы вижу эту картину: ранние осенние сумерки, дождь тихонько накрапывает, гулким стуком играя по крышам, греются у печки рабочие, счастливые, что сменили землянки и бараки на приличный деревянный дом. Пьют чай, а может – что покрепче. Внезапно стук в окно. Один из них подскакивает, подходит – кто там пришёл? А там никого. Все удивляются, кто-то в раздражении говорит, что это проделки детей, кто-то считает, что стук им только послышался, а на самом же деле это лишь капли дождя бьют по стеклу. Но история повторяется изо дня в день. И вот, кто-то нарочно садится у окна, чтобы успеть углядеть того, кто стучит. Наградой ему становится бледная тень, спешно отлетающая в сторону, растворяющаяся в пелене дождя.
.....
Не стала звонить родным, не захотела беспокоить, лишь предупредила на работе, что не выйду в ближайшие дни. В дурном моём состоянии плохо спалось, а мысли путались. Весь день я пролежала в кровати, погружённая даже не в размышления, а какие-то смутные ощущения, размытые образы. А дождь за окном шелестел, далеко унося мой и без того потерявшийся разум. Мне мерещилось мерцание золота на расшитых тканях, слышалось журчание воды в фонтанах, чудились пряные запахи, каковых в моей квартире отродясь не бывало.
Это зыбкое марево сморило меня, погрузив в чуткий, неверный сон. В том сне была ночь, блёкло освещённая лишь облачным лунным небом, и в темноте что-то копошилось, возилось, тяжело дышало. Приглядевшись, я с трудом различила смутные очертания каких-то невысоких строений и деревьев. Почему-то я стояла с ведром, беззвучно подзывая кого-то одними лишь жестами. Пыхтение сменилось слабым цоканьем коротких коготков по дереву, и на крыльцо поднялись несколько собак. В них чувствовалось напряжение, боязливая настороженность. Если бы я была собой, то непременно бы убежала, но во сне я была кем-то другим. Этот кто-то поставил ведро на землю и достал из него какой-то кусок, мягкий и влажный, и протянул его в темноту. Собаки явно откликнулись на этот жест: подошли ближе и стали принюхиваться. Внезапно ночную тьму прорезал тонкий и жалобный звук: один из псов заскулил. Другой, напротив, зарычал как-то низко и злобно. Казалось, что вот-вот разразится громогласный дружный гвалт, но тот, который был мной, вернее, внутри кого находилась я, шикнул на животных, топнув ногой и пригрозив кулаком; те притихли. А он решительно схватил за загривок одну из собак и насильно стал совать ей в морду мягкий кусок, к тому времени уже ставший холодным и липким. Посопротивлявшись немного, она всё же сдалась: сначала лизнула, затем ухватила зубами и отошла в сторону. Постепенно её примеру последовали другие псы. Он же принялся доставать эти куски из ведра, один за другим, и кидать их во тьму без разбора.
.....
