Мушка (сборник)

Оглавление

Милорад Павич. Мушка (сборник)

Мушка

I. Решение, которое порождает один из вариантов будущего

1. Герой этого нелинейного романа – Филипп

2. «Ночь музеев»

3. Решение

4. Любовное и еще одно письмо

5. Танец живота

6. Замок на озере Maggiore

7. Художник убивает картину

II. Решение, которое порождает другой вариант будущего

1. Героиня этого нелинейного романа – Ферета

2. «Ночь музеев», или История, которую слышал ее сон

3. Другое решение

4. Déjà vu

5. Михайло

6. Замок на озере maggiore

7. Это перестает быть красивым и становится правдой

Дамаскин. Сочинение для компьютера и плотницкого циркуля. Версия 2009 года

Зодчие

Обед

Первый перекресток

Третий храм

Дворец

Второй перекресток

Столовая

Спальня

Стеклянная улитка. Предрождественская история. Версия 2009 года

Первый перекресток

Мадемуазель Хатшепсут

Господин Давид Сенмут, архитектор

На распутье

Дочка, которую могли звать Ниферуре

Второй перекресток

Декоративная свеча

Зажигалка

Читатель как музыкант-исполнитель

Отрывок из книги

Главные герои этой истории – художники. Или, скажем… Зовут их Филипп Рубор и Ферета Су. Впрочем, читатель может дать им любые имена по своему выбору. За спиной у каждого из них по одному неудачному браку и в сумме трое детей из предыдущих семей. Тем не менее новый, второй брак сложился для них счастливо. По крайней мере, на момент начала этого романа, из чего следует, что она вступила в свой лучший возраст, ей за сорок, а ему в ноябре исполнится восемьдесят. Прежде всего следует отметить, что он весьма известен, а она начинает нравиться женской части публики, которая все благосклоннее относится к ее работам. Можно даже сказать, что он постепенно выходит из моды, тем более что после двадцати лет признания в своей стране и в мире, после имевших огромный успех выставок в Нью-Йорке, Лондоне, Париже, Барселоне, Мадриде, Риме, Милане, Афинах, Москве, Петербурге, в Китае и Японии он постепенно входит в тот возраст, когда здоровье оставляет желать лучшего, а ослепительная прежде слава начинает тускнеть. Правда, картины его, столь же великолепные, как и раньше, по-прежнему пользуются спросом, за границей их хорошо покупают, однако на выставках и аукционах в его собственной стране они не достигают прежних цен, сербские аукционные дома и агенты по торговле живописью интересуются ими все меньше. Иногда ему приходит в голову мысль, что, умри он подобно многим художникам своего поколения, его полотна продавались бы гораздо лучше, но, вспомнив о забытых судьбах и произведениях некоторых из покойных, он эту мысль отгоняет. Вообще-то, он не мог до конца поверить, что уже нет в мире живых и некоторых из тех, кого он ненавидел, пока они были живы, и тех, кто искренне ненавидел его, да и многих других самовлюбленных типов (которых он вспоминал чаще, чем тех, кого любил).

В частной жизни Филипп Рубор был человеком, которому все неудобно. Он никогда не мог подобрать себе шляпу, которая бы ему подходила, – любой головной убор создавал неправильное представление о нем. Так оно и было. Отделения для кредиток в его бумажниках оказывались недостаточно широкими, подушки слишком жесткими, а обувь со шнурками не годилась в принципе. Одним словом, он был человеком, который в этом мире чувствовал себя не слишком-то уютно. Еда, одежда, стулья, кровати и диваны, компьютеры, кисти и зубные щетки, и прежде всего его нынешнее положение в обществе – абсолютно все казалось ему устроенным не вполне правильно.

.....

– Еще немного, и в культурном пространстве этой страны для нас с тобой не останется места. С той лишь разницей, что тебя они из него вычеркнут, а меня в него так и не вписали. И не впишут. Я серьезно обдумываю вопрос, а не уехать ли отсюда. Что мне здесь делать?

Это было правдой. Рубор ответил коротко:

.....